Евгений Викторович Донтфа
Что мне сказать тебе, Мария-Анна
– Ваше Величество, но можем ли мы полностью доверять тому человеку, который, по вашим словам, сумел вылечить Его Высочество?
Королева пристально поглядела на него.
– Можем. И главное доказательство тому это мой сын, живой и здоровый.
Граф помолчал и проговорил:
– Что же, я могу прямо сейчас приказать своим людям забрать тех, кто в списке, из Фонтен-Ри?
– Естественно. Но никто конечно не должен знать почему и для чего это происходит. Держите их раздельно чтобы они не могли сговориться.
– Что-нибудь еще? – Холодно осведомился граф. Ему не понравилось, что королева учит его как ему лучше делать его работу.
– С этим старым дураком Корнелием особо не усердствуйте. Я почти уверена, что он не имеет к этому никакого отношения. Оставьте его напоследок, если ничего не добьётесь от других.
– Как прикажете, Ваше Величество. Если я правильно помню, мэтр Густав Дорэ хромает и достаточно в возрасте.
Королева покачала головой.
– Да, вы правильно помните. Я уже думала о нём. Мне трудно представить причину, по которой он бы решился на такое, но в конце концов чужая душа потемки. Что ж, пожалуй, да, начните с него.
66.
Бароны Севера прибыли во дворец То со всей своей шумной свитой из оруженосцев и миньонов.
Здесь их уже встречал Королевский секретарь Антуан де Сорбон, маркиз де Ринье с лакеями и слугами. Он много улыбался, поддакивал баронам, льстил им, заверял в том, что королева с нетерпением ждет их появления. Еще утром в здании собора он долго увещевал баронов, уговаривая приехать во Дворец То на личную встречу с королевой. Якобы Её Величество собирает всех высших представителей знати, в число коих естественно входят и почтенные бароны, для того чтобы обсудить некоторые животрепещущие вопросы касательно войн в Италии. Это был скользкий момент, строптивые бароны вполне могли отказать, просто чтобы лишний раз не исполнять монаршее повеление или заподозрить что-то не ладное, если бы знали что королеве известно о их бравых рассуждениях и о ней самой и о возможности похода на Бретель и Монфор. Но видимо они еще не знали, а маркиз был красноречив и убедителен, сладкоречиво заявляя, что без присутствия отважных баронов, чей голос значит так много в этой стране, любые разговоры о военных компаниях теряют смысл. И в конце концов бароны согласились.
К исходу пятого часа шестеро баронов, верхом и при полном вооружении, прибыли к воротам Дворца То. Их без вопросов пропустили во внутренний двор, где их и ожидал Королевский секретарь. Однако здесь произошла первая заминка. Выяснилось, что далее, в здание дворца могут войти только бароны, вся их громкоголосая разудалая свита должна остаться здесь, во дворе. В первую минуту это вызвало возмущение баронов. Более всех негодовали владетель Орна, Этьен де Вэлоннэ и владетель Эра, Бушар де Ги, по прозвищу Рыжий, ибо действительно имел рыжую косматую шевелюру и бороду. Но секретарь быстро убедил их, что это действительно необходимо. "Подумайте сами, благородные сеньоры, если все знатные люди королевства сегодня войдут в этот дворец со своей свитой, там просто не хватит места. Ведь это же не королевский дворец, а всего лишь владение архиепископа". Барон Карл де Шатийон, владетель Манша, счел это разумным и остальные ворчливо согласились с ним. Велев своим оруженосцам и прочим ожидать их во дворе, бароны поднялись по ступеням и вошли в приветственно распахнутые для них двери. В приемных покоях, непосредственно примыкающих к аудиенц-залу дворца, где и должна была состояться встреча с королевой, случилась вторая заминка. Маркиз Ринье, мягко, но настойчиво, попросил баронов сдать своё оружие на хранение слугам. Бароны снова возмутились. Согласно придворному этикету никто не смел приближаться к монарху вооружённым, но это относилось только к личным аудиенциям. На официальных публичных приемах с присутствием августейших особ вполне допускалось наличие оружие, по крайней мере малого оружия, то есть кинжалов и легких коротких шпаг, если иное не оговаривалось заранее. Бароны принялись громко настаивать на том что они войдут в зал со всем своим оружием, что их не предупреждали о таких условиях, что для них, северных владык, неприемлемо такое унижение. Антуан де Сорбон пытался их урезонить, вразумить, успокоить, говорил что столь грозное вооружение совершенно ни к чему в присутствии Её Величества, что это даже может быть воспринято как оскорбление, в конце концов они в доме священнослужителя, "побойтесь Бога, благородные сеньоры", восклицал маркиз, но бароны не пожелали бояться ни бога, ни возможности оскорбить королеву. Тогда секретарь предложил компромисс, чтобы они по крайней мере отдали слугам пояса с мечами, а все свои кинжалы, ножи и у двоих еще и боевые топоры, они могли оставить при себе. Но бароны воспротивились и этому. Маркизу пришлось уступить. Это было заранее обговорено с Марией-Анной, если бароны ни за что не захотят расстаться с оружием, то пусть войдут с ним.
Настоявшие на своём бароны, входили в аудиенц-зал, весьма довольные собой.
В просторном помещении с высокими стрельчатыми окнами, расписанным потолком, обитой позолоченной парчой стенами было почти пусто. И только ближе к противоположной от главного входа стене стоял тяжелый деревянный стул с прямой спинкой, украшенный позолотой и алой обивкой. На стуле, прямая как его спинка, сидела королева Мария-Анна в глухом черном платье и золотой малой тиаре на голове. Сзади и слева стоял громадный Олаф Энрикссон, справа Ольмерик. Не считая двух лакеев, распахнувших створки главного входа, больше здесь никого не было.
Отсутствие прочих гостей и вообще привычной придворной публики несколько обескуражило баронов, но всё-таки мысль о возможной ловушке никого из них не посетила.
Маркиз Ринье бодро пошел вперед, с улыбкой призывая баронов следовать за ним. И они последовали.
В 7-8 шагах от королевы маркиз остановился и отошел в сторону как бы давая место гостям. Те также остановились.
– Ваше Величество, – звучно и выразительно произнес де Сорбон, – Его Милость барон Карл де Шатийон, владетель Манша.
И указал на статного русоволосого мужчину лет тридцати пяти. Барону, дабы не вести себя как невежа, ничего не оставалось как поклониться. Королева слегка кивнула ему в ответ.
– Ваше Величество, – всё тем же бодрым голосом уличного зазывалы сказал секретарь, – Его Милость барон Бушар де Ги, владетель Эра. – И указал на высокого невероятно широкоплечего мужчину с рыжими волосами. Барон с хмурым выражением лица поклонился. Мария-Анна снова едва заметно кивнула.
– Ваше Величество, Его Милость барон Годфруа де Марез, владетель Кальваноса.
Секретарь указал на чрезвычайно дородного человека с красным лицом и внушительным животом. Владетель Кальваноса изобразил довольно вялый поклон и королева точно также нехотя чуть обозначила кивок головой.
– Ваше Величество, Его Милость барон Данье де Киллас, владетель Руана.
Это был человек весьма воинственного вида. Он был невысокого роста, но его широкий торс и могучая грудь не давали повода усомниться в его физической крепости. Он был коротко острижен, имел сломанный и неправильно сросшийся нос и длинный толстый жгут шрама шедший от левого покалеченного уха через всю левую щеку почти к самому рту. И вооружение его было более многочисленным чем у его товарищей. Помимо прямого меча-каролинга, он имел при себе три кинжала, два охотничьих ножа и еще и небольшой боевой топор. Его поклон был не более почтительным чем у прочих, но в отличии от остальных он глядел на королеву не хмуро, а скорее с любопытством.
– Ваше Величество, Его Милость барон Жорж де Лис, владетель Шербура.
Владетель Шербура явно был в некотором роде сибаритом и гедонистом. В его упитанном округлом теле чувствовалось умение и стремление жить в своё удовольствие. Гладкое розовощекое в целом симпатичное лицо барона с полными губами и живыми лукавыми зелеными глазами навевало мысли о праздности и приятностях, о сладком вине и красивых женщинах, о полнейшем отсутствии тяжелого труда и нудных занятий. Одет он был роскошнее остальных, весь в мехах, шелках и изящной вышивке. Тоже самое касалось и украшений, крупные, идеальной огранки, самоцветы сверкали не только на многочисленных перстнях барона, но и рукоятях его меча и кинжалов, а на мощной шее висело сразу три золотых цепи с драгоценными крестами и медальонами. Барон скорее обозначил поклон, чем исполнил его, но как и Данье де Киллас на королеву он смотрел не враждебно, а, напротив, с откровенным интересом. Никогда не видевший её прежде, сейчас он отдавал должное её красоте.
– Ваше Величество, Его Милость барон Этьен де Вэлоннэ, владетель Орна, – сказал маркиз и указал на темноволосого мужчину.
Вышло ли это случайно или маркиз сделал это намеренно, но Этьен де Вэлоннэ весьма оскорбился тем что его представили последним. Он даже не попытался изобразить поклон, а просто глядел на королеву холодно и чуть ли не с презрением. Мария-Анна также не удостоила его даже намеком на приветственный кивок. Она лишь коротко взглянула на него с полным равнодушием и отвернулась. Про себя же с удовольствием отметив, что на её вкус он совсем не красив, а нос действительно какой-то фиолетовый, видимо от многолетнего пьянства.
Мария-Анна еще раз оглядела стоявших перед ней мужчин и сказала:
– Сеньоры, я пожелала видеть вас, дабы выказать вам своё неудовольствие вашим неподобающим поведением и выслушать то что вы имеете сказать по этому поводу.
Бароны, с чуть растерянным видом и кривыми усмешками, переглянулись между собой.
– Как же так, Ваше Величество, – как бы с насмешливым недоумением произнес Годфруа де Марез, – ваш секретарь пригласил нас сюда, заверив что здесь соберутся все знатные люди королевства с целью обсудить важные вопросы Итальянских войн, а теперь получается, что здесь только мы, – он развел руками, указывая на своих товарищей, – и вы намерены в чем-то нас обвинить. Выходит маркиз де Ринье солгал?
– Солгал, – легко согласилась королева. – Но эта ложь есть невинная шалость по сравнению с изменой своему сюзерену. А речь идёт именно об этом. Я ваша законная королева, вы приносили мне присягу в том самом соборе, где мы все были сегодня, вы клялись быть верными и преданными мне, и да поможет вам Бог! Но что же я узнаю? Что вы вступили в сговор и вынашиваете планы совместного похода на Бретель и Монфор, и далее на столицу, если для вас всё сложится хорошо. Это измена, господа. А за измену только одно наказание – смерть.
Лица баронов вытянулись, в них чуть поубавилось спеси и появилась легкая озабоченность. Бравые владыки Севера осознали, что их ожидает нечто большее, чем просто почесать языками и разъехаться по домам.
– Это очень серьезное обвинение, Ваше Величество, – сказал, нахмурившись, Карл де Шатийон. – Мы в праве спросить кто именно нас обвиняет? И готова ли эта персона или персоны, поручиться своей головой за свои слова?
– А вы, барон, готовы поручиться своей головой и головами ваших родных, что всё это не правда и никакого сговора не было?
Владетель Манша промедлил пару секунд перед ответом, но всё же твердо произнес:
– Не было, Ваше Величество.
– Вот как? – Удивилась Мария-Анна. – По-вашему меня ввели в заблуждение?
– По-видимому так.
– И вы утверждаете, что пятнадцатого числа сего месяца в замке Грато-Пиру, вашем замке, сеньор, не было собрания, на котором присутствовали вы и остальные пять баронов, которые сейчас стоят здесь, рядом с вами?
Карл де Шатийон несколько замялся. Он прекрасно понимал, что есть немало свидетелей этого собрания, начиная от слуг в замке и многочисленной свиты каждого из баронов и заканчивая любопытными местными жителями, которые уж конечно не могли не заметить шумного приезда столь важных гостей. И королева, если захочет, легко найдёт этих свидетелей, если уже не нашла.
– Нет, Ваше Величество, этого я не утверждаю. – Карл де Шатийон уже вообще пожалел, что заговорил первым, но теперь ему уже было ясно, раз королева знает о собрании и происходило оно именно в его замке, то и главный спрос с него. – Я и эти сеньоры действительно встречались в моём замке в упомянутый вами день, но никаких разговоров о, Боже упаси, измене и походах… простите, запамятовал, куда вы сказали?
Мария-Анна насмешливо наблюдала как изворачивается славный владетель Манша.
– И вы также готовы поклясться спасением вашей души, – медленно проговорила она, – что в охотничьей зале вашего замка и во внутреннем дворе, в присутствии всех ваших товарищей, в присутствии свиты, челяди и прочих, один из вас, то есть один из баронов Нормандии не оскорблял моё доброе имя, не говорил обо мне гнусных и похабных вещей?
Владетель Манша снова слегка растерялся и медлил с ответом.
– Ваше Величество, дело в том, что мы много ели и пили, пили вино разумеется, и возможно даже в какой-то мере излишне много вина, и потому я конечно не в силах припомнить в деталях всё что было сказано другими в тот день. Но, однако за себя, я могу твердо сказать, что ничего, хоть как-то задевающее ваше доброе имя, я не произносил.
Мария-Анна сделала своему секретарю знак подойти.
Он подошел, открыл папку и передал королеве лист бумаги. Мария-Анна прочитала:
– "Говорят, что королева сношается с лошадьми и козлами, за это Господь и отнял у неё сына. Впрочем, ещё я слышал, что она сама отдала его какому-то проклятому ордену чернокнижников, в обмен на то чтобы те своей колдовской силой продлили её власть навечно."
Она слегка потрясла листом.
– Кто-то из вас, благородные сеньоры, помнит, чтобы он произносил это?
Она поочередно посмотрела на каждого и только Этьена де Вэлоннэ не удостоила своим взглядом.
Бароны долго молчали, наконец Данье де Киллас, владетель Руана, глухо проговорил:
– Ваше Величество, не думаю, что кто-то из нас мог бы произнести подобную мерзость.
– Вы, сеньор де Киллас, готовы дать на отсечение вашу правую руку, что никто из вас этого не говорил? – Холодно поинтересовалась королева.
И все присутствующие прекрасно знали, что это не пустые слова. Ведь именно правые руки отрубали бунтовщикам во время Галиахонской резни.
– Я, как и барон де Шатийон, ручаться могу только за себя, – хмуро ответил владетель Руана. – Однако, совершенно очевидно, что такая речь не пристала благородному человеку, поэтому я и высказываю сомнение в том, что кто-то из нас говорил такое.
Мария-Анна резко встала со стула.
– "Да она просто похотливая богомерзкая сучка!", – зачитала она с листа. – "И как истинные христиане мы должны раздеть её до гола, облить смолой и посадить на кол". – Она поглядела на баронов и гневно спросила: – И этого вы тоже не говорили?!
Она передала лист секретарю и вышла вперед, навстречу баронам.
Хрупкая, среднего роста, стройная, она стояла перед полудюжиной больших широкоплечих мужчин, которые из-за своих меховых накидок, металлических нагрудников и оружия казались еще более громадными чем были на самом деле, и с ледяным презрением разглядывала их.
– Самое скверное, сеньоры, что никто из вас, заслышав как оскорбляют его королеву, не вступился за меня. Из этого мне приходиться сделать вывод, что вы либо трусы, либо согласны с теми оскорблениями что были произнесены.
Лики баронов посмурнели.
– Ваше Величество…, – недовольно начал Бушар де Ги, по прозвищу Рыжий.
– Молчать, – негромко приказала королева и барон действительно смолк, чуть растерявшись от такой грубости.
– Я решу вашу судьбу через несколько дней, – объявила Мария-Анна, – когда вернусь в Фонтен-Ри. А до этого вы все будете взяты под стражу.
В первый миг бароны просто не поверили тому что услышали, но затем они разъярились.
– Как вы смеете…
– Никто не в праве…
– Только суд равных…
– Вы пожалеете…
Мария-Анна вернулась к стулу, медленно, с достоинством опустилась на него и очень спокойно произнесла:
– Я приказываю вам сложить всё ваше оружие на пол и встать на колени.
– Что?!!…
– Ваше Величество, одумайтесь!
– Она спятила, братья!
– А может это мы возьмем тебя под стражу?!
– И поставим на колени!
– К оружию, братья!
С шипением и свистом из ножен вылетели мечи. Двое из баронов, а именно Бушар де Ги и Годфруа де Марез, шагнули вперед, к Марии-Анне. Но в этот же миг, прикрывая её, навстречу баронам устремились Ольмерик и Олаф, первый с двумя мечами в руках, второй с мечом и топором. За широкими спинами протикторов королевы уже не было видно.
Маркиз де Ринье тем временем, не теряя самообладания, взмахнул рукой, как дирижер, лакеи распахнули двери и в зал хлынули судебные гвардейцы, возглавляемые своим дисциплинированным и ответственным капитаном Виктором Ренардом. Помещение наполнилось топотом тяжелых сапог, лязгом оружия, скрипом кожаных ремней и отрывистыми командами капитана. Через полминуты бароны уже были в окружении более четырех десятков гвардейцев, причем полтора десятка из них держало в руках тяжелые взведенные арбалеты.
Славные владетели северных земель сбились в кучу, спиной друг к другу, взирая на гвардейцев со злостью и некоторой досадой. Выставив перед собой клинки, бароны пытались сообразить, как им действовать. А гвардейцы, такие же дисциплинированные и исполнительные как их командир, выстроились буквой "П" вокруг баронов и те из них у кого были арбалеты, по команде капитана навели их на цель. Затем наступило некоторое затишье. Бароны переминались на месте, не решаясь перейти в атаку, гвардейцы ждали приказа капитана, Ольмерик и Олаф приказа королевы.
Мария-Анна поднялась со стула, прикоснулась к протикторам и те сдвинулись в противоположные стороны, пропуская её. Она встала между ними, оглядела баронов и сказала:
– Сеньоры, все ваши рыцари уже разоружены и взяты под стражу. И у вас есть только два пути: сдаться мне или бесславно погибнуть в стенах этого дворца. Даю вам слово, если вы не сложите оружие, вас пристрелят как бешенных псов. И все узнают, что вы сдохли как подлые изменники, без славы и чести.
– Ты получишь войну за это! – Злобно воскликнул Этьен де Вэлоннэ, чей большой нос стал еще багровее от ярости и наверное страха, ведь владетель Орна отлично понимал что это он главная причина всего что происходит.
– Может быть! – Ответила Мария-Анна. – Но ты, Этьен де Вэлоннэ, подыхая у моих ног, помни что лично ты – просто жалкий трус. Иначе ты бы не позволил гибнуть своим товарищам за своё предательство и свой поганый рот.
Эти слова возможно несколько остудили пыл баронов.
Карл де Шатийон, которого граф Рене Согье характеризовал как самого рассудительного из всех баронов Севера, повернулся к королеве, холодно поглядел на неё и бросил клинок на пол. Меч с неприятным резким лязгом ударился о каменные плиты и даже высек искры. Остальные, немного помедлив, с хмурыми мрачными лицами, как бы очень нехотя, последовали его примеру. Теперь бароны стояли плечом к плечу, лицом к королеве.
– Остальное оружие тоже на пол, – приказала она.
Бароны, не торопливо, принялись вытаскивать и бросать перед собой топоры, кинжалы и ножи.
– На колени, – повелела Мария-Анна.
Никто не пошевелился. В зале стало тихо.
– На колени, – повторила, бледная как снег, Мария-Анна. Она понимала, что гордые бароны, и даже рассудительный Карл де Шатийон, не примут этого, не подчинятся. Она понимала, но ничего поделать с собой не могла, злость уже заволакивала её душу багровой тьмой и она готова была на всё только чтобы унизить их, добиться своего. Она ненавидела их, они посмели поднять на неё оружие, словно она обычный человек, словно она равная им.
Бароны, с каменными лицами, глядя куда-то по сторонам, стояли и не шевелились. Никто не хотел сделать это первым.
– Капитан Ренард! – крикнула Мария-Анна и, когда офицер приблизился, резким жестом указала ему на баронов, показывая, что требует исполнения своего приказа.
Виктор Ренард, без каких-то бы ни было колебаний, распорядился:
– Вы и вы, поставить их на колени.
И гвардейцы, спокойно и равнодушно, подбежали к владыкам Севера со спины, грубо схватили их за плечи, заломили руки и принудили опуститься. Бароны не сопротивлялись, теперь всем было ясно что это насилие, что их заставили, они не сделали это сами, не унизились.
Мария-Анна приблизилась к ним, наконец она смотрела на них сверху-вниз.
Не спеша проходя вдоль баронов, она сказала, уже вполне спокойно и даже снисходительно:
– Каждый в этой жизни, сеньоры, должен знать своё место. За то что вы посмели прийти ко мне с оружием, за то что вы направили его на меня вы все будете казнены. Однако, как именно, я еще не решила. Поскольку вы гнусные изменники и предатели вы не заслуживаете благородной смерти от удара меча, я думаю вам больше подойдет четвертование. – Она долшла до Этьена де Вэлоннэ, остановилась перед ним и глядя на него, добавила: – Или кол.
Владетель Орна, стоя на коленях и опустив глаза, смотрел куда-то мимо королевы. После её слов, он чуть наклонился вперед, звучно собрал во рту слюну и выпустил её из себя. Увесистый плевок полетел вертикально вниз и шлепнулся на пол перед ногами королевы.
Но королева осталась спокойна. Она посмотрела на Виктора Ренарда.
– В кандалы их. Отвезете в Фонтен-Ри, запрете в подвалах под главной кухней. Никто не должен с ними разговаривать под страхом смерти. Отвечаете за них головой. Если по приезде в Фонтен-Ри я не досчитаюсь хотя бы одного из них, я прикажу четвертовать вас. Вам всё ясно, капитан?
Капитан молча и отрывисто кивнул и начал отдавать распоряжения гвардейцам.
67.
В Фонтен-Ри королева прибыла к вечеру второго дня. Роберт всё время был подле неё. Она не отпускала его от себя буквально ни на шаг.
Во дворце царила несколько нервозная атмосфера. Луиза Бонарте, которая покинула Реймс сразу после церемонии и уже больше суток находилась в Фонтен-Ри, сделала небольшой доклад королеве о том что здесь происходит. По её словам повсюду царили страх и уныние. Во дворце хозяйничали люди графа Согье, а также судебные гвардейцы, которые, если разобраться, тоже были его людьми.
Никто ничего не понимает, говорила девушка, то и дело вопросительно поглядывая на королеву. Как только весть о том, что Его Высочество живой и здоровый появился на церемонии в Реймсском соборе достигла Фонтен-Ри, все очень обрадовались. Все с нетерпением ожидали его прибытия, предполагая что будет какой-то бал или праздник в честь его счастливого выздоровления. Но вместо этого приехали хмурые непонятные мужчины в темных глухих одеждах и именем королевы и графа Согье забрали почти полтора десятка человек, живущих во дворце. Среди них работники кухни, лейб-служанки, все кто хоть как-то связан с медициной, в том числе и мэтр Дорэ, с которым обошлись особенно грубо, чуть ли не за шиворот протащив его через весь дворец, кормилица принца, и даже, тут Луиза позволила себе обвинительную интонацию, Паскаль Корнелий. Несчастного старика, с негодованием сказала девушка, забрали прямо в его маленькой обсерватории, при этом разбили его телескоп, а ему самому дали в зубы, потому что он пытался протестовать, взывать к высшей справедливости, называть людей Судбеного ведомства палачами, ретроградам и мизерами и кричать что никому не удастся заглушить голос истины и что если пришло его время последовать за Бруно, Гусом и Серветом, то он готов. Кроме того, затем приехала чуть ли не целая армия судебных гвардейцев во главе со своим капитаном. Они буквально оккупировали все помещения в правом крыле дворца рядом с Главной кухней, никому ничего не объясняют, запрещают там ходить и требуют неслыханно много еды и вина.
Закончив свой рассказ, девушка пристально поглядела на королеву, желая, чтобы та объяснила, что происходит.
Но Мария-Анна, делая вид что разглядывает на столе какие-то бумаги, молчала.
– Ваше Величество, вы ничего мне не объясните? – Наконец, не выдержав, спросила Луиза.
– Разве я, графиня, обязана вам что-то объяснять?
Девушка зарделась, королева редко называла её графиней, а когда называла то обычно ледяным тоном, как и сейчас.
– Конечно нет, Ваше Величество. Но я надеялась, что вы снизойдете до того, чтобы хоть в двух словах рассказать ваше верной фрейлине почему граф Согье устроил во дворце этот террор. Ради Бога, в чем может быть виновен старый Корнелий?
Но Мария-Анна упрямо глядела в бумаги, молчала и стало ясно что она не снизойдет. Луиза почувствовала обиду.
– Почему вы не разрешаете мне увидеться с Робертом? – Спросила она довольно резко.
Мария-Анна посмотрела на девушку. "Может это она? Конечно она не старая и не хромая, но что если она всё же как-то замешана в отравлении?". Но это казалось слишком нелепым и абсурдным, Мария-Анна не в силах была представить, что Луиза, возившаяся с Робертом, когда он был еще совсем малышом, словно она его старшая сестра, вдруг стала бы участвовать в том, чтобы травить мальчика на протяжении месяцев, обрекая его на боль и страдания.
– Вы снова требуете от меня каких-то объяснений, графиня?
Луиза сникла.
– Ваше Величество, почему вы столь суровы со мной? Разве я чем-то вызвала ваше неудовольствие? Может мне следует готовиться к тому что скоро и за мной придут из Консержера?
Мария-Анна и сама не знала почему. Она ощущала какую-то неясную досаду, от чего-то ей было очень неуютно. Может из-за сидящих в подвале баронов, с которыми теперь нужно довести дело до конца, может из-за самого отравления, из-за того что она допустила чтобы у неё под носом два месяца истязали её собственного ребенка, а может из-за этого болвана Корнелия и слишком ретивых людей Согье.
И она постаралась сменить гнев на милость и ответить более мягко:
– Не волнуйся, никто за тобой не придет. А Роберт просто пока еще отдыхает и не желает никого видеть. Как только он отдохнет, ты конечно увидишься с ним. Сейчас ступай и позови мне Ольмерика.
Графиня Бонарте осталась неудовлетворенной. Вроде бы ей дали понять, что лично ей ничего не угрожает и она по-прежнему человек ближнего круга, но то что происходило в Фонтен-Ри яснее ничуть не стало. Девушку терзали любопытство и страх, да и вдобавок многие во дворце надеялись на неё, ждали что она, как любимица королевы, сумеет что-нибудь выяснить и рассеять их тревогу. Но она не сумела, люди будут в ней разочарованы.
68.
В кабинет вошел Ольмерик и как обычно молча встал у двери.
– Подойди ближе, – попросила Мария-Анна.
Он подошел к столу. Мария-Анна встала с кресла и обхватив себя за локти, прошлась по кабинету.
– Послушай, Ольмерик, у меня есть очень важное и очень деликатное поручение для тебя. – И она весьма выразительно поглядела ему в глаза. А потому подумала: "А он, интересно, знает такое слово-то: деликатное?"
– Вам нужна чья-то смерть, моя госпожа? – Спросил он.
– Ну что ты в самом деле! – Сердито сказала она. – Как будто я только и делаю что убиваю людей.
Протиктор молча смотрел на неё, ожидая продолженье.
Мария-Анна успокоилась.
– Мне нужно чтобы протикторы привезли ко мне женщину, с которой я встречалась в Даргобурском лесу. Помнишь нашу поездку, где этот прохиндей и болтун одноглазый Пит, выдавший себя за монаха, показывал нам путь к озеру?
Ольмерик утвердительно кивнул.
– С нами кроме тебя было еще двое протикторов. – Она вопросительно поглядела на него.
– Линдорд и Хатгэр.
– Да. И я хочу чтобы они еще раз съездили туда. Пусть возьмут с собой еще 8 человек, но только не особо задиристых. Ты не поедешь, ты останешься со мной, но ты должен хорошенько объяснить своим людям как им следует себя вести. Понимаешь?
Ольмерик пожал плечами.
– А как им себя вести?
– Я надеюсь ты не забыл, что в том доме на озере живёт женщина, которую многие считают ведьмой?
– Как бы я забыл? Одноглазый Пит всю дорогу без умолку чесал языком, рассказывая какая она страшная и могущественная, мол, ей подчиняются даже драконы Корнуэлла и гномы Шварца. Обычная брехня пустозвонов.
– Может и так, но объясни своим людям что они должны обращаться с ней почтительно. Мне надо чтобы они привезли её сюда ко мне в Фонтен-Ри. Если она откажется ехать, то попробовать её уговорить, проявить настойчивость. Но только ни в коем случае не бить. Хорошенько донеси до них эту мысль. Я не шучу. И думаю это в их же интересах. Может она и не способна призвать драконов, но наслать порчу думаю сумеет. Глянет на твоих парней ведьминым глазом и пропадёт у них вся их сила мужская, что они потом будут делать? – Мария-Анна усмехнулась. – Для вас же это хуже смерти.
– Ведьма над этим не властна, – твердо сказал Ольмерик. – Силу дают боги и отнять её могут только они.
Мария-Анна саркастически поджала губы и покосилась на своего протиктора.
– Пусть так. Но бить Ришу я запрещаю. Если она наотрез откажется ехать, то пусть привезут её силой, но только всё равно обращаясь с ней почтительно и осторожно. Пусть аккуратно свяжут её, посадят в седло, дают ей есть, пить и тому подобное. Ясно?
Ольмерик утвердительно кивнул.
– И ради Бога не посылай этого медведя Олафа, он и деликатность вещи несовместимые.
69.
После возвращения из Реймса для Марии-Анны настали очень хлопотливые дни. Её не оставляли в покое буквально с утра до ночи. Все требовали её внимания. Главным образом из-за того что она, как ей представлялось, так находчиво и ловко сделала вид, что церемония в соборе нужна была для объявления о постройке нового флота и введении корабельного налога. Но теперь от посетителей не было отбоя, возникло сотни важных вопросов и ей уже не казалось, что её решение было таким уж находчивым и ловким. Более всего ей досаждали кардинал Равалле и канцлер Макрон. Оба долго и нудно выражали своё недоумение её столь неожиданным волеизъявлением, а также своё крайнее огорчение тем что такой наиважнейший для страны вопрос не был согласован с ними. После всех этих долгих вступлений и прелюдий они наконец переходили к тому чего они собственно хотят. Кардинал сразу же заявил, что всеми финансовыми и политическими вопросами закладки новых верфей, выбора тоннажа кораблей и собственно постройкой судов должен конечно же заниматься только он, ибо это его епархия и он лучше всех разбирается в этом деле. Министру по морским делам можно оставить только какие-то второстепенные вопросы и кроме того совершенно недопустимо чтобы эту должность занимал такой человек как Филипп дю Тьерон. Кардинал был категорически против и даже позволил себе упрекать королеву в явном неумении разбираться в людях. И тут же предложил своего человека, молодого, весьма надежного, сообразительного, ответственного и умеющего ценить доброе к себе отношение, не то что "этот старый осёл, смутьян и мизантроп герцог Майеннский". Канцлер Диего де Макрон, герцог де Моранси, также хотел играть одну из руководящих ролей в создании нового флота. Он с печальным и светлым ликом человека идущего на жертву, сказал, что готов взять на себя тяжелое бремя по выбору поставщиков корабельного леса, организации строительных подрядов, выбору земель под будущие верфи и согласование всех вопросов с городскими магистратами и мэрами. Не отставал от них и Верховный контроллер финансов, Главный Королевский казначей Франсуа Ле Гарди, маркиз де Шале. Он детально и многословно объяснял Её Величеству сколь громадный объём работ предстоит его ведомству в связи с введением Корабельного налога, что это повлечет расширение штата, значительные дополнительные траты и, следовательно, он вправе ожидать существенных финансовых вливаний для своего министерства. Также королеву посетил архиепископ Реймса, который ужасно окольным и косноязычным образом мучительно долго намекал какие несусветные траты понёс его и без того небогатый приход на организацию недавней церемонии в соборе, содержанию гостей и прочее. Побывали на аудиенции у королевы и с дюжину самых знатных и богатых людей страны, среди них и несколько пэров, которые сначала витиевато и пышно поздравляли королеву со счастливым возвращением Его Высочества, а также с её блестящей задумкой построить новый флот, который несомненно будет как кость в горле для этих треклятых англичан и таких же треклятых испанцев, а затем также витиевато и изящно упрашивали её снизить размер налога хотя бы до одной двадцатой лично для себя. И каждый приводил уйму причин почему это нужно сделать, скромно и с достоинством рассказывая о том какие гигантские траты он уже понес и продолжает нести на пользу государства и короны. К большой удаче всех этих важных и влиятельных людей у Марии-Анны голова была занята совершенно другим и она легко соглашалась на всё о чем её просили, только бы поскорей от неё отстали. И все эти важные господа разъезжались из Фонтен-Ри весьма счастливые и довольные собой, считая, что они лишний раз убедились в том, что они и так всегда знали, насколько они умны, проницательны и как ловко умеют вести дела. И возможно только одно смущало этих важных господ – требование королевы каждому из них прибыть в пятничный день к седьмому часу утра в Фонтен-Ри и быть готовыми совершить небольшую прогулку верхом. Встреча во дворце и затем совместная прогулка в столь ранний час вызывала удивление, но не более.
