Евгений Викторович Донтфа
Что мне сказать тебе, Мария-Анна
– Приветствую вас, сеньор, – вежливо обратился он к Шону Денсалье. – Позвольте выразить моё искреннее восхищение изысканной грацией и ангельской красотой вашей спутницы, сеньор. – И он почтительно поклонился в сторону девушки.
Луиза и Шон с удивлением разглядывали мужчину. Его добротный камзол, расшитый ворот белоснежной сорочки, армейские высокие сапоги, пояс с длинным кинжалом в черных ножнах, грозная наваха в правой руке по их мнению как-то не очень соответствовали внешнему облику садовника.
– Вы испанец? – Спросил Шон, с легкой неприязнью рассматривая смуглое узкое худое лицо незнакомца, украшенное тремя параллельными шрамами.
– Вы говорите это так, будто быть испанцем это уже преступление, – улыбнулся Хорхе. – Да, сеньор, я испанец. Позвольте представиться, Франциско Гонсало Монрой. К вашим услугам. На некоторое время вызван в Фонтен-Ри для наведения кое-какого порядка среди цветочных насаждений.
– И что же, в Кастилии или Гранаде считается допустимым чтобы простой садовник первым начинал разговор с благородным кабальеро или тем более высказывал суждение о его спутнице? – Холодно осведомился Верховный командор.
Улыбка поблекла на лице Хорхе Родригеса.
– Я искренне прошу вашего прощения, сеньор. Я не имел ни малейшего намерения хоть как-то задеть вас или тем более вашу спутницу. Я ни в коем случае не хотел быть неучтивым. И если я и позволил себе заговорить первым, то лишь для того чтобы выразить моё глубочайшее восхищение совершенством и красотой сеньоры, – он снова поклонился в сторону Луизы. – Я прошу прощения еще раз.
Луиза прикоснулась к руке графа, как бы призывая его сменить гнев на милость.
– Однако вы не слишком-то похожи на садовника, – с улыбкой сказала она Хорхе. – Вы больше похожи на пирата. – И спохватившись, добавила. – Прошу вас только не обижаться на мои слова.
– Ну что вы, госпожа, – улыбнулся конкистадор, – мне не на что обижаться. Притом, что Проведение порой столь причудливо и капризно в плетении человеческих судеб, что это совсем не удивительно, когда садовник становится пиратом или пират становится садовником. Позвольте, сеньора, преподнести вам дивную розу, которая при всём своём изяществе и прелести, тем не менее лишь жалкая тень пред вашей несравненной красотой. – Он наклонился, быстро срезал цветок и передал его девушке.
Та взяла, но тут же вскрикнула:
– Ай! Там муравей! – Луиза брезгливо встряхнула рукой, отбрасывая розу.
Хорхе Родригес быстрым движением поймал цветок. Сбивая острием ножа насекомых со стебля, он сказал:
– Знаете, мне довелось побывать в Новом Свете, и там, в землях Новой Гранады есть такие племена индейцев чьим основным пропитанием были одни только муравьи.
– Фу! – Девушка сморщила носик в гримасе отвращения.
– Да-да. В тех землях превеликое изобилие муравьёв самого разнообразного вида: мелкие, крупные, черные, красные и даже прозрачные. Индейцы даже выращивают муравьев в особых загонах, построенные из широких листьев, дабы пропитание всегда было под рукой. – Хорхе протянул розу девушке. – Ну вот, моя госпожа, теперь можете держать его без всякого опасения.
Луиза взяла цветок.
Хорхе посмотрел графу в глаза.
– Еще раз прошу простить меня, сеньор.
Шон качнул головой, показывая, что принимает извинения и вопрос исчерпан. После этого Хоре Родригес вернулся к своим садовничьим делам, а молодые люди продолжили свой бесцельный путь.
Луиза шагала, разглядывая белоснежные лепестки розы, а Шон задумчиво поглаживая эфес своего толедского меча.
– Какой странный садовник, – проговорила девушка.
– Думаю он был конкистадором, а значит вы были правы – он почти пират.
– Пират-флорист, – улыбнулась девушка.
– Кстати, знаете, Луиза, король Джон в своё время был очень увлечен Новым Светом. Он собирался отправить туда экспедицию и даже лично руководить ею.
Девушка с удивлением посмотрела на него.
– Почему вы об этом вдруг вспомнили?
Он пожал плечами:
– Не знаю. Почему-то вспомнилось.
– Скажите, Шон, а куда вы на днях уезжали с вашими солдатами? Я видела как ваши офицеры строили драгун и очень разволновалась. Мне почему-то вдруг подумалось что вас отправляют на войну в Италию.
Молодой человек повернулся к девушке и взял её за руки.
Сейчас они были на достаточно открытом пространстве, их было отлично видно и с южных террас дворца, и из других частей Нижнего сада, а потому и он и она вели себя гораздо сдержаннее.
– Вы волновались обо мне, милая Луиза? – С улыбкой спросил он.
– Да, – просто ответила она.
– Это так трогательно. Мне думается, знай я, что дома меня ждет такая женщина как вы, волнуется обо мне, я бы с легкостью повторил все подвиги Александра Великого, завоевал бы полмира и вернулся к вам.
Луиза поглядела ему в самые глаза и тихо произнесла:
– Я бы очень хотела быть той женщиной, к которой вы возвращаетесь из всех ваших походов.
Он помолчал, глядя на неё с серьезной задумчивостью.
– Мне кажется я не достоин вас, Луиза, – сказал он и вдруг с удивлением понял, что действительно так считает.
Она отрицательно покачала головой.
– Не говорите так. Женщина сама решает кто её достоин. – И желая переменить тему, повторила вопрос: – Так куда же вы ездили?
– Да это всё из-за той церемонии в Реймсе. Сейчас все заняты только этим. Я ездил за герцогом Майеннским, у него какая-то старая вражда с королевой и она опасалась, что он не пожелает присутствовать. Велено было привезти его сюда для надлежащей беседы.
Девушка слушала графа очень внимательно.
– А вы так до сих пор и не знаете, что это будет за церемония? Или может вам не позволено этого говорить?
– Не знаю. Насколько я понял, этого вообще никто не знает, кроме самой королевы.
– Как по мне всё это очень странно, – пробормотала девушка.
– Зато, Луиза, теперь я знаю одну невероятную тайну, – улыбнулся Шон. – Невероятную и пугающую.
– И вы можете поделиться ею со мной? – Спросила она тоже с улыбкой, полагая что это какая-то шутка.
Он, продолжая держать её за руки, притянул её ближе к себе, с каким-то странным выражением вглядываясь в её большие голубые глаза.
– Я могу поделиться ею с тобой, – тихо сказал он. – Но она действительно невероятная и пугающая. И, наверное, опасная. А мне бы очень не хотелось подвергать опасности женщину, которую я в своих самых смелых мечтах воображаю своей женой.
Луиза вся зарделась. Ей даже показалось что где-то на небесах или у неё в голове громко звякнули хрустальные колокольчики, отмеряя некую важную веху её жизни, некий рубеж, за которым весь мир странным образом в один миг переменился. И невозможно было сказать в лучшую сторону или худшую, но переменился и уже никогда не будет прежним.
– Тогда расскажи мне её, – также тихо ответила она. – Потому что я очень бы хотела, чтобы мужчина, которого я порою позволяю себе представлять своим мужем, всегда бы делился со мной всеми своими тайнами.
Он ласково улыбнулся ей.
54.
Реймс за последние дни превратился в пёстрый, наводненный толпами Бабилим. Городские чиновники, торговцы, ремесленники, держатели гостиниц и трактиров, цирюльники, шлюхи, нищие и воры пребывали в весьма возбужденном состоянии из-за прибытия в город столь многочисленного количества влиятельных и богатых людей, важных вельмож и титулованных особ, а также огромной армии их пронырливых, хитроумных слуг. Яркие флажки и вымпелы, бесценные скакуны и роскошные экипажи с гербами, плюмажи и шелковые наряды, благовония и дивные ароматы, бархат и парча, нарядные ливреи и золотая вышивка наполнили город и окрестности. Кроме того, было полным-полно оруженосцев, миньонов, солдат, гвардейцев, стражи, охранников в самой разнообразной форме и мундирах. Лязгало оружие, звенели шпоры, стучали копыта, звучала брань. Каждый из знати требовал к себе повышенного внимания, окружал себя свитой, то и дело возникали размолвки и недопонимания. Вдобавок к этому город как кипящий котел бурлил ещё и бесконечными слухами и догадками о том что же собственно происходит и что за церемонию собирается устроить их взбалмошная и непредсказуемая повелительница. Среди всего этого столпотворения и суеты более других выделялись своей заносчивостью, необузданностью поведения и пышностью вооруженного окружения бароны Севера. Каждый из них передвигался по городу в компании не менее десяти рыцарей и оруженосцев, таких же заносчивых и самоуверенных, как и сами бароны. Они толкали и пинали зевак и оказавшихся на пути горожан, громогласно обсуждали лошадей и женщин, зычно бранились при малейшем недовольстве, со смехом швыряли обглоданные кости и пустые бутылки в нерасторопных слуг и трактирных разносчиков и то и дело задирали попадавшихся им солдат и гвардейцев. В большинстве своем окружающие воспринимали их как наказание Господне и вступать с ними в хоть какую-то конфронтацию не смели.
Рассвет двадцать пятого числа Мария-Анна уже встретила в отведенных для неё покоях во дворце То. Она проснулась очень рано и всякая сонливость моментально покинула её. Мысли, тревоги, страх тут же набросились на неё как хищные звери. Её буквально начинало трясти от волнения о том, что должно было произойти вечером этого дня, последующей ночью и завтра. Она тут же вызвала к себе Первую фрейлину и уже не отпускала её от себя ни на шаг. Марии-Анне было необходимо присутствие другого человека, это хоть как-то отвлекало её от тревожных мыслей. Умывшись, одевшись и не пожелав притронуться хоть к какой-то еде, она отправился в компании фрейлины на прогулку в парк, окружающий дворец. Там она всё время спрашивала свою спутницу о каких-то мелочах, только чтобы она беспрерывно о чем-нибудь говорила. Что происходит в городе? Кто из обязательных гостей прибыл вчера? Кого она, Луиза Бонарте, видела лично? На что похожи туалеты тех или иных дам? О чем говорили те или иные господа? Луиза болтала без умолку, иногда поддерживала королеву под локоток, иногда убирала с её платья какую-то ворсинку или соринку, поправляла манжету, поясок или оборку. И вообще проявляла всяческую заботу о своей государыни. Луиза видела, что Мария-Анна не в себе, чем-то очень озабочена, почти напугана и доброе сердце девушки, преисполненное сострадания, взволновано билось, переживая за близкого человека, которого Луиза знала так давно и так хорошо. Кроме того, у неё из головы не шли слова Шона о том, что она та, кого он воображает своей женой. И исполненная счастья и радостных надежд на будущее, ей хотелось делиться этим счастьем с другими, одаривать их своей радостью и поднимать им настроение. В какой-то момент, держа фрейлину под руку, Мария-Анна спросила девушку:
– А как там поживает наш командор?
Шон Денсалье в эти дни занимался размещением отрядов королевской пехоты недалеко от Реймса. Мария-Анна и сама точно не знала зачем она это приказала, но интуиция ей подсказывала что будет неплохо иметь под рукой несколько боеготовых армейских подразделений. Просто так, на всякий случай.
– Не знаю, Ваше Величество, – ответила Луиза. – Думаю, что хорошо.
Королева пристально поглядела на свою Первую фрейлину.
– Почему ты так думаешь?
– Ну, когда я его видела в последний раз, он выглядел таким счастливым. Мне кажется, что у него всё хорошо.
– Он признался тебе в любви?
Луиза, захлопав глазами, уставилась на королеву.
– С чего вы это взяли, Ваше Величество?
Удивление девушки показалось Марии-Анне вполне искренним.
– Не знаю. Просто не понимаю чего он с этим тянет. Ты молода, прелестна, из древнего знатного рода, твоя семья баснословно богата. Чего же ему еще нужно?
– Разве он не влюблен в вас? – Осторожно проговорила Луиза, опустив глаза.
Мария-Анна усмехнулась и твердо сказала:
– Нет, Луиза, не влюблен. И никогда не был.
– Может быть вы ошибаетесь, Ваше Величество. Мне, напротив, всегда казалось, что граф к вам неравнодушен.
– Нет, не ошибаюсь. Женщина всегда знает, что мужчина чувствует к ней, порой даже еще до того момента как этот мужчина сам поймет, что именно он чувствует. – Мария-Анна приветливо поглядела на фрейлину и добавила: – И ты не переживай, Луиза, никакой ревности или сожаления я по этому поводу не испытываю. Любовь привилегия молодости. И я была бы рада вашему союзу. Вы воистину прекрасная пара.
Луиза, окрыленная словами королевы, собралась с духом и проговорила:
– Если честно сказать, Ваше Величество, то Шон Денсалье дал мне понять, что он испытывает ко мне некоторые чувства.
– Вот как?
– Да. Но он очень смущен по этому поводу и несколько расстроен, ибо он считает, что не достоин меня. Я думаю это всё из-за того что он не располагает большими средствами, тогда как мой отец, как вы изволили заметить, напротив, очень богат.
Мария-Анна просто не могла оторвать глаз от своей милой фрейлины. "Господи, какая же она дурочка", подумалось ей.
– Ну это дело поправимое, – улыбнулась Мария-Анна. – Да и в самом деле негоже чтобы Верховный командор королевства пребывал в унылых оковах такого гнусного позора как бедность. Я постараюсь в скором времени исправить это досадное недоразумение.
Луиза чувствовала себя на Седьмом небе. Всё складывалось как нельзя более удачно. И её милый Шон, и её добрая королева, все они дарили ей счастье. Так щедро и так бескорыстно.
55.
После прогулки в парке, королева навестила Шарля де Гизена. Беседовали они с глазу на глаз. Архиепископ клятвенно заверил Марию-Анну что всё в надлежащей готовности, начиная от специально привезенных Святых реликвий, долженствовавших освятить торжество церемонии и заканчивая дополнительными цветными свечами, расставленными по стенам собора. После чего он дал ознакомиться королеве с двумя документами: грамота её отречения от престола в пользу своего сына и именное повеление о назначении Филиппа дю Тьерона регентом-опекуном будущего короля. Мария-Анна прочитала всё самым внимательным образом. После чего подняла глаза на священника и спросила сумел ли он сохранить в тайне факт её отречение. Архиепископ поклялся Святым распятьем и спасением своей бессмертной души, что не обмолвился никому ни единым словом. И даже эти самые грамоты составлены и писаны им исключительно собственноручно, в полном уединении. Мария-Анна задумчиво потерла ладонью гладкую лакированную столешницу и сказала, что никогда не забудет о том, что архиепископ сделал для неё и по возможности щедро вознаградит. На что старый священник бодро ответил, что ему ничего не нужно и единственная для него награда это благоденствие всего доброго народа этого доброго королевства и личное благополучие Её Величества и Его Высочества. "Да к тому же как ты вознаградишь меня, если не будешь королевой", думал он про себя. Мария-Анна понимающе покачала головой.
Затем Мария-Анна дала аудиенцию графу Рене Согье. Тот, во-первых, доложил что все её повеления и наказы исполнены. По городу расставлены скрытые посты наблюдения, все въезды и выезды взяты под контроль, удостоверено что все те бароны Севера, что участвовали в обсуждении похода на столицу и выражении мятежных настроении прибыли в Реймс и намерены завтра присутствовать на церемонии в соборе, в том числе и мерзопакостный негодный владетель Орна, барон Этьен де Вэлоннэ, по прозвищу Сизый Нос, и также проконтролировано прибытие и размещение Филиппа дю Тьерона. А, во-вторых, представил королеве капитана Виктора Ренарда, командира батальона судебных гвардейцев "Черный ветер", тайно и заблаговременно расквартированных непосредственно в городе недалеко от дворца. После чего граф удалился и королева уже лично переговорила с капитаном Ренардом, объяснив что от него и его людей требуется быть наготове и прибыть во дворец То по первому её вызову.
Затем Мария-Анна встретилась с Антуаном де Сорбоном и выслушала все последние известные ему новости. Отдала ему необходимые распоряжения о завтрашней церемонии, о приготовлении соответствующих нарядов, экипажей, музыкантов, герольдов и прочее. После этого навестила Хорхе Родригеса, убедилась, что он готов к исполнению своих обязанностей и велела ему пока заняться цветами в парке. И затем она наконец осталась одна в большой комнате с высокими витражными окнами, большим глобусом, множеством бюро и бескрайним писчим столом. Сие помещение она выбрала себе в качестве своего временного кабинета во Дворце То.
Мария-Анна некоторое время пустым взглядом смотрела на цветные пятна на паркете от солнечных лучей, льющихся сквозь стекла витражей, а затем позвала Ольмерика.
Протиктор вошел в кабинет и замер. Мария-Анна долго и совершенно бесцеремонно разглядывала его, словно оценивая.
Ей подумалось, что из всего того бесчисленного количества мужчин что она встретила за всю свою жизнь, пожалуй только этот молчаливый северянин ещё оставался для неё по-настоящему любопытен и даже в какой-то мере загадочен. Он вроде бы единственный ничего не желал и не стремился чем-то обладать. Он просто служил. Ей? Или той самой клятве своему суровому безжалостному богу? Или какому-то своему внутреннему мерилу долга и чести? Став королевой, она быстро убедилась и научилась тому что не может в полной мере доверять никому. Буквально никому. Что власть это беспрерывная череда нескончаемых превращений сторонников в противников и наоборот. И ты должен всегда напряженно думать, всегда ясно понимать, отдавать себе отчет в том каков текущий статус данного человека: враг или друг. При том что враг или друг в политике это совсем не тоже самое что враг или друг в обычной жизни. Враг в политике он не совсем как бы и враг, он скорее временный оппонент, противоположная сторона в некой сделке, временный соперник в текущем раунде игры и его ни в коем случае не нужно ненавидеть или уничтожать, его нужно использовать, вербовать, разменивать, обманывать, обыгрывать. Ну а уж друг в политике это тем более совсем не тоже самое что друг на поле боя, твой товарищ и единоверец, которому ты без малейших колебаний доверишь прикрывать свою спину в грядущей битве. Друг в политике это всего лишь человек, который временно принял твою сторону, потому что ему это почему-то выгодно. Он заботиться лишь о собственных интересах и это просто временное стечение обстоятельств, что ваши интересы совпали. Вы просто попутчики, которые часть пути едут в одну сторону. Но ты всегда должен быть на чеку и понимать в чем истинные интересы твоих политических друзей, чтобы молниеносно сориентироваться, когда ваши пути разойдутся и твои друзья начнут совать тебе под ребра свои длинные ножи. Ты всегда должен предугадывать это и опережать их. Иначе смерть. Политическая. А может и настоящая. И Мария-Анна не любила этих так называемых друзей больше чем врагов. Слишком тяжело всегда быть на чеку, слишком легко обмануться. Человек слаб и в силу привычки и усталости, если кто-то достаточно долго является твоим другом, пусть только политическим, ты вдруг начинаешь подспудно верить, что он настоящий друг, забываешься, доверяешься. И пропускаешь удар. Обычно очень болезненный, ибо предательство всегда невероятно болезненно. И Мария-Анна до конца не верила никому и никогда. Ни обаятельному отважному влюбленному в неё Шону Денсалье, ни преданному, пережившему ужасную трагедию, исполнительному, трудолюбивому Антуану де Сорбону, ни хитроумному, проницательному, коварному, самодовольному Диего де Макрону, ни обстоятельному, неторопливому, безжалостному, суровому, погруженному в свою работу, верному своему долгу Рене Согье, ни даже наивной Луизе Бонарте, принимающей за правду слова мужчины что он не достоин её. И вот только Ольмерику она кажется была готова поверить полностью. Он был ни враг и ни друг, он просто служил некой своей внутренней идее верности и эта идея была для него превыше всего на свете. Но с другой стороны Марию-Анну слегка страшила такая преданность какому-то эфемерному образу или символу. Что если однажды что-нибудь щелкнет в голове этого непонятного варвара и он станет приверженцем какой-то другой идеи, которая уже не будет требовать от него абсолютной верности своей королеве. И она с тоской понимала, что даже и ему она не решиться верить до конца. Это угнетало её.
Но, так или иначе, она считала, что сейчас Ольмерик это лучшее что у неё есть.
– Скажите, лейтенант, есть ли на свете что-нибудь такое что могло бы заставить вас предать меня? – Спросила Мария-Анна, внимательно глядя на мужчину.
– Я не знаю, моя госпожа. Возможно.
Мария-Анна растеряно усмехнулась.
– Мне не нравится такой ответ.
– Тогда вам наверно не нужно было задавать такой вопрос.
И хотя это прозвучало немного резко, Мария-Анна не ощутила ни малейшего негодования.
Она согласно покачала головой.
– Видимо да. Ты помнишь Гуго Либера?
– Да.
И она обстоятельно объяснила Ольмерику что от него требуется.
56.
При наступлении вечера, Мария-Анна окончательно потеряла самообладание. Она беспрерывно ходила по кабинету, часто смотрела на часы, зачем-то выходила в коридор, хмуро оглядывала стоявшего у двери такого же хмурого Олафа Энрикссона, возвращалась в кабинет и с неудовольствием взирала на Луизу Бонарте. Та сидела на мягком стуле возле небольшого круглого каменного столика и, чуть наморщив свой высокий чистый лоб, изучала конфигурацию костяных фигурок на шахматной доске. Королева и её Первая фрейлина коротали время за игрой шахматы. Но хотя шел уже второй час игры, они еще до сих пор не закончили первую партию. Луиза обдумывала каждый свой ход невероятно тщательно и долго. В глубине души девушка страстно желала обыграть королеву.
– Господи, Луиза, у тебя осталось три пешки и две фигуры, одна из которых никчемный король. О чем тут можно полчаса думать?
– Но, Ваше Величество, – с улыбкой возразила девушка, – вы же знаете любая пешка может стать королевой. Тут есть о чем подумать.
"А королева может стать пешкой", сказала себе Мария-Анна и продолжила хождение по кабинету.
Ей нужно было как-то отвлечься. Она повернулась к фрейлине, пристально поглядела на неё и спросила:
– Ты уже целовалась с Шоном Денсалье?
Луиза растеряно посмотрела на неё.
– Или может даже что-то большее?
– Ваше Величество, как вы можете такое предполагать? Конечно же нет.
– Даже не целовалась?
Луиза смутилась и отвела глаза в сторону.
– Ну только два раза и это было вполне целомудренно, – и она покраснела.
Мария-Анна насмешливо наблюдала за ней. "Хорошо что она у меня есть", почти с нежностью подумала Мария-Анна, "Она как милый котенок, который своим потешным поведением может хоть немного отвлечь тебя от тревожных мыслей".
– Получается наш отважный командор отважен только на поле брани, но не на полях любви, – сказала она.
Луиза подняла на неё глаза.
– И это делает ему честь, – тихо сказала девушка.
– Несомненно. – Королева подошла к часам и принялась рассматривать фигурки животных и рыб вокруг циферблата.
Она поняла, что ей страшно. Что если Гуго Либер не придет? Что если он передумает? Что если это изначально была какая-то хитрость с его стороны? Что тогда делать? Как поступить? Отрекаться или нет? Что если он просто хотел выиграть время и сейчас уже вместе с Робертом переплывает Атлантический океан? Что она будет делать без сына, без наследника престола? Страх превратился в липкий холодный ужас.
Она быстро подошла к Луизе, заставила её встать и крепко обняла.
Девушка казалось ничуть не удивилась. Она гладила Марию-Анну по спине и голове и шептала что-то успокаивающее. "Всё будет хорошо, Ваше Величество. Всё будет хорошо".
Мария-Анна немного отстранилась от фрейлины, по-прежнему не выпуская её из объятий и посмотрела в её красивые голубые глаза.
– Может быть и правда он не достоин тебя, – тихо сказала она.
В глазах девушки промелькнул испуг.
– Ну что вы, Ваше Величество! Он прекрасный человек, настоящий мужчина и рыцарь, благородный, отважный и великодушный.
– Ты что же по-настоящему влюблена в него? Всею душой?
Луиза смутилась и опустила глаза.
– Да, – негромко проговорила она.
– Посмотри на меня.
Луиза подняла глаза.
– Уверена, что это не просто увлечение лихим красавцем, который так не похож на наших обычных бальных щеголей?
– Уверена.
Мария-Анна долго смотрела в глаза Луизы, пытаясь понять, что же она собственно чувствует к ней. И на какой-то миг ей даже показалось что это что-то почти материнское. Она усмехнулась про себя: "Какой вздор!" Но тем не менее притянула к себе голову девушки и очень по-родительски поцеловала её в лоб. После чего оттолкнула от себя.
– Возвращаемся к шахматам, – весело приказала она. – И давай думай поживее, а то мы и к утру нашу первую партию не закончим. Или может сдашься? Ситуация у тебя всё равно плачевная.
– Ни за что, – твердо сказала девушка, усаживаясь на стул и снова начиная изучать фигуры на доске. – Биться нужно до конца.
Мария-Анна вздохнула.
– Пожалуй.
57.
Был уже девятый час, за окнами совсем стемнело, когда в кабинет тихо вошел Ольмерик и сказал:
– Он здесь.
Мария-Анна, сидевшая у стола с шахматами, побледнела. Сердце её бешено забилось, руки задрожали, она нервно дернулась и сбила часть фигур с доски. Луиза с тревогой поглядела на неё.
– Ваше Величество, с вами всё в порядке?
Мария-Анна попыталась глубоко вздохнуть, потом еще раз. Ей стало отчаянно страшно.
Но наконец совладав с собой, она проговорила:
– Веди его сюда. Затем…, – она сглотнула, – затем ступай к садовнику. Вели ему быть наготове.
Ольмерик вышел и закрыл за собой дверь.
Луиза, ничего не понимая, смотрела на королеву. Мария-Анна наконец вспомнила о девушке.
– Ты сейчас пойдешь к себе и ляжешь спать, – сказала королева. – Сегодня я отойду ко сну без тебя. Ты мне не нужна. Просто иди к себе и ложись спать. Никуда больше не ходи сегодня.
Луиза встала со стула, присела в реверансе и направилась к двери.
Выйдя в коридор, она плотно закрыла за собой дверь и посмотрела на гигантского Олафа Энрикссона, макушка девушки едва достигала ему до груди. У Луизы всегда были хорошие отношения со всеми протикторами, во-первых она была любимицей королевы, и те как бы непроизвольно включали её в свой круг защиты вместе с королевой, во-вторых северным воителям весьма импонировала её внешность, голубоглазая белокурая девица остро напоминала им женщин их далекой суровой родины, ну и в-третьих доброжелательный приветливый отзывчивый нрав Первой фрейлины всегда располагал к ней людей.
– Скажи, Олаф, а кто пришел? О ком говорил Ольмерик?
Огромный протиктор хмуро глядел на девушку. Не потому что он плохо относился к ней, а просто он почти всегда и на всё глядел хмуро. Главным образом потому что с его точки зрения единственные достойные занятия для мужчины это битва, пир и любовные утехи. И если ты мужчина и в данный момент не занят ни первым, ни вторым, ни третьим, то и радоваться тебе особо нечему.
Олаф пожал могучими плечами и пробурчал:
– Да о каком-то бродяге. Весь день его ждем.
– Каком бродяге? – Настойчиво спросила любопытная Луиза.
– Откуда мне знать? Будто мне говорят. Спрашивай у Ольмерика. У него вечно какие-то шуры-муры с королевой. А мне ничего не говорят.
Луиза прекрасно знала что Олафа лучше не донимать, себе дороже, он вполне может ответить и бранью. Он вообще не различал никаких рангов, титулов и должностей, не делал ни малейших скидок на возраст и пол, и относился с уважением разве только что к Ольмерику и более-менее к королеве. И жаловаться на него было бесполезно, а главное непонятно кому. Для Ольмерика он был вечным братом по оружию, они ни раз спасали друг другу жизнь, а Мария-Анна просто не воспринимала его всерьез и когда ей докладывали о неподобающем поведении грубияна Олафа с тем или иным сударем или сударыней её это только веселило и она советовала оставить в покое "этого медведя" и обходить по возможности стороной. Впрочем, насколько Луиза знала, Ольмерик всё же проводил кое какую разъяснительную работу со своим подчиненным и тот иногда и правда прикладывал усилия чтобы никого не задеть или как-то ненароком не оскорбить. В любом случае сама Луиза особого страха перед громадным норманном никогда не испытывала и потому продолжила:
– Ну что хоть за бродяга-то? Старый, молодой?
– Вот пристала, фрилина лупоглазая! Сказано же тебе, иди к Ольмерику и пытай его.
Луиза поняла, что дальше настаивать бесполезно, показала Олафу язык и пошла по коридору прочь.
Однако в этот момент по лестнице с первого этажа в коридор вышли двое мужчин. Они повернули направо и направились к кабинету королевы, а заодно и навстречу Луизе. Один из них могучий светловолосый Ольмерик, второй высокий незнакомец в длинном плаще с капюшоном на голове. Но незнакомцем он оставался не долго. Девушка почти сразу узнала его чуть сутулую худощавую фигуру и широкую походку. Гуго Либер. Девушка замедлила шаг, исподтишка разглядывая идущего ей навстречу мужчину. Проходя мимо, он повернул голову и посмотрел на неё, Луиза увидела нижнюю часть его лица и всякие сомнения, которых и так не было, отпали.
Оказавшись в своей комнате, Луиза захлопнула дверь и прижалась к ней спиной, переводя дыхание.
Девушка изо всех сил пыталась уразуметь что происходит. Гуго Либер, зловещий узник Сент-Горта, гнусный похититель юного принца здесь! Что это значит? Значит люди королевы в конце концов изловили его и значит принц тоже где-то здесь. Или? Луиза всерьез обеспокоилась о Роберте. Она всегда относилась к этому хрупкому светлому мальчугану почти с сестринской любовью и теперь неопределенность его судьбы по-настоящему напугала её. Что если мальчик всё-таки умер? От болезни, либо от рук этого негодяя? Сердце Луизы болезненно сжалось. Что же тогда будет? Что случится завтра в соборе? Ей пришло в голову, что может быть Гуго был пойман уже давно и завтра королева собирается объявить знати о смерти наследника престола и прилюдно казнить похитителя и убийцу принца. Девушке стало тоскливо. Ей совсем не хотелось верить, что Роберта больше нет.
Она подошла к писчему бюро и задумчиво поглядела на лист бумаги.
Она вспомнила таинственную поездку Марии-Анны в компании Ольмерика неизвестно куда. Тогда она предположила, что королева ездила на встречу с этим Гуго и тот потребовал какой-то выкупи за принца. Но раз он здесь, то значит никакого выкупа не будет. Королева как-то перехитрила его и сумела изловить. Но тогда всё-таки что же с Робертом? "А может королева и не встречалась тогда с этим Гуго и это было что-то совсем другое", подумалось ей. Луиза почувствовала, что окончательно запуталась и присела на пуфик, поставив локти на подставку бюро. Она снова посмотрела на белый лист бумаги. Потом решительно выдвинула ящичек, достала чернильницу и перо.
Пододвинула лист к себе и написала: "Здесь ГЛ".
Выйдя из своей комнаты, она нашла одного из лакеев и велела ему немедленно отнести записку графу Ливантийскому, который в данный момент был расквартирован в одном из домов недалеко от дворца.
