Фил Волокитин
Ана Ананас и её криминальное прошлое
15
Мир полон историй, притом удивительных.
В этой истории удивительно всё. Например, то, что я приземлилась точно на задницу. Ещё удивительнее, что треснула у меня не задница, а левая пятка. Я совершенно точно помню, что проехалась пяткой по асфальту как по наждаку. Но основной вес всё-таки пришёлся на заднюю часть. Непонятно почему, но пятка болела гораздо сильней. И я прыгала на одной ноге, как журавлик. Проезжающие мимо люди в машинах, должно быть, думали, что я девочка из бассейна. Возможно, им казалось, что у меня в ухо попала вода, а я пытаюсь её слить.
Тут одна из машин, заинтересовалась моими отчаянными жестикуляциями и резко затормозила. Ктото внутри неё глухо откашлялся. Как я не билась, но с финским языком такого же волшебства как с немецко-шведским не получилось. Даже близко похоже не было! Зато водитель знал два слова по-русски. Ну а я, донельзя напуганная, сказала, что не знаю такого языка. Тогда водитель провёз меня вперед до магазина. Там он купил хлеба, ветчины и что-то напоминающее кока-колу с подозрительным травяным привкусом. Потом он тихонько уехал – не желал видимо связываться с такими как я.
От травяной кока-колы мне совершенно расхотелось спать. И хорошо, потому что настала пора переходить к активным действиям. Правда на шоссе переться голосовать не очень тянуло. Я жутко стеснялась, честное слово.
Так я и сидела, не привлекая внимания, прислонившись спиной к доске объявлений на выходе с супермаркета. Думала, какую бы истерику разыграть, чтобы сразу, без лишних слов оказаться в аэропорте. Помнится, точно такая же доска была и у нас на Репербане в супермаркете «Крохобор». Но в этой части Финляндии язык объявлений был непонятным. Предложения были с загогулинами и словами в в четыре гласные одновременно. Уже начинало темнеть. Но я продолжала сидеть, надеясь непонятно на что. Интерес к автостопу пропал окончательно. Впрочем, можно сказать, что он толком не появился.
Спустя час, моя пятка прошла, и мне стало стыдно сидеть, ничего не делая. Я вышла на дорогу, покачиваясь. За мной тут же последовала машина с тёмными толстыми стёклами.
Я припустила вперёд, а машина ехала на одной скорости со мной. Я чувствовала, как кто-то рассматривает меня через затемнённые стёкла. Пока я гадала, кто это мог быть, машина резко остановилась.
– Привет, Маугли, – раздался из-за стекла голос по-русски.
Многое я уже видела за этот день, но увидев за стеклом сразу две Альмы Наталки, чуть не грохнулась в обморок. Очнулась я уже внутри, в автомобиле. Альмы Наталки по очереди протягивали мне сок.
– Узнаёшь? Я Накорякова, – теребила меня одна из Наталок, приводя меня в чувство.
– Я Проскурякова, – прохрипел голос другой на переднем сидении. Она обернулась и я чуть не спятила от этой картины.
«Фурия-фуфурия!» – вспомнила старое заклинаньице я. – «Сдохни нечистая сила!»
– От мамы привет передавать? Хотя погоди. Может, хочешь её услышать? – забеспокоилась первая Наталка, протягивая телефон. Это была Проскурякова. Я её узнала. У второй было ещё более ослиное и вытянутое лицо.
– Она мне не мама, – успокоила я Наталку Накорякову так, как будто для меня это было дело простецкое. – Через неделю у меня уже будет другая.
– Ты, что, готовишься?
– Да.
– В аэропорт едешь?
– Точно.
Если честно, то у меня не было желания выворачивать душу всяким там Наталкам и Альмам. Попросив их выпустить меня из машины в аэропорту, я просто желала куданибудь сдриснуть. И едва только машина остановилась рядом с аэропортом, я попросила открыть дверь. А выйдя, решила смешаться с толпой. Но смешаться с толпой здесь было попросту невозможно. В аэропорту толклись японские паломники с плетёными корзинами на головах. Все до одного одинаковые. Ну, а я была одна, без плетёной корзины на голове и меня было видно за километр. Случайно я задела одну паломницу плечом. Та даже в сторону не отошла. Пробиться сквозь лес корзин не было ни малейшей возможности.
Тогда я вернулась к Альмам-Наталкам. Они расплачивались за стоянку наличными, долго отделяя коричневую мелочь от жёлтой. Так у нас делает только Ходжа Озбей.
– Что-то надо делать, – сказала я, потянув их по очереди за рукава.
– Ты что, не летишь? – удивилась одна из близняшек, отвлекаясь от мелочи.
– У неё, вроде как нет билета, – шепнула Проскурякова.
– Так у неё вроде и документов же нет, – догадалась вторая Альма-Наталка
– Есть. На имя Королева-Кононова, – сказала я и развернула Корольковые документы.
– Похожа, – неожиданно захохотала Накорякова. – Один в один. Какой милый мальчик. – А долистав до страницы, где пишут дату рождения, она с ужасом добавила. – Господи, ну и старьё.
Она передала документ второй Наталке. Та оценивающе смотрела то на меня, то на Королька:
– Вообще-то они похожи. Конечно, не как мы с тобой. Но всё равно что-то общее есть.
– Да нет же! – сказала Проскурякова, показав на меня длинным ногтем. – Разве не видишь, хвост торчит у неё! Из-за хвоста не похоже! Я испуганно ойкнула и ощупала себя сзади. Хвоста не нашла – Сейчас будет похоже – успокоила Накорякова.
Вытащив ножницы, она со знанием дела прошлась по моей голове, изредка прерываясь на реплики:
– Спокойно, мензурка. Много будешь крутится, порвёшь брюки на заднице.
После стрижки я могла смотреться в паспорт. Прямо как в зеркало. Молодой Королёк, изображённый на паспортном фото был вылитый я. Или наоборот. Выглядело это ужасно. Впрочем, уже неважно. Главное бы на самолёт с таким паспортом сесть.
– Будем рейсы смотреть, – хмыкнула Проскурякова, вынимая из заднего кармана штанов телефон, огромный, как воздушный змей.
– Билеты только до Меммингена. – сказала она через минуту. – Ничего страшного. Оттуда ты выберешься. Это внутриевропейский рейс. Паспорта там уже не проверяют.
– Ё-моё, – ужаснулась Накорякова, заглянув в телефон. – Рейс-то какой. А главное, сколько он стоит теперь, ты видела?
– А ты что хотела, – усмехнулась Проскурякова. – Ведь в день отъезда…
– Поехали к нам, Маугли? На Валенсию, – подмигнула Накорякова. – ПальмаМайорка дешевле. А мама потом приедет. Денег тебе привезёт.
– А за Пальму-Майорку ей кто платить будет, Пушкин? – крикнула Проскурякова
– Спокойно. Я всё отдам, – тихо сказала я, – Вышлю почтой. Только не берите меня с собой, пожалуйста. Я не хочу быть там, где мама.
Вбивая данные паспорта Королька, обе Накорякопушкины (или как там их звали) удивлённо хмыкнули. – Бывает же… – сказала одна.
– Это называется удачно сложившиеся обстоятельства. – вздохнула вторая близняшка. – Всем бы нам так везло.
Билет у Королька уже был заказан! Отправлялся самолёт лишь через восемнадцать часов, но я была готова ждать хоть все двадцать.
– Кофе будешь? – зевнула Наталка, увидев автомат.
– Неа, – зевнула в ответ я. – Как нибудь в другой раз.
– Ну, тогда пока.
– До свидания.
Усталость давала о себе знать. Альма с Наталкой, близнецы Накорякопушкины (или как их там звать) улетели на Пальму Майорку Проскурякову. К этому моменту я уже вконец запуталась. От русского языка меня стало подташнивать. Я поклялась, что никогда больше не скажу на этом языке ничего. Кроме какогонибудь «наздровье». Да и то с близкими родственниками.
Место в самолёте рядом со мной оказалось пустым. Правильно. Ведь адвокат-то не полетел, думала я уже в полусне. Впрочем, чёрт с ним. Я заснула вполне довольная.
Как хорошо, что я лечу домой. И как замечательно, что я не Кононов- Королёв тридцати с довеском лет, а всего лишь Ананас Ана Веттер-перемен фон Романова и мне скоро стукнет двенадцать.
Во сне мои мысли перепутались окончательно.
Яна Эк залетела в окно самолёта и села рядом, в свободное кресло. Кроме самолётных кресел ничего вокруг не было. Ни на горизонте, не под нами. Мы просто сидели с ней рядом и болтали ногами. Говорить было не о чем.
16
Поначалу в этом меммингенском аэропорту было скучно. Всего-то три скучающих морды вокруг меня. Ну и впридачу к ним моя морда – самая скучная. В общем, совсем немного народу…
Пасмурной и скисшей я была оттого, что отсидела задницу. Кроме того, я старалась утихомирить пятку. После падений, блужданий и трёх часов сна в самолёте, пятка и задница расклеилась одновременно. Чтобы не не думать о пятке и заднице, я смотрела то на одно лицо, то на второе. Иногда на третье. Получалась эдакая интересная панорама
А потом к моему креслу подошло ещё трое человек. Один из них размахивал руками и бузил. Двое других пятились задом и мелко кивали. Их я могда видеть только со спины. Я жевала кусок ногтя и с интересом наблюдала за бузящим господином, гадая, как выглядят остальные
– Место на животное! – наседал господин. – Место на животное! Так могут вести себя только последние идиоты. Идиоты, которые лезут и на бюджетные рейсы последними. Без дополнительного распределения мест! Вы нормальные, да? Нет, не спорьте, вы ненормальные! Вот что я хочу знать. Вы ненормальные или ненормальные?
Ненормальные продолжали сокрушённо кивать головами.
– Мало того, что вы ненормальные. Вы ещё и очень подлые люди, – нажимал на них господин. – По вашей милости я должен буду сидеть рядом с дикой зверюгой. Даже намордник на него не одеть… Тут подлые люди закивали головами ещё сильней.
«Интересно посмотреть на таких подлых людей», – лениво подумала я. «И на животное на которое не оденешь намордника тоже». Впрочем, мне уже пора было собираться на дорогу. Автостоп, который мне так не понравился, опять меня звал.
С оханьем я поднялась с железного, но уже достаточно прогретого попой сидения. И тут мимо меня пронёсся хомяк. Он был похож на маленький холмик. Я задержала зверя ногой, поймала в ладонь и, подняв голову, столкнулась взглядами с непобедимым Ножом-Для-Огурцов. Олли только что вышел из туалета. Олли застегивал зиппер размером со взлётную полосу.
– Твою мать, – сказал он, едва только меня узнал. – Я тебя сейчас придушу от радости. Ты спасла нашего нового хомяка. Ну и дура ты с этой новой дурацкой причёской…
– Олли! – раздался голос фрау Клингер. – Я сто раз тебе говорила, не разговаривать с незнакомцами за пределами Греховной Мили…
– Здравствуйте, фрау Клингер – я повернулась к ней лицом.
Фрау Клингер всплеснула руками.
– Господи! Да ведь это же наш Ананас!
– Ананас Доннерветтер! – добродушно проворчал папа Олли, бережно принимая хомяка из рук Олли. – Или Веттер-перемен, что ли? Ну что за дурацкая фамилия у тебя. Всё не могу никак запомнить. Знаешь, у меня есть, что обсудить с твоим папой после этой дурацкой Баварии…
– Вы же летели в Берлин, – вспомнила я.
– А попали в дурацкую Баварию.
Господин Клингер нагнулся и поискал моего папу под скамьёй. Должно быть, мой отец со стороны производил впечатления такого вот идиота – спрятаться под скамейкой и ждать когда тебя найдут.
– А где твои эээ… сопровождающие? – удивился господин Клингер (папу он не нашёл).
– Никаких сопровождающих, – отрезала я. – Я сама по себе. Самостоятельная.
Я уже чувствовала себя в своей родной бармалейской тарелке.
– Меня похитили, и я возвращаюсь обратно. По чужому паспорту, кстати, вот он. А вы не могли бы вы позвонить моему папе?
– Ох. Ведь у тебя криминальное прошлое, я забыл. Впрочем, сейчас всё выяснится. Кавабунга! – ухмыльнулся папа Олли, заказывая мне и хомяку по огромному запечёному бутерброду размера «подводная лодка». Хомяк деловито раскидал весь фарш, вытащил помидор и по-деловому захрумкал. Я наоборот, вцепилась в бутерброд и дожевала его до последней крошки.
Тут, господин, предъявляющий претензии опять разорался
– Бутербродами хомяка кормят! Я всё равно не буду сидеть с этой зверюгой, – громко возмущался он. – Надевайте намордник или я…
– Всё в порядке, – успокоил его папа Олли. – Считайте, что проблема решена.
Вид у Оллиного отца был таким, будто он только что поговорил по телефону со всей «Вахтой Давида».
– Вы будете сидеть с другой зверюгой. Вот с этой девочкой. Точнее, не с девочкой, а с господином Королёвым, – подмигнул он, отобрав у меня паспорт – Ведь вам–то что главное? Главное, чтобы не с хомяком! А хомяк поедет в моём кармане.
Тут даже нервный господин просиял. Он пожал мне руку и отправился регистрироваться.
Обстоятельства и вправду складывались чересчур хорошо. Если бы не этот чёртов хомяк, то пришлось топать пешком неделю до ближайшего вокзала города Мемминген. А потом ещё год добираться до Репербана.
В аэропорту нас встречали на самом высоком уровне – с рациями, оружием и собаками породы мраморный дог. Папа Олли ужасно удивился такому приёму. А Олли был сам не свой от восторга. Он очень хотел постоять со мной рядом, чтобы его тоже обыскивали. Папа мой тоже маячил где-то недалеко. Его обыскивали больше нашего, но ко мне пока не подвели.
– Теперь у нас у всех криминальное прошлое – кричал папа из-за чужих голов. В глазах его играли искорки.
– Главное, чтобы оно не переросло в криминальное будущее, – сурово сказала Дульсинея Тобольская, осторожно перекладывая в сумочку газовый пистолет.
Сколько же народу пришло нас встречать!
Там были Барсуки, был Бюдде. Был капитан Озбей. Был Траурный Эммерих и полтора десятка полузнакомых Бармалеев с хлопальщиками наперевес Там была Рената Колицер, которую держал за руку Ходжа Озбей. А позади всех стояло самое чудовищное существо, впрочем, глядевшее на меня влюблёнными глазами и не скрывавшее слёз.
Впервые увидев Берту Штерн без фонарей косметики под глазами, я опешила.
Собственно, ничего страшного пока не произошло, но я тяжело вздохнула. Новая мама моя была, конечно, совсем не декоративная. Но что тут поделаешь. Надо было заново привыкать ко всему. Но зато это будет происходить на нашем замечательном Репербане.
17
Дорогая Яна Эк.
Помнишь, в последнем письме ты просила меня рассказать, как караются преступления в тех местах, где я обитаю. Наконец, я готова. Желаю тебе удачи в будущей профессии подросткового криминалиста.
Ты уже знаешь, что нас посадили на дистанционное заключение. Мы моем полы на полицейском участке «Вахта Давида», а ещё два часа в день натираем паркет и бегаем за кока-колой для полицейских. Иногда мы готовим для них домашний лимонад.
В любое время дня они могут затребовать нас по спецсвязи. Даже из школы. Даже во время экзамена. Вечером мы не можем лечь спать без включённой рации, чтобы не пропустить их звонок.
Мой лучший друг Бюдде настолько поиздержался без карманных денег, что не может позволить себе новый скейтборд. В школу он ездит пешком. Это ему добавочное наказание в назидательных целях.
Другой мой лучший друг, по фамилии и кличке Барсук со всей строгостью был переведён из своей школы второго этажа на этаж ниже. Теперь он сидит со мной за одной партой. Репутация его должна была пострадать, но почему-то не шибко страдает.
Следующий мой лучший друг Олли по бандитской кличке Нож-для-Огурцов официально лишился бандитской клички. Полицейские тоже зовут его «Огурчиком». И, наконец, последний оставшийся лучший друг, Ходжа Озбей работает с поросятами. Обслуживание служебных поросят на «Вахте Давида» – всё это делается благодаря ему, за счёт карманных денег, вместе с кормом. Так решил капитан Озбей, его папа.
Мой отец, потерявший заведение и репутацию по недоразумению, а потом получивший всё сразу обратно недавно вывесил на всеобщее обозрение лозунг «Кофе на Репербане запрещён». Кроме того, там подписано «Смерть бариста!». Полицейские рассматривают это дело с точки зрения ущемления прав социальной группы. Расплодившиеся на Репербане баристы подают в суд текучку. Но поскольку папа был ими оболган, да и психика его слегка травмировалась, дело немного подзатянулось. Я почти уверена, что скоро мой папа отсудит на этом деле миллион! Он собирается пустить эти деньги на то, чтобы мне больше не приходилось мыть полы в полицейском участке, но я отказалась. Пусть лучше на них поставят памятник господину Павловскому.
Яна, когда прочитаешь мой рассказ, не утруждайся писать, как должен был бы поступить с этими проблемами подростковый криминалист. Лучше напиши, как поживает твой синдром викинга.
