Лана Мэй
Закат Ярила
– Ну прямо три девицы под окном…, – саркастично подметил Пересвет.
– Ась? Ты что-то сказал? – спросила хозяйка, не отвлекаясь от иглы.
– Нет-нет, сам с собой разговариваю.
Он поздно понял, какую сморозил глупость. Теперь на него посматривали снисходительно и с жалостью. «Что я делаю не так? Неужели все вокруг считают меня идиотом?» – озадаченно приподнял брови запределец. Первыми захохотали три сестры, затем к ним подключились остальные, не прерывая своего занятия.
– Ой, ой, глумишься над нами, – утерев проступившие слёзы, молвила Фетинья. – Не тревожься, за дуботолка не держим. Поди, устал без дела стоять. Разбери ткань да одёжу шитую.
Настроение Пересвета поднялось: Фетинья и его работой нагрузила. Ещё недавно он был категорически против этого. Зато смог помочь доброй женщине. Вряд ли кто-то из деревни подарил бы ему свою одежду, когда он только прибыл.
Весь день запределец в поте лица выполнял поручения хозяйки, а её сёстры диву давались – и откуда настолько покладистый парень взялся. Как и многих чужаков, они считали его бунтарём или ленивым трусом. Почему – Пересвет примерно понимал.
Вечером в избу нагрянул заезжий купец и выкупил означенное количество товара. Девушки ликовали – столько шелягов они на своём веку ещё не видывали. Вместе с ними радовалась хозяйка, а у Пересвет от сердца отлегло, и он со спокойной душой вернулся к старику.
За ужином он уже привычно поведал Ведомиру о том, как прошёл день. Ковыряя ложкой остатки морковки, Пересвет решил осторожно узнать, что именно означала встреча хозяйки с кукушкой:
– Мне показалось, Фетинья была расстроена, когда говорила о птице.
– Кукушка кукует – горе вещует, – невесело отозвался Ведомир, вперив отстранённый взгляд в стену позади ученика. – Примета Рода.
– Считаешь, права была? Падёт Русь от супостата?
– Воля славен крепка, – подумав, ответил он. – Вознесётся стяг русичей над мёртвыми головами ворога, попомни моё слово. Нерушима стена заветов отцов, якоже нерушим союз детей Даждьбога. Сиречь, добрый молодец, сухими из воды выйдем. Покамест…
Вскоре к ним присоединились боги, завершив дневной цикл превращений. Ночью природа, по их словам, отдыхала и набиралась сил для того, чтобы пробудиться. Непонятно только, почему младые боги выглядели так беззаботно: небо же тёмное. Помня об этом, Пересвет спросил Ярилу:
– Трисветлое, кажется, солнце зашло? Я недавно слышал. Это плохо?
– Как зашло, так и выйдет, – улыбнулся ему бог. – Хорс за Матушкой-землёй следит зорко. Ежели влага небесная ей надобна – даст влагу. Ежели засуха – даст поболе своих лучей.
Беседы на тему войны и бедствий больше не заводили. Старик поблагодарил богов за визит, и те ушли, заверив чужака, что до грандиозного похода осталось совсем немного: основные приготовления уже завершены, дело осталось за малым.
Следующие пару дней Пересвет работал, можно сказать, на износ. День проводил в ткацкой избе или у кузнеца, а вечерами захаживал к Благине – лечить чужие раны или отговаривать местных от глупых затей вроде изготовления зелья, чтобы родить именно сына, а не дочь. Параллельно травник учил его некоторым хитростям, которые могут пригодиться в дороге. Например, как найти разрыв-траву или, по-другому, расковник. Её нужно носить при себе, и тогда любая хворь нипочём. Полынь – верное средство от нечисти. Надо поджечь пучок и поднести к навьим тварям, они восвояси и уйдут. Что смог, Пересвет запомнил, а остальное, надеялся, боги подскажут.
Возвращаясь в свой временный приют, ему довелось увидеть нечто любопытное: один из воинов ведёт по улице чумазого темнокожего паренька с диким взглядом. Его руки, все в саже, туго стянуты бечёвкой, ноги босы, а одежду таковой и назвать сложно – рваные тряпки, не более. Деревенские расступились перед воином со взглядом коршуна и зароптали при виде чернявого паренька. Дюжий шёл размеренным шагом, а его пленник отставал, то и дело переминаясь с ноги на ногу и покачиваясь. Тогда воин с силой дёргал верёвку, принуждая парня ускорить шаг.
Сгорая от любопытства, Пересвет подошёл к сухонькой женщине, с которой недавно общался. Она, не открываясь, смотрела на конвоира и его жертву, и всё перекидывала пустое ведро из одной руки в другую.
– Это кто? – тихонько, чтобы не вспугнуть, спросил Пересвет.
– Челядь, – ответила женщина, даже не обернувшись. Наверное, узнала давешнего собеседника. – Повадился кур у нас воровать, так мы его споймали, да на суд божий вывели. Боги велели продать его соседям. Тать он и есть тать!
– Не суди, да не судим будешь, как у нас говорят. Я ему даже сочувствую…
– Неча. Пущай теперича у соседей ворует.
Посчитав, что спорить с ней бесполезно, Пересвет бросил последний долгий взгляд на паренька, который весь скукожился то ли от боли, то ли от возгласов народа, и поспешил к избе старейшины. На крыльце он с удивлением обнаружил Лелю. Богиня беззаботно играла с Волком: водила у него перед носом косточкой и прятала. Он быстро её находил, а богиня всё заливалась радостным смехом. В конце концов, она отдала псу желанную кость. Он схватил её зубами и лёг на спину. Смекнув, чего хочет собачка, Леля стала чесать ему брюхо, отчего Волк довольно заскулил, пытаясь не обронить сахарную косточку.
– Любо-дорого смотреть, – не удержался от комментария Пересвет, стоя за спиной Лели.
Богиня от неожиданности вздрогнула и резко повернула прелестную головку: золотые локоны мягко легли на левое плечо. Яркая улыбка не сошла с обворожительного личика, а только стала ещё шире. Сердце Пересвета ёкнуло от этой сущей мелочи.
– Гой еси, добрый молодец! – нарочито возвышенным тоном поприветствовала богиня. – Пособили тебе мои советы?
– Не сочти за грубость, но меня теперь, вроде как, сумасшедшим считают. Я, наверняка, не так поклонился или не то сказал…
– Ой-ли! Ты об толках людских не думай, их зависть берёт. Экого молодца ещё сыскать надобно. У нас мягкосердных не пруд пруди. Вот и глаголят кривду всякую.
– Поладили с Волком, смотрю? – перевёл тему запределец, благодарно улыбаясь девушке.
– Крамольно для богини не поладить с животинкой божьей.
– Рад слышать. Ну, идём?
Когда они вошли в избу, за столом уже стучали ложками два бога и волхв. Запределец из вежливости пропустил Лелю вперёд. Ярило бросил на него недружелюбный взгляд. Пересвет занял своё место, а Леля устроилась рядом с богом солнца. Вместо приветствия он что-то шепнул ей на ушко, отчего на круглых щёчках выступил румянец, а голубые очи ушли в пол.
– Кстати, – громко и отчётливо сказал Пересвет, привлекая внимание сидящих рядом. – Я сейчас видел, как по улице вели паренька. Говорят, вор, и боги велели его соседям продать. Вы что, и правда рабами торгуете?
Он уставился на удивлённых богов, ожидая ответа. Эту ношу взял на себя Ярило:
– Нет надобности чадами богов торг вести. Надумали они. Воля наша такова – вор обязуется батрачить на хозяина, коего обворовал, покамест тому весь долг не воротит.
– Вот идите и скажите им об этом, – Пересвет указал на дверь, – А то уже завтра бедолагу продадут.
– В денницу пойдём. Ранёхонько уводить не станут.
Догода и Леля согласно прикрыли глаза, волхв кивнул, одобряя идею солнечного бога. На том и порешили. Ближе к ночи боги вернулись в свою обитель, а Ведомир с Пересветом занялись мытьём посуды. В основном, конечно, по хозяйству хлопотал ученик, а мудрый учитель лишь направлял его морщинистой рукой.
Жить, конечно, тут трудно. Дома шампунь, пенки, лосьоны. А здесь? Зола да мыльный корень. Ими и посуду моешь, и голову, и тело. Никаких излишеств – всё первозданное, природное. А может это и хорошо? Нет, совсем не хорошо. Ну как можно мыться без шампуня для лёгкого расчёсывания и бриться без острой бритвы с тремя лезвиями? Этого Пересвет не понимал. Даже в деревенской избе у бабушек с дедушками всегда был хороший брусок хозяйственного мыла и дешёвенький шампунь. А тут всё резко изменилось. Ни тебе удобств, ни бабушек и дедушек. Везде и всюду одни незнакомцы. Приземлённые жители захудалого села. С некоторыми из них поладить очень сложно, если не сказать – невозможно. Другие вроде как нормальные, даже добрые, вроде Ведомира и Фетиньи с Благиней. С ними он поладить, хвала богам, успел.
Покончив с делами, Ведомир начал месить воду в ступе.
– Смузи делаешь или матчу? – иронизировал Пересвет, вытирая последнюю тарелку. – М-да, миксеры у вас так себе.
– Потешаешься над стариком…
От серьёзного тона волхва у Пересвета включилась совесть, и он пожалел о том, что нагрубил. Поджав губы, тихо промямлил:
– Я ведь без злого умысла…так…шутки ради.
Хриплый смех заставил его изумлённо застыть. Пересвет даже тарелку натирать прекратил, уставившись на тощую спину мудреца, что беспечно водил пестом по ступе. Вода расплёскивалась по стенкам в такт его громкому смеху.
– Обошёл льстец льстеца! – кинул он с улыбкой.
Пересвет опешил: то ли смеяться, то ли сердиться. Вместо обоих вариантов он вытянул губы в тонкую линию и уставился на тарелку в своих руках, как будто это она его перехитрила. Между тем Ведомир великодушно пояснил, зачем толчёт воду:
– Потребно мне радеть над водою из семи источников. Опосля этого Триглавом по воде писать да баклуши бить, на игрушки малым деткам.
– Ого, – Пересвет поставил тарелку на стол и с уважением посмотрел на старика. – Много у тебя волховских обязанностей. Мне почему-то казалось, что колдуны только магией промышляют.
– А куда ж без неё? Едино племя наше, едины и ритуалы. Мало ли, много – попривыкнешь ко всему за долгие лета. Гляди, ежели по нраву радение моё.
Получив дозволение волхва, Пересвет приблизился и со стороны начал смотреть, как тот взбивает воду. Через некоторое время Ведомир отложил пест и взялся за тростину с тремя зубцами, которая чем-то напоминала мотыгу-рыхлитель для прополки садовых цветов. Старик неспеша водил Триглавом, как он выразился, по гладкой поверхности воды, при этом нашёптывая заклинания. Водил он не просто из угла в угол, а выписывал некие символы. Руны, осенило Пересвета. Волхв глаза не закрывал – нахмурил кустистые брови и колдовским взором впился в прозрачную жидкость, при этом шевеля губами. Сколько прошло времени, Пересвет не знал, но подумал, что ритуал закончился довольно поздно, потому что его сильно клонило в сон. Волхв также выглядел уставшим. Он прикрыл ступу деревянным настилом и обернулся к ученику.
– Умаялись мы с тобой. Пора на боковую. Эх, ученики б мои так слушали, якоже ты…
– У тебя есть ученики? – сонливость Пересвета как рукой сняло.
– А кому ж я веды передам, егда в Навь сойду?
– Я ни одного пока не видел.
– Не надобно запредельцу волхование зреть. Мы в Кудесье ходим, али я отсылаю их к Благине, травничеству поучиться. Спи, сметливый, покамест сон идёт.
Сейчас Ведомир раскрывать все карты точно не будет – это Пересвет уяснил по настойчивому пожеланию доброй ночи. Хорошо. Тогда он решил подождать более подходящего случая выпытать что-нибудь интересное.
Несмотря на почти женское лицо, у Пересвета появилась щетина. Росла она медленно, но всё-таки росла. Он провёл пальцами по чуть шершавому подбородку и поймал себя на мысли, что надо бы раздобыть бритву. Или хотя бы её подобие.
– А как вы здесь бреетесь?
– Да никак, – недолго думая, ответил старик. – Многие носят бороды, а кто не носит – те исхитряются по-всякому: кто вострым ножом, кто топором, а кто ножичком для резки по древу. Выбирай, коли обрасти не желаешь.
– А это опасно? – забеспокоился Пересвет.
– Ничуть! Обрежешься – так я тебе мазь целебную дам, вмиг ранка и заживёт.
И он принял от старика нож. Провозился достаточно долго, но подбородок зачистил до блеска. Даже не поранился. Пока волхв укладывался спать, запределец строил грандиозные планы, как незаметно докопаться до истины, которую тот скрывает. Пока непонятно какой и зачем, но обязательно докопаться.
Он с детства совал нос не в свои дела, отчего частенько получал болезненный отцовский подзатыльник. Таким образом, выработался своеобразный инстинкт, как у собаки Павлова: остановили на полпути к цели – надо во что бы то ни стало дойти, а если идти не получается – доползти. Никакие унижения, оскорбления и прочее не влияли на твёрдую решимость Пересвета унять своё любопытство. Другим детям разок-другой скажут «нельзя», так они успокоятся, с ним же было иначе – узнавал втихую от родителей правду. Не всегда она была приятной. Так, например, он узнал, что Деда Мороза не существует. Два дня рыдал в подушку, зато нашёл в шкафу родителей красный костюм с бородой и радиоуправляемую машинку, о которой писал в письме. Казалось бы, пора остановиться, но любопытство всегда было для него выше здравого смысла. А сейчас, в Древней Руси, где для него всё ново, и подавно. Очутившись здесь, поначалу он был сбит с толку. Но теперь, когда свыкся с миром без Интернета, горького кофе и любимого смартфона – эта черта характера окрепла. Пересвет губкой впитывал новые знания, жаждал разгадать тайны прошлого, узреть то, что от него тщательно скрывают. Только вот нос бы не оторвали за его любопытство.
Дикий коктейль из воспоминаний и усталости окончательно сморил запредельца. Он опустился на лавку. Жёсткое ложе казалось ему сегодня мягче ортопедического матраса, а собственная рука приятней пуховой подушки. Дело в состоянии нестояния или просто привык? Не успев об этом как следует подумать, он провалился в темноту.
Утро тоже выдалось пасмурным. Небо заволокло серой пеленой настолько, что белый день стал подобен сумеркам. Стоя на крыльце, Пересвет зевнул и потянулся. Заморосил дождь.
– Бр-р-р, ну и погодка, – сказал он, рассматривая низкое пепельное небо.
За плечом возник волхв.
– Плоше обыкновенной, – серые глаза устремились к тяжёлым облакам. – То не младые боги, не надумывай.
Словно угадав мысли ученика, Ведомир сверкнул на него глазами, мол, если собрался их обвинять, то лучше рта не раскрывай. Но Пересвет и не думал этого делать.
– Озяб? – смягчился старик, приметив синюшные губы запредельца.
– Ничуть! – мгновенно отозвался Пересвет. – У меня с рождения кровь холодная, не греет.
Старик закряхтел, кашлянул в кулак, и хмуро глянул в чащу леса. Над покачивающимися скелетами деревьев взмыла в облака стая ворон, разразившись громким карканьем. Было в нём что-то тёмное, ведьмовское, отчего сердце запредельца пропустило удар.
– Ох, ох, ох, вороны кричат, – вздохнул старейшина. – Мыслится мне, упреждают нас об чём-то.
– Ты должен знать, ты же волхв, – Пересвет с надеждой заглянул старику в глаза.
– Пора тебе, ступай…Дождь зачинается.
Опять уходит от ответа, негодовал Пересвет. Он вытянул руку вперёд ладонью кверху. Мелкие капли стукнулись о бледную кожу. Ливня от такого дождя ждать не стоит, поэтому он неторопливо вышел с крыльца. Ведомир его окликнул:
– Ежели к обеду воротишься, в избе буду.
– Вряд ли. Поем у девушек, они обещали сегодня пирожков напечь.
Беззаботно махнув старику на прощание, Пересвет отправился к ткацкому дому. Ему в спину устремился взгляд серых очей, до краёв полный жалости. Будучи уже на приличном расстоянии от избы, запределец услышал знакомый вой. Это наверняка был Волк. Но почему воет? Чёрное вороньё кружило над деревней с громкими криками. Кроме этих посланников ночи, в небе царил покой. Журавлики и голуби резко куда-то пропали. Может, им дождь пришёлся не по нраву?
Деревня почти опустела. Селяне спешили домой, кто с вёдрами, кто с тяпками наперевес. С Пересветом не здоровались – не до того было. Да и знакомых лиц он по дороге не встретил. Воздух пропах сыростью, мокрой землёй и едва уловимой тоской. Серой хтонью, как осенними вечерами в Москве. Необъяснимое чувство заставляло сердце Пересвета гулко стучать. Обычно рассудительный, строгий к себе и окружающим, он вдруг испугался кучки пернатых. «Они всего-то отвлекают своими криками других птиц, чтобы не склевали все хлебные крошки», – успокаивал себя запределец, шагая по практически пустой улице.
Над ткацкой избой сгустились тучи, сизым покровом обтянув окрестные дома. Что-то не так, мелькнуло в голове Пересвета, когда он подошёл ближе. А ведь и правда – дверь сильно покосилась. От порывов ветра она неприятно скрипела. Вместе с карканьем воронья концерт стал по-настоящему устрашающим. Нарастала тревога.
Глава 9
Пересвет влетел в избу. Там девицы сидят, умолкли, глаза в одну точку пырят. Бледные, будто призрака увидели. Запределец перебирал в уме возможные варианты: «купец остался недоволен? Товар пришёл менять или денег стребовать?» Тут до него дошло кое-что важное.
– Фетинья где? – выкрикнул Пересвет, и встретился с отстранённым взглядом Марфы, что сидела в дальнем углу.
– В избе своей, – сухо ответила женщина дрогнувшими губами.
Остальные промолчали. Пересвет сорвался с места и кинулся прочь из избы, к дому хозяйки. Во дворе у неё толпились деревенские. Отчего-то его сердце сжалось, предчувствуя беду. С присущей ему вежливостью Пересвет растолкал людей, и под их возмущённые возгласы прошёл внутрь. Дверь была настежь открыта.
Посреди избы на лавке лежал мужчина. Да не просто мужчина – воин, облачённый в сверкающий шлем с орнаментом, кольчугу и толстый плащ. Косая сажень в плечах, кустистые, свисающие на веки брови и глаза, покрытые двумя серебряными монетами. Руки-ноги крепко связаны, лицо суровое. Оно напоминало вырубленный топором лик идола. На столе кувшин с водой.
Рядом с ним, на соседней лавке, сидела Фетинья. Пустым взглядом она смотрела на воина, беспомощно опустив мясистые руки. Лицо её не выражало ничего, кроме отрешённости от бренного мира.
Плеча Пересвета коснулась чья-то тощая рука:
– Славный муж помер. Ты кем покойному будешь, молодец?
Вздрогнув от внезапного обращения, Пересвет обернулся: около него стоял горбатый старичок с длинной бородой и впалыми узкими глазами.
– Я…это…я тут…не знал…
Старик увидел его замешательство и сразу убрал руку.
– Не здешний ты, вижу.
Не успел старик ещё что-нибудь сказать, как Пересвет вылетел из избы. Хозяйка его так и не заметила. С ошалелыми глазами, не разбирая дороги, он теперь безо всякого стеснения расталкивал возмущённых селян, прорываясь вперёд.
– У неё муж токмо отошёл, а она ужо полюбовника в дом тащит, безсоромна баба! – раздался гневный мужской голос из толпы.
Ему возразил сиплый женский:
– Почто Фетинью порочишь?
– Сама она себя опорочила, батраком запредельца сделамши.
– Чиста она пред богами.
Разговоры подобного характера слышались повсюду.
– Супостат! Окаянный!
Вслед летели оскорбления и высоко вскинутые кулаки, но Пересвет их не слышал. Он бежал со всех ног обратно, к волхву.
Вырвавшись из толпы народа, запределец перевёл дух и взглянул в небо: сквозь тучи пробивался бледный диск солнца, а над головой каркали злые вороны.
Старик вытачивал заготовки из дерева, когда в избу ворвался Пересвет. Увидев состояние ученика, Ведомир оставил своё занятие и жестом указал на лавку. Пересвет послушно сел. Дышать стало тяжело и от бега, и от увиденного.
– Там…там… – неразборчиво пытался объяснить он, указывая трясущейся рукой на дверь.
– Знаю, знаю. Успокойся, – мягко ответил старик. – Муж Фетиньи на сече сгинул. Днесь привезли тело.
Никогда прежде Пересвет не видел смерть так близко, не слышал траурных речей, не закрывал мертвецу мутные очи. В тот день, когда умер его любимый дедушка, всё казалось совсем другим…
Василий Иванович был дважды героем Советского Союза. Его уважал не только весь многочисленный род Дивеевых, но и коллеги по работе, а также знакомые и друзья. Он был одним из тех, кто примет смерть с достоинством, в любых условиях и при любом раскладе. Только пока все рыдали и скорбели, или делали такой вид, маленький Пересвет тихо стоял на краю кладбища с родственниками, немногим старше его, и не проронил ни слезинки. Вставил наушники в уши, заиграла песня «Арии» – «Потерянный рай». Он ещё нашёл занятным, что во время церемонии сгустились тучи и стал накрапывать дождь.
Взрослые часто говорили: «по хорошему человеку небо плачет». Ребёнок не мог в полной мере осознать, что такое смерть. Дедушка крепко уснул, его нельзя увидеть, но можно ощутить присутствие, ведь он стал ангелом. Так твердили ему родители. Никаких чувств, кроме жалости к бабушке, Пересвет на похоронах не испытал. Для него смерть была понятием далёким, как облака на небе. Она не относилась к близким или к нему самому, а плыла где-то там, возле солнца. Детям вообще свойственно думать, что они бессмертны, поэтому риск для них считается делом благородным. Зачастую им сложно понять без наглядного примера, что старуха с косой может прийти за кем угодно, независимо от возраста и состояния здоровья. Пересвету больно было видеть, как бабушка плачет и бьётся в истерике.
Он сделал музыку громче. Стоявшие за спиной ребята тоже уставились в телефоны, стараясь не замечать стенаний взрослых. Маленьким детям доступ к траурным мероприятиям был закрыт. Родители хотели уберечь их от горя, от переживаний пустоты и одиночества, которые обычно сопровождают уход дорогого человека. Поэтому все вместе они собрались лишь на поминках в доме усопшего.
Стоять на краю кладбища, издалека наблюдая за толпой народа в чёрных одеждах – это не смотреть покойнику в лицо. Пересвет вырос, и чувства изменились. Потрясение от смерти дедушки стало для него единственным за всю жизнь. Но правильно он его не принял. Родители отдалились, спрятались в своём горе, оставив маленького мальчика один на один с его совсем не маленькими переживаниями. И он запечатал их. До этого момента. Благо, в большой семье за много лет больше никто не умер. Пересвет помнил, как ещё долго боялся ходить в больницу, ведь именно там отошёл в иной мир его дедушка.
Мысли о прошлом волной захлестнули разум. В свой почти третий десяток он понял, что такое смерть, и как страшно заглядывать в её пустые мрачные глазницы. Захотелось вдруг плакать, кричать и биться в истерике, как когда-то бабушка. Шкаф с тёмными воспоминаниями открылся настежь. Скелеты детства выпали из него, гремя гнилыми костями. Слёзы вдруг сами хлынули из голубых глаз, стекая по острому подбородку.
– Что теперь делать? – всхлипывая, спросил Пересвет, отрешённо уставившись в пол и схватившись обеими руками за голову.
Не такой реакции ждал от него Ведомир. Мужчины должны держать голову прямо, а не распускать нюни. Тем более, когда ни разу не видели погибшего в лицо.
– Тризну справлять будем, – вздохнул старик. – По усопшему…
Немного придя в себя, Пересвет заинтересовался:
– И как у вас здесь справляют?
– Как, как…знамо как: с песнями, плясками. Пир горой, мёд рекой. Ритуалы особые.
Утерев под очками слёзы, запределец собрался, сосредоточил цепкий взгляд на волхве, и сказал:
– Я помогу. Фетинье сейчас не легко…Я её состояние видел. Помню, каково это – терять близкого человека.
– Нет, – отрезал старик, поднимаясь с лавки.
Пересвет опешил.
– Почему?! Из-за того, что я чужой? В деревне мне не все доверяют? Или потому что заплакал? Так я не боюсь! Это просто…
– Внемли словам моим: у нас младых к мертвецу не подпускают, и за стол сажают подальше, кабы Марушка и их к рукам не прибрала.
– Ага, понятно. Снова я останусь в стороне…
Пересвет нахмурился и опустил голову, сжимая ладони в кулаки. Волхв сообразил, отчего произошла такая разительная перемена в поведении ученика, покачал головой.
– Не печалься, Пересвет. Оберег Велеса у тебя, можешь к Фетинье поближе на страве сесть. А с деревенскими я потолкую.
– Спасибо, – кивнул Пересвет.
– Пойду к ней в избу. Теперича богам есчё малость обождать придётся. Три дня мне надобно молитвы возносить над умершим. Да и Желенька придёт, над душой поплачет. На закате третьего дня придадим тело огню и станем тризну справлять. Без меня тут управишься?
– Да. Накормлю богов, как смогу. Мне к Фетинье нельзя, так ведь? – уже зная ответ, спросил запределец.
– Верно, нельзя. Не твоя забота, родные её утешат.
– Да-да, меня и так считают любовником. Появлюсь на глазах недовольных – окончательно опозорю её. Краем уха слышал, что обо мне люди говорят.
Пересвет понурил голову и отвёл глаза. На его плечо мягко опустились цепкие коготки. Он непонимающе моргнул и посмотрел на Ведомира. Старик только отмахнулся:
– На Дарко тебя оставлю. Ежели что – прилетит, донесёт. Ну, встретимся на страве. Тризна подле Ягоды пройдёт, недалече от купального места. Наших испроси – путь укажут.
Он бросил на ученика сочувственный взгляд и, немного погодя, добавил:
– Не кручинься, я тоже Фетинью пожалею. И от тебя весточку передам.
У Пересвета будто тяжёлый камень с души свалился: он кивнул и до поры попрощался со стариком. В просторной избе остались двое – запределец и суровая сова.
Вскоре к ним наведались младые боги. На улице проливень, а они сухие, точно утки в озере. Как ни в чём не бывало уселись за стол, приветливо заулыбались. Однако, как только увидели, в каком подавленном состоянии находится запределец, улыбаться перестали.
– Стряслось что? – спросил Ярило.
Временный хозяин дома поставил перед ними тарелки с едой, а сам сел во главу стола. Дарко ухнул, привлекая внимание. В воздухе повисла напряжённая тишина.
– У Фетиньи муж на войне погиб, – начал Пересвет упавшим голосом. – Ведомир к ней пошёл, отмаливать. На меня хозяйство оставил. Через три дня велел прийти к реке, тризну справлять.
Боги призадумались, утихли. Леля робко подняла печальные глаза на Пересвета и молвила:
– Кабы не ведали, так и не пришли бы к тебе. Нам многое известно.
– Вы и будущее читать можете?
– Не можем, – ответил ему Догода. – Токмо настоящее зрим. Егда Морена живых в Навь забирает – чувствуем, а помешать не в силах. Круголёт жизни, Недоля поработала над его судьбинушкой.
– А вас это не касается? Почему ко мне зашли, а не к вдове? – голос Пересвета стал ледяным, теряя бархатистые нотки.
– Мы боги радости и лада, нельзя нам на покойников глазеть, – бесстрастно ответил Ярило. – У тебя одного на душе непокойно, потому и пожаловали.
Они волновались? Обо мне? Пересвет вскинул брови и смущённо поправил очки. Вместо того, чтобы теребить ткань или любимую брошь, которой давно при нём не было, он переключился на единственную вещь, что связывала его с будущим. И всё же, совесть больно кольнула – зачем, мол, обидел их, они ведь о тебе заботятся, дурак.
– С-спасибо, – еле выдавил он, краснея, как пристыженный подросток.
Никогда ещё ему не приходилось так часто заливаться краской. В Москве на него мало обращали внимание – бешеный темп мегаполиса и всё такое. С девушками другое дело. Они с ним обычно на задушевные темы не разговаривали и в душу не лезли. Даже вопросы о прошлом были для них табу. А здесь, в глухой деревушке, где все только и делают, что косточки друг другу перемывают – пожалуйста, раздолье для смущения, стыда и чувств, которые вряд ли получится скрыть.
– Мы будем захаживать ещё чаще до тризны. Мыслится, ты к знахарю иль кузнецу торопиться не станешь, – предупредил Ярило, выразительно посмотрев на запредельца.
– Да, мне отойти от этого надо. Пожалуй, отдохну.
– Славно! – некстати хлопнула в ладоши Леля и широко улыбнулась. Догода тоже повеселел, а Ярило посмотрел на них с укором. – Ой, извиняйте. Взыграла во мне буйна кровушка. Вешняя пора, как-никак.
Все начали поедать то, что приготовил для них хозяин: пареную репу и кисель. Только здешний кисель имел отличительную особенность: он был твёрдый, как мармелад. Пришлось резать его ножом и раскладывать по тарелкам. Старик оставил это странное угощение на пробу гостю. Когда боги с удовольствием отведали десерт, к нему приступил и запределец.
– Фу-у, ну и дрянь, – медленно жуя, сказал он. – На вкус как переваренная овсянка с клюквой.
– Так мёдом смажь, авось слаще покажется, – Леля с улыбкой передала ему плошку тягучего лакомства.
– И правда! Ты мой спаситель, Леленька, – не подумав, ляпнул Пересвет, принимая посуду из рук богини весны.
На него дружно уставились Догода и Ярило. Солнечный бог свёл брови к переносице, выражая своё недовольство. Не разобрав, отчего они так удивлены, Пересвет беззаботно продолжил трапезу, густо смазывая мёдом кусок студенистого киселя мутно-серого цвета. Леля слегка покраснела и весь вечер посматривала на него. Хозяин и гости делились мыслями о проделанной работе, местных сплетнях и скором начале посева. Речь о трауре не заходила, как и о том, когда отправляться в путь. По разговорам богов Пересвет понял, что они готовы ждать, сколько потребуется. Он даже пытался травить анекдоты, которые когда-то слышал по телеку. Но это вызвало в нём лишь чувство неловкости.
Чужое горе сблизило богов и запредельца. При Ведомире они не могли вести себя раскрепощённо: говорить, что вздумается, громко смеяться и шутить. А сейчас было дозволено всё.
Прошёл день, за ним второй. Боги приходили, общались с Пересветом, и время от времени хвалили его готовку. Ему это безумно льстило. Страшно подумать, в какие дебри своего разума он полез бы, не будь рядом этой весёлой троицы. С ними он забывал на время обо всём: о беде, что внезапно свалилась на голову, о своём шатком положении в старом мире, и о возможных исходах предстоящего путешествия.
Он уже считал богов друзьями, да и они к нему привыкли. Ярило потеплел настолько, что иногда стал похлопывать его по спине. Догода так вообще не стеснялся и приобнять Пересвета за плечи. Лишь красавица Леля строго держала дистанцию, маня к себе лишь игривыми взглядами или шутливой полуулыбкой.
В один из вечеров вешняя богиня из-за чего-то поссорилась с Ярилой. Казалось, Догода понимает в чём причина раздора, а вот Пересвет был совсем не в курсе. Почему-то его это немного бесило.
– Ишь, какой прыткий! – говорила она. – Припомнить, как ты Живу в поле стерёг? А Макоши как льстил?
– Леленька, полно тебе, – Ярило ласково ей улыбнулся. – Ну, хочешь, я венок тебе сплету? Из лепших трав и цветов! Ласточка моя, не серчай.
Солнечный бог всегда проявлял к подруге особую заботу и внимание, но точно также он относился и к другим девушкам, не важно, молодые они или уже в почтенном возрасте. Это Пересвет успел заметить, пока наблюдал за ним издалека. Леля приосанилась, подпёрла изящной ручкой подбородок и с недовольным видом покачала головой. А потом вдруг звонко рассмеялась, окончательно поставив запредельца в тупик. Ярило приобнял подругу за плечи, и троица богов снова повеселела, словно ничего сейчас и не было. Посмеялись немного и разошлись. Напоследок Леля бросила:
– Завтре нас не жди. Ступай к Ведомиру, излей свою печаль.
Пересвет был благодарен ей. Только юная богиня понимала, что творится у него на душе и как ему хочется выть от сердечных терзаний. Несмотря на подбадривания богов, каждую ночь он окунался в мир собственных кошмаров. Ему снились пустые глазницы Фетиньи, накрытые серебряками глаза её покойника-мужа и строгий взор Ведомира. Просыпаясь в холодном поту, он вытирал рукавом мокрый лоб и сидел на лавке до тех пор, пока снова не потянет в сон. Бояться – это нормально. Страхи – попутчики человека на его жизненном пути. Так говорил студентам пожилой профессор перед экзаменами в институте. То ли хотел успокоить молодёжь, то ли запугать. Пытливый ум кричал «это всего лишь отражение подсознательных мук», а сердце рвалось из груди, словно птица из клетки. Давно он так не переживал, а честнее будет сказать – никогда. Всё, что творилось в будущем – детские игры по сравнению с жизнью чужака в древней общине. Дома его всегда опекали родители, огромное семейство и парочка хороших друзей, а тут он оказался в полном одиночестве. Незнакомый мир, незнакомая земля, незнакомцы повсюду. Лишь благодаря своей проницательности, острому уму и дружелюбию, Пересвет, как он думал, смог изменить всеобщее мнение – прошёл путь от загадочного одиночки до почти всеобщего друга. Да, некоторых переубедить сложно, но с его характером это никогда не было проблемой. Он всегда держался гордо, слегка высокомерно, местами уверенно, и открывался людям не сразу, следуя своей особой логике. За это некоторые считали его чванливым. И пусть…Те, кто захотел узнать поближе, оказывались в полном восторге, ведь за холодным фасадом скрывалось горячее сердце, готовое помочь всем и каждому.
