Лана Мэй
Закат Ярила
Не мог он оставить Фетинью один на один с бедой. Горе положено разделять. Таить в себе – значит внутренне разлагаться, убивая последние крупицы радости. Он знал, что с ней соседи, родные, друзья и Ведомир, но не был уверен, смогут ли они вытащить её из болота тоски. Безжизненный, потухший взгляд – вот что он запомнил, когда очертя голову вбежал к ней в избу. И это тревожило не меньше мыслей о доме.
Темнокрылая ночь свистела ветром, скрипела половицами и убаюкивала песней голых ветвей. Сон не шёл. Не потому, что снились кошмары, и не от тягостных мыслей – где-то сиренами надрывались вороны. Так, как никогда прежде. Какофония из диких криков будто предупреждала – скоро грянет гром. Непонятно почему, но Пересвет утвердился в мысли, что не все суеверия лгут. Некоторым доверять можно, по крайне мере здесь. Он связал гомон птиц с чем-то намного хуже смерти. И незаметно уснул.
К обеду следующего дня Пересвет отправился искать место Тризны. Деревня опустела – все собрались проводить могучего воина в последний путь через реку Смородину. До той реки, по словам богов, добираться долго – поэтому обряды вершатся на Ягоде.
По дороге он встретил коренастого мужичка и двух девочек-подростков в цветастых венках и с длинными яркими лентами. Боги поработали, усмехнулся с гордостью, как будто цветы сам оживлял. Девчушки побежали к лесу, придерживая венки и искоса поглядывая на запредельца. Мужичок поравнялся с Пересветом.
– На страву собрался, чужак? – сиплым голосом спросил он, хмуря косматые брови.
– Да, – твёрдо ответил Пересвет, не сбавляя шаг. – Меня Ведомир позвал. Имеете что-то против – дело ваше, назад не развернусь.
– Ха-ха-ха, – мужичок сухо рассмеялся. – Глумлив я шибко, парень, не робей! Дорогу укажу, ступай за мной.
Он беззаботно махнул рукой и повёл Пересвета через Кудесье, в сторону от тропы, что ведёт к купальному месту. Ещё издали они услышали лязг металла, дружные выкрики людей и лошадиное ржание.
– Соревнования в день траура? – негодующе спросил запределец.
– А то! – мужичок удивлённого на него покосился. – Нешто в ваших краях ристалищ не сыскать?
– Чего, простите?
– Места для состязаний на Тризну.
– А-а-а, понял. Нет, у нас такого нет. После похорон обычно поминки, и на этом всё.
– Ух, времена-а-а, – укоризненно покачал головой мужичок.
Вскоре они вышли к невысокому холму, прямо напротив берега Ягоды. У подножия проходили воинские состязания: дюжие мужи в латах сражались на мечах, сулицах или топорах-чеканах. Пускали в дело и коней: Пересвету это напомнило рыцарские турниры и реконструкции, на которых он успел побывать. Пир во время чумы – так бы он охарактеризовал увиденное.
Обратив взгляд к реке, Пересвет помрачнел: на берегу собрались жители Любозени, все как один со скорбными лицами. У кромки воды стояла семья Фетиньи, и, судя по всему, семья умершего. Сама хозяйка ткачих по голень зашла в Ягоду, побледневшие руки крепко сжимали борт лодки-однодревки. Всегда бойкая, раздающая указания направо и налево Фетинья превратилась в бледную копию себя. Краски жизни покинули холст, забрав с собой нечто очень важное. Отрешённым взглядом она смотрела на богато одетого воина, что лежал посреди ладьи. Вокруг покойника обернули мятель – толстый суконный плащ, который при жизни оберегал владельца от меча. Но смертоносное остриё всё же достигло живой плоти.
Вид его пугал: распухшие руки лежат на искусно выделанном мече с опущенным перекрестьем, на глазах всё те же тяжёлые монеты из чистого серебра, лицо землистое, исполненное спокойствия и какой-то благородной величавости. Почившего любили и уважали – это видно по трепету, с которым собирали его в последний путь. Ладья обставлена дорогой посудой из драгоценных металлов, блестящим оружием и утварью – словно ему доверили перевезти на тот свет все сокровища деревеньки.
В миг всеобщей скорби проклюнулось солнце. Мягкие лучи легли на чело воина: шлем засверкал, подобно каплям росы на траве. За Фетиньей стоял Ведомир. Он что-то бормотал себе под нос – скорее всего молитвы об упокоении души. Безутешная вдова с красными, опухшими от слёз глазами, истошно закричала. Под грохот оружия до Пересвета доносились лишь обрывки фраз:
– Сокол ясный…как я без тебя…не быть одному…обожди…дролюшка!!!
От вдовьих криков и стенаний разрывалась душа. На лицах людей читалось сожаление. Даже суровая маска Ведомира дрогнула после её последних слов, которые Пересвет издалека так и не разобрал. Идти…надо идти. Он приблизился к процессии и встал рядом с сёстрами Фетиньи. Они коротко кивнули ему в знак приветствия. Видно, тут над покойником только самые близкие и плачут, решил Пересвет, приметив, как согбенная пожилая пара беззвучно льёт слёзы, а в их замутнённых глазах стоит скорбь.
С этой точки он смог рассмотреть умершего лучше: воин лежал на помосте, обнесённом узорчатой красно-золотой тканью. Материал узнал сразу – из ткацкой избы принесли. Скорее всего девушки три дня трудились над узорами.
Трое молодцев помогли Фетинье забраться в ладью. Она сняла шлем мужа и крепко поцеловала его в белый лоб. Пара солёных капель упала на неподвижное лицо. Затем ближайшие родственники по очереди проделывали тот же ритуал, пока жена безмолвно гладила смоляные волосы мужа. Черты лица Фетиньи стали жёстче, она осунулась, под тоскующими глазами залегли тёмные круги. Наконец, Ведомир взмахнул посохом и двое верзил оттащили её от покойника.
К этому времени с ристалища вернулись воины. Среди них Пересвет узнал Колояра с его ближайшими соратниками. Они зашли в воду и дружно подняли ладью. Пыхтя и кряхтя, могучие мужи понесли её на берег, тяжело переставляя ноги и выкрикивая односельчанам «расступись». Деревенский народ послушно отошёл, пропуская траурную процессию. Ладью поставили на подпорки из белого тополя, а под неё стали накидывать берёзовые и дубовые дрова. Когда всё было готово, Ведомир сделал шаг вперёд, стукнул посохом оземь и громко произнёс какую-то молитву на древнем языке, упоминая при этом бога Перуна. Деревенские стояли и внимательно слушали. Когда всё было кончено, волхв обратился к воинам:
– Поджигайте, ребятушки…
Смеркалось. Дивия разделяла серое небо с Хорсом, богом солнечного диска: их тени взирали с небес на землю сквозь плотные серые облака. Старейшина зажёг факелы, что держали молодцы, с помощью своей волшбы – подносил к ткани навершие посоха, и она тотчас загоралась. По кивку Ведомира воины утопили факелы в груде брёвен. Высокое пламя за минуты обуяло ладью благодаря сильному ветру. Его языки лизали безмятежное лицо воина, жизнь положившего службе Роду. Пересвет кожей ощущал жар, исходящий от погребального костра. Ему стало жутко и одновременно тепло. Ещё он вдруг обратил внимание, что хозяйка ткацкого дома сегодня особенно нарядно одета: несколько ярких юбок, составленных из разноцветных кусков ткани, длинный белоснежный платок и очелье с алой вышивкой и золотыми височными кольцами. А поверх рубахи душегрейка без рукавов.
Фетинья выронила что-то из рук и закричала:
– Месяц ясный истаял! С ним пойду, пустите!
Её заявление потрясло только Пересвета: остальные лишь сочувственно глядели на обезумевшую от горя бабу, а кто-то и вовсе с серьёзной миной кивал. Твёрдой походкой она направилась к огню. В панике Пересвет рванул за ней, схватил за руку и остановил. Женщина резко обернулась, выдернула руку и строго глянула на того, кто посмел ей помешать.
– Не перечь, соколик! Доля моя такая – за мужем вслед идти. Деток не нажили, так меня здеся ничего боле не держит.
– А как же девки? Изба? Семья, в конце-то концов?! – Пересвет сорвался на крик, в глазах застыли слёзы, хотя голос резал воздух подобно острой стали.
Люди, которые остались позади, начали перешёптываться.
– Марфа приглядит…Дай уйти, Пересветушка…
Мольба и усталость в её голосе сломили волю запредельца. Он замер. На ум не шёл ни один аргумент, который смог бы её остановить.
– Прес тебе куделе, воротися домой. Ладный ты, ладный…Подсобил старушке…
Фетинья с сожалением на него посмотрела и дрожащими пальцами вытерла слёзы, которые потекли из глаз Пересвета. Ему хотелось крикнуть: да какая ты старушка?! Ещё лет пятьдесят проживёшь! – но тугой комок в горле не дал выдавить и звука. Тут из толпы вышла пожилая женщина с огромными печальными глазами и безмолвно протянула женщине длинный нож. Приняв подарок, Фетинья уверенно забралась на горящую ладью. Холодный ветер с силой колыхнул пламя: к небу взметнулся сноп искр. Глаза Пересвета вновь наполнились слезами: от ветра ли, от собственной беспомощности? Он уже не знал.
Порывы ветра унесли душераздирающие крики вдовы. Сквозь рыжие языки пламени людям удалось разглядеть, как тучная женщина оборвала себе жизнь и легла рядом с почившим мужем. Огонь поутих. Ведомир поднял посох высоко над головой и промолвил:
– Семаргл велий, очисти энти души! Отправи их в царствие небесное, в сад Ирий на вечное счастие!
Навершие засияло ярко-рыжим. Погребальный огонь взметнулся ввысь настолько, что мог бы легко достать до самого неба. Столб пламени понемногу стихал, а ладья исчезала в жаркой пучине.
Пересвет не отрываясь смотрел на огонь, по щекам струились слёзы. Его остекленевший взгляд встревожил Ведомира. Старик подошёл и сказал:
– Крада, сиречь погребальный костёр – исцеляет души. Фетинья желала исцеления и знала, как люд её за спиной осуждает. В её добром сердце таилась вина. Ано тебя она оберегала, яко дитя. По нраву ты ей пришёлся. Не кручинься, за мужем уйти – треба вдовья. Привыкшие мы ужо к желаниям горемычных.
– Не плачу я, не плачу, – убеждал себя Пересвет, спешно и неуклюже вытирая влагу под очками. – Понимаешь, старче…я в ней разочаровался.
Последние слова дались ему с трудом, но он выжал их, как выжимают воду из мокрой тряпки. Искал оправдание слезам, а на самом деле отчаянно тащил себя из омута ужаса: впервые он так ясно ощутил страх смерти. И это было не отрешённое понятие из детства, а осознание неизбежного. Только недавно Фетинья с ним говорила, смеялась и волновалась о своих девицах, а сейчас на его глазах обращается чёрным пеплом.
– Бросила избу, хотя дорожила ей, как никто другой. Что за дикость такая!?
За спиной Пересвета раздался тихий женский голос:
– Не дикость то – любовь…
Рядом возникла Марфа: бледнее обычного, щёки впали, под глазами залегли тёмные месяцы. Смотрит на догорающий костёр и не отводит взгляд покрасневших глаз.
– Не понимаю! – выпалил Пересвет, отчего волхв с ткачихой вздрогнули. – Любить настолько, чтобы отдать за кого-то свою жизнь?! Невозможно. Факты говорят, что симпатия – набор химических реакций. Хотите сказать, они способны перевесить инстинкт самосохранения?! И человек может вопреки своему разуму пойти на верную гибель ради другого? Бред сумасшедшего! Идиотизм чистой воды!
– Уразумеешь, егда сам полюбишь, – ласково перебил его Ведомир и с сочувственной улыбкой заглянул ученику в глаза.
Ответа не последовало. Усмирив пыл, Пересвет снова уставился в костёр. Марфа промолвила:
– Тяжко будет без Фетиньюшки. Мы с первого дня в избе знали, что с эдаким супружником долго ей не прожить на белом свете. И всё одно тешили себя надеждой…Попусту. Я и вполовину с ней не сравнюсь. Отчего избу на меня оставила?
– Сметливая ты, лепшая из девок, – ответил Ведомир. – Управишься, веровать надобно. Молви, Пересвет!
– А? – запределец отвлёкся, и, заметив на себе испытующий взгляд волхва, поспешил согласиться: – Да, разумеется, Марфа. Ты справишься. Она, насколько могу судить, тебя выделяла из всех. Без дыма огня не бывает, не стала бы она первому встречному избу доверять. Ты её преемница, так прими этот статус с гордостью!
Ведомир покачал головой, мол, не дави на женщину, ей и без того тяжко. А она только усмехнулась, удивив этим собеседников.
– Молвишь, як Фетинья, соколик. Она нам спуску не давала. Малость заленишься в хлопотах домашних – вмиг образумит, – Марфа с тоской посмотрела на Пересвета, – Благодарствую, запределец. Батрачить на избу не надобно тебе боле. Приходи, ежели сам навестить пожелаешь. Отдал ты свой долг.
Новая хозяйка печально вздохнула, развернулась и пошла к группке скорбящих неподалёку девиц из ткацкой избы. Больше она на костёр не смотрела.
Сжав кулаки до побеления и без того белых пальцев, Пересвет задвигал желваками, а мрачный взгляд направил в догорающую кучку пепла. Он резко втянул ноздрями дымный воздух и вскинул голову к небу: глаза наконец высохли, и влажная пелена спала, открывая угрюмый серый свод. Заморосил дождь. Капли бились о стёкла очков, снова закрывая от Пересвета небо. Символично. Он горько усмехнулся, припоминая схожую погоду в день похорон дедушки.
Ведомир вытянул руку с посохом вверх и что-то пробормотал себе под нос: из навершия вырвались языки пламени и устремились прямо к погребальному месту. Костёр сперва вспыхнул ещё ярче, а через некоторое время быстро затух. Дым осел под тяжестью капель дождя. Горсть праха – всё, что осталось от массивной ладьи. Люди засуетились, собрались сесть за поминальный стол. И лишь Пересвет с волхвом застыли, смеряя пристальными взглядами серую пыль. Солнце окончательно скрылось.
– Вот именно поэтому я и не женат! – нарушил гнетущую тишину возле остатков костра Пересвет. – Женщины…какие они непроходимо сентиментальные! И в огонь, и в воду пойдут за мужем, даже если он этого не достоин. О себе не заботятся, ставят его выше собственных интересов! А это…это…приводит…
Он крепко стиснул зубы, разжал кулаки и беспомощно указал на краду. Тучи сгустились, дождь усилился.
– Таких, прущих напролом, и защищать не надо. И кому, спрашивается, от её смерти стало лучше?!
– Ну-ну, полноте, Пересвет, полно, – волхв подошёл к краде, присел и собрал прах в небольшую глиняную урну, которую держал при себе в полотняном мешочке. – Они в иную жизнь ушли, рука в руке, вместе, на стречу богам и большему счастию. Решат их в Явь воротить – переродятся детями, а оставят – возрадуются души чистые в Ирии. Провожаем мы мёртвых не в последний путь, а в новую жизнь. Гнев на милость смени – страву править будем.
– Ты про поминальный пир?
– Он самый. Токмо в домовину прах снесу.
Со стороны ристалища доносились звуки битвы – громче, чем до обряда. Воины соревновались во всю мощь, не жалея силушки. Одну сторону площадки заняли всадники с метательными копьями в руках, а другую – пешие, что рубились мечами или топорами. Волхв напрягся.
– Рано начали. Колояр с детинами как услыхали о смерти Могучего, так сразу давай к сече готовиться: неча, мол, без дела сидеть, надобно ворогу отпор дать. Бьются, в разгар Тризны.
Дабы не впасть в отчаяние, Пересвет стал цепляться за каждое незнакомое ему слово или понятие.
– Дай угадаю: у вас это считается грехом?
– Зависит от требы. Ежели так, кулаками помахаться – грех, ежели люд оберегать – дозволяемо. Ты вот что, Пересвет, – старик понизил голос до шёпота, – Бога свово не поминай при наших. А то один запределец лонись бегал по Любозени, голосил «Бог един, Бог един», да ругал нас за веру в светлых и тёмных Богов. Народ его схватил, ко мне привёл, принуждал в жертву нести. Еле уговорил отпустить. Он как на воле оказался – убёг, да так и не воротился. Думай, допрежь чем слово молвить.
Брови Пересвета поползли вверх, сердце забилось чаще. С холма понеслась весёлая мелодия: музыканты дали начало поминальному пиру. Ведомир оставил ученика и пошёл к месту чуть выше костра. Двое молодцев устанавливали там что-то вроде скворечника на длинной ножке. Как установили, отошли. К домику приблизился волхв, повернулся лицом к народу, что успел столпиться вокруг, и высоко поднял руки, в которых крепко держал урну. Запределец разглядел в первых рядах сестёр Фетиньи, встал к ним. Женщины еле сдерживали слёзы, застилавшие глаза. А он-то считал, что сестру они не любили. Волхв окинул пристальным взглядом собравшихся и молвил, подобно раскату грома:
– Смага к небу, плоть к плоти, прах к праху! Оставим печали, возрадуемся новой жизни! Полымя очистил души – мы очистим сердца и прославим всемилостивых Богов. Да зачнётся Страва!!!
Слова Ведомира эхом облетели поляну и достигли всех собравшихся, включая воинов, которые прекратили на время рубиться и встали за спинами земляков с оружием наперевес. Установилась тишина. Старик торжественно поставил урну в поминальный домик.
Скорбная процессия, во главе с понурым семейством Фетиньи двинулась к столам, расставленным на вершине холма. Около них уже вовсю колготились взрослые женщины, ловко орудуя тарелями с поминальными блюдами. Старый волхв, не сводя печального взгляда с народа, подошёл к ученику.
– Домовину заполнили – даю добро на Страву. Таков обычай.
Пересвет понимающе кивнул и, также не отрывая взгляда от славян, спросил:
– Мне в конец стола идти?
– А куда ж ещё? Фетинья жива б осталась – подсадил бы к ней.
– Обычаи, правила, ритуалы…Плевать я хотел на суеверия, – Пересвет нахмурился. – Что-то я пока здесь ни разу не видел каких-нибудь злых духов или нечисть. Банник не в счёт, он твой приятель.
– Говори, да не заговаривайся, добрый молодец. Ежели лиходей какой услышит – домой не воротишься. Попомни моё слово.
Погрозив ученику скрюченным пальцем, старик побрёл к Страве. А Пересвет, оставшись при своём мнении, обернулся на место кострища и выхватил взглядом кусочек бересты, что валялся на земле. Не его ли читала Фетинья, перед тем как…, с болью подумал он, уже шагая в сторону древней бумажки. Поднял с земли, присмотрелся – а текст-то понятен! Видно, и на письма божья волшба распространяется. Стал читать:
«Не свидимся с тобою боле, луна моя светлая. Чую, смерть рядом рыщет. Говаривают у нас – грядёт кончина словен: лютый ворог подступает. Береги себя и роды наши, любая. Верши над душой моей суд правый»
Невольно к глазам подступили слёзы: вроде бы, обычные слова на берёзовой коре, а сколько горя они принесли женщине, которая верно ждала любимого с войны. Пересвет бросился за волхвом и преградил ему путь. Тот вскинул брови, но остановился.
– Старче, прочти!
Запределец всучил Ведомиру кусок бересты и стал выжидающе на него смотреть. Старик принял письмо и внимательно пробежался мутными глазами по тексту. Затем ещё раз. И ещё.
– Устал? – догадался Пересвет.
Конечно, три дня к ряду стоять над мертвецом и читать молитвы – любой устанет. Но вместо ответа он мрачно промолвил:
– Навьи дети разбушевались. Стынет Мать Сыра-Земля. Не ко времени тебя боги послали, ох, не ко времени…
– Расшифруй. Снова про нечисть?
На бледном лице запредельца возникло недовольство, мокрые волосы сосульками висели вдоль спины, а стёкла очков покрылись мелкими каплями дождя. Он и сам понимал, что выглядит жалко. Ведомир смягчился:
– Ты старика не слушай, авось, успеешь воротиться. Егда Хорс на небосвод явится – ступайте к Буяну.
– То есть, когда солнце выйдет?
– Верно-верно. Скорёхонько, Пересвет, ужо скорёхонько, – загадочно прищурился Ведомир и тут же сменил тему: – Ну, идём за стол, не то нас силком приведут.
Письмо старик сунул в мешок, и они вместе отправились к поминальному застолью. Длинные столы были уставлены обрядовым кушаньем: творогом с изюмом, твёрдым киселём серого цвета, свежей выпечкой, кутьёй и холодными постными блинами с душистым мёдом. Обычаи не меняются, отметил Пересвет, усаживаясь в конец стола. Из напитков преобладал крепкий алкоголь, именуемый здесь мёдом, но встречались и кувшины с вином: скорее всего издалека привозили. Стол богатый, хороший.
Без попечения волхва запределец ощущал на себе неприязненные взгляды молодых воинов, которые сидели напротив. Откуда столько негатива?
Музыканты расселись чуть поодаль от стола и заиграли простенькие мелодии: в мажоре, в миноре, любые – лишь бы развлечь народ. Пир, по местным традициям, должен сопровождаться музыкой, лучше всего весёлой, потому как плакальщики уже отработали на похоронах. Взойдя на холм, траурная процессия у берега Ягоды приняла бодрый вид. Слишком уж бодрый для двух смертей. Пересвет в своей жизни бывал только на одних похоронах, но обычаи русских поминок знал достаточно хорошо. Там обычно во всю глотку не смеялись.
Деревенский оркестр звучал, как неоконченная симфония Шуберта – то торжественно и громко, то мягко и тихо, делая переходы от грустных мелодий к весёлым. Ему вторили звонкие голоса женщин и подвыпивших мужиков. Воинам же для запала требовалось куда больше мёда. Их азарт – как объяснили сидевшие рядом с запредельцем молодцы, – выливался на полную в показательных боях после Стравы. Наберутся сил, откушают и ну, рубить соперников. Так они подтверждали высокий статус почившего, а ещё выражали ему своё глубочайшее уважение. Он ведь был для многих из них наставником: с детства обучал приёмам ближнего боя, и как в седле правильно держаться. Хотя седло в маленьких деревнях вещь редкая. Больно дорого стоило.
Одним из первых учеников усопшего был Колояр. По его суровому, мрачному лицу несложно было догадаться, что он горевал по учителю, но по-своему, молча. Пересвет украдкой поглядывал на военачальника: тот ни с кем, кроме Ярополка, и словом не обмолвился, всё пил и пил – залпом, занюхивая сальным рукавом. Другие же воины смело вставали, чтобы сказать добрые слова о почившей супружеской паре. В основном все славили мужа, а про Фетинью упоминали только бабы. Сгинуть в бою великая честь, но и пойти за любимым в Навь – поступок, который тоже заслуживает глубокого уважения.
Наконец, слово взял Ведомир. Он встал, стукнул посохом оземь, и все разом притихли. Некоторые тянулись за выпивкой, но строгим взором старик вернул их на место.
– Вершатся дела людские по воле богов. Днесь проводили мы в последний путь великого воина и его верную супружницу. Сознаться надобно мне пред честным людом – недобрые вести принёс нам усопший. Очи распахнули тёмные силы: беда грядёт. А вы не хуже меня ведаете – не так страшны Рудые, якоже навьи дети.
Народ стал встревоженно перешёптываться. Колояр напрягся, как и его соратники.
– Не тревожьтесь! – после тяжёлого молчания продолжил Ведомир. – Говорил я вам, что запределец и младые боги пойдут к Прави. Они нам и поведают, как быть с новой бедой.
– А что с Рудыми? – выкрикнул один из мужиков. – Невесть откуда возьмутся, так мы есчё до прихода нечисти сгинем!
– От энтих нас Колояр с воями хранить будут. Ежели сунутся раньше времени –дадим отпор. Уж сдержим как-нибудь.
Военачальник резко поднялся, сжал кулачищи и решительно кивнул волхву. За ним вскочили с мест соратники-воины: серьёзный настрой читался на угрюмых лицах каждого из них. Страшко бросил на запредельца полный ненависти и презрения взгляд, и тут же брезгливо отвёл, словно увидел дохлую крысу. Пир продолжился, только разговоры пошли совсем не весёлые: Пересвет слышал, как люди обсуждают, куда спрятать детей, утварь и зерно, чтобы в случае чего хотя бы они уцелели. Песни стали тише, настроение хуже, а мёда всё меньше.
Группа воинов вернулась на ристалище. Дурные мысли ожесточали, поэтому сражения стали опасными: серии мощных ударов заканчивались настоящими ранениями. Серьёзно никто не пострадал, но и этого хватило, чтобы обеспокоить всю деревню. Ведомир подошёл к запредельцу, пока он беседовал с двумя молоденькими девицами.
– Верно, зря я им про супостата глаголил.
Старик навис над повернувшим к нему голову Пересветом и встретил его удивлённый взгляд.
– Не зря, – спокойно ответил ученик. – Подумай, старче: если на деревню с одного края нападут соседи, а с другого тёмные твари – люди растеряются. А теперь, когда они знают, с чем придётся столкнуться – будут готовы сдерживать их до нашего прихода. Уже и план придумали, куда прятать имущество и детей. Благодаря тебе у них теперь есть шанс выжить.
– О как! –Ведомир восхищённо замер, – Успокоил, Пересвет, старика. Мой тебе низкий поклон.
– Сейчас, минуту.
Запределец криво улыбнулся девушкам и ловко выпрыгнул из-за стола. Оказавшись рядом с волхвом, он с тревогой окинул взглядом тренировочную площадку. Воины бились не на жизнь – на смерть.
– Такими темпами они перебьют друг друга сами, без нечисти и врагов. Их надо остановить. Сейчас!
– Ступай, Колояра проси. Токмо ему по силам остудить буйны головы.
Бесстрастный старческий голос всколыхнул в запредельце волну примятого страха перед военачальником. Как будто это так просто – подойти и сказать. Да он его на куски порвёт, прежде чем чужак успеет вставить хоть слово. Воины в стельку пьяные, зашибут, едва подойдёшь. Пересвет колебался. Волхв легонько стукнул его посохом по ноге.
– Понял: сам предложил, сам и расхлёбывай, – злился на себя Пересвет.
Оставив шумную Страву позади, он подошёл к краю площадки: именно в этом углу бились на мечах Колояр и Ярополк. Оглушительный звон и лязг металла почти перекрывал весёлую застольную песню. Все воины сегодня одеты, словно они уже на поле боя. На головах шлемы, в руках всадников сулицы, пеших – топорики. Мечи только у военачальника и его немногословного друга. Кольчугу носит лишь Колояр. Остальные, видимо, не могут себе этого позволить, поэтому бьются в обычной одежде и толстых плащах. Во хмелю сражение шло жёстче, атаки яростней, а свирепые глаза воинов грозили убить оппонента, и не важно – свой или чужой. Дурман затуманил ясные головы. Действовать надо быстро, решил Пересвет, отбросив подальше собственный страх.
Улучив момент, он смело шагнул к военачальнику, который собирался вот-вот занести оружие над практически сдавшимся соперником. Ярополк стоял на одном колене, тяжело дыша и повесив косматую голову к груди. Что, снова? Запредельцу вспомнился недавний бой, который прервала Владилена. Сегодня она не пришла. Придётся отдуваться ему. Одним быстрым движением Пересвет схватил Колояра за руку с мечом и, стоя позади него, крикнул прямо над ухом:
– Остановись!
Военачальник на секунду замер, а после развернулся и занёс меч уже над головой чужака. Блестящие азартом хмельные очи расширились.
– Почто мешать вздумал, гнус?!
Сильная рука крепко сжала рукоять меча. Но Пересвет вцепился мёртвой хваткой и вперил уверенный взгляд в лицо воина.
– Оглянись, Колояр, – голос запредельца в этот миг казался прочнее стали. – Вы пьяны. Все, без исключений. Убьётесь, если сейчас же не прикажешь им отступить. Вот будет подарок Рудым и нечисти, да?
Колояр нахмурился пуще прежнего, меч в руке дрогнул. Он глянул на соратников: помятые, грязные, на плащах пятна крови, лица перекошены злобой. Тягостный вздох – и сталь меча упёрлась остриём в землю. Набрав в лёгкие побольше воздуха, Колояр зычным голосом объявил:
– Друже!!! Раненые – к Ведомиру и Благине, в строю – насмерть не бьёмся, мы есчё людям живыми требны.
Заслышав приказ военачальника, бравые воины обратили внимание на ранения, которые успели нанести. Те, кто не мог сражаться – с кислыми минами двинулись к волхву, побросав оружие в кучу. Те, кто остался – сражались уже более осознанно, стараясь не ранить соперника.
Решимость Пересвета не пропала – он уставился на Колояра снизу вверх, как охотник на медведя. Военачальник одарил его неприязненным, но далеко не сердитым, взглядом. На них, всё ещё стоя на одном колене, потрясённо смотрел Ярополк, тяжело вдыхая сырой воздух.
– Уходи, иначе зашибём, – нетерпеливо бросил Колояр и протянул руку рыжему приятелю.
Надо бы сказать, что невежливо оставлять спасителя без благодарности, но Пересвет промолчал. Здоровье дороже. Ему пришлось быстро ретироваться, ведь едва он покинул ристалище, как позади снова зазвенели клинки и топоры.
Хорс завершил дневной путь и скрылся за верхушками деревьев. Лунная богиня в полном одиночестве воссияла над холмом, разгоняя голубоватым светом тучи. Застольный галдёж плавно перешёл в нескладные песнопения. Причём, если в начале поминок открывали рот под музыку далеко не все, то сейчас, изрядно набравшись, пел буквально каждый.
Пересвет еле протиснулся на своё место, а затем ошеломлённо уставился на Ведомира: старик возглавлял весь этот кошачий концерт. Прикрыть бы уши, да ревнители традиций пустят на лоскуты, как раз в ткацкую избу. С горем пополам Пересвет начал подпевать, как умел: невнятно и не всегда попадая в ноты. Впрочем, как и многие деревенские.
Не успел запределец опомниться, как перед ним с характерным стуком поставили большую кружку. С опаской заглянул внутрь: о деревянные стенки плескался каштановый напиток. От него исходил белёсый пар.
– Пунш или глинтвейн? – спросил он.
– Пей, нам Леля передала, дабы головы прояснить, – прогудел над ухом охрипший старческий голос.
Все сомнения как рукой сняло. Пересвет взял кружку и смело приложил к губам. Пахнет крепким чаем и травами, принюхался он и грешным делом подумал, что богиня им чифирь принесла. Но тут же отмёл дурную мысль, сделав большой глоток.
– Ауч! – горячий напиток обжёг нёбо и язык.
Кружка обрушилась на стол.
– Дуть не обучен? – усмехнулся Ведомир.
Одарив старика укоризненным взглядом, Пересвет всё же подул на кипяток. С ристалища вместе со звуками сражений послышались музыка и громкий мужской голос, который с лёгкостью облетел всю округу:
– Подходите, люди добрые! Вои поведают вам историю о подвигах падшего. Ибо токмо Велий человече достоин премногих почестей, с коими мы его провожаем. Собирайтесь в коло, слушайте нашу былину!
Стол мгновенно опустел. Последними двинулись за толпой Пересвет и Ведомир.
– Потрясающе…У вас и театр есть. Я считал, дремучие времена – допотопные развлечения. А тут…
– Околесицу несёшь, – Ведомир одним взглядом заставил ученика замолчать. – У нас особые ритуалы на смерть воина. Впредь язык за зубами держи, нето подсуну яство погорячее.
Смекнув, что волхв всё ещё не готов узнать о мире будущего, Пересвет отпил подостывший напиток.
– Горький, но приятный, – довольно улыбнулся он и вдохнул терпкий аромат. – Напоминает чёрный чай, но я больше по чёрному кофе. У вас наверняка его не найти.
– Кипрей энто, – кивнул на кружку старик. – Леленька заготавливает и потчует нас – совсем разбаловала.
– Кипрей…кипрей…
Пересвету было знакомо это слово, где-то он его уже слышал. А где – не вспомнить. Им здесь, видно, чай заменяют. Цейлонский завезли в Россию сравнительно недавно, славяне о нём точно знать не могут. Поэтому запределец решил закрыть тему чая и перейти к более важным вопросам.
– Трава вкусная, если распробовать. Мне бы чего покрепче. Но такого зерна у вас, к сожалению, не найдётся. Значит, буду пить то, что есть. Кхм, – он кашлянул в кулак, увидев замешательство волхва. – После представления домой?
– Провожать богами велено до глубокой ночи. С песнями и плясками – дабы указать душам путь к новой жизни. Они воротятся грядущей весной, с первыми журавлями, али летом.
