Лана Мэй
Закат Ярила
– Ну вас! – сдался Пересвет. – И здесь молодёжь не уважает старших…Что за страна у нас такая?
– А ты что-то супротив Руси имеешь, дядя? – вышагнул вперёд сердитый крупный мальчик, что грозил ему нос сломать. Кажется, он способен был сломать Пересвету не только нос, стоило ему только сжать мясистые кулачки и подойти ближе.
Дети смеялись, не обращая внимания на назревающий спор. Нужно было срочно уйти от конфликта. Не в характере Пересвета ругаться с малышами, да и вообще он ругань не любил, предпочитая уходить по-английски или сглаживать углы в неприятных разговорах нейтральными темами. Руки сами собой взметнулись в примирительном жесте:
– Парень, не горячись. Я на драку не напрашиваюсь. Ты всё неправильно понял. Дайте мне собрать яйца и уйти. Хорошо?
Отсмеявшись, дети утёрли слёзы и кивнули своему крупному неприветливому другу. Мальчик злобно посмотрел в глаза наглому дядьке и разжал готовые к бою кулаки.
– Ой, дя-ядь, молвишь что худое о Руси-матушке, схлопочешь у меня! Я, поди, не хуже мамки Лешека вдарить могу.
– Верю, верю, демонстрировать не стоит, – мягко ответил Пересвет. – Торжественно клянусь не говорить больше крамольных слов о Росс…Руси.
– Клянут токмо ведьмаки, али навьи дети. Мне и слова хватит.
Мальчик с недоверием глянул на Пересвета, вздёрнул широкий подбородок, развернулся и скрылся за спинами друзей. Это не походило на мирный договор, однако запределец успокоился. Лешек обратился к нему снова:
– Мы тут с ними поиграем, – он небрежно махнул в сторону цыплят, что с аппетитом доедали червяков, – а ты ступай, собирай яйца, ежели кто ужо не собрал.
Серьёзный вид и вкрадчивые слова Лешека повеселили запредельца, но он скрыл едва заметную улыбку от глаз ребят, держа в памяти намерения крупного мальчика по имени Давило. Тимур и его команда, подметил он, окинув компанию снисходительным взглядом. Дети принялись играть с цыплятами. Среди желторотиков тоже бегал, выпячивая вперёд пушистую грудку, командир, а за ним чуть подросший крикливый друг.
Наконец Пересвет вспомнил о своей цели. Блеяние, хрюканье и другие, привычные для сельской местности звуки, стали громче, стоило ему войти внутрь загона и прикрыть за собой деревянную калитку. Скот требовал корм. Животные пошли на Пересвета, разражаясь какофонией пронзительных звуков. Голод подталкивал к корзине: она была пуста, но скотинке это не мешало вплотную обступить человека. Длинные вонючие языки лизали сжатые на корзине руки, мокрые носы тыкались в ароматную плетёную лозу, выискивая съестное. Пересвет опустил голову и увидел, что по сапогам, как по газону, ходят и квохчат жирные курицы. Нервы сдали:
– Да нет у меня ничего! Отвяжитесь!
Он поднял корзину высоко над головой и терпеливо ждал, когда разношёрстная толпа зверья отступит. По ногам продолжали нещадно топтаться куриные лапки. Сжав челюсти, Пересвет ждал, обнюхиваемый и излизанный. Когда они уже поймут, что я не кормить их пришёл, вопрошал он, не в силах сделать и шага. Животные задрали головы вверх, требуя опустить корзину. Одну руку Пересвет опустил, а другая, которой держал пустую плетёнку, начала болеть. Определённо, войти сюда было плохой идеей, рассуждал он вместо того, чтобы искать выход из щекотливой ситуации. Напряжение в мышцах росло, рука походила за Пизанскую башню, медленно клонящуюся вниз. Мало того, после неудачной колки дров, она ещё и тряслась пуще прежнего.
– Сгиньте! Ну, пошли, пошли! – крикнул где-то рядом мальчишеский голос.
Пересвет насилу повернул голову и увидел, как Лешек гонит животных в другую часть загона. Он успел зайти за ограду, когда запредельца облепили незваные гости. Скотина на удивление быстро ретировалась к дальним жердям, не прекращая голосить. Мальчик с серьёзностью взрослого кивнул Пересвету, и тот на выдохе опустил руку, которая уже порядком занемела.
– Спасибо, ты меня спас.
– Негоже оставлять эдакого разиню в беде, – смешливо ответил Лешек. – Они ведь и сожрать могут, ежели оголодают.
– Правда? – голубые глаза в страхе метнулись к животным.
– Ха-ха-ха, дуботолк! На веру взял!
Задорный смех мальчика растворил напряжение Пересвета, и он тоже прыснул от своей глупости. Через силу напустив на себя серьёзный вид, Лешек вышел из загона и прикрыл за собой калитку. Запределец вернулся к своей прерванной миссии.
Стряхнув куриц с поршней, как тут величали сапоги, он рассмотрел соломенные гнёзда, возле которых они бродили. В нескольких лежало по паре яиц. Пересвет удивился их размеру: гораздо меньше тех, что в магазинах продают, больше похожи на перепелиные. Как у цесарки, вспомнил он недавнюю находку в одном из супермаркетов, но брать не стал, они раза в два дороже куриных.
Набрав достаточно яиц, Пересвет вышел из загона. Дети всё ещё играли, когда он перед ними появился. Ребяческое любопытство взяло верх. Две девочки подошли и заглянули в корзину. Лешек довольно ухмыльнулся, а его упитанный приятель презрительно хмыкнул.
– Энто он на пироги? – спросила русоволосая девочка лет пяти, повиснув на краю корзины и любуясь гладкими куриными яичками.
Её подружка ласково погладила труды наседок. Пересвет честно ответил:
– Понятия не имею. Сказал принести – я несу.
– Ляпота! – мальчишки подбежали и оттолкнули девочек, сами во все глаза рассматривая яйца.
Насмотревшись, они снова переключились на заботу о цыплятах. Пересвет отсалютовал Лешеку и пошёл обратно к избе. Мальчик, не разобрав жеста, лишь пожал плечами и вернулся к друзьям, которые бережно поглаживали желторотиков.
Масленичные гулянья продолжались, но пылу у деревенских поубавилось. Костёр безудержного веселья догорал; вместо треска из него доносились корявые голоса жителей Любозени. Как кота за хвост, недовольно подумал Пересвет, остыли бы уже. Среди отдельных кучек изрядно гульнувшего народа он так и не выцепил знакомых лиц. Шёл мимо дворов, слушал плавную мелодию дудочек и переливы гуслей, а в голове вертелись далёкие моменты солнечного лета, что он проводил у родителей матери.
И звуки, и запахи – всё напоминало детство. Бегали тогда с друзьями-дачниками по золотистым полям и радовались мрачной туче, что непременно приносила тёплые ливни и ветвистый неон молний, тянущихся до самой земли. А после дождя выходило солнце, обдавая мокрых мальчишек под одинокой берёзой своими горячими лучами. Приятно иногда окунуться с головой в прошлое…но не в прямом же смысле! Пересвет тряхнул головой, возвращаясь в реальность, и сам не заметил, как оказался перед избой волхва.
Возле неё ждали своего часа брошенный топор и кусок железа без ручки. У двери смирно сидел Волк, изучая тоскливым взглядом пустое крыльцо. Когда он заметил хозяина, то радостно завилял хвостом, двор огласил счастливый лай. Едва Пересвет ступил на крыльцо, его тощую грудь накрыли две мощные мохнатые лапы, а подбородок щекотнул ворсистый язык.
– Стой, Волчок, хватит, – сквозь приступ смеха отпихивал от себя пса хозяин. – Отстань! Сидеть, сидеть!
Но до радостной собаки приказы не доходили, и Волк продолжал неистово бросаться на единственного близкого здесь человека. Его запах был с первым хозяином, значит, он не может быть жестоким. Хозяин никогда не бил, заботился, кидал сахарные косточки. Этот, правда, пока не кормил, но по головке гладил. Ему точно можно доверять! Так скорее всего думал пёс, а то бы не лизался и за чужаком ходить бы точно не стал.
Кое-как усадив пса на место, Пересвет зашёл в скудную до мебели светлицу. Лицо обдало приятным жаром, в нос ударил умопомрачительный аромат блинчиков. Он впервые почувствовал себя дома, за праздничным столом, где звонко чокались бокалами шумные родственники, и не было ещё дрязг по поводу и без. Вновь отмахнув воспоминания, Пересвет окинул взглядом комнату – за столом чинно восседал старик, окуная сложенный вчетверо желтоватый блин в тягучий мёд. Его сухонькое плечо пустовало – Дарко куда-то улетел. Зато верный посох мирно лежал по левую сторону от старейшины. Не поворачивая головы к вошедшему, волхв с укоризной произнёс:
– Нерасторопный. Лукошко ставь на лавку, а сам поди за стол. Блины стынут.
Выполнив указания старика, Пересвет осведомился, где можно умыться и вымыть руки (всё-таки со зверьём общался). Торопливо налил воды в лохань и начал тереть ладони друг об друга. Вместо мыла Ведомир сказал использовать золу из печи. Пересвет наскрёб золы и развёл в воде. Зрелище хоть и неприятное – мутная серая жижа с чёрными крапинками, – зато руки отмыла в два счёта. Лицо в этом странном коктейле запределец мыть не осмелился, лишь сполоснул чистой водой.
Вылив грязную воду за порог, он сел напротив волхва. Тот уже с аппетитом поедал блины, макая их то в сметану, то в мёд, то смазывая топлёным сливочным маслом. Ведомир поднял глаза на гостя и тряхнул рукой с угощением в сторону большой глиняной тарелки. От высокой стопки блинчиков поднимался белёсый дымок и шёл такой аромат, что у Пересвета вот-вот потекли бы слюни. Без вопросов он схватил верхний и пробежался глазами по тарам с начинкой: на глаза попался дикий мёд с вкраплениями лесного мусора. Макнул блин в янтарную сладость. Чересчур довольно запределец улыбнулся, разжёвывая нежное тесто. От волхва эта улыбка не ушла, и он с ухмылкой спросил:
– Что, ладные блиночки у меня днесь вышли?
С набитым ртом отвечать невежливо, поэтому Пересвет только твёрдо кивнул. Следующими в ход пошли блины с остальными топпингами, как бы он назвал их, будучи сейчас в любимой кафешке. Угощения от старика не шли ни в какое сравнение с той подошвой, которую за бешеные деньги подавали на столы официанты столичных ресторанов, гордо называя её блинами, да ещё часто с приставкой «нежные», «воздушные», и тому подобное. Эти жирные желтоватые солнышки Пересвет мог сравнить разве что с мамиными или бабушкиными шедеврами деревенской кухни. Всё дело в любви, с которой готовишь, и, возможно, в ингредиентах, размышлял он, проглатывая очередной блин.
– Они замечательные! И как тебе это удалось? – спросил он волхва.
– Взял гороховую да пшеничную муку, маслица подбавил, мёда, яиц…и готово, – с удовольствием ответил старик. – Ты отвар пей, силы воротятся.
Ведомир придвинул к гостю полную кружку бурой жидкости. Пересвет доел блины, повёл над ней носом, пока очки не запотели, и отхлебнул. На вкус терпкий, горьковатый травяной чай. Пробовал он однажды такой в одной забегаловке, не пошло. Всё-таки кофе намного вкуснее. Жаль, его здесь нет.
– Благодарю, старче. Я с утра ничего не ел. И это были одни из лучших блинов в моей жизни!
– Да чего уж там…Подсобил ты мне с дровишками и яйцами. Как не угостить? Да и Комоедица днесь, Весеннее Равноденствие. Событие важное, отметить надобно. Теперича об яйцах…много набрал?
– Не очень. Меня, скажем так, отвлекли.
Волхв чему-то усмехнулся и глотнул чая.
– Прости меня, если успел чем-то обидеть, – вдруг вспомнил Пересвет давнюю традицию Прощёного воскресенья, без которой не обходилась ни одна Масленица и уж, тем более, ни одно застолье в этот праздничный день.
Ведомир бросил на него удивлённый взгляд и задумчиво погладил длинную бороду. Только теперь до запредельца дошло, что эта традиция появилась во времена христианства, а значит он выставил сейчас себя круглым дураком, который сидит и дожидается ответной фразы «Бог простит, и я прощаю».
– Я не из обидчивых, – ответил старейшина и тихо добавил: – якоже некоторые…, – а затем выразительно глянул в глаза запредельцу.
Когда с ужином было покончено, Пересвет спросил:
– Старче, ты почему весь праздник в избе просидел?
– Не сидел я. В угоду Роду обряды творил, люд от хлопот оберегал.
– Когда ж ты всё успел? – вытаращился на него запределец. – Я сегодня видел тебя только дома.
Волхв хитро на него глянул, и по морщинистому лицу скользнула усмешка:
– Зазря ль отсылал тебя?
Удивлённый Пересвет недоверчиво сказал:
– Нет…не может быть. И блины сварганить успел?
– Энто быстрёхонько, ежели знать как.
– Детишки были правы, хороший ты волхв. Мне бы так везде успевать, – мечтательно высказался гость. – На прошлой неделе на работу опоздал, сплю долго. А всё потому что ночи напролёт этой самой работой и занимаюсь, лишь бы начальство было довольно.
Он поморщился, вспоминая, как нахваливал его директор и как лебезили перед ним молодые сотрудники – те ещё бездельники. Спихивали на него часть своей работы. Ведомир дал совет:
– Отвар пей. Он целебный, дарует бодрость духа после одного глотка.
– У нас свой целебный отвар есть. Называется кофе. После него в сон меньше тянет.
– Слово-то какое диковинное…, – задумчиво покачал головой старик.
– Мы отвлеклись, – Пересвет обхватил ладонями кружку и сосредоточенно посмотрел на Ведомира. – Ответь мне честно, старче, как домой вернуться? Может быть, есть какой-нибудь тайный ход, тоннель или, на худой конец, яма?
Тот замешкался – явно раздумывал, говорить или нет. Но в глазах гостя он увидел решимость, желание скорее найти выход и убраться из древнего заточения. Волхв, скрепя сердце, заговорил:
– В денницу ступай к избе, что на отшибе стоит. Посолонь деревни иди, не упустишь. В избе той балий, травник наш обитает. К нему по обыкновению запредельцы хаживали, а после исчезали. Ведаю, Пересвет, об доброте твоей. Нет мочи пускать тебя незнамо куда…
– Вполне возможно, что это мой единственный шанс найти дорогу домой. Не отнимай его у меня, прошу, – из-под очков на старика взирали голубые глаза, полные надежды. – И объясни маршрут. Я не понял ни слова.
Старик тяжко вздохнул, смерил гостя печальным взглядом и попытался донести свою мысль как можно яснее:
– Як кочет горланить станет, а светило взойдёт над Кудесьем, так и выходи. Застанешь его. Он под денницей уходит, травы да коренья собирать. После мне справься, об чём толковали.
– Понял. На заре выйти, искать крайнюю избу. Спасибо тебе за всё, Ведомир. Блины твои я не забуду. Куда спать отправишь?
Ведомир возмущённо вскинул кустистые брови и поджал сухие губы. Одним жестом раскрытой ладони он указал на пустующую широкую лавку напротив каменного очага. Взгляд его был строг и суров, как у родителя после школьного собрания.
– Вздумал уйти, не попрощавшись? – серые очи сверкнули обидой. – Пробудить тебя сам возьмусь, до порога хоть провожу.
В это его взгляде Пересвет считал беспокойство за человека, которого успел приютить. Гости для старика были редкостью, но если и были, то становились неотъемлемой частью мирских забот. И запределец впервые задумался, насколько, стало быть, ему больно отпускать их туда, не знаю куда. А что он испытывал, когда те не возвращались, и подумать страшно. Пересвету стало вдруг стыдно.
Тлеющие головешки затрещали. До слуха долетел протяжный тоскующий вой.
– Волки небось…, – безразлично бросил старик, покосившись на дверь. – Аль собаки здешние.
– Я не уйду, – громко сказал Пересвет и добавил чуть тише, вперив взгляд в очаг, – не попрощавшись.
В один миг лицо старого кудесника переменилось: помягчал суровый взгляд, разгладились морщины на лбу, а губы изогнулись в едва заметной улыбке. Пересвета сейчас забеспокоил другой, более насущный вопрос. Он с тревогой посмотрел на предложенную лавку и спросил, не отрывая от неё глаз:
– У тебя, случайно, кровати гостевой нет? Мне бы матрас с пуховым одеялом…
– Чего-й? Нетути, Пересвет. Окромя лавок об лежанках иных не слыхали. Ляг, набирайся сил.
Его успокаивающий голос теперь будто принадлежал не старцу, а мужчине средних лет с неплохим баритоном. От него Пересвета клонило в сон, веки сами собой начали слипаться. Но он забрался пальцами под очки и потёр глаза, а после глянул на неприбранный стол.
– Не время ещё. Давай помогу с посудой.
– Ляг, управлюсь я. Будешь упрямиться – осерчаю. И пса твоего покормлю.
Твёрдость в немного скрипучем голосе волхва не оставила запредельцу выбора. Пересвет неохотно подошёл к лавке и почувствовал, что от печи исходит тепло, как от пухового одеяла. С таким-то обогревателем можно и расслабиться, к тому же лавка застелена шкурами диких зверей, должна быть хоть немного мягче дерева. Он медленно прилёг, прямо в одежде и поршнях. После всех злоключений ему не хотелось больше оставаться нагим.
Лавка оказалась неудобной и твёрдой, как и думал Пересвет. Одно хорошо – мягкие шкуры сглаживали впечатление. Он лёг на бок, лицом к хлопочущему над тарелками волхву, и бережно провёл рукой по гладкому меху. Очки пришлось снять – положил их на пол, под лавку, и закрыл глаза. Раньше об этом было некогда задумываться, но сейчас успел припомнить, что без особого труда может угадать смысл большинства неизвестных ему старославянских слов. И сломанный переводчик, которым его, якобы, одарили боги, вряд ли к этому причастен. Но усталость брала своё: день выдался фантастическим, в прямом смысле, поэтому Пересвет, так и не додумав, провалился в глубокий сон без сновидений.
Отдых прервала резкая боль в боку. Непривыкшему спать на деревяшке городскому жителю помяло все, обтянутые тонкой кожей, кости. Чёртова лавка, мелькнула первая мысль в туманной после сна голове. Тело окутывали густые облака тепла. Нет, жара. Пересвет ощутил, как со лба катятся капли пота и понял, что печь извергает в несколько раз больше огня, чем вечером. «Странно, уже утро или волхв ещё не спит? – подумал он, с трудом разлепляя отёкшие веки, – дровишек, что ли, подкинул?» Глаза приоткрылись, привыкая к манящему свету очага. Оставив незаметные щёлки вместо широко распахнутых в полумраке очей, Пересвет старался различить предметы. С его близорукостью увидеть что-то дальше собственного носа становилось нелёгкой задачей.
И всё же он увидел.
Мерно потрескивали в печи дрова, освещая комнату, насколько было возможно. Потолок покрывал толстый слой копоти. Пересвет глянул на стол: за ним в дальнем углу зашевелилась чёрная тень. Кровь застыла в жилах запредельца. Секунду спустя тень шаркающей походкой обогнула стол, мягкий свет очага выхватил из мрака угрюмое лицо Ведомира. Несмотря на жар от огня, вдоль позвоночника Пересвета пробежал неприятный холодок.
Черты старческого лица размывались полутьмой, но этого хватало, чтобы понять, какое на нём выражение. Волхв подошёл к лавке гостя и навис над ним, как будто рассматривая. Пересвет уже хотел было совсем закрыть глаза, дабы не быть обнаруженным, но старик вдруг выпрямился, развернулся и зашаркал к печи. Непонятная ситуация полностью смахнула остатки туманящего разум сна.
На левой руке старик держал тарелку с давно остывшими блинами, а в правой сжимал какой-то небольшой предмет. Убедившись, что постоялец спит, он встал на колени перед открытым пламенем и поставил тарелку на пол. Красно-рыжие языки дрогнули, к потолку взметнулись жёлтые искры и мигом исчезли. Волхв выбросил вперёд зажатый кулак: рука остановилась прямо над очагом. Языки пламени лизали тонкую кожу. Пересвет было трепыхнулся, собираясь вскочить со своего неудобного ложа, но старик и бровью не повёл. Лицо его осталось сосредоточенным, словно рука не висела над отрытым огнём, а спокойно лежала на коленях. Тогда запределец с любопытством и тревогой продолжил взирать на действо у каменной печи.
Ведомир разжал кулак: на ладони покоилась небольшая деревяшка непонятной формы. С такого расстояния её и зоркий глаз разглядеть не смог бы, подумал Пересвет. Между тем старик вгляделся в огонь и, нахмурив брови, заговорил полушёпотом:
– Гой еси, Велесе! Слава тебе, благий, многомудрый, ведающий наказатель! Аз требу принёс, дивий аркуда. Чаю подмоги твоей, еже лихое выйдет. Не мя ради, гостя мово. Укажи перстом своим ему верную стезю, не дозволь живота гонезе, истаяти младую душу, полонить супостату, да на лесть повестись. Зрак твой болого Пересвету сулит, так окропи его благодатью своей. Рачение моё ведаешь, ибо аз есмь твой в Яви наследок. Направь Пересвета. Слава тебе, Велесе, в Нави, Яви да Прави!
Из сказанного запределец понял не многое, но одно ему было совершенно ясно – старик прочитал молитву здешним богам, за него, почти незнакомого мужчину. Благодарить ещё раз глупо, ведь тогда раскроется, что он всё видел, а ритуал, судя по всему, секретный. Деревяшка в руке волхва вдруг засияла – зеленоватые лучики разошлись во все стороны, добавляя комнате света.
Ведомир довольно улыбнулся и, как только свечение угасло, зажал деревяшку в ладони, убрав руку от пламени. Он взял тарелку с блинами и высыпал содержимое прямо в костёр, буднично взирая на то, как огонь медленно пожирает масляные гостинцы.
Cтрого соблюдая ведомые лишь ему ритуалы, старик поставил тарелку на стол и вернулся к Пересвету. Тот успел крепко закрыть глаза. Оставалось лишь слушать. Волхв осторожно положил вещицу, которую заговаривал, на лавку возле лица гостя. После всех своих загадочных действий Ведомир пошаркал к тому углу, где находилось его спальное место. Когда из дальней стороны комнаты послышалось мерное сопение, Пересвет решился открыть глаза и взглянуть на чудесную вещь. Перед носом лежала небольшая лапа медведя из приятно пахнущего дерева, а на ней отливал изумрудным светом таинственный знак в форме перевёрнутой буквы «А». Вещица с дырочкой для верёвки: талисман на удачу, решил Пересвет. С чувством невысказанной благодарности он опять провалился в сон. До утра его уже ничто не побеспокоило.
– Вставай, засоня! Денницу упустишь, – прогремел над ухом бодрый старческий голос.
Пересвет лениво открыл глаза, несколько раз моргнул, и потёр липкие веки. Облизнул сухие губы – лицо будто морской водой облили: липкое и солёное после жаркой ночки. В избе царил полумрак, где-то возле ног запредельца догорал очаг, и лишь из дверных щелей били первые робкие лучи восходящего солнца.
– Добре, Пересвет, – сказал волхв, гремя посудой. – Я блины стылые погрел, заварил травки для бодрости. Как отведаем, пущу к знахарю.
Вспомнив события ночи, Пересвет глянул на лавку: талисман лежал там, где его оставил старик. Но чудная вещица больше не светилась.
– Что это? – заспанным голосом спросил он у хозяина дома.
Поняв, куда смотрит гость, Ведомир без колебаний ответил:
– Велесова печать, оберег. В дар тебе от меня, на долгую память.
– Спасибо…Его на шею надевать?
– Твоя правда. На столе верёвка лежит, вдень да на выю повесь.
Кое-как поднявшись с невыносимо жёсткой лавки и тёплых шкур, Пересвет потёр напрочь отлёжанный бок. Скривился. Взяв подарок, он подошёл к столу и продел верёвку в дырочку, завязал крепкий узелок, а затем повесил оберег на грудь. Ему вдруг показалось, что лапа снова засветилась изумрудным светом, но когда он повертел кулон, понял, что в руке обычная резная деревяшка. Наверное, привиделось спросонья, размышлял он о ночном свечении. Всё ещё не верил в россказни о колдовстве.
Волхв между тем удовлетворённо качнул головой, присаживаясь за накрытый стол. Надев спрятанные под лавкой очки и умывшись, Пересвет присоединился к нему. Позавтракали тёплыми блинами и чрезмерно горьким отваром, но скорее отравой, мысленно усмехнулся запределец. Больше всего на свете он желал сейчас оказаться в любимом кафе и выпить чашечку ароматного бодрящего американо. Совсем скоро его желание должно было исполниться.
После трапезы волхв отворил дверь, пропуская гостя вперёд. На пороге уже вилял хвостом готовый к путешествию Волк.
– Прес тебе куделе, Пересвет, – промолвил Ведомир, выставив навершие посоха в нужную гостю сторону. Наверное, старик пожелал удачи. Верный Дарко сидел на плече хозяина: в глазах его уже не сверкала ярость, а тускло светилась грусть. Он пару раз ухнул, словно на прощание. Пересвет кивнул на птицу.
– Я его вечером не видел.
– Дарко на ночной лов летал. Совам особый корм требен.
– М-м-м, – промычал запределец и осторожно потянулся к нему.
Пернатую голову накрыла тёплая людская ладонь. Дарко не клевался, только довольно прикрыл жёлтые глазищи. Кажется, ему нравится, когда его гладят. Ведомир смотрел на это всё, кажется, с недоумением. Вряд ли пернатый часто даёт себя трогать посторонним.
Милую сцену прервал призывный лай Волка. Пересвет ещё раз поблагодарил хозяина за гостеприимство и вместе с псом отправился по указанной дороге. Жители деревни ещё не отошли от широких гуляний, поэтому на улице было пусто. Как пришёл, так и уйду один, усмехнулся про себя Пересвет, шагая вдоль дороги. Ему было непривычно видеть дома, похожие на сараи, но время диктовало свои условия. Раньше ему казалось, что Русь всегда была такой, как описывал её великий Пушкин, величавой и яркой. С дубами, котами и русалками. Ан нет, дремучие века в корни отличались от старых сказок. К тому же, если старик не солгал, здесь существовала магия, а боги жили рядом с простым народом. Но за день ничего особенного он так и не заметил. Кроме одного. Он тронул оберег, который болтался на груди. Только петушиный крик и звуки скота нарушали тишину спящей деревни, возвещая о приходе первого весеннего утра.
Довольно быстро Пересвет оказался на отшибе. Его встретил покосившийся дом, ещё более убогий и ветхий, чем другие. Дверь вот-вот упадёт и откроет солнцу тёмное затхлое нутро искомой постройки, да и крыльцо того и гляди утонет в рыхлой земле, и утянет за собой изувеченные временем прогнившие брёвна. Смотреть страшно, подумал запределец, с опаской приближаясь к избе. Пёс за ним идти не стал – собаки порой умнее хозяев, – а только сел у опрятного домика возле загона, по которому бродили бесстрашные кошки.
Оглянувшись на деревню, Пересвет нервно сглотнул и с особой осторожностью постучал в дверь, чтобы та ненароком не отвалилась. За ней послышались торопливые шаги. В следующую минуту на пороге появился невысокий поджарый мужчина средних лет. Русые волосы спускаются кудрями до плеч, голова охвачена металлическим обручем. Одет как все – ни беднее, ни богаче. На поясе болтаются разные холщевые мешочки, от которых идёт ядрёный аромат жухлых трав. Грудь его украшают несколько амулетов: один в виде ромба с заключёнными внутри стрелами, другой напоминает солярный символ с ответвлениями по типу ключа, а третий – четырёхлопастный. Все деревянные, но только последний крашеный, бело-лиловый.
Его гладкое, щекастое лицо с короткой бородкой, не походило на лицо изголодавшегося отшельника, живущего особняком. Да и в карих глазах плясал огонёк радушия. Мужчина ярко улыбнулся:
– Добре, молодец! Ты заходи, не топчись на пороге.
Приглашающим жестом травник впустил гостя в свою скромную обитель. Внутри Пересвет ожидал увидеть беспорядок и кучу мусора, но там на удивление оказалось весьма опрятно. В углу трещал догорающий очаг, неподалёку от него стояла широкая лавка, а у противоположной стены две узкие. И, что ещё более удивительно – ни одной звериной шкуры. Вместо полноценного стола посреди комнаты массивный деревянный столик, без стульев или табурета. Как за ним сидеть – вопрос открытый. И, разумеется, по всему дому развешаны и разбросаны травяные веники.
Только Пересвет вошёл, как в нос ударил букет ароматов сушёной зелени. Но эти запахи были ему приятны. На низком столе лежал пустой полотняный мешок. Травник подошёл, взял его и доброжелательно спросил раннего гостя:
– Чей будешь? Зачем пожаловал? Не серчай, что с порога расспросы веду, токмо в Кудесье я собрался, коренья требны для лечебных отваров.
– Меня Ведомир об этом предупреждал. Чтобы тебя дома застать, я с утра и заявился. Извини. Меня Пересветом зовут, я запределец.
Травник удивлённо выгнул бровь, а после улыбнулся ещё шире:
– Ух, хитромудр! Вечно себе гостей по ту сторону находит. Лихо ему одному-то в избе сидеть, – он подошёл к запредельцу и, положив руку на сердце, склонил перед ним голову. – Благиня, знахарь Любозенский.
Пересвет всплеснул руками и затараторил:
– Очень, очень приятно! А теперь подними голову, я не думаю, что достоин таких почестей.
– Парень, я к каждой божьей твари с уважением, – выпрямившись, весело ответил Благиня.
– Мне казалось, знахари седые старцы, вроде Ведомира. А тут ты, вполне себе молодой.
Под изучающим взглядом гостя травник счёл нужным пояснить:
– Твоя правда. Токмо ежели есть у человека к травничеству способность, он и отроком лечить будет. Со мной в лес пойдёшь – там и побаем.
Пересвет кивнул, и вместе они вышли из деревни. За воротами встречал дремучий лес. Сквозь голые ветки деревьев пробивались тёплые весенние лучи, озаряя лица спутников. Они подошли к мощному старому дереву. Благиня мягко улыбнулся, поклонился могучему мудрецу, вытащил из-за пояса небольшой нож по типу перочинного, и принялся срезать толстую надтреснутую кору цвета опавшей листвы.
– Зачем кланяться дереву? – не удержался Пересвет, глядя на то, как методично травник срезает и складывает кору в мешок.
Благиня ему невозмутимо ответил, не прерывая своего занятия:
– Живые они…былинки, деревца, кустики. Егда кору режешь, надобно прощения испросить у древа, кабы обиды не держало. Осинушку и дуб днесь тревожить будем.
– И говорить умеют? – ляпнул вслух Пересвет, задрав голову к качнувшимся на ветру голым веткам.
Травник не сдержал едкий смешок:
– Кабы так, и перстом бы их не тронул. Эко крику наделают! Срамно тварей Рода губить.
– Да, что-то я сглупил, – смутился Пересвет и тронул прядь светлых волос, что покоилась у него на груди. – Так, может, перейдём к делу?
– Молви, чего хотел.
– Спросить…
Лицо Благини вдруг потемнело, улыбка исчезла с приветливого лица. Травник сжал в руке мешок, как-то натянуто улыбнулся Пересвету, и прошёл к дереву, что стояло неподалёку.
– Куда запредельцы ушли? Ведомир сказал, что ты последний, кто их видел…
Травник бросил своё занятие, развернулся всем телом к Пересвету. Нож блеснул в лучах взошедшего солнца и тут же скрылся за широким поясом.
– Хаживали ко мне люди из грядущих времён. Требно им было воротиться домой, стезю сыскать, – в глазах Благини застыла горечь и вина. – Я в Любозени один знаю, куда путь держать надобно.
– Куда? Только не говори, что туда, не знаю куда.
Помедлив, травник ответил:
– На остров Буян, к пристанищу богов наших.
– Буян? Тот самый, о котором Пушкин писал? – вскинул брови Пересвет.
– Энто ещё кто таков?
– Забудь, – отрезал он и тотчас перевёл тему. – И как попасть на остров? У тебя карта есть?
Благиня покачал головой:
– Нетути. Знавал я многих хоробрых молодцев, что сыскать его уходили. И ни один не воротился. Буян остров большой, дивный. Кудеса там на каждом шагу.
– Получается…ты бывал на Буяне?
Благиня повеселел, вынул ножичек и принялся за второй ствол:
– А то, как же! Бывал. Волхв я бывший. Как скитаться устал – осел в Любозени. Тута свой волхв есть, помудрее меня будет, вона я и заделался травником.
– Ого! – Пересвет посмотрел на мужчину с уважением. Но в, казалось бы, его весёлых глазах отразилась застарелая, как ржавчина на металле, печаль.
