Лина Серебрякова
Избегнув чар Сократа…
– Ты счастлива?
– Насколько возможно. Это непросто, веришь?
– Он живет неподалеку?
– Он хочет сдавать свою квартиру, чтобы помогать нам.
– Кем он работает?
– Преподаватель, доцент. Зарплата никакая.
– Главное, что она его приняла.
– Еще бы, еще бы… Кого и благодарить, не знаю. – Марина подумала о чем-то, поправила легкий прозрачный шарф и усмехнулась. – Так-то, Аннета-цвет. А ты, гляжу, все хорошеешь.
Они шли, две взрослые, хорошо одетые женщины, по осенним дорожкам сквера, как обычно, вслед за детьми. Третьеклассница Тася что-то объясняла шестилетке Проше, который уже хлебнул школьных порядков и не желал им подчиняться.
– Не хочу спать! Зачем меня заставляют?
– Иначе будешь недисциплинированным. Надо спать и все.
"Надо и все" – вздохнула Аннета.
– Слушай, Марина, – решилась она. – Мой Учитель устраивает публичную лекцию для всех желающих. Не отважишься ли ты узнать, чем я увлечена вот уже третий год?
– Кир будет?
– Разве его поймаешь?
– О чем пойдет речь?
– Не имею представления. Но за необычность темы ручаюсь.
– Я поговорю Олегом. Вход платный?
– Для вас по пригласительным.
– Договорились.
В назначенный день зал кинотеатра был полон. Аннета, в синем платье, в серьгах и браслетах, едва успевала продавать билеты и отсчитывать сдачу, вместе с нею этим же занимались еще несколько человек под охраной Боба и других мужчин.
В зрительном зале шла речь о принципах жизнестроительства и нравственных законах Космоса. Потом В-нс совершил вместе с присутствующими космическое путешествие, все ощутили полет, а кто мог "видеть", увидели много необычного. Несмотря на многолюдие, жарко не было, в зале сквозила легкая свежесть с цветочным ароматом. Шутки, анекдоты, притчи, по обыкновению, так и сыпались со сцены, было умно и необычно.
– Вам всем повезло, что вы встретили меня, своего Учителя, – сказал в самом конце В-нс. – Теперь у вас начнется новая жизнь.
Лица людей вытянулись. С разных мест поднялись и потянулись к выходу слушатели. Аннета побежала в вестибюль.
– Почему вы уходите? – кинулась к молодому военному.
– Я не впервые на таких лекциях и каждый раз меня собираются спасать. Если бы не эти слова, я бы поверил, но теперь вижу его игру.
Лекция закончилась. Не все ощутили лишнюю ноту, несколько человек, в основном, женщины, взволнованные, с горящими лицами, окружили Аннету.
– Где, где происходят ваши занятия? Ах, какой человек! Он – есть? Он – Бог? Он все может?
– Трудно быть Богом, – ответила она словами Стругацких.
Ей было грустно. Через месяц-другой эти люди, устрашенные, сбитые с толку, будут жаться к ногам В-нса в надежде на спасение, или же хлопнут дверью, потерянные, с болезненным смятением в душе. Решится ли хоть кто-нибудь взять на себя труд собственного развития, со-бытиё с В-нсом, воспользоваться редкостными шансами?
Обратно ехали втроем. Олег молчал. Видно было, что он обдумывает встречу. Марину насторожила бледность лица В-нса, не соответствующая его посылкам, что от всех болезней можно избавиться путем глубоких и честных нравственных разборов.
– Врачу – исцелися сам, – произнесла она с твердостью. – Я могу представить, что занятия ваши полезны для гибкости, но эти "отработки"… согласись, на редкого смельчака.
– Еще бы, – кивнула Аннета.
Между тем, эти отработки уже приносили ей драгоценные плоды. На днях она встретила и почувствовала сразу двух "белых" людей. Старичка с разбитыми, грязно-подклеенными очками, бедноватого, с которым разговорилась легко-легко, легчайше! Вот оно "как"! И в магазине старушку – маленькую, с лицом морщинистым, как печеное яблоко.
– Дочка, какие цены, дочка! – а у самой глаза голубые-голубые, что незабудки!
Как-то выскажется Олег?
– В общем, так, – начал он, когда они уже шли по цветным от листьев дорожкам сквера. – Этот человек производит столь грандиозное впечатление, что я бы никому не советовал, очертя голову, сближаться с ним. Только и только тем, кто, действительно, способен работать с его разработками.
– Я согласна с тобой, – прижалась Марина.
– И другое, менее существенное – его почти дудаевская жесткость. "Что не поняли – забудьте, за неисполнение – наказание". "Аутос эфе" – сам сказал, – проговорил Олег и добавил после молчания. – Люди умнее своих мудрецов, хотя и не верят этому. Побеседуем, Аннета?
– Не сейчас, Олег. Извините.
Минула осень и часть зимы.
– Проша, – поторапливала Тася. – Скорее бери лыжи. Мы идем в дальний парк на праздник Чистого снега.
Снегу в парке было много, а денек стоял хоть и солнечный, да студеный. Здесь, в заснеженной чаще, куда шум города почти не достигал, было тихо и снежно, как в настоящем лесу.
– Зимние праздники – самые прикольные, – сказал Проша.
Он давно уже был школьником и многое знал.
– Конечно, – отвечала Тася. – Как раз сегодня последний день. Сейчас придем на поляну, там большая елка и общий праздник.
Вдруг над деревьями яркой тряпочкой мелькнула и упала в снег какая-то птица. Разумеется, Тася тут же оказалась возле нее.
Перед нею лежал крупный зеленый попугай. Чудеса! Откуда он взялся на таком холоде? Вылетел, должно быть, из теплой квартиры, доверчивый житель тропиков!
Всю обратную дорогу он отогревался под тасиной курткой. Скребся лапами, ворочался, клевался. Дома закрыл глаза и затих. Не ел, не пил, сидел, нахохлившись.
– Ешь, ешь, попугайчик, миленький. Ешь, выздоравливай.
И понемногу здоровье вернулось к нему. Как шелковые, залоснились его зеленые и желтые перья, он приосанился и горделиво заскрипел.
– Ката-Рика, Ката-Рика, тут-тут-тут.
На радостях Тася даже подпрыгнула и хлопнула в ладоши.
– Тебя зовут Ката-Рика? Вот так имя! Краська, ты слышишь?
–"Краська, ты слышишь?"– повторил попугай.
Огромный котище так и замер на месте.
–"Краська, ты слышишь? Краська, Краська!"
Прижав уши, кот побежал из комнаты. Зеленые с насечками глаза его затравлено блеснули в темноте коридора. Отсидевшись, он проникся безграничным почтением к обитателю старой клетки.
Хорошо жить на белом свете! Расти, умнеть, дружить с ребятами! А если еще и помогаешь кому-то, то и вовсе замечательно!
Теперь попугай болтал безумолку. Все подряд, неразборчивой скороговоркой. Видно, прежний хозяин не баловал его беседой. Зато стоило щелкнуть дверному замку, как он беспокойно ерошил перья и сварливо осведомлялся: "Зачем пришел?" Сразу понятно, как встречали гостей в его прежнем доме! С легкостью перенимал он разные словечки у Таси и Проши, но с особенным удовольствием дразнил кота.
–"Краська, ты слышишь? Крася, стыдись. Крася, Крася!"
И кот метался по квартире с выпученными глазами, но мало-помалу начинал понимать, что все это лишь веселые примочки.
И каково после этого взять да расстаться? Но делать нечего. Объявления о находке уже расклеены по столбам. Невыносимы дни ожидания. С замиранием сердца подходила Тася к телефону, и каждый раз облегченно вздыхала. Не хозяин.
Звонила старушка, но ее интересовал говорящий ворон, а не попугай. Звонил мальчик, умолял взять в подарок красивого веселого щенка от его лайки. Зато другой мальчик в отчаянии спрашивал, не нашлась ли заодно и его такса? И Тася быстренько пристроила красивого веселого щенка к оставшемуся без друга мальчишке.
Хозяин так и не объявился. Ката-Рика остался у Таси. Без сомнения, он был доволен. Выяснилось, что он любит детей, позволяет тасиным друзьям касаться себя пальчиком сквозь частые прутья клетки. А Проше разрешалось даже просовывать руку в дверцу и гладить шелковистую грудку и странноватые зеленые перья. Хотя, сказать по совести, Проша слегка опасался его когтей, его толстого кривого клюва.
– Анечка! Обними меня.
– Рыцарь мой ненаглядный.
– Я скажу тебе на ушко то, о чем ты давно знаешь сама.
– Да, милый. Ты хочешь ребенка. Еще и еще.
– Что же делать, если у тебя так хорошо получился первый!
– Согласна. Но необходимо спросить у Проши. Иначе он может не принять сестру или брата. Будет целая драма. Мне это слишком известно.
– Впервые слышу!
– Тем не менее. Так говорили на курсах.
– Не слабо. Что еще говорили на эту тему?
– Что ребенок должен сам попроситься в семью на высших уровнях, и что в семье должно быть не менее троих детей. Тогда они образуют свою детскую общность и позволяют родителям развиваться дальше.
– Все сходится. Мне давно снится маленькая рыженькая девочка.
– Ты прелесть, Кир!
На другой день Аннета присела перед сыном, завязывая ему шарф.
– Как твои дела, сыночек?
– Супер, мамочка. Только вот…
– Что стряслось? Почему глазки красные?
– У Таси теперь есть настоящий попугай. Просто чумовой. Его зовут Ката-Рика. И Краська у Таси. А у меня никого. Даже мухи в этом году нет.
Аннета привлекла к себе и поцеловала готового к слезам мальчугана.
– Хочешь, у тебя будет братик или сестренка? Хочешь?
Мальчик молчал, думал.
– Я должен посоветоваться, – наконец, сказал он.
– С кем?!!
– С Тасей.
Аннета в растерянности смотрела на сына.
– Н-ну, посоветуйся.
– Я сейчас.
Через минуту разрешение было получено. Она, Тася, очень рада, что у них будет девочка или мальчик, это как-раз очень четко, потому что у Таси тоже будет братик или сестренка!
– Необыкновенно! – засмеялась Аннета, пряча лицо в ладони.
Замечательно жить на свете!
До сих пор Краська безотлучно сидел дома. Редко-редко его выносили погулять, но далеко не отпускали, боясь, как бы не угнали его уличные собаки или задиристые дворовые коты. Жалко, очень жалко было Тасе посвящать своего любимца в полную опасностей настоящую жизнь.
Сам же Краська так не считал. Он ощущал себя совсем взрослым, и с наступившей весной решительно потребовал свободы.
– Мяу-мяу-мяу, – басовито произнес он и для убедительности стал царапать когтями входную дверь.
Тасина мама улыбнулась.
– Пусти его, дочка. Теперь не удержишь.
Но Тася лишь оттащила кота подальше от коридора.
– Нет, нет! Ни за что! А если он пропадет?
– Уступи добром, не то худо будет.
– Ничего не будет, – заупрямилась Тася и заперла кота в лоджии. – Там тоже свежий воздух.
– Тогда не плачь, если он сбежит сам, – предупредила мама.
И точно. Краська сбежал. Прыгнул с высоты второго этажа, пролетел по воздуху, правя хвостом точно рулем, мягко приземлился на четыре лапы и исчез, стелясь по талому снегу.
Неизмеримо Тасино горе. Крася, Красенька, где ты, жив ли?
Напрасно подружки обшарили каждый уголок двора, чердака и подвала, напрасно Проша с друзьями опоясали следами байков чуть не всю округу – кот как в воду канул.
– Где он теперь, Ката-Рика? Забыл о нас или вовсе пропал?
И попугай озабоченно молчал, думал, соображал.
Возвратился беглец на десятый день. Грязный и тощий, весь покрытый славой и боевыми ранами. Особенно не повезло его правому уху, кончик которого так и остался в чьих-то зубах. Со всех ног бросился он к миске и ел, ел, вздрагивал, оглядывался и снова ел, ел. Наконец, насытился и привычно вскочил на диван.
– Ой, нет! – замахала руками Тася. – Сначала купаться.
И вымыла кота по всем правилам, теплой водой с мылом. Вот теперь ее котик снова похож на себя, снова чист, пушист и красив на загляденье.
Но что это? Что прошмыгнуло под ее пальцами? Что это снует в шелковистой шубке? Блохи. Верные спутники свободной жизни. Они поселились во множестве, он то и дело вскакивал, изгибался, цапая себя то за бок, то за хвост.
Ой-ой-ой… Вот так задача. Подумав, Тася подставила табурет, ища на полках ДДТ. Мама выводила им ос, свивших гнездо на балконе. Нашла. Обсыпала сопротивляющегося кота, завернула его в тряпку и… и опустила в квашню для теста, старую, еще бабушкину деревянную квашню, вынув оттуда разные пакеты. Под крышку.
– Посиди, посиди. Как только они выскочат, я тебя выпущу, а квашню чисто-начисто вымою и вытру.
Вот какое решение приняла Тася! И спокойно уселась за уроки.
Вскоре пришла с работы мама. Она просеяла муку, согрела молоко. Дочка давно просила напечь жаворонков с изюминками-глазами. И Олег тоже говорил, что семейный дом тогда "Дом" с большой буквы, когда в нем пахнет пирогами. "Не красна изба углами, а красна пирогами".
– Ополосни квашню, Тася.
В ответ ни звука.
– Тася!
Но Тася будто приросла к месту.
Не дождавшись, мама взялась за дело сама. Сняла крышку … и огромный кот с пеленкой поперек живота прыгнул ей на руки.
Что было потом, пересказывать нечего. Никогда еще не сердилась так тасина мама. Даже попугай словно очнулся от своих раздумий.
– Стыдись, Краська, стыдись, – вспомнил он свою дразнилку, – Краська, ты слышишь?
Но кот лишь дернул изорванным ухом и глубоко вздохнул, не просыпаясь. Повторное купание совсем сморило его. Он отрубился сразу и во сне ему снились его драки, его удалая жизнь.
В апреле в квартире Васиных раздался звонок междугородной. Оказалось, даже международной, из Швеции звонил Окаста Вехов.
– Аннета! Привет! Слышишь меня?
– Как из соседней квартиры, Окаста. Прекрасная связь. Как ты поживаешь? – она впопыхах соскочила на "ты", и так и продолжала. – Как семья, как работа?
– Все о`кей! Аннета… можешь ли ты мне помочь? Я в тупике, непонятно в чем, во мне свершается что-то ужасное. Понимаешь?
– Вполне.
– Верю. Можешь ли ты найти человека, чтобы я мог поговорить с ним? Русского, мудрого. Я на краю.
Аннета взглянула на календарь. Пятница.
– Я попытаюсь. Перезвони завтра.
– Но приехать смогу лишь в середине мая.
– Перезвони завтра. Там видно будет.
Вечером она подошла к освещенным окнам школы. В вестибюле села на скамеечку в ожидании В-нса. Вслушалась. Спокойна, сосредоточена. Давненько не приходила. И вдруг ощутила сожаление. Не увлеклась ли она так называемой "свободой", не есть ли это очередная ловушка?
Вопросы, вопросы.
По одному, по два пробегали знакомцы, бросали приветствия, уходили в зал.
Появился В-нс. Аннета вскочила, сложила рука в "намасте".
– Добрый вечер.
– О, какие редкие… редкости к нам пожаловали, – улыбнулся он.
– Редкие гости? – поправила она.
– Редкости, – прислушавшись, повторил он.
– У меня поручение, В-нс.
И кратко пересказала разговор с Окастой. В-нс вслушивался в ее речь, мышцы лица его тончайше подрагивали.
– Вот, я увидел его. Передайте, что я вышел в его пространство и иду навстречу. Пусть выходит и он. Проблема у него сложная, придется разбираться.
– Он в Швеции, и сможет прибыть в мае.
– Это несущественно. Работа уже началась.
– Благодарю вас. Я останусь на занятия, можно, В-нс? – спокойно спросила она.
– Только соберите себя, вы отклонились.
Она кивнула и сосредоточилась.
Занятия проходили несколько иначе, чем раньше. Беседы не было, говорил один В-нс, возражения не принимались, на Аннету посмотрели с удивлением, когда она по старой памяти вздернула руку для вопроса. Возросли нагрузки, сменились ключевые слова, появились новые люди, новые вдохновенные лица. Но оставались и прежние, богомольные, обожающие-уповающие, готовые до конца дней отсиживаться под зонтиком В-нса.
Перед внутренним взором Аннеты возникло кремнистое плоскогорье, тихо лежащее в косых лучах вечернего солнца, ряд древних арочных сооружений.
– Эти стройные аркады – мой дом. Мой дух.
Явственный цветочный аромат и дальний-дальний звук стали подтверждением.
И вдруг послышались необычные слова В-нса. Он говорил о том, что через месяц, одновременно с летним перерывом, он оставляет курсы, где полностью выполнил свое назначение, и дальнейшее его развитие едва ли будет связано с учительством.
Все молчали.
С тех пор, как Проша пошел в школу, хлопот его маме прибавилось. Учился он слабовато, гораздо хуже, чем ожидалось.
– Не огорчайтесь, – говорила учительница Аннете. – Он просто маленький упрямец. Все будет хорошо.
Вот и на этот раз его мама пошла на классное собрание. Надела шляпку с цветными перышками, взяла сумочку и перед уходом позвонила в соседнюю квартиру.
– Тасенька, – попросила она, – не сможешь ли ты посидеть у нас, пока Проша сделает математику? Как только он все решит, пусть идет гулять.
Тася с готовностью согласилась.
– Как раз у меня сочинение, – сказала она, любуясь цветными перышками. – Как раз я буду писать у вас.
– Вот и замечательно. Кстати, на верхней полочке лежат для вас конфеты. И пусть не забудет надеть куртку, погода ненадежная.
Сказано-сделано. Проша устроился на одном конце стола, Тася на другом.
"Сочинение"– вывела она на первой странице. "Случай из жизни". И задумалась. О чем писать? Живет себе и живет, без всяких случаев. Она глянула вверх. По хрусталикам люстры перебегали цветные лучики, а за окном из набухших почек яблони уже выглядывали краешки белых лепестков. Вздохнув, Тася старательно вывела на первой странице: "Однажды…" и вновь задумалась, наблюдая, как Проша быстро и небрежно пишет столбики примеров.
– Пиши, как следует, – строго предупредила она. – Не то заставлю переписывать.
– Не заставишь.
– Заставлю.
– Не имеешь права.
– Имею. Надо стараться.
За окном суетливо прыгали воробьи, садились на балкон голуби, а сочинение писать было по-прежнему не о чем.
Вдруг по столу с угла на угол скользнула тетрадка. Ударилась о тасину руку и, вертясь, закачалась на самом краю. Проша выскочил из-за стола и вспрыгнул на тахту.
– Ты куда? А уроки? – Тася держалась строго, как учительница.
– Я уже, – ответил он, подпрыгивая, и вдруг с легкостью сделал сальто вперед.
Тася растерялась. У нее дома это невозможно, неслыханно!
– Перестань! Шею сломаешь! Слезай! Пыль летит!
– Гоп-ля! – и второй оборот, сальто назад, получился так же легко, как первый.
Качнув головой, она перелистала его тетрадку.
– Тут одни примеры. А где задача?
– Там опечатка.
– В учебнике? – усомнилась Тася и, перегнувшись, прихватила книжку кончиками пальцев. – Где, которая?
– Девятьсот сорок девятая.
– Ну-ка? "Напишите шесть трехзначных чисел, используя цифры 3, 5, 7, и не повторяя ни одно из них". Как не повторяя? Совсем?
– Я говорил.
– Надо подумать.
– Не буду я второй раз думать!
– Даны цифры 3, 5, 7…
– Да ну…– Проша вновь запрыгал на тахте. – Три, пять, семь… пять, семь, три… Стой! Не говори ничего! – он замер. – Это в одном числе не повторяя, в одном числе, в одном числе, поняла? А то бы все захотели: 333, 555, 777. Ишь, какие!
– Видишь, – обрадовалась Тася, – ты же способный мальчик. Исправь почерк и станешь хорошистом, даже отличником, черепом.
Но он не слушал. Он быстро строчил в тетради 357, 375, 573, 537, 735, 753.
– Готово. Где конфеты?
– На верхней полочке где-то.
И они побежали на кухню.
Тася девочка рослая, но до верхней полочки не дотянуться и ей. Пришлось подставить табуретку.
– Есть? – угадал Проша по ее лицу.
Она спрыгнула на пол. В синем кулечке лежали маленькие шоколадки, каждая в яркой блестящей обертке.
– Прикольно, – проговорил Проша после третьей конфеты. – Но жвачки вкуснее.
– Сказал! Конфеты прикольнее жвачек.
– Ты что! Вкуснее жвачек только мороженое. Все, я наелся. Мне в отрыв пора.
– Счастливчик, – вздохнула Тася. – А мне весь вечер сидеть, сочинение писать.
– Вломно в четвертом классе учиться?
– Не очень. Вот только сочинение…
– А это что?
– Описать "Случай из жизни."
– Какой случай?
– Любой, какой хочешь.
Проша разочарован.
– Пф! Я бы написал.
– Ты?!!
– Я!
– Написал бы?
– Запросто.
– Ха-ха-ха.
– Спорим?
– Нос не дорос
– На что спорим?!! – закричал Проша.
Тася хитро улыбнулась.
– У меня дома лежат две пачки апельсиновой жвачки…
Проша кивнул. Ему нравилась именно апельсиновая жвачка.
– Иди на свое место и пиши, – с расстановкой объявила Тася, – Получится – одна пачка твоя. Не получится, – она умолкла на мгновенье, – заработаешь три щелчка в лоб, как хвастунишка. Согласен?
– Согласен! – и Проша бросился вот из кухни.
Тася насмешливо посмотрела ему вслед.
В комнате Проша остановился. Подумал, поморгал глазами, потом, обогнув стол, прочитал украдкой "Однажды…"
– Чур, стараться, – донеслось из кухни.
Он осторожно опустился на место. Встал, вновь сел, поджав под себя ноги. И задумался, глядя вверх, подергивая, как дедушка, светлый вихор над ухом. За окном по чистой голубизне летел маленький хрустальный самолетик, за ним тянулся сдвоенный след, словно белая лыжня.
Тася дожидалась на кухне. Вообще-то ей уже надоело быть у соседей. Хотелось домой, к Ката-Рике, Краське, но уговор дороже денег и спор есть спор. Подкравшись, она посмотрела в щелку двери. Почти лежа на столе, Проша увлеченно выводил слово за словом. Услыша ее, быстро прикрыл написанное ладонью.
– Не пора!
Она опять на кухне. Пустые фантики, смятые в кулаке, полетели в ведро, в узорном блюдечке блестели оставшиеся шоколадки. Конечно, она бы и так угостила его жвачкой, просто интересно, что-то он накалякает?
– Готово! – Проша двинул стулом.
– Неси сюда.
На отдельном листке, вырванном из тетради, кривоватым, но вполне сносным почерком было написано гораздо больше, чем обычно задают на дом младшеклассникам.
– "Однажды, – читала Тася, – мы с ребятами играли в кучу-малу. Там были Витька, Митька, Сашка, Олег и я. Еще был Ромка, но он бороться не захотел. А когда все упали и сделалась куча-мала, он разбежался и прыгнул сверху. И получилось, что он всех победил. Вот какой хитрец наш Ромка!"
Тася весело засмеялась.
– Отпад! Ну и Ромка! Я и не знала, что он такой. Ай да Проша! Ай да молодец!
Мальчик просиял. Тася еще раз прочитала сочинение.
– Я же говорила, что ты можешь прекрасно учиться. Как раз и почерк исправил и для мамы приятное сделал. Вот только ошибки: раз, два, пять, восемь ошибок. И буквы напропускал, и слова не дописал. Просто беда.
Проша побледнел.
– Дай сюда!
Но Тася проворно взметнула руку вверх.
– Не обижайся, Проша. Вы этого еще не проходили. "Сверху", например, пишется слитно, а "куча-мала" через черточку. Пойдем, получишь свой приз. Только куртку надень, мама твоя велела.
– Куртку? – повторил он странным голосом.
– Да, погода ненадежная.
Прежде чем уйти, Тася навела порядок в комнате. Оправила плед на тахте, расставила стулья, устроила на видное место сочинение. И довольная, направилась в прихожую, полагая, что Проша давно готов и ждет ее с нетерпением. Девочки любят, чтобы их немножечко ждали.
Однако, Проша не только не ждал ее, он и не оделся даже! Он горестно созерцал свою куртку, разложенную на велосипеде. А куртка эта…
– Ой! – вскрикнула Тася. – Ой, Проша! Ой, какой ужас!
Вся куртка – перёд, рукава, воротник – были безобразно заляпана чем-то мерзким и маслянистым.
– Ну и пусть, – со злостью произнес он. – Я не виноват, что они мажут деревья дегтем.
– А ты залез? – упавшим голосом спросила она.
– Я всегда залезаю.
– Ой-ой-ой! – запричитала Тася. – И совсем еще целая, и рукава еще длинные…
– Это старуха в девятого этажа намазала, – сказал Проша и противно передразнил. – "Мальчик, слезь с дерева! Девочка, сойди с травы!" Вот еще! Не буду я всех слушаться!
– Конечно, – сочувственно поддержала Тася, – или старик, что розы развел на месте песочницы. Да, это он, его даже собаки боятся.
– Не буду я всех бояться!
– Что же ты теперь? Дома сидеть будешь?
– Вот еще!
Он решительно шагнул к куртке, сунул руки в рукава. Но тут глаза его округлились и покраснели.
– Помоги мне, Тася, пожалуйста, а?
Девочка поспешно кивнула головой.
– Как раз я и сама хотела. Пойдем скорее, – и отступила, пропуская его вперед.
В ванной комнате, отстранившись на вытянутую руку, она принялась тереть его горячей мокрой губкой, обмакнутой в стиральный порошок. Проша покрылся теплой грязной пеной, в которой быстро истаяли излишки дегтя. Но не пятна. Пятна злорадно проступили на прежних местах, едва их обтерли тряпкой.
– Не получилось, – безнадежно вздохнула Тася.
Владелец куртки судил иначе. Приподнявшись на цыпочки, он залюбовался на себя в зеркало.
– Знаешь, Тася, на кого я похож? На десантника, точь-в-точь, зеленое с коричневым. Очень-очень похож.
Тася не улыбнулась. Перед нею была испорченная вещь и ничего больше.
– Твоя мама знает?
– Нет еще, – беспечно ответил он и независимым солдатским шагом направился к велосипеду. – Неси апельсиновые.
– Ты хоть обсушись.
– На скорости высохнет.
– Тогда сейчас.
Она отворила свою квартиру.
–"Зачем пришел?" – донесся скрипучий голос.
– Ката-Рика, привет! – засмеялся Проша и увидел и второго своего любимца, Краську.
Кот осторожно приблизился к порогу. Хвост его струился кверху, подрагивая, как дымовой столб, зеленые глаза вопросительно вскинулись на соседского мальчика, на его велосипед, украшенный цветными спиралями, прищепками и жужжалками. Изогнувшись, пышный хвост лег на пол. Краська уселся на коврик, так и не переступив порога.
Тася вернулась.
– Держи, – протянула она горделиво.
О, это был настоящий трофей, тускло-золотистая пачка с оранжевой, как солнце, апельсиновой звездой. Это была вполне достойная награда. И зажав ее в кулаке, Проша подпрыгнул и рубанул им по воздуху, точно футболист, забивший победный гол.
– Клёво! Оле-оле-оле-оле!
И покатил байк к лестнице.
– Счастливчик, – вновь вздохнула Тася, – а мне до вечера сидеть, случай придумывать.
– Напиши про кота, как он пропал, а мы искали. Или про Ката-Рику что-нибудь, – подал совет Проша и загремел колесами вниз по ступенькам.
– А что? – приостановилась Тася. – Конкретно. Правда-правда, конкретно.
Замок ее двери тихонько щелкнул, а минуту спустя снизу донесся гулкий хлопок входной двери. И все стихло.
В мае Окаста подъезжал с Аннетой к порогу школы. Вехов имел ухоженный европейский вид и растревоженные русские глаза. По дороге Аннета, как могла, подготовила его, свежего человека, к встрече и работе с таким явлением как В-нс.
В-нс не задержался. Вдвоем они отошли в угол школьного двора, присели на изогнутую светло-зеленую скамейку, и беседовали так долго, что группа выходила в теплый майский вечер на широкое школьное крыльцо, оглядывалась: не освободился ли В-нс?
Наконец, собеседники поднялись.
Назавтра Окаста приехал к друзьям с подарками. Эти подарки каждому члену семьи были красивы, практичны, имели высокое скандинавское качество, потому что подбирала их его супруга, душа которой, далекая от метаний Окасты, с готовностью приняла европейский образ жизни. Они сели на кухне. Поодаль, в комнате с открытой дверью, Проша рисовал в альбоме фломастерами. Обняв гостя, Кир опрокинул с ним за встречу по "маленькой" и умчался. Аннета разрезала пирог. Он был еще горячий, с румяной решеткой, в углублениях которой светилось абрикосовое варенье.
– Я бесконечно благодарен тебе, Аннета, – говорил Окаста. – Как ты нашла такого человека?
– Случайно. О чем вы говорили?
– Не могу передать личного; он просмотрел и меня, и мой род, сказав, что у меня врожденное умение работать. Но то, что он говорил о России, подняло мой дух. Он сказал, что Россия опережает в духовном развитии народы Европы и Америки, что наша страна еще в восьмом веке знала коммунизм, и сейчас стоит на перепутье: либо вернуться в тупиковый примитивный капитализм, откатившись на полторы тысячи лет назад, где застряли страны Запада, (уж мне ли не знать этого!), либо идти вперед, ведя за собою все человечество. Он сказал, что у России особое предназначение – восстановить утраченный когда-то "Золотой век" Земли. Во-от! Я предчувствовал это, и я счастлив. Где достать его книгу?
– Я тебе подарю. У меня две.
– Спасибо.
– Он взял что-то за свою работу?
– Разумеется. С тех пор, как изобретены деньги, вопрос о вознаграждении решается сам собой.
– А скажи, тебе бы не хотелось остаться в Москве и позаниматься у него?
– Зачем? Я загружен под завязку, и пока не отработаю, не появлюсь. А когда отработаю, кто знает, что за горизонты откроются? Дальше пойду сам.
– Браво, Окаста. К тому же через неделю он оставляет курсы.
– Что это означает?
Аннета вздохнула, отвела в душе всплеск сожаления.
– Не берясь объяснять поступки В-нса, могу лишь повторить за ним, что просветительская миссия его завершается, и он приступает к работе на высших уровнях, увы, недоступных для нас.
Окаста внимательно слушал.
– Кто он, вообще? По жизни?
– Трудно сказать, – Аннете было невесело. – Что он Сверхсовершенство – это ясно. Все, что он говорил нам на занятиях, со временем проявляется и насыщается еще большими смыслами. Для меня. Как и то, что его необъяснимое Существо внушает страх и безумные надежды обычным людям. Кем бы он ни был, кого бы не представлял – здесь, на Земле, он угряз в пещерном идолопоклонстве слушателей, стремящихся иметь его как защиту и спасение в земной юдоли.
Она прошлась до окна, отвела тюлевую занавеску, распахнула створки. Повеяло теплым майским утром. Ясно синело небо без единого облачка, как бывает только в мае, с яблоневых ветвей осыпались бледно-розовые цветы. Окаста следил. Вернулась, привычно прислонилась к выступу полочки.
– Он неустанно зовет ввысь, но здесь, где корни, булыжники, "лужи и грязь дорог" все вязнет страхе, отчаянии, эротике. Очистные сооружения слушателей забиты тиной старых прошивок, новые стекают поверху без отработки. Конечно, есть продвинутые ребята, не могут не быть, но без него иссякают и они.
Они помолчали.
– И другое, – Аннета, наконец-то, высказывалась перед своим человеком. – Трудно быть Богом вовсе не из-за жалости, как полагают фантасты, но по другим причинам. Во-первых, от него, светозарного, с его давлением светлоты – а это сокрушительная сила! – люди шарахаются в ощущении жгучей греховности и непереносимого самоуничижения, вроде неполноценности, лишающей всякой опоры внутри себя. Это мучительное страдание. За это и убить могут, не по злобе, но в стремлении избавиться от жуткого страха и уничтожающего духовного развала.
– Уж и могут?
– Слава Богу, нет. Но вспомни, Лука семь раз отмечает страх окружающих.
– Интересная мысль.
– И мало кто берется отработать самого себя, увидеть, что жизнь – это сильнейшее поле возможностей. Взлетных! Но куда там… Одновременно те, кто годами уповали и спасались в его щедрых лучах, еще выставят, как обманутые вкладчики, счет ему за несбывшиеся надежды, за потерянное время, за то, что ничему не научились. Каково светочу среди коптилок! И последнее. Оказывается, для общения со Сверх-совершенством необходима сложная система безопасности. Помнишь, как ты ушел один в тайгу?
– Было дело.
– Мог и пропасть в необъятном пространстве, не имей с собой карты и компаса. Здесь похоже. Чтобы не потерять себя в его присутствии, чтобы не перегорели твои предохранители, надо долго готовить себя, уровень за уровнем, под руководством продвинутых помощников. Но его приближенные засвечены им и не способны к самостоятельному развитию.
– Ты не преувеличиваешь?
– Хотелось бы.
Окаста посмотрел на часы. Его самолет вылетал после обеда, пора было прощаться.
– Что сказать тебе, Аннета, друг мой! Удивительна судьба с ее пересечениями. Мне понравились слова о том, что жизнь есть поле возможностей.
