Ольга Вечная
Веселый Роджер
Передо мной будущий победитель, никаких сомнений. Тощая девушка сидит полубоком, закрывает руками лицо. Кожа белая, густо напудренная. Заметно выделяющиеся позвонки отмечены чередующимися капельками черной и красной краски, темные волосы собраны вверх в небрежный хвост, открывая вид на костлявые плечи, покрытые синяками-следами от пальцев. Девица держится уверенно, кокетничает, словно стесняется фотографа, но, впрочем, против съемки не протестует. Поза, наклон головы, руки показывают, что ей весело. Ей нравится прячущийся за камерой человек, тот самый, что оставил синяки на плечах и руках.
Я не люблю насилие, никогда не понимал, как можно получать удовольствие, доставляя или получая боль. Из-за этого испытывал некоторые проблемы со своим амплуа любителя БДСМ. Ведь смысл связывать женщину, чтобы потом только погладить?
Но не будем обо мне. Увеличиваю кадр многократно, качество отличное, позволяет. Справа на пояснице у модели крошечная татуировка – две перекрещенные кости. Вот так совпадение, рисунок полностью в моем стиле.
– О, а это ж я набивал, – тычет в телефон неожиданно оказавшийся рядом Димыч. – Узнаю! Красивые косточки.
– Тату твоей работы, что ли? Ничего, что они по моему макету? Ты не обнаглел ли? Я для себя их рисую, разрабатываю, а ты теперь всем шлепаешь без разбору, еще и денежки берешь?! Выражение «нарушение авторских прав» не слышал никогда?
Он фыркает, пожимает плечами.
– Так сеструха твоя же, с ней и разбирайся. И вообще, я не виноват, что твои бабы ко мне бегают, сам рекламу даешь. Мне что, выгонять их теперь?
Кажется, только что меня окатили ведром ледяной воды.
– В смысле моя сеструха? – Поднимаюсь с места.
Теперь мы оба стоим, смотрим друг на друга.
– О-оу, – восклицает Джей-Ви.
– Ты уверен, Дим? – спрашиваю я.
Он моргает, растерянно говорит:
– Конечно, уверен. Я свою руку ни с чьей не спутаю. Обижаешь.
– Кабздец. – Хватаю куртку и двигаюсь в направлении выхода.
Какой же я идиот, почему раньше не рассматривал конкурсные фотографии? Нет, я пролистал, конечно, все, но их было так много… И с первого взгляда не смог узнать сестру. Столько обработки, лицо закрыто, поза, ей не свойственная.
Арина женщина взрослая, может жить и фотографироваться, как хочет, но вопрос на миллион: синяки у нее настоящие?
Оказавшись на улице, я закуриваю и одновременно ищу через поисковик имя и фамилию автора. Марк Креманкин. Знакомый бренд. Популярная сволочь. Вот почему лицо сорокалетнего дядьки в окне моей машины тогда показалось смутно знакомым. Он же в Европе живет, целая серия у него выставок с участием побитых женщин. Я не слишком интересуюсь его персоной и работами, не близкий мне стиль. И вообще всегда думал, что все это грим. Но, учитывая постоянные синяки Арины, ее нелепые оправдания и в целом несвойственную ей замкнутость, худобу, стоит разобраться в ситуации.
Звоню сестре – как и обычно, не берет трубку. Дядя Коля недоволен, что беспокою, но все же отвечает, что Арина живет у подруги уже несколько дней. Конечно, пока мамы нет, ему похрен, где и что делает Аришка: старый черт занимается личной жизнью. Бесит, вы бы знали как, что он регулярно оскорбляет маму подобными поступками, но влезать – бессмысленно. Мать его снова простит, а я останусь крайним. Было уже, проходили. Вот если бы она сама попросила о помощи…
Что же делать, где искать сестру? Боюсь, одному мне не разобраться.
* * *
– Мужик как мужик этот Марк. Я и не знал, что он фотографирует кого-то, – бурчит Кустов, вручая мне одноразовый стакан с кофе.
Мы встретились в круглосуточной кафешке быстрого питания, недалеко от бара, из которого я часом ранее выбежал, как ужаленный.
К слову сказать, трубку Артём взял далеко не сразу. Обиделся, значит, что я не позвонил раньше. Только на фразу «Аришка в беде, перезвони» соблаговолил ответить на вызов.
– Кустов, он профи.
– Не помню, чтобы он сообщал, как на жизнь зарабатывает.
– А ты и не спросил?
– Да мне по хрену было. Арина приглашала выпить кофе, немного развеяться да просохнуть от виски, я и соглашался. Чувак рассказывал, что много путешествует, у него дом в Испании. Да и вообще, я его всего дважды видел! – пытается оправдаться Артём.
Это лишнее, ведь он виноват не больше меня: оба проморгали девку.
– И тебя не смутило, что лет ему в два раза больше, чем ей?
– А ты, можно подумать, через пятнадцать лет перестанешь фоткать восемнадцатилетних невинных фей голышом и переключишься исключительно на ровесниц?
– Это совсем другое.
– Разве? Так что, твой человек молчит еще? Может, позвонить ему?
– Ей. Нет, она уже выяснила, где студия Марка, и написала мне. Но что-то читать лень, вот решил кофе для начала допить! – психую я.
– Успокойся. Сейчас найдем его, потом сестру. Если это правда, ну, что он ее колотит, начистим рыло. Расскажи лучше, над чем вы с Верой смеялись тогда на концерте «Нежити». Я спать не мог, все думал, гадал. Я что, клоун вам?
Снова расплываюсь в улыбке:
– Честно, понятия не имею, о чем ты.
Артём передразнивает, но в этот момент падает сообщение в Ватсапе. Тома выяснила, что знаменитый Креманкин уже несколько месяцев снимает целую студию, правда на другом конце города. Я бы тоже мог пробить по контактам, но потратил бы на это в два раза больше времени: не слишком у меня много знакомых. Итак, едем, поглядим, что там за студия.
Глава 43
Отчеты непотопляемого пирата. Запись 23
Когда мы с Верой ездили в тот единственный раз на Красную Поляну в Сочи, то гуляли на свежем воздухе несколько часов подряд, пока девица-красавица не стерла ноги в кровь. Терпела бедняга, хорошо, что я сам заметил ее хромоту и сходил в аптеку за пластырями. Она ни разу не пикнула и не пожаловалась.
Мы много держались за руки, любовались сумасшедшими видами, стоя близко друг к другу. Обычно Вера – спереди, я – за спиной, руки на ее талии. Изредка утыкался в ее шею, пьянея от аромата кожи, улыбался от волной накатывающих воспоминаний. Хотел ее тогда до дрожи, не поверите. Впрочем, как и сейчас. Но тогда я и не надеялся, что второй раз состоится. Теперь не сомневаюсь, что все у нас получится.
Вера была серьезной. Она вообще чаще всего серьезная, даже в моих воспоминаниях всплывают прежде всего ее умные, строгие глаза, сжатые губы. Сложно было заставить ее улыбаться, не говоря уже о том, чтобы вызвать смех. Она запрещала себе радоваться, снова и снова возвращаясь к мысли о вероятности состоявшегося инфицирования. Всегда находилась в тонусе, контролировала ситуацию. Даже когда потом, спустя недели, я будил ночью, если вдруг захотелось ее, Вера обязательно следила за каждым действием, не позволяя вольностей. И мне такое поведение казалось знакомым и понятным. Мы были с ней как два контролера, преуспевших в своем деле на зависть друг другу, оба чокнутые, попробуй разберись, кто больше.
Нам было хорошо вместе с первого дня. Может, поэтому удалось так быстро привыкнуть к жизни вдвоем.
Пока Кустов ведет машину, я пишу краткое письмо своему другу, бывшему психиатру, благодарю за идею ведения отчетов. Я не знаю как, почему, но они действительно работают! С тех пор, как я начал их составлять, мне страшно везет. Есть, конечно, и неприятности, но все равно они намного лучше того, что происходило со мной из года в год ранее.
Не могу сдержаться и говорю вслух, как бы невзначай:
– Вера беременна.
– Да? – искренне удивляется Артём. – А от кого?
Я пихаю его в плечо, он начинает смеяться:
– Ни фига себе, – качает головой. – Серьезно? Не врешь? Мне можешь сказать правду.
– Я тебя убью сейчас.
Он серьезнеет:
– Ну поздравляю. Мужик ты, что еще скажешь. А кого ждете, уже известно?
– Нет, кажется. Но сам факт этого сносит крышу. Так что… я, конечно, хочу прикопать Марка за Арину, но нужно сделать это так, чтобы без исков в суде, понимаешь? У меня теперь есть люди, за которых я несу ответственность.
– Наконец-то. Ты ж этого всю жизнь хотел.
– А чего хотел ты?
– Ха. Терпеть не могу, когда кому-то от меня что-то нужно.
Кто бы сомневался. Меняю тему:
– Ты давно знаешь про мои проблемы?
– В каком плане? – Артём делает вид, что удивляется.
– Кустов, не строй из себя дурака. Ты спросил, от кого Вера беременна. Ну и до этого намекал пару раз. Что я, совсем идиот, что ли?
– Мама сказала.
– Да знаю уже.
– Почти сразу, как ты перед ней разнылся. Через пару дней мне позвонила.
– Трындец. Это ж сколько лет уже? И молчал.
– Но это хорошо, что мама мне доверилась. Потому что до этого она излила душу своим тренерам по йоге, и они ей такого насоветовали… – Он закатывает глаза. – Благо я вовремя отговорил ее действовать.
– Чего-о? – Я стону, закрывая лицо рукой.
– О да. Они ей порекомендовали позвать тебя на семинар, чтобы там обработать на тему женского начала в мужчинах.
– Не понял?
– Ну, раз из-за психотравмы бабы у тебя под запретом, почему бы не поискать родственную душу среди представителей… своего пола.
– Бл*дь. Так вот почему они так на меня смотрят, когда прихожу фотографировать их тусовки. Мама превзошла себя. Еще бы статус поставила в «Одноклассниках».
– Если тебе станет легче, то тема ВИЧ у них в последнее время самая актуальная. И мне настоятельно советовали заняться йогой. Можно подумать, сев на шпагат, я смогу победить вирус. – Артём кривит губы, отворачивается, пряча эмоции.
– Ты терапию начал?
– Нет еще.
– Надо, Артём.
– На хрена?
– Поверь мне, ублюдочная полоса когда-нибудь закончится и жить тебе захочется. И лучше, чтобы возможностей у тебя в этот момент было максимальное количество.
Он хмыкает:
– Я правда любил Веру. Может, ей моей любви оказалось мало. Или не поняла она меня. Все запуталось. Я такой, какой есть.
– Гордиться тебе нечем.
– Но я рад, что у тебя с ней все хорошо. Нет, серьезно. Будьте счастливы. Ты заслужил. Ну и она тоже, пусть будет в порядке. А я попытаюсь загнать свои чувства подальше. Будто и не было ничего. Покрестить-то ребенка позовете? Все ж я вас свел вместе, а спасибо так и не услышал.
– Иди к черту.
Артём паркует машину, и мы двигаемся к современному одноэтажному зданию, в котором и находится место Икс – студия загадочного Креманкина.
Заперто, но, побродив некоторое время вокруг строения, мы приходим к согласию насчет того, что из форточки звучит еле уловимая музыка. Стучимся настойчивее, долбимся.
В итоге нам все же открывают, и на пороге, кто бы сомневался, Арина собственной персоной. Заспанная и закутанная в одеяло. Смотрит на нас вытаращенными глазами, моргает, будто не узнает, а затем кидается и обнимает обоих, да с такой силой, что мы с Артёмом стукаемся лбами. Она виснет на наших шеях. Мы ее тут же подхватываем, тоже обнимаем.
– Помогите мне, я больше не могу, – шепчет Арина.
Я выпрямляюсь, отстраняя сестру, и, сжав кулаки, делаю шаг внутрь, но что-то, вернее кто-то, тормозит движение. Артём:
– Спокойно. Вера беременна, не забывай. А мне терять все равно нечего.
– Вера беременна! – хлопает в ладоши Арина, затем под моим строгим взглядом опускает глаза и цепляется за мое плечо.
Сначала в студию заходит Артём, затем я, следом Арина. Небольшой коридор обрывается так же резко, как и начинается, и мы попадаем в просторную круглую комнату без окон, окрашенную черной краской. И повсюду, не поверите, приколоты к стенам, развешаны на лесках, подобно выстиранному белью, фотографии сестры.
Да, в том же самом стиле, что и на Фестивале. Гребаное искусство насилия, принуждения, избиения, эротики – все переплелось, смешалось. Тошнит. Здесь столько образов, ракурсов – клянусь, хватит на полноценную выставку.
– Твою ж мать, – выдыхаю я, оглядываясь. Достаю сигареты, закуриваю.
Арина все еще держится за мое плечо, утыкается в него.
– Прости меня.
– Но зачем?! Арина, тебе действительно это нравится? Он тебя принуждал?
– Нет!
Это ответ на первый или второй вопрос? А затем она тихо добавляет:
– Поначалу было классно. Он казался интересным, умным, недосягаемым. Он фотографировал меня, и под объективом его камеры я превращалась в богиню. Марк видел меня такой, как никто и никогда! – горячо заверяет.
– А потом? – спрашивает Артём сквозь зубы.
– А потом все пошло не так. Ему нужно было больше эмоций, чем я способна показать, глубже образы, чем те, что я могу изобразить. Он художник, он так видит. А нарисованные синяки не передают и половины страсти, что была между нами.
Мы с Кустовым ругаемся, что примечательно, одними и теми же словами.
– Я не могла рассказать вам! Вы бы его убили! – кричит Арина, плача. – Или покалечили. А Марк бы вас уничтожил – после. Самой же уйти не получалось. Он как зараза. Сколько раз я рвала с ним, убегала! Помнишь тот вечер, когда ты приехал к Вере и нашел там меня якобы после ограбления? Я поклялась, что больше никогда не позволю Марку к себе прикоснуться. Он перешел все границы. Я думала, что умираю, а он скакал вокруг с камерой, как психопат. А потом… потом он приехал, и… я сама села в его машину. Понимаете, даже когда он меня бил, он всегда оставался очень нежным.
– О чем ты, черт подери? – рычит Артём.
– Утешал, обнимал, целовал. Шептал: «Потерпи, моя маленькая, моя хорошая. Немножечко осталось, ты умница, красавица, ты самая лучшая. Еще капельку, один разочек, любимая…» – Ее глаза блестят фанатизмом, от которого становится жутко.
Что-то такое я уже видел в совсем других глазах. Безумие человека, готового на все, чтобы оправдать поступки, на которые толкают внутренние демоны.
– Марк умеет так жалеть… как никто в мире. Ради того, чтобы он жалел, обнимал, шептал и любил, можно стерпеть многое.
– То есть тебе здесь хорошо? – Получается громче и грубее, чем я планировал. – Нам с Артёмом уйти, ты остаешься?
– Нет! Заберите меня, умоляю. Прекратите это. Сделайте так, чтобы он перестал мне звонить, приезжать. Пожалуйста. Я сама не справлюсь. В минуту просветления я послала фотку на Фестиваль, чтобы ты, – Арина ударяет меня по плечу, – все понял. Но ты так долго не понимал… ничего! Марк, как узнал, был в ярости, он презирает подобные конкурсы.
– Птица другого полета, еще бы.
– Но он никогда, клянусь, никогда не бил меня просто так или в наказание. Только ради искусства. В остальном он самый нежный и лучший.
– Птица какого там полета?! – орет Артём на сестру, и когда та закатывается в рыданиях, бросается на портреты и начинает их рвать.
Помешкав несколько секунд, я к нему присоединяюсь. Мы швыряем мебель, топчем фотографии, кромсаем плотную бумагу, едва отдавая себе отчет, что это бесполезно: в любой ближайшей фотомастерской можно распечатать еще тысячу снимков.
Арина тоже к нам присоединяется, схватив большие ножницы. Ее глаза снова блестят, но сейчас энтузиазмом и жаждой прекратить все это, она с остервенением режет произведения отвратительного искусства на мельчайшие кусочки, подобно шредеру. А затем начинает резать себе волосы, но тут мы с Артёмом подключаемся и забираем острый предмет из ее рук.
– Вы же мне поможете? – спрашивает она через полчаса.
Мы втроем сидим на полу в студии, пьем односолодовый виски из горла, передавая бутылку из бара Креманкина Великого по кругу.
Арина морщится, делая глоток, зажимает рот тыльной стороной запястья, кашляет, кривится. Впалые щеки тут же вспыхивают румянцем, глаза косеют. Совсем еще ребенок.
– А где вы вообще познакомились?
– Он сам нашел меня и написал первым. Понравились мои фото в соцсетях. Кстати, твоего авторства, Вик.
– Кабздец как приятно слышать.
– Но он нашел в них море ошибок. И раскритиковал каждую.
– Да куда уж мне, – киваю на горы изрезанной бумаги вокруг, – до профессионалов.
– Марк от меня не отстанет, пока не закончит свою долбаную выставку. А это еще два образа. – Арина снова начинает плакать. – Но я не выдержу! Он там такое придумал! – Она закрывает лицо ладонями. – Не смогу. Не переживу. Мне страшно от его планов.
– Никаких образов больше не будет.
– Я здесь все, на хрен, подожгу с ним вместе, если только сунется. Уж я в курсе, как это делается. Кстати, где он?
– Вик, не надо, – пораженно шепчет Арина. – Не вздумай, не связывайся с ним. Я знаю, ради меня ты и не такое сделаешь, но не подставляйся.
– Так где он, Арин? – повторяю вопрос.
– Улетел по делам в Париж. Послезавтра… – Она делает паузу, смотрит на часы, – нет, уже завтра утром вернется.
– Интересно, он когда-нибудь слышал о СПИД-терроризме? – задумчиво тянет Кустов, встречаясь со мной взглядом. – Белов, будет весело, обещаю. Не так тепло, конечно, как от горящего человека, но тоже не замерзнем.
* * *
«Конечно, родная, как только здесь закончу – сразу к тебе», – пишу Вере.
«Я очень сильно по тебе соскучилась. Мама твердит без остановки, что ты не приедешь, вовсю строит планы, как будем сами воспитывать малыша. Собирается уходить на пенсию и сидеть с ним, пока я пойду работать чуть ли не сразу после родов. И устраивать личную жизнь».
«Вер, ты же понимаешь, что я приеду?»
«Да, но ее слова тяжело игнорировать. Тем более я бы сама хотела сидеть с ребенком, хотя бы первый год. А папе ты понравился. Но он тоже считает, что больше мы тебя не увидим».
«И тем не менее я ему понравился?» – Отправляю Вере смеющийся смайлик. – «Обещаю, что как только разрулю проблемы, сразу за тобой, первым делом. Как ты себя чувствуешь?»
«Тошнит постоянно, но это неплохо. Так я точно знаю, что беременная: токсикоз во всей красе. А сегодня утром, когда проснулась без тошноты, перепугалась до смерти. Вернее, мама подлила масла в огонь, сказав, что это плохой знак. Настраивайся, дочка, на худшее. У нее так же было, и она потеряла ребенка. Но перед завтраком, к счастью, мне снова поплохело».
«Вер, блин… Все хорошо будет».
«Прости, что жалуюсь тебе на маму, это ужасно некрасиво. Да я и не жалуюсь вовсе, она замечательная. Но умеет себя накручивать с пол-оборота, да и меня заодно. Хотя я сопротивляюсь, честно».
«Сопротивляйся изо всех сил, Вер. У нас все будет прекрасно, обещаю тебе. Больше позитива. Тебе сейчас только он и нужен».
«Ты прав, милый. Но когда ты рядом, мне спокойнее».
«Я скоро буду снова. Просто подожди».
О том, что мы с Артёмом только что здоровски разукрасили физиономию – и не только ее – одному из самых известных фотографов Европы, я писать не стал. Пальцы ноют и немеют, отчего печатать сообщения сложновато, но игнорировать Верин зов о помощи нельзя. Вы же знаете, какая она. Накрутит себя до предела, потом попробуй назад раскрути, убеди, что всё в порядке. Поэтому я набираю ей сообщения, пока Креманкин отхаркивает кровь, силясь подняться на четвереньки.
Вы, возможно, думаете о нас с Артёмом как о двух отморозках, предпочитающих любой конфликт решать на кулаках. Думайте что хотите. Это наша сестра, и отвадить от нее психически нездорового козла мы обязаны. И используем тот способ, до которого додумались.
В любом случае по-хорошему Креманкин разговаривать не захотел. Мы пытались. Уверенный в себе, прилизанный гелем гад появился час назад на пороге студии и начал кричать, чтобы мы убирались с его территории куда подальше, иначе он вот сейчас же вызовет полицию. И вообще, все претензии по поводу сестры готов принять его адвокат, а сам он разговаривать с такими нищебродами не намерен.
Ну как ему было не врезать после такого, судите сами.
К слову, Арина прячется у меня дома. За прошедшие сутки мы с Артёмом впервые оставили ее без присмотра, до этого разговаривали без остановки обо всем на свете, стараясь отвлечь. Без шуток, у меня челюсть болела.
Короткая перепалка показала, что бить Марк умеет только хрупких молоденьких девчат, против нас он лишь смехотворно замахивался, теряя равновесие от собственных неуклюжих движений.
Он, конечно, физически развит и подтянут, тренажерку посещает регулярно, без сомнений, но сила – ничто, когда нет техники. А на нашей с Артёмом стороне, помимо количественного преимущества, насмерть стояли злость и желание отомстить за сестру.
– Ты сейчас же удаляешь Аринины фотографии со всех ресурсов, не сохранив ни единой копии, – говорю я Креманкину, убирая телефон в задний карман джинсов.
– Рехнулся?! Татуированный фрик, ты представляешь себе, сколько там часов работы?! Сколько сил, времени, идей? Они золотые! Лучшая моя выставка! Да я скорее сдохну. Ну давайте, убивайте. Что застыли? Кишка тонка? В тюрьму не хочется, да? Тогда проваливайте отсюда. Ладно, это избиение я вам прощу, так уж и быть. Понимаю, сестренку жалко. Но выросла деваха-то ваша. Видели бы вы, на что она способна, какой потенциал хранит… – Он не успевает договорить, получая еще один удар от Артёма.
– Садись, мать твою. – Кустов хватает его за подмышки, поднимает и бросает на стул, заставляет откинуться на спинку, держит. Хватка мертвая, из лап этого лося не вырваться.
– Арина, должно быть, рассказывала, что у ее брата ВИЧ? – спокойно говорит Артём.
Креманкин моргает, смотрит на нас непонимающе.
– Как, нет? – удивляюсь я. – Ну так вот, почитай, – протягиваю ему медицинскую справку, которую тот быстро пробегает глазами.
– Хреновы твои дела, парень, – говорит он мне.
– Не то слово. Так вот, мне по хрену, как подыхать. – Задираю майку, показывая живот и грудь. Марк аж трясется от вида шрамов. Мне становится немного не по себе в этот момент, но план есть план, следуем ему. – Смотри, что он делает с кожей. Такая вот деформация. Хочешь себе такую же красоту?
Креманкин таращится на меня, дергается, пытаясь встать, но не тут-то было: Артём вцепился мертвой хваткой. Между тем я распечатываю шприц, выпускаю из него воздух и прокалываю себе вену, набираю чуток крови, затем демонстративно выпускаю ее вверх фонтанчиком. Марк морщится, отворачивается. В ужасе вырывается.
– Ты что задумал? Э! Это убийство! Тебя посадят! Не вздумай, слышишь? Ты сгниешь в тюрьме!
Я подхожу, хватаю его руку, задираю рукав. Марк страшно орет, клянется, что сделает все на свете, пытается откупиться, обещая золотые горы. Одолевают странные ощущения, пока вгоняю иглу ему в руку. Мы переглядываемся с Артёмом, тот кивает.
Потом отходим от Марка, он падает на пол и рыдает. Некоторое время наблюдаем за этим уродом, курим. Затем, когда Креманкин немного успокаивается, я подхожу и показываю ему свой паспорт, в который Марк смотрит, не сразу фокусируя взгляд.
– Слушай меня, тварь. Моя фамилия Белов, читай, ну же, если не разучился.
Артём подходит и показывает ему свои права.
– Видишь, какая фамилия на справке? ВИЧ у него. А я полностью здоров, недавно проверялся. И ты, пока что. Но, сука, если ты еще хотя бы раз попадешься или мне, или ему на глаза, не дай Боже встретишься с Ариной либо ответишь на ее звонок или сообщение, – а она девица непредсказуемая и наивная в силу возраста, – либо опубликуешь где-то фотки сестры, инъекцию мы повторим. Но на этот раз с верным братом.
Лишь бы Креманкин не рискнул проверить, насколько решительно мы настроены. Ведь одно дело – напугать, другое – преднамеренно убить. Остается надеяться, что цель достигнута и Марк в ужасе.
– Мне терять нечего, ты понял? – гаркает Артём для закрепления эффекта. – По-любому сдохну, с тобой или без. Так что найди себе другую работу. Фотографируй природу, спорт, еду, а от девок отвали. Уяснил? Пойдешь в полицию – тот же итог. Достану тебя все равно. Я ходячий труп, мне похрен на все.
В ответ кивок. На этом мы уходим. Можно было разобраться с ним жестче, сломать пару костей например, но мы не готовы ставить на кон свое будущее. А оно у нас есть: и у меня, и у Кустова. Несмотря на все страшные уроки, которые нам преподала жизнь. Да, возможно, заслуженно, но непомерно жестоко. Навсегда сломав, не позволив вернуться к себе предыдущему. Заставив приспособиться. Выстроить себя заново. Я уже смог. Получится ли у Артёма?
– Это не правда, ты ведь понимаешь? – говорю ему. – У тебя есть будущее. И ты не ходячий труп. Если захочешь, то все может измениться. Работа, семья, другая жизнь. Только нужно захотеть.
Он лишь подмигивает на мой внезапный порыв поддержать.
С Кустовым мы никогда не сможем общаться как раньше. Вера навсегда встала между нами, рассорив, – оба это понимаем. То, что он сделал, простить нельзя. Забыть – время покажет. Но в машине перед особняком Марата Эльдаровича мы жмем друг другу ладони крепко.
И все же нет, я не смогу забыть то, что Кустов сделал с моей любимой девушкой, а ему придется жить с чувством вины. Но что бы ни случилось, я буду звонить и спрашивать, как у него дела и как проходит лечение. И если он напишет, чтобы я купил курить, то сорвусь и приеду.
* * *
Перед тем как позвонить в высоченные резные ворота, я еще раз проверяю почту и вижу, что упало письмо от Олега Николаевича Баля. Он пишет, что рад за нас с Верой и что самое лучшее нас ждет впереди. Это странно – общаться с человеком, которого не видел ни разу в жизни (да и не хочется, если честно), но который знает обо мне все, даже самые страшные вещи. Набираю полную грудь воздуха, выдыхаю и звоню в домофон.
Артём ждет в машине с телефоном в руке, настроен решительно, кивает мне, подбадривая. Ему не нравится блестящая идея сдаться врагам добровольно, но мне не терпится поставить в этом деле точку. Меня ждет море дел. Я знаю точно, что мать несчастлива в браке, Арина находится в депрессии после случившегося, моя беременная мнительная невеста подвергается ежедневным атакам своей еще более мнительной и негативно настроенной матери, а брат обещал начать терапию, только если я выживу, запросто переложив на мои плечи ответственность еще и за свою жизнь.
Как-то так вышло, что все они накинули крючки мне на шею – приходится двигаться, выживать, тянуть.
Улыбаюсь, заходя в просторный двор. Уже знаю, что буду говорить.
Встречает меня незнакомый мужчина средних лет, отдаленно похожий на Марата Эльдаровича, но моложе и стройнее в два раза. Он улыбается, и сходство испаряется, будто не было. Смотрит остро, внимательно, одет дорого, на прислугу не похож, хотя попробуй разбери: Анатолий Петрович тоже на вид бизнесмен.
– Добрый день. Я звонил Марату Эльдаровичу насчет встречи, он сказал, что будет ждать меня сегодня, – говорю вежливо, без вызова. Я настроен на мир, надеюсь, они тоже.
– Виктор Станиславович? – Мужчина тянет мне руку, пожимаю. – Меня зовут Руслан Эльдарович, можно просто Руслан. Проходите, я ждал вас.
Мы заходим в дом, идем по просторной прихожей. Краем глаза я отмечаю ужасно безвкусный, но бесстыдно дорогой ремонт. Те самые малахитовые гобелены, позолоченные диваны с рюшами и кисточками, на которых так настаивал мой бывший клиент. Неуютно тут, будто пыльно. А может, я просто понимаю, куда попал и что могу не выбраться. В прошлый раз они закрыли меня в гараже, нацепив мешок на голову, облили бензином – чего ждать на этот?
Но бежать поздно. В кабинете нас двое. Руслан чувствует себя здесь как дома. Пока он серьезен, снова похож на Марата Эльдаровича – делаю ставку на брата. Мне показывают садиться на стул напротив стола, за которым уже устроился в громадном кожаном кресле Руслан, предлагают чай, кофе. Все это лишнее.
– Рад с вами познакомиться, Руслан, но о встрече я договаривался с другим человеком, – снова пытаюсь перейти к разговору.
– Знаю, Виктор. Но Марат Эльдарович очень занят, его сейчас нет в стране. А поговорить с вами нужно. Тем более мы не ожидали, что вы позвоните сами, да еще решитесь приехать после случившегося.
Скрещиваю руки на груди. Можно подумать, мне оставили выбор.
Он продолжает:
– Я восхищен. Думал, что потерял вас после шоу, которое устроил Анатолий Петрович.
– Потеряли меня? В каком смысле?
Руслан отвечает на сообщение в телефоне, просит подождать одну минуту.
– Давайте договоримся хоть до чего-нибудь в отношении… – начинаю я говорить и резко замолкаю, прервавшись на полуслове.
– Продолжайте, я в курсе всего.
Ах, вот оно что. Вся семья Эльдаровичей в курсе.
– В отношении моей травли. А раз вы в курсе всего, что со мной случилось много лет назад, моих слабостей, страхов, то скажите наконец, чего вы в итоге добиваетесь. Уничтожить Костикова удалось и без моей помощи. Хотите преподать урок – так у вас вышло.
– Вы пришли за этим?
– Да. Я понимаю, что мне с вами не тягаться ни в плане денег, ни в плане связей. Вы играючи прочитали историю моей жизни, которую я скрываю всеми возможными способами. И теперь жжете мое имущество, угрожаете мне или моим близким. Чего вы от меня хотите? Скажите – я сделаю. Только отпустите уже.
– Стоп. Виктор, вы запутались. Экспертиза показала, что поджога не было. В студии перемкнуло проводку или что там еще.
– Да, но…
– Не было поджога. Случился несчастный случай. Виктор Станиславович, вы за кого меня принимаете? За маньяка какого-то? Вы уже встречались с одним, поэтому ищете черты того сумасшедшего, который вас изувечил, в каждом теперь?
– Методы ваши не внушают доверия. Гараж, мешок…
– Я хочу предложить вам работу, – вздыхает Руслан, откинувшись на спинку стула.
Дверь открывается, заходит Анатолий Петрович. Я тут же напрягаюсь всем телом, но тот идет мимо с подносом. Ставит на стол кофе для себя, меня и Руслана. Сам присаживается на диван поодаль, коротко поздоровавшись.
– Вы извините, что так вышло. Цель была иной. Мы хотели выяснить, кто вы такой, почему не идете навстречу, отвергаете все предложения. И такое узнали… Ваша история переполошила всех. Не каждый день встретишь человека, прошедшего через ад и оставшегося в своем уме. Передайте спасибо вашей подружке, кстати, без нее бы мы не знали, куда копать.
– Алиске.
– Кажется, да. Хорошенькая и очень на вас обиженная блондиночка. Мы решили провести эксперимент. Наверное, это было слишком, но даю слово, никто не ожидал, что на вас так подействует обливание бензином. Хотели припугнуть, не более.
Включается Анатолий Петрович:
– А потом сгорела ваша студия. И грех было не воспользоваться ситуацией.
– Случайно ехали мимо, а тут сюрприз? – саркастически улыбаюсь я, не веря ни единому слову.
– Именно. У вас с утра съемка должна была быть, это я забронировал часы. Нужно было поговорить с вами. Подъезжаю и вижу: здание сгорело. И вы рядом сидите.
– Решили добить? – усмехаюсь.
– Это было лишнее, – холодно перебивает Руслан. – Анатолий Петрович должен был с вами связаться для того, чтобы переговорить насчет нашего предложения, а не устраивать похищение.
– Какого предложения?
– Сигарету, может? – услужливо протягивает мне пачку Анатолий Петрович.
Издевается, сука. Ладно. Я киваю, беру из его рук. Подкуриваю от протянутой зажигалки. Они оба наблюдают за мной неотрывно. Видимо, правда разузнали все от и до. Заинтересовал их, надо же. Пожимаю плечами. Щелкаю зажигалкой, подношу к огню ладонь, терплю, затем отдергиваю. При этом смотрю Руслану в глаза. Он хлопает в ладоши, без шуток. Это перебор, поэтому я никак не реагирую.
