Вера смотрит на Вика, все еще не понимая, как так сложилось, что он сидит рядом. Откуда взялся? Чудо, не иначе. Она такая трусиха! Так сильно боялась в том парке, но не уходила. Потому что страх остаться наедине со своими мыслями сильнее. Вот бы всё прекратить одним разом, легкой, быстрой смертью, да решиться на нее непросто. В кино женщины могут, а в жизни – совершить роковой поступок намного сложнее. Инстинкт самосохранения зашкаливает так, что искры летят. Жить хочется! Выть впору, как хочется. Что она и делает – закатывается в слезах. Перед Виком. Позорище. Без сомнений, он бы многое отдал, чтобы оказаться сейчас в другом месте.
Вик кладет руку ей на шею, осторожно поглаживает. Вера замирает под этими едва ощутимыми касаниями.
– Вера, дело ведь в мужчине? В моем брате, да? – осторожно спрашивает он. – У тебя горе, я вижу, но ты ведь умный человек, не будешь пускаться во все тяжкие, даже если что-то страшное случилось с близкими. Ты бы не искала приключений в парке. Что за тяга к саморазрушению?
Его голос низкий, глубокий, будто бархатный. Он подхватывает ее, несет теплым потоком. Становится легче, впервые за неделю. Сил хватает только кивнуть Вику. Потом еще раз. И еще.
– Ты можешь рассказать мне, если хочешь. Я никому не скажу. Что тебя гложет? Ты так сильно любишь его?
Кажется, ей немного лучше. Алкоголь дурманит, но нервы потихоньку успокаиваются. Больше Вера не напряжена, не готова рассыпаться в пыль при любой встряске. Собирается с духом и произносит:
– Ты правда хочешь поговорить?
Вик кивает без тени улыбки. Понимание, что он принимает ее всерьез, бодрит. Вера убеждается, что они сидят достаточно далеко от других гостей бара и их разговор никто не сможет подслушать.
– Не знаю, можно ли об этом рассказывать. Я новичок. Но так как это касается и меня, думаю, имею право. Ты, должно быть, еще не в курсе. Я тебя сейчас ошарашу. Вик, Артём ВИЧ-положителен.
Вик отодвигается и мрачнеет. Откидывается на спинку дивана, тяжело вздыхает, скользит взглядом по бару, словно ища знакомых. Затем поворачивается к ней и задает абсолютно простой, но самый важный вопрос:
– А ты? – Он смотрит в упор.
Вера замирает, опускает взгляд на край стакана, который двоится, плывет, дергается.
– Наверное, тоже.
– Ты не знаешь наверняка?
– Женщинам заразиться проще, чем мужчинам.
– Вы не предохранялись?
Она качает головой:
– Мы пассивно планировали ребенка. Полгода назад он для санитарной книжки сдавал анализы, у них это добровольно-принудительно: ресторатор – настоящий псих по части болезней. Все было чисто. И за полгода до этого. А теперь вот он пересдал и такой результат.
– Кобелина. – Вик трет лоб, пораженно качая головой. Бормочет еще несколько невнятных жестких ругательств.
В иной бы момент Вера отшатнулась и покраснела, но сейчас лишь кивает.
Ей становится немного легче от того, что Белов не спрашивает, не могла ли она принести домой болезнь. Он даже не сомневается, что вина на Артёме. Он на ее стороне.
– Я узнала два месяца назад, что Артём мне изменяет. Они спали в моей кровати, когда я пришла. То есть в его кровати.
– Давно он тебе сказал?
– Неделю как. С тех пор я не живу, Вик. Я горю в аду, слышишь? Каждый день. Мне кажется, по моим венам течет зараженная кровь. Я отравлена, понимаешь? И никак не очиститься. Только если выпустить ее всю.
– Ты еще не знаешь наверняка.
– Я читала в интернете, что для женщин риск просто огромен. Я изгой. Сегодня на работе резала томаты и поранилась. Такое часто бывает. – Она показывает ему заклеенный пластырем указательный палец. – Так у меня закружилась голова. Показалось, что кровь другого цвета. Не такая, как обычно. Я вылетела из кухни, словно вирус может передаваться по воздуху. Наверное, мне стоит уволиться. И вообще не выходить из дома. Никогда.
– Ш-ш. Навыдумывала. Вера, нужно просто пойти сдать анализ.
– Я знаю! Сегодня хотела, но не смогла. Просто я никогда не думала, что так получится. Мне двадцать три, в моей жизни был только один партнер. Я не принимала наркотики, мне не переливали кровь. Если я получу положительный результат, то как жить-то дальше?
– Жить нужно столько, сколько отмерено.
– Я бы посмотрела, как бы ты заговорил на моем месте! – зло рявкает Вера. – Прости. Пожалуйста, прости. Я никому не могу рассказать об этом. Родителей жалко, друзья начнут шарахаться. А ты слушаешь и не убегаешь. И я же на тебя срываюсь. Просто я еще не осознала. Не смирилась, понимаешь? Как там в психологии… Период отрицания?
– Я хочу тебе кое-что сказать. Но сначала позволь кое-что сделать.
Вик приближается и убирает прядь ее волос за ухо. Банальное, простое движение получается привычным, словно он так делает часто. Проводит кончиками пальцев по ее лицу. А потом тянется и, прежде чем она успевает сделать что-либо, целует. Прямо в губы. В ее, вероятно, зараженные губы. Вера отшатывается.
– Нельзя, – шепчет она.
– Мы больше не будем говорить об этом сегодня. И вообще говорить. Мы будем целоваться.
– Ты вообще слушал меня?!
– У меня десны здоровые, ран во рту нет. А у тебя?
– Я не знаю, – обескураженно шепчет Вера.
– Кровью сплевываешь, когда чистишь зубы?
Она отрицательно качает головой, нахмурившись.
– Тогда расслабься.
Вик кидается на нее. Напористый, но осторожный. Мягкие горячие губы касаются ее все еще холодных, напряженных. При следующем движении его губы обхватывают ее. Она не отвечает, а он будто не обижается. Вера замирает, едва дышит, сраженная неожиданностью происходящего.
– Но… – шепчет.
Вик отрывается от нее и утыкается своим лбом в ее, дышит прерывисто:
– Чтобы заразиться через слюну, мне нужно выпить литра два-три. Обещаю, так далеко мы не зайдем. Держись за что-нибудь, Вера. Целоваться я люблю. И умею.
Вик на миг увеличивает расстояние между ними и широко улыбается, и она понимает, что это впервые с их знакомства. А потом он целует ее снова, но на этот раз Вера сдается, приоткрывает рот, и его язык тут же касается ее нижней губы. Быстрое, едва уловимое движение. Потом еще одно. От третьего она дрожит, сосредоточившись на ощущениях, капитулируя. Его напряженные руки упираются в диван по обе стороны от нее, Вик повсюду, а она как будто в безопасности. И еще Вера не ожидала, что он так потрясающе пахнет. Его губы и язык ласкают ее рот, с каждой минутой поцелуй становится глубже, чувственнее. Он идеальный: влажный, горячий, пронзительный.
На мгновение Вик отстраняется и смотрит ей в глаза своими расширенными, блестящими. Смотрит так, что сердце обрывается, а желудок скручивается узлом. Желание Вика настолько очевидно, что кожа начинает гореть, а дыхание рвется. Душа рвется прямо на его глазах. Но глядит Вера на губы. Такие знающие. Она смотрит и думает, что хочет еще. Ничего больше не нужно, только бы продолжать целоваться. И Вик исполняет ее желание, но теперь уже не спрашивая разрешения, а жадно. Как будто дорвался. Она забывается, дрожащими руками касается его волос на затылке, но опустить их на плечи не спешит. Пока так. Он ее не трогает, и она первая не станет. Вик сказал, что они будут только целоваться.
Ее не видно бармену и официантам, так как Вера практически лежит на диване в объятиях Вика. Стон срывается с губ, потому что тело хочет большего. Оно ведет себя так, словно не отравлено, оно откликается на ласку этого мужчины. Он отрывается от нее, дышит в шею, ведет по коже языком, оставляя след. Вера опять дрожит, и Вик сжимает крепче ее запястье. Шепчет во влажное ухо, отчего она слегка выгибается, подавая вперед грудь:
– Поехали ко мне.
И только на пассажирском сиденье его машины Вера понимает, глядя на напряженное лицо Белова, что ни за что не подвергнет его опасности.
– Мне нужно узнать результат, Вик. Иначе я не смогу. Что бы ты ни говорил, как бы ни убеждал, я не смогу, пока не поговорю с врачом.
Некоторое время он думает, потом кивает:
– В понедельник поедем вместе, ладно? Я давно не проверялся. Вдруг меня тоже ждет сюрприз?
Вик подмигивает ей.
– Куда ты меня тогда везешь? Не спросил адрес.
– К себе.
– Я же сказала тебе «нет».
– А я сказал, что сегодня мы будем целоваться. И «сегодня» только начинается.
Вера смотрит на часы – начало второго.
От стоянки они идут, держась за руки. В квартире немногим теплее, чем было в парке, но Вика это, кажется, ничуть не смущает. Мало того, что отопление выключено, еще и окна открыты настежь. Снежный человек этот Виктор Белов.
– У меня адски неудобный диван, поэтому спать будешь рядом. Но есть правила. Их следует соблюдать. – Он кидает Вере свежий темно-серый комплект постельного белья.
Она ловит и замирает с этим комплектом в дверях спальни, не веря, что снова находится в квартире, откуда не так давно уносила ноги, пылая от стыда. Вик закрывает окно, опускает жалюзи, ходит по комнате, убирая вещи, которые лежат не на месте.
– Ты хочешь уйти? – спрашивает он вдруг. Останавливается, смотрит на нее.
Хороший вопрос. Хочет ли она уйти? Если хочет, то куда? В крохотную студию без мебели, которую снимает, кстати, недалеко отсюда? Больше пойти некуда. Вера никогда не сможет попроситься к кому-то из подруг пожить: не хватит совести потеснить их. Тем более зная о своем предполагаемом новом статусе. Одиночество – это меньшее, что ей сейчас нужно, поэтому она отрицательно качает головой. Пиратский флаг висит на своем месте, предупреждая об опасности. Можно подумать, на свете есть дерьмо похуже того, в которое она вляпалась.
– Ты можешь уйти в любой момент, понимаешь это?
Вик подходит вплотную, поднимает ее лицо за подбородок и целует. На этот раз вкус, движения его губ кажутся знакомыми. Вера поражена осознанием того, что уже успела привыкнуть к ним.
– Я просто на грани. Кажется, веду себя не совсем адекватно, – осторожно говорит она. – Такое чувство, что голова воспалилась от мыслей и страха.
Он снова ее целует. С языком. Медленно, чувственно, пробуя и позволяя пробовать себя.
– Еще одно слово, и я велю тебе заткнуться, – шепчет, и эта фраза вызывает у Веры улыбку.
Он так близко, тоже улыбается. Целует ее и улыбается. Руками не трогает, но она тянется сама, не отходит, хотя может.
Должно быть, Вера спятила. Что она делает? Столько проблем, ужаса на нее свалилось, а она целуется с братом бывшего и улыбается. Их ничего не связывает. Они ни разу не были на свидании, она даже не знает, нравится ли ему… Да при чем тут это?! Белов и не предлагал ей встречаться. Просто привез к себе и целует. Бесстыдно облизывает ее язык своим, да так, что у нее ноги подкашиваются.
Он делает шаг вперед, на Веру, и приходится отступить. Еще раз и еще, пока она не упирается спиной в стену. Его ладони опять слева и справа от ее головы. Вера привстает на цыпочки, чтобы ему было удобнее целовать ее, и Вику это нравится. По крайней мере, он одобрительно кивает и улыбается:
– Вкусная.
Постельное падает на пол, руки тянутся к плечам Вика, но он их тут же убирает и прижимает к стене. Вера пытается прильнуть к нему, но получается плохо. Хочется большего контакта. Она стонет прямо в его рот, пробегает поцелуями по щеке, пока Вик ласкает ее шею, ухо, область за ним.
– Точно уверена, что «нет»? – шепчет. – Я знаю так много способов заняться безопасным сексом, ты и представить себе не можешь. Просто скажи, что хочешь так же сильно, как я хочу тебя. Я все сделаю. Сам. Тебе ничего не придется. Я хочу тебя давно, Вера. Совершенно не могу оторваться.
И ей хочется разрешить ему. Просто закрыть глаза и расслабиться, довериться. Каким-то образом ее ладонь вырывается на свободу. Следуя порыву, распаленная его ласками и словами, впервые за долгое время чувствующая себя желанной и сексуальной, Вера опускает ее и сжимает его ширинку, проводит по ней, замирая от ощущения твердости его эрекции. Но затем все резко прекращается.
Вик отстраняется и отходит, отворачиваясь. От неожиданности Вера едва не падает на пол, хватается за стенку. Что случилось? Он передумал? Она сделала что-то не так? Наконец осознал, зачем ему ненужный риск?
Почему он молчит? Еще миг, и ее колотящееся сердце разорвется.
Наконец Вик поворачивается, улыбается, но уже не так, как раньше. Наигранно. Не по-настоящему. Когда Вера успела научиться разбираться в его мимике? Ей снова больно. Не физически, а морально. От его отказа. Но она с этим справится.
– Слушай, мне нужна минута. Ты расправь кровать пока, хорошо?
– Что-то не так? Ты скажи, я не обижусь. Хочешь, я уйду? – Она не будет плакать и раздражать Вика этим.
– Нет. Всё отлично. Просто ты еще не знаешь правила. Я сейчас пойду в душ, вернусь через несколько минут. И хочу, чтобы ты постелила нам, разделась и легла. Ладно? Вера. – Он подходит, берет ее руки, смотрит в глаза. – Я хочу увидеть тебя после того, как выйду из ванной. Не выдумывай себе проблем, я знаю, вы, женщины, это умеете. Хорошо? Мне правда нужно отойти.
Как только я закрываю за собой дверь ванной, тут же хватаюсь за живот и стону. Включаю холодную воду на максимум. Руки не слушаются, пуговиц на рубашке так много… Наконец, с ней покончено. Джинсы, белье прочь. Быстрый взгляд на себя, а кожа снова горит, чешется. Вот и она, верная подружка моя, Прорывная. Интенсивность растет с каждым импульсом, а импульсы все чаще. Я уже в душе, струя направлена на живот, грудь, ноги, паховую область. Тело горит под рубцами, хотя не должно. Боль фантомная, но отсюда не менее сильная. Руки шарят по тумбочке: за бритвой всегда лежит упаковка опиоидов на всякий случай. Я продуманный наркоман. К сожалению, не слишком – упаковка пустая. Мать вашу! Боль нарастает, я уже знаю, что скоро пик. Не закричать бы… До кухни добежать не успею при всем желании. Страх горячими каплями ползет вдоль позвоночника.
А нет, вот одна таблетка, не заметил. Глотаю и запиваю водой прямо из душа. Теперь остается ждать, пока она подействует. Мне так холодно… Как же холодно. А кожа горит. При всем этом член по-прежнему стоит колом, что абсолютно не вовремя.
Ладно, кажется, меня отпускает. Делаю воду чуть теплее, но все равно до комфортной температуры далеко.
Вера не виновата, сам потерял голову. Сначала правила, потом ласки. Никогда наоборот. Она так сильно завела меня, что забыл о главном. Интересно почему. Она, конечно, очень хорошенькая, но я встречал женщин и шикарнее, и вполне себя контролировал. Длительное воздержание? Две недели – бывало и намного дольше. Я так долго представлял ее в разных образах для фотосессии, даже зарисовал некоторые из них, вспомнив художественную школу. Может, в этом дело? Или в том, что Вера, здоровый, нормальный человек, завелась с пол-оборота от моих ласк? Казалось, я чувствовал аромат ее возбуждения. Я хотел бы проверить пальцами, как она там, но не успел.
Похоже, я здесь засиделся. Понятия не имею, что она подумала. Впрочем, скорее всего, в квартире я снова один. А вы бы на ее месте остались? Любая бы сбежала. Напал, притащил, приставал и ушел. Только, пожалуйста, Вера, не подумай, что это из-за непроверенного диагноза. Остается только надеяться, что она не мнительная. Полагаю, что хочу слишком многого.
В выдвижных ящиках ванной лежит запасная домашняя одежда. Я же не впервые в припадке бьюсь. Продуманный наркоман, вы помните?
Кожа все еще розовая, болит, но боль с Прорывной меняется на Фоновую. Это терпимо. С ней я могу работать, спать, есть – в общем, жить.
Надеваю штаны, футболку, носки, выхожу в коридор. Так тихо. Жаль, что Вера ушла. Куда только? Позвонить? Скорее всего, не ответит. Я правда хотел помочь, поддержать, надеюсь, в итоге не сделал хуже.
Подумав минуту, прихожу к выводу, что позвонить все же стоит. Напишу сообщение, если не ответит. Иду в комнату за телефоном и замираю – Вера в моей майке крепко спит в кровати. Осталась. Быть не может!
Я выключаю свет и подхожу ближе, несколько минут смотрю на нее, не веря глазам. Осознаю, что ей удалось сильно удивить меня. Теперь можно лечь рядом и расслабиться. Вера так и не узнала правила поведения на пиратском фрегате. Что ж, придется отложить их до завтра. Тем более в крайнем случае новая пачка опиоидов лежит на кухне, рядом с краном и стаканами. А еще одна – в портмоне. Транки тоже стратегически распиханы по всей квартире.
Я закрываю глаза и засыпаю рядом с невестой своего брата, которую еще недавно так отчаянно целовал. Поправочка: бывшей невестой брата. А с ним, кстати, предстоит скорая встреча и серьезный разговор.
Проснувшись, я первым делом, не открывая глаз, шарю рукой по простыне – Веры нет. Сажусь, оглядываюсь, отыскиваю сбоку от кровати сотовый – начало одиннадцатого.
В коридоре, ванной, на кухне моей гостьи тоже не оказывается. Зато на столе я нахожу записку: «Хотела приготовить тебе (и себе заодно) горячий завтрак, но из продуктов только хлеб, лимон и сыр». Точно, рукола закончилась. «Да и плита не работает». И ниже номер телефона. Вера думает, что у меня нет ее номера. На самом деле есть. Как-то, еще год назад, Артём звонил с ее телефона, и я зачем-то сохранил.
Но намек понят. Набираю эсэмэску, одновременно забивая кофейные зерна в кофемашину и запуская ее. «Куда убежала?»
Вера отвечает быстро: «Работаю».
Пью кофе, пишу: «Я тебя заберу» – и замираю, раздумывая, ставить точку или вопросительный знак. Во-первых, до двенадцати ночи я имею полное право ласкать Верины губы, так как сказал ей об этом накануне, и она не возразила. Во-вторых, записка с номером телефона на столе – ну не сигнал ли? Ставлю в итоге точку. В ответ приходит сообщение с адресом и пометкой: «Освобожусь в восемь».
Телефон Артёма недоступен, на работе брата нет, администратор сказал, что смена Кустова завтра. Мама и Арина тоже не знают, куда пропал, входную дверь квартиры мне никто не открывает. Что ж, подожду. Когда-то он появится.
Возвращаюсь домой и сажусь за проект. Вы, должно быть, помните, что в следующие выходные мне лететь в Сочи, сегодня уже воскресенье, а впереди еще море работы. Не стоит и мне забывать об этом. Вера-Вера-Вера. Что ж с ней делать-то? Она сейчас в таком беззащитном состоянии, что целиком и полностью зависит от мнения окружающих. Если захочет, я помогу скоротать время до результатов анализа. И когда он окажется отрицательным, уйду в сторону. Нужно ее предупредить, чтобы не строила никаких планов в отношении меня, но сделать это мягко. Не обидеть.
В семь двадцать я уже жду в припаркованной напротив ресторана «Веранда» машине, барабаня пальцами по рулю. Очень неплохое место, получить здесь работу официанта непросто, не говоря уж о поваре. Артём рассказывал, что Вера талантливая и не пройдет и десяти лет, как дослужится до шефа кухни, если, разумеется, научится быть жестче и требовательнее.
Нездоровая, конечно, ситуация. Все, что я знаю о девушке, за которой заехал, – когда-то услышано от брата, что жил с ней целых два года. Это смущает, когда Веры нет рядом. Когда же я с ней, то об Артёме не думается. Вообще ни о чем не думается, кроме как о том, чтобы затащить ее в кровать да раздеть.
В половине восьмого на сотовый приходит сообщение: «На месте. Жду». Почему-то руки дрожат, а сердце ускоряет биение. Вера ловит себя на мысли, что волнуется.
На кухне пользоваться телефонами запрещено, да и некогда, поэтому она весь день заглядывала в подсобку, проверяя, не написал ли Белов еще что-то. Странности Вика отвлекали от собственных проблем. Пока Вера думала о нем, она не думала о себе – на данный момент это все, что нужно. О большем и мечтать нечего.
Сдав смену и переодевшись, Вера выбегает через служебный вход и видит припаркованный неподалеку черный «Кашкай». Вчера было не до этого, а сегодня пришла мысль: быстро же ему починили машину, причем выглядит как новая. Может, специалисты и поняли бы, что авто битое, но, на Верин непрофессиональный взгляд, «Ниссан» будто из салона.
Вик стоит к ней спиной, опершись на капот, курит. Сигарету держит в левой руке, хотя он правша – почему-то Вера это запомнила. Еще она помнит, что левая рука покрыта рисунком вплоть до кончиков пальцев, которые сплошь в неясных черных, синих и красных символах. Вера воспитывалась в семье, где татуировки считаются чем-то неприемлемым, связанным с криминалом. Родители были бы в ужасе, узнав, что она провела ночь в кровати так сильно исколотого нательными художествами мужчины. И что сама дала ему свой номер, хоть он и не просил. А еще собирается сесть в его машину прямо сейчас.
В жизни Веры уже был идеальный по всем параметрам Артём. К черту Кустова со всей его перспективностью.
Чем ближе она подходит, тем медленнее становится шаг. Наконец, Вера останавливается возле машины. Белов будто не замечает ее присутствия, так и стоит спиной, между пальцами зажата сигарета, горящая ярким маячком. Что Вере сказать ему? Просто поздороваться? Подойти поцеловать в щеку? Или в губы? Непонятные у них отношения, неясно, как себя вести. Она надеется, что Вик лучше знает правила затеянной им же игры и вскоре поделится ими с ней.
Вера просто молча садится на пассажирское сиденье и закрывает за собой дверь. Вик оборачивается, тушит сигарету и занимает место рядом.
– Привет, – говорит ей, улыбаясь.
– Как дела? – спрашивает она, все еще понятия не имея, как себя вести.
Он тянется и целует в губы.
– Теперь хорошо. Такая же вкусная, как вчера.
– Ты меня смущаешь.
– С этого и планировалось начать вечер.
Вик заводит машину, выруливает на дорогу.
– Ты голодная? Не хочешь заехать куда-нибудь перекусить?
– Я приготовила нам ужин. – Вера показывает ему пакет, который принесла с собой из ресторана. – Не знаю, что ты любишь, поэтому решила сделать нейтральные блюда: «Цезарь» с курицей и птицу с овощами. Ой, только сейчас подумала, что слишком много курицы. Да?
– Обожаю курицу, – кивает Вик.
– Отлично. Я думала, ты не куришь.
– Редко. С этим у тебя проблемы?
– Нет, никаких проблем. А почему левой рукой?
– Я одинаково хорошо владею левой и правой. Ну, баловаться начал лет в десять-двенадцать, угадай с чьей подачи. Когда у тебя старший брат, пробуешь всякую дрянь рано.
Вера молчит, он продолжает говорить:
– Ну и чтобы мама не унюхала, мы курили левыми руками. Привычка осталась до сих пор. – И, не прерываясь, в том же шутливом тоне: – И я уже понял, что полный кретин, раз упоминаю при тебе Артёма, м?
Она кивает, выражая полное согласие с его словами.
– Ну же, скажи, что я кретин. Давай.
Белов вдруг хватает ее за колено, начинает стискивать, поглаживать, сжимать, отчего Вера дергается, пытается вырваться из захвата, против воли улыбается, а затем и вовсе смеется в голос. Потому что очень щекотно, невозможно терпеть.
– За дорогой смотри! Тебе и так, спорю, страховку увеличили, после того как врезался в столб! Прекрати, Вик! Мне не нравится! Аа!
– Скажи. Давай, скажи же вслух! – Он тоже смеется, не отпускает ее. Руки крепкие, большие, Вере не вырваться. Нужно было надеть джинсы, а не платье! Через колготки все точки прощупываются отлично. – Ну, я жду.
– Ты кретин! Полный, стопроцентный, абсолютный кретин! – хохочет она и поджимает ноги, стараясь уйти от атаки.
Вик прекращает, возвращает руку на руль.
– То-то же.
– Сегодня мы будем продолжать целоваться? – вдруг спрашивает она.
– Конечно. Я же обещал.
– А завтра?
– Еще не решил. Надеюсь уговорить тебя на что-нибудь большее.
Вера улыбается, понимая, что он полный придурок. Но в данный момент ей как раз и нужен придурок, которому плевать на собственную безопасность. В любом случае глупым Белов не выглядит, он прекрасно осознает, чем рискует рядом с ней. Она сразу предупредила, ее совесть чиста.
– Давай начнем с твоих правил, – предлагает Вера. – А то опять будет некогда, как окажемся в квартире.
Они уже почти приехали, Белов паркует машину на свободное место между другими автомобилями, внимательно следя по зеркалам.
– Правил три, – говорит серьезно, но не драматично. Обычным, будничным голосом. – Во-первых, меня нельзя трогать. Никогда и ни при каких обстоятельствах. Я это не люблю. В самом крайнем случае можно за руку, лицо или волосы, но лучше обойтись без этого. – Его голос звучит так, словно они обсуждают погоду.
Вера замирает, внимательно слушает, обдумывая его слова. Ей кажется, что она в шаге от важного открытия, даже дыхание задерживает в ожидании следующего пункта. Хорошо, что Вик следит за габаритами и не контролирует ее реакцию.
– Во-вторых, до десяти утра меня будить запрещено. Единственная причина – это угроза моей жизни или… чьей-нибудь другой жизни. Если я нужен до этого времени, то нужно предупредить накануне, я сам заведу будильник. Но даже в этом случае рано утром со мной лучше не разговаривать, ни о чем не спрашивать и уж точно не шутить. До десяти утра шуток я не понимаю. Вообще. И правило номер три. – Наконец он глушит двигатель, поворачивается к Вере. – Эти два пункта не обсуждаются, не оспариваются, не смакуются и не обжевываются. Вопросы?
– А если у тебя работа с утра? Клиент важный, например? – спрашивает она.
– Я делаю над собой нечеловеческое усилие. Ну что, идем?
Они заходят в подъезд, затем в лифт, поднимаются на восьмой этаж. Где-то в районе четвертого Вера понимает: нужно что-то сказать насчет первого пункта. Интуиция подсказывает, Вик ждет ее реакции. Хочется дать понять, что она готова его выслушать, если Белову понадобится ее помощь, но навязывать свое любопытство не собирается. Она всегда знала, что Вик странный. Зато предельно ясно, почему Белов вчера внезапно убежал: она нарушила правила. Что ж, хорошо, что он ей рассказал, теперь картина становится понятнее. Вера чувствует себя увереннее, она вполне готова вступить в игру.
Возможно, ей следует извиниться за вчерашнее. Конечно, распирает выяснить, что с ним случилось после ее атаки на его ширинку и чем Вик так долго занимался в ванной. За время его отсутствия Вера успела одеться-обуться, раздеться-разуться, постелить кровать, опять одеться-обуться, снова раздеться. Найти на подоконнике несколько листов А4 с нарисованной карандашами обнаженной девушкой, поразительно на нее похожей. Пошарить по его шкафам, – а она помнила, откуда Вик в прошлый раз доставал ей одежду, – переодеться в его белую майку, лечь в кровать и заснуть.
Но вместо извинений Вера подходит близко, одной рукой сжимает другую, чтобы не забыться и случайно не обнять его. Привстает на цыпочки и целует Вика в подбородок.
– Хочу еще, – говорит он.
Она повторяет свое действие, затем дотягивается до уголка его губ, внимательно следя за реакцией. Он улыбается, позволяя ей касаться его губами. Щетина покалывает, но Вере это нравится, придает остроты моменту. Из лифта они выходят едва ли не на ощупь, целуясь жадно, глубоко. Вик отрывается от ее губ лишь на миг, чтобы открыть дверь. Они едва успевают скинуть обувь, перед тем как завалиться на кровать прямо в верхней одежде. Он лежит на Вере, между ее ног, она сама убирает руки, сплетая их над головой. Надеется, по ее поведению очевидно, что правила игры приняты.
Около полуночи они наконец отрываются друг от друга и вспоминают об ужине. Ее губы и мышцы лица болят и горят, куртка валяется на полу, платье расстегнуто и спущено с плеч и груди. Ее лицо, шея, плечи, ключицы пахнут им, на этих частях тела не осталось и клеточки, которой бы не коснулся его язык. Кажется, ее кожа пропиталась его слюной.
Вера никогда в жизни столько не целовалась. Не сказать, что у нее разнообразный сексуальный опыт, но даже он подсказывал, что мужчины не слишком любят это дело. Все же длительные ласки – прерогатива женщин. Подумалось о лесбиянках. Всегда было загадкой, как они занимаются любовью, имея в своем распоряжении только губы, язык, пальцы. Сегодня ей казалось, что, если Вик просто коснется ее между ног, она кончит только от этого. Хорошо, что утром, заскочив перед работой домой переодеться, Вера взяла запасное белье. Стыдно признаться, но то, что на ней, вымокло насквозь.
– Всё, я хочу есть, – с этими словами Вик приподнимается над ней, чмокает еще раз в губы, встает с кровати и направляется в кухню.
Вера кое-как сползает с кровати, обескураженная, распаленная, с единственным желанием – закрыться в ванной и довести себя до финала. Мастурбировать в ванной комнате мужчины, который в это время шуршит пакетами на кухне?!
Через пару минут она все-таки добирается до ванной, но для того, чтобы умыться прохладной водой. Затем заходит на кухню.
– Просто скажи мне: «Можно», – говорит Вик, сервируя стол. – Дальше я все сделаю сам. Тебе понравится. Я умею это делать, Вера. Не хуже, чем целоваться. Не останавливай больше мою руку.
Вера садится за стол, он ставит перед ней пару бокалов, разливает красное вино, и она тут же делает несколько глотков. Оно холодное, к счастью, немного остужает пыл, остужает тело. В квартире-холодильнике Белова удается наконец согреться.
Он заканчивает греть ужин в микроволновке, раскладывает его по тарелкам. С энтузиазмом принимается за курицу. А Вера только и может, что смотреть на него, ковыряясь вилкой в салате. Ошарашенная, все еще не пришедшая в себя.
– Вкусно. Неужели правда сама готовила? – между тем поддерживает Вик разговор.
Как ему удалось так быстро справиться с возбуждением? Она вглядывается в его лицо: щеки розоватые, как и у нее – Вера видела себя в зеркале ванной. Волосы слегка взъерошены, губы красные, покусанные ею. Она не виновата: в первый раз это вышло случайно, честно, а потом Вик сам поощрял.
– Я дипломированный повар, – говорит она. – Людям нравится, как я готовлю. Если ты починишь плиту, я смогу готовить и для тебя. – А потом Вера понимает, как выглядят ее слова. Как будто она мысленно уже переехала в его квартиру! О нет, Белов об этом даже и не заикался.
Вик задумывается, хмурит брови. Кажется, она все испортила. Вера ведь и не думала о том, чтобы съезжаться с ним. Она вообще плохо думает в последнее время. Тем более о будущем, которого у нее, вероятно, нет.
– Вик, я не то хотела сказать. Не в смысле, что я потихоньку обживаюсь здесь. Просто хотелось сделать для тебя что-то приятное. Я правда хорошо готовлю. Могу диплом показать и награды с кулинарных конкурсов. Я еще под впечатлением от того, что только что было. Плохо соображаю.
Он все еще хмурится и говорит:
– Я подумаю.
И Вера понимает, что больше никогда не заговорит на эту тему первой. Если Белов еще когда-нибудь пригласит к себе на ужин, она вполне может поступить, как сегодня: привезти готовую еду из ресторана.
– Завтра после обеда у меня съемка, поэтому прямо с утра мы едем в клинику. Я записал нас в одну из очень хороших частных больниц – пробил по знакомым. За пару часов пройдем обследование с головы до ног. Разумеется, клиника гарантирует полную конфиденциальность. Только я не спросил, что у тебя с работой.