Ольга Вечная
Веселый Роджер
Глава 14
Отчеты непотопляемого пирата. Запись 8
Понимаете, когда горит собственное родное тело, ведешь себя неадекватно. Шалеешь то ли от выворачивающего наизнанку страха, то ли от нарастающей, отдирающей кожу от мяса боли. Что-то вроде: «Нет-нет, это не может случиться со мной», – не думаешь. Эти мысли придут потом, если очнешься в больнице. А когда в эпицентре боли – ничего не думаешь, просто орешь. Но огню по хрену, чьи жрать ткани, он сдаваться не собирается, стоит добраться до лакомого нежного кусочка. И знаете что? Он никого и ничего не боится. Ни угроз, ни криков ужаса. Нет ему дела и до того, сколько тебе лет, хороший ты человек или ублюдок, заслуженно ли получаешь наказание. Он очищает до костей, медленно поглощая нервные клетки. Позволяя прочувствовать его право на кару.
«Он тебя очистит лучше любой молитвы, и ты начнешь все сначала. Если по-прежнему сможешь и захочешь усваивать кислород». Такие слова не забываются, и перед последним вдохом я буду думать о них же, представляя бешеные глаза говорившего. Но никогда не осмелюсь повторить вслух, хотя он и утверждал обратное.
Огонь сбивает с толку. И вроде бы видишь озеро, воду, спасение в двадцати метрах, и бежать недалеко, и ты умеешь и можешь бежать. Но не бежишь. Вместо этого как в состоянии психоза топаешь ногами, орешь и хлопаешь по горящей одежде руками, катаешься по земле, будто это может помочь, несешься в противоположную спасению сторону. Тяжелый запах бензина режет ноздри, а вдыхаемый жар обжигает рот и легкие – все вместе сводит с ума. С каждой секундой становится больнее, а здравых мыслей в голове – меньше.
Когда тело горит, вначале огонь берется за логику – уничтожает ее в корне, без следа. Поэтому первые несколько раз я нырял в озеро далеко не сразу. Не так быстро, как мог бы. Принимал неправильные решения. Неправильные решения – это плохо. Дизайнер, который принимает много плохих решений, рискует помереть с голода.
Журнал «Релакс» считает, что в прошлом году я вошел в десятку самых перспективных специалистов данной отрасли Москвы. Для двадцати шести лет, я считаю, это неплохо. Шеф в «Континенте» повесил мой проект спа на стенку. Хорошо, что в офисе я бываю от силы пару раз в неделю, иначе вконец загордился бы. Здороваться бы перестал с менее успешными коллегами.
В общем, по моим расчетам вы уже должны были начать уважать меня как следует. Теперь я спрошу вас, и себя заодно: почему я принял так много плохих решений за последнюю неделю? Определенно, скоро придется раздать за долги машину, квартиру, и переехать на улицу, если так пойдет и дальше.
Мало того что Вера уже три раза спрашивала, что ей взять с собой из одежды и вещей, какой подарок купить, так еще и София задолбала вопросами, что ей сварить, чтобы не разочаровать московского повара.
«Вик, я не могу ударить в грязь лицом! Что она любит?»
«Курицу», – пишу Софии в Ватсапе.
«И всё?»
«Не знаю, вроде бы еще сыр. И кофе».
«Запечь курицу под сыром? А она ест горчичный соус?»
«София, я удалю тебя на хрен из списка контактов».
«Она точно решит, что я плохо готовлю. Посочувствует Стасу и девочкам».
«Ты нормально готовишь».
«Съедобно, не спорю, но… У меня руки не из того места, блюда никогда не получаются внешне такими же, как в журнале».
«До свидания, София».
«Вик, может, спросишь, что бы она приготовила на моем месте?»
«ААА».
Идиот. Что я творю? Какого черта это делаю? Нетрудно догадаться, что я летал в Сочи на те выходные не просто так – чтобы избежать дня рождения жены отца в следующие. Совмещать эти два события не хотелось, так как праздник – это отличный повод для отца выпить беленькой. А когда он выпьет, вы помните, он начинает переживать за мою личную жизнь больше, чем переживаю за нее я.
«Вик, спроси у Софии, пожалуйста, какая фирма ей нравится больше: «Диор» или «Мак»? Просьба купить хорошей косметики слишком расплывчата, может, все же можно ограничиться сертификатом в «Рив Гош»?» – от Веры.
Я отправляю ей номер жены отца, выключаю сотовый и захожу в студию. Сегодня у меня персональная съемка Милы в образе русалки. Помните эту соблазнительную ундину? На ней лишь белые тонкие ленты и много прозрачной летящей ткани от пояса и ниже. Удивительно, но ее соски напряжены все два часа, лед тихонечко тает сам по себе, никому не нужный, забытый.
Раз уж на этой неделе я спец по плохим решениям, почему бы не привезти домой Милу? Она так смотрит, будто не против. Девица примет предложенные правила игры – не сомневаюсь, «своих» дам я вычисляю быстро, на раз. Делать это, правда, не хочется, ведь я не сплю с теми, кого фотографирую. Нарушать собственные правила опасно, но… Сегодня среда, а это означает, что уже третий день подряд я способен думать только о предстоящей поездке, вернее о девушке, которую пригласил. Дни и ночи напролет этим занимаюсь. Уговариваю себя, что это я так жалею Веру (ага, полный сострадания кретин), других занятий будто не существует. Я ведь позвал ее на юг только потому, что хочу как следует взбодрить, не так ли? И Сочи с его палящим солнцем, экзотическими сочными пальмами и глянцевым морем легко сделает всю работу. Мне же нужен здравый рассудок и хорошо бы пустые яйца.
У Милы пластичное тело и нулевой размер груди с крупными сосками. Это возбуждает, смотрится приятно, но я с завидным упорством думаю о совсем другой женской груди, фотографии которой лежат на тщательно запароленной виртуальной флешке. Все же мама где-то допустила ошибку, воспитывая нас с Артёмом, – электронные фотографии пьяненькой Веры я не удалил и не собираюсь.
* * *
Первые теплые выходные за столько времени, а приходится покидать столицу. Город шумит, гудит, торопится, люди движутся в привычном едином ритме, курят на ходу, прижимают трубку к уху плечом, обсуждая грядущие вылазки на природу в предвкушении долгожданного отдыха. Все мои знакомые, коллеги и родственники куда-то уезжают. Подозреваю, Москва вымрет на субботу-воскресенье, встанет в несколько чудовищных пробок на выездах из города, но я этого не узнаю. Жалею ли? Пока не решил.
Заезжаю за Верой в восемь. По глупости не догадываюсь подняться в квартиру – чемодан она выволакивает из подъезда сама. Надеюсь, в нем не только косметика для Софии. Я помогаю закинуть его в багажник, Вера тут же устраивается впереди, выключает «Нежить» и включает радио. Наглая.
Вера румяная, яркая, но скованная. Волосы лежат идеальными крупными волнами, макияж сдержанный, но безупречный – из-за специфики работы я немного разбираюсь. Вера очень красивая, тонкая и эффектная. Не домашняя. Должно быть, именно такой ее и полюбил Артём, и я чувствую, что понимаю почему. Она выглядит как молоденькая, мечтательная женщина, но смотрит серьезно, будто вся девчачья сахарная чушь ее не волнует вовсе, будто ей не нужны уступки в пользу слабого пола. Она хочет быть на равных в проблемах, готовая волочить на себе половину трудностей. Но в то же время я помню, что в сексе Вера безропотно отдает всю инициативу, покорна, ведома. Признает за мужчиной право доминировать, и это дико заводит. Хочется владеть ей в постели. Вы понимаете, о чем я, да же?
– Как ты умудряешься сочетать костюмы с кедами? На тебе это смотрится даже нормально, не по-деревенски.
Я усмехаюсь, так как этого вопроса ожидал меньше всего.
– Нет, серьезно, я выросла в маленьком городишке, где считается привычным надеть спортивные штаны и туфли на каблуках. Или строгий костюм и сандалии. И это всегда смотрится убого и ужасно. А на тебе – нормально.
– Да ладно, я вполне согласен с эпитетами: убого и ужасно. Туфли мне жмут, не люблю их. А костюмы люблю.
– Прямо все туфли жмут?
– Все, что мерил.
– Может, ты просто не знаешь свой размер?
– Я не буду ходить в туфлях.
– А если вздумаешь жениться? В ЗАГС пускают в кедах?
– Мне кажется, сейчас в ЗАГС пускают даже в носках. В любом случае у меня никогда не будет пышной свадьбы. В свое время я на стольких побывал с камерой в руках, что сейчас тихо их ненавижу.
– А если невесте захочется шикарное платье и пир горой?
– Я ж раздолбай, жениться не в моем стиле, Вера. – И про себя добавляю: «Потому что вряд ли женщина, любящая находиться в центре внимания, согласится связать жизнь с припадочным наркоманом, о котором стыдно кому рассказать, не то что хвастаться в соцсетях на весь мир».
– Стоит приплюсовать к твоему списку правил.
– Если записать все мои заскоки, боюсь, получится трехтомник. Ни одна даже самая умная и читающая дама его не осилит.
Вера берет из кармашка между сиденьями пилку для ногтей, вертит в руках. Ее ногти острижены под корень, не накрашены. Полагаю, это издержки профессии. У нас одинаковый маникюр.
– Врач сказал, что ВИЧ не передается через пилки. Можно?
Пожимаю плечами, дескать, валяй. Она занимается маникюром, а я давлю смешки, рвущиеся наружу. Мой «Кашкай» прям ногтевой салон, не иначе. Вера поглядывает на меня и тоже улыбается. Хитрая такая. Обута в туфли на каблуках, платье короткое, поэтому коленки в тонких чулках смотрятся крайне выгодно. Она закидывает ногу на ногу, подол задирается сильнее, я вижу ее бедро, край этих самых чулок. И от понимания, что еще чуть-чуть, и я увижу рисунок, ноет внизу живота, словно я не позаботился об этом накануне.
Глава 15
Вера
Когда Вера проигрывала эту поездку в голове снова и снова, она всегда начинала разговор с Беловым вопросом: ей себя вести, будто она ему кто? Это отличная возможность хоть немного прояснить ситуацию между ними. Еще она хотела спросить, знают ли Стас с Софией, что Вера была помолвлена с Артёмом. В итоге она стоит на светлой современной кухне Беловых, проводит для «второй мамы» Вика мастер-класс по приготовлению лимонного пирога и до сих пор понятия не имеет, в качестве кого приглашена в этот дом.
Дом, кстати, очень большой и в связи с этим не слишком уютный, но ей здесь нравится. Напротив огромных окон на втором этаже она и вовсе замирает на полчаса, любуясь морем. В последний раз Вера приезжала на юг в десятом классе, уже и забыла, как здесь красиво. А солнце так ласково греет, что хочется уснуть в шезлонге на свежем воздухе, загорая и расслабляясь.
Если в Москве лето только нерешительно подкрадывается к весне, в Сочи оно хозяйничает уверенно. Город утопает в зелени, влажный свежий воздух дурманит, виды завораживают. Сочи сильно изменился с тех пор, как Вера приезжала сюда девочкой. Тогда он показался ей узким, подплавленным от жары, забитым пробками городом, в котором нет ни одной прямой улицы – либо ты, обливаясь потом, карабкаешься вверх, либо, задыхаясь от духоты, ползешь вниз. Сейчас же транспортные развязки по пути из Адлера ее поразили. Определенно, Олимпиада пошла южной столице на пользу.
– Вера, я правильно делаю? – София уже пятый раз спрашивает, верно ли взбивает яйца миксером. И честно говоря, делает это не совсем так.
– Старайся придерживаться только одного направления. Либо по часовой, либо против. Тогда белок возьмется сильнее, масса получится пышнее.
– Поняла. Слушай, я, наверное, ужасно поступаю: ты и на работе успела наготовиться по горло, а приходится еще и в гостях этим заниматься.
– Глупости, мне это в радость. Если хочешь, завтра я помогу с праздничным ужином. Обещаю, что не буду выпячиваться и займусь исключительно тем, что ты мне поручишь. Мне не сложно, честное слово.
– Ни за что! Ты же в гости приехала, чтобы отдыхать, а не вкалывать у плиты. Я хочу, чтобы твоя поездка к нам была не последней, – неловко смеется София, вновь выписывая немыслимые фигуры миксером.
Пирог не поднимется так, как следовало бы. Ладно, сойдет.
София Вере нравится. Симпатичная, добрая женщина, немного замотанная бытом, но очень гостеприимная и искренняя. Ее светлые волосы по-домашнему связаны мягкой резинкой на затылке, а из одежды – спортивные легинсы и майка. Внешний вид хозяйки позволяет почувствовать себя свободно и уверенно, можно не стараться выглядеть эффектно. Вера давно уже сама собрала волосы и сменила платье и чулки на джинсы и удобную футболку.
Она подходит ближе к Софии и украдкой говорит, понизив голос:
– Понимаешь, мне бы хотелось приготовить что-то для Вика, чтобы произвести впечатление. Пока возможности не было: в его квартире плита не работает, а ко мне он не заходит.
В глазах Софии вспыхивает восторг, она широко улыбается и кивает:
– Тогда без проблем, я поняла тебя. Вот увидишь, никуда он от нас не денется. – И хитро подмигивает.
* * *
На часах почти два ночи. Можно сделать вывод, что все Беловы – совы, а не жаворонки. Даже дети отправились по кроватям лишь ближе к одиннадцати. Сама Вера привыкла ложиться и вставать рано, поэтому валится с ног от усталости, тем более она отработала четыре смены за последние три дня, чтобы вырваться на эти выходные. Так что ее совсем не волнует необходимость снова провести ночь с Виком в одной кровати – а им постелили вместе в комнате для гостей.
Все утро Вера просто лежит и смотрит на спящего Белова, занимающего бóльшую часть постели. Кажется, они делают вид, что прошлого неприятного инцидента не было. Как и обычно, рядом с этим мужчиной ничего не понятно, а ведет он себя так, что задать прямой вопрос никак не получается. Она пробовала раз сто, честное слово.
В обед Вик с отцом везут ее по достопримечательностям. Девочки с утра в школе, а София хлопочет на кухне. Около трех Вера к ней присоединяется, и вместе они готовят целую кучу разнообразной еды.
По пути домой нужно было заскочить в магазин, и, воспользовавшись ситуацией, Вера прикупила тонну руколы. За последние две недели она изучила, должно быть, все рецепты блюд, куда можно запихать эту странную, на любителя траву.
– А как вы познакомились? – спрашивает Стас.
За столом, помимо Веры и Беловых, еще три пары друзей семьи. Вик закусывает губу, стреляя глазами в угол скатерти, раздумывает, что ответить, но Вера его опережает:
– Он спас меня в парке от группы пьяных маньяков, отвез к себе домой. И повел себя как истинный джентльмен.
Белов давится вином и скрывает улыбку за салфеткой.
Глава 16
Отчеты непотопляемого пирата. Запись 9
Жить на юге должны красивые люди – такие как Вера, например. Вон идет по пляжу босиком в легком коротком платье с открытой спиной, в котором была на ужине. Интересно, она в лифчике? Лямок-то на спине не видать. Загадка на миллион. Полагаю, сегодня за столом все думали только об этом. Ну, по крайней мере я – точно.
Как я и говорил выше, Сочи создан для красивых людей, а не для таких чучел, как я. Конец мая, а тут жара двадцать пять ночью, одежда слетает сама по себе, без усилий. Но только не с меня, разумеется. Джинсы с толстовкой сидят как влитые, крепко и навсегда.
Вера ходит по камешкам, туфли держит в руке, мочит ножки в еще прохладном море, ойкает, отбегает и снова подходит, мочит.
– Купаться хочется, – говорит она.
А мне хочется пошутить, что ей не впервой в ледяной воде, но я благоразумно сдерживаюсь. Хватит уже про Артёма, надоел.
– Если приехать через пару недель, можно будет поплавать, море как раз прогреется. В этом году весна на удивление жаркая.
Вера кивает, бегает на цыпочках по мокрым камням, как маленькая.
– Спасибо, что привез меня сюда, чувствую себя другим человеком! – произносит с восторгом.
– Периодически море необходимо всем людям, – улыбаюсь я, любуясь на нее.
Она садится на корточки, трогает воду, ссутулившись. Спина голая, каждый позвонок выделяется. Чтобы уничтожить прелесть момента, говорю:
– Почему ты не толстая?
Вера резко оборачивается, хмурится:
– В смысле?
– Ты же повар, все хорошие повара – толстые.
– Да ну тебя. Глупейший стереотип.
– Нет, ну правда. – Я подхожу ближе, но не слишком, чтобы не замочить обувь.
– Когда ты в последний раз купался? – Вера поднимается, смотрит в глаза.
Она такая серьезная, что избежать взгляда и разговора практически невозможно. Застала врасплох.
– Давно, – признаюсь почему-то тихо.
Освещение скудное, но она так близко, что, вероятно, может читать по губам.
– Никогда ни перед кем не раздеваешься? – спрашивает так, будто это не одна из самых больших проблем в моей жизни.
Будто мы опять обсуждаем ее потрясающие салаты и бутерброды с руколой, которой сегодня я съел столько, что впору почувствовать себя травоядным животным. Вера как будто не стесняется говорить со мной на эту тему, не чувствует вину за то, что я урод, а она – нет. Обычно все, кто знает о моих шрамах, ведут себя именно так. И я великодушно прощаю им то, что они красивы. Больше этой темы мы не касаемся никогда.
А Вера хочет услышать ответ. Да что с ней не так-то? Веди себя, как и все, Вера. Ты не понимаешь, что ставишь меня в неловкое положение? Где твоя гребаная тактичность?
Отрицательно качаю головой.
– Тебя можно понять, – грустно говорит она, бросает беглый взгляд на мой живот и отворачивается к морю.
В этот момент внутри что-то обрывается. Зачем я позвал ее сюда и веду себя так, словно она ничего не видела? На что надеюсь? Вера знает, прекрасно помнит, какой я на самом деле. Смотрит на меня и видит урода, от которого тошнит. Которого хочется обнять и плакать, но никак не подпускать к своему телу. Кретин. Прикрываю глаза, чувствуя, как земля уходит из-под ног. На одну лишь секунду позволяю чувствам взять верх, затем беру себя в руки. Это я делать умею, часто тренируюсь. Профи.
Вера смотрит вдаль, я – на ее профиль. Я знаю, что ее левая грудь чуть больше правой, и эта асимметрия сводит с ума. Еще я знаю, что, если вести языком по ее соску снизу вверх, она перестает дышать, замирает, а пальцы так напрягаются, что становятся скрюченными, как веточки у дерева. Если бы я был нормальным мужиком, она бы, вероятно, сжимала, царапала мои лопатки, делясь эмоциями. Но это невозможно, потому что лопатки были обожжены огнем и теперь покрыты уродливыми шрамами. И каждое к ним прикосновение балансирует на грани между Фоновой и Прорывной. Вы помните о моих подружках? Не стоит и мне забывать, что они никогда не уступят меня другой женщине.
– Знаешь, – говорит Вера бархатным, мелодичным голосом, – когда смотришь на море, слушаешь, как оно шумит, чувствуешь, как лижет пальцы, а на языке одновременно будто соль и свежесть от влажного воздуха, хочется пообещать, что обязательно вернешься к нему. Давай, что бы ни случилось, пообещаем, что вернемся сюда еще раз, в сезон, и искупаемся. Ночью. Голыми. И никто не увидит твои шрамы и мою задницу. Поверь, я стесняюсь ходить перед другими без одежды не меньше, чем ты – показывать свои шрамы.
Сердце колотится, как сумасшедшее. Кожа горит, но не как во время приступа.
– Почему? – спрашиваю. – Ты красивая.
Вера поворачивается и смотрит на меня.
– А, по-твоему, все красивое нужно выставлять напоказ?
Я смотрю на нее в упор, руки зачем-то сами находят ее ладони и стискивают их.
– Нет, я так не думаю.
– Почему сейчас не модно раздеваться только перед одним мужчиной? И, если есть что показать, нужно обязательно показать? Вы, типа творческие люди, растлеваете молодежь.
– Ой, да ладно, – усмехаюсь. – В вашей природе хвастаться и демонстрировать красоту. Я всего лишь отражаю ее.
– Вообще-то я была полненькой в школе, а потом на одной из девчачьих посиделок узнала, что единственная среди подружек в десятом классе нецелованная, хотя многие уже вовсю спали с мальчиками. Посмотрела на себя в зеркало и поняла почему. – Вера комично надувает щеки. – Села на диету, которая через полгода привела к анорексии, и я успешно похудела до тридцати восьми килограммов.
– Да ладно.
– И только ближе к концу колледжа нашла идеальный баланс между соотношением жира, мышц и костей. Меня спасли спортзал и правильное питание.
– Серьезно? Ты блевала после каждого обеда? – расплываюсь я в улыбке, но Вера смотрит строго, и веселиться вмиг перестает хотеться.
– Только об этом практически никто не знает. В Москве так ты первый, кому я решилась признаться. Я подумала, тебе будет легче, если я сравняю счет по страшным секретам. Один – один, Белов?
– Требую фотографий. Не верю.
– Я покажу тебе.
Наши пальцы переплетаются, лица так близко, что я чувствую ее дыхание. Вера жмется ко мне, как будто ее не отталкивают шрамы, а я понимаю, что еще немного, и упрусь кое-чем ниже пояса ей в живот. Интересно, как она это воспримет? Лишь бы не забыла про правила, не коснулась меня. Пляж бесконечный, пустынный, прятаться негде. Придется нырять прямо в море.
– Вик, я замерзла, – говорит Вера.
Я одалживаю ей свою толстовку, и мы идем в сторону машины отца, держась за руки. Может, и не зря София выпихнула нас подышать морским воздухом на ночь глядя.
– А ты когда-нибудь кому-нибудь показывал шрамы? Кроме врачей и мамы? – спрашивает Вера уже в машине, все еще кутаясь в мою одежду.
Я включаю печку.
– Показывал, – говорю, выруливая на дорогу в сторону дома. Ищу в плеере что-нибудь мелодичное из «Нежити», хорошо, что захватил флешку с собой.
– И как все прошло?
– Это был первый и последний раз, – усмехаюсь я и подмигиваю Вере. Останавливаюсь на Knife Called Lust.
Мы возвращаемся домой почти в четыре – все спят. А вот мне совсем не хочется. Я даже подумываю, что было бы неплохо продолжить наш флирт в постели, и кто знает, во что он выльется. Но в соседней комнате девочки, а спят они чутко – я знаю. Поэтому решаю, что не стоит. Впрочем, мне и так есть чем заняться перед сном: нужно хорошенько обдумать наш с Верой разговор.
Примерно через полчаса нахожу ее теплую ладонь под одеялом, слегка сжимаю, поглаживая нежные пальчики. Они такие чистые, белые и тонкие по сравнению с моими изрисованными, огрубевшими от десяток шлифовок и «Трудермы». Понимаю, что действую неосмотрительно, но мне так нравится говорить с этой девушкой, касаться ее, спать рядом, что не могу остановиться.
Неожиданно, по моим расчетам, крепко спящая Вера сжимает мою ладонь в ответ. Попался. Она проводит большим пальцем по тыльной стороне, поглаживает. Осторожно так, ненавязчиво. Далее ничего не происходит, но и не нужно. Мы оба притворяемся, что крепко спим. Я отдаю себе отчет, что Вера первой не сделает и шага в мою сторону, но поощряет каждое мое движение в ее направлении. Так и засыпаю, держа ее за руку, переплетаю свои пальцы с ее и улыбаюсь.
* * *
Утром Вера стоит за спиной в проеме ванной комнаты и с интересом наблюдает, как я чищу зубы.
Ее модная прическа погибла из-за влажности, превратившись в копну пышных волос сразу же, как мы сошли с трапа самолета. Я поглядываю на Веру через зеркало, думая о том, что такой она мне больше нравится. Такой она когда-то пришла в мою квартиру за помощью и такой она была моей. Не Артёминой. Хотя все это глупо, конечно. За два года Кустов, должно быть, видел ее любой, во всевозможных ракурсах и состояниях. Вера, в футболке на голое тело и обтягивающих джинсах, смотрит на меня, хитро улыбается уголками губ.
– Что? – спрашиваю я, машинально ища взглядом очертания ее груди. И теперь, после вчерашней прогулки, при мысли о Вериной груди я почему-то представляю не удары брата по моему лицу, а свои – по его.
– У вас с отцом хорошие отношения, Стас мне очень понравился. Странно, что твоя мама никогда не упоминала о нем даже мельком.
– Потому что при разводе они разругались в пух и прах и с тех пор ни разу не разговаривали, кроме как обо мне и в случае крайней необходимости.
– Почему? Если не секрет. Они оба хорошие, добрые люди, неужели так и не смогли прийти к пониманию за столько лет?
– Мама хотела, чтобы дядя Коля дал мне свою фамилию и усыновил, тогда мы стали бы одной большой семьей Кустовых. Следовательно, отцу пришлось бы написать от меня отказ. А он мало того что послал мать с ее требованием куда подальше, еще и приезжал ко мне при каждой возможности, забирал на выходные и к себе на каникулы. Исправно платил алименты, плюс щедро спонсировал всякие дополнительные занятия и поездки. Учась в школе, я объездил пол-Европы, тогда как Арина с Артёмом отдыхали максимум в Анапе. В общем, дружной семьи Кустовых не вышло. Я ее разбавил.
– Твой папа молодец, это поведение достойно настоящего мужчины, – твердо произносит Вера, я киваю. – Чем займемся?
– Народ в кино на мультиках, так что дом в нашем распоряжении. Хотя, может, поедем куда-нибудь? В горы, например? Мы ж не телик прилетели сюда смотреть.
– Поедем, обязательно. Но сначала я заправлю кровать и приберусь.
Мы возвращаемся в выделенную нам комнату, я достаю из сумки свежую одежду, фотоаппарат для прогулки и замираю. Вера наклоняется над кроватью, расправляя простыню. В обтягивающих джинсах. Наклоняется. Спиной ко мне, ага. Дразнит. Так кровать не заправляют, попой кверху.
– Не пялься, – говорит мне, не поворачиваясь.
По голосу я точно знаю, что улыбается. Улыбаюсь в ответ, хоть она и не смотрит, ничего не могу с собой поделать.
Понятия не имею, слышится ли в голосе Веры приглашение, но будем считать, что да. Либо сейчас, либо никогда. И я рискую. Подхожу и кладу ладонь на ее бедро, веду по плотной джинсовой ткани вверх, с силой сжимая и каждую секунду ожидая, что оттолкнет, скривится и убежит. Но вместо этого она замирает, а я помещаю ладонь между ее ног, надавливаю на чувствительную область, перебираю пальцами. Другой рукой веду по спине под майкой, заставляя прогнуться, считаю позвонки, добираясь до шеи, слегка надавливаю, стискивая.
– Тебе трогать можно, а тебя – нет? – спрашивает Вера.
– Именно.
Она чуть шире расставляет ноги, так, что вся моя ладонь помещается между ними. Вера уже сама прогибается, опускается на четвереньки на кровать, затем на локти, утыкается лбом в простыню.
Покорная.
Я все еще сзади, глажу ее там, действую ладонью быстрее и сильнее. Вера очень тихо стонет, как будто ей нравятся эти скудные ласки. Кожа под футболкой такая нежная, гладкая, идеальная. Я веду языком вдоль позвоночника, и Вера дрожит, стонет, так сладко и чувственно, что можно кончить, ей-богу, только от этого. Стягиваю с нее майку, обхватываю грудь, сжимаю твердый сосок между пальцами. Наконец-то Вера не сопротивляется, просто отдается. Я сразу понял по ее глазам, что отдаваться она умеет полностью. Мне нужно немедленно проверить эту свою теорию. Прямо сейчас. Поправляю спортивные штаны и тут же возвращаюсь к груди. Наклоняюсь и шепчу на ухо:
– Вера, ты как?
Я сжимаю ее сквозь джинсы очень сильно. Должно быть, ей могло быть больно, если бы я начал с этого, но она лишь подает мне попку, не возражая.
– Белов, а ты? – шепчет она в ответ низко, хрипло, и от этого непривычного тона я едва не теряю остатки контроля.
Вы и представить не можете, как сильно Вера мне нравится.
– Сейчас… слюни начнут капать тебе на спину, ты не пугайся, – говорю вполголоса.
– Пусть капают. Только пусть и на грудь, хорошо?
В момент я ее переворачиваю, перекидываю ногу так, чтобы Вера оказалась в ловушке подо мной, вдавливаю ее ладони в кровать. Она такая румяная, что я дрожу, понимая, что довел ее до этого. Ей так мало нужно, чтобы возбудиться.
– Твои глаза, – говорит мне.
– Утром были на месте.
– Безумные.
– Я больше не буду спрашивать разрешения. Ты же не дура, Вера, знала, куда едешь и зачем позвали.
Вместо поцелуя я провожу языком по ее подбородку, губам, потом еще раз и еще. Она отвечает своим, поощряя. На поцелуи нет сил, хватит уже, нацеловались. На ее джинсах гребаные пять пуговиц вместо стандартной молнии. А сами джинсы такие обтягивающие, что я сквозь зубы ругаюсь, стягивая их с нее. На Вере белые кружевные, и я уже тянусь туда, где она меня ждет, но мою руку снова останавливают.
– Вера, иди к черту, ты издеваешься?! Хватит строить из себя Королеву Облома!
– Погоди минуту, я кое-чего прихватила. – Она соскальзывает с кровати и несется к сумочке. В одних трусиках, ладная такая, соблазнительная.
Я сижу на кровати, широко раскинув ноги, и ошалело наблюдаю за ней.
– Вот, смотри! – Вера торжественно протягивает мне перчатки и презерватив.
Не хочу даже брать это в руки, смотрю то на нее, то на средства защиты.
– Нам это не нужно. Ты отрицательная, Вера. А презервативы у меня есть. – Хлопаю по карману.
– Это хирургические перчатки, надевай. Я звонила в группу поддержки таким, как я, и всё узнала. Там, – кивает она на себя ниже пояса, – самое опасное место. – Снова быстро кивает, смотрит с энтузиазмом. Ее карие глаза фанатично блестят, такие красивые, что у меня голова кружится. – В общем, с помощью этих штук мы тебя защитим от угрозы.
– Ты отрицательная, – повторяю я, чувствуя, что начинаю злиться.
Ее избыточная предусмотрительность, предосторожность раздражают, глупая заминка бесит.
– Врач сказал, что это не точно, а рисковать я не хочу.
– Вера, это бред, – повышаю голос. – Я не стану это делать в перчатках. – Еще немного, и я начну кричать, без шуток.
Она все еще протягивает мне сверток, но я не двигаюсь. От напряжения и возбуждения верхняя губа начинает дергаться.
– Я видела такие у тебя в комоде. Тогда я не поняла, зачем они, но сейчас догадалась. На пальцах могут быть микротрещинки, опасно. Надевай, Белов, и продолжай с того места, где мы остановились.
– Не буду.
Вера кладет перчатки мне в руки, но я освобождаю ладони. Перчатки падают на кровать. Она опускается передо мной на колени, смотрит снизу вверх, проводит кончиком языка по нижней губе. Я сглатываю, не способный даже на мгновение отвести взгляд.
– Можно взять твою ладонь? – осторожно спрашивает разрешения.
Я киваю, даю левую руку, не в силах сопротивляться тому, что происходит.
– Останови, если что не так, ладно? Я начну медленно.
Вера подносит ладонь к лицу и кончиком языка проводит по тыльной стороне, добираясь до большого пальца. На нем набит якорь, и она эротично ведет по его контуру, целует, все так же стоя передо мной на коленях и поглядывая снизу вверх. Добирается до среднего пальца, взгляд не отводит. Сердце снова разгоняется, я смотрю на нее, едва отдавая себе отчет, что дышу как паровоз, слегка толкаюсь бедрами вперед. Вера обхватывает кончик пальца губами, проводит влажным языком и с силой втягивает в себя.
Этого хватает.
Бросаю ее на кровать, но она скрещивает ноги, напрягается всем телом и подает перчатки. Отрицательно качает головой, взгляд стальной, уверенный, щеки алые, пылают. Волосы растрепаны по плечам, соски – твердые горошины.
– Дура, какая же ты… дура! – побежденно рычу я, хватая пакет с ненужной защитой. Отворачиваюсь, чтобы надеть презерватив, снова прячусь за одеждой. Привычным жестом вскрываю упаковку перчаток, натягиваю одну, затем вторую. И кидаюсь на Веру.
Она уже сама стянула трусики, и моя рука погружается в ее влагу. Вера тут же выгибается, разводя колени шире. Стонет, просит еще. Мне хочется ласкать ее долго, изучать, но для первого раза это не вариант. Совсем не вариант. И я, следуя инстинктам и обширному опыту, делаю так, как правильно, как быстрее. Целую ее, глажу, ласкаю шею, грудь, покусывая сначала один сосок, потом другой. Сам дурею от запахов, нежности идеальной кожи, но больше – от осознания того, что Вера от моих прикосновений с каждым вздохом все ближе к пику. Живу только одним желанием – чтобы она кончила сейчас, со мной, для меня. И она делает это через несколько минут от моих пальцев, ярко, влажно, заливаясь еще большей краской. Так часто дышит, что можно предположить, как сильно колотится ее сердце. Почти так же, как мое, наверное.
