Ольга Вечная
Веселый Роджер
– Наконец-то, – шепчет ее красный рот, и я, продолжая ласкать Веру одной рукой, пихаю средний палец другой между ее губ.
Она сдергивает перчатку, обхватывает его полностью, втягивает в себя, слюнявит, и я, гребаный петтинговый извращенец, кончаю следом, уткнувшись ей в шею.
Мы лежим рядом, Вера полностью голенькая, я в одежде и одной перчатке. Подношу руку к лицу.
– Вкусно пахнешь, – говорю.
Проходят драгоценные минуты короткого отпуска, но на время плевать. Мы прерывисто дышим, зачем-то подстроившись под ритмы друг друга, я успеваю любоваться тем, как поднимается ее аккуратная грудь. Приятное тепло разливается по телу, на губах играет вялая улыбка. Не хочу ни в горы, ни на море. Хочу так лежать вечно.
Понимаю, что полностью счастлив, на все сто процентов. Посмотрите на меня сейчас – вот мой максимум. Курить хочется.
А потом случается это, заставляя мозг мгновенно включиться.
– Вик, у тебя большие проблемы, да? – раздается в тишине приятный Верин голос, останавливая время.
Я цепенею, чувствуя, как бросает в жар. Вот и сказке конец. Я тону, добровольно отпуская плот и мечтая скорее задохнуться. Ее насмешек и сравнений с Артёмом я не выдержу.
Расслабился, забылся, и вот результат. Обычно я кое-чего объясняю девицам перед процессом, и они не задают вопросов после. А с Верой все случилось иначе, без тонны лапши на ушах. Понятия не имею, что сказать. Хочется провалиться сквозь землю, исчезнуть, вернуть время и никогда не прикасаться к ней. Только бы избежать этого момента.
Она смотрит в потолок, я кошусь на ее профиль, но поворачиваться не спешу.
– У тебя огромные гребаные проблемы с сексом, да?
Молчу, пораженно прикрыв глаза. Это и так понятно, зачем она спрашивает? Сердце снова начинает разгоняться, но уже не от возбуждения. Понимаю, что транки лежат в тумбочке у кровати с уже вскрытой бутылкой воды. Я подготовился. Продуманный наркоман, вы, должно быть, уже в курсе, да?
– Я сразу поняла, еще в тот раз, когда ты спрятался в ванной, что с тобой что-то не так, но не думала, насколько это серьезно. Не терпишь вообще никаких прикосновений, кроме как к рукам и губам, да?
Вера приподнимается на локте, целует меня в уголок сжатых губ.
– У меня есть идея. – Она прижимает палец к моим губам, призывая помолчать. – Давай не будем сегодня говорить о твоих проблемах. И вообще когда-либо, пока ты не почувствуешь, что готов. Ладно? Кажется, мы нашли неплохой способ, как перебросить тебя через край, да? У меня ведь получилось доставить тебе?
Я открываю глаза и снова кошусь на нее.
– Предлагаю на этом и остановиться. А там дальше будет видно. Ты отличный любовник, Белов, твои пальцы – это просто нечто. Но я хочу дольше.
Киваю. Все же решился повернуть голову в ее сторону. Однако какой смелый парень.
– Я не против заниматься с тобой этим еще, если ты захочешь.
Снова киваю.
– Но тогда тебе придется за мной ухаживать. Просто так я не даю, знаешь ли.
Ее тон абсолютно серьезен, а слова настолько неуместны в сложившейся ситуации, что мои стиснутые до дрожи губы медленно расплываются в улыбке, пока я не начинаю смеяться, Вера следом тоже. Она действительно говорит все это, глядя на меня, после того как узнала, что мужик из меня так себе.
– Я люблю цветы, подарки, пирожные и всю это женскую романтическую ерунду, слышишь?
– Понял насчет пирожных и ерунды. Тогда считай, что затраты на поездку к морю ты только что оправдала. – Я подмигиваю ей, приподнимаюсь на кровати, затем иду в ванную, чтобы заняться гигиеной.
Вера показывает мне язык, не реагируя на грубую шутку, остается сидеть голой на кровати, что-то читая в телефоне.
– И я хочу в горы, – говорит она мне вслед прежде, чем я успеваю закрыть за собой дверь.
Отчетливо понимаю, что будут ей и горы, и подарки, и все, что только захочет.
Глава 17
Вера
«Кашкай» незаметно выдает сто двадцать по пути из аэропорта. Вера расслабляется в кресле и болтает по телефону с мамой, переписывается с Ариной, пока Белов следит за дорогой.
Ей нравится кататься с ним, и музыка его кажется почти терпимой, а их короткие разговоры вызывают улыбки. Рядом с Виком в машине хорошо думается, ей комфортно и спокойно. А еще она слегка возбуждена – это ее новое, пока непривычное состояние, когда он рядом. Естественное состояние, присущее началу новых отношений, когда уже есть воспоминания, от которых бросает в дрожь, но перспектива будущих открытий пьянит, дурманит. Из-за нее не ходишь, а паришь, ей живешь, дышишь.
Вере хочется ехать с Беловым вечно. Вдыхать кислород, который он выдыхает, смотреть на его серьезное лицо, ловить нахальные улыбочки, которые он периодически себе позволяет.
Сильные разрисованные руки с идеальными ухоженными ногтями сжимают руль, Вера смотрит на длинные пальцы, представляя их на своем теле. Их прикосновения творят с ней поразительные вещи, Вик ее гладит так, что под кожей горит, кровь несется по венам, ударяет между ног, разливаясь жаром. Он так много вкладывает в эти прикосновения, что они будоражат. Веру и раньше трогали мужчины, но никогда так, как он. Белов от этого тащится – она чувствует. Гладит ее и тащится от того, как она стонет, на его лице столько эмоций. И этот взгляд, сверлящий дыру прямо в сердце.
«Потрясающие, незабываемые выходные!!! – не отказывает себе в восклицательных знаках Арина. – Ты лучше всех! Спасибо-спасибо-спасибо! Как сама?»
«Не поверишь – тоже потрясающе. И рада за тебя. Когда будут подробности? И хотя бы фото знаменитого Марка».
Мама снова перезванивает. Это уже в третий раз, так как связь периодически пропадает. С ходу задает кучу вопросов, волнуется.
– Да, мама, с друзьями ездили в Сочи. И нет, без Артёма, я же тебе говорила, что с ним всё, точка. Забудь о нем. Я смогла, и у тебя получится.
Мама долго говорит о том, что не стоит рубить с плеча, всякое в жизни бывает. Снова и снова спрашивает, из-за чего расстались, но признаваться в том, что Вера – полная дура, не хочется.
Она последние полгода ежемесячно бегала по женским врачам, лечила воспаления, тщетно ища причину. Пила витамины, укрепляла иммунитет. Вере и в голову не могло прийти, что она делит мужской член с другой женщиной. Когда гинекологи спрашивали о возможности такого, она обижалась. Интересно, бывшей хозяйке «Прада» тоже досталось? Противно так, мерзко от этих мыслей.
– Ладно, мама, давай поговорим позже. Мне сейчас неудобно, – говорит Вера, понимая, что разговор уходит не в то русло и при Белове говорить о Кустове точно не стоит.
Должно быть, ему и так непросто не представлять ее со своим братом.
– Не спеши пока начинать новые отношения, подожди. Может, он одумается, увидит, какая ты верная, ждешь его, и женится.
– Все, мама, пока, мне неудобно разговаривать. – Вера быстро сбрасывает звонок.
Иногда кажется, что мама живет в другой реальности. Она, конечно, мудрая женщина, которая смогла на протяжении тридцати лет удерживать мужчину рядом, в отличие от Веры, но уж очень сомнительными кажутся методы.
Белов хмурится.
– Извини, – говорит Вера. – Мама многого не знает, но когда-нибудь даже она сможет смириться.
– Мне плевать.
– Надеюсь, так и есть.
– Значит, говоришь, с друзьями ездила? – усмехается он, подмигивая.
Вера тоже улыбается, понимая, что на данный момент Вик и есть ее лучший друг, человек, которому можно доверить все секреты. Мимо проносится блестящий витринами ненужных сейчас магазинов город; пешеходы, обходя лужи, толпами перебегают дорогу, хмурятся и будто не знают, что совсем недалеко есть Сочи, где люди ходят, а не бегают. И где Вера запросто отдалась мужчине в образе одинокого раненого пирата, предупреждающего всем видом исколотого и обожженного тела, что от него стоит держаться подальше.
Вера не следит за дорогой, ей все равно, куда он везет ее, лишь бы поездка не заканчивалась.
– Слушай, я так устал. Давай сейчас секс, а утром цветы, м? Нет сил ездить их искать. Вымотался.
– Да ну тебя, я ж пошутила.
Вик берет ее руку, сжимает.
– А я нет. Насчет тебя и меня, а?
Его кожа намного темнее и грубее ее, Вера только сейчас заметила. На его руке написано мелко, чтобы прочитать, надо приглядеться: I don’t wanna Die, Black Dahlia, The Loss.
– К тебе не поеду.
– Почему это?
– Догадайся сам.
– Ни одной идеи.
– Чтобы ты вновь меня прогнал, если что-то не понравится? Нет уж, Белов, я тебе не бедная родственница, чтобы творить что захочешь.
– Никто тебя не выгонял. – Вик выглядит растерянным. – Опять что-то себе навыдумывала?
– Я не мнительная, иногда даже слишком. Закрываю глаза в тех моментах, где следовало бы закатить скандал. Не поеду к тебе, и всё. Вези меня домой.
– Слушаюсь, мэм, – смеется он. – Еще распоряжения будут?
– Будут. Хватит так нагло улыбаться, понятия не имею, что у тебя на уме. Включи лучше музыку.
Минут через сорок Вик паркует машину напротив ее подъезда.
– Я поднимусь на чай, да же? Вера, завтра цветы, конфеты – все это завтра. Все что захочешь.
– В кино хочу.
Она отстегивает ремень, тянется и целует Вика в уголок губ. Вера точно знает, что ему это нравится. Белов ужасно колется, щетина светлая, не слишком густая, еще немного, и станет мягкой. Хочется запустить ладонь в его волосы, но она не решается. С Виком очень сложно, но справится ли она без него?
– В кино поедем. В гребаный театр, на выставку. И в планетарий. И цирк. О! А еще на концерт со мной пойдешь, – решительно кивает он.
– Вот этих, что ли? – Вера тычет пальцем в магнитолу и брезгливо морщится, поджимая губы. – Ни за что!
– Билетов уже нет, но я достану тебе один. В майке моей пойдешь с их фотографией. И кожаные штаны тебе купим. Шикарно будет.
– Э, притормози, парень. Я пойду, только если ты купишь мне затычки для ушей.
– Ты проникнешься их энергетикой, – убеждает Вик.
Его толстовка закатана до локтей, Вера смотрит на татуировки: чудовищные рисунки черепов, кораблей, прекрасную птицу (голубя мира), несущую в лапках черную гранату без чеки, – и думает о том, что они с Беловым из абсолютно разных миров. Чем она может надолго заинтересовать такого неординарного, творческого человека? Она обычная и скучная.
– Я бы сходила на Нюшу, – жалобно стонет Вера.
– На Нюшу пойдешь с Ариной. Ну так что, Вера, чай-то будет? Ароматный сладкий чаек. Или зря я покупал все эти плюшки?
Вик достает из кармана бесконечную ленту презервативов, и Вера смеется, откидываясь в кресле.
– Ну ты и ха-а-ам, – тянет, округляя глаза.
– Вера, я знаю твой секрет, ты ни фига не девственница. Так что хватит ломаться и ее из себя строить. Пойдем.
Белов выпрыгивает из машины, галантно открывает Вере дверь, затем бесцеремонно вытаскивает за руку и все это время улыбается. Так весело, широко и беззаботно, что она тает под этим его открытым взглядом.
– Перестань пошлить!
Она не знала его таким раньше. На тех нескольких семейных праздниках Кустовых, где они пересекались, Белов либо прятался за фотоаппаратом, либо хмурился за столом, редко участвуя в разговорах, непременно всегда опаздывал и уходил первым. Вера не помнила, чтобы он когда-то выпивал, расслаблялся, позволял себе шутить или смеяться. А с ней хохочет, шутит бессовестно, но отчего-то ей смешны его подколки ниже пояса.
Вик уезжает около часа ночи, сославшись на кучу работы, которую нужно доделать до начала сегодняшнего рабочего дня. Целует ее в дверях долго, шепчет:
– Красивая, вкусная, очень вкусная. Такая вкусная, что весь сахар к черту выброшу. Вот увидишь, серьезно выброшу. И ты мне будешь нужна на завтрак, Вера, я ж не могу пить горький кофе. Ты сможешь перебороть свои глупые надуманные комплексы за пару дней и остаться у меня? Так что? Я знаю, как ты пахнешь и какая ты на вкус везде. Ты же перестанешь стесняться меня?
Вера просто снова дрожит, пока он ее трогает, с силой обнимает распаленное от стольких часов ласк тело. Его пальцы идеальные, она понимает, почему Вик так усердно следит за ними. Его губы снова искусанные: ей нельзя его обнимать и царапать, поэтому она кусается. Его губы красные, распухшие – наверное, у нее такие же.
– Вера, я точно не тот человек, которого тебе стоит стесняться, – это Вик говорит уже серьезно. И уходит, оставляя ее одну.
Но сил переживать и расстраиваться нет. Мысли о нем отпугивают тяжелые – о возможной болезни. Страхи затаились и не высовываются, понимают, что в данную минуту не имеют никакого значения. Вера даже не разбирает дорожную сумку – падает на кровать, проводит ладонью по чуть влажным от их пота простыням и засыпает мгновенно.
* * *
Арина так увлечена новыми отношениями с загадочным фотографом, о котором не разрешает рассказывать ни Белову, ни Кустову, ни родителям, что будто не замечает, как изменилась Вера. За последние недели подруги созванивались от силы несколько раз, когда Аришка просила прикрыть ее очередную ночевку вне дома. Конечно, лгать Полине Сергеевне хотелось меньше всего, но Вера шла на поводу у подруги, опасаясь потерять и ее тоже.
Она моет гору посуды на своей кухне после приготовления торта «Наполеон», который проспорила Белову, и думает о том, откуда взялось неприятное чувство вины перед Ариной. Подумать страшно, как та отнесется, узнав, что Вера встречается с ее вторым братом. Сначала с одним, потом с другим. Определенно, Вера крепко вцепилась в эту семью, так просто от нее не отделаться.
Сколько же слухов будет вокруг нее ходить, когда все узнают? Ей нельзя рассказать даже маме, та не одобрит: слишком сильно любит Артёма и хорошо относится к его родителям. Они лично знакомы, несколько раз виделись. О Белове мама слышала только как о «странном брате Артёма, который никому не мешает и, вероятно, гей».
– А кексов у тебя сегодня нет, что ли? – Вик валяется на ее кровати с планшетом в руках.
– Я смотрю, кто-то разбаловался.
Он пожимает плечами, хлопает себя по животу.
– Да, хорошо, что Алекс скоро прилетает из Лондона, возобновлю тренировки. Алекс – это мой тренер.
– Без тренера ты в спортзал не ходишь?
– Не-а, только под надзором. Я ж ленивый, меня гонять надо.
– И прожорливый.
– Кто бы говорил, мисс восемьдесят килограммов в десятом классе.
Вера медленно, пораженно поворачивается к нему с лопаткой в руках и угрожающе трясет ей.
– Так и знала, что нельзя было тебе показывать свои школьные фото!
На них она мало того, что толстая, еще и с челкой, в очках и со скобками на зубах. Несложно догадаться, почему Вера дожила до двадцати одного года девственницей.
Вик салютует и широко улыбается.
– Если опять растолстеешь, будешь мне позировать. Я придумаю тебе образ, прославимся. Полненькие сейчас в моде.
– Кто-то сейчас договорится и останется без торта.
– Да я шучу, Вера, ты же знаешь, что в этой комнате только одно страшилище – и это я. И заниматься мне нельзя самому по причине, что не все мышцы работают, как надо, некоторых нет кусками, и кожа вся перетянутая, неэластичная. Ты же видела. Только Алекс за меня и взялся во всей Москве.
– Понятно. – Она сразу грустнеет. – Но ты в хорошей форме.
– Чувствую, это ненадолго.
Вик подходит к столу, обнимает Веру одной рукой за талию, другой берет нож и начинает резать торт, не обращая внимания на ее возмущения, что тот еще не пропитался.
Как и обычно, время в его компании пролетает незаметно. У них абсолютно разные графики, из-за Белова Вера спит в сутки по три-четыре часа, но откуда-то берутся силы, и лицо выглядит свежим, а глаза – блестящими.
В свободные часы она смотрит работы Белова в разных соцсетях, читает отзывы о «ФотоПиратах», ищет конкурсы, в которых он участвовал. Изучает своего нового парня. Вера спит с ним практически каждый день, одевается и раздевается для него одного, а также варит обеды и печет сложные сладости. В голове так точно один Белов с утра до ночи.
Когда они вместе, он постоянно ее обнимает и гладит, жадно смотрит, отчего она сдается. Этот взгляд под названием: «хочу сейчас» – не выходит из головы. Вик ни на кого так не смотрит. Она специально напросилась на пару фотосессий ню, сидела в уголке и наблюдала. До обнаженных моделей ей не было никакого дела, Вера смотрела только на Белова, умирая от ревности, пока не поняла одно: их он фотографирует, а ее хочет. А еще, когда наедине, облизывает, тихо постанывая. Достигая пика от одних только прикосновений к ее телу. Никогда еще Вера не чувствовала себя такой красивой, как под ним.
Хорошо, что Арина ни о чем не догадывается. Пусть у них будет еще немного времени, прежде чем придется пройти через все это – осуждение родных и знакомых.
Глава 18
Отчеты непотопляемого пирата. Запись 10
Когда соглашаешься на постоянного партнера, которого сам выбрал и который выбрал тебя, в привычной жизни происходят изменения, глобальные и не очень. Например, вдруг появляется множество «не». Без шуток, частица «не» – бесспорный спутник всех отношений, она как нежданный бонус, который закидывают сверху в коробку с бесплатным регулярным сексом и задушевными разговорами в минуты уныния. Отныне ты теперь:
не просто ходишь, а передвигаешь ногами и улыбаешься сам себе, как полный идиот, вспомнив вдруг что-то ваше общее;
не заглатываешь еду кусками в перерыве между работой и срочной работой, а наслаждаешься вкусом пищи;
не вливаешь в себя кофе, чтобы продержаться еще пару предутренних часов бодрым, а вдыхаешь его тягучий аромат и вспоминаешь о том, какая она смешная, когда читает очередной триллер Кинга. Волнуется, переживает за героев, боится переворачивать страницу.
В конце концов, не просто выполняешь привычные действия день за днем, а разбиваешь их на тысячу мелочей и зачем-то придаешь каждой значение.
Вы, должно быть, считаете, что я в принципе способен думать только сексе, судя по моим предыдущим отчетам, но это не так, уверяю. Я вообще бы хотел забыть о траханье, оно ведь как незнакомое море, карты которого давно сожжены. Бурное такое, заманчивое, да вот чужое, не принимающее никак. Выталкивающее на берег, реши я расслабиться и поплавать в удовольствие. Не мое.
Вот работа – это мое. Тружусь сутками над отелем на Яблоневой, лично занимаюсь закупками всех материалов, вплоть до гвоздей и скотча, обсуждаю сроки с клиентом и подрядчиками. Ремонт, первый, грязный этап которого можно назвать той же стройкой, но представьте себе, Марат Эльдарович ни разу не был ни в одном строительном магазине, не знает, как зовут прораба и рабочих, какую технику используют для отделки его отеля. Это огромная ответственность, которая давит, нередко провоцирует появление страха, что не справлюсь, и тогда больше подобных проектов и, собственно, денег мне не видать. Сотни раз перепроверяю свои схемы, расчеты, чеки. Но пока вроде бы дела идут неплохо, работа кипит, материалы привозят практически вовремя. Я стараюсь.
Стою в лифте бизнес-центра, где располагается офис «Континента», смотрю на свое отражение в зеркале. Я только из парикмахерской, где мне наголо побрили треть головы слева, открывая гладкую ровную кожу, справа оставили длину сантиметров семь. Я вообще не упускаю случая продемонстрировать места, где моя кожа не уродлива. Периодически брею голову полностью или частично.
В углу напротив жмется к стене румяная, разодетая вся из себя барышня, высокомерно, с отвращением поглядывает на мои руки. Я ей не нравлюсь, она меня осуждает. Думает, что никогда бы не связалась с таким, как я. Никогда бы не разрешила своему ребенку сделать с собой подобное. И что по мне плачет дурдом.
Вы знали, что людей, у которых большая часть открытого тела покрыта татуировкам, могут не взять в армию только поэтому? Их отправляют к психиатру, так как ставится под сомнение адекватность. Таким нельзя доверять оружие. Мне его нельзя доверять, запомните это.
Барышня думает, что я психопат, ей не нравится находиться со мной так долго наедине.
Правильно думает, жаль, не у всех так хорошо развито чувство самосохранения. Ей неприятно даже стоять рядом.
– Представляете, а некоторые женщины с удовольствием со мной трахаются, – улыбаюсь я, специально оглядывая ее с ног до головы.
Она брезгливо щурится и отворачивается, а на нужном этаже пулей вылетает из лифта.
– Чучело, – бросает сквозь зубы.
В офисе, как и всегда, людно и душно. Жарко. Быстро заполняю нужные документы, сдаю в архив привезенные бумаги, пью кофе и убегаю. Всё как обычно.
Тома уже замучилась объяснять, почему я не беру новые съемки. У меня накопилось пять необработанных фотосессий, в каждой папке по восемьсот фото, с которыми что-то надо делать. Мне некогда за них браться. Может, засяду в выходные?
Жизнь идет своим чередом. Периодически мотаюсь к маме, иначе она начинает подозревать, что я опять увлекся транками, и беспокоится. Артём на глаза не попадается, к счастью. Алиса иногда пытается напроситься на чай – вот от этого, кстати, становится жутковато. Понравилось ей быть связанной и подчиненной – а иначе с женщинами мне опасно, вы знаете, – и теперь выпрашивает продолжение. Но какое может быть продолжение? Во второй раз партнерша точно задумается, почему секс заканчивается, не начавшись. Нет, один раз, и всё, без перспектив. А еще каждый день меня вкусно кормит Вера. Готовит, старается, смущается, когда я хвалю ее блюда.
Когда я как-то попытался привезти ее в кафешку, – я ж не готовлю сам – она скривилась и попросила больше никогда туда не ходить. Дескать, была там на практике и в ужасе от грязи на кухне.
Уже три года я там завтракаю, обедаю и ужинаю, почти ежедневно.
Вера посмотрела в глаза сочувствующе и спросила, не болит ли живот?
И знаете что, до этого момента не болел ни разу. А когда вчера я там снова пообедал, заболел. Вера украла мое любимое заведение. Теперь мне больше негде питаться, кроме как у нее на кухне.
Пару раз мы с ней и моими приятелями с работы ходили в кино, играли в боулинг, хорошо проводили время. Вера не требует от меня никаких обещаний, но при других ведет себя как моя девушка, обрубает любые попытки флирта, говорит обо мне исключительно хорошо.
Для нее привычно быть в отношениях, я понимаю. Она ас в этом. Из тех женщин, кто все делает серьезно, а мне пока просто приятно играть в эту игру. В своих славных закрытых платьях Вера такая чистенькая и невинная на контрасте со мной, краснеет при каждой пошлой шутке кого-то из парней, и я стал делать предупреждающие жесты, чтобы те вовремя заткнулись. Мои приятели, знаете ли, привыкли отрываться, да и видеть рядом со мной девиц другого склада, обычно мы их цепляем прямо в барах.
Понимая, какой анекдот сейчас будет, я строго смотрю и качаю головой, обрывая на полуслове, не позволяю другим при Вере лишнего. С ней приходится быть лучше, чем есть на самом деле.
* * *
Следующим днем я опять в районе офиса.
– Ты точно не обидишься, если я возьму на себя сетевое спа Червякова? – спрашивает Джей-Ви, когда мы сидим за столом в одной из кафешек возле «Континента».
На самом деле этого долговязого, тощего парня с длинной бородой и закрученными усами зовут Виталий Жоркин, но в Москве творческим людям не принято зваться Витями и Виталиками, поэтому они берут псевдонимы или коверкают имена на иностранный манер.
– С какой стати мне обижаться?
– Это же твоя сеть, Червяков и пришел-то в первую очередь к тебе.
– Да некогда мне, сам видишь, я скоро с пожитками переберусь на Яблоневую, займу койку в вагончике для гостей из Азии. Какое мне спа? Рассказывай, что у тебя за трудности.
Он открывает на ноутбуке «3D-Софт», достает документы, и мы вместе продумываем еще раз план с учетом разгромных комментариев заказчика.
– О, Белов, привет.
На плечо опускается тяжелая рука, я резко оборачиваюсь.
Кустов собственной персоной и еще какой-то незнакомый мне мужик. Не ожидал случайно встретить Артёма, и сейчас неприятно видеть. Внутри вдруг что-то сжимается, сжимается, пока не лопается, образуя пустоту. Звенящую такую, мерзкую, заполнить бы чем-то.
– Вот так встреча, давно не виделись! Как поживаешь, какие новости, брат? Как тебе е*ать мою бабу?
Пустота начинает закручиваться, превращаясь в воронку, пытается вобрать в себя все хорошее настроение до капли, а потом и меня целиком. Затянуть.
Кустов улыбается так широко, что губы сейчас треснут, впивается взглядом, тянет руку. А мне хочется только одного: чтобы продолжил, дал повод. Охотно отвечаю на рукопожатие, смотрю на брата. Смотрю в глаза. Смотрю так, чтобы понял. Не удивил. По хрену мне. По хрену, Кустов, ты понимаешь?
Он сдавливает ладонь изо всех сил, аж вены на шее вздуваются, я не отстаю, отвечаю тем же. Буравим друг друга глазами, никто отступать не намерен.
– Охеренно, не поверишь, – с энтузиазмом отвечаю. Киваю другу Кустова, который пялится с огромным интересом то на меня, то на Артёма.
– Знал, что понравится. Сам же ее учил, годами. Не благодари.
Кустов хлопает меня по плечу, да так, что приходится напрячься, чтобы принять удар. Делаю вид, что даже не почувствовал. Моральной боли я не боюсь, а физическую знаю и посильнее.
– И не собирался. – Я поднимаюсь.
Мы как два барана все еще жмем руки, его глаза бегают по моему лицу, но я смотрю прямо, не собираясь делать и шага назад. Его кулаки не пугают, меня вообще мало что в этой жизни пугает, если только Кустов не вздумает взяться за спички.
– Е*и ее, брат, недолго осталось, – подмигивает он, наконец выдергивая ладонь. Я свою тоже отвожу. – Разрешаю тебе пока что.
– Даже не сомневайся, и днем, и ночью. Регулярно. И с огромным удовольствием, – расплываюсь в доброжелательной улыбке.
Артём моргает, я киваю. Да-да, именно, Кустов, ты верно все понял. Не отдам.
Приятель тянет Артёма за рукав, и они уходят, только тогда я возвращаюсь за столик, потирая и разминая пульсирующую руку. Хватка у брата крепкая, надеюсь, его пальцы тоже побелели не меньше моих.
– Так, это что сейчас было? – осторожно спрашивает Джей-Ви, заглядывая мне в лицо. – Вы из-за Веры, что ли?
Он был с нами в боулинге, так что прекрасно знает, с кем я сейчас встречаюсь. Уклончиво отвечаю.
– Неприятно такое слышать, наверное, – медленно говорит он. – Причем обоим.
– Да похрен. Давай закончим уже, мне еще фотосессию сегодня разгребать.
– Точно в порядке?
Конечно же, в полном. У меня же нет ВИЧ, и дома именно меня ждет женщина, которая ночью охотно разрешает моим исколотым, покрытым искусственной кожей, грубым рукам бесцеремонно лапать ее под целомудренным платьем, ощупывая тонкое кружево белья, лезть под него. Потом стаскивать зубами, покусывать ее, брать так, как мне этого хочется, ставя на четвереньки, укладывая на кровать или стол. В такие минуты она забывает о своей скромности, не стесняется, тем самым выделяя меня из всех. Позволяет то, что никогда не позволит другим. Да что там позволит, о чем я? Не то что потрогать – посмотреть никому не даст! А мне дает смотреть везде, всегда, и у меня крыша едет от ощущений, запахов, картинок, ее стонов.
После этого я лежу, одетый, как всегда, под горло, рядом с ней, голенькой, и думаю о том, что никогда не осмелюсь прикоснуться к ее идеальной коже, от бархатистой нежности которой покалывает пальцы, своей уродливой. Даже если бы физически смог и триггер не сработал. А врач сказал, что однажды он просто не сработает, когда те воспоминания вытеснятся более сильными. Не смогу никогда раздеться и прижать ее к себе, кожа к коже. Исходя из того, сколько стоит «Трудерма», заменить обгорелые ткани синтетическими, сносными, у меня получится лет через семьдесят. Столько Вера ждать не сможет. Увы.
* * *
– Белов, прости за новую истерику, не знаю, что на меня нашло. – Вера целует по очереди мои пальцы, беззвучно благодаря за доставленное ей удовольствие. Всегда так делает.
Вечером мы успели немного поругаться, – ерунда, не стоит и внимания, – потом долго мирились, извинялись. Вера догадывается, что из-за проблем с кожей ВИЧ мне категорически противопоказан, он убьет меня слишком быстро. Она нервничает, винит себя за риски.
– Ш-ш, мы вместе дождемся августа и узнаем правду. Я в любом случае никуда не денусь.
Вера кивает, отворачивается и засыпает, а мне остается только работать, поглядывая на нее, и гадать, сбудется ли в моем случае плохая примета: женщина на корабле – к катастрофе.
