Пётр Петрович Африкантов
Старый дом под черепичной крышей
Но замыслу Пал Палыча не удалось сбыться. К дворнику подошли те самые охранники, что арестовали Пал Палыча, и стали указывать Никите на дверь, дескать, сегодня подметать не надо, уходи. Голос Никиты был грубый и до Пал Палыча донеслись слова: «Вы мне не указ; мне Эдуард Аркадьевич сказал мести, я и мету, всё как положено, минута в минуту.
– Это голос Никиты! Это голос Никиты! – закричал Гуделка, – он нас обязательно выручит! Никита!! Никита-а-а!! – закричал он изо всей силы.– Это я, мамушкин Глиня! Нас заперли с учителем в подвале! Выручи нас!..
Никита уже собирался уходить, но услышав Гуделкин голос, узнал его и, развернувшись, направился к подвалу.
– А вот туда тебе, борода, нельзя, – проговорил один из охранников, загораживая дворнику дорогу.
– Я тут двор убираю и везде хожу, – ответил Никита.
– Ты! Чума с метлой,… дёргай отсель,– угрожающе сказал загородивший Никите дорогу охранник.
Видя, что Никиту просто так не проводишь, охранники решили выпроводить его силой. Один зашёл сзади и взял Никиту за шиворот, и повёл к воротам. Но не успел он и пройти трёх шагов, как жилистая рука Никиты дотянулась до руки охранника и, захватив её крепкими пальцами, легко перебросила тело парня через себя, затем так же легко охранник был поднят на вытянутые руки Никиты и переброшен через забор. «Вот так и ладненько, – проговорил Никита, – теперь порядок. А то они сказали,… они сказали,… тьфу на вас,… мне сам Эдуард Аркадьевич распорядок составил,… указчики.
Видя такой оборот дела, второй охранник спрятался за половинку ворот, прихватив с собой лопату. Как только дворник повернулся к нему задом и пошёл к подвалу, ударил его совковой лопатой по голове; черенок у лопаты сломался, а Никита, схватившись за голову, упал. Тут же в дверях появился другой охранник, держась за плечо и постанывая. Вдвоём они волоком оттащили Никиту в сторону от ворот, положили у забора рядом с чёрным «фольксвагеном» доцента, связали и воткнули в рот кляп. «Вот и нет моего помошничка, – подумал Пал Палыч, – теперь жди своей очереди… тут дураком не прикинешься. Машину-то я в дырочку забора не увидел».
Только теперь учитель понял насколько серьёзна история, в какую он вляпался. «Эти церемониться не будут, у них всё просто», – подумал он и стал наблюдать дальше. Пал Палыч наблюдал, а Гуделка сидел тут же на подоконнике на половинке красного кирпича, и плакал, приговаривая: «Нет больше Никиты,… никто не погладит по голове,… никто не расскажет про Англию,… никто не расскажет о справедливости… Ы-ы-ы-ы…».
Охранники же нисколько не мешкая погрузили Никиту в багажник «фольксвагена», и не более чем через десять минут в этом же багажнике, рядом с Никитой лежал и связанный Пал Палыч. Когда учитель увидел идущих к подвалу охранников, он сразу всё понял.
– Глиня!.. – и он кивнул на оконце, – по мою душу идут.
– И по мою тоже, – твёрдо сказал Гуделка и быстро забрался в нагрудный карман Пал Палыча. – Я друзей в беде не оставляю.
– Это бессмысленная жертва… – сказал Пал Палыч.
– Не думаю, что вы на моём месте поступили б иначе… Не будем спорить и не надо меня переубеждать… – и Глиня спрятался в кармане.
Пал Палыч тоже попытался сопротивляться охранникам, но те были молодые и тренированные, они быстро скрутили учителя и бросили в багажник.
Во время борьбы из кармана Пал Палыча выпал Гуделка. Наблюдавший со стороны за сопротивлявшимся учителем доцент, подошёл и поднял Гуделку, повертел в руках и положил в бардачок автомобиля.
– А вот красть чужие вещи нехорошо, – сказал он, подойдя к багажнику. – Как я понимаю, вы и через забор лезли, чтобы стянуть, что-либо ценное, а тут такая удача. Как я понимаю, действовали группой. Вы хоть знаете, что держали в своих руках? Вижу, что не знали… Хорошо,… я поясню.
Не надо пояснять, – проговорил Пал Палыч из багажника, – я учитель по керамике и не хуже вас разбираюсь в лепных изделиях.
– Ах! Вы учитель! – удивился Эдуард Аркадьевич. – Значит не простой вор, а разбирающийся в культурных ценностях… Так я понимаю… Очень приятно познакомиться, – с издёвкой проговорил Забродин. – Вы, наверное, воспитатель тех самых пацанов, что тоже посягали на чужую собственность, а теперь сидят связанные в соседнем подвале. Кажется, их зовут Костя и Антон. Не так ли? Что ж, какой воспитатель – такие и ученики,… кол-лега.
– Какой я тебе коллега? – прохрипел Пал Палыч.
– Если два человека занимаются одним и тем же делом, то они коллеги, что тут непонятного. Вы ищите игрушку, а я её нашёл, правда, вперёд вас, это бывает, Удача – она не регламентирована, на неё никакой прогноз не распространяется, уж вы мне поверьте.
Голос доцента был с ехидцей. Чувствуемое превосходство так и выпирало из произносимых им фраз.
– Что ж вы мне рта не затыкаете, господин доцент? В современных фильмах принято затыкать рты, а затем везти на какой-нибудь не работающий завод. С вашей лёгкой руки их теперь на Руси так много, что долго и искать не надобно. Вам только остаётся в безлюдном цеху подцепить жертву крюком, подвесить и пытать,.. Что, разве не так?
– Ты, папаша, насмотрелся неправильных фильмов, – сказал доцент, – Точнее, такой сюжет для тебя и для твоего соседа по багажнику не подходит, слишком поэтический. Да и что из вас выбивать? Деньги? – у вас их нет; завещание на многомиллионную в долларах недвижимость? – тоже самое… У вас ничего нет? Скудная пенсия, да плюс к ней скудный приработок, вот и всё. А вы – заброшенные цеха-а-а!,… крюки-и-и!… Кто о вас будет руки марать?… Вы просто пропадёте, дорогой учитель, вот и всё. Всё что знаете вы – примерно тоже самое знаю и я, так что, скажем, вы не являетесь носителями суперважной информации. Наверное, ломаете себе голову, почему я с вами разговор веду?
–Да уж загадка, если всё так просто, то чего уж там… – сказал Пал Палыч.
– Не напрягайтесь… И вы, и дворник, мне нужны только потому, что оба являетесь ценными носителями навыков, а это серьёзно. Навыки, конечно, можно наработать, но это долго, а время – деньги. В наше время люди нетерпеливы, я не про себя, я могу и подождать. От вас зависит, какой будет план наших действий дальше.
– Что-о-о… План?… План готовящегося преступления, так? – перебил его Пал Палыч.
Эдуард Аркадьевич поморщился.
– Экие вы подыскиваете выражения, Пал Палыч, вас ведь так величают?.. Пал Палыч не ответил.
–А я ведь ничего плохого не хочу ни вам, ни вашему товарищу по несчастью. Поверьте. Я сам хотел на вас выйти, но вы меня опередили и всё получилось вот так нелицеприятно. Просто вы являетесь, судя по статье в газете, реаниматором игрушки и не один год над этим работаете и, исходя из информации в газетной статье, сильно в этом деле преуспели, но не во всём. Ваш сосед, как только очнётся, расскажет вам недостающие детали технологии, ведь он хорошо знал хозяйку дома и даже ей помогал. Как видите, вы оба могли бы оказать делу возрождения игрушки неоценимую услугу. Ведь от вас не требуется ничего такого. Вы возродили игрушку, это уже много. Второй шаг – создание в городе мастерской по её производству. По сравнению с тем, что сделано, это мелочь. Когда вы почти у цели, оказаться в багажнике – обидно. Тем более, игрушка, хотя и в единичном экземпляре найдена, а скоро будет в наших руках и вся коллекция.
– Конкретнее можно, – проговорил Пал Палыч.
– Можно и конкретнее. Делать ничего, по сути, не надо, честь ваша не затрагивается, совесть вашу никто покупать не собирается и даже денег никто не предлагает. Это ведь бестолку, правда? Вы же не покупаетесь?… Можно на этот вопрос не отвечать, я это и так знаю. А дело самое пустяшное – я вас отпускаю на свободу, могу отправить на курорт. Одним словом, вы два-три месяца молчите об игрушке, а потом вольному воля – говорите о её достоинствах сколько хотите. Мы вам даже обустроим мастерскую по её производству. Хотите – будете директором мастерской, а желаете – то и научным консультантом, поможем вам выпустить для детей книжечку по игрушке, и даже альбом на двух или трёх языках в суперобложке, где наряду с фотографиями найденной игрушки будут фотографии и игрушек, слепленные вашими руками, разве это плохо? Если желаете, в городе будет музей игрушки. Игрушкой с радостью пополнят свои фонды лучшие музеи мира. Можем украсить детский парк игрушечными глиняными персонажами. Согласитесь, это гораздо лучше, чем лежать в багажнике. Как видите, мы игрушке не враги и сделаем всё возможное, для её процветания. Убедил?
– Как я понимаю, вы хотите раскрутить игрушку и на ней заработать?
– У вас прекрасная логика, Пал Палыч. Что в этом плохого, что мы её собираемся раскрутить? Поймите, государство и правительство города и области этим не будут заниматься, а у таких как вы на это нет денег. В итоге остаёмся мы, с возможностями, с влиянием, связями и деньгами, логично?..
– Я понял. Вам необходимы серьёзные свидетельства об игрушке, практическая её проработка, от этого она вырастет в цене, – сказал резко Пал Палыч.
– Вы умный человек. Всё правильно, она вырастет в цене, но о деньгах ли речь, ведь вы и этот дворник – альтруисты, для вас важна идея, так кто вам будет мешать наслаждаться собственной фантазией, да ещё и постоянно имея в кармане на жизнь. Я вам предлагаю реальное дело, наша фирма не привыкла разбрасываться талантами, сударь, потому и стараемся сберечь каждого значимого человека.
– Захлопывайте багажник «добродетель», – проговорил зло Пал Палыч.
– Дело ваше, учитель, только помните – незаменимых нет. Предлагаемый вариант удобный и для вас, и для нас. Просто с вашим отказом этим делом займётся «Изумруд».
– Что, подпольная кликуха бизнесворотилы? – с сарказмом спросил Пал Палыч, хотя от Гуделки он знал, что это подпольная фирма по продаже антиквариата за границу.
– На сей раз вы ошиблись. «Изумруд» – хорошо законспирированная организация. Да, «Изумруд» это сделает и без вашей помощи, правда немного дольше по времени. – И с этими словами Эдуард Аркадьевич кивнул одному из охранников, крышка багажника захлопнулась и через две минуты машина, мягко покачиваясь на неровностях, не торопясь выкатилась со двора, Автоматическая система закрыла створки ворот.
Глава 47. Профессору плохо
Шевелись! Шевелись! – кричит Сима, глядя как бездомные перебирают оставшиеся кучи мусора. Вчера кучи не добрали и потому сегодня Сима торопиться довершить разборку, опасаясь как бы не нагрянул Фома Фомич, ведь не зря же он позвонил ему по мобилу и приказал искать игрушку.
– Зорче гляди, дармоеды! – выкрикивает Сима. – Кто просмотрит, тому глаз вон, а кто увидит, тому бутылка горячительного, персональная от Симы и моё благорасположение. А моё благорасположение многого стоит, правда, профессор? И он толкнул профессора ногой. Позолотин свалился набок и заохал.
– Не трожь старика, – зло сузив глаза и в упор глядя на Симу проговорил Крокыч, – тронешь – убью. Сима опешил, но с Крокычем связываться не стал, просто выругался и пошёл дальше, делая вид, что не слышал сказанное.
– Спасибо тебе, – проговорил Позолотин, – переводя дыхание, – плохо мне что-то, совсем плохо, как бы не умереть…
Крокыч бросил заниматься мусором и решил отнести Позолотина в тень. Солнце пекло нестерпимо. В яме на свалке что-то тлело и оттуда шёл дополнительный жар и смрад. В стороне рычали, деля добычу, собаки. Крокыч обхватил Позолотина и волоком потащил его подальше от мусорной кучи и положил около большого лопуха так, что тень от его листьев падала на голову профессора.
– Здесь вам будет лучше, – сказал Крокыч, подсовывая под голову Позолотина охапку травы.– Главное, лежите спокойно и не шевелитесь.
– А если Сима спросит? – послышался слабый голос Вениамина Павловича. – Ругаться будет.
– Не беспокойтесь, профессор, я с Симой вопрос улажу, – и Крокыч ушёл.
Вениамин Павлович, как только Крокыч ушёл, сразу забылся, тело его обмякло и он ощутил сладкую полудрёму. Он вдруг, как бы во сне, увидел свою давно умершую мать, она молодая стоит на лугу с граблями, а отец в стороне, по пояс голый, косит высокую траву. Спина у него шоколадного цвета, а на военных солдатских брюках тёмные пятна от стекавшего со спины пота.
– Иди, Венечка, иди, – говорит мать, маня ребёнка к себе, и Веня, перебирая босыми ножками, подходит по нескошенной траве поближе, а дальше идти опасается. Мать берёт его на руки и сажает под большой лопух. Под этим лопухом тень и налетающий ветерок приятно холодит грудь. Венечка протягивает ручонки и пытается поймать пальчиками живительные струйки ускользающего ветерка. «Дай, дай, дай, – говорит он и смеётся. И вдруг Веня слышит, будто вокруг него начинают говорить цветы. Они наклоняют к нему свои разноцветные головки и повторяют: «Он спит… Он спит. Венечка хороший. Спи… Спи. Тебе надо поспать. Он спит. Он спит». Но Веня знает, что он не спит, а слышит то, что не слышит ни его мать, ни отец. Он, Веня, понимает язык цветов и ему становится от этого весело и смешно. «Дай, дай, дай» – повторяет малыш и смеётся, а в ответ вновь слышит: «Спи, спи, тебе надо поспать». Он слышит эти голоса настолько явственно, что просыпается.
«Что это?.. Неужели галлюцинации?»,– думает Вениамин Павлович. Он поднимает тяжёлые веки и видит широкий лист лопуха над головой, но голоса почему-то не исчезают. Они совсем рядом. Он понимает, что находится на свалке, что над ним лопух, но откуда же голоса? Неужели давно минувшее соединилось с настоящим? Но ведь он учёный, профессор, понимает, что так не бывает. Но, голоса цветов?… Разве их не было? Разве он всё это придумал? Они были. Почему были? Он слышит их и теперь, связь прошлого с настоящим ещё не успела разорваться и это, по всей видимости, остаточные явления полубредового состояния. «Вероятно, галлюцинация, – подумал Вениамин Павлович, – от перегрева, со временем пройдёт, надо только спокойно лежать и пройдёт. Лишь бы не появился Сима и не погнал на разборку мусора». Но Симы не было, а чья-то рука кладёт ему на лоб смоченную в холодной воде тряпочку. Холод действует и Позолотин видит, прямо около своего уха, маленькую, похожую на куколку девушку.
– Не бойтесь меня, – говорит девушка, – я Дуня. Дуня-тонкопряха, – попровляется она, – а со мной Катерина-калашница, – и она кивнула головой в противоположную сторону.
Позолотин скосил глаза налево и увидел такую же маленькую женщину, только несколько старше, она складывала тряпочку, чтоб приложить её к голове Вениамина Павловича.
– Вам нельзя шевелиться, – сказала Катерина, увидев, что, очнувшийся человек смотрит на неё очень ласково и дружелюбно.
– Вам надо отдохнуть, – проговорила, журчащим как ручеёк голосом, Дуня.
– Вы кто? – спросил Вениамин Павлович.
– Мы глиняные игрушки, – проговорил мужской голос, и Вениамин Павлович увидел на своей груди маленького богатыря с дубиной.
– Какие игрушки? – удивился профессор.
– Мы этого не знаем?.. – ответил богатырь, – просто нас мамушка всю жизнь лепила, и её свёкр лепил и свекра отец лепил и этого отца бабушка лепила… дальше я не знаю, все лепили, а последней была мамушка, а люди её звали Еленой Никаноровной, – проговорил богатырь и сошёл с груди.
– Что это? Как всё это понимать? – проговорил вслух недоумённо профессор.
– Терпение, мой друг, терпение, – раздался совсем рядом старческий голос.
Вениамин Павлович скосил вправо глаза, потому как даже, повернуть голову у него не было сил. Краешком глаза он увидел, как под лопух вошёл древний старичок с котомкой за плечами в длинной старинной одежде. Своим видом он напоминал отшельника. Старичок подошёл к профессору, положил ладонь небольшой морщинистой руки ему на голову и пристально посмотрел страдальцу в глаза. – Терпение, мой друг, – повторил он, – в скорбях должно быть терпение, – повторил он ещё раз и вдруг стал исчезать, как бы растворяясь. Тела его не стало видно и только одни чистые добрые любящие лучистые глаза смотрели, будто зависнув в воздухе. Ниже глаз были видны губы. Глаза не мигая, строго и чуть подбадривающе с минуту смотрели на Вениамина Павловича, затем стали удаляться и таять.
«Кажется, я умираю, – подумал профессор. – Вот уже начались видения. Я – учёный и мне являются люди из давнего прошлого. Кто этот старичок с котомкой? Почему он, кроме того как «надо терпеть» ничего не сказал? А может быть этим он как раз и сказал всё, что надо Позолотину именно сейчас? Ведь терпение в скорбях – краеугольный камень человеческого бытия. Терпение даёт надежду. Из терпения происходит любовь, бескорыстие, соучастие… и мир. Это из Евангелия. Отшельник напомнил ему евангельские строки. Всё верно,… из терпения в конце происходит мир, а из нетерпения произрастает брань, самовозвышение, самодовольство и революции.
«Странно, но я не могу даже предположить, кто этот старичок?.. – подумал Вениамин Павлович. – Почему он мне явился? Явился именно сейчас, здесь; как это понять? Нет-нет, всё не то и не так… Мне просто мерещатся живыми части моей незавершённой научной работы. Недавно закончил писать главу о быте древних славян, затем долго размышлял о первохристианах… Может быть, это материализация мыслей?.. Нет, не то… Я уже начинаю думать не как учёный, а как мистик. Странно, кто он? Возможно это явление из более позднего периода,… древняя Русь,… непроходимые леса… В леса из мира уходят и становятся отшельниками немногие из людей, чтобы проводить жизнь в уединении, оставшись один на один со своими помыслами, страхованиями, молитвами и надеждой. Нет, нет, это точно плод больного воображения,… и пример тому налицо. – Я всё время думал о традиционной глиняной игрушке, и вот она ходит по моей груди, а я лежу под лопухом и слышу недалеко голос Крокыча. Возможно это всё-таки воздействие солнечной радиации на ослабевшее тело», – и профессор снова впал в забытьё.
Это забытьё снова подарило ему чудное видение. Вот он на плоту. Под ногами между брёвнами хлюпает вода. Только это совсем необыкновенные брёвна, они строганные, с затёсами и вырубами. Совсем рядом раздаются голоса, но Вениамин Павлович не видит людей, плотный туман завалил и плот, и берега, и небо. Профессор пошёл по скользким брёвнам на голос, который был ближе к нему. Этот голос отдавал команды: «Право бери», «стоп», «прямо»…
Вениамин Павлович сделал несколько шагов и вдруг увидел прямо перед собой на выдвинутых вперёд трёх брёвнах, с фонарём в руке, человека. Тот, освещая фонарём воду и вглядываясь в неё, отдавал команды. Вениамин Павлович обратил внимание на одежду человека. Он был одет в кафтан с петлицами, с шапкой на голове, на ногах жёлтые сапоги. «Так это же стрелец времён Ивана Грозного…» – удивился профессор.
Что вы тут делаете? – спросил Вениамин Павлович. Стрелец в ответ сделал профессору знак рукой, дескать, говори тише и поманил профессора подойти ближе к нему. Вениамин Павлович ступил на выступающие вперёд брёвна, сделал два шага и остановился. Стрелец указывал рукой на воду. И тут профессор увидел там, куда показывал стрелец, плывущих трёх стерлядок. Они наполовину были погружены в воду и в стороны от плывущих рыб расходились небольшие волны. Средняя стерлядь плыла немного впереди, а те, что плыли по бокам, отставали на полкорпуса. «История оживает, – подумал Вениамин Павлович. Он совсем недавно рассказывал Крокычу об этих стерлядях и вот он их видит собственными глазами, и лоцмана в стрелецкой одежде, и сами плоты». – «Это чудо. Это невозможно!!!» – произнёс он вслух.
– Ему совсем плохо, – сказала Дуня, глядя на профессора.
– Жаль, что у нас нет никаких лекарств, – посетовала Катерина.
– А если б и были, мы разве знаем, что давать человеку в этом случае? – усомнилась в знаниях глиняшек Дуня.
– Ему надо просто отдохнуть, он перегрелся на солнышке.
– Нам от этого не лучше, – заметил Мурлотик.
– Поясни нам свою глубокую мысль, а то не доходит, – вмешался в разговор Пустолай.
– Чего тут пояснять, сами что ли не сообразите. Этот человек профессор, учёный значит. По крайней мере, его так называл человек, который его принёс. Раз он его принёс, то он его отсюда и заберёт.
– Ну и что из этого? – спросил Пустолай.
– А то, что мы тоже под этим же лопухом находимся, только с другой стороны. Вы что думаете, что профессора будут брать, а нас не увидят? И ещё неизвестно, кто увидит. Может быть, за ним два или три человека придут? За профессора и его друга мы спокойны, а за остальных ручаться нельзя. Вот так вот.
– И что из того? – почесал нос Пустолай.
– Уходить нам надо отсюда. И лучше будет, если мы сейчас переберёмся в разведанную лачужку, пока там никого нет, иначе будет поздно.
– Мурлотик прав, – сказал Заступник, – здесь нам оставаться опасно.
– Мы что же, должны бросить профессора в беде? – спросила Дуня.
– Никто не говорит, что это надо сделать прямо сейчас, – пояснил Заступник. – Побудем здесь какое-то время, и как профессору станет лучше, то и уйдём.
– Мне его жалко, – сказала Катерина. – А нельзя ли нам перекочевать под соседний лопух, тогда и мы будем в безопасности и профессор будет под присмотром.
– Если мы уйдём, то это будет не по совести, – сказала Дуня. – Надо продолжать ему класть на лоб мокрые тряпочки. Вы как хотите, а я от больного никуда не побегу. С ней все согласились.
Очнулся Вениамин Павлович под вечер в хибарке, видно туда его перенёс Крокыч. Он открыл глаза и увидел улыбающееся лицо художника. Крокыч смотрел на него во все глаза и кивал на стол. Позолотин посмотрел в ту сторону и увидел знакомые игрушки, именно те, которые он видел во сне, лёжа под лопухом около кучи мусора, только здесь они не были живыми. «Значит, мне не приснилось, – подумал Вениамин Павлович, – игрушки действительно были. Просто мой разум чудесным образом трансформировал действительность, наделив игрушки речью и способностью двигаться».
– Под лопухом нашёл, – сказал Крокыч, считай у вас в головах. Рядом ящик валялся разбитый. Видно когда самосвал мусор сваливал, то ящик откатился в сторону, там трава свежепримятая, и вот результат.
– Сима знает? – спросил взволнованно профессор, – чувствуя, как комок радости подкатился ему к горлу и мешает говорить.
– Что вы, ни в коем случае. Эти игрушки не для его поганых рук, – заверил художник.
– Это правильно, – сказал профессор. – Вот она – недостающая деталь цивилизации, – и улыбнулся. – Это, дорогой Семён Ваганович, настоящая старинная саратовская глиняная игрушка, а то, что у Симы в коробке, сам понимаешь…
– Вот значит из-за чего вся свалка на ушах ходит! – покачал головой художник
– Ей цены нет, потому и ходит, – заметил профессор.
– Мне надо на работу идти, – сказал Крокыч,– Сима орать будет.
– Да-да, конечно, только игрушки спрячьте, вдруг кто придёт и увидит.
– Конечно, обязательно спрячу, – и Крокыч положил игрушки в коробку, накрыл их старой газетой, задвинул под кровать и ушёл разбирать мусорные кучи. Позолотин остался в хибарке один.
Профессор лежал на скрипучей кровати и думал о превратностях судьбы, а потом даже вроде уснул. И снова, как и там под лопухом, игрушки, находящиеся в хибарке, снова стали живыми. Они вылезли из коробки, стали ходить по помещению и разговаривать с Вениамином Павловичем. Профессор задавал игрушкам вопросы, и они отвечали на них. И профессор удивлялся тому, как они много знают из истории и этнографии, особенно Заступник, который буквально в деталях рассказывал о тех вещах, над которыми десятки лет ломают голову историки. Он, как оказалось, хорошо знает Святогора и Илью Муромца, так как путешествовал с богатырями и находился в суме у Алёши Поповича, а сума была приторочена к седлу. Алёша Попович, даже будучи взрослым человеком и богатырём русской земли, никогда не расставался со своей любимой игрушкой и всегда брал её с собой в походы. Перед тяжелейшей битвой вынет из сумы Алёша Попович Заступника, посмотрит на него, вспомнит себя ребёнком и прибавляется в нём сила и смелость. Ведь он должен в бою защитить жён, стариков и детей. Много чего рассказал профессору маленький воин, а после добавил:
– А если вы поговорите с Свистоплясом, то узнаете ещё больше, он у нас самый древний, – я того не знаю, что он знает.
– Кто такой Свистопляс? Я не знаю такого, – сказал Вениамин Павлович. Я никогда не слышал о нём. И тут же получил ответ но не от человечка с мечом, а от Дуни.
– Это кентавр. Он половина человек, половина конь. Он язычник.
«Странно, как они могут помнить, то, что было до них, или они слеплены очень давно, ещё во времена язычества. Нет, этого не может быть, тогда откуда у них знания о далёком прошлом?», – подумал профессор, но через минуту забыл об этом и опять впал в забытьё.
Позолотин даже во сне был счастлив. Улыбка не сходила с его губ; они шептали: «Ещё,… ещё,… ещё…» Он время от времени просыпался и проговаривал свои мысли:
– Я об этом обязательно напишу. Учёные всего мира должны знать. Ну и что, что у него нет доказательств. У него есть само живое знание, разве этого мало? Что может служить доказательством живому знанию. Это абсурд. Живому знанию не требуются никакие доказательства. Так, например, люди имеют живое знание о боге, разве им нужны доказательства о том, что Иисус Христос был, что он ходил, ел, пил как и все люди на земле, исцелял болящих и воскрешал умерших. Этому не нужны никакие доказательства. Только неверный мир требует этому доказательств. Этот мир и представленным доказательствам всё равно не поверит, и затребует новые доказательства, чтоб подтвердили предыдущие и это будет продолжаться бесконечно.
Потом Вениамин Павлович стал думать о том, что, возможно, его мозг включил дополнительную функцию, которая неведома учёным, и она соединила прошлое, настоящее и, возможно, даже и будущее. Отдалённым примером тому может служить открытие знаменитой периодической таблицы Менделеева. Эта таблица учёному приснилась во сне. Возможно, так сработало подсознание учёного, выстроив в единую схему приобретённые знания, но до поры до времени не могло этими знаниями распорядиться должным образом. А, в общем, это была загадка, над разгадкой которой так долго бился мозг химика и родил идею. Так и он – Позолотин – многие годы думал об исчезнувшей игрушке и, возможно, что и его мозг и всё его существо невероятным образом воссоздало утраченное?.. пусть даже в виде галлюцинации».
Потом профессор уснул и уже никого не видел и ни с кем не разговаривал; в хибарке воцарилась тишина. Когда он проснётся, то будет думать, что всё это ему приснилось.
.....................
Вечереет. Рабочие на свалке продолжают разбирать кучи. Уставший от беготни, Сима сидит на старом, привезённом на свалку, диване и полощет горло водой. Он понимает, что игрушка находится здесь, только пока не найдена, и подтверждение тому – звонок Фомы Фомича с требованием «искать». С одной стороны, этот звонок делал поиски Симы легитимными: директор приказал – я ищу, с другой стороны, Сима понимал, что в поиск игрушки включились более солидные игроки, а с ними надо держать ухо востро. Потом, раз они включились, то, значит, вещь действительно стоящая и ему, Симе, надо в этом деле ушами не хлопать.
Сима ещё какое-то время посидел на диване, обдумывая ситуацию. «Вряд ли дотемна успеем разобрать, – подумал он, – жара несносная, второй человек падает, первым профессор не выдержал, вторым ослабел Оглобля… Этого надо было ожидать.
«А всё же интересно, откуда у Фомы Фомича информация об игрушке? Может быть Пегас? А что, он человек самолюбивый, увидел, что ему ничего не светит, вот и слил информацию, на разборе мусора сегодня не появился, тоже факт не в его пользу. Если утечка пошла через Червонца? – это не в его интересе. У него тёплое место на базаре, зачем ему на Симино место метить? ладно, не будем ломать голову», – тут он улыбнулся от пришедшей в голову идеи. «Фома Фомич желает получить игрушку – он её получит. Только получит не ту, которая настоящая и которую ещё не нашли, а ту, которая лежит в коробке в вагончике. Нашёл её Оглобля, так что с Симы взятки гладки. Хотел, как говорится, игрушку – получи, а там уж, извиняй, что нашли, то и нашли».
От этой мысли к Симе пришло благодушное настроение, он уже не так зорко следил за копающимися в мусоре бомжами. Зачем? Всё идёт хорошо, игрушку нашли и ещё найдут. Сима захочет – и найдут.
На улице смеркается. С Волги потянул горячий настоенный на заволжских травах, ветерок.
– Всё, хватит, шабаш, – сказал Сима и, обращаясь к Крокычу, добавил, – скажи это тем, что у дальних куч копаются, – и направился к себе в вагончик. Зазвонил телефон. Сима взял трубку. Звонил Фома Фомич.
– Слушаю вас, Фома Фомич, – сказал Сима.
– Сима! Ты меня хорошо слышишь? – требовательным голосом спросил директор.
– Да.
– Слушай меня внимательно. Заканчивай все работы и гони всех с территории свалки к чёртовой матери. Ты меня понял!?
– Обязательно понял: остановить работы и всех гнать со свалки к чёртовой матери.
– Исполняй – сказал Фома Фомич и отключил телефон.
Сима пожал плечами: «рабочий день закончился, – подумал он – последние бомики сейчас уйдут. К чему это предупреждение? Что за спешка и вообще, то ищи Сима хоть днём, хоть ночью, а то вдруг раз – и всё наоборот… Ну, да, ладно». На полпути к вагончику Сима вдруг остановился и посмотрел в сторону хибарки, где жили Крокыч и Позолотин. В свете догорающей зари, он увидел как большая, лохматая тень скользнула и исчезла, будто растаяла на фоне темнеющих кустов. «Что это? – подумал он, – неужели опять? Впрочем, могло и померещиться, не железный же он сидеть всё время на солнцепёке», и Сима скрылся в вагончике.
А в это время, когда Сима шёл к своему вагончику, неведомое, большое, лохматое, с большими клыками и когтями существо, бесшумно появилось на пороге бомжацкой хибарки и уставило на неподвижно лежащего Позолотина свои большие, круглые, фосфорически светящиеся глаза. Профессор был в помещении один, он лежал на кровати и спал. Существо втянуло в себя носом воздух, бесшумно подошло к кровати, вытащило лапой коробок, открыло тёмную пасть, отчего страшные клыки матово блеснули в вечернем свете. Пришелец взял в зубы Катерину, но ему показалось мало, так как пасть была очень большая, и он прихватил ещё и Дуню с Мурлотиком и скрылся в ночи. Затем он появился ещё раз, чтобы забрать остальных. Никто из бомжей на свалке его появления не заметил, только тень скользнула по строениям и растворилась во мраке, будто этого существа никогда здесь и не было.
