Сергей Апполонович Майнагашев
Мудрость разоблаченной Змеи
В поисках божественной формы
В предыдущих главах мы анализировали таинственные формы мироздания в числах и на рисунках древних камней. Здесь же мы рассмотрим тему паломничества за знаниями письма и цифр в сакральный или потусторонний мир «Мöнi» (Маны).
Как мы предположили выше, подобные изображения чисел были распространены от Саяно-Алтая до Европы, Ближнего Востока и Индии при посредстве племен под названием пан (табан, даван) или «пани» (из Ригведы). Срединным путем, через который были пронесены идеи об изначальных числах и рунах, можно назвать обширные степи Казахстана. Как мы помним, там и были найдены прототипы енисейских букв в виде надписи на «сакском» котле, датируемые VI–V вв. до н. э.
Значит, с явлением скифской, вернее, сакской культуры и могли появиться легенды о далеких путешествиях их предков – царей с культом Змеи и знатоков Чисел. Возможно, такое отдаленное сопоставление прольет свет на раннюю письменность и тайну создания цифр, а также прояснит вопрос об их создателях – ранних исторических предках.
Можно ли найти следы легендарных сибирских саков-скифов и индийских шаков (скифов) в каких-либо известных легендах, хронологически близкие по времени существования сакского письма?
Наиболее древними из известных скифских племен Саяно-Алтая были европеоидные динлины – носители так называемой Тагарской культуры, относящейся к периоду VII – II вв. до н. э. Конечно же, Геродот, ровесник той культуры, про саков Саяно-Алтая ничего не сообщает. «Отец истории» лишь указывает имена подзабытых панов в восточных землях, издревле обитавших в горах Саяно-Алтая. Он пишет, что их матерью была женщина-змея, родившая в своей «пещерной» обители первых скифских царевичей. Но факты – упрямая вещь.
Давайте вспомним, создателями чисел в Индии были люди-наги, т. е. такие же змеепоклонники, как и их предшественники саки из далекой Сибири. История их знает как индийские «шаки» – скифы. Вот они и оставили заметный след в Махабхарате (X–IV вв. до н. э.) о тайных знаниях чисел потомков Змеи. Речь идет о «деванагари» – древнем письме жрецов из народа-змей.
Одним из скифских или шакских предводителей, посвященным в тайны счета чисел после укуса в палец «третьим неназванным зубом» царем змей, был индийский герой Наль. Появление другого героя-царя Одиссея из древнегреческой поэмы Гомера «Одиссея» (написана примерно в VII – VIII вв. до н. э.), а также алтайского правителя-богатыря Алып Манаша нужно относить к периоду переселения саков-скифов как в Индию, так и в Восточную Европу.
В любом случае сакская письменность с некоторыми рунами в виде чисел не может быть полноценно объяснена без обращения к индоевропейской мифологии, следы которой теряются в глубинах андроновской культуры. Эта культура и послужит отправной точкой, двигаясь от которой можно попытаться понять о народе «пани» – создателей чисел.
Этот кочевой народ, по свидетельству археологов, а также исторических источников Ригведы и Авесты, покинул свою южносибирскую родину yже в XV в. до н. э. Они продвигались на своем долгом пути через северный Казахстан в Среднюю Азию (Киргизия), далее в Индию, Иран и Европу.
По мере продвижения по этому генеральному направлению происходило обогащение и наращивание представлений до тех пор, пока не сложились фиксируемые нами письменные памятники в виде легенд о киргизском Манасе, индийском царе Нале (Махабхарата) и греческом Одиссее. Свидетельством тому не только схожесть индоевропейских и тюркских названий общих чисел (см. выше), но и параллели в мифологии и фольклоре этих народов.
Алтайская сказка, в основе которой историческая реальность, могла быть создана в северных предгорьях Саяно-Алтая, в непосредственном соседстве со средой обитания андроновцев – предков индоевропейцев. По своемy происхождению «Алып Манаш» – древнейший эпический сюжет, сохранившийся также у народов Средней Азии.
Через скифских саков Сибири легенда о Манаше (Манасе, Алпамыше) по «киргизскому пути» попадает на север Индии. Здесь образ древнесибирского пилигрима находим в герое Нале, описанным в эпосе Махабхарата. Алтайский сюжет, повествующий о паломническом путешествии богатыря Манаша в некую сакральную страну бессмертия – «откуда нет возврата», в индийской легенде наполнился новым конкретно-историческим и социально-бытовым содержанием.
Вернемся к индийскому герою Налю, с кого мы начали рассказ о посвящении его в деванагари – науке чисел (счета) людей-змей или тех же рабов «божьих». Прежде чем достичь «сад небесный» – страны бессмертия, его одежду крадут птицы, которые именуют себя игральными костями. Название этой игры – «пан» распространилось от берегов Енисея до самой Индии.
Потеря одежды – это фаза смерти, когда человеческое тело сгорало на «змеином» погребальном языке пламени или поедалось (метаф. раздевалось) птицами после его смерти. Этот загадочный обряд, связанный с «очищением» огнем и птицами, мы находим не только у индоевропейских племен андроновской культуры от Енисея до юга Урала, но позже у скифов и древних тюрков Сибири.
Конечно же, частью общего обряда «очищения» посмертной души у андроновцев было трупосожжение (кремация), что не мешало быть им и огнепоклонниками. Если же говорить в целом, то аналогии трупоположениям и трупосожжениям можно видеть на всей огромной территории распространения андроновцев (от юга Урала до Енисея).
Эти племена полагали, что тело, захороненное в землю, поедалось червями – «нечистью». Поэтому сибирские праарии, как и творцы Авесты, считали, что трупы надлежит не закапывать и не сжигать, а на некоторое время оставлять в уединенных местах на открытом воздухе. Это делалось для того, чтобы священные птицы могли «снять одежду» от кости, т. е. могли очистить их от мягких тканей. Только после «очищения» кости, отмытые дождями, овеянные ветром и высушенные солнцем, производилось их захоронение в земле. Этот обряд был метафорически связан с представлением о потере «одежды» птицами – переносчиками душ в иной мир. Основным способом захоронения у саяно-алтайских скифов было связано с трупоположением, чем трупосожжением.
«Образ этого синкретического существа (мифического орла или грифона) осенял все стороны жизни пазырыкцев: он присутствовал на одежде, оружии, конской упряжи, сосудах, украшениях.
<…> Вероятно, считалось, что ими был населен мир мертвых, поэтому, чтобы попасть туда, умершим “помогали” многочисленные изображения грифонов на погребальной утвари.
<…> На “небесные” пастбища, в кочевнический “рай” отправлялись после смерти пазырыкцы» (Посольмака Н. В. Стерегущие золото грифы. Новосибирск, 1994).
Вот как описывает обряд захоронения древних хакасов и уйгуров китайская рукопись Вэйшу.
«Хойху (уйгуры. – Прим. авт.) – кочевой народ, их объединяет с оседлыми енисейскими кыргызами, пожалуй, только язык, те же погребальные обряды у хойху (как следует полагать у простонародья) нисколько не походили на погребальные обряды енисейских кыргызов, если сказать точнее – кыргызской знати. А вот предположение, что правящий класс как кыргызов, так и уйгуров мог иметь общее происхождение, следует считать вполне допустимым.
Вэйшу (гл. 103) об хойхуских похоронах сообщает следующее: “Мертвых относят в выкопанную могилу, ставят труп на середине, с натянутым луком в руках, опоясанный мечом, с копьем под мышкою, как будто живой; но могил не засыпают”» (Бичурин Н. Я. Собрание сведений о народах, обитавших в Средней Азии в древние времена. М., 1950).
Одним из импульсов проникновения в далекую Индию обь-чулымского обряда очищения, связанного с «потерей одежды», может послужить легенда об Нале из Махабхараты (сказание о Нале и Дамаянти). Потеря Налем одежды как метафора смерти стоит в тесной связи с игрой в кости. Птицы, похищающие одежду Наля, называют себя воплощением игральных костей. (Индийский Наль – это трансформированный шаками (саками) образ более древнего алтайского Алып Манаша или среднеазиатского Манаса). Игра в кости, связанная с представлением о смерти (игральные кости считались посвященными Гермесу – отцу Пана), часто имела сценарием преисподнюю: покойники в аду играют в кости.
Некогда в южносибирской стране «Каш Але» (ср. инд. Кошала), где проживал народ пан или пани, этот царь Наль был обучен искусству счета и игры в кости. Позже андроновские мигранты на севере Индии именем сибирского народа пан игру в кости назовут «пана». Эти территории могли носить название «Каш/ала» или «Каш/ара» – загоны для скота.
Именно здесь, в Кошале (русс. фольк. Кошье), могли проживать панийский народ «каш» (далекие предки качинцев – ха/касов), которые в искусстве счета и игры в кости не знали себе равных. От них пошло также местное название игры в кости «кажык» (кашык). Кости, конечно, стадиально старше всякого рода «естественных» предметов игры, а вот сущность их изначально была культовой, связанной с погребальным обрядом очищения кости и богами потустороннего мира.
Птицы, похищающие «одежду» Наля, называли себя воплощением игральных костей («пана» [сан. ] – игра в кости). Паны, как и их потомки, тувинцы и хакасы, считали, что кости приносят счастье и способствуют размножению поголовья скота, его сохранности. Данные археологии, устное народное творчество и характер многих вариантов этой игры уводят нас в глубокую древность южносибирского народа пан.
Устное народное творчество славян с упоминанием о Кошье (Кош Але) в «Веде о Маре» также уводит нас в глубокую древность Саяно-Алтая. Вероятно, именно туда, в саяно-алтайскую «пещеру» со Змеем, отправился богатырь Добрыня из сказочного фольклора «Добрыня и Змей». Там, на берегу реки Пучай (Бу/сай или Енисей), одежду его и похитил летающий Змей Горы – «Горыныч».
«Потеря одежды» птицами – мягких тканей кости, как нам представляется, было равнозначно обнаруживаемой способности общению с потусторонним миром и Небесами. То же отождествление с птицей, мы находим в шаманском наряде или магическом полете. Птицы – это проводники душ.
Небо и небесные светила (позже духи неба) находились наверху, и путь к ним был труден и опасен. Поэтому шаманы пользовались «посредниками» между ними и небом в лице шаманских птиц – «предков». Превращение себя в птицу свидетельствует о способности шамана еще при жизни совершать экстатические путешествия в иные миры. Духов неба необходимо было «расположить» в свою пользу, для этого им приносили в жертву угодных им животных, души которых «становились» и помощниками (ездовыми животными) шамана (например, пура). Иногда полный костюм шамана (тувинский, бурятский, якутский) – имитировал «очищенные» кости, т. е. скелет человека.
Преобразованный у реки-переправы в «юродивого» странника мудрым Змеем, Наль поступает в услужение (в рабство) к царю Кошалы – мудрейшему чародею и знатоку Чисел, умеющему беспроигрышно играть в кости. Обученный в Кошале искусству счета чисел и игры в кости Наль дает снова бой, выигрывает жену и царство.
Не имея возможности раскрыть этот сюжет подробно, отметим лишь, что в некоторых своих чертах он напоминает эпическое сказание алтайцев «Алып Манаш», где содержится аналогичный миф о паломническом движении героя Манаша (Манаса). Напомним, алтайская богатырская сказка «Алып-Манаш» («Богатырь Манаш») представляет наиболее архаическую версию эпического сказания из Махабхараты (Индия). Содержание этой древней версии сказания о Манаше (вар. Алпамыше), записанная от народного сказителя Н. Улагашева, имеет сказочно-мифологические черты.
В окуневско-андроновские времена изобретение чисел, а также игры в кости, приписывалось народу «пан» из долины среднего Енисея и Абакана (уст. хак. Ак/Пан или Агбан). В основе этой игры в кости – ритуал смерти, что в языке санскрита означает «пан», в киргизском «панке», в хакасском «понiс» (выигрыш при игре в кости), а у тувинцев «панчык». Есть у хакасов родственное слово «хубанах» (ху/пан) – название гадания из камешек, собранных из семи или девяти речек. Кстати, отцом греческого (пеласгийского) божка Пан был Гермес – создатель игры в кости и самих чисел.
Напомним, в предводителях этого народа пан нужно видеть черты мифических людей-змей, известных позже в Индии как наги. Их потомки известны как кипчаки (кип/саки, сакайцы – хакасы) из некой долины под названием «Чылан» – змея (по китайским источникам, «Чжелян»).
Благодаря религиозному влиянию племенных групп манов и панов (с культом змеи) Саяно-Алтая герой-паломник Манаш стал популярным в обширных регионах не только Сибири, но и Средней Азии. Его легендарный образ проник затем в далекий Северный Индостан. Следы Манаша обнаруживаются в Древней Греции в образе Одиссея и в славянском мире.
Если быть вкратце, в индийском эпосе Махабхарате описана легенда о Нале, где можно обнаружить удивительные сходства сюжетов паломничества этого царя с саяно-алтайским богатырем Манашем. Оба эти героя попадают в сакральную страну мертвых, становясь рабами «божьими».
На наш взгляд, этой страной вполне могла быть Хакасско-Минусинская котловина, где осели мудрейшие люди-змеи, т. е. жрецы и предводители народа пан или пани эпохи Древней Скифии.
В сибирской Каш/але (рус. фольк. Кошье, инд. Кошала, Каши) вполне мог проживать панийский народ «каш» (далекие предки качинцев – ха/касов), которые в искусстве чисел (счета) и игры в кости не знали себе равных. От них пошло местное (сибирское) название игры в кости – «кажык» (кашык), а также енисейское письмо, написание чисел, известное позже как «деванагари». Первые понятия о «числах» формировались на основе удовлетворения практических потребностей – потребности в количестве скота или счета в ритуальной игре в кости.
Кроме всего, в киргизском Манасе и саяно-алтайском Алып Манаше нетрудно узнать модификацию (видоизменение) греческого героя Одиссея из поэмы «Одиссей» (по Гомеру). Об этом красноречиво говорят совпадения в содержании мифов. Как уже отмечалось, эти индоевропейские герои (Наль и Одиссей) – это измененный шаками (скифами-саками) образ более древнего алтайского Алып Манаша или среднеазиатского Манаса.
Одним из потомков народа Ман, описанный в Махабхарате (сказание о Нале и Дамаянти), был арьяман – паломник Наль. Именно он, как и Манаш (Манас), дошел до саяно-алтайской «Каши» (инд. вар. Кашала), где был научен народом пан тайным знаниям чисел (искусству – счета) и игры в кости. Как мы помним, с индийского и с тюркского языков «пан» означает счет (числа) и игра в кости. Сходство киргизского Манаса и Саяно-Алтайского Манаша с ведийским первочеловеком Маном вроде бы подкрепляет нашу версию.
Один из эпизодов индийской легенды, связанный с темой «научение счету чисел» («пан» – число, письмо), близко напоминает сходные мотивы «написание письма на крыле птицы» в сибирском эпосе «Алып Манаш». Ср. «пiдер» (хак.) – 1) буква, написанный знак; 2) насечка, чеканка; 3) точка, крапинка (на ткани). «Бедер» (кир.) – 1) пестрое перо птицы (гл. обр. в хвосте); 2) узор, орнамент.
Шаманские птицы, «снявшие» одежду индийского героя Наля, называют себя воплощением игральных костей (индийский «пан» и тувинский «панчык» означают «игра в кости»).
Особенно характерен общий (сибирский и индийский) сюжет «муж на свадьбе своей жены», который также близок гомеровской «Одиссее».
Перед тем как вернуться на Родину, Одиссей (Одис/сай), подобно сибирскому шаману, посетил царство мертвых (мрачный Аид), которое находилось в стране Маннее – «печальная область киммерийцев». Как мы предположили выше, этим обителем вполне могла быть «пещерная» прародина тюрков под названием Сай (ср. Сайан – Саяны, р. Эне-сай – Енисей) или «Хон». Ср. хакасские слова «Сайан» или «Чайан чир» – верхний мир (ср. кит. «Чайна» – Поднебесное); «Ала Чайан» – творец, божество. Этим мы допускаем наличие единого саяно-алтайского источника.
В то же время, судя по своей художественной форме и по отсутствию ряда обстоятельств, индийская и греческая легенды отстоят от первоисточника дальше, чем саяно-алтайский или среднеазиатский варианты. Они сближаются в ряде моментов с последними (особенно в мотиве паломничества). Поэтому можно предположить, что в индийскую и греческую мифологии данный сюжет попал из Саяно-Алтая через Среднюю Азию. Позже греки и индусы извратили эту легенду почти до неузнаваемости, которая на самом деле имеет прямое отношение к сибирскому первоисточнику.
Многие паломники знали дорогу в эту счастливую страну, фигурирующую в древних письменах как «потусторонний» мир. Они познавали, как ни странно, не индийскую, а сибирскую «деванагари» – мудрость людей-змей в искусстве письма и чисел. Ими были созданы образы странников, таких как индоевропейские цари: греческий Одиссей, индийский Наль, славянский Добрыня или тюркский богатырь Манаш (Манас).
«Члены нескольких эзотерических школ – местонахождение которых за Гималаями и разветвления которых могут быть найдены в Китае, Японии, Индии и Тибете и даже в Сирии… – претендуют на обладание всех сокровенных и философских трудов в манускриптах и печати, одним словом, всех трудов, которые когда-либо написаны были на языках и в начертаниях с самого начала возникновения искусства письма, от иероглифов до алфавита Кадмуса и Деванагари» (Е. П. Блаватская).
На каком основании мы считаем, что тюркский Алып Манаш (Манас или Алпамыш) из саяно-алтайской Маны, древнегреческий Одиссей и индийский Наль – это один и тот же «постандроновский» культурный герой?
Мифологичность, вернее, метафоричность сюжетов выражается в красноречивом параллелизме пучка мотивов. Так, все эти герои теряют царство, забывают жену, скитаются, страдают, становятся рабами – «тасами» (ср. инд. дасью – раб, слав. «Добра-тас» – Добрыня, Манаш в образе старика Тас-Таракая). Они некогда побывали слугами или рабами, безобразными стариками, нищими, неузнанными, странниками – что означало быть мертвым. Это состояние образно передает фазу смерти, когда в них живет Бог смерти.
Первое состояние передает конструктивно метафоры, которые симметрично располагаются вокруг перипетии паломничества «монахов» в мир «Монi» (Маны) – в сакральный и потусторонний мир. Возможно, от этого слова происходят «монарх» (вторая часть греч. arcos – властелин, правитель) и «монастырь» (от греч. monasterion, где первая часть monos – один, одинокий). Конечно же, не греки были распространителями этих слов, а их предшественники – пеласги, которые могли перенять их у сибирских манов (панов).
Также можно предположить, что в древности келья (позже – монастыри) этих отшельников – «монархов» (царей, правителей) располагались в большом количестве в Минусинской котловине (Мен-су) в Древнейшей Хакасии.
Сохранившиеся у хакасов наименования «Мöнi чир» (земля Мöнi) или «Кöг Мен» (Небесный Мен) семантически связаны с «мана» (у финно-угрев, древних греков, римлян, славян и хакасов) – души предков. См. «мöнi» (хак.) – шаманские духи, «мanes» – души предков или боги загробного мира у римлян, «мöнiс» (хак.) – грусть («мöнiс кiзi» – человек, обиженный судьбой), «мonos» (греч.) – один (одинокий), «монах» (рус.) – человек, ведущий строгий, суровый образ жизни.
Как мы писали выше, эти отшельники или паломники – вожди, дойдя до водной переправы у змеиной реки, преобразуются в странников или безобразных стариков. После чего герои должны пройти искупительное рабство и служение местному царю людей-змей. На переправе у реки все они были преобразованы в странников – рабов «божьих». Алтайский Манаш принял образ старика Тас-Таракая. Он был невольником, его имя связано с титулом «тас» – раб (божий), который носили многие тюркские правители. См. «dac» (сан.) – почтение, уважение.
Сохранились много религиозных и хвалебных надписей на могильных камнях в Минусинской долине (Хакасия), где говорится о «рабах божьих».
Побывал «дасью» (сан.) – рабом в царстве Кошалы также индийский Наль. Наименование «Кошала» происходит от инд. «каши» (kaashi) – назв. места паломничества или «кажы (тюр. каз.) – паломник. Ср. рус. «Кошье», «Кащей». Случилось это перевоплощение после переправы через реку, где обитал царь змей Керкота – знаток тайны чисел.
И Одиссей томится в неволе семь лет на острове волшебницы Калипсы.
Кстати, забытое древнеславянское имя Добрыня – это «Dobrates» (Добра-тас, ср. Тас-Таракай, Тазы хан), имя которого упоминается в эпиграфической надписи из Пан/нонии, т. е. в венгерской Хон/гории. Вторая часть слова «тес» или «таc» – раб, явно указывает на его невольное положение в «сорочинской» пещере. Как мы помним, у переправы запретной реки «Пучай» его застает голым летающий Змей Горыныч.
Второе состояние – ритуальный акт «смерти», переходящий в обновленную жизнь.
«Увидеть божественную форму можно тогда, когда посвященный умрет» – эту мысль передает Вишну мудрецу Нараде (нара – человек, мужчина; да-х – низший, да/сью – раб). Состояние смерти метафоризируется, во-первых, игрой в кости, т. е. проигрышем и выигрышем, поражением и победой, а во-вторых – рабством и нищетой героев.
Третье состояние – воскресение, когда смерть оставляет героев. Жизнь и обновление всех троих героев передаются в метафорах узнавания, прибытия на родину, получения богатства, царствования, молодости и красоты.
Сюжеты легенд из былой сибирской Родины о паломничестве этих героев в сакральную «Ману» или «Мöнi» – страну бессмертия мы решили разложить по тем или иным состояниям, фазам (эпизодам) в виде сравнительной таблицы.
Таблица № 8
Первое состояние передает паломнический путь героев – манов (манапов – манасов или «монахов») в Ману – страну бессмертия.
Второе состояние образно передает фазу смерти, когда в героях живет Бог смерти.
Третье состояние – воскресение, обновленная жизнь.
Эпизоды легенд, связанные темой «муж на свадьбе своей жены».
Исходя из этой сравнительной таблицы, мы можем предположить, что все эти герои имеют общий генезис.
Сохранение сказания на Алтае позволяет отнести его возникновение ко времени, предшествующему VII–V вв. до н. э., когда скифские племена шаки (саки) перенесли его на свою новую Родину.
Таким образом, по своемy происхождению «Манас» (вар. «Алпамыш») – древнейший эпический сюжет, сохранившийся у народов Средней Азии. На длинном пути своего многовекового развития древняя богатырская сказка об Алып-Манаше, первоначально повествовавшая о паломнической поездке героя в страну бессмертия, приобретает то или иное социальное содержание.
