Сергей Данилович Ишутин
Воспоминания случайного железнодорожника
Вспоминаю и такой случай. Работаем в ночную смену. Я уже упоминал, что в нашем цехе производился и Малый периодический ремонт (ТР-1). И этот цех работал по пятидневке и в две смены. Вторая смена начиналась в 5 часов вечера. Вот один слесарь второй смены явился на работу «подшофе». Мастер его от работы отстранил. Вторую смену возглавлял бригадир. Мастер ушёл домой. Наша смена заступила работать в 8 часов вечера. И я узнал от бригадира цеха МПР, что этот подпитый слесарь домой не ушёл, а бегает по депо, прячется на стоящих в ремонте тепловозах, угрожая повеситься. За ним гоняются, стараясь не допустить суицида. И гоняются уже четвёртый час.
Особенно за ним следили женщины. Когда в очередной раз они зашумели: «Вон он, вон он опять побежал и спрятался вон на том тепловозе!», ко мне подошёл слесарь Витя Колодный и говорит: «Мастер, можно я с ним побеседую один на один?». Я понял, что он имел в виду. Но т.к. вечно бегать и отвлекать людей от работы было нельзя, я ему разрешил. Он поднялся на тот тепловоз. Слышно было, как там что-то дважды загремело. Потом Витя спустился. Спустился и тот слесарь. Слесарь медленно пошёл на выход из депо. А Витя сказал, что он его спросил, чего он бегает. Тот ответил, что хочет повеситься. Виктор ему заехал в челюсть. Это и был услышанный нами первый гром. Поднимает его за шиворот и спрашивает опять про повешение. Тот повторяет, что всё равно повесится. Он приложился ещё раз. После второго падения нетрезвый слесарь, видимо, начал трезветь. Во всяком случае, на тот же первый вопрос, сказал, что вешаться не хочет.
Я упомянул двоих работников депо: Бартюк Михаила Сергеевича и Хазанского Валентина Матвеевича. Оба они оставили у меня хорошие воспоминания. Бартюк М.С. был машинистом паровоза, но по состоянию здоровья был переведён работать дежурным по депо. Тепловозником он не был. Но мыслил! Два примера. Первый как следствие отсутствия знаний электротехники. Спрашивает у меня, почему я не отдаю в работу тепловоз (называет его номер). Объясняю, что на нём будем менять тяговый электродвигатель. Почему? Объясняю причину: обрыв болта главного полюса. Он интересуется, а сколько болтов на полюсе. Отвечаю, три. – Ну, так два ещё остаётся. Отдай тепловоз, полюс же просто висит, ничего с ним не сделается. А мне (называет нитку графика) под поезд выдавать нечего. О магнитных силовых линиях он ничего не знает. Тем более, что они не видимы. На паровозе-то всё было видно.
Но такой пример я могу привести только один. Зато других было много. Однажды он мне подсказал то, до чего сам я не мог додуматься. В цехе было две специальные подставки под коленчатый вал. Обе были заняты. А мне надо было снимать ещё один коленчатый вал. Класть его некуда. Работа остановилась.
Михаил Сергеевич на месте всю смену не сидел и за дежурство несколько раз находил меня не только по громкой связи, но и визуально. Так и на этот раз пришёл и давай расспрашивать про каждый тепловоз. Когда дошли до того, на котором приостановили работу из-за отсутствия подставки, он говорит: «Так положите его на другой дизель, на котором сейчас не можете работать». Выход! Мы тогда трепетно подходили к тепловозам. Новая техника! Поэтому строго соблюдали правила ремонта. А в этих правилах было записано, что коленчатый вал после съёма с дизеля необходимо положить на специальную подставку. А то, что дизель и есть та самая “специальная” подставка, я тогда не сообразил.
Михаил Сергеевич был умный дежурный, имел добрый характер и отличался большим трудолюбием. Рисковал сам, поддерживал в этом и меня. При большом парке тепловозов (почти 1,5 сотни) маневровая работа в депо производилась медленно. Ждать локомотивную бригаду для перестановки тепловоза из одного корпуса в другой приходилось долго. На первом месте – выдача под поезда. Поэтому я более половины необходимых манёвров делал сам.
Однажды он в очередной раз сказал мне, что с экипировочными бригадами у него трудности и предложил сделать эту работу самому. Дал помощника машиниста. Ночь. Территория депо освещена слабо. Переставляли одиночную секцию, ехали задним ходом. Стрелка была не с моей стороны. Мой «помощник» заверил меня, что стрелка “наша”. В последствие я пришёл к выводу, что в этом он ещё не разбирался, молодой, “зелёный”. Короче, я ту стрелку взрезал. Пошёл к дежурному, говорю, что больше никогда сам делать манёвры не буду. А он спокойно говорит: «Ну вот, первое препятствие и руки к верху». Посадил меня опять на тот же самый тепловоз, принёс какие-то приспособления, и начали мы тепловозом рихтовать остряк стрелочного перевода. По окончании рихтовки командует: «Веди своего электросварщика, пусть накладку приварит». А чтобы было не догадаться о взрезе, испачкал следы сварки мазутом.
Теперь о Хазанском. Валентин Матвеевич был старше меня года на четыре, но должность занимал намного выше. Он поступил в ХабИИЖТ сразу после школы. С тепловозами работает давно. В дело вгрызался по уши, себя на работе не жалел. Будучи более опытным тепловозником, щедро делился знаниями с молодыми специалистами. Кстати, он был моим куратором, когда я писал дипломный проект. Спросить у него что-нибудь про ремонт я не стеснялся. Он был прост в обращении с подчинёнными, но требовательный. Получал и я от него взыскания, но больше – поощрения. Обиды за взыскания не таил, наказания всегда были справедливы. Как и не наказания. Привожу пример.
Работаем днём, в субботу. К концу смены М.С. Бартюк “обрадовал меня” тем, что первый выпущенный нами с ТО-3 тепловоз бросил поезд на одной из станций и возвращается в депо. Это на языке ревизоров называется порчей тепловоза с требованием резерва. Среди движенцев такой факт вызывает повышенную нервозность: “горит” план сдачи вагонов на соседнюю дорогу. Поднимают на ноги начальника депо. Требуют принять строгие меры к виновным. Меня приглашают к телефону, по которому В. М. Хазанский со своей квартиры говорит: “Разберись, что случилось с тепловозом, отремонтируй его и завтра в 9-00 явиться с причастными слесарями на оперативное совещание”. Напоминаю, что завтра воскресенье. “Я знаю, о чём говорю!” – звучит в ответ. Оставляю двух слесарей и вместе с ними дожидаюсь прибытия тепловоза.
Из разговора с машинистом выясняется, что у него на перегоне при наборе резко снизилась нагрузка главного генератора. Он еле дотащил поезд до станции, где его и оставил. По всем признакам, виноват возбудитель главного генератора. Меняем двухмашинный агрегат, тепловоз отдаём на реостатные испытания и (в полночь) отпускаю слесарей спать, чтобы утром со свежей головой явиться «на оперативку».
Утром старший слесарь Геннадий Коркин встречает меня в депо и рассказывает, что он в полночь спать домой не пошёл, а остался с тепловозом для проверки его работы на реостате. Там он выявил, что и с другим возбудителем на тепловозе после восьмой позиции падает нагрузка. Проверял вместе с мастером реостатных испытаний подключение всех обмоток возбудителя (а их на нём восемь). По схеме всё правильно. Тогда Гена два провода от тахометра поменял местами (нарушил схему). Нагрузка появилась. Доложил об этом мастеру. Мастер сказал, поставить всё на место по схеме. Но Гена поменял на этих проводах только маркировку, но провода не тронул. И тепловоз ушёл водить поезда.
Приходим к выводу, что при производстве заводского ремонта на Улан-Удэнском ЛВРЗ была перепутана маркировка проводов. В результате тахогенератор, включаясь в работу с 9-й позиции контроллера, вместо увеличения магнитного потока, снижал его. Потом кто-то извлёк из цепи тахогенератора предохранитель. Так тепловоз и работал до нашей профилактики. Мощность была у этой секции немного занижена, но водить поезда было можно. Наш добросовестный слесарь (им оказался Олег Багрянцев), делая профилактику этой высоковольтной камеры, недостающий предохранитель поставил. Возбуждение генератора после восьмой позиции контроллера не только не повышалось, но и резко уменьшалось. Падала, соответственно, и мощность главного генератора. Поезд на подъём машинист вывезти не смог.
Идём своей тройкой к кабинету заместителя по ремонту. Валентин Матвеевич не любил сидеть в кабинете, поэтому встретил нас в цехе. Рассказали ему всё, что сами познали. Он подумал и говорит: «Оперативного совещания не будет. Вам в наказание даю задание – провести со всеми сменами цеха профилактики технические занятия с разбором этого брака». Как он отчитывался перед отделением дороги и ревизорами, я не знаю. Знаю, что у них святое правило: был брак, должны быть и наказанные.
И ещё один случай с характерным для Хазанского решением. Тепловоз пришёл в депо неисправный. Задир “зеркала” цилиндровой втулки. В этом случае (поясняю для непосвящённых) происходит прорыв газов из рабочей камеры в картер дизеля. А там масляные пары. Если дизель не остановить, неминуем взрыв. (На тепловозе от этой беды предусмотрена защита.) Работать такой тепловоз не может
После выполнения большой работы по смене цилиндровой гильзы, отдали тепловоз на реостатные испытания для проверки работы дизеля. А там вновь происходит задир этой же втулки. Вновь проделана большая работа, вновь отдали на реостат, и вновь задир этой же самой гильзы.
Теперь этот тепловоз подаётся с реостата в цех во время дежурства моей смены. Я посмотрел предыдущие замеры зазоров “на масло” (через них подаётся смазка на вкладыши шеек коленвала и через шатун – на охлаждение поршней) и вижу, что они нормальные. И измеряли их уже дважды в течение двух суток. И в тоже время становится ясно, что главная причина кроется в том самом зазоре “на масло”. Что-то здесь, как говорится, “не то”. Посоветовавшись с техником по обмерам Г.Кошеленко, опытными слесарями, принимаем решение, произвести замер этого зазора данного цилиндра на горячем двигателе, не дожидаясь снижения его температуры ниже +40 градусов. (Это нарушение правил охраны труда!) И этот замер выявил, что зазор “на масло” превышает допустимый в полтора раза. У вкладыша образовался бурт, который в холодном состоянии не позволял выявить истину по зазору: щуп с браковочным размером не проходил. После проведения той же большой работы, но и со сменой коренного вкладыша, машина выдержала реостатные испытания и ушла в работу.
Утром появились технологи. Один из них, узнав причину двух предыдущих неудачных ремонтов, побежал докладывать заму по ремонту, что виновата смена, которая до нас ремонтировала этот дизель. Назначено оперативное совещание, приглашён на него и я. На оперативном совещании идёт разгром мастера той смены. Я не выдержал и сказал: «А что вы, технологи, сделали, чтобы вылечить этот тепловоз? Почему живёте чужим умом?». И ещё кое-что, подчеркнув, что они ходят на работу в форменных костюмах с регалиями и звёздами на рукавах. Боятся залезть на тепловоз! Оттенил, что всю грязь на себя берут мастера, поэтому и ходят в грязных куртках. Мы, мастера, вынуждены идти на нарушения, рисковать, брать на себя ответственность. Мы выявляем то, о чём сейчас можно говорить на совещании и даже кого-то обвинять.
Валентин Матвеевич принял упоминание о звёздах на рукавах в свой адрес. Он всегда был в форме. Разгромил меня в своём выступлении полностью. Смысл разгромной речи свёлся, образно говоря, к тому, что, мол, уже оперился, других учит! Но выводов никаких не стал делать. Приказа по депо не было. И зла на меня он не затаил.
Квартиру мне дали почти в соответствии с положением “О молодых специалистах”. Через год работы, а точнее, к седьмому ноября, как в советское время было принято, сдавался на втором Хабаровске пятиэтажный 120-квартирный дом. В нём на заседании месткома (так тогда назывался руководящий профсоюзный орган депо) мне была выделена однокомнатная квартира. Я и жена были очень рады. Жена успела пожить за это время с сыном и на частной квартире (со мной, конечно), и у моих родителей в пос. Хор, и у своих родителей в городе Арсеньев, и опять на частной квартире по улице Кронштадтской.
Прошло некоторое время, дом начали уже заселять, а мне не дают ордер. Иду к председателю месткома. Тот просит меня потерпеть, т.к. есть возможность заменить мою однокомнатную квартиру на двухкомнатную. Не возражаю. И точно, дня через три предместкома Никита Селивёрстович Разгон вручил мне ордер на двухкомнатную квартиру. На машине перевозил шифоньер, взрослую и детскую кровати. И всё! Новоселье отмечали сидя на чемоданах в прямом смысле.
Одна деталь. Дом не был газифицирован. Не стояли там и электропечи. В каждой квартире на кухне стояла обычная кирпичная печь, которую надо было топить дровами или углём. Представляете, как носить дрова или уголь на пятый этаж, где мне выделили квартиру! Ванная и туалет были совмещены. Пол – деревянный. Я прожил в этой квартире 12 лет, и пол не рассохся. Признак высокого качества. А печку я потом разобрал и выбросил. Варили на электроплитке.
В этот период мне пришлось убедиться, что власть в городе принадлежит не только партийным и советским органам, но и работникам торговли. У них в руках был дефицит. А это даёт власть не слабее партийной. Только один такой пример. Чтобы жене пойти учиться после академического отпуска, надо было устроить сына в детский сад. В депо этим вопросом ведал профсоюз. Но все мои похождения к председателю месткома кончались безрезультатно. Нет мест, и очередь ещё не подошла. В моей бригаде работал слесарем по ремонту электрооборудования тепловоза Василий Иванович. Его жена работала завотделом в магазине промышленных товаров. В её руках был тот самый всем нужный дефицит. Василий Иванович работал слесарем по третьему разряду. Нужен был четвёртый. Будет больше денег для приобретения того самого дефицита. Он “сообразил” пригласить меня на свой день рождения. Там при разговоре его жена узнала о моей детсадовской проблеме. Сказала, что этот вопрос решается просто, ей надо переговорить с заведующей соседнего с нашим домом садика. Подсказала, что мне нужно будет обратиться к ней завтра в конце рабочего дня.
Обратился. Заведующая сказала, что место в садике для моего ребёнка дадут, но надо направление от месткома. Направление “ с удовольствием” (так выразился Никита Селивёрстович) мне было предоставлено. Так мой сын был устроен в садик. Кстати, а четвёртый разряд тот слесарь не получил. Вначале возразил старший слесарь, мотивируя тем, что он ни теоретически, ни практически ещё до него не дорос. А потом меня перевели работать в цех подъёмочного ремонта.
Прошло два года моей работы в депо. Однажды в цехе ко мне подошёл секретарь парткома депо. Партия тогда была одна – КПСС. Партийная организация в депо была большая, около 600 человек. Каждый четвёртый работник! Поэтому должность секретаря парткома была освобождённой. Секретарь спросил, не думал ли я над вопросом о вступлении в партию. Признался честно, что ещё не думал. Он мне прочитал небольшую лекцию о роли КПСС вообще и в депо, в частности. Дал два дня на раздумье.
Я поделился этой новостью с другими мастерами, товарищами по работе. Равнодействующей этих бесед был вывод: надо вступать. Иначе так и останешься в должности мастера на всю жизнь, если при каком–нибудь провале в работе не снимут и с этой должности. В том, что надо вступить в партию, меня убеждал и следующий факт. Я близко знал трёх человек, которые в войну были офицерами. Один из них и после войны им остался. Вышел в отставку в звании полковника. Имел среди наград орден Ленина. Все трое отличались простотой в обращении, умом и честностью. И лозунг “Партия – ум, честь и совесть нашей эпохи”, как я потом понял, родился не на пустом месте. Все трое были воспитаны родителями, которые основную жизнь прожили до революции. Этим я потом объяснял себе и соответствующее воспитание ими своих детей. Все трое были очень трудолюбивы. Полковник, выйдя в отставку, переехал жить к нам в посёлок Хор, купил старый деревянный дом и на его месте построил кирпичный. Причём, все работы выполнял сам с участием своих сыновей. А было их у него трое. Самый старший из них был моим ещё школьным другом, на которого я всегда мог положиться как на себя.
Кроме них, преподаватели института, который я незадолго перед этим окончил, были также людьми, на которых я хотел бы походить. И в том, что они почти все члены КПСС, я не сомневался. Да и сама жизнь, которая тогда всё-таки улучшалась с каждым годом, говорила о том, что партия “рулит” правильно. Разоблачение культа личности Сталина, разгром антипартийной группы Маленкова, Молотова, Кагановича убеждало, что в партии идёт борьба, но побеждает справедливость.
Правда, в то время я знал и одного члена КПСС, которого, как я считал, из-за его низкой нравственности надо было гнать из партии “поганой метлой”. Но его не гнали. Этот факт, по моему тогдашнему убеждению, был исключением из правила. Через два дня я дал согласие на вступление в ряды КПСС. Три рекомендации мне дали без колебаний, тем более что одну из них давал сам секретарь парткома. И в то время у меня (говорю, не рисуясь) была мысль, а смогу ли я оправдать доверие, которое мне оказали рекомендующие товарищи. Подводить людей, которые мне доверяли, было не в моём характере.
Интересное в связи с этим воспоминание. Через некоторое время один из старых членов КПСС, которого я не очень уважал, спросил меня за “рюмкой чая”, зачем я вступил в партию. Я ответил, что хочу с вами, подлецами, разговаривать на равных.
Немного о секретаре парткома. Через несколько лет на отчётно-выборной конференции представителю Железнодорожного РК КПСС с большим трудом удастся протащить его кандидатуру в состав нового парткома депо. Коммунисты заметили в нём ряд недостатков, которые по нынешним временам совсем не были недостатками. Все узнали, что у него есть любовница, что он бывает в ресторанах, да и вообще интересы депо защищает плохо. Я уже отмечал, что в депо в то время имелись все признаки демократии, проще говоря, были высокие требования к порядочности своих работников, не говоря уж о членах КПСС. Отчётная конференция длилась два дня. Это было редкостью.
Но установка РК КПСС должна быть выполнена. На второй день после дополнительной обработки некоторых делегатов, по итогам голосования секретарь был введён в состав парткома. Ну а там уже без проблем его вновь избрали секретарём. Но РК КПСС сделал из этого свой вывод, и через некоторое время нашего секретаря заберут работать первым заместителем председателя Железнодорожного райисполкома г. Хабаровска. В его ведении будет административная комиссия, на которую я попаду через несколько лет как гражданин, допустивший утерю паспорта.
Нужно было ехать в командировку, а я не мог найти свой паспорт. Обыскал, как мне казалось, всё. Помогала искать жена. Безрезультатно. Пришлось идти в милицию и писать заявление. Те направили меня на административную комиссию. Стыдно, но идти надо. Пришёл. Пропустил всех, кто тоже был вызван или направлен на эту же комиссию. Захожу последним. Наш бывший секретарь, увидев меня, понизил голос (а он любил говорить всегда, как с трибуны) и быстро стал искать представление милиции. Он не знал, за что меня направили сюда. Потому, говоря в полголоса о чём-то членам комиссии, он одновременно быстро стал читать дело. Увидев, что всего лишь утеря паспорта, его голос стал крепнуть. Начал он с того, что сравнил предыдущего товарища, про которого (с его слов) никто ничего хорошего сказать не смог, то про меня он может говорить только хорошее. И пошёл!
Я про себя столько хороших слов больше никогда в жизни не слышал. Тут было всё: и о работе, и я активный пропагандист, и первый освоил на ДВЖД новую технику (это про тепловозы). А закончил он словами: «Он и отличный семьянин! Сергей, в чём дело?» Я начал что-то лепетать про последнюю командировку во Владивосток, на обратном пути из которой из внутреннего кармана форменного пиджака, висячего на плечиках, наверное, ночью его и извлёк вор. Я ещё не кончил говорить, а он уже спрашивал мнение членов комиссии. Те тоже растаяли от тёплых слов в мой адрес председателя комиссии, поэтому решение было единогласным – предупредить.
Начальник паспортного стола не мог понять, почему меня даже не оштрафовали. Не мог же я ему рассказывать про рекомендации в партию. А паспорт я в последствие найду. Его извлёк из чемодана, по всей видимости, сын, которому тогда было три или четыре года. Он и затащил его туда, где мы с женой не могли догадаться искать.
Любовницу имел не только секретарь парткома, была она и у начальника депо. Причём, муж этой дамы работал тоже в этом депо начальником восстановительного поезда. Восстановительные поезда в то время входили в состав локомотивных депо, как отдельное подразделение. (Как и склад топлива). Муж, узнав об этом, пожаловался в Крайком КПСС. Те проверили, убедились в этом и потребовали от начальника дороги любвеобильного руководителя депо от занимаемой должности освободить.
Новым начальником депо стал Анатолий Матвеевич Палихов, ранее работавший заместителем начальника депо Смоляниново на этой же дороге. С именем этого человека у меня будет связано много воспоминаний, и почти все хорошие. Но сразу для меня ничего не изменилось. Я как работал в цехе профилактики, так и продолжал работать. Правда, первую же премию, которую подписывал новый начальник депо, нам выплатили в полном объёме, мне – 40%. По положению о премиях – это был предел. Но до этого нам, мастерам, в таком размере премию ещё не давали. Бывший начальник депо требовал от нормировщика и технологов, чтобы они приносили ему приказ на подпись с уже урезанной премией. Доходило до смешного. Инженер-нормировщик подходила ко мне и говорила, что мне положена премия 40%, но её надо снизить. За что? Она не знает. Просила, чтобы я ей это подсказал.
После назначения Палихова А.М. начальником депо из депо уволился В.М. Хазанский. Не знаю, что их так разделяло, но работать вместе он не захотел. А мне было жалко Валентина Матвеевича. Очень порядочный человек. Как контраст, вспоминаю оценку моей работы с его стороны и со стороны старшего мастера нашего цеха, который был назначен вместо Валентина Матвеевича, а ранее – вместо и Игоря Валентиновича Дмитренко.
Бригада профилактического цеха была обязана восстанавливать работоспособность тепловозов, отставленных от работы мастером цеха технического обслуживания ТО-2. Иногда их было много. Рекордом в моей записной книжке стояла цифра 18. Столько тепловозов моя смена за ночь вернула в эксплуатационный парк. Конечно, причины были самые разные. В эту же цифру вошли и тепловозы, которым мы произвели профилактический осмотр. Но чтобы отремонтировать столько тепловозов, нужна была и помощь слесарей вспомогательных цехов. Они мне подчинялись только оперативно, в пределах своих прямых обязанностей на плановых ремонтах. На внеплановые работы – только если виноват их цех. Но работа требовала иногда привлечения их к работам, которые они раньше не делали, но могли делать в паре со специалистом. Так я и делал. Но однажды слесарь агрегатного цеха отказался выполнять работу по выпуску тепловоза из внепланового ремонта в паре с моим дизелистом. Заявление его было наглым, мол, ему надо поспать на работе, т.к. утром поедет работать на даче. Утром я доложил об этом заму по ремонту, т.е. Хазанскому В.М. Тот провёл оперативный разбор и снял того слесаря уборщиком смотровых канав на месяц и поставил его работать в мою смену. Надо ли говорить, что таких отказов в дальнейшем я не слышал.
Валентин Матвеевич жил на втором Хабаровске. На работу приходил в семь часов утра. Узнавал у дежурного по депо всю работу, проделанную за ночь, и потом заходил в цех профилактики. И часто он говорил мне, чтобы я объявил благодарность смене за ночную работу.
Позже его появлялся в цехе старший мастер, который жил на первом Хабаровске, и на работу приезжал на пригородном поезде. Он иногда видел, что цех грязный, канавы ещё не помыты (а они и не могли быть помыты, т.к. я и бригадир только что вывели из цеха последние тепловозы), и недовольным тоном делал мне в присутствии слесарей замечание за грязь. У дежурного по депо он не был, и о проделанной за ночь большой работе ничего не знал, да, пожалуй, и знать не хотел. Видимо ему за это слесари и дали кличку Слон. И надо признать, что подмечено тонко.
Уместно вспомнить реакцию нового начальника депо на жалобу мастера автоматного цеха (цеха по ремонту приборов и системы автоматических тормозов на тепловозе). Тот решил воспользоваться сменой власти и ”подставить” меня на планёрном совещании у начальника. А жалоба его заключалась в том, что ночью я заставляю его слесарей работать вместе с моими слесарями на тепловозах, зашедших на внеплановый ремонт. Анатолий Матвеевич спросил: «А плановый ремонт они делать успевают?». Ответ мастера был утвердительный. Тогда Палихов сказал, что Ишутин молодец, умеет заставить работать не только своих слесарей, но и чужих. Так мастер автоматного цеха нечаянно поднял мой рейтинг.
Новый начальник депо получил задание в управлении дороги перевести обслуживание пассажиров в пригородном движении дизель-поездами. Дизель-поездов на Транссибе ещё не было. Сейчас трудно понять, почему сразу не на электрички? Тогда таких вопросов не было, т. к. электрификация Транссиба замерла на западном входе на Забайкальскую ж.д. Дефицит электроэнергии! Зейская ГЭС ещё только строилась.
Дизель-поезда строились и эксплуатировались в Латвии. Вот туда и была отправлена бригада из депо Хабаровск в количестве 15 человек. В эту бригаду был включён и я. А состояла она из 12 машинистов, одного слесаря электроаппаратного цеха, одного мастера (это был я) и руководителя бригады. Руководителем был назначен бывший начальник депо, на тот момент уже работавший начальником отдела ремонта службы локомотивного хозяйства.
Ехали поездом. Весело. Дорогу нам разнообразил контакт с американской семьёй, которая находилась в нашем же вагоне и совершала кругосветное путешествие. Кругосветное путешествие было подарком молодожёнам. Как звали молодую жену, сейчас уже не помню. Помню, что она была очень красива, и её (уж очень мини) юбка обнажала стройные ножки. А его звали Джон. С ним с помощью разговорника, который был у Джона, я часто разговаривал. Интерес был обоюдный: он только что окончил колледж, а я недавно институт. Его удивляло, что нам в институте почти всем платят стипендию. Из разговора с ним я понял, что это путешествие им профинансировал папа его жены. Папа вместе с мамой ехал в этом же поезде, но в соседнем вагоне. Так сказать, сопровождали молодых. Папа был металлург. Как говорил Джон, из рабочих. Но когда я узнал, что у папы три автомобиля, твёрдо решил, что Джон “заливает”. Его тесть – буржуй! Это потом, значительно позже, я узнаю, что ехала с нами обычная американская семья. И эта семья купила молодым особнячок с бассейном во дворе. Это я увидел на цветных фото, которые мне показывал Джон. Цветные фото у нас тогда тоже были большой редкостью. Я догадывался, что иностранцев в поезде сопровождает КГБист, но он себя ничем не обнаружил. Меня, много разговаривающего с американцем, ни тогда, ни потом никто не тронул.
У кого-то из нашей бригады родилась идея. Проверить, как американцы пьют водку. Провозгласили вечер дружбы народов. В Новосибирске сбегали за водкой. В купе много не поместиться не могло, поэтому компанию составили 4 на 4: четверо американцев и четверка из нашей бригады. Я вошёл в неё. У нас тогда только что была издана книга об убитом президенте США Джоне Кеннеди. Её мы показали “старому” американцу. Он с интересом стал её рассматривать. Когда дошёл до страниц с фотографиями о Куклус-клане, сказал, что это пропаганда (это слово и на английском языке звучит также) и вернул книгу.
Американец – папа был весьма толст, как их тогда и рисовали наши Кукрыниксы. Интересовался, сможет ли он в Москве купит брюки соответствующего размера. Мы ему показали нашего машиниста Суздальцева, аналогичного размера, и объяснили, что у него проблем с брюками нет. Водки за вечер выпили по 0,5 на мужчину. В конце пришли к выводу, что американцы умеют пить не хуже нас!
В Москве я был первый раз (нельзя же брать в расчёт, что в 1940 году в возрасте один год меня родители везли через Москву из Брянской области на Дальний Восток), поэтому смотрел на всё с широко открытыми глазами. Особенно, на Кремль. Такая красота, которую раньше видел только на картинках и в кино, теперь перед твоими глазами. Потрясающе.
Когда понадобилось пообедать, кто-то предложил взять на четверых две бутылки водки. Я ужаснулся. Как можно, это же Москва! В Хабаровске в столовой этого делать нельзя, а уж тем более в столице! Опытные спутники в ответ рассмеялись. Сели за стол, разлили, выпили. Закусываем. Пустые бутылки поставили у окна за шторкой. Смотрю, идёт прямо к нам тётя с самым серьёзным видом. Ну, думаю, вот и скандал. Тётя подошла, забрала пустые бутылки и ушла. Порядок должен быть в столовой! Это значительно позже я пойму, что основной разврат к нам на Дальний Восток как раз и пришёл с Запада, в частности, из Москвы. А край ссылок – Дальний Восток – выглядел нравственно чище вплоть до начала ельцинских реформ. Значит, хороших людей ссылал сюда и царь, а потом и большевики.
Рига удивила чистотой. Это мне бросилось в глаза сразу, как сошли с поезда. Я на перроне закурил. Потом нам понадобилось перейти привокзальную площадь, чтобы сесть на трамвай. В ожидании трамвая докурил папиросу и бросил её на землю. Через некоторое время оглядываюсь, а мой окурок смотрит на меня. Я отвернулся от него, сделал вид, что не узнал. Опять оглядываюсь, а он по-прежнему смотрит на меня. Не пойму почему! В Хабаровске мои окурки не смотрели на меня, а в Риге смотрят. Потом сообразил, что вокруг чисто, и окурок единственный. Пришлось его поднять, найти на заборе вращающуюся урну и опустить окурок по назначению.
Осваивали дизель-поезда в депо Даугавпилс. Учёба прошла без проблем, нам охотно помогали. Что ещё бросилось в глаза? Отсутствие на улице пьяных. Ну не видно, и всё! Но однажды шёл я вечером из депо и увидел пошатывающуюся фигуру. Догоняю, думаю, хоть одного пьяного латыша увижу. Догнал. Не повезло, оказался русским! Понравилась старая Рига. Ни одно здание не повторяет друг друга. И все красивы. Правда, в отличие от Петербурга, там меньше разнообразие красок.
С нами был, как я уже сказал, один слесарь. Николай Смирнов. Слесарь толковый, грамотный, по характеру – скромный. Мы ремонт по заданию освоили досрочно (выходных дней для нас не было), и он отпросился у старшего группы уехать на два дня раньше, чтобы заехать к родителям. А жили они где-то недалеко от Москвы. Пригласил он и меня. Заехали.