Сергей Данилович Ишутин
Воспоминания случайного железнодорожника
Но вот что хочу отметить. Советская армия разлагалась уже тогда. Правда, дедовщины там я не встретил. Но среди призванных “мобутовцев” (так тогда называли призванных запасников по аналогии в одежде с армией Мобуто в Конго) был один очень злоупотреблявший водкой. Напивался до той стадии, что ночью малую нужду справлял под себя. А т.к. койки были двух ярусные, а он спал на втором “этаже”, то “топил” того, кто спал на первом. Я его предупредил. После повтора сказал, что он будет сидеть на гауптвахте. Ну а, после третьего случая пошёл к комбату с просьбой о “трудоустройстве” его на гауптвахту. Комбат выслушал меня и, т.к. он спешил в штаб округа, предложил мне сесть с ним в машину. По дороге он рассказал причину невозможности выполнения моей просьбы.
Известно, что СССР убеждал весь мир, что мы самое передовое государство, в котором сознание и знания граждан растёт не по дням, а по часам. По армии это должно было отражаться и в постоянном снижении нарушений воинской дисциплины. А чтобы это подкреплялось в статистических цифрах, каждый год воинским частям устанавливали (с понижением) лимиты на нарушения. В том числе урезались и дни, на которые командир части мог отправлять солдат на гауптвахту. Так вот, тогда комбат мне сказал, что прошло чуть больше полугода, а он годовую норму по гауптвахте уже выполнил. “Мне сейчас проще самому сесть, чем посадить туда солдата!” – сказал он в конце разговора. Так “липа” разлагала дисциплину в армии уже в то время.
И ещё одну тонкость открыл я тогда в армии. Мне командир части выдал штамп для оформления увольнительных. При этом он оговорил, что в пятницу после 4-х часов дня я могу отправлять всех желающих в увольнение до 8 часов утра понедельника. А т.к. вся рота состояла из хабаровчан, то в увольнение уходила вся рота. В том числе и я. Я не сразу понял подоплёку такой щедрости. Только к концу службы догадался, что это выгодно батальону. Ведь мы стояли на снабжении все два месяца, в том числе и в субботу, и в воскресенье. Соответственно отпускались и продукты. А мы каждую неделю почти три дня (суббота и воскресенье полностью, в пятницу пропускали ужин, а в понедельник завтрак) не питались. Экономия!
Но вернёмся в цех подъёмки после реконструкции. За время моего пребывания в армии в локомотивной службе ДВЖД и в депо Хабаровск-2 произошли кадровые изменения. Умер начальник локомотивной службы А.М. Коц. Говорили, что его отравила жена, которая в это время болела. Диагноз болезни – рак. Сама она врач. А муж в возрасте 40 лет без женщин обходиться не мог. Чтобы он никому не достался, она его “взяла с собой”. Во всяком случае, такова была молва. Скоропостижность смерти это подтверждало. Дежурный по депо мне рассказал, что утром в седьмом часу Александр Моисеевич, как всегда, позвонил ему и расспросил про ночную работу. (Локомотивы Хабаровского депо выполняли тогда 60% всей работы на ДВЖД). А в 9 часов ему сказали, что Коц умер. “Я даже не поверил, ведь я только что с ним говорил по телефону”, сказал он. Отравление произведено якобы ртутью. Вскоре умерла и его жена.
В связи со смертью начальника службы на эту должность был назначен начальник нашего депо А.М. Палихов. Начальником депо назначили заместителя по ремонту, который имел кличку “Слон”. Он сумел втереться в доверие к Палихову. Анатолий Матвеевич, конечно, знал закон сопромата – опереться можно только на то, что сопротивляется. Но к лести подхалимов питал слабость, что подведёт его (и очень серьёзно!) в будущем.
В кресле зама начальника депо по ремонту уже сидел Леонид Мартынович Коренко, до этого работавший старшим мастером заготовительных цехов. Цех подъёмки после реконструкции был открыт. Первый месяц уже проработал. Чуда не произошло – план провален. Как-то, находясь в кабинете зама, слышал, что Коренко, оправдываясь по телефону перед службой за провал в работе цеха подъёмки, заявил, что с армии вернулся Ишутин, и там порядок будет наведён.
Л.М. Коренко в момент моего прихода после института в депо уже год проработал мастером электроаппаратного цеха. Работал неплохо, поэтому и стал старшим мастером заготовительных цехов. И старшим мастером он был нормальным. Я с ним контактировал и как мастер цеха профилактики, а потом, уже, будучи старшим мастером подъёмки, имел более тесную связь, т.к. многие снятые с тепловоза узлы уходили на ремонт в заготцеха. Отношения были деловые и товарищеские. Я у него был даже на дне рождения.
Но из-за того, что “с армии пришёл Ишутин”, количество выходящих тепловозов из ремонта уже завтра не увеличилось. Надо было доукомплектовывать цеха, т.к. текучка кадров продолжалась, а в период реконструкции приёма в цех не производилось. При этом надо было слесарей принимать и обучать одновременно. Значит, требуется время. Да и ритм потерян. Слишком много цехов влияло на ритмичность выхода тепловозов из подъёмочного ремонта. Всё это надо было вновь отлаживать под постоянным контролем со стороны мастеров и старших мастеров.
И после второго месяца с момента открытия цеха после окончания реконструкции план был тоже провален. Коренко меня “кусал” за это почти каждый день. У нас появилась даже взаимная неприязнь. А однажды я услышал, как он объяснял по телефону управлению дороги очередной провал плана тем, что в армии Ишутин обленился и сейчас работать, как следует, не хочет.
Секретарём парткома депо в это время работал мой однокурсник. Разговаривая с ним, я сказал, что не узнаю Коренко. Что-то с ним происходит. Секретарь пояснил, что Коренко пока исполняющий обязанности зама по ремонту. Рассматривается и вторая кандидатура, моя. Вот и вся разгадка его “странного” поведения. Я попросил ускорить его утверждение. А со следующего месяца цех вошёл в нормальный ритм работы, и мои отношения с замом по ремонту (уже без приставки “и.о.”) стали вновь приятельскими.
В этот период вспоминается и такой случай. Партком должен был по своему плану заслушивать руководителей цехов о проводимой работе в коллективе. Тут и выполнение плана, тут и работа партийной организации, тут и коммунистическое воспитание своих работников. Членом парткома был и Герой социалистического труда. Он при моём отчёте задал мне такой вопрос: ”Почему мой сын до сих пор не вступил в комсомол?” Его сын на тот момент работал в одном из вверенных мне цехов и работал плохо. Но не мог я при членах парткома плохо отзываться о сыне героя, поэтому сказал, что отцу это лучше известно.
Тогда же я сказал членам парткома, что было бы лучше, если бы мне устанавливался план, отпускались на него деньги, а штат работников я набирал сам. Гарантировал, что количество рабочих было бы меньше существующего, а качество выполненного ремонта тепловозов будет выше. На что начальник депо Палихов сказал: ”Смотрите, он капитализма захотел”. Меня удивило: если хорошее делается при капитализме, то значит оно почему-то плохое.
Хочу отметить некоторые моменты из моих воспоминаний о работе с А.М. Палиховым в период его работы начальником депо. Программа подъёмочного ремонта, задаваемая управлением дороги, была одним из основных показателей депо (и дороги) в социалистическом соревновании. Было тогда такое соревнование. Не выполняя этот план, депо автоматически выбывало из всех видов соревнований. Имеется в виду соревнования среди коллективов Дальневосточной дороги и Министерства Путей Сообщения. Выполнение плана такое право дало. Другие необходимые показатели выполнялись и до этого. И нам стали привозить переходящие Красные Знамёна победителей соревнования как дорожные, так и МПС.
После присуждения депо первого места среди коллективов МПС и вручения Знамени начальник депо организовал выезд всех мастеров, причастных к производству подъёмочного ремонта, для отдыха на вечер субботы и целый день воскресенья на Петропавловское озеро. Там была база отдыха ДВЖД. Был организован праздничный ужин. На него подъехал начальник депо вместе с секретарём парткома и председателем месткома. Были тосты за прошлые и будущие успехи. Но кроме этого, Анатолий Матвеевич подходил ко многим персонально и произносил тост за его здоровье. Подходил и ко мне. Говорил, что в том Знамени есть и мой кусочек.
И второе воспоминание. Депо получало уже три квартала подряд переходящее Красное Знамя МПС. Думаю, что именно поэтому Хабаровский Горком КПСС организовал партийную проверку депо со вскрытием всех и, даже более, недостатков. Чтоб не зазнавались! Прибыли в депо инструктора горкома КПСС. Проверяли все первичные партийные организации.
Но это был и конец месяца. В это время при советской власти решалась судьба всех плановых показателей. Штурмовщина! Причём, это стало какой-то нормой, без которой немыслимо существование социалистических предприятий. Именно в конце месяца появлялись те запчасти и материалы, которые бесполезно было искать в первой половине месяца. Первую половину месяца работаем с прохладцей, вторая – штурм!
И вот в период штурма появился у нас в цехе инструктор горкома КПСС. Надо отметить, что авторитет КПСС в то время уже был невелик, поэтому руководителей цехов привязывали ещё и к руководству парторганизацией. (Вот ещё почему требовалось, чтобы руководитель цеха был обязательно членом партии). По этой причине Жуков А.И. – старший мастер поточной линии – был секретарём парторганизации цеха, а я у него – заместителем. Отвечал я за ведение партийной документации и сбор партийных взносов. Инструктору не хотелось ходить по цеху и беседовать с людьми. Тем более, что рабочие все с грязными руками, цех тоже не сиял идеальной чистотой. Короче, не паркетные условия. Сидел инструктор в комнате мастеров, рылся в бумагах, которые ему я и предоставил, и что-то писал себе в блокнот. Постоянно требовал меня для дачи пояснений.
Но конец месяца требовал от меня постоянного движения по депо для контроля хода выполнения работ. Нельзя допустить срыва хоть по одному узлу. А тут инструктор постоянно мешает. В конце концов, он обвинил меня в нежелании ему помогать, а я его – в чистоплюйстве.
Через некоторое время начальника депо вместе с секретарём парткома вызвали с отчётом в горком КПСС. Приглашены были и все члены парткома, и все старшие мастера. Там наших руководителей разнесли в пух и прах. Вопрос ставился и так: “Способны ли вы руководить таким сильным коллективом, как локомотивное депо? Если нет, так и скажите” И это после получения в течение трёх кварталов подряд Переходящих Красных Знамён МПС! Я понимал, что определённый вклад в такое издевательство над руководителями внёс своей “работой” с инструктором ГК КПСС. Ожидал такого же разгрома для себя после того разбора на Пленуме ГК КПСС.
Но начальник уже в депо подошёл ко мне и спросил, всё ли я слышал на том Пленуме. Я сказал, что и многое понял. “Делай правильные выводы”, – спокойно сказал он.
Ещё один пример из его стиля работы. Когда мы стали выполнять план ремонта тепловозов, нам стали начислять и премию. А чтобы получать премию, надо было иметь экономию по фонду заработной платы и по материалам. Разрешалось перерасход по материалам перекрывать экономией фонда зарплаты. Но не наоборот! А при подъёмочном ремонте требуется столько материалов и дорогих запасных частей (они тоже входили в материалы), что если там допустить перерасход даже на пять процентов, перекрыть экономией зарплаты невозможно. Да и увлекаться экономией зарплаты глупо, ведь это семейный доход работников цехов.
Бывало, что при выполнении плана мастера премию не получали, т.к. был тот самый перерасход. Нормировщики ежегодно нормы подрезали. Но мы перерасход допускали редко и не более чем за один месяц. Учёт вели сами и строгий. Но однажды перерасход фондов получился два месяца подряд. Я пошёл разбираться в бухгалтерию.
Главный бухгалтер Татьяна Николаевна Зубова, предоставляя мне требования за прошлый месяц, сказала: “Вы стали много брать деталей в заготовительном цехе”. Заготовительный цех делал для нас единичные простейшие прокладки и детали, которые почему-либо отсутствовали в кладовой. Я знаю, что мы там не могли взять более обычного. Поэтому главному бухгалтеру я возразил. Но она посоветовала присмотреться именно к требованиям, выданным агрегатному цеху.
Оказалось, что мастер этого цеха тоже хотел получать премию, и получал. Но как! Он на наших требованиях, где стояло количество затребованных деталей, к примеру, два, ставил по одной цифре спереди и сзади. Получалось, что я затребовал и получил в цех не две детали, а 123. В то время только вошли в продажу японские 4-х цветные шариковые ручки, поэтому мастеру подобрать цвет пасты было просто.
По моему совету такие же проверки сделали и мастера других цехов. Оказалось, что мы не были исключением. Доложили об этом Палихову. Тот собрал всех мастеров депо (а их было около трёх десятков) и спросил у нас, что будем делать с этим мастером. Назвал он это офицерским судом чести. “Офицеры” все как один потребовали изгнать того мастера из депо. “Слышал, – спросил он у виновника торжества,– иди в кадры и пиши заявление“.
Не помню такого ни до этого, ни после. Этот пример, уверен, ещё долго передавался в депо нашим последователям. Желающих так опозориться больше не было. Кстати, после этого случая я стал более внимательно присматриваться ко всем документам на предмет подделки. И однажды выявил, что техник-дефектоскопист сдала мне подделанный больничный лист. Чтобы убедиться в этом, я пошёл в поликлинику к выдавшему этот лист врачу. Когда она увидела больничный лист, с удивлением произнесла: “Как же я могла его выдать на такой срок и без второй подписи”. Я попросил её присмотреться, она ли так всё написала. Тут она и обнаружила подделку. Исправленный документ стал основанием для увольнения прогульщика.
После перевода на тепловозную тягу Хабаровского отделения дороги и в связи с ростом грузопотока на восток и, особенно, в дальневосточные порты участок дороги Архара – Владивосток перевели на автоблокировку. Рос грузопоток. Это значило, что теперь на перегоне между двумя станциями могло находиться много поездов. Столько, сколько там блокировочных участков. Повысилась пропускная способность дороги. Но и появилось “НО”. Если при полуавтоматической блокировке на всём перегоне был только один поезд, то и вес поезда устанавливался такой, какой машинист мог провести по всем подъёмам, в том числе и максимальным (критическим), используя инерцию от максимально допустимой скорости перед подъёмом. С появлением автоматической блокировки и ростом количества поездов станции стали не успевать их пропускать и перерабатывать. Особенно это относилось к станции Хабаровск-2. Поезда стали останавливаться перед станциями. В том числе и на подъёмах, и перед ними. Инерцию использовать машинист в этом случае не мог. Тот вес, который был установлен для полуавтоматической блокировки, стал непосильным при автоматической блокировке.
Тепловоз серии ТЭ-3 по подъёмам должен проходить со скоростью не ниже 21 км/час. Но теперь вынужден был идти со скоростью в два раза ниже. Росла сила тока в тяговых электродвигателях (ТЭД), а в квадрате от него росло количество выделяемого тепла в обмотках двигателя. Короче, двигатели начали перегреваться, изоляция обмоток от перегрева разрушалась, и ТЭД досрочно выходили из строя. Их приходилось менять и ремонтировать. И то и другое требовали больших трудозатрат и материалов для ремонта. Удовольствие очень дорогое. Выход был один – снизить вес поезда. Но это и сейчас невыполнимая задача, а тогда!? От достигнутого только выше! Принцип социалистической экономики. А если учесть, что к тому времени власть во всех управлениях дорог и на их отделениях принадлежала стопроцентно движенцам, которые знали локомотивы, грубо говоря, как кусок металла, то говорить о снижении веса и даже заикаться об этом, было смерти подобно. А как это поймут руководители Крайкома КПСС? Не поймут!!!
К сожалению, даже руководители службы не все это понимали. Машинистов тепловозов, обучая вождению поездов, предупреждали об обязательном выполнении минимально допустимой скорости на подъёмах. Говорили им, что если это невозможно сделать, надо остановиться и затребовать вспомогательный локомотив. Несколько машинистов из депо Облучье так и сделали. Тогда в это депо приехал начальник службы Коц А.М. сел за пульт тепловоза и провёл поезд на участке Архара – Облучье по всем подъёмам. Скорость он не выполнил, но поезд провёл. А на планёрном совещании с локомотивными бригадами в этом депо заявил, что поезда вести без требования резервного локомотива можно. Предупредил, что если ещё кто-нибудь затребует помощь на перегоне, он его снимет с должности. И машинисты повели поезда, не требуя вспомогательного локомотива. Это мы хорошо почувствовали в своём цехе, выдавая тяговые электродвигатели на внеплановые ремонты тепловозов в ущерб своим плановым.
Для меня так и осталось тайной, почему начальник службы пошёл на такой шаг? То ли потому, что не понимал о постепенном пересыхании изоляции обмоток двигателя, т.к. был паровозник, а тепловозный диплом получал, обучаясь на заочном факультете, то ли очень боялся начальника дороги (были и такие начальники служб) и хотел ему угодить такой ценой. А следствием такой работы стал факт ежегодной 100% смены двигателей на всех поездных тепловозах, а на некоторых и более того. Я позже это проанализировал сам.
Когда начали брать двигатели и из числа тех, что готовились под тепловозы, проходящие подъёмочный ремонт, а это срыв плана, снижение премий, зарплаты и т.д., тогда я стал перебирать документы на двигатели с тепловозов, зашедших на наш ремонт. Там были и такие, которые недавно прошли подъёмочный ремонт, но отданы были на тепловозы, стоящие во внеплановом ремонте. Имели малый пробег от ТР-3. Их я после проверки изоляции и обкатки дал команду отдавать на внеплановый ремонт тепловозов.
Нашёлся “бдительный” инженер в службе локомотивного хозяйства, который ранее работал в нашем депо мастером электромашинного цеха. Он поставил вопрос перед руководством службы о моём вредительстве. По его докладу, двигатели выходили из строя не потому, что были перегружены весом поезда, а потому, что я подкатываю неполноценные, не прошедшие подъёмочный ремонт. Меня, но не начальника депо или его зама, вызвали в службу с объяснением. Хорошо, что в службе были не все уровня того инженера, я доказал, что вреда от этого не было. На том и разошлись. Хорошо ещё, что это был не 37 год! Кстати, тот “бдительный” инженер службы локомотивного хозяйства кончал вечерний факультет в институте, а не очный.
А вследствие неудовлетворительного снабжения запасными частями тепловозов пришлось однажды идти на эксперимент. Правилами деповского ремонта такого допускать было нельзя. А суть его в том, что слесари дизельного цеха насосной группы подошли ко мне с шестерёнкой, у которой был износ зубьев такой, что зазор между шестернями привода водяного насоса был выше допустимого. Жалуются, что на складе такой шестерни нет. Главный снабженец депо заявил, что такой шестерёнки нет и на Главном материальном складе дороги. Что делать? Держать дизель в ожидании пока появится та злополучная шестерня? А это ведёт к срыву плана, к снижению зарплат исполнителей многосотенного коллектива цеха по снижению размеров премии, а мастеров – вообще к лишению её. Покрутил я ту шестерню, вижу, что она симметричная. Говорю слесарям: «Разверните её обратной стороной и замерте зазор в зубьях. Замерили – зазор нормальный. Крепите и отправляйте дизель на тепловоз. Никому об этом не рассказывать. Этот дизель и тепловоз я занёс в свою записную книжку в чёрный список. Время покажет: риск был обоснованным. Тепловоз работал по этому насосу без претензий.
Был и такой интересный случай. Мы, мастера цеха ТР-3, выполняя план, привыкли, что ко всем революционным праздникам, получали премии, которые записывались и в трудовую книжку. Я тоже привык. Но однажды произошёл сбой.
В электромашинном цехе работал мастером по обкатке тяговых электродвигателей сын начальника дороги. Надо признать, что дети большого начальства редко получают правильное воспитание. При этом, зная, что их наказывать из “уважения” к папе руководители воздержатся, они ведут себя, как сейчас принято говорить, неадекватно. Вот такой же был и тот “сынок”. Мне начальник депо тогда про него сказал, что папа слишком занят на работе, поэтому наш долг – помочь воспитать его сына.
За явку на работу в нетрезвом виде я лишил “сынка” премии за месяц. Кроме этого, я, естественно, не мог включить его в список премируемых работников цеха к 1 Мая. А на том торжественном собрании “папа” должен был вручать депо переходящее Красное Знамя за победу по итогам 1-го квартала. В конце торжественной части начальник отдела кадров, как всегда, читал приказ о поощрении. В том приказе фамилия “сыночка” была, а моей не было.
Мастера долго надо мной смеялись: “Будешь знать, кого можно лишать премии, а кого нельзя!” Это был тоже Палихов!
К этому периоду работы относится и мой судебный опыт. Правда, он с работой не связан. Но открытие для себя пришлось сделать не в пользу советской власти. Впрочем, и нынешняя власть в этом вопросе недалеко ушла от советской. А, если точнее, то находится рядом с ней. Зайдя как-то вечером в магазин, который находился в том же доме, где была моя квартира, я увидел там драку. Молодой парень, повалил пожилого мужчину на пол и бил его головой о бетонный пол. Я и ещё один мужчина подошли к ним, завернули драчуну руки за спину и вытолкали из магазина. Потом, когда я буду возвращаться с покупками домой, за углом дома мне отключат ударом по голове память и “обработают” ногами. Как окажусь дома, не помню. Потом был суд. Тому парню дали три года.
Но я открытие сделал не это. Оказывается, если бы меня тогда убили (а свидетельница на суде сказала, что ей показалось, что меня убили), моему сыну от государства была бы такая помощь, как если бы мама родила его без отца. Вот и по этой причине у нас всё реже и реже свидетели вмешиваются в наведение порядка. Во-первых, рискует жизнью. Во-вторых, дети будут сиротами и брошены государством. Меня это тогда озадачило. Почему государство не считает позорным бросить в таких случаях детей на произвол судьбы?
Как я уже отметил, в депо по праздникам (а точнее, перед праздником) проводились торжественные собрания. На нём всегда был соответствующий доклад, основную часть которого предоставляли партийные органы, затем поощрения, иногда небольшой концерт, а потом танцы. Народ всегда присутствовал, особенно те, кого поощряли. Рядом с деповским клубом стояла деповская столовая. Она в таких случаях превращалась в ресторан. Но водку там не подавали, её приходилось запасать заранее, т.к. и в магазинах она продавалась по тем временам только до 7 часов вечера.
Ну, а где водка, там и драки. Факт для русских необходимый. Чтобы поддерживать порядок милицию никогда не приглашали. Были свои дружинники. По очереди отвечать за порядок на вечере назначались старшие мастера. А они из цехов подбирали необходимый состав дружины. Повязав красные повязки на рукава, дружина появлялась в клубе. Им потом приходилось выводить перепившихся героев, разнимать дерущихся, иногда при этом получать (скажем, культурно) в лицо.
Здесь наш цех тоже проявил рационализаторство. Мы поняли, что когда пьяный вошёл в клуб, то с ним разговаривать уже бесполезно. Он не понимает обстановку, кровь будоражит, ему нужен подвиг. Решили, что патрулировать надо не в клубе, а в столовой, где наши герои и доводят себя до нужной кондиции. Там, уловив момент, что товарищ уже хорош, но ещё не настолько, чтобы не узнавать начальство, к нему и подходишь. С тобой тройка, четвёрка “добрых молодцев”, трезвых и с красными повязками на рукаве. Объяснишь ему, что ему уже лучше идти не в красный уголок, а домой. Объясняешь спокойно, с улыбкой. Добрые молодцы тоже улыбаются. Он понимает, что ему желают добра, и соглашается. Пара дружинников его даже сопроводят. За пределы депо или до дома, в зависимости от обстановки. Руководство депо заметило, что когда дежурит на вечерах цех подъёмки, драк почему-то нет. Это тоже был плюс нашему коллективу.
В тот период мне довелось подежурить в Горкоме КПСС. Там на ночь назначались ответственные дежурные, которые должны были своевременно реагировать на те или иные ночные ЧП в городе. Подозреваю, что по очереди это входило в обязанность секретарям парткомов предприятий. Их в Хабаровске было много. Но однажды секретарь депо сказал, что надо подежурить там мне. Наверное, он представил меня как своего заместителя. Я и отдежурил. Всю ночь сидел в кресле первого секретаря Горкома и читал книгу. За это время меня побеспокоили всего три раза. Не очень существенные сбои. Я “вмешался”, вызвав по телефону соответствующих руководителей, которые, получив от меня информацию, принимали меры, и вскоре докладывали мне об устранении причины сбоя. Это делалось так оперативно, и так чётко, что мне доставило большое удовольствие “руководить городом”.
И ещё вспоминается такой юмористический случай, относящийся к тому же времени. Этот же секретарь парткома направляет меня в Краевой Дом Политпросвещения на лекции, которые там читались для пропагандистов. А я был одним из них. Спрашивает, знаю ли я, где этот Дом находится. Отвечаю, что нет. Тогда он спрашивает: “А где находится ресторан “Север”, знаешь?”. Отвечаю, что знаю. “Так напротив этого ресторана! Ну, молодёжь пошла, где рестораны, знают, а Дом Политпросвещения – не знают!”– ворчит он.
О друге – однокашнике. Назову его Николаем. В институте мы учились в одной группе. Дружили. Он был свидетелем в ЗАГСе с моей стороны при заключении брака. После окончания института его направили работать на Забайкальскую железную дорогу. Я упоминал, что мы после окончания института имели ту же военную подготовку, с которой пришли в институт. Он поступил в институт сразу после школы, поэтому подготовка у него была нулевая, а возраст позволял ещё пройти солдатом действительную службу. Его и призвали через год работы в депо. Так как он имел высшее образование, призвали (по тем нормативам) сроком на один год. Отец его был подполковником в том же Забайкальском военном округе. Думаю, что он сыграл определённую роль в том, что его сына при прохождении комиссии уже на сборном пункте медики забраковали. После этого, будучи уволенным из депо, он приехал трудоустраиваться в Хабаровск, где в пединституте продолжала учёбу его жена.
Я и Иван Кириллович Гречко ходатайствовали о его приёме в наше депо. Начальник депо принял его с условием, что о квартире он три года не будет заикаться. У него, как и у меня, имелся сын, который находился на воспитании до школьного возраста у его родителей в Амурской области. Какое-то время Николай жил у меня на квартире вместе с женой. Потом они снимут комнату в частном доме. Работал он, так же как и я, мастером в цехе профилактики. Его бригаду тоже потом будут хвалить. Так как он был “бездетным”, то много времени отдавал депо помимо рабочего. Предусмотрительно он вступил в партию ещё в институте. Поэтому его активность руководством депо была замечена. Вскоре он стал членом парткома депо, а затем и заместителем секретаря парткома.
Дружили мы семьями. Все праздники отмечали вместе. Делились новостями, радостью и горем. Взгляды на недостатки в работе администрации депо (и не только депо) совпадали у нас стопроцентно.
Когда секретаря парткома после тяжёлого переизбрания перевели работать первым заместителем Председателя Железнодорожного райисполкома, в депо встал вопрос избрания нового секретаря. Разумеется из членов парткома. Кроме Николая, заместителем секретаря парткома был и Л.Вискер. Лёша, как и Николай, работал старшим мастером заготовительных цехов. (Николай в этот период работал старшим мастером цеха профилактики.) Решал вопрос, конечно, Райком КПСС.
На заседании парткома секретарь Райкома КПСС начал с обращения к членам парткома о кандидатуре. Члены парткома знали, что Вискер уже давно работает в депо. Работает хорошо, прост в обращении с людьми, женат, имеет двоих детей. Жена учительница. Всё у всех на виду. В общем, ему доверяли, считали своим. Поэтому его и выдвинули на освободившуюся должность секретаря. Райком же видел кандидатом Николая. Давно в партии, сын старшего офицера. Фамилия русская. Активист. Главную характеристику Николаю дал, конечно, ушедший секретарь. Секретарь Райкома КПСС к заседанию тоже готовился. И членам парткома выдал такой факт.
Лёша год назад был на переподготовке. Он моряк. В период его трёхмесячной службы в стране проходили выборы в Верховный Совет СССР. На корабле было принято решение проголосовать всем личным составом до 8 часов утра. (Тогда выборы начинались в 6 часов утра). Одновременно существовало правило, что в день выборов подъём на корабле отменяется. Можно было поспать вдоволь. Лёша и находящийся в этом же кубрике другой офицер решили использовать право поспать. Пришли голосовать к 9 часам утра. Последние! Согласитесь, решение на корабле было садистское. Ведь выборы тогда же завершались в 24 часа. Но велико желание чиновников выделиться! Холуёв замечают раньше и уважают, как правило, больше.
Этот факт и использовал секретарь Райкома. Рассказав всё это, он добавил: “Скажите, можно ли после этого доверить этому человеку такую сильную и уважаемую парторганизацию, как ваша?” Избрали Николая.
Моя дружба с Николаем продолжалась. Часто я заходил в партком просто поговорить, поделиться впечатлениями. Но что мне стало бросаться в глаза? Николай забыл про всё, что мы раньше с ним осуждали. Напоминания об этом его начали даже раздражать.
Однажды я шёл с цеха подъёмки в столовую. Этот путь пролегал через все пять корпусов. Войдя в третий корпус, я увидел, что у входа на лестницу, ведущую на второй и третий этаж (где и находилась деповская контора и партком депо) собралась группа работников депо из различных цехов. С этой группой вёл разговор Николай. Работники депо одеты все в тёмную одежду, секретарь мог позволить себе быть в белой, модной на тот момент нейлоновой рубашке. Чем и выделялся. О чём они говорили, я не знаю. Но когда я поравнялся с этой группой, он сказал, вроде бы шутя: “А вот товарищ Ишутин этого не понимает”. Ясно было, что таким образом он смещал меня на более низкую позицию в развитии, и, следовательно, и в нашей дружбе. Так сказать, это был ответ на мои предыдущие вопросы, на которые ранее один на один он не мог ответить. Толпа развернулась лицом ко мне. Они хорошо знали меня и Николая, знали о нашей совместной учёбе и дружбе. Их такая фраза тоже удивила. Я остановился и спросил: “Николай, скажи в какую дверь ты сегодня вошёл, что вышел оттуда такой умный? Ведь ещё вчера ты был такой же дурак, как и я”. Толпа захохотала. Я пошёл дальше. Так образовалась глубокая трещина в нашей дружбе, которая со временем превратится в пропасть.