Сергей Данилович Ишутин
Воспоминания случайного железнодорожника
В общем, поехали мы туда. Там никаких поломок нет. Конвейер исправно работает, только на данный момент он наливал в бутылки не пиво, а водку. Вот эта водка и была нужна Андрею Петровичу. Директор завода увидел нас, сразу всё понял, завёл “гостей” в кабинет и налил по полстакана. Андрей Петрович ожил. Когда я спросил, а зачем он меня–то сюда тащил. Он ответил, что вдвоём веселее, и перед секретарём райкома отчитаемся именно так, как мне он сказал – ремонтировали конвейер. Об этом же он предупредил и директора завода. Таким образом, мы были не в “самоволке”, а помогали району выполнять план по выпуску “пищевой” продукции. Тогда я впервые узнал, что пивобезалкогольный завод даёт Родине не только пиво, но и алкоголь покрепче.
Ещё одно воспоминание, связанное с этим совхозом. Бывая там, я обратил внимание, что длительное время у них стоит трактор “Беларусь” с помятой кабиной. Его никто не ремонтировал. Спросил директора, что с этим трактором и почему его никто не ремонтирует. Он объяснил, что этот трактор опрокинулся, тракторист погиб. Пьяный был. Сейчас на нём никто ездить не будет (суеверные трактористы!), а потому и ремонтировать нет смысла. Удивительно, насколько зажимали нас, железнодорожников, с получением автотракторной техники, настолько легко могли её получать директора совхозов и колхозов. Предлагаю ему вариант. Я забираю этот трактор себе в депо, ремонтирую и заготавливаю на нём сено для его совхоза. Бери хоть завтра, последовал ответ. А документы как будем оформлять? А никак. Так и произошло. В депо появился трактор, за который мы не заплатили ни копейки.
Когда главный бухгалтер рассказывала мне о себе и делах в депо, она рассказала и такое. Для выполнения летне-путевых работ недалеко от Тырмы был карьер, в котором путейцы заготавливали щебень. А для подачи, уборки и перемещения вагонов в карьере дистанция пути арендовала на тот период паровоз. При этом с депо заключался договор. Но, как сказала главный бухгалтер, аренда эта приносит депо убытки. Почему? Такой договор приносит дистанция пути, а начальник депо подписывает, так как на него давит отделение дороги. “Принесут его на этот год на подпись уже Вам” – закончила она разговор на эту тему.
Действительно, через недели две такой договор появился у меня на столе. Отдал на проверку в бухгалтерию. Убыточный. Не подписываю и возвращаю его путейцам с исправлением. Начальник дистанции пути тоже его не подписывает. Из разговоров я понял, что начальник дистанции пути своеобразный местный князёк. Добился он такого положения с помощью тех же соболиных шкурок. В отделении дороги и в управлении ДВЖД его очень уважают. Со мной он говорил тоном уж очень опытного руководителя. Мне оставалось делать так, как он (опытный) мне подсказывал. В общем, и его вариант договора, и наш лежат без подписи одной стороны.
Поступила от путейцев заявка на выдачу паровоза. Я не выдаю. С отделения дороги приказ, срочно выдать. Звоню ПЧ, что сегодня выдам, но если он наш вариант договора не подпишет, завтра локомотива не будет. Завтра заявка опять есть, но договор не подписан. Даю приказ дежурному, паровоз не выдавать. К обеду мне на стол ложится вновь грозный приказ с отделения дороги, выдать! Выдаю, но опять предупреждаю ПЧ о подписи нашего варианта договора. Вечером мне сказали, что ПЧ не будет подписывать договор. На следующее утро предупреждаю дежурного по депо о запрете выдавать локомотив без моего указания (предупреждаю даже о наказании дежурного, если он нарушит мой приказ), а сам уезжаю на линию с плановой проверкой. Во второй половине дня дежурная одной из станций просит меня зайти к ней. Захожу. Она связывает меня с начальником отделения дороги. Тот спросил причину моего указания по паровозу. Я рассказал об убыточности. А как раньше было? Убыточно, говорю. Даёт задание выдавать локомотив, а для разбора случая отправляет к нам главного инженера отделения. С его приездом была восстановлена справедливость. На заявление начальника дистанции пути, что каждый кубометр щебня в этом случае станет дороже, главный инженер ему сказал: “А почему вы решили удешевлять за счёт депо. Удешевляйте за свой счёт!” Больше конфликтов по аренде локомотива не было.
Считаю долгом рассказать об этом начальнике дистанции ещё один случай. Он, как и многие в том посёлке, часто был и на работе “с красным лицом”. Присутствие подчинённых его не смущало. Но как окажется, его и присутствие вышестоящих руководителей тоже не смущало. На Дальневосточную дорогу приедет с проверкой путевого хозяйства начальник Главного управления пути МПС Цепушелов. А так как на Тырминской дистанции пути ранее было допущено крушение грузового поезда, то он пожелал осмотреть путь этой дистанции. То есть он должен проехать весь участок от станции Известковая до станции Чегдомын на дрезине. От Хабаровска до станции Известковая он ехал в служебном вагоне. А по станции Известковая пересел на дрезину, с которой его встречал начальник дистанции. Встречал он его рано утром. Ехал до станции Известковая глубокой ночью. Не спал. На дрезине он сидеть должен рядом с Цепушеловым и давать ему необходимые пояснения. Доехали до первых путейских казарм. Зашли туда. Путейцы с глубокого похмелья. Много пустых бутылок. Но есть ещё и полные в ящике. Начальник главка спрашивает, в честь какого события пьянка. Объясняют, что вчера выдали зарплату. И сколько бутылок вы взяли, что ещё остались и на утро? Говорят – 19. “А почему не двадцать?”, следует вопрос. (20 – это полный ящик). Ответ – денег не хватило.
На следующей станции начальник дистанции зашёл в дом к дорожному мастеру, пожаловался на голод. Тот предложил, и поесть, и выпить. Выпили, как позже признается сам ПЧ, бутылку 40-градусной, на этикетке которой нарисована негритянка. Её ёмкость 0,7 литра. Это на двоих. Может быть, с другими руководителями дороги ему это могло пройти безболезненно, но тут не прошло. Взошедшее солнце начало пригревать сидящего в передней кабине начальника дистанции пути. И пища, и алкоголь, и бессонная ночь сделали своё дело. Он начал засыпать и язык его при ответах начальнику главка стал заплетаться. В общем, эта была последняя поездка нашего героя в должности начальника дистанции.
В депо Тырма до моего прихода существовала прикреплённая езда. Для не железнодорожников поясняю, это значило, что за каждым локомотивом закреплено определённое количество бригад. Обычно три или четыре. На этом локомотиве в поездку ездят только прикреплённые бригады, и никто другой. Так было при паровозной тяге. Так перешло и на тепловозы. Эти бригады ухаживали за своим кормильцем, поддерживали его в исправном виде и чистоте. Из прикреплённых бригад назначался старший машинист. Ему за это доплачивали. А его фамилия записывалась сбоку на кабине локомотива. Бригады принимали участие в ремонте и, конечно, ни один приёмщик локомотивов лучше их не следил за качеством ремонта. Но было одно “Но”, которое никак не терпело прикреплённой езды. Локомотив работал в пределах длины плеч работы локомотивных бригад. По прибытию в оборотное депо бригада ложилась на отдых, а локомотив оцеплялся от поезда и ждал, когда бригада отдохнёт и поедет обратно, в основное депо. Там его принимала другая прикреплённая бригада и уходила под поезд.
Отменять прикреплённую езду можно тогда, когда есть надёжный ремонт. Что это значит? Это значит, что ремонтная бригада по численности соответствует проводимому ремонту и утверждённому простою в этом виде ремонта. Квалификация слесарей соответствует разрядности работ, требуемых при данном виде ремонта. Все запасные части, необходимые для выполнения тех или иных работ, в депо имеются и постоянно своевременно пополняются. Ремонтная бригада обладает высокой трудовой и технологической дисциплиной. Отсутствие хотя бы одного из этих условий ведёт к снижению технической надёжности локомотива, а значит, к его отказам в работе.
Сразу оговорюсь, что выполнение всех перечисленных условий даёт высокую надёжность локомотива, но не 100%. Ведь сталь отливается на металлургических заводах, где может произойти нарушение процесса плавки. Изготовление той или иной детали тоже производится за пределами депо или завода. Там тоже может произойти сбой и у детали будет понижен моторесурс. И вообще, чем сложнее машина, тем требования к качеству ремонта и контролю качества должны быть выше. Чем больше людей принимают участие в ремонте, тем больше вероятность допуска брака в работе.
Что было из этого в локомотивном депо Тырма? Плечи обращения локомотивов совпадали с плечами обращения локомотивных бригад. Тепловозы не выходили на Транссиб. Надёжным ремонтом ни там, ни в локомотивном депо Хабаровск, где тепловозы из депо Тырма проходили БПР (современный ТР-2) и подъёмочный ремонт (ТР-3), ремонтные цеха не обладали. Поэтому, конечно, надо было сохранить прикреплённую езду. Всё полезнее для технического состояния локомотивов.
Но в институте нам говорили, какой высокой производительностью обладают тепловозы в сравнении с паровозами. Так как они в отличие от паровозов могут пробегать до тысячи километров без экипировки, значит, могут работать на длинных плечах обслуживания, производя смену локомотивных бригад прямо под поездом. Об этом же мне говорил кто-то из высших руководителей службы (по–моему, это был главный инженер службы). Причём это подавалось в связке с низкой дисциплиной в депо. И я гарантировал, что прикреплённую езду отменю. Так и сделал. Считаю, что в той ситуации это было моей ошибкой.
О том, какого уровня были слесаря, можно судить по такому примеру. Я приезжаю из командировки. Мне докладывают, что второй день стоит тепловоз в ремонте, у которого посторонний стук в дизеле и причину которого обнаружить не могут. Захожу на тепловоз, делаю проворот коленчатых валов и слышу мощные удары металла о металл. Осматриваю, нижний картер дизеля. Три отсека цилиндровых втулок закрыты лючками. Говорю слесарю (4-го разряда!), откройте люка. Божится, что он сам смотрел, там всё в порядке, он только что их закрыл. Приказываю открыть. И там обнаруживаю, что шатун нижнего коленчатого вала отвязался от поршня и бьёт своей 30-ти килограммовой массой по нижнему горизонтальному листу блока дизеля. Предупредил слесаря, что если он ещё раз вот так будет искать неисправность, направлю его на квалификационную комиссию, где он будет подтверждать свой разряд в моём присутствии.
А вот другой случай, тоже связан с ленью и безответственностью, правда, уже не работника нашего депо. Возвращаясь из командировки, по станции Известковая сел на локомотив грузового поезда. Поезд идёт на север, и почти полдороги сплошной подъём. Через какое-то время ведущая секция тепловоза начинает сбрасывать нагрузку. Вначале искал причину помощник машиниста, потом машинист. Найти не могут. Пошёл в дизельное помещение я. По привычке, выработанной ещё в период работы в цехе профилактики, в машинном отделении берусь руками за трубы. Щупаю их. Какие-то должны в рабочем состоянии дизеля быть горячими, а какие-то холодными. Таким образом, выявляются заглушенные трубки и краны, которые плохо держат в закрытом положении. Так я и здесь выявил, что труба, которая должна быть горячей оказалась холодной. Кран на расширительный бак водяной системы тепловоза оказался перекрыт. Открываю, и примерно треть воды из расширителя ушла в систему. Тепловоз стал работать устойчиво. Догадался, что прогревальщик тепловозов по станции Известковая, чтобы не добавлять воду в расширительный бак из-за её утечки по адаптерам (особенно на холодном дизеле), перекрыл тот кран. Машинист, принимая тепловоз, следит за уровнем воды в расширительном баке по водомерному стеклу. При закрытом кране её там всегда много. А проверить положение крана он не догадался. Как правило, этот кран используется только при ремонтных работах в цехах. Машинист тепловоза спросил меня, не проверял ли я его знания таким образом. Ответил, что при ведении поезда знания не проверяют.
Ещё о пьянстве в депо. Работало в ремонте два газоэлектросварщика. Как меня убеждали, они в Тырме и единственные, и неповторимые. Мотоциклисты и появляющиеся уже владельцы автомобилей нуждались в сварочных работах на своей технике. Да и дома ту же печь требуется иногда сваривать. Шли, естественно, в депо, к тем сварщикам. Расчёт за работу стандартный – бутылка. В общем, они почти каждый день пили. И не всегда после работы. Когда я заикнулся заместителю по ремонту, что пора кого-то из них выгнать из депо по соответствующей статье трудового кодекса (а он в этом случае терял выслугу лет и северные надбавки), то заместитель возразил. Его мотивы сводились к тому, что тепловозы не будут своевременно выходить из ремонта, а выгнанного сварщика сразу же подберут другие коллективы, так как эта профессия в посёлке редкая.
Пропустил я их обоих через всю систему взысканий, не помогает. Отменил выдачу им спирта (они до этого сумели убедить всё руководство депо, что горелки газовые можно промывать только спиртом), выдав им взамен авиационный бензин. Как они шумели, рассказывая всем в депо, что я им гарантировал взрыв при производстве сварочных работ. Только спирт! Взрыва не произошло, но и пить на работе они не перестали.
Когда очередной раз я отстранил одного из них от работы, решил, что надо увольнять. Иначе в депо порядка не будет. В кадрах попросил трудовые книжки всех машинистов локомотивов. Стал искать тех, кто раньше работал газоэлектросварщиком. Нашёл троих. Вызываю их к себе. По одному. Беседую о поведении работающих сварщиков. Они тоже осуждают их. Договариваюсь, что после увольнения одного из них, приглашу кого-то из машинистов поработать сварщиком. Естественно, с доплатой до среднего заработка. Соглашаются все трое. Прошу пока о договорённости никому не говорить.
Передаю отстранённого на заседание месткома с просьбой, дать согласие на увольнение по существующей тогда для этого 33 статье Трудового Кодекса. И профсоюз дал согласие.
На другой день специально не интересуюсь ходом ремонтных работ в депо. Но и машинистов не трогаю. Вечером в положенное время ухожу домой, даже не пригласив к себе заместителя для выяснения состояния тепловозов, стоящих в ремонте. Около восьми часов вечера звоню, как всегда, дежурному по депо. Узнаю о делах на линии, заодно спрашиваю, как выходят тепловозы из ремонта. Выходят, как всегда, нормально. Утром следующего дня спрашиваю у заместителя, кто выполнял сварочные работы на тепловозах. “Сергей Данилович, если б Вы видели, как работал оставшийся сварщик, – говорит он, – за двоих, без перекуров”.
Потом подставили к оставшемуся сварщику ученика. Заключили договор на обучение. С пьянкой и здесь было покончено.
Мне стали угрожать. В кабинете выбили окно. Начальник поселковой милиции посоветовал в тайгу не ходить, пояснив, что дураков с оружием в руках там бродит много. Но мне было не до тайги. Дочери, когда я перевёз семью, не было ещё и года. Сыну 6 лет. Они и отнимали всё оставшееся свободное время.
Начальник милиции не блефовал. То, что в тайге могут бродить разные люди, я понял и сам после беседы с сотрудником КГБ. Тот появился у меня в кабинете месяца через два после моего переезда в Верхнебуреинский район. Поговорив о моих впечатлениях на новом месте, он показал мне фотографию одного человека в немецкой форме. Спросил, знаю ли я его. Конечно, знаю, он живёт и работает в Тырме. Коммерческий ревизор. Спрашиваю, а почему он на свободе? Ответ был таков. Кроме фотографии, ничего подтверждающего его сотрудничество с фашистами нет. В его биографии два года – белые пятна. Сам он говорит, что был в эти годы в партизанах, но весь отряд фашисты уничтожили. Он чудом остался жив. Запрашивали архивы ГДР (Германская Демократическая Республика), но там данных о нём нет. В общем, он просил меня к нему присматриваться.
Я присматривался. Было видно, что ревизор это чувствовал, и не только с моей стороны. Однажды в купе он даже чуть не сорвался, будучи под Бахусом. У него вырвалась фраза, что он нас всех ненавидит. Но быстро взял себя в руки. А вообще-то, я поражался другим. Он был всего лишь коммерческим ревизором, но его боялись все директора вагонов-ресторанов. Это я видел, когда заходил в ресторан, а там уже был этот ревизор. Как за ним ухаживали официантки вместе с директором!
Задев КГБ, хочу отметить, что с меня ими была взята подписка. Суть её в том, что я являюсь носителем секретной информации, а потому на меня возлагалось ряд обязательств, в том числе мне запрещалось выезжать за границу. Позже я приду к выводу, что ничего секретного я не знал, но таким образом оправдывался «железный занавес». К нам никто не мог приехать, и мы не могли никуда выехать. В анкете подробно расписываешь своих родственников, в том числе и живущих за границей. Эти данные потом проверяются. Кстати, Борис Фёдорович Лобанов говорил, что при утверждении его заместителем начальника депо ему в секретной части сказали, что он их обманул, написав в анкете, что родственников за границей не имеет. Ему нашли родственника, которого он не знал, но и после с ним не познакомится.
Как и планировалось, я получил 3-х комнатную квартиру на втором этаже барака. Комнаты просторные. Балкон на всю ширину дома, и приличный в глубину. На нём сын катался на велосипеде. Квартира тёплая, с тремя печками. Система отопления зимой была следующая. Вечером, придя с работы, к каждой печке приносишь по охапке дров. Разжигаешь их. Когда они хорошо разгорятся, в каждую печку высыпаешь по два ведра угля. Горит так, что кирпичи становятся белыми от температуры. Когда всё прогорит (это уже в районе 10 – 11 часов вечера) из поддувала достаёшь совком много золы и засыпаешь ещё тлеющий уголь. Полностью, чтоб огня не видно было. После этого закрываешь трубу двумя способами одновременно: и задвижкой, и кружком. Сутки в квартире держится тепло. Даже вечером, когда растапливаешь печку вновь, в квартире температура не ниже +18*. Разгребаешь золу, под ней горящий уголь. И спички не надо. Всё повторяешь. За зиму мы истратили на отопление машину дров и три машины угля. Так там и сейчас зимуют. Бараки никто не сносил.
Но вот что интересно. Семью я перевёз в августе месяце. В Хабаровске стояла жара. В квартире духота. Балкон и окна не откроешь, комары. Дети по-прежнему засыпали плохо. В Тырме же, как только село солнце, наступила прохлада. Комары попрятались. При открытом балконе и форточках дети легко уснули. Тогда я сказал жене, что будем всё время жить в северных районах. Говорил, конечно, шутя, а получилось всерьёз.
Была проблема с бронированием квартиры. О том, что я, уезжая на север, имею право забронировать за собой квартиру, мне сказали. Для этого нужно заключить договор с руководством. Я понимал, что моё руководство работает в отделении дороги. Пытаюсь завести разговор с начальником локомотивного отдела, тот и слышать об этом не хочет. У него уже был план, поселить в мою квартиру своего сына. Уехал раз с Хабаровска ни с чем. Второй разговор с тем же руководителем закончился тем же. В присутствии инженера-экономиста в своём кабинете (она поинтересовалась, как я съездил в командировку в Хабаровск) я пожаловался, что не могу забронировать квартиру. Рассказал о результатах двух попыток. Она говорит, что договор я могу заключить здесь, в депо. Интересуюсь, с кем это я заключу договор, со своим подчинённым? «Ну и что,– поясняет она,– печать на подпись Вашего первого заместителя ставится? Ставится! Вот и составьте договор с ним. А в Хабаровске важна печать на документе». Так я и сделал.
С райкомом партии у меня сразу сложились хорошие отношения. Думаю, что уже с первых дней моего пребывания в Тырме. Ко мне подходил заместитель по эксплуатации (тот самый, который вместо талонов предупреждения отбирал у машинистов бутылки с водкой) с женщиной и предложил провести в депо концерт каких-то артистов, причём, в рабочее время. Я отказал, заявив, что хорошо отдыхает тот, кто хорошо работает. А мы пока работаем плохо. Эта женщина была с райкома партии. Думаю, что она мою реакцию Первому секретарю рассказала. Допускаю, что эта реакция там понравилась, так как мне в укор это поставлено не было.
Задания по сельхозработам я тоже выполнял. Директор совхоза даже, говорят, предлагал райкому меня представить к правительственной награде. Да и в депо дела пошли на лад. Поэтому, когда в конце второго года моего руководства депо, начальник локомотивной службы предложил мне переехать в Облучье работать в такой же должности, райком партии меня не отпустил. Сказали начальнику службы, что это не великий рост и не стоит срывать человека, который на данный момент находится на месте. Это уже была похвала.
По итогам второго (1973) года работы начальник отделения дороги, заслушав мой отчёт на балансовой комиссии, поощрил меня окладом. Спросил, кто мне больше всего помогал наводить порядок и дисциплину в депо. Я назвал главного бухгалтера и заместителя по эксплуатации. Они тоже получили по окладу. Кстати, заместителя по эксплуатации предложил поощрить в своём выступлении на той же комиссии и Главный ревизор, дольше всех не соглашавшийся с его назначением на должность заместителя.
Я уже говорил, что лес в Ургальском леспромхозе заготавливали граждане из КНДР. Были они в большом количестве и в Тырме. Для них был построен отдельный посёлок. На свои праздничные дни, которые в основном были связаны так или иначе с Ким-Ир-Сеном, партийные и административные руководители приглашали и нас, руководителей советских предприятий. Демонстрировали кино, затем был праздничный ужин. На нём произносились тосты с обеих сторон за дружбу, здоровье вождей и за сам праздник. Всё это звучало на родном языке, затем переводилось на второй. Всё торжественно и чинно.
На одном таком мероприятии я прочитал речь Ким-Ир-Сена к очередной годовщине образования КНДР. Там шло перечисление достижений республики с момента её образования, хорошо прописаны заслуги вождя и ни слова о том, что их от японцев освободила Советская Армия.
Выпивали рюмочками грамм по 30. Тостов много, но наша половина не находит удовлетворения. По просьбе советской стороны, рюмки меняются на 50-грамовые. Я не мог привыкнуть к их закуске, уж очень острая приправа.
Корейская сторона приглашала нас уже несколько раз, а мы их ни разу. Обратился с таким вопросом к председателю поселкового совета Федику И.В., у которого я тогда уже был первым заместителем, но на общественных началах. Игорь Викентьевич сказал, что на это у него мало денег. Договорились, что в этом вопросе помогут руководители предприятий. Наметили отметить День Сталинской Конституции, который праздновался 5 декабря. Там хозяевами уже были мы, и водку разливали в стаканы. Победить русских в “питии” мало кто может. Победа за нами была и на этот раз.
Но, интересный момент! На этот ужин опоздал начальник милиции В. Панов. Это был здоровый, широкоплечий, 30-летний мужчина. По русскому обычаю ему налили «штрафную», полный стакан из тонкого стекла (250 грамм). Он выпил, крякнул и начал закусывать. У наших гостей широкие глаза. Мы пили до этого хоть и из стаканов, но наливали его до половины. Вижу, один из гостей берёт этот же стакан, заполняет его водкой по самые края и потихоньку пододвигает к Панову. А тот рассказывает нам о причине опоздания, аппетитно закусывает, и не видит пододвигаемый стакан. Я обращаю его внимание. Увидев, он резко так произносит: «Э, нет, нет! Я на работе!». Когда переводчик это перевёл, раздался всеобщий хохот и среди корейских товарищей.
С начальником милиции связано у меня и ещё одно воспоминание. В общежитии депо проживал один мужчина. Возраст пенсионный. В его биографии 25 лет лагерей (за убийство), в том числе и на строительстве этой железнодорожной ветки. Бамовец по системе Гулага. За годы пребывания в местах «не столь отдалённых» он потерял все родственные связи. Да и кому из них он такой нужен! Пьянствовал он постоянно, пил чифирь (пачка чая на стакан кипятка), за собой не следил, поэтому от него исходил запах почти современного бомжа. Жильцы постоянно на него жаловались, а уж в одной комнате с ним жить вообще никто не хотел. Поэтому я обращался к начальнику милиции с вопросом его законного перемещения в какие-нибудь другие места. Увы, он меня ничем не обрадовал. Прописан в общежитии, значит, имеет право там жить.
И вдруг, как-то утром он звонит мне и говорит, что моя проблема разрешилась. Дед в пьяном виде уснул на берегу реки (а это было в мае месяце) и умер от переохлаждения. Мне оставалось организовать похороны. И так разрешаются проблемы.
Райком партии не дал согласие о моём переводе работать в локомотивное депо Облучье весной 1974 года. Позже мне расскажут, что начальник службы тогда же скажет, что меня надо выдёргивать из Тырмы, а то обрасту северными надбавками и стану неподвижным. Летом того же года я получу предложение от начальника службы работать в управлении дороги заместителем начальника локомотивной службы. Это был возврат в Хабаровск, поэтому ни я, ни моя жена не возражали. Райком КПСС тоже не стал мешать моему росту.
Кстати, и с райкомом у меня связано одно воспоминание. Точнее – с Крайкомом. Он организовал весной 1974 года в Николаевске-на-Амуре итоговое совещание работы пропагандистов. Райком КПСС включил в состав делегатов и меня. Совещание было стандартным. Враг не спит, поэтому мы должны наращивать и бдительность, и пропагандистскую работу. Из Хабаровска туда и обратно мы летели на самолёте. Самолёт был маленький, (кажется АН-2), летел он низко и всё время рядом с Амуром. Вылетали из Николаевска 8 мая. В этом городе под заборами ещё лежали высокие сугробы снега. Середина улицы была мокрой, так как снег уже таял. Амур покрыт льдом. Сплошным. Знаю, что в Хабаровске ледоход был всегда в конце апреля. Но куда делись те льдины, если выход в Татарский пролив ещё закрыт? В Хабаровск лететь из устья Амура – это на юг, в тёплые края. Так оно и было. В районе Комсомольска снега уже не было, земля казалась серой. А к Хабаровску под самолётом уже был зелёный ковёр. Этим мне и запомнилась та партийная командировка.
За весь период работы в депо Тырма я получал много приглашений на то или иное семейное торжество или праздник. Понимая, что ценили не меня, а мою должность, я всегда отказывался. Праздники мы отмечали в кругу руководителей. Но в самом конце пребывания в посёлке (через неделю мне уже надо было уезжать в Хабаровск на новое место работы), в субботу я с семьёй отдыхал на берегу реки. Там ко мне подошёл молодой человек с девушкой. Я знал, что это сын дежурного по депо, и что он только что демобилизовался из армии. Они пригласили меня на свою свадьбу. Решив, что сейчас они уже никакой корыстной цели преследовать не могут, я дал согласие. На свадьбе с женой побыли недолго, маленькие дети зовут к себе.
А на следующий день этот молодой человек пришёл трудоустраиваться к нам в депо. Он имел диплом техника-локомотивщика. В депо была проблема с техническими кадрами, не говоря уж об инженерах. Да и по приказу (по-моему, Министра) техников и инженеров нельзя было использовать на рабочих должностях. А этот молодой человек просился в поезда, помощником машиниста. Семья молодая, для обустройства нужны деньги. Технические должности оплачивались плохо. И просился то он всего лишь на год. Потом готов трудиться там, где нужно для депо. Уступил просьбе в «порядке исключения». Так меня всё-таки “поймали”. За неделю до отъезда!
Уходя с должности мастера цеха профилактики, я оставлял бригаду на бригадира, который уже дорос до мастера. Цех подъёмочного ремонта оставлял на мастера электромашинного цеха. Депо Тырма я предложил службе локомотивного хозяйства оставить на Бориса Фёдоровича Лобанова. В депо, в период моей работы, было только два инженера. Оба, скажем так, низкого качества. Женщина работала инженером-нормировщиком. Чем-то болела. Всегда была тихая – тихая.
Был и мужчина из породы проходимцев. Ему было лет сорок. Работал мастером реостатных испытаний. Много говорил и мало мог делать. Всех достал своими словами про «токи вторичной коммутации». Это у людей вызывало уважение к нему, так как не все даже знали такие слова и про первичную коммутацию. А он знал. Жил в общежитии, холостяк. Про прошлые семейные отношения не распространялся. Следил за здоровьем, алкоголем не злоупотреблял (во всяком случае, “за свои”) и на работе не переутомлялся. Запудрил мозги одной девушке. Когда она забеременела, он из депо уволился и покинул посёлок в неизвестном направлении.
Инженеры в Тырму не ехали. “Дыра”, с их точки зрения, да ещё и жить в бараке. Служба присылала одного инженера на разведку. Его условием было предоставление квартиры с удобствами. Но я не сумел убедить членов местного комитета. Хором заявили, что они много лет живут в бараках, пусть и он с этого начнёт. И тот уехал.
Поэтому я и предложил Б. Ф. Лобанова – техника. Служба с моей кандидатурой не согласилась, и назначен был заместитель начальника депо Уссурийск. С высшим образованием.
Служба в службе
При моём утверждении на должность заместителя начальника службы главный ревизор дороги А. Писарский сказал, что мне удалось поднять дисциплину в депо Тырма, но не удалось существенно улучшить техническое состояние локомотивов. Хотя количество браков и было снижено против прошлых лет, но качество ремонта осталось низким. Я спорить не мог. Тем более что отмена прикреплённой езды, произведённая в то время, вело к снижению надёжности локомотивов. Там же у начальника дороги было отмечено как плюсы для моего назначения на эту должность мою прошлую работу старшим мастером цеха подъёмочного ремонта (ТР-3) в депо Хабаровск и факт наличия у меня квартиры в Хабаровске, а потому нет проблем с жильём. Что-то говорили ещё, но я уже не помню.
Приятно было входить и выходить из одного из красивейших зданий на центральной улице Хабаровска. Пройтись по этой улице летом, поглядывая на красивых женщин. И я тогда не догадывался, что через три года с удовольствием покину это здание, эту улицу и этот город, и уже навсегда. Буду бывать только в командировке и проездом. И хотя прожил в Хабаровске в общей сложности 15 лет, расстанусь с ним без сожаления.
До начала работы в управлении дороги у меня было представление о жизни в стране розовое. Я верил и видел, что жизнь людей постоянно улучшается, нравственность жителей растёт, (я считал постоянно употребляемую матерщину следствием низкого образовательного уровня, но страна уже ввела всеобщее среднее образование, значит, и культура подрастёт!), а к 1980 году будет построен Коммунизм. Об этом на центральной улице, носящей тогда имя Карла Маркса, огромными буквами, расположенными на крышах нескольких домов, и было написано. Эти буквы освещались и ночью. А что для этого надо хорошо трудиться, разумелось само собой.