Сергей Сиверс
Хроники Януса
Крисп
Многие латиняне убеждены, что судьбу человека на момент рождения определяет место, природные явления или приметы. Матери Криспа жрец напророчил, что её ребёнок будет «очень ловок», не поясняя, впрочем, где и в чём ловок. Римляне верят знакам. Когда Крисп вышел из материнского чрева и подал голос, в окно комнаты влетел воробей. Кот, дремавший на стуле, тут же прыгнул и схватил воробья.
Когда ему исполнилось семь лет, он был на рынке с отцом. У одного из рядов отец остановился и отпустил руку сына, чтобы набрать овощей. Когда он закончил и повернулся, то увидел, что сына нет рядом. Вскоре он увидел Криспа стоящим с неподалёку. Отец подошёл к нему, взял его за правую руку, и они пошли домой. Подходя к дому, он заметил, что сын что-то сжимает в левой руке. Он приказал ему сейчас же разжать кулак. Мальчик сделал это, и отец увидел, что это золотая монета. Видя её, отец был удивлён, даже напуган: золотая монета имела немалую ценность и, если владелец её хватится, наверняка будут неприятности. Он спросил сына где он её взял, и мальчик честно ответил, что он просто сунул руку под халат одному из людей с чёрными тюрбанами на головах, добавив, что, тот у кого он её взял этого совершенно не заметил. Отец понял, что это был один из восточных купцов. Его изумило как маленький мальчик смог это проделать, ибо для этого ему нужно было бы отрезать кошелёк от пояса, что непросто даже для опытного вора.
Он забрал у него монету, строго пожурив маленького Криспа. Первым его желанием было пойти на рынок, найти купцов и отдать… но он передумал: для бедной семьи это было большим подспорьем, и это пересилило страх за возможное наказание. Так прошла неделя. Укоры совести за поступок сынишки всё же были. Чтобы не навлечь гнев богов, отец решил принести искупительную жертву Лаверне в виде самого лучшего вина. Он не поклонялся Лаверне, поэтому справился у других как правильно исполнить обряд. Так он узнал, что для возлияния нужна особая чаша. В их квартале такие чаши были всего у нескольких человек. Ему дали адрес одного пожилого мужчины, живущего у Аппиева акведука, по прозвищу Осьминог, данное ему в молодости за гибкости рук и «клейкие» ладони, словно присоски на щупальцах моллюска. Осьминог был некогда искусным вором и попался всего лишь раз.
Когда отец и сын пришли к нему, Осьминог поинтересовался почему они хотят сделать жертву Лаверне. Тогда отец рассказал ему про тот случай на рынке. Осьминог задумался, подозвал маленького Криспа и сел напротив него. Он долго смотрел Криспу в глаза. Наконец спросил какой рукой он это сделал. Крисп вытянул левую руку. После этого Осьминог встал, открыл шкаф и вынул бронзовую чашу, на которой была выгравирована женская голова.
«Возьми, теперь она понадобится твоему сыну» сказал он отцу.
В тот же день, но ближе к вечеру трое – отец, мать и сын – пришли в храм Лаверны. Отец исполнил всё как предписывалось, стараясь ничего не перепутать. Когда обряд был закончен – тексты прочтены, сделаны очистительные возлияния и воскурен фимиам – все трое направились к выходу. Выйдя из-под арки, мать и отец, однако не увидели сына. Тогда они вновь вернулись в храм. Пройдя к алтарю, они услышали голос. Это был голос Криспа. Он стоял прямо перед бюстом Лаверны и что-то бормотал; при этом его речь не была монологом, а как бы диалогом; он будто что-то слышал и отвечал, хотя кроме его голоса другого голоса в храме не было слышно. Отец и мать стояли так у него за спиной весьма удивлённые, пока Крисп не развернулся, направился к ним и послушно протянул обе руки. Взяв его за руки, отец и мать повели его на улицу. «С кем ты разговаривал ?» спросил отец. – «С ней», ответил Крисп. – «Мы не слышали, чтобы тебе кто-то отвечал» сказала мать. «Я знаю ответил Крисп. – Вы не можете. Она сказала, что лишь я один могу её слышать». Отец на это усмехнулся. «И что же она тебе сказала?» – спросил он. – «Она сказала, что мы снова увидимся. Но пройдет много лет, прежде чем мы увидимся», – ответил Крисп.
Когда ему исполнилось десять, его мать умерла. Он запомнил её заботливой и любящей. Отец недолго оставался вдовцом и вскоре женился. Мачеха была добра к Криспу, но не смогла заменить ему матери. Прошло ещё пять лет, и вскоре и эта женщина тоже умерла, сделав отца Криспа вдовцом повторно. Отец истолковал это как судьбу, и так и остался вдовцом.
… Прошло ещё одиннадцать лет. Крисп стал искусным вором. Осьминог продолжал давать ему советы, не требуя за это платы. Крисп из благодарности всё равно помогал ему деньгами вплоть до самой его смерти.
Воровство стало его доходом; и доходом неплохим, потому что там, где обычный вор сто раз бы подумал прежде чем отважится на рискованное дело, у Криспа это получалось легко и изящно – будь то кража при свете дня, или с проникновением в жилище посреди ночи. Обычно воры в Риме знают друг о друге. Но не о нём. Никто не догадывался чем он занимается, думая, что он простой ремесленник или торговец.
Всякий раз, когда он воровал, подозрение падало на других. Из-за его воровства римский закон карал кого плетьми, кого тюрьмой, а кого и казнью – но, повторю, других, не его. Этот факт, который окрылил бы другого вора, угнетал совестливого Криспа. Всякий раз, когда он слышал, что наказали кого-то, который ограбил в Субуре или на Авентине купца или ростовщика – он опускал глаза и уходил в сторону. Это сделал не тот человек, а он. Крисп совершал искупительные жертвы Лаверне и много молился – и укоры совести постепенно угасали. Наконец, вскоре они угасли совсем, и он больше не корил себя за то, что вместо него наказывали других. Значит, рассуждал он, такова их судьба. И в том, что он так удачлив тоже была судьба. Однако всё это неспроста. Он всегда помнил о том случае в храме Лаверны. Раньше не придавал этому значения ввиду возраста, поскольку не был уверен в самом ли деле говорил с богиней, или это были детские фантазии свойственные ребенку. Но в зрелых годах он всё переосмыслил. И вор Крисп решил, что тогда ему был действительно послан знак, и он действительно говорил с богиней Лаверной. И это был ответ почему он так ловко ворует и ни разу не попался – это потому, что ему покровительствует Лаверна. Она захотела чтобы он стал «священным вором» и служил ей.
Однако «священный вор» должен блюсти правила. И Крисп делал это: никогда не перегибал палку, или переступал через принципы. Крал лишь у богатых и никогда у бедных. Отец знал о его занятии, но спрашивать его об этом открыто считал отчасти для себя запретным; спросив его, он боялся «сглазить» удачу сына, ибо он гораздо раньше, чем Крисп, уверовал в то, что Лаверна благоволит его сыну. На еду и жилье им хватало. Неприятностей с законом не было. Так зачем задавать вопросы? При этом Крисп был очень заботливым сыном. Крисп ничего ему не рассказывал о своих делах.
Шли годы. Старый Мелий продолжал верить, что его сын ворует. Теперь, однако, он был болен и ему нужны были лекарства. Он не знал, что вот уже почти два года его сын Крисп не зарабатывает воровством, а делает это лишь по приказу, потому что теперь состоит в распоряжении другого человека, который платил ему больше денег. Крисп, разумеется, не сказал отцу кто был этот человек. Но даже если бы даже сказал, что теперь состоит в банде, о которой ходят зловещие слухи, и на совести которой не один десяток жизней, его отец вряд ли бы изменил отношение к сыну.
***
Сразу после того как Спурий и женщина ушли, Крисп увидел, как из-за соседнего стола поднялся аскет. Пройдя мимо и бросив взгляд на Криспа, он так же проследовал к двери.
Между тем, народ в «Ужине у Фавна» не убывал. Крисп продолжал сидеть, лениво отщипывать хлеб и жевать, разглядывая посетителей. Футляр с листами папируса покоился у него на коленях. Перед тем как посвятить Спурия в свои планы, он раздумывал правильно ли он поступит. Среди людей Рулла были те, кто умнее и рассудительнее. Однако лишь Спурию он мог доверять.
Наконец он сам встал и направился к двери.
Проходя между столов, он вдруг почувствовал, как кто-то взял его за руку и услышал радостный возглас:
– Гай Мелеций, какими судьбами? Вот так встреча!
Крисп остановился и повернулся к тому, кто это произнёс.
– Ты ко мне обращаешься?
– К тебе, к тебе.
За столом на скамье сидело трое.
– Ты ошибся, я – не Гай Мелеций, – сказал Крисп.
Мужчина, который назвал его так, поднялся с места. Лицо его было гладко выбрито и взгляд приветлив. Поверх туники был надет короткий плащ. Подойдя к Криспу и присмотревшись, он растерянно улыбнулся.
– В самом деле. Прости, мои глаза обманули меня, – произнёс он.
– В Риме много людей.
– Я обознался.
– Не беда.
– Ты не грек. Может выпьешь с нами? Не стесняйся.
– Нет, мне нужно идти.
– Постой, не торопись. Мы неграмотны. Ты умеешь читать?
Крисп внимательно посмотрел на человека.
– Умею.
– Тогда не откажи в любезности моему другу, – и незнакомец показал пальцем на одного из двух сидящих, – ростовщик написал ему письмо. Не мог бы ты прочесть чего он хочет?
Крисп внимательно посмотрел на сказавшего. Затем на его приятеля. В другой день он бы отказал им. Но нет, не сегодня. Сегодня праздник Конкордии, в который следовало исполнять просьбы и быть доброжелательным. Он не будет раздражать богов.
После короткого раздумья, он кивнул.
– Подвинься, Диокл, – попросил первый.
Двое на скамье тут же отодвинулись в стороны. Крисп сел посередине их, положив кожаный футляр себе на колени. Один из них протянул ему листок. Крисп положил его на стол. Он думал это будет обычное письмо, но, к его удивлению, на целом листке была лишь размашисто написана одна единственная фраза.
– И это всё? – спросил Крисп.
– Всё. Что там написано?
– Ты уверен, что это хочешь услышать?
Хозяин письма кивнул.
– Там написано: «время платить по счетам, грязный выродок».
Оба человека, что сидели по обеим сторонам Криспа, покачали головами.
– Что, прямо так и написано? – услышал он вопрос за спиной. Это был голос первого, который назвал его «Гаем Мелецием».
– Да, так и написано, – сказал Крисп и протянул листок назад владельцу.
Тот не протянул своей руки, чтобы взять его. Он пристально и холодно смотрел на Криспа.
– Оставь это себе. Там про тебя. Это теперь твой листок, – раздался снова голос из-за спины.
Крисп замер. Незнакомцы молчали.
Крисп посмотрел на того, кого звали Диоклом. Они сверлили друг друга глазами секунд двадцать… пока Крисп не вскочил на ноги, чтобы сделать рывок к двери… но руки человека в плаще вцепились ему в плечи и с силой усадили на место. Двое других вплотную подсели к нему. В следующее мгновение Крисп почувствовал, как холодное остриё упёрлось ему в бок.
Он тяжело дышал.
– Одно движение – и твоя никчёмная жизнь закончится прямо здесь, – склонившись к его уху проговорил человек.
«Ловко. Это было очень ловко» подумал он с упавшим духом, сознавая свою полную беспомощность. Как же быстро всё поменялось. Ещё полчаса назад ему было так хорошо и легко. Теперь же чувство безнадёжности сжимало его сердце. Он вспомнил слова Спурия про хвост Протея. Германец улыбался, когда шутил о волнах судьбы. «Ты, – с горечью подумал он он себе, – только ты в этом виноват!».
Мысли в голове Криспа начали судорожно роиться. Он не знал кто они и чего ни хотят. Они могли быть кем угодно. Рим накануне состязания увеличился не менее чем на треть. У них со Спурием был роскошный стол. Может, кто-то увидел, как Спурий сорит деньгами и подумал, что у него столько же? Сегодня Рулл хорошо заплатил им, и тугой кошелёк, набитый денариями, лежал в маленькой сумочке, прикреплённой к его ремню… Если они хотят его ограбить по-тихому здесь в таверне, значит они явно не местные, подумал он. Ибо у любого из местных бандитов одно упоминание о Болотном Псе отбило бы охоту грабить его людей. Им, наверное, следует сказать что-то вроде: берите деньги и бегите… только бегите очень быстро, потому что, если Рулл найдёт вас, он скормит вас живыми свиньям. Однако, упомянув о Рулле, он бы тем самым бы выдал себя. «Тем более, – подумал Крисп, – повадки этих троих не похожи на повадки грабителей. Вот этот, тип в плаще, старший у них. Это он придумал насчёт письма. Настоящие грабители действовали бы из-за угла»… Кроме того, в голосе главного Крисп расслышал архаичный прононс. Так учат говорить детей в домах знати. Это не речь простолюдина, это речь патриция. Нет, они точно не грабители. Но кто? Крипс подумал, что это могли быть люди претора. Однако с ними, по словам Рулла, была договорённость, и они не могли её нарушить. Не могли нарушить, если только сам Рулл не нарушил её. Интересно, что он натворил?
Крисп, бросив насторожённый взгляд на главного, решил, что ему не следует говорить ни правду, не неправду. Они сейчас будут задавать вопросы, и если они почувствуют, что он боится их, то нажмут ещё сильнее. Не нужно давать слабину. Он знает, что у Рулла есть могущественный покровитель. Но он, также, знает, что в банде царит суровый порядок. Если кто-то из них попался и начнёт болтать чего не следует, это значит приговор. И всё же, кто они такие? И тут его озарило. Конечно, конечно, это они. Это те, кого он обманул. Они выследили его и пришли забрать футляр с рисунком, который он украл у их начальника. Они сами хотят взять сокровища, а его проучить, или чего хуже…
Человек в коротком плаще зашёл за край стола и сел напротив него.
Он смотрел на Криспа взглядом победителя.
– Ты приятель германца?
– Кого?
– Не дури.
– Сначала представься. Ты не похож на грабителя, и ты задаёшь мне вопросы. Если ты из власти, докажи это. Я – римский гражданин и знаю свои права.
– Думаешь, твои права спасут тебя?
– Представься и продолжим разговор.
Он отодвинул рукой складку на плаще. На ремне, перекинутом через плечо, был виден знак тайной службы. Худшие опасения Криспа подтверждались.
– Назови своё имя, – потребовал мужчина.
– Ты не обознался, когда назвал меня Гаем Мелецием.
Человек нахмурился, поджал губы и кивнул одному из двоих.
Тут же холодное лезвие прорвало тунику и впилось кончиком острия в бок Криспа.
– Я гляжу тебе весело. Ты до сих пор ничего не понял.
– Я это… хорошо понял, – стиснув зубы, выдавил Крисп. – Но я также знаю… что у тебя нет права… творить насилие…
Главный снова кивнул. Тот, что наставил кинжал, убрал его.
– Имя.
– Крисп, сын Мелия.
– Ты боишься смерти Крисп, сын Мелия?
– Так же, как и ты.
– А ты знаешь, что я боюсь смерти?
– Нет. Просто тот, кто не боится, или лжец или дурак. Ты не похож на дурака. Надеюсь, ты не лжец.
Глаза задававшего вопросы опять блеснули.
– Ещё одна твоя насмешка, отброс, и лезвие войдёт глубже в тебя.
– Я не отброс.
– … или тебе сразу отрезать язык?
– Мой язык мне ещё пригодится, если ты хочешь что-то услышать от меня. Я буду следить за ним.
– Чем ты занимаешься Крисп, сын Мелия?
– Как мне к тебе обращаться?
– Называй меня «советник».
– Ты задал трудный вопрос, советник. Я могу тебе солгать, и ты примешь это за правду. Но я могу сказать тебе и правду, и ты примешь это за ложь. Как тебе больше понравится?
– Скажи так, чтобы убедить меня. Этим ты избежишь тюрьмы, в случае если я тебе поверю.
– Ладно. Тогда я скажу тебе правду. Я – вор, советник.
– Вор? – удивился он.
– Ты не ослышался.
– И давно ты вор?
– C самого рождения. Первый раз я украл золотую монету у киликийского купца. Я выкрал её из кошелька, что висел у него на пузе под одеждой, даже не развязав его.
– Как ты это сделал?
– Я сам не знаю как я это сделал.
– Не смеши…
– Я же предупреждал, что ты не поверишь.
– Ты говоришь, что ты – вор. Но я-то вот думаю, что ты ублюдок из банды Болотного Пса. Я прав?
– Ты в этом уверен?
– Ещё нет, но я выясню это, клянусь Марсом. Или тебя всё равно кто-то сдаст из своих же, когда мы вас накроем. Во Вратах Цербера все становятся разговорчивы.
– Считай как хочешь. Можешь считать меня членом банды Болотного Пса, или любого другого зверя. Но я сказал тебе правду. Я – вор.
– Ни один нормальный вор не признается в том, что он вор. Ты признался представителю закона. Ты не боишься наказания?
– Я боюсь наказания. Но я не простой вор. Я – избранный вор. Я знаю, что мне благоволит Лаверна.
– Не много ли чести?
– Я тоже сомневался и думал, что я обманываю себя. Но потом понял, что прав. Так оно и есть.
– Ты думаешь Лаверна спасёт тебя? Как насчёт богов правосудия, честности и закона?
– Меня хранит Лаверна. Если у богов есть на меня планы, они договорятся между собой, и вы не причините мне зла.
– А ты думаешь у них есть на тебя планы?
– Я не знаю точно. Но я это чувствую, и у меня есть на то доказательства. Я много воровал и ни разу не был пойман, вместо меня наказывали других.
Атилий наклонился и понизил голос:
– Хочешь знать, что я правда думаю о тебе? Вот что. Ты – трепло, недоносок и жалкий хвастун, который хочет славы великого вора. Ты лжёшь мне.
– Я уже это слышал.
– И повторю: ты лжёшь мне.
– Ты думаешь, все воры лжецы?
– Нет. Но ты не вор. Почему ты лжёшь мне? Почему хочешь заставить поверить меня, что ты вор?
– Хочу избежать Врат Цербера.
– Это честный ответ.
– Ты только что сказал, что я лжец…
– Атилий, мы зря теряем с ним время, – раздражённо сказал тот, что наставлял кинжал. Он морочит нам голову про Лаверну, чтобы запутать нас.
– Постой, пусть болтает, а мы… а мы пока что … – и тут он осёкся и замолчал.
Потому что его взгляд упал на фигуру женщины. Эта женщина, пробираясь между греков, кокетливо улыбаясь и одёргивая их руки, касавшиеся её бёдер и отвечая на их скабрезные шутки. Она направлялась вглубь таверны. Вид её был праздный, волосы растрёпаны, и всё в ней говорило, она навеселе, чрезмерно свободна и доступна – если бы только не стола римской матроны в которую она была одета, что среди знати или любого добропорядочного римлянина было бы расценено как поведение бросающее вызов нравам. Вид этой женщины заставил Атилия замолчать и долго и удивлённо смотреть на неё.
Наконец его изумление перешло в негодование. Кажется, и она заприметила его.
И как только их взгляды пересеклись, её брови вскинулись вверх и губы растянулись в улыбке, подчёркивая приятную округлость её белых щек.
– Присмотрите-ка за ним, – приказал Атилий.
Он решительно поднялся с места и зашагал ей навстречу, бросая взгляды по сторонам, словно чего-то стесняясь.
Они встретились за семь-восемь шагов до их стола.
– Фульвия… что ты здесь делаешь? – изумлённо произнёс он.
– С тобой скучно, мне захотелось повеселиться, – игриво сказала она.
Он окинул её взглядом с головы до ног.
– Что с тобой, посмотри на себя… Какой позор, как ты могла бросить детей и явиться в этом место… да ты…ты пьяна… завтра поползут сплетни…
– И что с того?
– Что с того?
Он схватил её за предплечье и рывком притянул к себе. Наклонившись к её уху, он заговорил:
– Молчи и слушай меня, негодная женщина! Завтра у нас будет разговор. Моли богов, чтобы я простил тебя, а то что я вижу сегодня было затмением твоего ума, иначе…
– Что, что иначе? – спросила она, дерзко глядя ему в глаза.
– Я выставлю тебя из дома и заберу детей…
– Ты никогда не любил меня!
– Чего-чего? Что ты несёшь? О, боги… – Он схватил за руку и потянул.
– Убери прочь от меня руки. Я не хочу идти с тобой! – вскричала она.
– Эй-эй, ну-ка отвяжись от неё! – воскликнул один из греков, подымаясь со стула. – Она не хочет тебя.
– Молчи, или… или клянусь… – процедил ей Атилий. – Всё в порядке, она моя родственница.
– Родственница? Ха-ха. Он врёт вам. Я его жена!
Атилий покраснел. Греки засмеялись.
– А-а, так ты, наверно, плохой муж и мало её любишь.
– Оставь её нам. Ей нужно много ласки, – послышались возгласы и смешки.
Со стороны это выглядело забавно. Но, что забавно для простолюдинов, оскорбительно для патрициев. Пошлые выкрики греков злили его. Слыша смех и представляя что они думают, видя как он выталкивает упирающуюся жену к выходу, сопровождая это перепалкой с ней – патриций Атилий чувствовал себя уличным шутом и сгорал со стыда. Он и вправду не мог понять что взбрело Фульвии в голову явиться сюда и так себя вести. И, главное, что для этого стало поводом? Как за одиннадцать лет безупречной семейной жизни благочестивая женщина и заботливая мать без всякой причины могла так низко уронить себя в его глазах? Он не находил ответа, так и вправду не видел причины – их семейная жизнь протекала без всяких конфликтов. Конечно, иногда в ней случались короткие размолвки, но они были столь незначительные, что просто не могли повлиять на такой поступок.
Всё это время футляр лежал на коленях Криспа. Когда Атилий удалился, Крисп с удивлением подумал, почему тот не спросил у него про похищенные записи – а он, по логике, должен был это сделать сразу. Очевидно, спросит после, подумал он, когда всё уладит с женой…
Когда они ушли, тот, кого звали Диоклом и кто уколол его кинжалом, от чего у него до сих пор щипало в боку, – вздохнул и произнёс:
– Я видел её раньше. Женщина как женщина. Никогда бы не подумал. Сочувствую ему, – задумчиво добавил он.
– Есть три вещи которые нельзя постичь: куда ударит молния, какой стороной упадёт монета и что в голове у женщины, – сказал второй.
– Кто это изрёк?
– Не помню.
– Хилон, – сказал Крисп.
– Ты точно знаешь? – повернулся Диокл.
– Читал.
– Читаешь книги?
– Да. Но ты можешь не верить как твой начальник…
– Если боги так сотворили женщин, значит они вроде как и не могут отвечать за себя? – спросил Диокл приятеля.
– Выходит, так, – ответил тот и кивнул.
– Потому что это часть их природы?
– Выходит, так, – повторил он.
– И значит, всё это надо терпеть, а их не наказывать…
– Точно.
– Ну уж нет, – усмехнувшись, покачал головой Диокл.
Крисп сидел между ними и держался прямо, а они слегка вытянули шеи и повернули головы, чтобы видеть друг друга, пока обменивались репликами.
Крисп снова решил встрять в их беседу:
– Если она ведёт себя так, значит на то была причина.
– Тебе-то откуда знать?
– На всё есть причина. Одна причина бывает видна явно, а другая нет.
– Хочешь сказать он дурно с ней обращался, а она делала вид, что ничего не происходит?
– Может и так. А может и иначе. Как котёл на огне накрытый тяжёлой крышкой. Если её не открыть и не спустить пар, он сорвёт крышку и зальёт пламя.
– А ведь он прав, Диокл. Должна же быть причина, – согласился приятель.
– Ты, поди, опытный, коли знаешь про женщин, – сказал Диокл насмешливо, обращаясь к Криспу. – Женат?
– Неженат.
– Тогда много цыпочек перепробовал?
– Ни одной.
– Ты что, девственник?
– Да.
– Опять врёшь?
– Нет.
Оба усмехнулись.
Минута вслед за этим прошла в молчании
Диокл вздохнул и нетерпеливо провёл по волосам.
– Сколько нам его ещё ждать? – спросил он. – Как ты думаешь, что он делает? – обратился он к приятелю.
– Я бы на его месте приказал патрульному отвести жену домой. Заодно взял бы пару городских стражников чтобы конвоировать этого, – он мотнул головой в сторону Криспа.
– Верно. Так он и поступит. Подождём.
Прошло ещё шесть минут.
И вот сначала один, а потом другой повернули головы и уставились на фигуру которая показалась у входа. Это была Фульвия. Оба недоуменно переглянулись. Фульвия шла быстрым шагом, почти семенила, и опять под шутки греков, которые, однако, теперь не трогали её. Диокл и его приятель ожидали, что следом в дверях появится и Атилий, но, к их большему удивлению, он не появился.
Фульвия направлялась к ним. Вид её был встревожен – не сказать, что на ней вообще не было лица. По её виду оба тут же почуяли неладное.
– Где Атилий? – встревожился Диокл.
– Беда, беда, – всхлипнула Фульвия. – Это враги…
– Какие враги? Что произошло? – вскочил с места другой.
– Атилий лежит без чувств у стены!
– О-о, боги… – пробормотал Диокл.
– Как это случилось? Когда? Кто это сделал?
– Ох, мне трудно говорить… не знаю… всё произошло быстро…
– Подымайся, живо, – нахмурив брови скомандовал Диокл, глядя на Криспа.
Когда Крисп поднялся. Кожаный футляр упал у него с колен. Приятель Диокла наклонился, поднял его и стал рассматривать.
– А это что такое?
– Футляр для папирусов.
– Вижу, что футляр. Что внутри? – спросил Диокл.
– Рисунок.
– Какой рисунок?
– Схема. В одной из храмов спрятаны сокровища. Я собираюсь найти и украсть их оттуда.
Диокл скривил губы и хмыкнул.
– Если ты не бандит, то, наверно, шут. Ладно, давай, пошевеливайся…
– Скорее, скорее! – торопила Фульвия.
Они крепко взяли его за руки с двух сторон.
– Только попробуй у меня что-то выкинуть, я успею, – предупредил Диокл и показал глазами на кинжал, который он взял обратным хватом и вытянул лезвием параллельно к предплечью, чтобы сделать незаметным для глаз гостей.
После этого все быстрым шагом направились к двери.
Уже темнело. Фульвия семенила впереди.
Выйдя из таверны, они свернули налево и прошли шагов пятьдесят, не доходя до пересечения Карнариума с Викус Лонгус.
– Сюда, сюда!
Они подошли и остановились.
– Здесь, здесь, – показала она.
Диокл, его приятель и Крисп и увидели, как у на земле у стены сидит человек, вытянув ноги и склонив голову на грудь.
Если в других районах Рима такой мог бы вызвать чужое участие, то не здесь. Считалось, что если на улицах Субуры валяется человек, то в четырёх случаев из пяти, это пьяный. Пьянство в Риме считалось пороком, а злостных пьяниц секли плетьми. Общественное мнение нещадно осуждало пьянство (хотя победы и праздники были исключениями) и оно было таково, что если человек просыпался и обнаруживал, что кроме набедренной повязки на нём ничего нет – то, значит, и поделом ему; это боги через воров наказали его за порок.
Итак, когда двое мужчин увидели, что это был никто иной, как советник Атилий, они не на шутку встревожились и бросились к нему. Но когда они расстегнули фибулу и сняли с него плащ, они не обнаружили на его теле ни следов крови, ни ран на тунике. Диокл подумал, что, возможно, его отравили. И если он не выпил вина в таверне у Канулея, то значит выпил раньше – взяв вино у уличного торговца, которого, должно быть, наняли враги и в питье подмешали яд. Диокл раскрыл ему рот. Но на губах Атилия не было видно пены, а запах изо рта был обычный, а цвет лица не был посиневшим или отдающим желтизной. Первичные признаки не указывали на отравление. Потом Диокл прислонил ухо к его груди, и отчётливо услышал биение сердца. Грудь Атилия вздымалась и опускалась.
– Он дышит, дышит, – радостно воскликнул приятель и облегчённо выдохнул, – Слава Юпитеру Капитолийскому.
– И глубоко дышит, – поддакнул Диокл, отрывая голову от груди советника. – Постой-ка, – удивлённо пробормотал он, – так ведь… ведь он же просто спит.
– Верно. И крепко спит. Вот так штука.
– Эй, эй, эй! – Диокл схватил начальника за плечи и стал сильно тормошить.
Тело Атилия тряслось, голова болталась на шее – но он не открывал глаза, при этом как раньше ровно сопел, так и продолжал сопеть. Диокл отпустил его.
Атилий откинулся к стене, его снова голова упала на грудь.
Диокл растерянно посмотрел на напарника.
– Ты что-нибудь понимаешь?
Напарник покачал головой.
… Тут Диокл спохватился. Он вскочил на ноги и резко обернулся.
– Удрал, удрал подлец. И жены тоже не видно!
– Проклятье!
– Нам крепко влетит…
– Это уж точно.
– …но, с другой стороны, мы с тобой не виноваты, что так случилось. Сделаем так. Я останусь здесь и попытаюсь привести его в чувство. Ты же беги, ищи патруль …нет, постой… лучше беги к Медному рынку, найми возницу, привези врача…на улицах много народу, езжай по Лабиканскому тракту.
При словах «найми возницу» рука напарника Диокла невольно потянулась к поясу, к которому была прикреплена кожаная сумочка на застёжке.
Там он её не обнаружил…
– Деньги. Он украл у меня деньги! – пробормотал он.
Диокл с удивлением посмотрел на него и тут же опустил глаза на свой пояс. У него всё было на месте. Он расстегнул сумочку и протянул ему монету. Затем усмехнулся.
– Он правду говорил. Он – вор. Подлец издевался над нами. О, что за день сегодня. Ну-ка дай мне футляр. Он болтал про какие-то листки, в которых написано про сокровища …
Его приятель поднял кожаный футляр и передал его Диоклу. Тот развязал шнурок и откинул кожаную крышку. Внутри было пусто.
***
Когда оба помощника бросились к Атилию, у Криспа радостно забилось сердце: как же он мог сомневаться, что боги оставят его своей милостью? Надежда покинула его сегодня, но так же быстро возвратилась. Потому эти двое совершенно забыли про него.
Незаметно украв кошелёк у одного из них и вынув листы папируса из футляра и сунув под тунику – Крисп начал бесшумно пятиться назад, не сводя с них глаз.
Отдалившись от них шагов на десять, он резко повернулся, напрягся всем телом, и уже было собрался стрелой рвануть прочь … но тут заметил, как Фульвия стоит поодаль и манит его пальцем с загадочной улыбкой на лице. Он снова бросил взгляд на двоих. Затем опять на неё. Она покачала головой и плавно подняла и опустила ладонь, как бы показывая ему, что они не обратят внимания. Потом она снова улыбнулась и вновь поманила его пальцем. После этого развернулась и неспешно пошла вдоль улицы. Крисп стоял в недоумении, раздираемый желанием поскорее удрать отсюда и, в то же время, словно заколдованный жестами жены советника, которая его подзывала неизвестно куда и неизвестно для чего…
Крисп повторно бросил тревожный взгляд в сторону двух помощников – и основа увидел лишь их склонённые спины. Они не оборачивались, хотя могли обернуться в любую секунду. Фульвия стояла вдалеке и смотрела на него.
Он быстро пошёл к ней.
В Субуре в это время всегда бывало темно, но не сегодня в праздник Конкордии и, притом, когда в Рим прибыло множество гостей со всей Италии. Сегодня здесь было много света – повсюду стояли зажжённые треножники и на стенах были закреплены факелы. Невдалеке была видна повозка. Рабы, слыша окрики, ходили с кувшинами, то и дело подливали масло в гаснущие чаши.
… Фульвия шла впереди и не оборачивалась, словно знала, что Крисп следует за ней. Так они прошли больше ста шагов вдоль Карнариума. Затем Фульвия повернула в узкий проулок, ведущий на Медный рынок.
Этот проулок представлял из себя крытую арку не более десяти шагов длиной, соединяющий два здания. Она зашла туда и, сделав несколько шагов, остановилась у одной из стен. В стене была видна дверь.
Как у всякого опытного вора, у него был намётан глаз и развита память. Вот почему его удивило, что Фульвия остановилась перед дверью. Дело в том, что не далее как четыре дня назад он проходил здесь же, и в этой стене не было видно никакой двери. Он, также, знал, что здание хоть сделано из камня, но было ветхое, и если вырубить в ней дверь это может вызвать обрушение стены. Непонятно зачем кому-то понадобилось вырубать кирпич под дверь прямо посередине стены? Тем не менее, Крисп не мог не верить своим глазам – там явно была дверь.