Сергей Сиверс
Хроники Януса
– Повтори, что ты сказал!
– Ты трус.
Всё во мне кипело. Я не знал что мне делать. Вряд ли его нанял Карфаген. Но я не был уверен не послал ли его колдун. Глядя на его худосочную фигуру, я не понимал что заставляет его так сильно настаивать на своём…
Я отпустил его и отошёл.
Я подвергал себя большой опасности. И это было крайне безрассудно с моей стороны…
– Свет гаснет, всё бесполезно, – произнёс он, и вдруг засмеялся смехом человека, чьи надежды оказались разрушенными в один миг.
– Не думай, я сделаю это не потому что ты просишь. Я сам так хочу…
Я подошёл к проходу и, развернувшись боком и налегая всем телом – втиснул себя внутрь.
***
Я оказался в невысоком пустом гроте шириною в десять шагов.
Войдя в него, я сразу заметил источник света. Им был плоский и широкий как полотно круг, при этом почти что прозрачный и похожий на дым. Этот круг размером не более одного обхвата, медленно вращался по спирали и был подобен водовороту, с той лишь разницей, что это были струи света, которые закручивались в центр.
Я никогда не видел ничего подобного. Вопреки своим собственным опасениям, я совсем не чувствовал страха перед столь удивительным явлением. Этот круг ничуть не пугал меня. Но я заметил, что свет в нём угасал…
Я сделал пару шагов ближе и стоял теперь вплотную к нему. Круг при моём приближении словно почуяв меня, стал мерцать. Затем сделался шире. Затем превратился в конус. Не успел я что-то сообразить, как он надвинулся на меня – и вспыхнул так ярко, что совсем меня ослепил…
Когда зрение вернулось ко мне, я увидел себя стоящим в ином месте. Точнее, место то же, но оно совершенно изменилось. Изменилось так, что боюсь, мне не хватит слов, чтобы это описать.
Оглядевшись, я понял, что я нахожусь внутри чего-то похожего на шар или, если совсем точно, шестиугольника. Стены этого шестиугольника, напоминавшего пчелиную соту, были сделаны как бы из тёмного стекла, что исходит из жерла вулкана, а потом стынет и твердеет. Стены эти были испещрены какими-то мелкими знаками, бегущими как муравьи по тропе, и каждая из таких троп похожа на вены или трещины, при этом они светились как фосфор, а затем быстро исчезали.
Когда я, изумлённый, пришёл в себя, я заметил кое-что в самом углу шестиугольника. Это было нечто вроде огромной личинки, напоминающей одновременно саркофаг египтян, но сделанный из неизвестного мне материала, от которого, подобно миногам, тянулись множественные блестящие чёрные нити толщиной с палец. Нити эти были изогнуты и соединялись со стеной, словно врастая в неё. По нитям этим, прозрачным внутри, снизу от кокона пробегали огни самого разного цвета, которые затем исчезали в стене. И там, где они исчезали, возникали тусклые цветные круги подобно водяным кругам от брошенного камня, а сама «личинка» при этом будто то чуть подымалась, то опускалась, подобно груди спящего человека.
То, что я увидел страшило меня, но и будило моё любопытство. Не в силах противостоять последнему, я двинулся к стене… и уже подходя, почувствовал, что моё волнение достигло предела, так как глазам моим открылось зрелище, которое мне ещё предстало осознать.
Внутри этого не то кокона, не то саркофага, я увидел человека. Называя это человеком, однако, я делаю большую неточность в определении. Боюсь, мне не хватит слов, чтобы точно описать как он выглядел, но всё же я попытаюсь. Лицо его было бледно, а глаза закрыты. Из носа торчала прозрачная изогнутая трубка, которая уходило куда-то вниз под его тело. Бровей на его лице не было, а волосы, если они и были, были скрыты под тонкой шапкой, которая блестела как металл и как бычий пузырь обтягивала его череп. В голове его я заметил несколько отверстий с кольцами у оснований, от которых также точно тянулись блестящие верёвки чёрного цвета – чуть тоньше тех что я видел, но также напоминающие миног, соединённые с предметом в виде правильной формы прозрачного квадрата, сделанного, вероятно, из цельного кристалла с закруглёнными краями. Квадрат этот внутри был полон светящихся знаков, бегущих безо всякого порядка подобно рою насекомых… Тело же его было то, что удивляло и пугало больше всего. Оно было голым до живота и было худо. Цвет его тела было трудно определить из-за тусклого и меняющегося света внутри и отблесков огней, но оно не было однотонным – белый, как мне показалось, местами переходил в бурый. Руки его свисали из его саркофага-кокона вдоль туловища и кое-где были пронизаны насквозь точно такими же толстыми чёрными нитями. Я заметил, как кожа на его правой руке в предплечье отсутствовала и мне явственно были видны его вены, связки и волокна, словно на туше только что освежёванного животного, за одним лишь исключением, что цвет их был не красный, а, скорее, бурый… и что удивляло и даже внушало отвращение – это то, что волокна эти местами были заменены на такие же полые внутри нити. Одна из них была, видно, повреждена и прохудилась, ибо я заметил, как из неё сочилась жидкость, которая капала на пол. Остальная часть его тела представляло не менее странное и пугающее зрелище. В месте на груди где у нас располагается сердце, я увидел глубокую яму – там был посажен в грудную клетку прозрачный цилиндр, внутри которого я и увидел сердце. Я видел, как оно сокращалось и расширялось, не слыша при этом его ударов, словно источник его работы существовал глубоко внутри. И опять я заметил прутки, напоминающие изогнутые тростинки (их было штуки четыре и на сей раз прозрачные), которые крепились к этому цилиндру и далее, проходя его насквозь, крепились к самому сердцу, а по стенкам цилиндра по мере каждого сокращения сердца быстро, словно вспышка, пробегали светящиеся знаки. Затем взгляд мой устремился к его животу. И тут я заметил, что тело его книзу живота было закрыто чем-то вроде продолговатого материала, по форме напоминающем большую амфору без рукояток, острым концом ко мне. Как я сказал раньше, ещё не подходя к нему, я прежде заметил, что это сильно напоминало кокон, который то вздымался, то сжимался, словно кузнечные меха от нагнетания воздуха, будто он дышал.
Я не знаю сколько времени я стоял и рассматривал его.
Постепенно я почувствовал, что мой страх проходит и вид его (кто бы он ни был) вызывал у меня больше удивления, чем страха…
Я до сих пор не знал где я, что это за место, и вообще почему я здесь стою и вижу это. Место это было одним из самых жутких и, вместе, самым причудливым из тех, что я когда-либо встречал. То есть, оно вообще не было ни на что похожим – ни на одно из мест, связанных с легендами или зловещими слухами – где я бывал прежде от Египта до Греции. Ибо то, что я видел там, могло быть, а то что я вижу здесь – нет. На это была неспособна никакая фантазия – ни людская, ни богов! Я вспомнил его слова «не пытайся это объяснить, это можно лишь видеть». Кто он, Гай Феликс Албин, и почему он так хотел, чтобы я это увидел?
После этого мне пришла в голову мысль, которая меня ужаснула: а что, если я не вернусь и останусь тут навсегда? Нет, я не был из тех, кто боялся опасности… но сама это мысль, что я не вернусь назад – она была настолько гнетущей и безысходной, что моё сердце сковал ужас, и я с горечью подумал, что я заплатил слишком дорогую плату за своё любопытство и доверчивость… ибо перед тем как проникнуть сюда я не расспросил его, а сам он ничего не сказал мне как мне возвратиться!
Я осмотрелся. Стены вокруг были сплошными, ни малейшего намёка на какой-то проход. Я забыл когда я взывал богам. Но именно сейчас я испытывал чувство взывать к ним о помощи в виде чуда, ибо на другую помощь мне рассчитывать не приходилось.
…Так я стоял в полном оцепенении не знаю сколько, пока не заметил, что всё то, что я вижу, стало мерцать и дрожать будто мираж в пустыне.
Сразу после этого случилось следующее.
Человек медленно открыл глаза. Поводив зрачками рассеянно, он наконец обнаружил меня и сосредоточил взгляд на мне. Его губы, потрескавшиеся и сухие, зашевелились.
– Ты? – тихо выговорил он, словно он ждал меня. При этом его лицо его, похожее на восковую маску, словно ожило, изменилось, как бывает на обретших надежду в самый последний момент. Светящиеся линии, похожие на трещины и бегущие по стенам, замерли, а затем вовсе исчезли, как и знаки внутри большого прозрачного квадрата. Вместо них в квадрате прямо напротив меня появилась красная точка, которая быстро выросла до размера крупной монеты и стала мигать.
– Прошу… – вдруг услышал я.
Я не двигался.
– Прошу… – повторил он. Затем медленно справа налево, словно указывая, повернул глаза в сторону квадрата с красной точкой.
Я не понимал его. Испуг, удивление, недоверие и любопытство соединились в одно и застыли на моём лице.
– Прошу! – опять выдавил он более настойчиво. Было видно, что слова даются ему с большим трудом.
Кажется, я начал понимать что он хочет. Он хотел, чтобы я в коснулся этого красного пятна.
Я в нерешительности вытянул руку по направлению к квадрату и застыл, вопросительно глядя на него.
Он закрыл и открыл глаза, что означало бы, что я прав…
Я убрал руку.
– Зачем? – спросил я.
Странно. Когда я произнёс это слово, я произнёс его негромко. Но не услышал себя. Когда же я удивился, почему не услышал, в следующее мгновение это возникло с запозданием и громко, а сам звук был искажен так, что я едва узнал свой голос.
– Прошу! – снова с отчаянием настоял он.
Его губы дрогнули. Я заметил, как из его глаза скатилась слеза.
Теперь я пристальнее взглянул на него. Кто бы он ни был, он вызывал сострадание. Мне вдруг подумалось, что все эти черные нити подобно гигантским пиявкам высасывают из него жизнь, а он просто хочет это прекратить. Я не знал кто это. Но я подумал, что он не заслуживает такой участи.
Я решительно протянул руку и дотронулся до красного пятна на квадрате. Оно тут же пропало.
Он улыбнулся и закрыл глаза.
Красное пятно погасло. Огни по нитям перестали бежать.
Сразу после того как я сделал это, я услышал шум в ушах больше похожий на свист; этот шум постепенно нарастал и нарастал, пока не сделался оглушительным. Все что, что я видел перед собой, вдруг замерцало, расплылось и исчезло. Голова моя сделалась так тяжела, словно на неё навалилась каменная глыба. Я больше не мог стоять на ногах. Падая, я вспомнил слова Гая Феликса «ни к чему не прикасайся, кто бы не вынуждал тебя»».
Хроники Януса
Он открыл глаза и сделал глубокий вдох. Ещё. И ещё.
Чувства возвратились к нему. Теперь он мог видеть и слышать. Но всё, что он видел, была лишь густая белая дымка, которая как кокон обволакивала его. А всё, что он слышал, была лишь тишина – абсолютная, полная, вечная.
Ибо здесь было так тихо, что даже не было слышно собственного дыхания.
После этого он опять глубоко вздохнул и, взирая на эту белую дымку тонким саваном укутывающую его, неожиданно подумал, что он умер. При мысли о собственной смерти, его вдруг охватила страшная грусть, которая словно клешнями сжала его сердце.
«Как всё это неожиданно, и как это несправедливо!» подумал он с тоской.
Неожиданно, потому что этого никогда не ожидаешь, а несправедливо потому, что теперь он будет разлучён с теми, кого он знал и любил – разлучён навсегда. К ним он больше не вернётся. И своей смертью он заставит их страдать, и сам будет страдать, зная как они страдают они. И теперь только память – это всё, что у него осталось. Хотя надолго ли? Ибо мёртвые, как он слышал, теряют память.
Он вдруг вспомнил как оказался здесь. Или нет, не здесь? Там, как он ещё помнит, было другое место – тёмное, холодное. Но потом, как он помнит, всё преобразилось. Он увидел нечто удивительное и пугающее. И ещё увидел кого-то помимо себя. Кажется, было так. Но вот дальше он не помнит. И это странно, что не помнит, ведь это произошло с ним совсем недавно.
Нет, он совершенно не так он себе представлял смерть: он думал, что после смерти нельзя будет думать, видеть и чувствовать. Оказалось, наоборот: он думает, видит и чувствует. И он дышит. И ему даже кажется, что у него бьётся сердце. Вот почему смерть, очевидно, совсем не конец, а продолжение. Но, увы, то продолжение, которое не видят живые.
Он решил подняться – и с большим усилием встал на ноги. Затем, робко глядя перед собой в мертвенно белую мглу, сделал несколько острожных шагов. Затем ещё. И ещё… Он шёл медленно и уже не останавливаясь, словно первопроходец, который исследует новый неизвестный ему мир под названием Мир Теней. Но что может отбросить тень от тени внутри белой мглы, которая всё не кончается?
…Так он всё шёл и шёл, едва ли не на ощупь, как слепой, и молочная дымка смыкалась за его спиной, с каждым шагом стирая память о пройденном расстоянии, и о нём самом, прежнем, c которым его теперь больше ничего не связывало. И если бы даже он захотел возвратиться откуда двинулся, то не нашёл бы прежнего места. Да и куда ему возвращаться. В Мире Теней одной тенью стало больше.
Продолжая брести, он всё же надеялся, что скоро наткнётся на что-то не-эфемерное, твёрдое и осязаемое вроде стены, дерева или камня и, может, даже наткнётся на такого же мёртвеца, как он. Нет, не так он представлял себе это место! Печаль его усилилась. И надежда стала покидать его.
… Он прекратил идти, остановился и подумал, что это белая мгла, должно быть, бесконечна. Тогда зачем идти. Он вздохнул и собрался снова лечь на землю…как вдруг дымка неожиданно расступилась. Он вошёл в образовавшийся проход.
Внутри он обнаружил пространство едва ли идеально круглой формы. Оно напоминало сферу, или огромный шар, довольно широкое и окружённое как бы стенами из белой мглы – если только можно назвать это стенами, или, правильнее, белая мгла в этом месте выгнулась по краям, освободив внутри себя пространство. Впрочем, то был не совсем шар, а усечённый шар, ибо, подняв голову вверх, он увидел над собой небо. Да-да, то было самое настоящее небо, голубое и ясное. И на этом небе было видно солнце. И это было так удивительно; он представить себе не мог, что из мира мёртвых можно видеть небо и солнце. Но, однако, и в том небе, и в том солнце присутствовало нечто необычное: солнечный диск был большим и чёрным, а по краям его, переливаясь огнями, ползли огненно-жёлтые всполохи. То было затмение солнца. Но при затмении солнца бывает темно вокруг, здесь же было наоборот, словно свет, исходящий с неба, существовал сам по себе.
И то было не единственной вещью, которая удивила его. Примерно в двадцати шагах справа от себя он увидел большое красивое дерево. Он знал, что мир мёртвых разный, и в нём бывают низшие лимбы, кишащие чудовищами и пылающие огнём, но есть и высшие вроде Элизиума. Голубое небо и дерево подсказывали, что ему, очевидно, повезло…
Он направился к дереву.
Широкие лучи, падая через отверстие сверху, ещё больше подчеркивали игру света и тени на его кроне. Впрочем, это дерево могло быть призраком, иллюзией, сотканной из белой мглы, в которой он плутал.
Он подошёл совсем близко и с надеждой прислонил ладонь к стволу. Когда его ладонь упёрлась в прочную кору, покрытую мелкими трещинами, он облегчённо вздохнул. После этого он сделал несколько шагов назад и окинул дерево взглядом сверху вниз. Он вдруг с удивлением подметил, что этот дуб (а это был дуб) точно такой же, как тот, что рос за его родительским домом, ибо в стволе была точно такая же глубокая ниша внутри, в которую он любил забираться ребёнком и сидеть…
Едва он подумал об этом, как из ниши дуба показалась сначала голова, а потом туловище.
И вот уже мальчик семи-восьми лет стоял прямо перед ним и смотрел на него.
Они сделали шаги навстречу друг к другу и остановились. Их глаза встретились. И тот, кто из них был намного старше, вдруг подумал: о, как же этот мальчик, как же поразительно похож на одного из его сыновей. Но ему пришла в голову и другая мысль.
– Ты это я? – вдруг спросил он, глядя на мальчика, словно сверяясь в своей правоте.
Мальчик кивнул.
И тогда он решил подвергнуть сомнению то, во что поверил прежде:
– Я не умер? – спросил он.
Мальчик покачал головой.
Невидимые клещи, сжимавшие его сердце, мгновенно разжались. Он облегчённо вздохнул и снова спросил:
– Если я не умер, значит, я сплю?
Мальчик снова покачал головой.
– Пойдём, – позвал мальчик и протянул руку
И они пошли.
Мальчик привёл его к маленькому пруду, расположенному в противоположном конце сферы. Пруд этот был всего несколько шагов шириной вдоль и поперёк, и он был идеально круглый, и напоминал утопленную в землю чашу. Дно его было ровным и тёмным, а вода в пруду была кристально прозрачной, а поверхность блестела как зеркало. Когда они подошли и встали у самой кромки воды, оба увидели свои отражения. С зеркальной глади пруда на них смотрели мальчик и старик.
Тот, кто увидел себя стариком, испуганно отпрянул. Затем поднял свои руки. Он увидел, что его руки стали худы, а кожа на предплечьях дряблая. Он поднёс руки и к лицу и ощупал его. После этого он бессильно опустил руки и взглянул на мальчика.
– Почему? – спросил он упавшим голосом, – почему так?
– Ты знаешь почему, – ответил мальчик.
Конечно, конечно он это знал. Знал, но поступил по-своему. Ему не следовало этого делать, ни к чему не прикасаться в том месте, где он был раньше.
– Это навсегда? – обречённо спросил старик себя-мальчика, но всё же с остатками надежды в голосе.
– Это навсегда.
И ответ себя-мальчика себе-старику был словно нож, отрезающий страховочную верёвку карабкавшемуся по скале.
– И что же мне делать? – спросил старик, ещё больше сознавая то, что случилось.
– Есть лишь два исхода событий, – спокойно ответил мальчик себе-старику. – Их всегда только два, и не больше. Ты ведь это знаешь. Первый, что всё продолжится с этого самого места. Ты возвратишься. Но знай, что ты теперь стар, и твоя жизнь не продлится долго. И ты не будешь знать что произошло за всё это время. Второй, если ты опять сделаешь то, как ты уже однажды делал.
– Однажды? – удивился старик
– Ты уже делал это, – сказал мальчик. – Но тогда между прошлым и будущем возникнет петля. В этом случае ты вернёшься назад до того, как попал сюда. Но…
– Но?
– … ты исчезнешь здесь.
– Исчезну? Ты хочешь сказать, я умру? – спросил старик.
– Ты исчезнешь здесь, но останешься там. Выбирай.
Старик задумался.
– Если я выберу второе, что я должен буду делать? – наконец спросил он.
Мальчик посмотрел на себя самого в старости как сын смотрит в глаза отцу, которого подводит память:
– Ты сам разве не догадываешься? – спросил он с улыбкой.
После этих слов у старика неожиданно блеснул огонёк в глазах, какой бывает от внезапного озарения.
– О, так значит там был я! – пробормотал старик в полном изумлении.
И, пока старик приходил в себя от прозрения, мальчик отошёл в сторону и возвратился с небольшим предметом в руках, который тут же протянул старику. Старик взял это и стал разглядывать. Он уже видел такие. Но в этих было что-то необычное.
– Как странно, – произнёс он, перевернув песочные часы сначала вверх, а потом вниз, – очень странно.
Струя песка в них не падала ни в ту, ни в другую сторону, будто что-то невидимое в узком горлышке препятствовало её движению.
– Это потому что время остановилось, – пояснил мальчик. – Но скоро оно снова пойдет. Так каким будет твой выбор? – спросил мальчик.
– Если я выберу второе, значит он снова не узнает меня? – спросил старик.
– Не узнает.
– Но почему же ты меня узнал?
– Потому, что мы здесь не одни…
– Не одни?
Старик огляделся по сторонам, но никого не увидел, после чего непонимающе посмотрел на мальчика.
– А почему ты не спрашиваешь не встречались ли мы раньше? – вдруг спросил мальчик.
– Не встречались ли мы раньше?
– Да.
– Так почему же я этого не помню? – растерянно произнёс старик.
Мальчик загадочно улыбнулся:
– Теперь ты веришь, что Янус существует?
– Янус? Гм.. да, да, кажется, теперь я действительно верю, что он существует, – задумчиво сказал старик.
– Значит ты решил, что снова хочешь это сделать? – снова спросил мальчик себя самого постаревшего на семьдесят с лишним лет, словно убеждаясь в собственном выборе.
– Хочу, – уверенно ответил старик самому себе гораздо моложе. – Пусть лучше будет петля, и пусть она повторяется, но…но зато, зато я проживу гораздо дольше. Я буду ценить жизнь. О, я очень буду ценить каждый её миг, каждый вздох. Я исполню всё, что я задумал. И буду помнить о том, что делал в своей жизни…
– Что ж, если это твой выбор, значит так и будет, – сказал мальчик.
– Тот же самый день? – уточнил старик.
– Да.
– Тот же самый час?
– Да.
– И то же самое место?
Мальчик кивнул.
Старик задумался.
– Но почему я должен сказать ему те же самые слова? – спросил он.
– Потому что это самое лучшее, что ты можешь ему сказать.
– Но я мог бы сказать и что-то другое…
– Нет, ты скажешь то же самое.
– Почему?
– Сказав другое, ты изменишь события. Ты уже изменил их. Неужели ты хочешь, чтобы всё пошло не так? К тому же, у тебя будет не так много времени.
– Сколько в них времени? – спросил старик, переводя взгляд на песочные часы.
– 15.07. Ровно пятнадцать минут и семь секунд.
Старик снова задумался и чуть улыбнулся.
Это будет грустно. Но это будет так волнительно. Сколько раз он это делал, он не знает… то есть, он не помнит. Но теперь всё опять повторится. И он этого опять не вспомнит. Поэтому всё, что произойдёт для него, будет точно в первый раз. Он уже чувствует волнение от встречи. Он не знает, что он скажет, но догадывается: это будет так же, как и раньше. Слова сами найдут его – и да, то будут важные слова. Он скажет их спонтанно под наплывом мыслей там, у Энейской стены. Он-мальчик прав: так будет лучше. Хотя он-старик мог бы сказать, что будь в песочных часах больше времени, он непременно бы хотел обнять его… то есть, себя самого – крепко обнять, потрепать волосы, пошутить, сказать что-то приятное. Ему очень хотелось побыть отцом по отношению к себе-сыну сорок лет назад, ибо то, что он почувствует, будет чувство отца долгие годы не видевшего сына, и за годы долгой разлуки уже забывшего как он выглядит. Впрочем, не только ради себя он придёт туда. Он увидит её. Увидит и услышит её голос. Он услышит «кто это?», а когда она бросит взгляд на него, что-то встрепенётся в его сердце и, кажется, на глаза накатят слёзы. Ради одного этого стоило всё повторить. Кажется, будет именно так. А потом он о чём-то предупредит…
Старик вздохнул, прекратив вспоминать. Хотя, как можно «вспоминать» о том, чему предстоит быть?
– Я сделаю это, и как только я сделаю это…
И он посмотрел не себя-мальчика, чтобы ещё раз убедиться.
– …ты исчезнешь, – сказал мальчик.
– А ты? – спросил старик.
– И я тоже, и не вспомню, что встречался с тобой. Разве только…
– ?
– Разве только в наших снах.
Мальчик и старик смотрели друг на друга.
– Знаешь, мне казалось, что всё, что уже прошло, не существует, – задумчиво произнёс старик. – Я думал, что прошлое исчезает. Исчезает в никуда. Навсегда. Безвозвратно.
– Это не так. Прошлое продолжает существовать, – возразил мальчик. – Просто уходит туда, где мы его не видим. Там оно живёт своей жизнью. Там пишутся хроники Януса.
– Хроники Януса?
И мальчик посмотрел на старика так, словно это он был умудрён жизнью, а тот, кому он это говорил, ничего о ней не знал.
… но перед тем оба посмотрели на небо.
Небо было великолепно. Ясное, очень красивое. Только теперь иссине-чёрное, и на нём блестели звёзды, а центре полыхал обруч луны в полном затмении.
Старик имел ещё один вопрос к нему.
– Скажи в ком из нас двоих теперь Янус? – спросил он мальчика.
– Я не знаю, – ответил тот. – Я думал, что он сейчас в тебе.
Старик промолчал, потому что то же самое он подумал про мальчика.
Песок в часах вдруг змейкой поднялся с нижней сферы и, проходя сквозь узкое горлышко, стал оседать в верхней, вопреки всем законам гравитации.
– Время? – спросил старик.
– Время, – подтвердил мальчик.
Песок продолжал свой бег вверх, а старик и мальчик ещё некоторое время стояли и смотрели друг другу в глаза, словно не желая прощаться. Впрочем, это было расставанием, а не прощанием. Ибо каждый знал, что всё это повторится, если снова будет сделан тот же выбор.
Небо блестело звёздами.
Обруч луны висел над их головами.
Оба развернулись и направились в противоположные стороны.
И каждый скрылся за пеленой из белой мглы…