Скорбачевская
Embryos
18
Новый, мать его, год
– Раз, два, три! Елочка… Ну чего ты? Гори, падла!
– Опять с деревьями ссоришься? – ласково сказал Артем, ставя коробку на пол.
– Видимо, гирлянде капут, – угрюмо заключила девушка, рассматривая черные лампочки.
Юноша аккуратно отодвинул ель, покрутил пару проводков, и слабое свечение заменилось пламенем.
– Проводка опять отошла. Ничего, бывает.
Анастасия поцеловала мужа в щеку. Он смущенно почесал затылок, робко улыбаясь в ответ.
– Скоро Соня с другом придет.
– С каким другом? – удивился Артем, вешая шарик в виде овечки.
– А вот узнаешь. Кстати, а где же моя… – Жена усердно копалась в коробке со стеклянными игрушками. – Я не понимаю… – расстроенно пробубнила она.
– Не это ищешь, пчелка моя? – заманчиво прошептал муж, покачивая на пальце стеклянную луну.
Девушка взяла любимую елочную игрушку и потянула ее в самый верх дерева. В это время слуховое окно распахнулось от удара:
– С Новым годом! Бам! – торжественно объявила Софья и взорвала хлопушку.
Вся крыша многоэтажного дома засверкала, а радужные кусочки фольги подхватил сильный декабрьско-январский ветер. Ночное небо Санкт-Петербурга засверкало.
– Ну наконец-то, мы заждались уже, – залыбилась Анастасия, обнимаясь с подругой.
Тут издалека чихнуло большое рыжее нечто. Девушка взвизгнула, и все замерли.
– Эм… финтифлюшка в нос попала, – ломаным басом сказал парень.
– Знакомьтесь, мой напарник, Герман, – представила журналистка юношу.
– Рада снова тебя видеть, – сквозь улыбку вздохнула Анастасия, пожав знакомому руку. – Это мой первый клиент. Помнишь? – обратилась она к мужу. – Я рассказывала.
– Артем.
– Герман.
Они пожали друг другу руки, устанавливая зрительный контакт. Паренек поневоле засмотрелся в глаза мужчины, невесомо приоткрыв рот; одернув руку, он путано зашагал к елке.
– Как вы ее на крыше установили?
– Артем все продумал, позвал пару знакомых грузчиков и вуаля! Новый год на крыше дома моего.
– Удивляюсь я тебе, – добродушно кинула Софья Крапивину. – Как она?
– Да нормально, вроде, – ответил мужчина, присматривая за женой. – Аномалий пока не наблюдается. – Он отпил пива. – Эй, Герман, наливай себе. Оно безалкогольное, все легально. Тебе хоть восемнадцать-то есть?
– Хех, а что, не дадите? – заробел парень, почесывая шею. Ему налили.
Софья разложила принесенные вкусности: сладости всякие, орехи. Во всю разошлись разговоры и смех.
«Я должна постараться. Давай. – Анастасия упоительно смотрела на еду, не замечая, как рука сама тянется к жирному блестящему бутерброду с маслом и икрой. Взяв самый маленький, она немного протерла края пальцем и вытерла как будто лишнее масло о салфеточку. Тревога чуть-чуть спала, и она откусила. – Нет. Нет. Зачем я это сделала? Что теперь будет?!»
Слезы подкатили к горлу, пока другие веселятся и беззаботно жуют закуски. Девушка не может проглотить кусок; она физички ощущает, как ее раздувает, как обвисает жирок. Легкость уже давно недоступна – в животе висит камень вины; нет, висит скала, утес, материк!
– Эй, с вами… то есть, с тобой все в порядке? – шепнул Герман, с волнением осматривая Анастасию, и потихоньку погладил девушку по плечу.
Она проглотила ком. В желудок упало что-то теплое, объемное и… вкусное.
– Посмотрим на людишек сверху, представляя себя царями вселенной? – радостно предложил рыжий, подавая ей руку. – Мы подышим у ограждения.
– Ага, только аккуратнее, – бросил Артем, наливая Софье еще лимонада.
– Плюх! – Женщина швырнула в бокал розовый зонтик, куда уже успел нападать мелкий снежок. – Вот, Артемида, – расслабленно говорила Софья, – так мы и крутимся-крутимся с ним.
– И что же, – спросил Артем, выпивая горячего чая из пластикового стаканчика, – он просто так с тобой живет?
– Не, ну он полезен.
Тот хрюкнул носом от сдавленного смешка.
– Да не, не в том смысле. По дому помогает, например. Таскается со мной по всяким рабочим вопросам, флешку ту стащил. Короче, вся грязная работа. Плюс ушибы еще заживают.
– Журналистика надоела, и Ярцева подалась в рабоначальники испанских беженцев.
– Да какой он беженец! – отмахнулась женщина. – Слишком долго что-то бежит.
– В каком смысле?
– Ну вот, добегался до допросной комнаты. Скоро я лично узнаю, кто такой Г.А.Д.
Мужчина вопросительно глянул на подругу. В этот момент ударил сильный порыв ветра им в лица.
– Он подозреваемый номер один! Маньяцкие хлопоты, видимо, сильно выматывают —мальчик спалился, пульку обронил на ровном месте, – ядовито протявкала Софья и отвернулась с гримасой отвращения и… безысходности.
Артем продолжал смотреть на нее в упор. Ветер не унимался.
– Что с вами… Да блин, с тобой что-то не так? – осторожно заговорил Герман, облокачиваясь о железные перила. Они немного ржавые, но ничего.
– У меня проблемы, которые мне нужно решить, – бессильно ответила девушка, устав скрываться и притворяться. – А если не выйдет – обрыв – мой ребенок умрет.
– Ты в этом уверена? Ну, что он под угрозой?
– К сожалению, – вздохнула та, наблюдая за ночным городом. Слащаво, романтично и сопливо… Хорошо, что сопли застывают на таком холоде, они сейчас ни к чему.
– Я могу как-то помочь? – робко спросил юноша, поправляя шапку с помпончиком.
Анастасия посмотрела на него со всей нежностью и мягко улыбнулась.
– Ты такой добрый, но ты же не можешь приказать моему мозгу. Хотя… Если ты превратишься в червячка, проникнешь к нему через мое ухо и начнешь сурово диктовать свои правила, тогда да, ты поможешь.
– Хах, забавненько, – скромно засмеялся Герман. – Но я знаю, что тебе не нужен никакой червячок. Ты справишься сама.
Она печально вздохнула, продолжая улыбаться и смотреть на город сквозь слипшиеся заснеженные ресницы.
– Если бы было так просто, если бы было…
Герман опустил голову с выражением крайней сосредоточенности, а потом отошел на пару секунд и принес две чашки горячего какао с зефиром.
– Держи.
Она неуверенно взяла кружку и перемяла ее в пальцах несколько раз.
– Ты клал сахар?
– Просто попробуй и скажи: вкусно или нет.
Анастасия медленно поднесла ее к губам, но потом быстро заморгала и отстранилась.
– Не бойся, просто доверься своему телу. Оно тебя не обидит.
«Господи, я не могу… я… я…»
Девушка глотнула какао, зажмурившись со страшной силой. Горячее, сладкое и приятно-нежное нечто обожгло нёбо и упало по горлу чудной пылающей волной. Она удовлетворенно раскрыла глаза, немного простонав.
– А теперь зефирку.
– Нет. Это уже точно нет, – замотала головой та, наотрез отказываясь и инстинктивно сжимая губы.
– Смотри. – Герман откусил зефира и с галактическим наслаждением промычал. – Еще полгода назад я не мог себе и жареной картошечки позволить, а теперь есть столько всего. Первые недели объедался до тошноты, но никак не мог наесться. У тебя же есть все. Чем ты хуже меня?
– Чем я лучше тебя!
– Это не ты сейчас сказала, ты же знаешь, – спокойно заявил юноша.
– Что?.. Я чего-то не пойму, откуда ты знаешь, что со мной происходит? – девушка стремительно переходила на упрекающий крик. – Как ты можешь заявлять…
– Я знаю, – твердо, но не нападая сказал Герман, – что говорю. Раньше приходилось видеть похожее.
Герман облокотился спиной о перила и отпил какао, спрятав одну руку в карман.
– Ты, что ли, тоже…
– Нет-нет, – поспешил поправить тот и замахал чашкой. – Упс, пролил немного. Короче говоря, у моего близкого человека была похожая проблема и пришлось справляться с ней.
– Вы обращались к специалисту? – поинтересовалась девушка, уставившись на парня круглым взглядом, но он только усмехнулся по-детски и ответил:
– Иногда «специалисты» говорят нам об очевидных вещах, которые мы просто боимся признать сами. Да, не смейся, я знаю, что звучит как во всяких киношках. Сейчас еще ветер должен эпично подуть, и мы такие стоим и смотрим в ночь из-под полузакрытых век.
– Знаешь, ты еще с таким серьезным выражением лица говорил. – Анастасия вытянула губы уточкой и сделала суровую физиономию, немного откинув голову назад. – Не обижайся, это я так.
– В общем, мы сами справлялись. Без понятия, как там по-научному, но навязчивости ушли. Это… работает.
– Что конкретно? – не догоняла девушка.
– Съешь, прошу тебя. – Он снова дал ей зефир, завернутый в салфетку.
Анастасия взяла сладость и с брезгливостью отряхнула пальцы от сахарной пудры, но затем посмотрела на Германа. Он поднял бровь, указывая носом на зефир, – она откусила кусочек. Что-то вязкое, слегка заветревшееся, но адски сладкое и термоядерно концентрированное. В мозг ударила глюкоза, а глаза немного занесло чернью.
– И как?
– Сладко. Слишком сладко.
– Верно, давай, еще кусай.
Она послушалась и, с усилием проглотив прошлый кусочек, откусила новый.
– Видишь! Это ведь просто. – Парень, походу, искренне обрадовался. Анастасия не верила, не понимала ничего, ощущая только зефир и какое-то странное покалывание в районе висков. – А теперь запей какао.
Мир падает, все обесценивается. Тревога отвесила пощечину металлической перчаткой:
«Я сейчас сойду с ума… Я точно свихнусь!!» – Она отпила какао и откусила зефир.
«Меня раздувает».
«Я отеку завтра».
«Артем меня разлюбит».
«Что за безвольная тварь?!»
«Ты не достойна выздоровления! Теперь – нет!»
«Прекрати! Прекрати это!!»
Анастасия зарыдала с полным зефира ртом; она забыла о муже, о подруге, о странном, но добром пареньке рядом. Она постепенно забывала себя, теряла связь с чем-то правильным и гармоничным; важно только одно: бежать и исправлять. Это желание настолько сильное и настолько непоколебимое, что выбора просто не остается. Ты обязана.
Но тут ее тело окутали по-зимнему теплые руки рядом. Герман уверенно прижал девушку к себе, обнимая ее так по-братски и так одобрительно, что та лишь уронила голову на его грудь и зарыдала громче.
– Ты все правильно сделала, – начал ласково и монотонно приговаривать юноша. – Посмотри, какая ты сильная. Самый сложный шаг уже сделан – ты осознала. Ты сделала это осознанно.
– Мне страшно, мне очень-очень страшно… – Ее буквально выворачивало наизнанку, голова трещала: в ней совмещались противоположенные мысли. Невыносимо!
– Ты ни в чем не виновата.
Дезориентированный ангел
Новый год уже прошел, а от старого мусора никто так и не избавился. Уже давно стемнело, солнце миновало пару кругов с тридцать первого числа, и грядет третье января. Вот только мальчик продолжает петь свои песенки, не чувствуя зимнего грома.
– Мы блестим и сияем! Мы дышим чистотой! Чистота – игра! – напевал под нос Герман, отжимая половую тряпку в раковину.
«Она должна скоро прийти. Так, в гостиной прибрал, кухня красивая… а, про эту идиотку в печи надо не забыть! А то восстанет из мертвых и закудахтает…»
Герман промыл ванную дезинфицирующим гелем, натер все до блеска. Зачем он пашет, как Золушка?.. Резко в заднем кармане джинс завибрировало; парень замер на секунду, а потом молниеносно протер руки полотенцем и ответил негромко:
– Да?
«Я что-то не понял, ты идиот?» – бесцеремонно прокричал человек.
– А что…
«Уронить пулю! Я не понял, мы с тобой тут в игры играем?»
Герман невнятно промямлил объяснение, расхаживая по комнате в барабанящем оцепенении.
«Хватит! Завались наконец… твою мать… – Он гаркнул, и динамик заскрипел лезвием по уху. – Герман».
– Да?
«Ты должен ее обезоружить».
– Чо? – переспросил парень, даже не уловив суть сказанного. Он нервно поправил волосы и присел на корточки. – Кого?
«Ярцеву».
Он отпустил пулю в его лобовое стекло, и весь фронтальный мир Кавалли рассыпался напрочь.
«Э? Куда пропал?»
– Я… ат… – Герман в замешательстве перебирал губами, но голова отказывалась строить связную речь.
«Слушай, ты, – грубо прикрикнул мужчина, – был договор – выполнять все».
– Но я просто не могу! – отчаянно крикнул тот, тыча себе в шею пальцами и чуть было не задыхаясь. – Она вообще не имеет отношение к этому, проблема с полицией. Она не при…
«Мне параллельно. Из-за нее тебя допрашивают! Ты понимаешь, что это уже не просто вопросики, как в тот раз? Я не смогу тебя выгородить, это конкретная куча навоза! – настаивал человек. – Убери Ярцеву, если не хочешь ее судьбы для себя. Все, отбой».
Звонок оборвался. Парень держал в дрожащих руках телефон и тупо на него пялился. Сглотнул, схватился за голову и…
– К черту. – Аппарат ударился о кафель, и экран раскололся. – Черт, черт, черт, черт… – трусливо шептал Герман, скрипя зубами.
Дверь хлопнула – он ушел. Минута, десять, сорок… дверь хлопнула – она вернулась.
– Ну и где он? – Софья ходила по темным комнатам, с опаской оглядывая углы и двери. Мало ли, этот идиот сейчас выпрыгнет и заорет. – Мальчик! Выходи.
Пусто и бездушно. В груди что-то екнуло. Какой-то пульсирующий удар; молотом или камнем, или, может, в нее врезался дезориентированный ангел?..
– Герман? – в надежде сказала женщина, услышав щелчок замка.
На пороге стоял он. Сняв промокшую вязаную шапочку, парень разулся и слегка поежился.
– Да, пока холодно, – подхватила Софья, продолжая завороженно наблюдать за его тенью. – Завтра оплачу ЖКХ.
Он молчал. Тень на стене стояла ровно, и единственное, что выдавало в ней человека, – нервное, испуганное дыхание.
– Может, включим свет? – осмелилась спросить женщина.
«Да ответь же мне! Скажи же хоть что-то! То не заткнуть – бормочет всю ночь о жизни и об Испании, – то застыл, как кубик льда, блин!»
– Не надо, – послышался охрипший, видно, простуженный мужской голос.
Свет фонаря немного падал на Софью; ее глаза так и бегали горящими искорками по странному (ой, странному…) рыжему щенку. Щенок наблюдал за этими искрами, и ему становилось плохо.
Он протянул к ней руки и резко, неожиданно прильнул к женскому телу, как ребенок к матери.
– Герман, не надо, – останавливала его Софья, как всегда, противясь приятному теплу.
– Я не могу… – проскулил тот, словно сейчас разрыдается.
– Что не можешь?
– Не могу сделать этого. Просто не могу.
Она аккуратно прикоснулась к его большой вздрагивающей спине и успокаивающе постучала ладонью.
– Пошли, тебе нужно в кровать.
– Нет, выслушай меня.
– Ты, видимо, простыл под дождем.
– Сонь, послушай…
– Герман. – Она приподняла его за щеки, и они все-таки увидели друг друга. – Все завтра.
Женщина довела парня до его дивана, расстелила постель, взбила подушку и… так, а где одеяло? На полу, что ли?..
– Прости меня. – Герман дернул ее на себя, неумело хватая тонкие губы своими. На пару секундочек они коснулись друг друга, поделились кто чем: один – теплом, вторая – ужасом.
– Нет-нет. – Софья отодвинулась, чувствуя необъяснимый страх.
– Пожалуйста, не выгоняй меня.
Она свела брови, и лицо задрожало в слезном припадке. Все бедное, надломленное существо тряслось, словно в лихорадке, которую можно унять только… чем?
– Но я не могу по-другому. Мне страшно.
Спасательная шлюшка
Ветер обдувал лицо, пробегался по и так шершавой коже. Вся эта сухость одолела с приходом зимы, так еще и увлажнение не помогает. Парк застыл, хотя, казалось, именно в этот поздний час здесь должны бродить заблудившиеся эксгибиционисты.
Черная фигурка съежилась на одинокой скамейке. Через пару часов выключат фонари, и еще сильнее похолодает.
«Что же я делаю? Убежала из собственного дома. Дура… да, дура! Идиотка!»
В голове газуют мысли-бульдозеры, вспахивая мозги. Хочется разорвать на себе одежду, стать в центр аллеи голой, вознеся руки к небу, и орать во весь голос. Орать так, чтобы ветки деревьев ломались.
«Это же была просто случайность, а я испугалась. Ребенок, что ли, подросток забитый?.. Да какого хрена?! Что он там себе додумал? Решил помочь мне? СПАСТИ?! – Мысли разом оборвались: женщина облизнула губы. – Как же я устала от тебя, Герман Кавалли…»
– Эй, ты чего тут мерзнешь? – вдруг заговорил проходящий мимо бэд-бой-переросток. Как он вообще подошел так близко с этим своим страшным пакетом? – Смотри, а то примерзнешь к лавке.
– У меня колготки с автоподогревом. – Тут она резко стрельнула на него взглядом из-под грузных, черно-угольных век, гипнотически моргая ресницами.
Незнакомец подошел ближе.
***
Герман гневно сжимал в руках осколок той глиняной вазы, которую Мраз разбил тогда в баре. Он рассматривал в полумраке орнамент, перекручивая через мыслительную мясорубку слова заказчика. И наконец фарш готов:
«Я должен убить ее».
Резко зажегся свет в прихожей. Сердце парня задубело, будто его ударили стальным молотом в грудь. Он зажал осколок острой стороной наружу и замахнулся, поджав губы. Но в коридоре послышались активные вздохи, предательские взвизги; происходило что-то быстрое и неправильное.
– Соня?.. – Он уронил руку и спрятал черепок под кофту. Прикрывая лицо от яркой вспышки света, юноша зашагал на звуки. В коридоре у стены зажимались два человека, изворачиваясь в уродливые змеиные формы. Огромный амбал закрыл своей спинищей крохотное тело женщины; на пол сыпались вещи.
– Ой. – Ярцева споткнулась о сумку и отшвырнула ее в угол. Женщина упрямо и будто мучительно целовала неизвестного, словно поглощая его рот, его губы и всего мужчину целиком.
Они начали стремительно и неуклюже двигаться вперед, пошатываясь и отбивая чечетку, когда Софья вдруг открыла глаза: за широким плечом она увидела часть отрешенного лица Германа. Мальчик, чьи рыжие кудряшки еще немного помяты от сна, не решался что-либо сделать, просто застыл на месте. Он всматривался теми щенячьими глазами прямо в темные глаза женщины – похотливый блеск затух и зашумели некие магические волны. Нет, это не тошнотворные волны любви и безумия; это физически осязаемые раскаты в пространстве, как будто воздух сжался, оброс давлением и сейчас ударяет по легким. Пространство поплыло…
Женщина одеревенела, пока непонятный мужчина вылизывал до блеска ее шею как мороженое. И в этот момент весь туман рассеялся, разум вырвался из темноты, и все стало максимально ясно.
– Катись отсюда, – невозмутимо, но твердо сказала Ярцева, не разрывая телепатической связи с юношей.
– Ты чего? – улыбнулся неизвестный и медленно потянулся ладонью вверх по ее бедру.
Она перевела взгляд на гостя и сплюнула сквозь зубы омерзительное:
– Пшел вон.
– Пф, да черт с тобой, – разозлено вспыхнул тот, подбирая куртку с пола. – Дуря, блять…
Дверь стукнула уже в которой раз за этот день. Софья рваными рывками заспешила в ванную, а Герман последовал за ней, будто заколдованный.
– Отойди. – Женщина достала из тумбочки ночной увлажняющий крем для лица и, выдавив горошину, жестко растерла ее по коже, при этом сохраняя чудовищное спокойствие.
– Я понимаю, прости, что помешал, – зачем-то невнятно бросил Герман, наблюдая за ее угловатыми движениями.
– Выйди, я переоденусь, – равнодушно и даже яростно ответила та.
Он вышел и оперся спиной о внешнюю сторону стены между ванной и коридорчиком.
– Мне кажется, мы не слышим друг друга. Вернее, я пытаюсь докричаться, а ты будто в берушах, – сказал Герман, потерев лоб.
– А что ты от меня вообще хочешь? Я не до конца понимаю, что ты делаешь в моем доме, а понять твои личные намерения – нереально.
– Но… – Он осекся, вздохнул, но заговорил снова: – Я думал, мы стали близки.
– Ха! О чем ты, мальчик? – Софья искренне и надменно засмеялась. – Пара разговоров не решают всех проблем, ты не знаешь меня и уж точно не вытерпишь.
– Так ты даже не даешь терпеть тебя! – откровенно заорал тот, поворачиваясь лицом к стене. – Я вижу, ты злишься, тебя страшно – я понял. Но ты когда-нибудь давала себе или другим шанс исправить это?
– Зря я тебе все рассказала, – уже тише и ненавистнее проговорила женщина, зашвыривая вещи в косметичку. – Ради чего я тут нервы свои убиваю?
– Но я же свои убивал! Ты не представляешь, чего мне стоило быть рядом с тобой и помогать. Я стал бояться за тебя, а не за себя! Ты дорога мне, идиотка, я боюсь, что с тобой что-то случится. Я боюсь, что он убьет тебя!! – Он сбился на сломленное дыхание, сорвал голос окончательно и ударился затылком о стену. – Maldita…8 – прошипел Герман, тряхнув головой и жалея обо всем сказанном.
Софья поджала вздрагивающие губы, уронив руки. Все мышцы съежились, закаменели, а лицо как будто получило удар хлыстом. Женщина, сама не ведая, что творит, прильнула щекой к стене, старясь то ли обнять ее ладонью, то ли пробиться сквозь бетон и просто отпустить себя… Ее окатил буран усталости и горечи; надоело постоянно держать на привязи свое нутро, игнорировать истину и… биться с самыми близкими.
Женщина беззвучно заплакала, позволяя слезинкам капать в рот и буквально давясь этой тяжестью. Потом щекотка в горле достигла предела терпимости, и она трубно заорала; до мужского хрипа так, что вся ванная подхватила ее вопль и отразила с двойной мощью.
Герман почувствовал, как вдоль позвоночника проползла ледяная змея…
