Василий Панфилов
Эффект бабочки
Глава 21
Знакомства в студенческой среде завести несложно, достаточно посещать время от времени излюбленные молодёжью места и быть достаточно открытым к новым людям в твоём окружении.
К концу зимы тысяча девятьсот двадцать восьмого года количество приятелей на всех факультетах Нью-Йоркского университета перевалило у меня за сотню, и это если считать только тех, с кем вместе пил, гулял и куролесил по-всякому. Появились знакомцы и среди профессуры, служащих университета.
Можно сказать, что поступление обеспечено, как и самый тёплый приём в одном из студенческих братств. Но возникла неожиданная проблема выбора.
Отучившись два года на искусствоведа и посещая также лекции по социологии и психологии, думал и в двадцатом веке пойти по привычным рельсам. Послезнания позволяли не только достаточно легко ухватить здешнюю программу, но и войти в дальнейшем в элиту гуманитариев.
Взять хотя бы психологию, которая сейчас переживает времена даже не расцвета, а скорее зарождения. Только-только психологи перестали считать, что вся наша жизнь вертится вокруг наличия или отсутствия фаллоса и началась настоящая наука. И тут я, такой красивый и многознающий… Стать в таких условиях гением психологии и отцом-основателем легче-лёгкого.
С искусствоведением настолько быстрой карьеры и славы не видать, но опять-таки, можно уверенно говорить о признании и солидных финансовых потоках.
Занявшись психологией и социологией, я могу лет через десять стать советником президентов и банкиров, взлетев на политический Олимп. Давать качественные прогнозы, ориентируясь на куда более продвинутое образование вместе с послезнанием не сложно.
Другое дело, удержусь ли? Воспитан-то я иначе, а местная философия с его расизмом идёт у меня тяжеловато. Люди-у-власти такие вещи чувствуют хорошо, могут и не пропустить чужака. Становится одним из этих людоедов по-настоящему, впитав их мышление, как-то не тянет.
Выбрав стезю искусствоведа, смогу влезть на Олимп с другой стороны, став признанным гуру и экспертом. Предугадывать тенденции в живописи и культуре несложно, зная их наперёд. Авторитет, деньги, слава… всего-то открыть галерею в Нью-Йорке, да поддерживать художников, которые вот-вот должны взлететь на пик популярности. Я их проходил недавно… Для начала и этого хватит, а потом и на большее замахнуться можно.
Оба варианта более чем привлекательны, если честно. Думал до последнего, что пойду по одной из этих двух дорог, но… а надо ли?
Здесь, в Нью-Йорке, сведя случайное знакомство с будущими инженерами, задумался – ведь сейчас наступает эра открытий. Зная примерно развитие техники, можно вкладывать деньги более чем успешно. Не просто в акции какой-нибудь компании, которая будет гарантированно успешна годы и десятилетия спустя, а в стартапы. Быстрая прибыль сразу, плюс акции успешных предприятий и безбедное будущее.
Минус только один – учиться придётся заново, и учиться по-настоящему, без дураков. Учиться, чтобы быть в курсе всех новинок, понимая и вспоминая – действительно ли это прорыв или просто интересная тупиковая ветвь?
Учёбы не боюсь, математика и физика всегда давались легко, да и химия… может, на химию и ориентироваться? Все эти пластмассы, нейлон… Никогда не думал, что широкий выбор может стать проблемой!
Есть ещё возможность пойти по инженерной стезе, не выбрасывая знания по психологии и социологии… и не показывая их окружающим. Вкладываться заодно в предметы искусства, отслеживая модные тенденции… К слову, не факт, что в этот раз будут востребованы те же художники!
Как искусствовед, пусть и недоучившийся, прекрасно знаю о формировании моды, о случае, о попадании в струю. Поменяется крохотная переменная, и всё – все мои вклады в искусство можно будет отправить на помойку.
Плюсов и минусов у каждого факультета великое множество, и я всё никак не могу свести их воедино.
* * *
Драка на заднем дворе школы окончилась вничью, несмотря на численный перевес. По очкам выиграла турецкая сборная в лице Камиля и двух его товарищей, но перевес оказался очень незначительным.
Ребятки они спортивные, какая-то школа чувствовалась, но уличная драка не ринг и не татами, да и драться толпой эти турчата не умеют. Бить напуганного немчика втроём далеко не то же самое, что выросшего на улицах мальчишку, впервые подравшегося толпа-на-толпу ещё в восемь лет!
– Вешайся, русский! – Громко повторил турчонок, но в его голосе я заметил нотку неуверенности. Ухмыляюсь, не отрывая глаз, чуть приподнимая кончики губ. Неприятная такая, много раз отрепетированная, улыбочка должна показать отмороженность русского, готовность к таким развлечениям.
После школы, на полпути к дому, меня ждала компания крепких смуглых ребят лет пятнадцати. Преградив дорогу, ничего не говоря толкали меня грудью и плечами, мешая пройти.
– Не заступай туркам дорогу, русский, – Сказал наконец старший, многозначительно поигрывая массивной цепочкой, на которой болталась такая увесистая связка ключей, что ей можно оглушить коня, – понял?
Наверное, среднестатистическому немцу и большинству русских немцев такой демонстрации хватило бы, чтобы впечатлиться и притихнуть в школе. Но у меня-то детство прошло в других условиях!
– Понял-понял, – бурчу вслед, поглаживая по карману рубашки, где лежал пакетик со стащенной у агрессоров травкой, – вы у меня тоже много чего поймёте, сучата!
На следующий день Камиль ходил по школе королём, несколько раз демонстративно толкнув меня плечом. Старательно уворачиваюсь, пряча глаза под смешки турчат.
– Понял теперь? – Подошёл на перемене Курт, – если мы поодиночке отбиваемся, ещё могут отступиться, а когда в группы собираемся, то всё…
– Неужели не стесняются взрослых подключать? – Изумляюсь я чуточку деланно, – у нас такое западло считалось!
Переводить понятие не потребовалось, некоторые русские словечки весьма широко разошлись по миру.
– … сложно всё, – рассказывал Курт на большой перемене, – полиция почти не вмешивается, если только случаи не самые вопиющие. Но мусульмане не дураки, грань не переходят.
– А немцы что?
– Ничего! – Оскалился мальчишка, пиная носком кроссовки бордюр, – у нас система другая, понимаешь? Привыкли на закон полагаться, а самоорганизация… боятся её власти, понимаешь? Боятся потому, что мы всё ещё оккупированная страна – войска американские стоят, их в Германии больше, чем наших собственных. А говорить об этом нельзя, зато можно высматривать в самоорганизации немцев признаки нарождающегося нацизма.
– Вот и высматривают… – присвистнул я, – здорово, однако! А многие немцы так думают?
– Кто постарше многие, а ровесники… если кто и думает, то помалкивает.
– Карьеру будущую не портят?
– Карьеру, да… Чуть за линию заступил, так всё – в университет не попадаешь, на госслужбу тоже, да и по фирмам крупным, говорят, циркуляры со списками неблагонадёжных рассылают.
– А турки?
– Эти-то? Там половина в торговле да мелком бизнесе, им на это насрать! А кто на гослужбу хочет, так тех принимают по позитивной дискриминации[93]. Если вовсе не отмороженный, легко пройдёт.
– Весело… – тяну задумчиво.
… на следующий день Камиля ждали представитель школы вместе с полицейским. Короткий обыск, и вот пакетик с травкой демонстрируется понятым. На вопли турчонка, что его подставили, никто внимания не обращает – все орут одно и то же.
Малолетнему гопнику хватает ума начать сгоряча перечислять имена недоброжелателей, не понимая, что этим он делает хуже только себе. Сейчас добрый дядя полицейский с образованием детского психолога раскрутит Камиля на подробности. А подробности знатные обещаются, мозоли оттоптаны едва ли не у всех ровесников. Отнятые вещи, избиения, унижения… всё дядя-психолог выяснит!
Тюрьма утырку не грозит, но биографию себе и дружкам он попортил знатно. Да и на школу в ближайшее время власти будут обращать самое пристальное внимание. Не то чтобы это сильно поможет на границе с турецким кварталом…
* * *
– Интересные документы, интересные, – приговаривал Авенир, копаясь в бумагах на моём столе, – продаёшь?
– Нет.
– А что так? – Поинтересовался незваный гость гнусаво, ковыряясь в носу.
– Не для перепродажи брал, а так… память. Подделки, просто памятные.
– Жаль, жаль… ладно, я пойду.
С нескрываемым облегчением проводил студента, заперев за ним дверь.
– От таких гостей разве что мезуза[94] помогает, – тяжеловесно пошутил Соломон, – такой жидёныш поганый, что слов нет! Чуть больше таких в нашем народе, и очередное изгнание не за горами!
Берти с Заком похмыкали, но тему развивать не стали. Авенир считался карой господней в студенческой среде. Потомок влиятельной еврейской семьи, одна из ветвей которой слишком уж увлеклась близкородственными браками.
Семья вместе с внушительным состоянием приобрела и наследственные душевные болезни. Мать живёт в частной психиатрической клинике, в моменты просветлений выходя на премьеры фильмов, театральных постановок и семейные праздники. Старший брат эпилептик, с приступами по несколько раз в день. Младшая сестра с рождения под присмотром врачей-психиатров, не посещала даже школу.
Авенир, уже не раз гостивший в психиатрических клиниках, учится в университете Нью-Йорка восьмой год, прыгая по факультетам и везде учась одинаково скверно. Тяжёлый, въедливый характер в сочетании с назойливостью и непробиваемостью делает его крайне неприятным в общении. Добавить сюда регулярные истерики, эпилептические припадки и приступы ярости.
Человек, от которого все стараются держаться подальше, но опасаются отталкивать его грубо. Гадёныш мнительный и мстительный, что с возможностями семьи достаточно опасно.
– Почему бы тебе и в самом деле не продать или не подарить какие-то бумаги этому горю в еврейской семье? – Поинтересовался Зак, без стеснения приватизировавший бутылку виски, – получит игрушку, да и отвяжется.
– Ни в коем случае! – Вмешался Соломон, – он же психопат, не понимаешь? Получив игрушку раз, захочет и второй, не отвяжется потом.
– А даже если и отвяжется, то кто знает, к чему это приведёт, – добавляю я, вдыхая аромат коньяка, – вздумает ещё в экспедицию ехать, на поиск сокровищ… оно мне надо? Мать у него недееспособная, а отец вполне себе… причём говорят, что говнюк ещё тот, мало чем от сынка отличается, только что здоровье получше. Втемяшится в голову, что у отпрыска проблемы не из-за близкородственных браков, а из-за меня, мстить начнёт.
– Ты понимаешь, – кивнул Соломон, страдальчески морщась, – от таких держаться нужно подальше.
– В самом деле подделки? – Поинтересовался Берти, разглядывая бумаги, – по мне так на настоящие похожи.
– По мне тоже, – пожимаю плечами, – но не говорить же о том сумасшедшему.
– Настоящие сокровища? – Недоверчиво тянет Соломон, – и вот так просто покупал такие важные бумаги?
– Покупал просто, а настоящие ли… – снова пожимаю плечами, – сам глянь – разрозненные архивы, дневники конкистадоров и их потомков, карты… Бумаги так вроде бы старинные, насколько я разбираюсь, а насчёт кладов сомневаюсь. Даже если там что-то и было, то давно выкопано и поделено. Ну или с координатами напутали так, что толку от карт и записей никаких.
– Вот и говорю, бесполезно, – внушительно кивнул Соломон.
– Не скажи, – вытянув ноги, смачиваю нёбо коньяком, – ммм… сказка, а не коньяк. Клады это бред… то есть они конечно есть, сам понимаешь.
– Исчезнувшие цивилизации, конкистадоры, пираты… – кивнул Альтшулер уже с меньшим скептицизмом.
– Всё так. При должном упорстве найти что-то можно, но тут нужно искать как положено – архивные крысы да молодцы с револьверами в одной команде. И отдачи ждать не раньше, чем через несколько лет. Я о другом. Вот, – кидаю приятелю старинный дневник, написанный на вульгарной латыни, – ничего интересного, но видишь? Рисунок горы, да… рисунок, описание природных красот и валяющихся там камней.
Вытянув руку, любуюсь перстнем с изумрудом.
– Месторождение! – Выдыхают Соломон одновременно с Заком.
– Оно самое. Мне в итоге немного досталось… но ведь досталось же!
– Если в таком ключе, – задумчиво сказал Берти, опрокинув стаканчик, – то на поиски сокровищ можно смотреть с некоторым оптимизмом.
– На меня не рассчитывайте, – сходу открещиваюсь от приятелей, – наприключался, больше не хочется.
На осторожные расспросы и любопытные взгляды демонстративно не обращаю внимания. Наживка брошена, осталось только ждать.
Глава 22
Кремлёвская квартира Сталина невелика – крохотная приёмная, овальная столовая, служащая заодно гостиной и порой спальней, да три комнатушки. Обстановка аскетичная, похожая больше на гостиницу средней руки, чем на жильё одного из первых лиц Советского государства. Даже мебель казённая, с инвентарными бирками.
Именно так и жили всесильные наркомы СССР, ведь Ильич ещё в семнадцатом выпустил постановление, что квартиры наркомов не должны превышать норматив в одну комнату на человека. Ягода, Рудзутак и прочие, кому предстоит стать жертвами сталинского режима, нарушали это постановление, строя себе особняки по пятнадцать-двадцать комнат, с многочисленной прислугой и едва ли не великокняжеским образом жизни. И это одна из причин, почему они стали жертвами режима…
– Рассказывай, – неторопливо сказал хозяин квартиры приехавшего из Ленинграда гостя.
– Такое дело, Коба, – Киров выложил пакет на стол, – морячки наши, что в загранки ходят, привезли мне пакет из Штатов. Сочувствующих коммунистической идее по всему миру немало, подобные пакеты и письма я сотнями получаю. В основном ерунда, разумеется, но встречаются иногда и жемчужины в кучах навоза.
– … Алмазы, вот оно что… – Иосиф Виссарионович крепче сжал трубку зубами, отчего его голос прозвучал глухо, – не может быть обманом? Слишком дорогой подарок для такой бедной страны.
– Не думаю, Коба. В письме несколько мелких, но важных для нас технических решений прилагается, всё больше по двигателям. Чертежи отдал специалистам, оценили положительно. Технологичность[95] очень высокая, экономия обещается быть весьма заметной, да и внедрить в производство легко. Сам знаешь, как у нас с технической грамотностью рабочего класса обстоит.
– Знаю, – проворчал собеседник, – никак! С технической грамотностью скверно, а с пролетарской сознательностью ещё хуже. Немногочисленные сознательные рабочие совершенствуются и пытаются подтянуть других, а остальным только дай, дай, дай! Дай зарплату, дай высокий уровень жизни, дай привилегии пролетарские… Значит, экономия?
– И немалая, Коба, – кивнул Мироныч, закуривая без разрешения, на правах старого друга, – я тут предварительно прикинул, если мы внедрять технологии начнём, то геологическая экспедиция за счёт сэкономленных средств окупится уже в этом году. Так что ничего не теряем, а если наш таинственный благодетель прав, то получаем огромное месторождение алмазов. Пусть технических, а не ювелирных, но нам они и нужны. За валюту покупаем, да ещё и втридорога, с этой блокадой чёртовой.
– Благодетель, – проворчал Сталин, – пятьдесят тысяч фунтов запросил для дальнейшего сотрудничества! Да и кратер этот, Попигай[96] – сто километров в диаметре, сходу алмазы не найдёшь. Не верить же всерьёз утверждению, что по всему кратеру алмазы? И из населения одни оленеводы.
– Всё равно выгодно, Коба, – успокаивающе сказал Киров.
– Выгодно, что ж не выгодно, – проворчал собеседник, выколачивая трубку в пепельницу, – да и спокойней так, понятней. Попали крыске канцелярской данные, и захотела эта крыска обогатится. Если б бесплатно, вот тут я бы заволновался – не иначе, игра разведок намечается, провокация грандиозная. А тут всё понятно – товар-деньги-товар, привычная капиталистическая схема.
– Провокации исключать нельзя, – задумчиво сказал Киров, выпустив дым из ноздрей, – подсадят нас на крючок, а потом впихнуть могут хороший такой кусок с дезинформацией.
– Потому и думать каждый раз надо, получая письма от благодетеля – а не увести ли он нас хочет в сторону? Поманить вкусным куском, да увести в сторону от действительно крупного месторождения или технического решения. Садись, Мироныч, думать будем…
* * *
– Странный сон, – фыркаю, проснувшись, – вот уже не ожидал, что подсознание так интересно сработает. Квартира Сталина, надо же… и ведь как чётко видел всё, даже мебель вроде бы та же самая, что в документалке показывали.
Посетив туалет, начинаю зарядку – к здоровью после попаданства отношусь очень серьёзно, а уж побывав в Южной Америке, тем более! Паразитов только недавно выводить закончил…
До более-менее нормальных зубных врачей ещё лет тридцать, а до обезболивания ещё дольше. А зубы лечить без обезболивания… пытка как есть.
Так что там зубные врачи! Сифилис с гонореей пока проблема, нет антибиотиков, не придумали ещё. Да и пенициллин хоть и открыт, но не применяется в медицине, фармакологические компании душат конкурента.
А суставы? В двадцать первом веке заменить сустав – операция вполне рядовая. Однокурснику отца меняли в обычной российской клинике, причём через два месяца тот уже костыли бросил. А сейчас? Полетят суставы, и всё – инвалидность, приговор пожизненный!
И так чего не коснись… Да одна только лоботомия чего стоит! Случайно запомнил, что изобрели… изобретут её в тридцать пятом году и начнут внедрять, как надёжнейшее средство от психических болезней, эпилепсии так далее.
В сорок девятом даже Нобелевскую премию по медицине кто-то получит. Только в пятидесятых проведут нормальные исследования, которые покажут, что нет никакой пользы от лоботомии, один вред! Но к тому времени только в США лоботомии подвергнется порядка пятидесяти тысяч человек.
А кастрация? Ей ведь сейчас эпилепсию лечат, вот так вот… Не говоря уже о широком применению оной для преступников, умственно отсталых, бродяг, подозрительных мигрантов, слепых, глухих, людей с физическими недостатками, цветных, алкоголиков… Притом не только в нацисткой Германии, но и в США, да и другие страны не отстанут. Женщин, к слову, тоже стерилизуют.
Поскольку к здешним медикам доверия никакого, то здоровье стоит беречь. А то мало ли… попадёшь в больницу с сотрясением после ограбления, а врачи как безвестному мигранту – раз! И лоботомию. Или кастрацию… согласно закону. Судись потом…
Позавтракав, проверил почту и не слишком удивился, обнаружив письмо из Швейцарии.
– Подтверждение… надо же, действительно сон в руку, что называется. Перевёл деньги Дядюшка Джо[97], хочет сотрудничать. Уф…
Волна облегчения прошла по телу и дело даже не в деньгах. Они конечно не лишние, но обеспечить себе привычный уровень жизни могу и без помощи советского диктатора, разве что на несколько лет позже, и то не факт.
Деньги в данном случае скорее декларация о намерениях и… страховка. Сумма достаточно серьёзная, так что вместе с тайной получается какая-никакая, а гарантия того, что ситуацию будет контролировать лично Сталин. В крайнем случае через особо доверенного человека, вроде Кирова или Ворошилова.
Польза от такого подхода обоюдная. Для СССР – быстрый отклик на мои письма, отсутствие тянучки с прохождением по инстанциям и попыток аппаратчиков использовать тайну в межведомственных склоках. Для меня – безопасность, ибо чем больше людей втянуто в историю, тем больше шансов, что меня вычислят. Пусть шансы на это минимальны, но дёргаться не хочу.
В своё время долго думал, с чего бы начать геологические послания? Идею отослать всё пачкой быстро отодвинул в сторонку. В таком случае удержать тайну под контролем не выйдет, вычислят хотя бы по аномальной активности геологов и органов вокруг них.
Не факт, что это пойдёт на пользу СССР, встревоженные враги коммунистического государства могут и того… усилить санкции. Могут устроить покушения на советских вождей, устроить провокации для геологов… Много вариантов.
Аналогично и с нефтеносными районами, неизвестными пока Советам. Промышленность страны в столь позорном состоянии, что бакинской и грозненской нефти с лихвой хватает на все потребности молодого государства. Нехватка нефти и её производных если и возникает, то исключительно из-за недостатков логистики.
Подарив СССР нефтеносные районы, помогу ли я промышленности страны? Не уверен… в теории-то да, если мешать никто не будет, если вдруг пропадут капиталистические страны вокруг и СССР окажется единственной страной на очищенной от человечества планете.
В реале же Британия и Франция, поглядывающая на Советы со снисходительным презрением крупных хищников, встревожатся. Нефтеносные районы Кавказа досягаемы для вражеской авиации, так что до поры смотреть на потуги индустриализации можно смотреть сквозь пальцы. Зная, что при необходимости можно поднять в воздух бомбардировщики.
В Башкирии же, Астрахани и Сталинграде не достанут… а районы, между прочим, вполне обжитые, так что индустриализацию проводить станет намного легче. Допустят ли капиталистические страны столь резкое усиление страны социалистической? Разумеется, нет! Война!
Армия же СССР, несмотря на бравурные речи советских вождей, слаба как никогда. Основным, и крайне опасным (!) противником рассматривается Польша. Былой осколок Российской Империи, с полудохлой экономикой и не самой современной армией.
Накачать её дешёвыми кредитам, дать современную технику и разрешить вербовку добровольцев в Европе… и всё! СССР после такого удара если и выстоит, то откатится вовсе уж в каменный век, потеряв заодно территории.
Вот и придётся выдавать месторождения по крошке, пытаясь анализировать – нужно ли это в настоящее время? Погодить? И просыпаться в холодном поту – зная, что всё равно где-то ошибся, чего-то не учёл… а это жизни в будущей войне.
Встреча со Сталиным могла бы решить много проблем, но… нет. Помимо банального страха за свою судьбу, нет уверенности в том, что такое самопожертвование пойдёт на пользу как СССР, так и человечеству в целом.
Даже с гарантиями диктатора… хотя какой он диктатор! В европейских учебниках истории – да, страшный и кровавый диктатор, злодей чуть более человечный, чем Гитлер. Будь Дядюшка Джо в самом деле диктатором, ситуация стала бы совсем простой, договориться с одним человеком шанс есть всегда.
Ныне же Сталин всего лишь один из Вождей СССР и ведёт активную борьбу с троцкистами. Борьбу кровавую, грязную. Стать разменной монетой в такой борьбе человеку постороннему легче лёгкого!
Сдать меня, чтобы свалить своего главного противника – Троцкого? Да легко! Потом он может и пожалеет… но то будет потом. И даже если сам Дядюшка Джо образец человечности и порядочности, то нужно учитывать его команду. Вряд ли там все такие уж… образцы.
Один только Ворошилов чего стоит. Не отрицая революционных заслуг, следует помнить, что жена его, в крещении Екатерина Давыдовна, та ещё сионистка. Одна только фраза Вот теперь и у нас тоже есть Родина, сказанная после образования Израиля, много стоит. То есть СССР Родиной не считался…
Не стеснялась Екатерина Давыдовна оказывать поддержку евреям во власти, считая их априори людьми честными и порядочными. И Климент Ефремович под влиянием супруги стал называть себя полуевреем…
А Петерс, один из создателей и руководителей ВЧК? Бывшая любовница – кузина Черчилля, нынешняя жена – гражданка Великобритании и дочь английского банкира Мэйзи Фримен. Гражданство после Революции жена пламенного революционера не поменяла… и с родными отношения поддерживает самые тёплые, навещая их в Англии.
Попасть в подвалы ЧК как-то не хочется. И пусть на некоторых русских форумах пишут, что там-де все были образцами чести, верится в это с трудом. Откуда-то взялись же палачи Ягоды и Ежова?
Лет через пять-семь Сталин получит достаточно много единоличной власти, но тогда и встреча с ним будет уже бессмысленной.
* * *
– Сказочная красота, – выдохнула Эльза, глядя на карту, висящую над кроватью, – старинная?
– Стилизация по старину.
– Но здорово как! Откуда такое чудо?
– От бабушки, – отвечаю с ноткой печали и гордости.
– Ой, прости! – Одноклассница прижала к щекам узкие ладошки, глаза виноватые…
– Давно уже, ничего… она геохимию преподавала и живописью увлекалась, вот и подарили на юбилей. Карта точная, все эти киты и русалки посреди океанов – так, антураж.
– Здорово! – Девочка встала коленями на кровать и ойкнула, соскочив на пол.
– Можно, – отмахиваюсь рукой, – ты ж не в обуви! Да и покрывало на кровати не зря постелено. Лезь!
Эльза не стала дожидаться повторного разрешения и залезла на кровать, заворожено водя по холсту тонкими пальцами. Русалки, киты, мифические псоглавцы… антураж старинной карты соблюдён более чем полностью, только что качество рисунка намного выше, да и точность самой карты достаточно высока.
Реки текут где им положено, города находятся на своих местах и даже крупнейшие месторождения помечены крохотными рисунками в том же средневековом стиле. Над моей кроватью карта висит с тех самых пор… с восьми лет, короче.
– Когда я был помладше, очень любил перед сном разглядывать всё это и представлять себя путешественником, – делюсь с подругой, – да и сейчас иногда бывает.
– Твоя бабушка была очень хорошим преподавателем, – уверенно говорит девочка, не отрывая глаз от карты, – труда и мастерства вложено много. Я дизайнером собираюсь стать, понимаю немного.
– Бабушка была замечательной.
С Эльзой мы тогда разговорились и сами не заметили, как дружба переросла в нечто большее. Встречались потом до самого выпуска из школы, дальше наши пути разошлись.
