Василий Панфилов
Эффект бабочки
Глава 37
Кружимся по рингу с четверокурсником из Альфа Тау Омега, осыпая друг друга ударами и уходя от них. Поединок принципиальный, бой идёт за второе место.
Первое место в нашей весовой категории уверенно занял долговязый потомок шотландцев из Бета Тета Пи, работающий кулаками со скоростью швейной машинки. Не будь у меня за плечами кандидатства и адской недели, изрядно подточивших здоровье постоянным недосыпаньем и питием, мог бы и поспорить с шотландцем… увы.
Противник мой плотный крепыш, ниже почти на голову, но длиннорукий, как орангутанг. Удары мощные, акцентированные, да и выносливость неплохая. Единственный недостаток – думать не умеет во время боя. Столкнувшись с неправильным поведением соперника, теряется, останавливаясь или начиная бестолково размахивать руками.
Будь у меня форма чуть получше, четверокурсник лёг бы ещё на втором раунде. К сожалению, не хватает… а лезть под тяжёлые удары ради шанса ударить покрепче самому не тянет. Бокс для меня, это искусство наносить удары, не получая их.
Взято из фехтования, но мне нравится. Никогда не понимал любителей мясорубок. Нет, если надо, могу… но если не надо, то зачем?
– Майки! – надрываются на стороне противника, – левой-левой, потом правой! Потом уклон вправо, влево, по ливеру снизу и боковые!
Майки на несколько секунд останавливается и послушно следует инструкции, вызывая у меня невольную усмешку. На тренировке такое уместно, а в бою выглядит смешно. Впрочем, уровень соревнований не то чтобы высок…
Технически у меня твёрдый второй разряд, ближе к первому, причём было это давно и неправда. Потом боксёрская техника изрядно замусорилась техниками сторонними, и две недели активных тренировок ситуацию не слишком-то исправили. И ничего, один из лучших боксёров турнира!
Левый-левый от Майки принимаю на перчатки, одновременно отступая слегка – ровно настолько, чтобы не спугнуть, чтобы не начал атаку заново.
– Левой-левой, – читаю по губам противника, – правой.
Перчатка впечатывается в мою, прижатую к подбородку, качаю корпусом назад, показывая – достал, добивай… Обрадованный Майки делает положенные уклоны, левой в ливер…
… которой я блокирую скручиванием, потом резким ударом локтя по перчатке отбрасываю руку в сторону. Бок Майки открыт и тут же наношу туда два удара и третий – боковой по челюсти!
Качнувшись, Майки пытается обхватить меня и войти в клинч. Ухожу под руку вправо, воткнув левую в солнечное сплетение, и оказавшись чуть сбоку – в челюсть. Противника разворачивает слегка на меня, и на всякий случай вбиваю левую снизу в подбородок. Всё, чистая победа!
Вижу размахивающего руками судью и отхожу в свой угол, только сейчас замечая, что дышу как запалённая лошадь. Нет, надо приводить себя в форму… бегать в ровном темпе ещё могу, но рваный ритм не выдерживаю совершенно. Жуть! Меньше ведь года назад мог продержаться двенадцать раундов! Не в серьёзном бою, а в лёгком спарринге, но всё-таки. Раундов шесть в нормальной схватке точно продержался бы.
– Ты как? – Интересуется подскочивший Зак.
– Надо меньше пить, – вылетает с языка.
– Тебе по голове прилетело? – Встревожился Мартин, – покажи зрачки!
– Нет, нормально всё…
Меня потащили на ринг, задирая руку. Серебро моё!
– Надо будет повторить в том году, – предлагаю Андерсону, подскочившему обниматься.
– Надо, надо! – Смеётся тот, – вот тебе и отвечать, раз уж сам захотел!
– Интересные бои, – подошёл ко мне президент Зета Пси на последовавшей после боёв вечеринке.
– Мне тоже понравилось, – улыбаюсь в ответ.
– Новый коктейль? – Принюхивается Джером к моему бокалу.
– Сок, просто сок.
– Губы разбиты?
– Немного… да это ерунда. Просто если по голове прилетело хоть чуть-чуть, алкоголь вообще нельзя.
– Не знал, – удивляется тот, на что пожимаю плечами – информация не секретна.
Джером тем временем заводит разговор – кто я, откуда… В общих чертах это общеизвестно, но познакомится с перспективным студентом всегда полезно. А что я перспективный, никто уже не сомневается.
Участие в легкоатлетической сборной, тренировка полицейских, бокс. И главное – заработанный на нефтяной спекуляции капитал.
Когда со всем этим грузом я прошёл испытания в старейшее студенческое братство Северной Америки[146], причём на первом курсе и будучи гражданином другой страны, новые друзья начали появляться будто методом деления.
* * *
Экзамены благополучно сданы и даже (вот чудо!) очень недурственно. Знаний, правда, от этого не прибавилось… Ну что поделать, в братство шёл как раз за связями, они порой полезней знаний. Ничего, подучусь и догоню.
– Есть планы на лето? – Поинтересовался Зак.
– Миллион и одновременно никаких, – отвечаю легковесно, – так что если есть предложения, готов их выслушать.
– Отец тобой заинтересовался, приглашает недельку в Вашингтоне погостить.
– Почему бы и нет? Заодно и Капитолий повидаю.
– Да хоть президента, – отмахивается Зак и до меня доходит наконец – в какие же верха я влез! Для Зака президент старый знакомый семьи – немолодой дядька, который не раз бывал у них в гостях и качал маленького Закарию на коленке. Собственно, как и добрая половина крупных политиков, независимо от политических пристрастий. Родня, члены братств, партнёры по бизнесу… а чаще всё одновременно.
– Я слышал, тебя ребята из братства хотят пригласить к себе, с семьями познакомить.
– Только за. Давай со мной? Ты почти всех этих людей знаешь, так?
– Так.
– Ну вот, мне полегче малость, да и ты проветришься. Я так понимаю, по всей стране покатаемся?
– Не по всей… но да.
– Не самый худший способ провести лето, – подвожу итог, – путешествие, знакомство с новыми людьми. Наверняка всё больше в летних домах гостить будем?
– Где ж ещё? – Удивляется Зак, у семьи которого с десяток резиденций по стране, – иногда в городских домах, но это если в театр сходить захочется.
– Ещё и на природе… парни! – Ору истошно братьям, – мы с Заком решили по стране покататься! Если кто хочет пригласить нас погостить, только за будем! От себя обещаю байки про Южную Америку и свободные уши для ваших отцов и дедушек. К сестричкам обещаю не подкатывать, но не обещаю соблюдать обеты целомудрия, если подкатывать будут они!
Парни посмеялись, хлопая меня по плечу, но приглашения получил почти от каждого. Некоторые собирались провести лето в Европе, от них получил на Рождество.
Понятно, что посетить дома более чем сотни братьев за лето невозможно, но хоть что-то! Очень нужно знать, как живёт и чем дышит элита США.
* * *
Глубоко вздохнув, Максим шагнул к выходящему из ресторана нетрезвому сотруднику советского торгпредства[147] в Берлине.
– Ну что же вы, товарищ Лейба, – укоризненно сказал он, подхватывая сотрудника под локоток и будто продолжая беседу, – так подвести Исаака, ай-яй-яй…
– Кто вы? – Вяло отреагировал гражданин СССР, пьяненько икнув.
– Кто, вас не касается, – с пафосом особо важной персоны сказал бандит и тут же смягчил тон, – могу сказать лишь, что ревизор. Это вас устроит? Не смотрите на меня с таким ужасом и не пытайтесь узнать – маскировка, знаете ли.
– Я не…
– Мы знаем, что вы не, – передразнил его Максим, усаживая в арендованный на чужое имя автомобиль, – не беспокойтесь, у вас достаточно родственников и друзей в Москве, чтобы прикрыть ваши не. А вот кое-кто из ваших старших товарищей забыл более старших товарищей и излишне обнаглел.
– Николай Николаевич?
– Ну вот, вы и сами всё понимаете, – хмыкнул Парахин, выруливая на трассу, – заигрался товарищ Крестинский[148] и утратил чувство меры, вместе с чувством благодарности.
– Но у него… – Лейба повёл глазами вверх.
– Покровители? Знаем, знаем… Ничего по-настоящему серьёзного Николаю Николаевичу не грозит, но показательная порка в узких рядах всё же предстоит.
– Я бы не хотел ввязываться во всё это, – нерешительно начал Лейба, потея от страха.
– Поздно, батенька, – усмехнулся Максим под гримом, сворачивая в сторону небольшого посёлка, где снял небольшой дом, – вы уже ввязались. Если вы думаете, что своим молчанием спасёте от порки Крестинского, то зря. А вот сами влетите… родственники и друзья заступились за вас, но мы пошли им навстречу только при учёте вашего с нами сотрудничества. Нет? Не сядете, не волнуйтесь… просто проедете на Крайний Север, заведовать крохотным магазинчиком. Хотите?
– Н-нет, – испугался сотрудник торгпредства, – очень не хочу. Но…
– Узнает? Если вы будете молчать, то и не узнает. Вернётся в Москву товарищ Крестинский и получит своё… вы о том скорее всего и не узнаете. Говорю же – порка будет проходить в узких кругах. При всём моём уважении, для вас высоковато. Впрочем, и для меня. Специалист я хороший, скажу даже – местами уникальный. Но до кремлёвской верхушки не дотягиваюсь и вряд ли дотянусь.
Прекратив забалтывать собеседника, подъехал к дому и задом зарулил в полутёмный гараж.
– Пройдёмте, товарищ, – сказал бандит, – алкоголя не обещаю, уж не обессудьте. Но думаю, вам и так уже хватит. А вот кофе напою отменным, научился.
– Я в Батуми пил по-турецки, – подсказал осмелевший Лейба, проходя за Парахиным на кухню.
– По-турецки? Недурно… но знаете, удивлю-ка я вас! Несколько рецептов из Южной Америки в голове засели, оцените как раз. Сомневаюсь, что в Союзе вы такой где-нибудь попробуете, да и в Европе знатоков немного. Это, знаете ли, рецепт напрямую от плантаторов, а уж они знают, как правильно потреблять производимый продукт! Да и на экономию оного оглядываться не нужно – своё же.
Сидя на кухне и наблюдая за умелым священнодействием агента, Лейба одновременно нервничал и пребывал в восхищении. Крестинский всё-таки фигура… с другой стороны – не он, так кто другой, да и зарвался Николай Николаевич, откровенно говоря.
Настолько зарвался, что и контакты с германской разведкой могут обнаружиться. Никаких расписок, упаси боже! На таком уровне иначе действуют – немного шантажа, немного взаимовыгодных интересов…
Да и агент… откажи такому, попробуй! Рослый, атлетичный, с уверенными движениями профессионального боевика, он явно ещё и эрудирован, оперируя в разговоре незнакомыми самому Лейбе понятиями.
Явно волкодав высшего класса, как бы не из той, старой гвардии, оставшейся от царских времён. Да… по возрасту подходит! Кадровая разведка, много их тогда перешло на сторону большевиков, после отречения царя и вторжения войск Антанты на территорию России.
Южная Америка, Аравия, Африка… не представившийся агент мимоходом сыпал географическими понятиями, и ясно было – не из книг информация, бывал он там. Это… внушало.
Подобная география пристала скорее представителю высшего общества, путешествующего от скуки. Или… агенту высочайшего класса, который выполняет невыполнимые поручения.
В груди представителя торгпредства разлилось чувство обречённости и одновременно облегчения. Играть против такого… да никогда!
Максим, священнодействуя с кофе, поглядывал время от времени на клиента, давя подобранными фактами и мелкими подробностями. Созрел…
– Не тревожьтесь, – участливо сказал он, разливая кофе, – останетесь живы и даже здоровы. Легенда вам уже заготовлена, будьте готовы к лёгкой нахлобучке за аморалку. Ну да не впервой, верно? Тем более – человек вы взрослый, неженатый… да и по легенде – не к проститутке заехали, а сумели очаровать милую девушку-студентку. Голову намылят, но скажем так – с чувством некоторой зависти и отчасти даже восхищения.
– А девушка? – Брякнул Лейба и тут же смутился.
– Интересно стало? – Хмыкнул Максим, – в спальне. Приняла снотворное, чтоб не мешать разговору. Хотите глянуть?
Текучим движением встав из-за стола, поманил мужчину за собой и провёл в спальню. На большой двухспальной кровати спала миленькая девушка – как раз такого типа, что любил Лейба. Рослая, светловолосая и светлокожая валькирия.
– Всё, хватит любоваться… – Максим выставил его из спальни, – девушка честная, но несколько авантюрная, так что шансы у вас есть. Намекнёте на причастность к тайнам… ну да не мне вас учить.
Лейба закивал – знакомо! Что в Союзе, что в Германии девушки любят некий флер загадочности. Приправить это небольшими подарками и хорошо подвешенным языком…
– Что ж… вижу, вы в порядке?
Лейба закивал, сваренный агентом кофе взбодрил его и протрезвил необыкновенно.
– Замечательно. Раз так, пишите – сперва по Крестинскому вчерне, потом по его сторонникам, противникам.
– Зачем, позвольте полюбопытствовать? – Насторожился Лейба, – вы же всё знаете, кроме разве что деталей.
– Мы, – подчеркнул голосом Максим, глядя на него с лёгкой насмешкой, – знаем если не всё, то многое. Интересует ваша откровенность.
– Понял, простите…
– На первый раз прощаю, – серьёзно сказал Парахин, отставляя чашку, – а ещё открою вам небольшой секрет. Не исключено, что поможет в будущем. Описывая вроде бы хорошо известное, вы прежде всего структурируете свои мысли. Такие подробности из памяти вытащить можно, что удивитесь…
– Следователи! Точно! – Хлопнул себя по лысоватому лбу Лейба.
– Положим, не только следователи, – благосклонно кивнул Максим, – но мысль вы уловили. Так что пишите, Лейба, пишите…
Глава 38
Резиденция Мартинов в Вашингтоне не впечатляла ни размерами, ни хорошим вкусом. Двухэтажный особнячок поразительно безлик снаружи, сливаясь с сотнями таких же стандартных особняков столицы США.
Внутри особняк сдержанно помпезен и официален, всё здесь призвано подчеркнуть старые деньги семьи. В общем-то получается, но нарочитая правильность одновременно даёт понять, что несмотря на допуск в политическую элиту США, позиции Мартинов далеко не на вершине Олимпа.
– Интересно, – разглядываю фотографии, прохаживаясь вдоль стен. Люди, в которых отчётливо проглядывалось семейное сходство с Заком, позировали с крупными политиками и предпринимателями.
– Так себе, – равнодушно отозвался Зак, – на втором этаже и в кабинете у отца есть по-настоящему интересные фотографии, а это так… стандартный набор. Показать?
– Будь добр.
Поднявшись на второй этаж, следующий час мы посвятили экскурсии в прошлое Мартинов.
– … это дедушка, – небрежно-равнодушно бросил Зак, – с Мак-Кинли[149] после охоты, приятельствовали. Тафт[150]… хорошо его запомнил, он на дне рождения у отца выпил крепко. Ну а я маленький совсем, на глаза ему попался – в воздух подбрасывал.
– … братья сводные. Вуди в Мировой[151] успел поучаствовать, лейтенантом. В России шрам заработал… ага, в Архангельске. Русских не любит после этого… зато капитал как раз в России первый и заработал.
– Помимо наследства?
– Да. Наследство ещё попробуй получить, – Зак скривился, – таким количество условий иной раз обставляют, что проще родню послать куда подальше, да своим умом жить. А Вуди сам… на спекуляциях с продовольствием заработал. Мехов оттуда вывез!
Медленно выдыхаю воздух… Зак не виноват, что его сводные братья участвовали в интервенции Антанты в Россию. С роднёй общается на грани приличий – семейные праздники, открытки, дежурные письма время от времени, да такие вот встречи по окончанию учебного года.
По косвенным данным, Зак решил не получать свою часть наследства, настолько всё сложно. Не пропадёт… детям перейдёт. Фонды, пакеты акций…
Мартинов сложно винить в бедах России или Германии. Не любить, это сколько угодно, но винить… Они не русские и не немцы ни по крови, ни по духу, ни по гражданству, да и никогда ими и не были.
– Наслышан, наслышан, – чуточку снисходительно пожимает руку Теодор Мартин.
– Не докажете, – отшучиваюсь в ответ, едва обозначая улыбку. Теодор хохочет уже более живо, такое поведение он понимает.
Среднего роста, погрузневший, с обвисшими брылями щёк и пышными усами, отец Зака не производит впечатления хищника. Нет огонька в глазах, впечатляющего боевого прошлого и бойцовского духа. Обыватель, которому повезло родиться в правильной семье, не более.
Теодор не подвёл родителей, пройдя по проторенной предками дорожке, но и никаких свершений за ним нет. Знаю уже, что в молодости вроде как участвовал краешком в одной из войн с Мексикой, пару раз плавал в Европу и Латинскую Америку как представитель деловых кругов и президентской администрации, и на этом всё.
Обычная биография для представителей старых семей – из тех, кто без особых талантов. Есть поводы для самоуважения, но и гордиться по большому счёту нечем. Под старость лет открыл в себе талант лоббиста, но как мне кажется, тут помимо семейных и дружеских связей репутация нейтрала работает. Скорее посредник, чем реальный профи.
Зак, при всей его вялости и ведомости, уже успел повторить основные достижения отца. Заварушка с нефтью (формально он там воевал и даже стрелял куда-то в кусты), на которой он заработал, братство, участие в спортивной команде.
А приглядеться… не будь у него связей, то дальше провинциального колледжа, карьеры школьного учителя и редких поездок в соседние штаты Заку не светило бы. При всей моей симпатии к нему.
Вуди, тот самый участник интервенции в Россию, производит куда более серьёзное впечатление. Хищник… пусть даже мелкий. Под сорок, среднего роста и вполне благообразный, на меня он произвёл впечатление самое серьёзное, но… отталкивающее. Чувствуется подлинка.
– Миссис Мартин, – целую руку женщине, – очарован.
Вру… жеманная особа чуть за сорок из тех, что считают себя вечными девочками. Голосок потоньше, то и дело надувают губы и строят глазки, охотно позируют и старательно хихикают. Профиль несколько сорочий, со слегка вытянутым носом и скошенным подбородком.
Серьёзных денег и связей за ней нет, обычная провинциальная кокетка из приличной семьи, в юности очаровавшая серьёзного немолодого человека, бывшего проездом в глуши. Интеллектом похвастаться не может, равно как и хорошим вкусом… впрочем, откровенным безвкусием не страдает.
В молодости была этакой девушкой-девочкой, этаким вечным подростком. Стареющим мужчинам часто нравится такой типаж. Подростковая внешность в сочетании с подростковой же бестолковостью кажется иным очаровательной в своей простоте и непосредственности. Сомнительная партия для Олимпийца, пусть даже из второго дивизиона. Но поскольку брак у мистера Мартина повторный (он вдовец) и наследники есть, к браку отнеслись снисходительно.
– Прошу к столу, – зычно сказал глава семьи, и мы принялись чинно рассаживаться. Помимо меня в доме присутствовало ещё с десяток людей на правах гостей. Дальние родственники Мартинов, парочка друзей-политиков главы семьи, студенческие друзья старших сыновей.
– … ягнятина сегодня удалась…
– … безе чудное…
Позвякивание столовых приборов о фарфор и негромкие разговоры ни о чём, за едой не принято говорить о чём-то, способном испортить настроение.
– Вы датчанин? – Задаёт риторический (в письмах Зак писал обо мне) вопрос Фелиция Мартин.
– Да, миссис Мартин, – отвечаю негромко – так, чтобы не помешать беседам остальных, – по крови датчанин. Подданство двойное – Дании и Уругвая.
– А Уругвая-то зачем? – Изумляется женщина, – паспорт Дании пользуется уважением во всём мире. Не США и не Англия, уж не обижайтесь…
– Зачем-то обижаться? – Улыбаюсь слегка, – вы правы. Но и в Англии помнят датские деньги[152]!
– Браво, – Фелиция пару раз обозначила аплодисменты, – достойный ответ.
Кланяюсь слегка, тема о датских деньгах экспромт из тех, что заготавливают загодя, у меня таких не один десяток припасён.
– США и Англия… да и Германия вкупе с целым рядом стран имеют больший вес, – продолжаю пояснять, – но в некоторых делах порой выгодней быть обладателем не столь гордого, зато нейтрального паспорта.
– В Южной Америке янки не любят, – задумчиво сказал Зак, прислушивавшийся к разговору с матерью.
– А я датчанин, – развожу руками, – но при этом ещё и гражданин Уругвая. Для представителей тамошей знати…
Нарочитая пауза не осталась незамеченной, послышались смешки. Ну правда, знать в Южной Америке… смешно! Кому какое дело, что там родословные порой тысячелетние? Всем же известно, что настоящая знать только германская[153]!
– … я свой. Не скажу, что это чувство обоюдно, – снова смешки, – но вести дела очень удобно.
– Интересно, – остро глянул Вуди, – я так понимаю, у вас там есть связи?
– Разумеется. Правда, предпочитаю работать не напрямую, а через посредников… но есть возможности.
Вуди кивает так, что ясно – позже состоится разговор и достаточно серьёзный.
Судя по всему, отборочный тур у Мартинов я прошёл на отлично. Количество последовавших приглашений так велико, что в иные дни посещал три-четыре встречи.
– Приглядываются, – уверенно сказал Зак, исправно таскавшийся со мной повсюду, – недаром тебя в старейшее братство страны рекомендовали. Нормально себя покажешь и…
Рукой Мартин сделал странноватый спиральный жест вверх.
– Кровь иногда разбавлять нужно, – закончил он, опрокидывая остатки виски в рот.
Вздыхаю… с одной стороны, оно вроде как и здорово, войти если не политическую, то финансовую элиту самой могущественной страны мира. Пусть даже как небожитель второго ранга.
Судя по тому, как дела шли в двадцать первом веке, зацепившись здесь, я обеспечиваю будущее себе и потомкам. С другой… мне очень не нравится это будущее, где отчётливо маячит кастовое общество с немногочисленными избранными и рабскими бараками.
В детстве я зачитывался Дюма, а чуть позже и фэнтези, да непременно чтоб аристократия… Голову кружили титулы, тем более дворянство в нашей семье старое, что как бы подтверждало избранность и помогало в преодолении подростковых комплексов.
Чуть позже с некоторым разочарованием понял: при феодальном обществе развитие замирает. Замерло оно и при обществе капиталистическом, откатившись назад.
Ресурсы человечества тратились на яхты и дворцы для немногих избранных. На дорогих блядей, профессиональных спортсменов.
Хочу хотя бы в глубокой старости услышать новости об освоении Луны и терраформировании Марса… А при капитализме это невозможно. Вот и думай… стать частью элиты или космос…
* * *
Здоровенный албанец доставал нас с Куртом не первый день.
– Далмат, – брезгливо сказал Курт, – вот же имечко говорящее[154]!
– Такой же упёртый, – соглашаюсь с другом, – слушай! Мне одному кажется, что ему ни хрена не пятнадцать?
– Не меньше восемнадцати! – Категорично отрезал тот, – скорее всего, родные документы подправили, чтоб можно было не бояться сесть за наркотики. Они же беееженцы… нехорошие сербы заставили их бежать, заставили страдать… нужно верить людям… Ну почему как албанец, так бандит!?
Отвечать на риторический вопрос не стал, тем более ушей рядом нет и играть в толерантность не нужно. А проблема с Далматом вставала всё острей.
Албанец достаточно умён, чтобы не лезть в открытее драки, но… Свободных от наблюдения местечек в лагере для трудных подростков оказалось более чем достаточно. Не зря же – у семи нянек дитя без глаза…
Власти то ли недоглядели, то ли по каким-то своим соображениям, но свели в один лагерь как бойцов за справедливость, вроде нас с Куртом, так и откровенных бандитов вроде Далмата и домашних мальчиков. Здесь полно таких – тех, кто оступился случайно, по дурости.
Далмат прессовал домашних психологически, мастерски чередуя приёмы психологического давления с нечастым физическим насилием. Простейший трюк – пакет на голову и держать, пока жертва не начнёт задыхаться, и так несколько раз. А следы… какие следы, если помощники держат аккуратно, за одежду?
Не буду врать, лично не видел, но… верю рассказам. Атмосфера в лагере самая поганая, домашние мальчики боятся… а девочек у нас нет. И всё идёт к тому, что Азиз-марокканец, правая рука Далмата, начнёт тут гарем собирать. Из мальчиков.
Беженцы они, понимаешь ли… С хрена ли только собирать в одном лагере случайно оступившихся домашних мальчиков с беженцами? Не исключено, что некоторые из понаехавших прошли подготовку в исламистких лагерях. А если и нет, то насмотрелись и навидались всякого. Теперь вот самоутверждаются при попущении чиновников и бессилии полиции.
– Карела повёл, – слышу задыхающийся голос Освальда, сунувшего голову в открытое окно, – Далмат.
Переглянувшись с Куртом, срываемся с места, давно уже хотим подловить албанца. Освальд и ещё несколько парней с нами, противостояние вышло в острую фазу.
Мы, немцы, держимся вместе, без разделения на борцов за справедливость, националистов и всяких там наркоторговцев. И как-то так вышло, что главными стали мы с Куртом.
Кто-то из парней знал нас по спортивному клубу, у других на слуху наше противостояние с турками в школе, третьи знают нас по лагерю правых, где мы тоже успели засветиться. В общем, скорее нейтральные кандидаты, чем реальные лидеры. Но ничего, держим власть… а куда деваться? За неимением лучших приходится нам.
Душевые штурмовали по всем правилам военного искусства. Складные металлические лестницы разбили окна под самым потолком и потому беженцы сгрудились под окнами, выставив ножи и заточки.
Пластиковая скамейка, используемая вместо тарана, выбила двери душевых и раскидала парочку чернокожих, стоявших рядом.
– Не останавливаться! – Орёт Курт, – вперёд!
Скамейка врезается в толпу, Азиз-марокканец падает, и мы пробегаем по нему. Но ходу пинаю его в ключицу и слышу дикий вопль. Перелом…
Далмат выставил руки как борец-вольник, ох он и здоровый, зараза! Взмываю вверх, целя коленом в подбородок… и ожидаемо попадаю в борцовскую хватку. Вот только удар коленом в голову только для отвлечения внимания, а реальная цель – свалить эту албанскую сволочь с ног.
С опозданием в пару секунд Курт подкатывается в ноги к Далмату и заплетает их. Албанец тяжело падает на спину, опрокинув двоих подельников. Ударом стопы толстый Готлиб отправляет его в нокаут.
Драка жестокая, беженцы и натурализовавшиеся мусульмане-албанцы размахивают ножами, мы всё больше подручными предметами.
– Сука! – Орёт Войтек, – подрезали меня, парни!
Выкатившись из драки, он зажимает располосованное плечо, из которого хлещет кровь.
– Что смотришь?! – Рявкает поляк на голого Карела, – перевязывай давай!
Чех, глядя на всё отрешённым взглядом аутиста (и как его психологи в лагерь пропустили!?), перевязывает Войтеку плечо своей майкой.
– Одолеваем! – Ору, отмахиваясь от ножа африканца дубинкой. Черномазый яростно раздувает ноздри и машет руками, как пропеллером, но уже поглядывает по сторонам. Ломаю наконец руку и коленом в рожу… ещё!
– Прекратить! – В душевые врываются сотрудники лагеря с пожарными шлангами, окатывая нас водой, – прекратить!
Напор воды сбивает с ног и драка прекращается.
Растащив по разным помещениям, нам наскоро оказали первую помощь. Ждём приезда полиции, дело обещает быть резонансным.
– Не боишься? – Негромко интересуется Войтек, отказавшийся уходить в лазарет без нас.
– Не очень, – подмигиваю слегка и показываю глазами вверх, на камеры, – среди нас немцы, русские немцы, чехи, поляк… Представь, какой шум поднимется? Администрация сама заинтересована быстро уладить дело, ведь это они облажались!
– Они тут социальные эксперименты проводят, собаки свинские, – сказал Готвальд, – ради социализации беженцев нас с ними свели.
– Так что, парни, – киваю толстяку благодарно, – не бойтесь! Пугать вас могут, бумажки совать всякие… на хер посылайте! Администрация обосралась жидко, сейчас свою вину на нас будут пытаться переложить.
