Василий Панфилов
Эффект бабочки
Глава 31
Братья Алиевы стали первой ласточкой, за нас взялись уже не подростки, а взрослые турецкие националисты и исламисты. Показательно. Администрация школы и полиция разводили руками – положительная толерантность по отношению к национальным и религиозным меньшинствам действовала. Всё, что можно сделать по закону – сделано.
– Как дома, – сцепив зубы, злился отец, – когда убьют, тогда и приходите, прям родная милиция.
– Здесь повежливей, – для порядка возразила потерянная мать, прижимая к груди сумочку.
– Действительно, – едко согласился отец. До дома шли в молчании, думая о своём. Если уж пришлось подключать тяжёлую артиллерию в виде родителей… хреново в школе, совсем хреново.
Кое-что школа могла сделать: к наиболее отпетым прикрепили психологов, а в личные дела метки о неблагонадёжности. Некоторых это и правда охолодило, большинство турчат скорее играли в националистов и ярых мусульман, чем являлись ими на самом деле. В других условиях они бы стали футбольными фанатами или нашли другой способ сбрасывать подростковую агрессию.
В школе восстановили относительный порядок и ученики-европейцы свободно вздохнули.
А вот потерпевшие унизительный (максимально жёсткое задержание полицией) проигрыш братья Алиевы с арийцем-ренегатом сочли себя оскорблёнными. Сами они, получив штрафы и неприятные судебные предписания, отошли в сторону, но… друзей, родственников и единомышленников у них оказалось с избытком.
До чего-то серьёзного пока не дошло, но слова шлюха у Мирки на лбу помнили все… Татуировка оказалась такой глубокой, что кожу пришлось пересаживать. Говорят, через пару лет лоб станет таким же гладким, как раньше…
Отец на полном серьёзе готовился покупать ружьё и говорить по-мужски, трактуя человеческие взаимоотношения в духе СССР. Дескать, не совсем же они подонки? Поговорить по-человечески, да пригрозить.
– … не надо, пап, не надо! – В очередной раз уговариваю я, – нелюди это понимаешь? Считай их нелюдями, чтоб тебе понятней было!
– Выход должен…
– Да есть выход, есть! Гадкий. Поганый, но есть!
Родные замолчали и не разговаривали со мной почти неделю. Знаю только, что за эти дни они много консультировались с адвокатами и те в один голос предлагали им переезд.
С переездом не складывалось и постаревший на полтора десятка лет отец дал наконец добро.
– Делай как знаешь, – тускло сказал он, – дед бы тебя не понял.
Я и сам не понимаю, но… потомок победителей пошёл на поклон к ультра-правым.
* * *
– Кандидат в Фи Бета Каппа Команч Эрик Ларсен! – Представляюсь, выходя в доске. Профессор не реагирует, привык к традициям студенческих братств. Среди студентов прокатились смешки, кожей ощущаю заинтересованные взгляды.
На первом курсе такие вещи ещё могут вызвать интерес, ну а потом привыкнут. Странноватых социальных и этнических групп в университете великое множество, да и одиночных чудиков предостаточно.
Благополучно ответив на не самые сложные вопросы, возвращаюсь на место.
– И как оно? – Интересуется ненавязчиво сидящий рядом Дэн Раппопорт, – кандидатом?
– Так себе, – отвечаю честно. С Дэном мы не то чтобы приятели, но хорошие знакомые. Выходец из белорусского местечка[131] на редкость адекватный парень, что не часто встречается у провинциальных евреев. Вечно они что-то кому-то доказывают и комплексуют по поводу и без.
Дэн абсолютно адекватный и совершенно не заморачивается религиозными и расовыми глупостями, привычными в этом времени. Учится на экономиста, занимается борьбой и потихонечку подыскивает девушку – нравятся светленькие и кареглазые, и главное (!) не еврейки.
О семье предпочитает не распространятся, отмалчиваясь и уводя разговоры в сторону. Знаю только, что семья у него ультра религиозная и Дэн – белая ворона, порвавший все отношения с ними. На университет заработал сам как журналист, сотрудничает с полудюжиной газет, пишёт в основном на политические темы.
Взрослый, но в то же время не постаревший духовно, удивительно лёгкий на подъём. Один из немногих в этом времени, в котором чувствую ровню. Мы отчасти похожи – воспитанием, лёгким космополитизмом[132] и умеренно-социалистическими взглядами. Но дружить… рано пока, несмотря на всё вышеперечисленное, Дэн довольно тяжёл в общении и в больших дозах невыносим.
– Считай, как в армии новобранцем, – чуть задумавшись, стараюсь подобрать близкие аналогии, – и вокруг сплошные капралы и сержанты, дрючащие тебя по любому поводу. Единственное – здесь можно уйти в любое время.
– Уйти пока нет желания?
– Пока нет, – пожимаю плечами, – если не наживу недоброжелателя, то переживу этот период без особых проблем.
– А если…
– Тогда и погляжу.
– Твои, – Дэн показал глазами куда-то вбок. И точно… Срываюсь с места и подбегаю к членам своего братства.
– Кандидат в Фи Бета Каппа Команч Эрик Ларсен! – Пожимая им руки. Правила… и не мне их критиковать – пусть и выглядит это глупо и местами унизительно, но чему-то подобному в двадцать первом веке продвинутые компании обучают перспективных сотрудников. Более упорядоченно, но суть та же.
Учат заводить разговор на улицах с незнакомыми людьми, мочиться в общественных местах (без эксгибиционизма, но не всегда!), говорить речи в поддержку геев-пингвинов, просить милостыню… Программ такого рода много, и по одной из них учили меня.
* * *
Прощанье с мистером Коэном получилось недружественным. Домовладелец хватался за сердце, пытаясь обвинить меня в чёрствости.
– Эрик, мальчик мой, – я же протянул тебе руку помощи в трудную минуту?! – патетично восклицал он, – как ты можешь бросить меня в такой момент! И это твоё братство…
– Мистер Коэн, когда вы сдавали мне квартиру по сниженной цене, вы не сказали мне, что среди ваших жильцов каждый второй – параноик с манией преследования, минимум раз в неделю долбящийся ко мне в дверь с требованием выйти и разобраться со скрипом под кроватью! Не говорили о том, что по вашему мнению, я должен сидеть ночами в холле с дробовиком и револьвером, охраняя покой жильцов.
– Мальчик мой…
– Мистер Коэн, не надо… с таким обращением к человеку, не являющемуся родственником, можно заподозрить в вас гомосексуалиста.
Взгляд старого еврея метнулся в сторону, и мне стало весело – надо же, в точку попал! Не давая опомниться, давлю дальше:
– И зачем мне квартира, если половину ночей я просиживаю в холле, а вторую половину вскакиваю по три раза за ночь, потому как одному из жильцов не спится! Наймите лучше отставных полицейских, а квартиру сдайте.
Домовладелец дёрнул себя за бороду, ища аргументы. Я прекрасно понимаю, что полицейские или наёмные охранники в холле – совсем не то, что проживающий в том же доме студент престижного университета. Прежде всего, они обойдутся дороже…
Юноша из приличной семьи, который врукопашную голыми руками убил двух вооружённых бандитов (про случайность этого события не упоминаю) и в качестве хобби преподававшего рукопашный бой тем же полицейским – это статусно и отчасти престижно. А копа в холле престижным назвать сложно, скорее громким таким звоночком, что район стал опасным.
Да и случись что, рядовой коп мало что способен противопоставить бандитам – проверено. Мелкая же шантрапа и не полезёт в богатый район.
– Всё, мистер Коэн, всего вам хорошего, – отстранив домовладельца, освобождаю проход для грузчиков с вещами. Не принято здесь самому таскать вещи представителям высшего класса.
– Контракт… – начал было мистер Коэн, но махнул рукой и побрёл к себе, шаркая ногами. На минуту его стало немного жаль, но чувство это быстро прошло. В конце-концов, он мне не друг и не родственник!
– Гринвич-Виллидж[133]! – Кидаю шофёру грузовика, усаживаясь в такси. Надо, кстати, купить наконец свою машину… или подождать окончания новичкового периода? Угробят ведь авто!
– Вот, – показал рукой Зак, – мой дом. Располагайся, свободных комнат пять. Единственное…
Он замялся, мучительно краснея.
– Непотребных девок не водить, – понимающе киваю.
– Да! – Зак закивал быстро-быстро, – это мой дом, я его купил, ну… тогда.
– После приключений в Латинской Америке, – продолжаю за него, уже привыкнув к своеобразной манере разговора – с подтормаживанием.
Зак кивнул уже спокойней.
– Всегда хотел дом в этом районе, люди здесь хорошие. Мы с родителями жили здесь, пока я маленький был. Снимали. Потом всё… отец в основном в Вашингтоне, лоббирует[134] всякое там… Мать то в Вашингтоне живёт, то в Лос-Анджелосе, а мне ни там, ни там неуютно.
– Не переживай, – чуть напоказ вздыхаю, – боюсь, нам в братстве такая весёлая жизнь светит, что не до девиц будет.
– Согласен, – стараясь казаться взрослым, кривовато усмехнулся Зак, – начали братья резво, я после той прогулки позапрошлой ночью, никак отойти не могу. Через кладбище-то…
– Не сталкивался с братством, что ли?
– Сталкивался, почему… просто со стороны. Берти старше меня и когда я поступил, он уже в братстве был. Так что как он кандидатом в новички был, я не застал, только веселье видел. Нет… мелькало иногда, но когда со стороны это видишь, по другому же, верно?
Выбрав одну из свободных спален, доверил разбирать вещи темнокожей служанке, перебравшись к Заку в гостиную. Переехать к нему бывший компаньон предложил сам – парень всю жизнь был при ком-то, и получив самостоятельность, в том числе и финансовую, банально растерялся.
Из всех знакомых больше всего доверия внушил почему-то я… В общем, удачно совпало.
– А Берти?
– Берти? – Задумался хозяин дома, – не знаю. Он… в братстве своём весь. Это конечно здорово, да? Но он живёт в доме братства, и предложи я ему перебраться сюда, так филиал братства будет и здесь. Он хороший, но… его много бывает иногда, понимаешь?
– А остальные ребята по команде?
– Бейсболисты? Я ни с кем близко не сошёлся, не получилось. Игрок я довольно средний и на поле редко выхожу. Меня в команду взяли потому, что отец её спонсирует – не он один, но всё же. Ну и стеснительный немного. Парни пить или ещё куда, я с ними… Но как-то получается, что всё больше в уголке сижу. В братство решил вступить потому, что психолог посоветовал.
– Знакомо! – Оживляюсь, – у меня один из родственников стеснительный был до ужаса! Умный, симпатичный… всё хорошо, но знаешь… маменькин сынок. Чуть не за ручку мать до тринадцати лет мать водила.
– Как я, – усмехнулся Зак с горечью.
– Ты? Нет… там хуже было, поверь. Не буду говорить, что ты прям совсем нормальный… но хуже, сильно хуже. С девушками Алекс не мог говорить нормально, знакомые все на шею норовили залезть и не слазить.
– И как? – Подался вперёд владелец дома, расплёскивая выпивку, – что делал, чтобы стеснительность убрать?!
– Коммивояжёром работать пошёл. Сказать по правде, коммивояжёр из него получился… как из говна пуля! – Откинувшись назад смеюсь, смеётся и Зак, лупя кулаком по подлокотнику кресла и повторяя понравившуюся фразу, – но ведь помогло! Несколько месяцев поработал там… сказать по правде, он бы себя не прокормил в качестве коммивояжёра – благо, наследство имелось.
– Мой случай, – отсалютовал бокалом собеседник.
– Потом в театре любительском играл. Тоже… не блистал, роли даже не второго, а третьего плана. Знаешь – ёлочка там на заднем плане, если по сюжету сказочный лес в пьесе. А потом ничего… конферансье стал, да неплохим!
– Да ладно!?
Киваю серьёзно, случай совершенно реальный, так что и рассказ вышел убедительным. Правда, не конферансье, а КВНщиком, а после свадьбы вёл, ну так какая разница?
– Думаешь стоит?
– Не думаю, – допиваю спиртное залпом, – мы и так в ближайшие месяцы научимся этому или вылетим к чертям!
Глава 32
Берти будто взялся мстить мне за что-то, прессингуя в братстве. Вот уж точно – не делай добра, не получишь зла! Есть такой тип людей, которые не любят тех, кто сделал им добро. И ведь спросишь, так не поймут… или начнётся – не так смотрел, делал добро без должного почтения…
Не знаю, какая уж там ситуация с Берти, да и желания узнавать нет никакого. Проглядел…
На лекциях по психологии нам рассказывали о подобных психотипах, но вот поди ж ты… столкнулся вживую и не опознал. Очень неприятно, всегда считал себя человеком прозорливым, с хорошо развитой интуицией и чуйкой. Не безосновательно.
Ошибался нечасто, всего трижды, если считать именно сознательный возраст, лет… да где-то с четырнадцати. Кураторы… но там понятно, всё-таки люди подготовленные, опытные, да и Система, а не абы кто, не мелкие мошенники с чёрного рынка.
А вот третий раз – психопат, так-то! И думай сейчас – является ли Берти особо талантливым манипулятором, прошедшим спецподготовку, или психопатом. Теоретически возможна и спецподготовка, не спорю – братство с некоторой натяжкой можно отнести к Системе.
Но… возраст у Берти для серьёзных Игр маловат. Всерьёз думать, что такую подготовку бывший компаньон начал проходить в детстве, категорически отказываюсь. Так-то всё может быть, особенно если вспомнить знаменитую Теорию Заговора. Все эти Правящие Миром Семьи и прочее… Но в случае такой подготовки я бы и не заметил, что пакостит мне именно Берти! Случайности, посторонние люди… кто угодно, но не он. А значит, психопат.
Насколько он вменяем, проверять не хочу, да и возможностей не хватит. Старые Семьи, это вполне серьёзно – хотя бы из-за родственных и дружеских связей. Тронь такого! Это если официально.
А если нет… как бы погано это не звучало, но Нет человека, нет проблемы[135] подходит в данном случае идеально. В тот раз облагодетельствованного мной психопата вовремя остановили, всё-таки на учёте стоял, отслеживали. Курс уколов, беседы с добрым психиатром и судебное предписание, с запретом приближаться ко мне каким-либо способом.
Перетерпеть мелкие пакости я смог бы, не проблема. Но галлюциногены в пиве… перебор, как ни крути. После таких экспериментов можно загреметь в дурку, а с учётом уровня спецов там и остаться.
– Стоп! А ведь и остальные пакости такого же рода, когда окружающие могут принять тебя за психопата. Зачем?
Ловлю себя на том, что начал грызть заусенец на мизинце – старая, детская ещё привычка, появившаяся после переезда и травли в школе. Так… а вот это странно. Возможно конечно, что Берти просто зациклился именно на сумасшедшем доме. Если он сам туда попадал или имел беседы с психиатром в частном порядке, мог и зафиксироваться. А если нет? Почему тогда так настойчиво подводит меня именно к дурке? К тому, чтобы в глазах окружающих я выглядел не вполне адекватно.
Сумасшедшие дома сейчас весёлые… кастрация, лоботомия, эксперименты самого садистского толка. Особенно если опекун разре…
– Точно! – Бросаюсь перечитывать составленный перед нефтяной аферой контракт и ожидаемо не нахожу ничего интересного, – ответственность сторон, взаимные обязательства…
Переписав контракт так, чтобы оставить за скобками некоторые подробности, хватаю такси и еду в Нью-Джерси.
– … можно трактовать и таким образом, что при вашей недееспособности компаньон станет вашим опекуном. Вы закрыли контракт официально?
Адвокат кивает с мрачным удовлетворением, читая всё по моему лицу.
– Как обычно, – саркастически произносит пожилой специалист, – ну что, расписывать ваши дальнейшие телодвижения?
– Д-да.
– Я так понимаю, всё это как бы невзначай? – Киваю мрачно, это надо же так облажаться… Но ситуации это не меняет – психопат Берти или просто сволочь, нацелившийся на деньги бывшего компаньона. Если сволочь, то… всё равно эти деньги он мысленно уже считает своими. Не простит. Не сейчас ударит, так через пять лет или через двадцать пять.
* * *
Дюк Уоррингтон будущее светило юриспруденции, в чём не сомневается ни он сам, ни окружающие. Таланты Дюка в данном случае особой роли не играют, дело в родственных связях. Отец, дед, прадед… несколько поколений Уоррингтонов заседают в Верховном Суде, служат сенаторами и конгрессменами.
Впрочем, нужно отдать ему должное, Дюк по-настоящему хорошо учится и пусть не хватает с неба звёзд, но студент он цепкий и старательный. Немалую роль в понимании законов и законотворчества даёт тот факт, что с детства он слышит разговоры юридического толка, причём не от служащих захудалых адвокатских контор, а от людей, которые эти законы и придумывают.
Единственный (простительный, как по мне) недостаток Дюка заключается в стремлении везде и всюду быть вожаком, Альфой. Вожак из него не самый плохой, альфовость вылезает у него почему-то в виде наставничества.
В социалистической системе из него вышел бы прекрасный вожатый, учитель, а чуть погодя и директор школы. Хм… или парторг.
Парень неглупый и в большинстве случаев его идеи скорее полезны… да и связи, не без того. Формирует устойчивый круг вассалов и младших друзей, обязанных ему чем-то. Настоящий политик.
Просчитать его несложно… политик в определённых ситуациях обязан соответствовать, особенно если ему лично эти ситуации не грозят подвохом.
– Контракты? – Слегка нетрезвый Дюк благодушен и его тянет на благодеяния, – а они у вас есть-то?
– Я в прошлом году бухгалтерскую поддержку обязался оказывать, – поднял руку поднявший тему Марк Ротбер, – с небольшой гостиницей контракт.
– Тащи! – Машет рукой Дюк, – все тащите, у кого что есть! На примере проще пояснять, где вы что налажали сами, где вас обвели вокруг пальца и как можно было сделать лучше.
Зака нет по семейным обстоятельствам и потому некому остановить юридическую вакханалию в доме братства.
– Закрой, – настоятельно говорит Дюк, – едва глянув в мой контракт. Берти и Зак… надо же, это ты тогда с нефтью…
Глянув умными и неожиданно трезвыми глазами, будто заново меня оценил.
– Вот здесь, – ткнул наконец пальцев контракт, – толковать можно двояко. Случись что с тобой, так Зак и Берти станут душеприказчиками… ан нет, только Берти. Надо же…
Берти, попытавшись вильнуть, закрыл-таки контракт с приклеенной усмешечкой, что усугубило мои подозрения. Подлянки в братстве не прекратились, но приняли характер нормальных студенческих глупостей.
… но знаменитая цитата засела в мозгу. Берти хотел сделать то, что я трактую как деяние более тяжёлое, чем убийство. Запереть в сумасшедшем доме, обречь на мучения, лишить средств. Такое нельзя прощать. Убить?
Задумываюсь всерьёз над проблемами морали, понимаю, что никаких моральных препятствий не вижу. Закон, это да… а мораль закончилась в джунглях, когда я переодевал мертвеца в свою одежду.
Простить подлость могу – отойду в сторонку, дистанцируюсь, сведу общение до минимума… Но нет уверенности, что Берти не продолжит операцию, а значит – никаких сомнений испытывать нельзя. Берти должен умереть.
* * *
Новый, тысяча девятьсот двадцать девятый год принёс проблемы психологического характера. В голову всё время лезли мысли о приближающейся Великой Депрессии. Почему-то казалось, что вот-вот… хотя ведь твёрдо помнил, что тогда она началась в августе двадцать девятого.
Это если не ошиблись Максим с Аркадием Валерьевичем… Да и ситуация могла измениться в корне, бывший чиновник не из тех, кто останется в сторонке при каком-никаком, но знании будущего. Удивительно ещё, что в Нью-Йорке его нет, но сильно подозреваю, что когда-нибудь мы всё-таки встретимся.
Желание заработать по – настоящему большой капитал на Депрессии не пропало – благо, Валерьевич многократно расписал колебания рынка и возможные ходы для наиболее быстрого обогащения. Акции, облигации, дериативы… чинуша, поблёскивая очками и потея от возбуждения, расписывал перед нами воздушные замки, заодно набивая себе цену.
– Рискнуть? – Начал я рассуждать вслух, – или не стоит? Не эксперт всё-таки, да и сколько бабочек мы в процессе подавили, большой вопрос. Одно только явление посланца Махатм могло качнуть весы, теперь-то понимаю.
– Покупать-продавать акции, ориентируясь на здравый смысл и воспоминания Аркадия Валерьевича? – Прикусив губу начинаю вспоминать информацию о Депрессии, полученную НЕ от чиновника-попаданца.
Информации много, даже слишком. Но всё какая-то обрывочная… ну не интересовался я темой! Зато всплыло в голове слово Сговор.
– Сговор, сговор, – верчу на языке в надежде, что произнесённое слово как-то простимулирует мысли, – ну точно, ФРС! Именно после депрессии банкиры в США стали важнее промышленников, захватив власть!
Два дня потратил на чтение газет с подобранной библиотекарем (отдельная плата) информацией. В общем-то не ошибся – ФРС как система уже существовала, причём лет пятнадцать как, но прочитанная информация помогла уложиться в голове разрозненным знаниям.
Итого – сговор всё-таки был или лучше сказать – есть. Под шумок пройдёт делёжка собственности, во время которой с земли сгонят мелких фермеров законными и незаконными методами.
Надеяться в биржевой игре на свой интеллект экономисту-первокурснику, пусть даже и вооружённому обрывками сомнительных знаний из будущего – глупо. По крайней мере, в котировках ценных бумаг, где могу иметь место сговоры, а раз могут… я параноик.
– А заработать всё-таки хочется, – произношу по-датски, откладывая газету.
– Простите? – Раздался за соседним столиком голос, говорили на русском. Делаю непонимающее лицо, повторили на немецком.
– Заработать хочется, – вежливо перевожу фразу на английский.
– А… вы извините, – отчаянно смущаясь витийствовал типичный русский интеллигент чеховского образца, отчаянно смущаясь и одновременно наслаждаясь звуками собственного голоса, – мне показалось, что вы сказали на немецком, но я почему-то не понял, на каком именно диалекте немецкого было сказано. Видите ли, я специалист…
Интеллигент одет небогато, скорее даже бедно, но с дурной претензией на хороший вкус. Шейный платок вместо галстука, но жилет под пиджаком явно с чужого плеча, да и лацканы у рубашки грязноваты.
Типаж, насквозь знакомый и привычный что для Германии, что для России, но очень нетипичный для США. Образование вроде бы есть, а к делу это образование никак не пристроишь. На иную должность идти гонор мешает, а на иную – непрофессионализм… не берут. Ни сочувствия, ни жалости к таким типам не испытываю.
Отвернувшись, вчитываюсь в газету, даже не пытаясь изображать вежливость. Интеллигент по инерции пытается общаться, но замолкает и уходит, собрав вещи со стола нервными движениями подрагивающих рук.
– Не любишь русских? – Интересуется Треверс, такой же новичок-на-испытании, как и я. Только если я пришёл в публичную библиотеку по доброй воле, то Эллиота нагрузили поручением от братства – сделать подборку по спортивным играм, проходившим в Нью-Йорке. Братья поспорили, кандидатам отдуваться…
– Не слишком, – брезгливо морщась, поддерживаю имидж русофоба и антикоммуниста. Намереваюсь даже выучить русский, потому как Врага нужно знать в лицо!
– Зря, – Треверс охотно отвлекается от скучного поручения, – среди них и нормальные есть. Этот уж точно не комми!
Эллиот заразительно смеётся, я смеюсь вместе с ним. Хороший парень… хоть и нацист, только что американский.
– Да ну этих русских! – Морщу нос, – ты видел, как он одет? Человек претендует как минимум на уровень среднего класса, образование соответствующее… и так одет!?
– Обстоятельства, – вяло (всё лучше, чем копаться в старых газетах и журналах!) препирается возможно-будущий-брат.
– Обстоятельства, – фыркаю презрительно, – обстоятельства – это когда твой отец умер, не успев дать тебе образование. Или полученное на войне ранение, туберкулёз наконец! А эти? В России правящим классом были – помнишь же небось, как скверно страна управлялась?
– Ха! – Оживился Эллиот, – мой дядя во время русской Гражданской в Архангельске высаживался[136], как же! Говорил, что нигде так дурно не управляли, даже в английских колониях.
– Ну вот! О чём можно говорить с такими людьми, – поднимаю руки в видом наконец-то понятого грешниками проповедника. Жест узнаваем и потому Эллиот снова негромко смеётся, – комми, конечно, та ещё сволота, но ведь народ на ровном месте не поднялся бы!
– У нас это невозможно! – Уверенно отвечает студент, стукая кулаком по столу – слегка, – управленцы… Ааа! Действительно, нужно постараться, чтобы сперва довести народ до такого состояния, чтобы они в революцию ввязались, а потом ещё и не удержать власть! Тут согласен, а одежда при чём? С работой сейчас туго, даже коренным янки тяжеловато.
– Пф! Он же вроде как специалистом представился? Был бы хоть немного толковый, в университет пристроился. Нет, так в школу взяли бы преподавать – в глубинке любят таких – пусть хоть бестолочь совсем, но с учёной степенью! В колонии, наконец!
– У России нет колоний, – заученно произносит Треверс.
– У Дании тоже, – повожу плечами, – и что? Родители мои основали вполне успешную ферму и если бы не несчастный случай… Но всё равно они успели дать мне образование и воспитание. Я себя сделал!
– Согласен, – одобрительно кивает Эллиот. Он искренне уверен, что если вдруг что, то сумеет всплыть на самый верх не хуже меня, – а офицеров у них сколько? Чиновников бывших? В колониях таким были бы рады, так ведь нет, готовы хоть таксистами работать!
– Скорее – НЕ работать, – произношу брезгливо, после чего оба смеёмся удачной шутке.
Из библиотеки перекочевал в бар, замаскированный под чайную. Полоская рот бренди из чайной чашки (остро требовалось после произнесения речей в духе фашизма и социал-дарвинизма[137]), думал. Заработать деньги на Депрессии… не прощу себе, если не выйдет. Что я, хуже Аркадия Валерьевича?!
Как назло, в голову лезли схемы всё больше спекулятивного характера. Не хочу…
Выйдя из бара, глянул на моросящий дождик и натянул шляпу поглубже, подняв заодно воротник пальто. Засунув руки в карманы, медленно бреду, мыслей никаких… так, мелькают в голове образы непонятно чего.
– … ночлежка, – улавливаю разговор двух бедно одетых мужчин впереди меня, – клоповник настоящий. Бельё на койке грязное, клопы, вши…
– Выбора у бедняков нет, Джорджи, – смиренно ответил собеседник, – так-то понятно – я б тоже на чистой простыне, да за пару центов! Откуда только благодетель возьмётся, чтобы такую гостиницу построить!
– Хостел!
– Чего!? – Оборачиваются бродяги.
– Спасибо за идею, парни, – не скупясь, вытряхиваю из кошелька по двадцатке и даю вместе с визитками, – завтра придёте, найду вам работу!
