Виталий Ерёмин
Банда потерпевших
Как только он назвал имя, я сразу понял: это Волнухин!
Итак, завтра они едут куда-то в телевизионном микроавтобусе после обеда. Много чего неясно, и, тем не менее, информация исчерпывающая. Если Галахов едет на съемку, то зачем он берёт Волнухина? Но оператор всё же едет, значит, это съёмка, где будет участвовать и Волнухин. И съемка эта явно не в Москве. Иначе бы Волнухин поехал на своей машине.
Меня пробирает дрожь ищейки, берущей след. Неужели и на этот раз не повезёт?
Клава
Не понимаю, зачем нам сниматься. Если бы телевидение спасло нас от тюрьмы – другое дело. Отец пытается меня переубедить. Он считает, что мы в вакууме, телевизор не смотрим, а там с утра до вечера говорят о нас, какие мы кровожадные. Галахов может это мнение развеять. Ну, развеет, а дальше что?
В принципе, я тоже не против. Я только боюсь, как бы Галахов с отцом Вани не привели за собой хвост. Я не хочу, чтобы меня арестовали. Хотя нас, как я понимаю, и не собираются арестовывать. Нас хотят устранить. Лучше бы об этом сказал Галахов, если действительно хочет нам помочь!
На всякий случай мы спим по переменке. Я – ночью, Ваня – днём. Когда он спит, мне приходится тоже сидеть в палатке, чтобы не попасться на глаза местной шпане. Тут её хватает. Для меня палатка, как тюрьма. Я становлюсь злюкой, меня всё раздражает, мне не хочется готовить. Я мечтаю быстрее уехать, хотя понимаю, что, как только выедем на шоссе, мне захочется снова забиться в какую-нибудь щель, чтобы не бояться ГИБДД.
Звонок от Александра Сергеевича. Говорит, выехали из Москвы.
Снимаем палатку, сматываем удочки. Ваня подкрашивает белой краской старый номер. Машина новая, а номер старый – подозрительно.
Въезжаем на площадь деревни Липицы. Кругом магазины и автомашины дачников. Свернуть сюда с шоссе можно только в одном месте. Это и ценно. Хвост будет виден сразу
Пряхин
Не доезжая до поворота на площадь, я останавливаюсь. Слушаю доклад Геры:
– Появились голубки, Петрович, на твоем «форде-мондео». Подъехали, сидят, не выходят. А вот и наш Галахов. Девка пересаживается к нему. На ней длинная юбка, седой парик, платок на голове. Цирк, Петрович. Но если бы я не знал, я бы ничего не заподозрил. Микроавтобус едет во дворы, Ваня – за ним. Мне что делать, Петрович? Я на своих двоих за ними не угонюсь…
– Выходи на шоссе.
Когда Гера подбежал, микроавтобус и «форд-мондео» уже мчались в сторону дачи Волнухина. Но гнаться за ними нам было ни к чему
Андрей Галахов
Я мог бы всю недостающую информацию взять у Вани и Клавы по телефону. Но для ток-шоу нужна картинка, вся гамма чувств на лице человека.
Пока оператор ставит софиты и настраивает камеру, я накладываю себе легкий грим. Клава гримирует Ваню. Потом занимается собой. Ей надо напротив, разгримироваться.
Я собираюсь. Мне нужно быть обаятельным монстром, потрошащим своих собеседников.
Я не люблю начинать издалека, тележурналист должен брать быка за рога. Но только за рога, не за другое место.
– Клава, ты отдаёшь себе отчёт в том, что сломала жизнь Ване?
Клава задумывается. Морщится.
– Давайте не будем бросаться такими словами. Ну а если бы он мне не помог? Жизнь его была бы в порядке? Он бы себя уважал? Я вам по-другому отвечу. Я ему и его маме, конечно, причинила много неприятностей. И всё же себе самой я навредила гораздо больше. Я очень хотела иметь ребёнка, теперь об этом лучше не мечтать. Я хотела стать юристом, теперь это невозможно. Я мечтала встретить настоящего парня. Встретила, даже обвенчалась с ним, но семьи у нас, скорее всего, не будет.
Я удивился:
– Вы с Ваней обвенчались? Почему же ты считаешь, что у вас не будет семьи?
– Какая может быть семья через десять или сколько-то там лет?
– Зачем тогда венчались?
– Хотелось, чтобы это было в нашей жизни. Это попытка сохранить отношения в будущем. Всё-таки узы церковного брака сильнее.
Спрашиваю:
– Клава, а может, не надо было убивать Мартынова? Тогда и срок грозил бы гораздо меньше.
Клава тяжело вздыхает:
– Я об этом всё время думаю. Может, не надо было ради себя же самой? Себя жалко, не его. Но чем больше я об этом думаю, тем тверже прихожу к выводу, что в таких случаях человек не должен жалеть ни себя, ни того, кого он наказал. Жалеть меня должен суд. Я буду настаивать, чтобы нас судил суд присяжных.
– Ты рассчитываешь, что присяжные тебя оправдают?
– Я стреляла в состоянии аффекта. Этот подонок сломал мне жизнь. Он испоганил меня и Элю. Точно так же, в состоянии аффекта, стрелял и Ваня. Кроме того, он ещё оборонялся.
– Всё-таки работа в суде не прошла для тебя даром, – заметил я.
– А вы думаете, я создана только для того, чтобы отстреливать подонков? – мгновенно парировала Клава.
Наш диалог развивался так, как и требовалось.
Я задал следующий вопрос:
– Ты ничего не хочешь сказать тем, кто вас преследует и хочет арестовать?
Клава встрепенулась:
– Хороший вопрос! – Она посмотрела в камеру. – Пряхин, сволочь такая, верни деньги моему отцу, Ярославу Платоновичу Гусакову. Не вздумай зажилить, этот миллион – моё законное наследство. И не пытайся нас убить. Это может закончиться плохо. И для тебя, и для твоего напарника. Я не шучу. Я раньше вас боялась, а сейчас… Я не задумываясь, всажу в тебя пулю. Между нами война. Самая натуральная война, Пряхин. И чем быстрее ты это поймёшь, тем лучше для тебя.
Клава переключилась на меня:
– А почему этому Пряхину всё сходит с рук? Почему его не отстраняют? Других нет? Он возглавляет банду, занимается торговлей сексуальными рабынями. Его люди меня похитили, и они же вместе с ним нас искали. Это ни в какие ворота не лезет. Страна наша, великая и могучая – это великий и могучий темный лес. Кричи – не докричишься. Единственный способ как-то себя защитить – это самому взять в руки оружие. Ничего другого авторитеты не боятся. Они даже оружия вначале не боятся. Думают, их припугнуть решили. Ну, как же, они такие страшные. По-моему, пора их отучать.
Здесь я должен был сыграть примерно так:
– Клава, но тут ведь вот какая штука получается. Вас только унижали, над вами только издевались. А вы в ответ убивали. Тебя не смущает эта несоразмерность?
Клава сардонически рассмеялась:
– Сначала спросите, откуда у нас взялось оружие. Мы его купили? Нет, мы его не покупали. Мы его украли? Нет, мы отняли его у тех, кто готов был вот-вот нас убить. Мы должны были сказать нашим убийцам – идите с богом? Они бы тут же бросились в погоню и на этот раз уж точно убили бы нас. То есть мы убили только для того, чтобы спастись. Это была вынужденная мера в состоянии крайней опасности.
Я спросил:
– Но ты же не будешь отрицать, что в тебе сидела месть, желание покарать тех, кто тебя насиловал?
Клава ответила:
– До четырнадцати лет я хотела стать актрисой. А потом из меня сделали потерпевшую, которая не может даже пожаловаться, потому что бессмысленно жаловаться. Я действительно возненавидела насильников. Мне даже мама говорила: тебе нельзя идти в юристы, ты будешь сводить счёты. Да, я хотела сводить счёты. Я этого не отрицаю. И не стыжусь этого. Но я хотела ловить и сажать. А получилось, сами знаете, как. То есть я и для этого была готова. Мне нужен был только толчок. Они сами меня подтолкнули.
Я не должен был задавать этого вопроса, но уж слишком велик был соблазн:
– Ты готова перед этой камерой заявить, что кого-то убила?
Клава ни на секунду не задумалась:
– А чего мне скрывать? Да, я убила преступного авторитета Мартынова по кличке Мартын. Я убила его за то, что его люди по его приказу украли меня и мою подругу Элю. Они привезли нас прямо в его постель. Мы учились тогда в седьмом классе. Мы еще даже не целовались с мальчиками. А Мартын начал с извращенного секса. Это мерзкое животное морально уничтожало нас каждый день, когда укладывало по обе стороны от себя. Я убила его один раз, а он меня сто. Но я убила его, не унижая. Я просто сделала так, чтобы он больше никого уже не унизил, не изнасиловал. Я не могла когда-то спасти себя, зато теперь спасла других. Меня любой суд присяжных оправдает. Поэтому я не боюсь сказать: да, это я убила Мартына.
Оператор навёл софиты и камеру на Ваню. У парня был заметный напряг. Наверно, он не переставал опасаться, что мы могли привести за собой хвост.
– Ваня, ты прослыл хладнокровным убийцей, который, не задумываясь, нажимает на курок. До сих пор не известны причины твоих конфликтов с кавказцами. Одни телезрители огульно тебя обвиняют, другие столь же огульно защищают. Я не спрашиваю тебя, что произошло на самом деле? Этот вопрос тебе зададут в другом месте. Меня интересует, как ты стал человеком, который легко нажимает на курок. Что ты сам об этом думаешь?
Ваня усмехнулся:
– Вы ещё скажите, что я ненавижу чеченцев. Посчитайте, сколько выстрелов я сделал в Севске и в санатории, и сколько в Свидлове. В Свидлове получится больше. Я чеченцам жизнью обязан. В одном ауле меня взяли в плен, а в другом – спасли от заражения крови. За год рабства я отчасти сам чеченцем стал – что-то невольно перенял у них. Легко ранить чеченца – только ещё больше разозлить. Хотя тяжело ранить – тоже ничего страшного.
– Странно ты, однако, рассуждаешь, вставил я.
Клава вступилась за Ваню:
– Он рассуждает с точки зрения чеченцев.
Ваня сказал:
– На ордене, которым Шамиль награждал своих лучших воинов, было написано: «Кто думает о последствиях, в том нет храбрости». А нам с детства внушают, что надо думать о последствиях.
– В общем, вы решили не думать о последствиях, да? Стрелять не по ногам, а сразу в грудь, да?
Ответила Клава:
– Да, в ногу можно промазать, и тогда тот, в кого я промахнулась, убьёт меня.
Девчонка начала меня злить, лезет в разговор. Я спросил:
– Клава, ты отдаёшь себе отчёт в том, что рассуждаешь и ведёшь себя не по-женски?
Девушка обозлилась:
– А со мной поступали по-мужски? Меня довели, понимаете? Достали! И Ваню достали. Он вернулся из рабства и не думал о мести. Он жил, как все нормальные люди, но его стали преследовать. И кто? Кто издевался над ним в плену. Кто выбил ему зубы, кто морил его голодом, кто не давал ему зимней одежды.
Клава почти криком пыталась расшевелить Ваню:
– Вань, расскажи про капитана, про «самовар». Иначе они ничего не поймут.
– Пряхин натравил на меня Султана, – сказал Ваня.
– Кто такой Султан? – быстро спросил я.
– Султан – мой рабовладелец. А Пряхин… Майор Пряхин привозил Султану выкуп за рабов. У них было совместное предприятие. Занимались они не только торговлей рабами. Пытались наладить изъятие человеческих органов. Не знаю, что у них из этого получилось. Я – сбежал. Я сбежал и хотел это забыть. Но майор Пряхин натравил на меня Султана. А Султан послал по мою душу своего племянника Ваху. А с Вахой у меня были счёты. По приказу Султана Ваха своими руками сделал из моего командира «самовар».
– Что такое «самовар»? – спросил Галахов.
– Он накачал капитана наркотиками, а потом отрубил ему сначала ноги, потом руки.
Они уводили меня не в ту степь. Я не должен был идти у них на поводу.
Я сказал:
– Ваня, и всё же я не согласен: человек должен думать о последствиях при любых обстоятельствах. Иначе он неизбежно зайдёт в тупик. Более того, я уверен, что и вы думаете сейчас: а что же дальше? Скажи, что вы собираетесь сделать, чтобы выбраться из своего положения.
Ваня переглянулся с Клавой.
Я спросил:
– А что ты на неё смотришь? Своего мнения у тебя нет?
– Ничего мы не собираемся делать, – ответил Ваня. – Забьёмся в какую-нибудь дыру, и будем тихо сидеть.
– Не получится, – возразил я. – Вас уже не раз показывали по телевизору. И еще не раз покажут. Ваши фотографии уже опубликованы в газетах. Вам тогда нужно жить там, где нет приёма телевизионного сигнала, и куда не приходят газеты. Но там долго не сможете жить вы сами.
Клава огрызнулась:
– Что вы предлагаете? Сдаться? Но мы не считаем себя виноватыми. Зачем нам являться с повинной? Пусть лучше нас поймают.
Пряхин
Мы встали метрах в ста от дачи Волнухина. Так, чтобы был виден выезд из ворот. Гера развернул «фрази». Прибор позволяет слышать разговор на расстоянии чуть ли не километра. Но в нашем случае приходилось всё время напрягать слух. Ваня говорил невнятно, но именно его слова были важны мне, а не балаболки Клавы, возомнившей себя террористкой.
В целом, настрой парочки был понятен. Ребята закусили удила. Это хорошо.
Я набрал начальника нашего подразделения, доложил обстановку. Павлова и Смирнов блокированы на даче у Волнухина.
– Наконец-то! – проворчал генерал. – Смотри на этот раз не упусти. Высылаю ОМОН.
– Не надо ОМОНа, товарищ генерал, – попросил я. – Они уже собираются линять. Мы сами.
– Ну, смотри, – просипел генерал, у него был бронхит заядлого курильщика.
Александр Сергеевич Волнухин
Я предложил сделать перерыв и немного перекусить. Мы сели на веранде за старенький круглый стол, который ещё во времена моего детства ходил ходуном, и всё же каким-то чудом стоял до сих пор.
Клава налила в тарелки свекольник. Я плеснул по бокалам смородинового сока. Мне хотелось сказать что-то вроде тоста.
Я предложил ребятам вернуться в Москву вместе с нами, в телевизионном микроавтобусе. Я довольно долго рассуждал о выгодах добровольной сдачи властям.
Галахов поддерживал меня красноречивым молчанием.
Ваня и Клава озадаченно смотрели друг на друга.
– Кому сдаваться-то? – с усмешкой спросила Клава. – Нас уже не Пряхин ищет? Кто-то другой? Мы за последние дни отстали от жизни. Может быть, что-то изменилось?
Мы с Галаховым переглянулись. Голова у девчонки варила. Что правда, то правда, правоохранительная система до сих пор не выявила основных мотивов убийств в Севске, санатории и Свидлове. Ваня и Клава называются главными подозреваемыми только журналистами, но не милиционерами и прокурорами, которые до сих пор подозревают каких-то стариков. Как можно сдаваться системе, которая действует так тупо?
Застенчиво улыбаясь, Клава обратилась к Галахову:
– Скажите, пусть от нас отвяжутся. Мы сами явимся в суд. Не надо нас арестовывать.
Галахов покачал головой:
– Так у нас не бывает, Клава.
– С нами у них это не пройдёт, – твердо сказала Клава. – Правда, Вань?
– Правда, – согласился Ваня.
Я почувствовал что-то вроде зубной боли. Она опять что-то задумала, а Ваня опять с ней согласился. Вместо четкой и ясной явки с повинной начнутся выкрутасы. Ни к чему хорошему это не приведёт. Система не терпит подобных игр.
Мне захотелось по-настоящему выпить, но в доме были только женские напитки. Я пошёл к соседу, у него целый бар. Я застал соседа за странным занятием. Он сидел на балконе и смотрел в телескоп. Только объектив прибора был направлен не в небо, а на стоящие в тени деревьев старые «жигули».
– Странные ребята тут у нас околачиваются. Глянь, – сказал сосед.
Первое, что я увидел, пристроив глаза к окуляру, была морда Пряхина. Сидя на заднем сидении, майор жадно ел бигмак, наушники на его ушах ходили ходуном.
Это кого ж ты так азартно слушаешь, милый? Неужели нас? Конечно, нас, кого ж ещё?
– Вроде, брать кого-то собираются, – прошептал сосед. – Узнаёшь этого мордастого? По телеку выступал. Он всё эту криминальную парочку ловит, никак поймать не может. Жаловался, что неуловимые. Пряхин его фамилия, майор Пряхин. Деньги сулил, правда, цифру не назвал.
Я спросил, не отрываясь от окуляра:
– Хочешь заработать?
Сосед обиделся:
– Ты меня не так понял, Сергеич. Я хотел сказать: последняя тварь – этот майор.
Ваня
Я чуял, что Пряхин где-то рядом. Эта тварь без запаха, но я её чую.
Припарковался он грамотно, не проскочишь. Одного только не могу понять, как он собирается за нами гнаться на своём драндулете? По воздуху, что ли?
Представляю, как кипит у мента его гончая душа. Он же видит свой «мондео». Прежде чем стрелять, он должен трижды подумать, стоит портить шкуру своему железному коню.
Ну и что теперь? Он же не просто так стоит.
Надо уходить.
Мы прощаемся с отцом и Галаховым. На всякий случай Клава садится на заднее сидение. В руках у неё огромный, почти двухкилограммовый «Стечкин». Клава дурачится. На оператора работает. Оператор с удовольствием её снимает.
Спрашиваю Клаву:
– Хочешь увидеть Пряхина поближе?
Я проезжаю мимо его задрипанных «жигулей» со скоростью 10 километров в час. Клава держит «Стечкина» наизготовку. Пусть видит мент, что я могу продырявить ему голову на расстоянии 200 метров. А в случае надобности могу и очередь дать. Не зря чечи считают «Стечкина» самым лучшим стволом, уж они-то знают толк в оружии. Жаль только, что осталась всего две обоймы, 40 патронов. Ещё бы парочку …
Пряхин и его напарник сделали вид, что дремлют.
Выехав на Симферопольское шоссе в сторону Тулы, спрашиваю мента по мобильнику:
– Ты чего приезжал-то? Если за тачкой, то я готов вернуть. (Пряхин гордо молчал) – Давай, оставлю на какой-нибудь заправке.
Пряхин не отвечал.
Ну и черт с тобой! Я дал по газам. Началась гонка.
На 180 километрах он едва не въезжал мне в задний бампер. На 200 километрах начал слегка отставать. И только на 220 пропал из виду.
Впереди был пост ДПС. Я свернул в лес, поставил машину в деревья. Пряхин пролетел мимо. Сейчас он доедет до поста, узнает, что я не проезжал, и поедет в обратном направлении, высматривая, где бы мы могли затаиться.
Надо было бросать машину, выходить на шоссе и попытаться сесть на рейсовый автобус. Но стоять с поднятой рукой на открытой местности – тоже не здорово.
Как всегда, мы заспорили. Клава была за то, чтобы всё бросить и уйдти по проселочной дороге.
Пряхин
Я примерно засёк, где они могли свернуть с шоссе. Мы подъехали к этому месту. Крадучись, вошли в лес. Первое, что увидели, мой «мондео» под кустом рябины. Играла автомагнитола. За капотом, из травы, слышался мужской голос и игривый женский смех. Криминальная парочка, похоже, занималась любовью.
– Делай их! Смотри, только, тачку не задень! – шёпотом приказал я Гере, а сам остался на стрёме.
Гера осторожно обошёл машину и дал очередь из автомата.
Никто на шоссе даже не сбавил скорость. Люди, как ехали, так и продолжали ехать в обе стороны. Люди у нас – золото. Я перевёл дыхание. Ну, вот и всё. В рапорте мы укажем, что старший лейтенант Рытиков сделал предупредительный выстрел вверх, но эти молодые беспредельщики, к их несчастью, уже перестали испытывать страх.
Мне очень не хотелось подходить. Но я сделал над собой усилие.
Они лежали лицом вниз. Он словно пытался закрыть её своим телом. Напрасно. Автоматная очередь, выпущенная практически в упор, пробивает свинцом полметра живой человеческой массы…
В воздухе чувствовался запах крови, от которого меня всегда подташнивает. Но я пересилил себя, подошёл ещё ближе. Надо бы поменять положение тел, но не сейчас. Я сделаю это позже.
Прежде чем вызвать «скорую», мне нужно было убедиться, что врачи уже ни к чему. Я потрогал у них сонные артерии. Испачкал руки в крови, вытер о траву. Гера на этот раз сработал чисто.
Гера вызвал «скорую», а я доложил генералу.
– Доигралась сладкая парочка, – сочувственно вздохнул генерал.
– Доигралась, – я тоже сочувственно вздохнул.
– Всё чисто?
– Чище не бывает, товарищ генерал.
– Ну, смотри, майор!
– Смотрю, товарищ генерал!
Андрей Галахов
Мы возвращаемся в Москву. Оператор безостановочно говорит о Клаве. Не пройдёт и суток, как его кадр – Клава со «Стечкиным» – обойдёт все телеканалы и газеты мира. В этом можно не сомневаться. Я тоже предвкушаю успех. Александр даёт согласие на участие в моём ток-шоу. Он готов публично признать, что Иван Смирнов – его сын.
Звоню Гусакову.
– Вы готовы признать Клаву своей дочерью публично?
Ответ Ярослава Платоновича меня ошарашивает:
– А вы думали, я откажусь? Я горжусь своей дочерью!
Я хочу пригласить в студию также министра внутренних дел и Генпрокурора. Даже если они пришлют вместо себя вторых лиц, эта передача побьёт все рейтинги.
Итак, осмыслим ещё раз, о чём история.
Была девушка Клава, которую государство не защитило от насилия. И был парень Ваня, которого государство не вытащило из плена и рабства. При этом государство создало все предпосылки, включая невообразимую свободу порока, для того, чтобы девушка и парень попали каждый в свою беду. Но! Но теперь, когда они объединились и нашли в себе силы защитить себя, государство преследует их, как преступников. Причем, преследует руками тех, кто издевался над нашими героями.
Меня отвлекает звонок. Это Ваня. Он старается говорить спокойно, но у него подрагивает голос:
– Пряхин прокололся.
Я не понял: в каком смысле прокололся?
Голос Клавы в мобильнике. Она говорит очень взволнованно:
– Пряхин убил бы нас, если бы не случай. Знайте: то, что он нас не убил, просто какая-то счастливая случайность.
Я спросил, что случилось. Клава сказала, что перезвонит позже
Клава
Я согласилась с Ваней: над избавиться от машины Пряхина и пересесть на рейсовый автобус. Было на этом участке трассы только одно место, где водители иногда останавливаются по просьбе пассажиров. Там, где местные продают грибы.
Мы подъехали к странной паре. Он и она – в длинных до пят плащах, с капюшонами на головах. Почему именно к ним? Наверно, потому что они были очень похожи на нас. Ребята примерно нашего возраста, ну, может быть, постарше.
Нам некогда было болтать. Ваня прямо спросил, не нужна ли им наша тачка? Парень (Рома) нас узнал.
– А, Бонни и Клайд?!
– Мы – Ваня и Клава, – поправила я.
– Это машина мента, – сказал Ваня. – Меняю на ваши плащи.
Рома сказал, что он так и понял. Он знал из теленовостей, что мы угнали в Москве машину прямо из-под носа у ментов.
– Заработанная непосильным трудом, – Рома пнул машину в бампер. – Не шутишь? Не жалко расстаться с такой ласточкой?
– На этой ласточке только по грибы и ягоды ездить. Документов – никаких. Быстрее думай, – сказал Ваня, нервно посматривая на шоссе.
– Крутые вы, ребята, – сказала девушка (Юля). – Мы бы так не смогли. А иногда так хочется.
– Куда вы теперь? – спросил Рома. – Дайте к нам. Выроем в лесу землянку, будете жить, как партизаны.
Рома снял плащ, Юля последовала его примеру. Ваня отдал Роме ключи от тачки.
– Загони её пока в лес.
Рома и Юля сели в машину, свернули в шоссе. Мы взяли корзины с грибами и присоединились к нескольким местным, ожидавшим автобус на Москву,
Подкатили Пряхин и Гера.
Наверно, Рома поставил машину так, что её было видно с шоссе. Пряхин и Гера, перекинув через плечо автоматы, направились в лес. Грибники и ожидавшие автобуса местные молча проводили их глазами. Думали, менты пошли отлить.
Подошёл автобус. Нам не хватило мест. Можно было уговорить водителя, что мы готовы постоять. Но что-то нас остановило. Как-то тревожно стало на душе.
Автобус отошёл, и в этот момент прострекотала автоматная очередь. Грибники в панике полезли по насыпи вверх. На обочине шоссе остались только мы с Ваней.
Мы поставили корзины на землю и опустили на лица капюшоны.
Из леса на шоссе медленно выезжал пряхинский «мондео». Бежать нам было некуда, разве что вверх по насыпи вслед за грибниками. Я сняла «беретту» с предохранителя».
Возле нас резко затормозил «мицубиси паджеро». Открылась правая дверца. Умереть не встать, это был мужчина-комплект.
Он был ещё интересней, чем тогда, в автосалоне. Что-то среднее между Джорджем Клуни и Антонио Бандерасом. Но моего лица он не видел.
Спросил, почем маслята. А я не знаю, что сказать. Мне кажется, он про патроны спрашивает. Маслята на жаргоне – патроны!
– Грибы почём, хозяйка? – нетерпеливо переспросил мужчина-комплект. – Ты чего, немая?
«Мондео» медленно подъезжал к нам по разгонной полосе. Похоже, Пряхин тоже решил прикупить грибков. Кол ему в глотку. Что он там наделал? В кого стрелял? Неужели в Рому с Юлей? В кого ж ещё?
– Отвяжись! – говорю Комплекту.
Капюшон спадает у меня с головы.
– О!
У Комплекта шары по полтиннику. Он узнаёт меня. Пряхин снимает темные очки. Он тоже что-то увидел. Но он не верит своим глазам. Он переводит взгляд на Ваню (точнее, на грибника, под плащом которого скрывается Ваня), хватает автомат и выскакивает из машины. Ваня опережает его, стреляя из-под полы. Пряхин хватается за ногу. Ваня садится за руль «мондео». Я заскакиваю на заднее сидение.
Мы летим. Господи, куда ж мы снова летим? Опять в Москву?
– Я не хочу в Москву! – кричу Ване.
Доехав до эстакады, мы уходим вправо.
– Они нас перепутали, – я плачу.
– Со страху, – соглашается Ваня.
Он матерится. Я первый раз слышу, как он матерится. Он звонит Галахову и говорит, что Пряхин прокололся. Он хочет ещё что-то сказать, но не может. Я выхватываю мобильник. Я говорю, что мы остались живы благодаря случайности. Мне хочется добавить, что из-за нас пострадали хорошие ребята. У меня перехватывает горло.
Пряхин
Ваня не мог не выстрелить, иначе бы я выстрелил в него. Выстрелом в меня он переключил на себя внимание грибников. Когда подкатила машина ДПС с двумя серпуховскими ментами, грибники скатились вниз и стали моими свидетелями.
Теперь надо было нагонять стрелявшего.
Я плюхнулся на заднее сидение ментовских «жигулей».
На коллег подействовало, что я ранен, но готов продолжать работу. Стыдно им было рассусоливать – преступники уходили из-под носа.
Тачка с визгом рванула с места. Я с облегчением вздохнул.
Мы с Герой прошли по грани полного провала. Если бы грибники сказали про автоматную очередь, и если бы дэпээсники пошли проверять и наткнулись на Геру и потерпевших, они бы тут же нас повязали.
А теперь мы едем одной командой брать особо опасных преступников, о которых говорит вся страна. Какую говорящую радиостанцию не включи, всюду – только о них.
Минут через двадцать слышим на «Милицейской волне»:
«Пресс-служба МВД распространила сенсационное сообщение. Иван Смирнов и Клавдия Павлова убиты сегодня во время задержания на 61-м километре Симферопольского шоссе. На призыв сдаться преступники открыли огонь. Сотрудникам ничего не оставалось, как самим применить оружие».
Генерал поспешил с рапортом. Теперь это может дорого стоить нам с Герой.
Грибники найдут сейчас потерпевших и тут же сообщат в милицию. Об этом немедленно будут оповещены все патрули, включая тот, с которым мы едем.
Простая мыслительная операция даже для экипажа ДПС: если мы застрелили Ваню и Клаву, а оказалось, что это не Ваня и Клава, значит, мы – убийцы ни в чем не повинных молодых людей, за что нас нужно немедленно взять под стражу.
Я незаметно снимаю предохранитель на своём табельном ПМ и толкаю в бок Геру. Гера понимающе кивает и делает то же самое…
Андрей Галахов
У меня остался только один способ влиять на ход событий – выйти сегодня в эфир с незапланированной программой, что я с одобрения начальства и делаю. В студии уже готовы выехать Волнухин, Гусаков, Смирнова. Сообщили о согласии приехать заместитель министра внутренних дел и заместитель Генпрокурора.
Меня зовут к телефону: что-то крайне срочное. Это женщина, которая уже звонила насчет Вани и Клавы.
– Передайте ребятам, что мы их ждём. Там, где мы живём, их никто не сдаст. И они там будут при деле, особенно Ваня, у него золотые руки
Мне вдруг приходит в голову неплохая идея. Я говорю женщине, что обязательно передам ей приглашение, но с одним условием. Она встретит моего оператора. Если ребят всё же обнаружат там, где она живёт, у меня будет возможность вести репортаж непосредственно с места события.
– Хорошо, – говорит женщина. – Я жду вашего оператора в Калуге, через три часа, у здания городской администрации.
Я объясняю оператору его задачу.
– Эфир через четыре часа. Постарайся к этому времени найти ребят.
Парень счастлив. Прямой эфир для всякого уважающего себя оператора – праздник.
Пряхин
Мы потеряли их и едем только по интуиции. Они не могут ехать в Москву. Чисто психологически не могут, и всё тут. Они не могут уйти вправо от Москвы, это для них всё равно, что ехать, куда глаза глядят. Они могут уйти только влево, в том направлении, которое им уже знакомо. Ваня бегает проторенными дорожками.
Мы подъезжаем к посту, за которым уже не только другой район. Другая, Калужская, область. Серпуховским дэпээсникам дальше делать нечего. Они могут, конечно, проявлять энтузиазм и героизм, но это едва ли им зачтется. Это не их территория, никто их тут героями объявлять не заинтересован, даже если им повезёт, и они упакуют Ваню с Клавой.
Дэпээсники хлопают дверцами, вразвалочку подходят к своим коллегам, что-то им поясняют, показывая на нас. Я тоже выхожу из «жигулей», прихрамываю, кровь хлюпает в ботинке, пуля содрала кожу. Смотрят калужские коллеги крайне неласково. Особенно старший, мордастый капитан. Ксиву требует. Предъявляю удостоверение. Велит Гере выйти и тоже предъявить. Гера подчиняется, на нём лица нет. Не нужно быть большим физиономистом, чтобы определить, как ему нехорошо.
Наконец, слышу то, чего больше всего боялся услышать:
– Вы не тех хлопнули, ребята, – говорит капитан.
Гера даже не пробует сыграть возмущение. Но я так просто не сдаюсь.
– Кого вы слушаете?
Капитан хмуро отвечает:
– Мы слушаем наши сводки. Вы уже попали в сводку, ребята. Вы не тех хлопнули! Те только что проехали.
Цепляюсь, как за соломинку:
– Как проехали?! А вы куда смотрели?
Капитан отвечает как-то странно:
– А что мы? Нас в школе милиции английскому не обучали.
Ваня
Мы остановились перед постом ДПС за 400 метров и стали ждать вереницу фур. Только прячась за фурами можно проскочить. Клава предложила заодно слегка загримироваться, сыграть иностранную пару.
Если фокус не пройдёт, отрываться будем без пальбы. Зачем наживать новых врагов? Тем более, что каждый наш шаг теперь обсуждается «широкой общественностью».
Когда, наконец, фуры появились и мы пристроились сзади, надежды особой на то, что менты на них отвлекутся, не было. Дэпээсники обязаны проверять фуры. Но – в направлении Москвы. А мы ехали от Москвы.
Вся надежда была на Клаву.
Я съехал на обочину раньше, чем мент махнул жезлом. Мне как бы самому надо было остановиться.
Клава вышла из машины и направилась к менту. Она затараторила по-английски. Спрашивала, правильно ли мы едем. Нам надо в Москву, но над нами, наверное, подшутили на предыдущем посту. Мы чувствуем, что едем в обратном направлении. Она говорила с пулемётной скоростью, но мент всё же понял, чего ей надо. Он показал, где можно развернуться, чтобы ехать обратно. Клава помахала ручкой и побежала обратно к машине.
Естественно, мы не развернулись там, где показал гаишник. Погнали дальше. Сняв фуражку, он чесал себе репу, озадаченно глядя нам вслед.
Пряхин
Капитан сунул наши ксивы в карман. Я дёрнулся, но он сторожил каждое моё движение. Он направил мне в грудь укороченный «калаш».
– Ты знаешь, майор, мы просто обязаны вас принять. Сдай табельное оружие.
