Виталий Ерёмин
Банда потерпевших
Вывернув за угол, я ускорил шаг. Увидел меня совсем близко, Ваха не потерял самообладания. Но и особого дара речи не проявлял.
– О-о-о! – он с удивлением смотрел на направленный ему в грудь тэтэшник с набалдашником глушителя.
Я тяжело дышал. Меня возмутило, что он меня не боится.
Ваха смотрел мне в рот.
– Откуда зубы? Может, это не ты, хазки?
Я выстрелил ему в сердце. Он упал ничком, лицом в асфальт. Другой «дух» пружинисто поднялся с корточек. Он готов был броситься на меня. Я выстрелил ему в грудь и забрал его ствол – карманную «берету».
Ваха дёрнулся. Он был ещё жив. Я выстрелил ему в затылок. Он замер.
Я отряхнул с брюк кровь, открыл машину, сел за руль. Вытянул перед собой пальцы. Они дрожали, но не сильно. Мне это понравилось.
Пряхин
Сижу у себя в отделе. В утренней сводке происшествий значится то, чего я ожидал. В Севске (Брянская область) неизвестный тяжело ранил троих кавказцев, четвертый убит.
Если убит кто-то другой, не Ваха, это Султан переживёт. А если Ваха… Этот вариант я учёл. Отправил жену и сынишку к родителям в Вологодскую область. Жена будет собирать на зиму клюкву, сушить грибы. Обожаю суп из белых грибов. Сына хлебом не корми дай половить хариуса.
Связываюсь с Севском, интересуюсь у коллег, какие зацепки. Накануне поселилась странная компания. Парень и две девушки. Сняли номер на двое суток, а утром исчезли. Всего было произведено три выстрела, но никто их не слышал. Вероятно, огонь вёлся из пистолета с глушителем. Сомнений нет: это работа Вани.
Звоню Волнухину. Сообщаю, что натворил его сынок. Профессор в шоке.
Не верит, думает, беру его на понт.
– А ты позвони Ване. Он тебя лучше убедит. Но потом сразу – мне.
Отключаюсь, жду. Минут через десять профессор снова выходит на связь.
Упавшим голосом спрашивает:
– Что же делать?
Я понимаю, что Ваня не стал его посвящать, кого именно он грохнул.
Отвечаю:
– Даже не знаю. И же сказал, что прекратил все мероприятия по розыску.
– А почему? – спрашивает Волнухин. Чувствуется, что этот вопрос не даёт
ему покоя.
– Давал твоему сыну шанс. Не ради него, ради тебя. Но видишь, как
обернулось. Допускаю, что произошла бытовая ссора, кавказцы – ребята задиристые.
Но драка-то не на кулаках была и не на ножах. Пистолет откуда-то у Вани взялся. И
есть подозрение, что не простой пистолет, а с глушителем. Троих уложил, одного-смертельно, а ведь никто выстрелов не слышал. А что сам-то Ваня говорит?
Мне это было важно знать: сказал ему Ваня, что свёл счеты с Вахой, или не сказал. Но профессор не стал передавать свой разговор с сыном.
Держу его на крючке:
– Пока никто, кроме меня, не знает, чья это работа. Даю твоему сыну еще
один шанс.
Велю Гере держать связь со свидловскими ментами. Не мешало бы поставить на прослушку телефон матери Клавы. Они наверняка созваниваются. Из разговоров можно понять, где находятся и куда планируют бежать дальше.
Гера докладывает: телефон давно на прослушке. Есть новость: Гусаков и Смирнова сейчас в Свидлове.
Семейный совет? Похоже на то.
Вечером звонит Султан.
– Ты хотел убрать моих людей руками моего раба, шакал!
Играю оскорбленное самолюбие:
– Знаешь, Султан, если не веришь, давай прекратим отношения. Я не могу так работать. Какого хрена ты меня ни за что ни про что оскорбляешь?
– Потому что знаю твою подлую ментовскую натуру. Ты же оборотень. Как можно верить оборотню?
– Тогда давай распрощаемся.
Султан нехорошо смеётся:
– Конечно, распрощаемся, куда ты денешься. Но тогда, когда я это решу
Александр Сергеевич Волнухин
Ваня сказал мне, кого он убил: своего мучителя, Ваху. Но я не стал сообщать об этом Пряхину. Не знаю, что меня остановило. Наверное, просто недоверие. Не могу понять, случайная это встреча, или кто-то навёл чеченцев на след Вани. И не могу поверить, что Пряхин прекратил поиск. Скорее всего, это просто хитрость. Пряхин что-то выгадывает. Но что именно, понять не могу.
Звоню Галахову, может быть, он подскажет. Выкладываю ему новость. Андрей первым делом заостряет внимание на пистолете с глушителем. Ну, в самом деле, откуда он вдруг очутился у Вани? Приходим к выводу, что Ваня сам должен это объяснить.
Набираю его. Ваня поясняет, каким образом у него оказался пистолет с глушителем. Теперь всё понятно. Пряхин просто передал охоту за Ваней и Клавой другим убийцам.
– Нужно как можно быстрее добиться, чтобы Пряхина отстранили от этого дела, – говорит Галахов. – У вас же есть друзья в аппарате МВД. Идите к ним.
Легко сказать… Если влиятельные люди узнают, кто мой сын, отношение ко мне может резко измениться. Слух разнесется в считанные дни. Последствия могут быть самыми непредсказуемыми. Нужно нейтрализовать Пряхина как-то иначе.
– По-другому не получится, – говорит Галахов. – Вы сейчас должны думать о сыне. Когда человек убивает человека, всё равно, какого и по какой причине, это ужасно не только для того, кто убит, но для того, кто убил. Ваш сын может вообще сойти с катушек.
Мне становится плохо. Галахов достаёт из аптечки корвалол, смешивает с водой. Я выпиваю. Андрей заканчивает свою мысль:
– Нам нужно как-то встретиться с вашим сыном. Мы запишем его показания и покажем их в МВД. Неплохо бы встретиться и с Гусаковым. Вы понимаете, к чему я веду? Если вам не поможет МВД, я покажу запись в своей программе. Связывайтесь с сыном, пусть обдумает, где лучше встретиться.
Ваня
Я остановил машину и сверился с картой. До границы с Украиной оставалось несколько километров. Мы свернули с шоссе в лесок, позавтракали и вышли на шоссе уже без машины. Нас подобрал рейсовый автобус. Он шёл в Хомутовку, а это уже Курская область. Хомутовка стоит на шоссе, ведущем к пограничному пункту.
Пока ехали до Хомутовки, я понял, что границу с Украиной нам в этом месте, после того, что произошло в Севске, пересекать нельзя. Нужно набраться терпения и ехать дальше на юг по территории России.
В Рыльске мы сели в поезд и с двумя пересадками доехали до Грайворона, это уже Белгородская область. Там сняли квартиру. Селиться с нашими засвеченными документами в гостинице было опасно. По улицам избегали ходить втроём. В первый день ели в забегаловках за соседними столиками. А на другой день Эля стала готовить дома.
Она делает обычные блюда, но подаёт их маленькими порциями, украшая зеленью и ломтиками фруктов и ягод. Очень красиво и очень вкусно.
Нам нечем заняться. Эля старается нас развлечь, читает стихи. Клаву это раздражает. Она намекает Эле, что той пора сваливать.
Если выпиваем, Клава не может остановиться. Ей нужно допить бутылку до дна. Шутит: «Без кайфа нет лайфа», а глаза грустные. Хочет забыться и – не может.
Она ломает голову, как припереть судью к стенке.
Отец сообщил, что с нами хочет встретиться телевидение. Клава не против. Я тоже считаю, что телевидение может нам помочь. Но где встретиться, чтобы при этом не попасться чечам или Пряхину, не могу придумать.
Клава
Надежда Егоровна меня подкосила. Хотя мало ли я уже сталкивалась с подлостью. Но то была подлость подлецов. А тут подлость человека, на которого даже подумать было невозможно. Теперь я понимаю: всё было спланировано, продумано до мелочей. Ну и, конечно, Мартын… Если бы это был другой человек, меня бы так не колбасило.
Этот человек дважды проехал по мне, как танк.
Ваня рассказывал про Султана, а я думала: Султан – чужой во всех отношениях. А Мартын вроде как свой. Султан не обманывал. Он просто захватил тебя в плен и велел на него работать. Это, конечно, тоже не здорово. Но то, что сделал со мной Мартын – намного подлее.
Я знаю, как Ваха издевался над Ваней. Теперь Вахи нет. А Мартын, который измывался надо мной, живёт и радуется жизни. Разве это справедливо? Его тоже не должно быть – это я для себя уже решила. Но я должна сделать это без Вани.
Из всех стволов мне понравилась «беретта», теперь она моя. Маленькая, в ладони умещается и весит меньше 300 граммов. Единственный недостаток, по словам Вани, чтобы наверняка убить человека, надо стрелять с близкого расстояния, лучше в упор.
Я бы не отказалась от помощи Вани. Но на нём уже висит одно убийство. К тому же я боюсь, что Мартын успеет сказать Ване, как меня имел. Нет, я сделаю это сама, я выстрелю в упор. Когда я представляю себе, как я это сделаю, мне становится хорошо.
Сегодня я перебрала сухого вина. Долго лежала с закрытыми глазами. Меня вертело и кувыркало в черной пустоте, а я плакала и звала маму. Как же мне было плохо!
И мама словно почувствовала. У неё был сегодня какой-то другой голос. Она передала привет от Анны Дмитриевны и… от отца. Я поняла, что они в Свидлове.
– А вы где? – спросила мама.
Я сказала, что неподалеку санаторий, где она однажды лечилась.
– Поняла, – сказала мама
Ваня
Я против встречи с родителями. Они могут привезти за собой «хвост». Но Клава настаивает: вдруг что-нибудь подскажут. У нас самих – никаких идей. Мы разлагаемся в безделье и постоянно ссоримся.
Мы снова в пути, едем в автобусе. Купить машину боимся – быстрее попадём на глаза гаишникам. Останавливаться в гостиницах – боимся. Ходить втроём и даже вдвоём боимся. В людных местах держимся поодиночке. Клава боится за деньги. Я боюсь за стволы.
Короче, мы всего боимся, и это состояние отражается на настроении. Мы почти не разговариваем и давно уже не смеёмся. Мы устали скрываться и устали друг от друга.
Кто-то из пассажиров просит водителя остановить автобус по нужде. Мы тоже выходим размяться. Возле остановки стоит «буханка». Капот открыт, что-то с мотором.
Владелец «буханки», мужик лет сорока, подходит ко мне:
– Не поможешь?
Автобус уходит, мы остаёмся. У нас есть возможность пожить пару дней в тишине и безопасности.
Игорь и Ольга Савичевы – переселенцы из Киргизии. Он – врач, она – учительница. В нескольких километрах – целый поселок переселенцев. Там у них строится дом.
Я управляюсь за час. Савичевы везут к себе ужинать. Кажется, они видят, что мы какие-то неприкаянные. Хотя у Игоря может быть свой интерес – у старенькой, за бесценок купленной «буханки» надо перебрать мотор.
Посёлок довольно большой. До областного центра – 40 километров. А что если здесь задержаться? Чего нам стоит дом построить?
– Я не против дома, – говорит Клава. – Только как ты себе представляешь? Втроём жить будем?
Меня Эля тоже теперь напрягает. Если Пряхин агитировал её поработать на него, что ей мешает позвонить ему и назвать наши координаты?
Дом Савичевым ставят хлопцы с Украины. Каждый вечер у нас после ужина деревенские посиделки. Хлопцы зубоскалят ни о чём, но между шутками успевают полюбопытствовать, кто мы и откуда. Мы – загадка не только для Савичевых.
Все почему-то уверены, что в нашей троице пара – я и Эля. Экспедитор Валера осторожно окучивает Клаву. Он завозит стройматериалы. Клава заказывает ему продукты.
Из головы не выходит Султан. Ваху он мне, конечно, не простит. Жаль только, что вместе со мной могут пострадать Клава и Эля
Эля
Мне плохо. Пыталась вырваться на свободу, а что получилось? Я не могу ни поехать, ни пойти, куда захочу, ни от кого не прячась и ничего не боясь. Не могу только понять, Клава нас держит возле себя, или мы возле неё держимся. Ваня мучается, и самой Клаве плохо. Во что это всё выльется, трудно сказать. Но это не может длиться долго. Что-то должно произойти.
Пряхин выждал неделю и теперь названивает каждый день. Я не отвечаю. Шлёт эсэмэски – не отвечаю. Я не позволю ему превратить меня в тварь
Пряхин
В шахматы я играю плохо, но по жизни ходы просчитывать люблю. Волнухин наверняка задействует свои связи в МВД, попытается вывести меня из игры.
Его козыри? Мои отношения с Гультяевым и его засранцами. Здесь свидетелем может выступить Гусаков. Но что он может сказать? Ну, встречал меня у Гультяева. Ну, шалил поганый мент с морковками. Какая ерунда! А что ещё? Ни-че-го!
Показания, которые Ваня может дать на Геру – немного существенней. Но отпечатков пальцев Геры на стволе с глушителем нет. Он был в перчатках. Свидетелей нет. Ваня может, конечно, сказать, что видел, как Гультяев с его ребятами проник на дачу Волнухина. Но опять-таки, где свидетели?
Не пойдёт никуда профессор Волнухин.
А вот мне есть что сказать. Украденный Клавой том уголовного дела – факт? Факт. Украденный у Гусакова миллион – факт? Факт. Убийство Вахи – тоже факт.
Где же могла лечиться маман Клавы? Чем она страдает, какой болезнью? Да ё-моё, какая разница, какая у неё болячка! Надо придти в поликлинику и заглянуть в её амбулаторную карту. Там должно быть записано, где лечилась.
По звонку Геры, свидловские ребята так и сделали. Лечилась Наталья Дмитриевна Павлова в санатории «Отрадный».
Султану дать адрес или самому сработать? Или ещё раз попробовать третий вариант? Может, Ваня и рабовладельца своего уделает?
Время ещё есть, надо всё очень тщательно взвесить. Пока мне ясно только, что Султан должен получить пулю из того же ствола, что и его племянник. А кто это сделает, неважно.
Клава
Надоело сидеть в посёлке, вытащила ребят в Белгород. Едем на Валериных «жигулях». Пока экспедитор сделает свои дела, посидим в каком-нибудь дорогом кабактерии. Душа праздника просит – душе отказывать нельзя.
Мы с Элькой принарядились. Я заставила Ваню надеть костюм и сама повязала галстук американским узлом «шелби». Ненавижу наши тупые русские треугольники. Элька не сводит с Вани глаз. Я делаю вид, что не замечаю. Замечу, когда Эличка переступит черту. Чтобы её турнуть, мне нужен повод. Сегодня она этот повод даст.
Возле ресторана – салон продажи иномарок. Мне понравился хёндай- купе. Чего не купить?
Ваня против: у него права засвечены вместе с поддельным паспортом. Деньги есть – купить нельзя! Что за жизнь! Всё нельзя.
Я на секунду отделилась от Вани – ко мне подходит упакованный мужчина.
– Выбрали что-нибудь?
– Нет, – говорю, – просто интересуюсь?
– И что же вас заинтересовало?
– «Купе». Люблю, когда со мной только один человек.
Мужчина неожиданно предлагает:
– Ну, так в чем дело? Давайте купим «купе».
Я оторопеваю. Мужчина протягивает руку:
– Давайте паспорт.
– Э, – говорю, – я в такие игры не играю.
– А это не игра, – говорит мужчина. – Я не шучу. Это серьёзно.
И смотрит мне в глаза уверенно, спокойно, тепло, проникновенно. Залез мне в душу по самое не могу. А Ваня видит, что у меня какой-то странный разговор, но не подходит. С Элькой воркует.
Я смотрю мужчине в глаза и вдруг понимаю: это он, комплект!
– Если вам нужно время подумать, я подожду, – говорит мужчина. И протягивает мне визитку с золотыми буквами.
Беру, чего не взять? Карман не оттянет.
– Меня зовут Антон, – говорит мужчина, – а вас?
У меня язык свело – не могу произнести своё имя. Ненавижу! Угораздило маму. Известно, кого клавами зовут.
– Анастасия.
– Настя, значит? – тепло произносит мужчина. – Ну, что, Настенька, когда примерно позвоните?
Не спешу с ответом, раздумываю.
Антон куёт железо, пока горячо:
– Давайте лучше я вам позвоню.
Называю цифры. Ваня и Эля наблюдают, переглядываются. Им всё ясно: меня закадрили
Ваня
Думали развлечься, а получилась лажа. Если Клава специально меня злит, хочет вызвать ревность, то я этого не заслуживаю. Ничего у меня с Элей нет и быть не может.
Я уж думаю: может, Клава специально меня отталкивает? Но зачем ей это нужно? У неё определённо что-то с головой.
Сидим в ресторане. Клава угощает. За два дня не съесть, а официанты всё несут и несут. Она ведёт себя, как парнишка, который хочет показать дружкам, что у него завелись деньги.
Я пью только пиво, ем мало – не лезет. Разбираю себя на атомы. Отец советует остановиться. А у меня из головы не выходит Султан. Я теперь его кровник. Он меня будет искать. А если не найдёт, может отыграться на маме. Для него нет правил. У него одно главное правило – он должен отомстить любым путём.
Лучше всё-таки стрелять из глушака. Пук! Пук! Ты как бы и не выстрелил, а пуля летит. Круто! Когда оружие стреляет громко, и когда оно стреляет бесшумно – это две большие разницы. Убивать тихо психологически намного легче.
Только теперь до конца понимаю, почему так просто убил Ваху. Я мечтал об этом, только не верил, что мы ещё встретимся, что я смогу его убить. Но как только увидел, сразу поверил в себя – смогу! И – смог. Хотя смог отчасти, наверное, только потому, что они все были обдолбанные, под наркотой, реакция не та.
Ваха привык видеть во мне покорного лая. Он даже мысли не допускал, что я посмею выстрелить в него.
Теперь мне его как бы даже жалко. Тоже молодой, ему бы ещё жить да жить. Но он не имел права жить. Он сам себя приговорил, когда отрубал руки и ноги капитану.
Вообще-то, Ваху должны были найти спецслужбы. Но его, по-моему, никто не искал. Даже если бы его нашли и судили, он остался бы жить. Было бы это справедливо? Значит, я поступил по справедливости? Значит, могу за это себя уважать? Или не могу?
Не охота возвращаться в посёлок. Там тихо и вроде безопасно. Но там на каждом строящемся доме телевизионная антенна. Переселенцы могли видеть по телевизорам наши фотографии. Чего им стоит набрать 02, и нас возьмут тепленькими.
Савичевы отвели нам свой новый сарай. Там не хуже, чем в доме. Всё-таки лето. Но я не могу расслабиться и спать спокойно. Просыпаюсь от собачьего лая, от малейшего звука. Я не боюсь тюрьмы. После зиндана не страшна никакая тюрьма. Но я боюсь, что этого не переживёт мама. Хотя она может не пережить и того, что происходит сейчас. Если она узнает, что я убил, ей будет очень плохо. А она обязательно узнает. Она смотрит телевизор.
Я страшно благодарен отцу. Не отвернулся, даже пытается помочь. Хотя я понимаю, как это ему трудно. Мне только не нравится, что он во всём винит Клаву. Причём здесь Клава, если у меня до неё уже были счеты Вахой? Причем здесь Клава, если похитители девчонок работают под крышей мента? Как этого отец не понимает? Всё он, конечно, понимает, просто ему обидно. Ему кажется, что мной вертит какая-то девица.
Ресторан требует хорошего настроения, иначе нет смысла там сидеть. А мне, после того, что было в автосалоне, хочет дать Клаве по щеке. Эля тоже кипит от возмущения.
– Ну, ты, подружка, даёшь!
Клава смотрит на неё холодными глазами:
– Пей, ешь и молчи. А то договоришься.
Наши глаза встречаются.
– А мне что посоветуешь? – спрашиваю я.
– Не поддаваться на женские провокации. Женщины коварны и непредсказуемы, Ванечка, не забывай об этом.
Я готов подняться и уйти.
Клава меня останавливает:
– Ну, хорошо, хорошо. Я погорячилась, прости.
Появляется Валера. Напряжение немного спадает. Мы ждём, когда он поест, и возвращаемся в посёлок.
Хлопцы сидят у костра, зубоскалят. Предлагают присоединиться. Спать идём заполночь. Клава нервно роется в своих вещах, что-то ищет и не находит, на ней лица нет. Мы с Элей переглядываемся: что случилось?
Клава кусает губы, со слезой в голосе сообщает:
– Деньги пропали.
Савичевы дали нам ключ от навесного замка. Но мы не закрывали сарай. От кого закрывать? От хозяев?
Последний раз Клава проверяла, на месте ли деньги, перед поездкой в Белгород. Украинские хлопцы их не видели. Но могли догадываться, что у нас есть крупная сумма. Клава рассчитывалась с Валерой только долларами. Ему же говорила, что могла бы купить или построить в посёлке дом. Но Валера весь вечер увивался возле Клавы. Раздвоиться он не мог. Но по его наводке могли сработать другие ребята.
Но уличить их невозможно.
Клава о чем-то напряженно думает и тихонько спрашивает:
– Слушай, а вдруг это Элька? По-моему, она ходила в сарай, когда мы были у костра.
Я этого не заметил.
Эля
Я решила сделать это, как только Клава накинула на плечи куртку, которую принёс ей Валера. Вечер был прохладный. Мне тоже было зябко, но обо мне никто не позаботился. Первые дни ко мне многие били клинья, но я всех отшила. Они славные ребята, но ни один из них мне не понравился. А без симпатии я не могу… Даже если очень хочется.
Короче, я пошла с сарай за своей курткой. Заглянула Клаве в сумку. Там лежали пачки долларов. Девять были нераспечатанными. Я подумала, что тоже имею право на эти деньги. Это – компенсация за мой моральный ущерб. Я мысленно сказала Клаве: из-за тебя, подруга, я испытала унижения. Из-за тебя мне пришлось бросить учёбу. Из-за тебя меня чуть не убили в гостинице. Наконец, из-за тебя меня ещё могут убить, вместе с тобой и твоим Ваней. Потеряв эти деньги, ты не обеднеешь, а я смогу, наконец, кое-что себе позволить. Я сделаю, наконец, в нашей с мамой квартире капитальный ремонт, куплю мебель, куплю маме нормальную дачу вместо скворечника, как попало сбитого из старых досок, куплю машину и у меня ещё останется на тряпки и безбедную жизнь в Москве.
В том, что я поступлю снова, я не сомневаюсь ни одной минуты.
Клава дразнила Ваню, заигрывая с Валерой. Ваня ничего не замечал, кроме этой корриды. Я спрятала деньги в лесу и вернулась к костру. На это ушло не больше трех минут. И вот теперь они наводят следствие, а я молчу. Я готовлю завтрак и молчу.
Мы едим омлет. Клава посматривает на меня, словно собирается сказать что-то неприятное, но никак не решается. Наконец, говорит:
– Эля, ты можешь мне объяснить одну вещь. Ты столько лет мечтала поступить в театральное училище, столько раз пыталась, наконец, всё же поступила. И тут же бросила. Я понимаю, к тебе приставали. Но неужели нельзя было куда-то пожаловаться, найти защиту? Ты понимаешь, что за нами идёт охота? Странно, что я спрашиваю, ты это видела своими глазами. Эличка, в Москве над тобой только издевались, а с нами могут убить! Если ты это понимаешь, и всё же остаёшься с нами, невольно напрашивается вопрос: зачем тебе это нужно? Ты можешь это объяснить: зачем ты с нами?
Отвечаю как можно спокойнее:
– Ну, как зачем, Клавуль? Хочу сдать вас Пряхину.
Клава нервничает ещё больше:
– Знаешь, а я ведь в самом деле думаю: вдруг она выполняет задание? Я спать спокойно не могу из-за тебя, Эличка.
Мне теперь нужно уехать. Я ищу благовидный предлог. И вдруг Клава сама меня гонит.
Спрашиваю:
– Ты хочешь, чтобы я уехала?
– Да, я хочу, чтобы ты уехала! – в сердцах отвечает Клава. – Я устала чувствовать себя виноватой перед тобой.
– Хорошо, – говорю, – если гонишь – уеду.
А сама думаю: как же мне среди бела дня спрятанные в лесу деньги забрать?
Добавляю:
– Малину только соберу.
Клава
Как только Элька сказала про малину, я сразу подумала – деньги в лесу! Но я не могла пойти следом: она бы заметила. И Ваню не могла послать: он бы не пошёл. Можно было, конечно, перехватить Элю на автобусной остановке. Но что же, шмон устраивать лучшей подруге? Срамота.
Надо было готовить обед на нас и Савичевых. Но у меня всё из рук валилось. Сначала деньги потеряла, а теперь и подругу. Ольга решила, что мы с Ваней поссорились. Начала внушать, что семейное счастье зависит только от женщины. Её Игорь на вид примерный муж, а сколько она натерпелась из-за медсестер, которые на него вешались. Я делала вид, что слушаю внимательно, а сама успокаивала себя: правильно говорят, как деньги приходят, так и уходят.
Неожиданно Ольга насторожилась.
– Слышала?
Конечно, слышала. В лесу кто-то закричал, это был женский голос.
Эля
Деньги лежали под знакомым деревом, в прозрачном полиэтиленовом пакете, не выделяясь на фон травы. Я положила их в большой пакет. Сердце у меня колотилось. Но только от волнения. Радости от того, что у меня теперь столько денег, не было никакой. Абсолютно! У меня всегда так. Сначала делаю, потом только думаю. Сейчас думала: что же я натворила? Теперь у меня во всём мире, кроме мамы, нет ни одного близкого человека. Но я постепенно успокоилась. Я сказала себе, что теперь, когда у меня есть такие деньги, одиночество мне не грозит.
Автобусы здесь ходят каждый час. Торопиться было ни к чему. Я стала собирать лесную малину. Она была небольшая, не такая сладкая, какая бывает на даче. Но всё равно очень вкусная. Я набирала пригоршню и отправляла её в рот. Я увлеклась, но что-то меня торкнуло. Я посмотрела по сторонам. Метрах в двадцати стоял мужик. Это был грибник, в руках у него была корзина.
– Вкусная малинка? – мужик хотел выглядеть безобидно, но у него не получилось, его глаза смотрели напряженно и азартно.
Ничего не ответив, я бросилась бежать. Тут же оглянулась. Мужик бежал за мной.
– Погоди! – глухо кричал он. – Я ничего тебе не сделаю. Куда ж ты несёшься, дура?
Я бежала быстрее его, но мне не хватало выносливости. Я стала уставать. Потом запнулась за корень дерева и упала. Мужик догнал меня. Корзины в его уже руке уже не было. Он отдышался и сказал:
– В догонялки поиграли, давай теперь в папу-маму …
Голос у него был низкий, дыхание табачное, морда тупая, пальцы влажные. Он весь был мерзкий с головы до ног, но убежать от него я не могла. Говорят, есть в жизни ситуации, которые повторяются. Примерно так же я попала в лапы Мартына. Меня схватили на автобусной остановке его отморозки и затолкали в машину на глазах у прохожих.
Мне нужно было спасти деньги. Когда мужик опустился на колени и надвинулся на меня, я отбросила пакет в траву. Мужик заметил. При виде денег глаза у него вылезли из орбит. Он нервно рассмеялся и тяжело задышал.
Он всё же облапал меня:
– Бл! Что делать-то будем, а? Откуда у тебя столько? Спёрла у кого? У кого нах спёрла, а?
– Подавись, – с ненавистью сказала я.
Мужик счастливо рассмеялся:
– Во бл! Подавлюсь нах. Но ты трусики-то снимай. Давай, давай, не стесняйся нах.
Я заорала:
–Помогите!
Мужик зажал мне рот:
– Молчи, бл, а то прирежу!
Я почувствовала у своего горла лезвие.
Ваня
Эля ушла, не попрощавшись. Обиделась, а я-то причем? Ну и чёрт с тобой! Я проводил её взглядом и продолжал возиться с мотором.
Спустя минут десять из леса послышался крик. Ко мне подошла Клава.
– Слышал?
Малина росла по краям леса. Мы ходили и кричали, но лес молчал. Мы решили прочесать малинник, пошли порознь. Вскоре я услышал какую-то возню и сдавленный крик. Я подошёл ближе.
Эля вскочила, я с удовлетворением отметил, что она в джинсах. Мужик всё еще стоял на четвереньках.
– Не подходи, бл, дай уйти нах, – сказал мужик.
– У него деньги, – сказала Эля.
Только теперь я увидел пакет с долларами.
Я нервно рассмеялся и позвал Клаву.
Мужик понял, что просто так уйти не получится. Он наставил на меня нож. Но ему, наверное, не так часто приходилось пускать его в ход.
Из кустов появилась Клава. Она наставила на мужика «беретту», но он не отреагировал. По-моему, просто не понял, что у неё в руке. Я пошёл на него. Он начал размахивать ножом.
– Не подходи, порежу нах! Не подходи, бл!
Будто взорвалась петарда – Клава выстрелила. Мужик взвыл, выпустил из рук пакет, свалился в траву, схватился за ногу и начал материться.
По-моему, это был обыкновенный деревенский алкаш.
Надо было сматываться. Мы наскоро попрощались с Савичевыми. Они почему-то не спросили про выстрел. Игорь только расстроился: а как же мотор? Действительно, с мотором нехорошо вышло. Я пообещал приехать и закончить работу. Игорь повёз нас на своей праворульной «тойоте» до Белгорода.
Перед въездом в город нас остановил гаишник и начал придираться. Задний номер без подсветки. Медицинская справка просрочена. Велел поставить машину на стоянку возле поста ДПС. Этак и до шмона дело дойдёт. А я меня в сумке целый арсенал.
Мы пересели на автобус. На прощанье Клава протянула Игорю несколько стодолларовых купюр. Но он отказался взять.
Мы сняли часть дома на окраине Белгорода. Весь день до самого вечера молчали. Мне это надоело. В соседнем дворе зарезали свинью. Я купил кусок мяса, замариновал в кефире.
Шашлык нельзя есть в плохом настроении.
– Ребята, простите меня, – сказала Эля, глотая слезы.
– Прекрати! – сказала Клава. – Уже простили. Лучше скажи: ты что-нибудь поняла?
– Поняла, – пролепетала Эля.
– Что ты поняла?
– Клавка, я бы не смогла жить без тебя.
Клава просияла:
– Вот это другое дело! Всё остальное – ерунда. У тебя, как и у меня, просто крыша поехала. Все сегодня сходят с ума от денег, только ли мы с тобой? Думаешь, мне было жалко этих денег? Мне тебя было жалко. Ведь и украсть могли, и отобрать, и убить. Я сейчас думаю: может,от них вообще избавиться?
Эля озадаченно переспросила:
– Как избавиться?
– Ну, как? Не выбросить же. Отдать отцу. Надо ехать в Свидлов.
– Так ведь там Мартын, – со страхом сказала Эля.
Клава посмотрела на меня с вызовом:
– Пора тебе сказать, Ванечка, Мартын – наш первый с Элей мужчина. Нас похитили на автобусной остановке, привезли к нему в сауну … Мы учились тогда в седьмом классе. Мартын – большой любитель морковок. Сколько на него не заявляли, бесполезно. Поэтому и мы тоже не стали заявлять. А потом мы для него постарели. Он к нам охладел. Извини, что сразу тебе не сказала. Боялась, что не так поймёшь. А потом боялась, что Эля первая тебе расскажет. А теперь ничего уже не боюсь. Теперь мне море по колено.
Ей хотелось освободиться от своей тайны, и она была довольна, что это у неё, наконец, получилось.
Я тоже с каждым выстрелом в человека становился всё более другим. Мне тоже теперь море по колено, если я всё чаще думаю, как бы поквитаться с Султаном.
Клава сняла со своего шампура несколько кусочков мяса, положила в тарелку Эле.
– Значит, остаёшься?
Эля кивнула.
Я машинально жевал шашлык, машинально отхлебывал сухое вино. Внешне был очень спокоен. Но меня всего выворачивало. Я ненавидел Клаву за её обман. А Мартына готов был теперь порвать на куски. Меня переполняла злоба. Я чувствовал, что не успокоюсь, пока он жив.
– Решено, едем в Свидлов, – сказал я.
На другой день мы начали подготовку. Купили тонкие перчатки, решив больше не прикасаться к оружию голыми руками. Таскать тяжелые стволы в карманах было неудобно и небезопасно: пока вытащишь, первым схлопочешь пулю… В оружейном магазине я купил для себя ремни с кобурами и широкополую куртку.
Мы еще раз пересмотрели пастиж и инструменты, Эля подсказала нам новые гримы. Силиконовые маски она забраковала. Сказала, что они с первого взгляда вызывают впечатление, что это именно маски. Прикинули, что человек может пребывать в состоянии этого недоумения секунд пять, не больше. Что ж, этого времени достаточно, чтобы открыть огонь первыми.
Мы готовились, как боевики, всерьёз.
Я сам себе удивлялся: откуда это во мне? Наверно, я все же что-то впитал, когда был у Султана. Я ненавидел этих умных, сильных, отважных зверей, но я же ими восхищался. Они были настоящими воинами. Хотя и страшно жестокими. Но разве мы, русские, не бываем жестоки?
Александр Сергеевич Волнухин
Я полностью выбит из колеи. Отказываюсь от выступлений, не пишу статьи. Под предлогом болезни прекратил работу над текстом выступления супруги президента. Никак не ожидал от себя такой слабости, однако же это так. Единственный, с кем плотно общаюсь, Галахов.
