Виталий Ерёмин
Банда потерпевших
Я посчитал эту арифметику, когда ехали. За два трупа Гере дадут минимум лет десять, мне – за организацию и команду – никак не меньше. Червонец – это много.
Я не мыслил себя вне свободы. Для меня это было противоестественно. Я слишком привык лишать свободы других. Я не мог позволить этому мордастому капитану лишить свободы меня. Грош цена тому оперу, у которого в заначке нет запасного ствола. Я выхватил второй ПМ, приставил к башке капитана.
– Извините, коллега, за неудобство. Извольте сесть с нами в машину. С автоматом. Вы нам ещё пригодитесь.
Двое подчиненных капитана не очень-то бросились ему на выручку. Двое серпуховских стояли в выжидательных позах.
– Будете свидетелями, – хмуро сказал им капитан.
Он отдал мне автомат и сел в свои дэпээсовские «жигули» на правое сидение. Гера – за руль, я – сзади. Так проще контролировать ситуацию в салоне.
Капитан покачал головой:
– Дурак ты, Пряхин.
Конечно, дурак, его подчиненные сейчас сядут нам на хвост. Но куда денешься: у нас ситуация цугцванга: какой ход не сделаешь, любой – плохой.
Но этот ход был не самый худший.
Клава
Нам позвонил Галахов. Всё-таки он молодец. По-моему, он не гей, хоть и работает на телевидении. Ну и не боится нам помогать. Хотя допускаю, что заботу он проявляет не просто так. У него свой интерес.
На этот раз сообщает, что нас ждут Савичевы. Они за нас волнуются. Господи, как это приятно! Но это не всё. У Савичевых нас будет ждать оператор.
Галахов всё просчитал. Если дом Савичевых станет нашим последним убежищем, оператор в случае чего будет вести съемку ареста в прямом эфире.
Он только не понял, что я сказала на даче у Александра Сергеевича. Ареста не будет.
Но он в любом случае не проиграет. Оператор будет показывать, что происходит, когда мы не даём себя арестовать.
Я чувствую себя главной героиней и главным режиссером будущего спектакля. Это мой позитив среди полной нашей безнадёги.
Естественно, мы едем в Калугу, на встречу с Савичевыми. Хвоста, вроде, нет. Но Ваня на всякий случай жмёт на всю железку. Надо оторваться так, чтобы не оставить Пряхину ни одного шанса.
Впереди очередной пост ДПС. Если с предыдущего поста пришел сигнал, что мы косим под иностранцев, нас тут ждут.
Останавливаемся у первого знака, в 800 метрах. Ни позади, ни впереди – ни одного съезда с шоссе. Нужно быстро решать, что делать. А что тут думать? Остаётся мой вариант – машину в кювет и – через поля – куда глаза глядят.
Нас нагоняет знакомый черный джип. Это опять он – «мицубиси паджеро».
Мужчина-комплект подходит к нам. Предлагает свои услуги. Он отвезёт нас туда, куда скажем. Я – согласна, а Ваня либо не верит, либо у него колики ревности.
У джипа копченые стекла, не видно, есть ли кто в салоне.
– Ребята, я один, – успокаивает Комплект.
Я начинаю терять терпение. Наконец, Ваня забирает из машины плащ грибника. Значит, всё-таки едем!
Мы едем! Комплект выступает – мы слушаем.
– Вы самые реальные ребята, каких я только знаю. Я старше вас лет на десять, но мне кажется, что я младше вас, потому что так себя вести, как вы ведёте, я лично не смогу. Я просто горжусь, что могу помочь вам.
Комплект просит, чтобы я сняла нас всех на его мобильник. Пожалуйста, мне не трудно. Он отдаёт нам свою аптечку. Мы отказываемся.
– Ребята, не дай бог, конечно, но – на всякий случай – возьмите! – настаивает он.
Я беру аптечку.
– Куда вас отвезти?
– В Калугу, если можно.
– Всего-то! А может, дальше?
– Нет, нам надо в Калугу.
Комплект даёт мне визитку. Пахоменко Валерий Степанович, генеральный директор агрофирмы. Если будут проблемы, он решит. Он будет просто рад что-то для нас сделать.
На прощанье он жмёт Ване руку:
– Ребята, берегите себя и знайте, что за вами очень много таких, как я. Эта беспредельная свобода для подонков – тоже вот где, – Пахоменко режет ребром ладони и горлу. – Даже если вас посадят, знайте: долго вы не просидите.
За нашим прощанием наблюдают Ольга и Игорь Савичевы на другой стороне площади перед администрацией. Я машу им.
Через минуту мы обнимаемся, словно родные. Оператор смотрит на меня влюбленными глазами.
Пряхин
Ситуация, которую нетрудно было предсказать. Мы гонимся за Ваней и Клавой – за нами гонятся калужские менты. Полный дурдом. Гера шизеет на глазах.
– Мы попали! – орёт он благим матом и бьёт при этом по рулю обеими руками.
Гнаться и при этом уходить от погони невозможно. Перед въездом в Калугу я велю Гера притормозить. Капитан выскакивает. Пока его подбирают кенты, мы отрываемся. С включенной сиреной проскакиваем пост ДПС. Ныряем в жилой квартал, дворами вылетаем на другую улицу. В городе уйти от погони намного легче.
Но я знаю: уже через несколько минут будут перекрыты практически все улицы. Мы бросаем машину ДПС и уходим на своих двоих. Короткоствольный автомат капитана прячу под курткой. Он мне ещё пригодится против Ваниного «стечкина».
– Ну, где их теперь искать? – ноет Гера.
Я ласково прошу его не кукситься. Сейчас посидим где-нибудь, подзаправимся, попьём пивка. Не надо отчаиваться. Пока мы на свободе, у нас теоретически есть все шансы не только узнать, где они, но и найти их. А теория с практикой лично у меня всегда дружат.
Александр Сергеевич Волнухин
Андрей первой просит высказаться Наталью Павлову. Знала ли она, что дочь попала в сексуальное рабство к Мартыну? Нет, не знала. Странно. Почему Клава не поделилась с родной матерью таким несчастьем?
– Потому, что знала: я этого так не оставлю, и в результате будет ещё хуже. Мартын мог просто убить, и Клаву и меня.
Еще несколько вопросов-ответов, и зрителю всё ясно: в Свидлове царила атмосфера полной безысходности. Жаловаться на банду Мартына было себе дороже.
Следующая собеседница Андрея – Анна Смирнова.
– Вам пришло извещение, что ваш сын пропал без вести. Кто-нибудь занимался его поисками?
– Мне об этом ничего не известно. Никто не звонил, никаких бумаг я не получала. Я сама пошла узнавать.
– Вы пошли к человеку, который по роду службы занимался поиском пропавших без вести сотрудников милиции и военнослужащих. Кто это был?
– Майор Пряхин. Он обещал помочь.
– Как вы думаете, у него была хоть какая-то реальная возможность хоть как-то помочь вашему сыну Ивану?
– Он был хорошо знаком с рабовладельцем Султаном. У них был какой-то общий бизнес. Но он ничего не сделал. Он даже не сообщил мне, что Ваня бежал, хотя был очевидцем. Значит, что-то ему мешало сказать мне об этом.
Андрей подводит итого этой части передачи:
– У наших героев в чем-то очень похожие судьбы. Они попали в большую беду, но государство им не помогло. Функции отца, Отечества, государство наше, как правило, не выполняет. Ваня и Клава могли погибнуть, и никто бы сейчас об этом не знал, кроме их матерей. А может быть, не знали бы даже матери. Не будем говорить, какой след оставило в их душах то, что с ними произошло. Наверное, это их ожесточило. Но заметьте: они жили, как все нормальные, законопослушные люди. До тех пор, пока те, кто уже однажды прошёлся по их судьбам катком, не напомнили о себе. Я имею в виду попытку сообщников Мартына втянуть Клаву в хищение тома уголовного дела. Есть все основания считать, что личное участие Клавы в этом преступлении и не требовалось. Она должна была всего лишь отвлечь внимание от главной пособницы Мартынова – судьи Мешалкиной, отвлечь все подозрения на себя. Для этого был инсценирован ее якобы побег в Москву с целью скрыться от следствия. На самом деле она была похищена, и не одна, а вместе со своей подругой Элей, которая присутствует у нас в студии.
Андрей обращается к Эле:
– Эля, что ты можешь сказать по этому поводу?
– Клава не помогала бандитам. Она только сделала вид, что хочет помочь, потому что в это время я и её мама были заложницами, нас держали в наручниках и грозили убить, если она ничего не сделает. Мне тут подсказали: она действовала в состоянии крайней необходимости. И не только в этом, но и в других случаях.
Андрей бросает реплику:
– Мы еще вернемся к этому юридическому понятию. У тебя всё?
– Нет, не всё, – решительно говорит Эля. – Нас не просто похитили и вывезли из Свидлова. Нас пытались продать в сексуальное рабство в Москве. Если ты хоть раз попал в это рабство, твой первый собственник всю жизнь будет считать тебя своим живым товаром. Так и в нашем случае. Однажды я уже была в таком рабство, вместе с Клавой. И даже тогда, когда она заплатила за меня огромный выкуп, меня не оставили в покое…
Эля сделала паузу и заявила, собравшись с духом:
– Я прямо говорю об этом сейчас и заявлю, если потребуется, в суде: банду торговцев живым товаром возглавлял майор Пряхин. Только что прошло сообщение, что Пряхин, возможно, является убийцей двух молодых людей, которых он мог принять за Ваню и Клаву. Зная Пряхина, нисколько не удивлюсь, если это подтвердится. Этот человек, если ему что-то втемяшилось, способен на всё и готов идти до конца. А можно я скажу два слова Ване?
Андрей кивнул:
– Ваня, в сообщении сказано, что ты завладел автоматом Пряхина. Я тебя знаю – ты захочешь наказать его же оружием. Не надо, Ваня! Я очень тебя прошу, не делай этого! Пусть лучше Пряхина судят.
Сидящий рядом с Элей молодой человек вежливым движением взял у неё микрофон и сказал твердым голосом:
– Не слушай её, Ваня! Убей Пряхина! Хватит терпеть это дерьмо! Пусть хоть раз свершится справедливость! Если эту нечисть не изводит государство, этим должен делать каждый из нас, у кого есть дух и возможности.
Зал взорвался аплодисментами. Помощники Андрея отобрали у парня микрофон. Но аплодисменты еще долго не смолкали.
– Кажется, у нас растёт число сторонников суда Линча, – констатировал Андрей. – Как это прокомментирует заместитель министра внутренних дел?
Замминистра был краток:
– Смирнов и Павлова мне самому, не скрою, симпатичны, но закон есть закон. Они должны сдаться властям и пройти все необходимые разбирательства. Наша передача не должна подменять следствия и тем более суда. Давайте не будем подавать нашему народу пример правового нигилизма.
Андрей повернулся к заместителю Генпрокурора.
– Вы что скажете?
Замгенпрокурора улыбнулся:
– Было бы странно, если бы моё мнение отличалось от мнения моего коллеги из МВД. У этой ситуации есть только два решения. Либо арест, либо явка с повинной. Не вижу также смысла гадать, в каком состоянии действовали Смирнов и Павлова? Пусть это определит следствия, а потом и суд.
Уже сорвавший аплодисменты участник передачи снова каким-то образом завладел микрофоном:
– А где гарантия, что такое государство, как наше, разберётся справедливо? Лично я не верю нашему государству изначально, как говорится, априори. В него верят только те, кто ему служит, кто получает от него, государства, деньги.
Снова бурные аплодисменты.
– Представьтесь, пожалуйста, – попросил Андрей.
– Предположим, Иванов. Что я ещё хочу сказать, коли вы мне теперь разрешаете? Наше общество в кризисе. Пример бессовестности показывают сами верхи. Сращиваясь с абрамовичами и газпромами, они показывают пример региональной власти. Та в свою очередь сращивается со своими олигархами, банкирами и денежными мешками. Глядя на федеральную и региональную власть, власть в городах и районах думает: а мы чем хуже? Но там мало своих олигархов и денежных мешков. Зато есть криминал, который отберёт у честных граждан и поделится с местной властью. Мы – обреченное общество. Мы прогнили сверху донизу. Нас может спасти только другая психология. Примерно такая, как у Вани и Клавы. Плевать они хотели на последствия, если им нужно наказать тех, кто их сильно обидел. Я уверен, что суд присяжных их оправдает. И вот тогда такие, как Мартын, Султан, Пряхин и им подобные задумаются. А если еще десяток таких процессов пройдёт, и те, кто сумел постоять за себя, будут оправданы, тогда, уверяю вас, в стране станет намного тише. И справедливости станет намного больше.
Андрей подошёл к Иванову и тихо спросил:
– Вы не сказали, как, на ваш взгляд, должны поступить сейчас Ваня и Клава.
Иванов ответил нервно:
– О чём вы говорите? У них по пятам идет убийца, а вы спрашиваете на всю страну, что им делать. – Он повернулся к замминистра внутренних дел. – Вы обезвредьте сначала этого Пряхина, покажите, что можете чистить своих уродов. Тогда, может быть, ребята и сдадутся. А так, я их понимаю: кому сдаваться? Кому? Преступникам в погонах?
В студии начался гвалт. Каждый кричал что-то своё: замминистра, замгенпрокурора, Иванов… Обычное зрелище наших бурных дискуссий, оставляющее впечатление, что никто никого не хочет слышать, а значит – мы никогда не построим общество, основанное на умении слышать и понимать друг друга.
Андрей поднял руки, требуя тишины. Аудитория угомонилась.
– Сейчас мы узнаем, что делать Ване и Клаве от них самих.
В студии воцарилась тишина. На большом экране появилось изображение. Лес, новый дом, вид с балкона. А вот и сами Ваня и Клава.
Аудитория встретила их появление на экране аплодисментами. Только замминистра и замгенпрокурора сидели с настороженными лицами, обмениваясь друг с другом какими-то репликами.
– Вы чем-то недовольны? – спросил Андрей.
– Это ваш оператор снимает? – спросил замминистра. – Если так, то мы присутствуем при нарушении закона. Если вы знаете о местопребывании находящих в розыске подозреваемых, вы обязаны об этом сообщить.
Последние слова заместителя министра утонули в рёве аудитории. Это были не крики и даже не вопли возмущенных людей. Это был их слитный рёв.
– То есть, прежде чем предоставить слово Ване и Клаве, я должен раскрыть место их пребывания? – Андрей произнёс этот вопрос спокойно, даже слишком спокойно, но я видел, чего это ему стоит.
– Вы можете это сделать, а можете не делать, это ваше право, – отвечал замминистра. – Я просто обязан вас предупредить, это мой долг. Вы здесь всё время говорите о Ване и Клаве. А мы, служители закона, обязаны думать и о другой стороне. Ваня и Клава живы и здоровы, А тех, кого они убили, уже не вернёшь. И у тех, кого они убили, есть родственники, которые смотрят на нашу передачу совсем другими глазами. Ненависть может вызвать ответную ненависть, насилие – ответное насилие. И этому не будет ни конца, ни края. Давайте не будем никого ни обвинять, ни оправдывать раньше времени. Тут говорилось, что дело Смирнова и Павловой должен рассмотреть суд присяжных. Одни приговор встретят с восторгом, у других он вызовет возмущение. И колесо взаимной ненависти закрутится дальше. Давай лучше говорить сейчас, как нам остановить колесо этой ненависти. Не замечать его уже невозможно.
Замгенпрокурора сидел, как отличник в школе, с нетерпеливо протянутой рукой. Андрей дал ему слово.
– Я тоже хочу предостеречь, – сказал замгенпрокурора. – Ваша передача может вызвать моду на линчевание. Не шутите с этим.
– Что, так много накопилось счетов? – быстро спросил Андрей.
– Давайте не будем об этом. Давайте не будем делать из Вани и Клавы героев. Из кого только не хотят сегодня слепить для молодежи кумиров. Но они – герои не со знаком плюс, уверяю вас. Так хладнокровно стрелять в людей, как это дели они… поверьте моему опыту, так могут вести себя…
– Злодеи? – подсказал Андрей.
– Не делайте из них героев и кумиров, – подытожил своё выступление замгенпрокурора.
Андрей смотрел на него и на аудиторию растерянно:
– Значит, не давать им слово? А может быть, они как раз хотят сказать, что готовы сдаться? Давайте всё-таки дадим им возможность высказаться!
Аудитория взорвалась аплодисментами.
– Клава, тебе слово, – сказал Андрей.
– Никогда не хотела стать ни героиней, ни кумиром. Смешно даже говорить об этом, – сказала Клава. – Я хотела встретить реального мужчину. Чтобы был, как говорила моя мама, мужчина-комплект. Чтобы всё у него было, кроме меня. Но встретила парня, у которого не было практически ничего. Ни своей квартиры, ни больших денег, ни дорогой машины. Но никакой другой мне теперь и не нужен, сами всего добьёмся.
Тут говорят, что мы стреляли хладнокровно. Откуда вы знаете? С какого потолка вы это взяли? Если так заявляет замгенпрокурора, то чего можно ожидать от какого-нибудь маленького прокурора? Одно только это заявление говорит о том, как с нами будут разговаривать, если мы попадем в лапы правосудия. Скажу прямо и категорически: мы не сдадимся. Ни при каких обстоятельствах. Вам придётся брать нас силами ОМОНа.
Андрей перебил Клаву:
– Ребята, ну так тоже нельзя. Давайте обойдёмся без ультиматумов.
– Я не договорила, Андрей, – продолжала Клава. – Мы предлагаем вариант, который может устроить всех. Мы объявляем, где мы находимся, пожалуйста, выставляйте охрану. Но вы нас не трогаете. А мы ждём повестки на следствие. Мы готовы участвовать во всех следственных действиях, но только в качестве подозреваемых, находящихся под подпиской о невыезде. Конечно, нас в любой момент могут арестовать. Но пусть это останется на совести тех, кто это сделает.
Несколько секунд в аудитории царила тишина.
Андрей обвёл глазами присутствующих и остановился на представителях МВД и Генпрокуратуры.
– А если ваши условия не будут приняты изначально? – спросил он.
– Мы это учли, – сказала Клава. – Тогда мы застрелимся. У нас просто не останется другого выхода.
Глава девятая
Пряхин
– Она застрелится! Сучка недоделанная! – возмущается себе под нос Гера.
На нас посматривают посетители кафе. Я прикрываю лицо ладонью. Если меня узнают… Пока шла передача, такого о себе наслушался. Галахов сделал из меня монстра. Хотя сам не сказал ни одного плохого слова.
– Ультиматумы выдвигает, тварь! – кипятится Гера, брызгая слюной в кружку с пивом.
Я с ним согласен. Тёлка действительно переходит все границы. Кем она себя возомнила? Хотя отчасти это хорошо, злее будем.
Но это всё эмоции. Не отвлекаться! Главное – дело. Откуда картинка? Где они могут сейчас быть?
Мне везёт. Бармену, официантам, посетителям кафе интересно то же самое: где парочка залегла на дно? Все хотят им помочь. Бар-раны!
Базар на эту тему возник после того, как кто-то вдруг воскликнул, что Ваня и Клава у них, в Калужской области. Он даже знает, где велась съёмка. Но как только это прозвучало, малому заткнули рот: мол, знаешь и помалкивай.
Мы вышли на улицу. Уже темнело. Я не спешил уходить. Я дождался, когда из кафе вывалит компания, которая особенно громко обсуждала, где скрываются Ваня и Клава.
Как и следовало ожидать, пьяный базар крутился возле одной и той же темы.
Мелькнуло слово «переселенцы». В компании были электрики. Они подводили свет к посёлку переселенцев.
Но Калужская область не маленькая. И поселок такой наверняка не один.
Компания рассаживалась по машинам. Информации ускользала. Я не мог подойти, сунуть под нос удостоверение и потребовать название поселка. Меня бы послали. А если бы узнали… пришлось бы стрелять.
Я позвонил генералу.
При других наших отношениях генерал тоже должен был меня послать. Но я слишком много знаю о его делишках, сам в них участвовал. Я знаю о нём так много, что иногда мне становилось не по себе.
– Я вынужден отстранить тебя от этого дела, – сказал генерал. – Дальше выкручивайся сам. Если что-то будет в моих силах – помогу. Нет – не обессудь.
Я сказал про поселок переселенцев. Генерал велел перезвонить через час.
Через час я знал, что в области всего два таких посёлка.
Осталось обзавестись колёсами. Мы пошли в магазин подержанных иномарок.
Клава
Мы ужинаем у Савичевых. Обсуждаем передачу. Оператор продолжает нас снимать. Ольга пытается шутить, но моё заявление, что мы можем застрелиться, засело у неё в голове. Ну, правильно, в доме двое детей. Угораздило же меня… Сама себе противна. Меня мутит от меня самой.
Но я не могла не сказать это. Другого случая сказать это у меня, скорее всего, уже не будет. Приехав сюда, мы подошли к финишу наших похождений. Ничего хорошего нас дальше не ждёт. От безысходности меня тоже мутит.
Мы едим жареных карасей, совершенно свежих, только что выловленных из пруда. Чего же меня так тошнит? Может, чем-то отравилась. Но я ела только то, что ели другие.
Ольга вопросительно смотрит на меня. Я хватаюсь за рот. Меня всю выворачивает. Я выскакиваю из-за стола и бегу в туалет. Меня тошнит. Смотрю на себя в зеркало. Я не похожа на больную. Нормальный цвет лица. И тут меня осеняет. Господи, неужели? Нет, только не это!
Ольга поджидает меня у двери.
– Кошмар! – вырывается у меня.
– Никакой не кошмар, – спокойно отвечает она. – Будем рожать.
– В тюрьме??
– Это уже не имеет значения.
– Это имеет значение!!
– Глупая ты ещё. Ничего, скоро начнёшь очень быстро умнеть.
Я прошу ничего не говорить Ване.
– Ну, уж нет! – резко отзывается Ольга. – Мало ли что… Он должен теперь думать не только о тебе. И ты должна теперь думать не только о себе. Знаешь, что самое плохое в смерти? У смерти нет конца. Выбросила бы ты из головы свои фантазии.
Появляется Ваня, он что-то почувствовал. Ольга объявляет ему, что он будет отцом.
Ваня сначала не поверил, потом растерялся, потом удивился, потом пришёл в восторг, потом обхватил меня ласково и в то же время осторожно, прижал к себе.
У меня захватило дух.
Александр Сергеевич Волнухин
Что меня беспокоит: никто не просит телефонов Вани и Клавы. Ни у меня, ни у Анны, ни у Гусакова с Павловой. Из этого делаю вывод: никто не собирается вступать с ними в переговоры. Хочу надеяться, что система просто пробуксовывает. Но у нас ведь как? Сначала система буксует, а потом начинает ломать дрова.
Зато – неожиданный звонок от помощницы супруги президента. Они, оказывается, смотрели передачу Галахова. Они теперь всё про меня знают. То, как я себя веду, вызывает у них уважение. Что ж, спасибо на добром слове.
Меня очень беспокоит заявление Клавы. Она не могла сказать это из расчёта или в запале чувств. Она сказала то, о чем они с Ваней договорились. А если они договорились… Мне страшно за них. Я хорошо знаю обоих: они могут это сделать. Они оба экзальтированны: Клава в большей степени, Ваня – в меньшей.
Я переживаю это не один. Со мной Гусаков, Анна, Павлова. Что мы можем сделать для них детей? Мы можем поехать к ним. Галахов знает, где они.
Пряхин
Хожу по посёлку переселенцев, пытаюсь узнать, у кого скрываются Ваня и Клава. Подделываюсь под печника, предлагаю недорого выложить камины. На мне деревенская одежда и соломенная шляпа. Гера торчит в допотопной «копейке» у въезда в поселок. Следит за всеми, кто въезжает и выезжает.
Я бы едва ли нашел сладкую парочку, если бы не их сердобольные родители. Гера сообщил, что проехал Волнухин. Я велел проследить.
И вот вижу, как «тойота» Волнухина въезжает в чьи-то ворота.
Теперь им не уйти. Я повторяю про себя эти слова, как заклинание.
Я звоню генералу и прошу прислать ОМОН. Через полчаса ОМОН выехал.
Теперь им не уйти.
Александр Сергеевич Волнухин
Мы успели. Спустя примерно час после нашего приезда в посёлок мне позвонил знакомый чиновник из аппарата МВД и сообщил по секрету, что сюда выехал отряд ОМОНа.
Я сказал об этом Ярославу. И вот мы гуляем по двору и решаем, как повести себя. Мы должны заслонить наших детей. Но ведь они не дадут.
Подходит Ваня. Напоминает, что как-то раз я начал говорить про какую-то теорию, но не закончил.
Теория известная. В чём-то примитивная, а в чём-то актуальная. Зиждется на том, что человечество прошло длительный период поедания себе подобных, поскольку это был самый простой способ добывания пищи. Не случайно до сих пор для человека нет никого страшнее в безлюдном месте, чем другой человек. Срабатывает древний инстинкт.
Но постепенно, в процессе эволюции, человек научился защищать себя и своих сородичей. Намного безопаснее стало охотиться на зверей и животных. Так большая часть гомо сапиенсов избавилась от хищности. Но – не все.
Сегодняшние хищные люди не едят собратьев, но не способны испытывать жалость, сострадание и воспринимать культуру, улучшать свой внутренний мир. А самое страшное – хищность начинает лезть из них, как только в обществе меняется отношение к хищности. Чем больше дозволено, тем большее число людей становятся хищниками.
Вот, собственно, и всё.
– Ясно, – говорит Ваня.
– Что тебе ясно? (Мне самому далеко не всё ясно).
– Ясно, – говорит Ваня.
Мне теперь тоже ясно: он не хочет огорчать меня своими мыслями
Клава
Ваня заметил машину возле выезда из посёлка. В ней сидел напарник Пряхина. Значит, здесь и он сам. Если они ничего не предпринимают, значит, ждут ОМОНа.
Хочется убежать, но уже нет сил. Смысла нет: мы со всеми уже рассчитались. Оставался Гультяев, но – удивительно – после передачи он позвонил. Сказал, что переживает. У него какая-то болезнь. Говорит, пока не простим, не вылечится. Я сказала: пусть Эля тебя прощает.
Честно говоря, родителей я встретила нехорошо. «Кто вас просил сюда ехать?» и всё такое прочее. Отец сказал, что у меня психоз беглеца. Он иногда такое выдаёт: откуда ему-то знать? Но потом подумала: а ведь похоже!
Мы прикинули, кому сколько дадут. Мне – не больше пяти лет, Ване – не больше десяти. А могут вообще оправдать. Но это маловероятно. Главное, считают родители, сроки не такие уж большие. Можно ведь и досрочно освободиться. Александр Сергеевич говорит, что после первого года отсидки возможно помилование.
Короче, нас убеждают, что нет в нашем положении ничего такого, из-за чего стоит закатывать истерики. Значит, я истеричка. Если так, значит, у меня от природы характер преступницы. Они все истерички. Ну, уж как минимум, у меня плохой характер.
Сейчас поздний вечер. Мы лежим с Ваней на балконе. Лают собаки, Пряхина, наверное, чуют. Стрекочут цикады, ухает молоденький филин. Мы видели его днем, ушастенький такой, с огромными глазами, но подслеповатый.
– У меня плохой характер, Вань, – говорю я утвердительно.
– А во мне проснулся хищник, – неожиданно отвечает он.
Я не понимаю:
– Какой хищник?
– Такой. Надо теперь обратно его заталкивать. А мне уже не хочется. Мне хочется взять сейчас «стечкина» и сходить на охоту на Пряхина.
Это всё из-за меня, думаю я. И говорю это вслух.
Ваня обнимает меня:
– Наоборот, ты мне помогла. Ты даже не представляешь, как мне помогла.
– Ну, так ты не говоришь. Всё с собой да с собой…
– Ты очень помогла мне, – повторяет Ваня.
Собаки залаяли чаще и злее. Слышался гул мотора, какие-то приглушенные голоса.
– Прибыли, – сказал Ваня.
Андрей Галахов
Я приехал следом за ОМОНом. Производственной необходимости в этом не было. Никто не позволил бы мне вести передачу в прямом эфире. Мне хотелось поддержать Волнухина и ребят.
Накануне Александр позвонил мне и сказал, что прожил довольно длинную и насыщенную жизнь, но только сейчас, участвуя в этих событиях, живёт по-настоящему. Мне тоже приятно, что я приехал, и буду видеть, как это произойдёт.
Начальник отряда ОМОНА, майор моего возраста, встретил меня приветливо, но в гущу событий попросил не лезть.
– Мы всё сделаем по-человечески.
– У вас такое указание?
– У меня такое понимание моей работы.
Появился Пряхин. Он отозвал майора в сторонку и что-то ему втолковывал, давал какие-то советы. Майор выслушал и потребовал от Пряхина больше не заходить за ленту оцепления. Пряхин исчез.
Бойцы ОМОНА заняли свои позиции вокруг дома, где скрывались Ваня и Клава. Майор подошёл к воротам и постучал
Клава
К воротам пошли Игорь и Ольга. Омоновец сказал, что не имеет права вторгаться в их жилище, но и они не имею права укрывать людей, находящихся в розыске и подлежащих аресту. Омоновец показал ордер на арест.
У Савичевых не было необходимости передавать разговор нам. Омоновец говорил достаточно громко. Мы стояли с Ваней на балконе и всё слышали. Меня трясло. Ваню тоже бил озноб. Не знаю, что с нами происходило, но нам было страшно.
Омоновцы направили на нас два мощных фонаря. В громкоговоритель прозвучала команда:
– Гражданин Смирнов, гражданка Павлова, оставьте оружие на месте и выходите с поднятыми руками.
Я была права: зачем родители приехали? Они не прибавляли нам сил. На них больно было смотреть.
Прошло минуты три, мы не двигались с места.
– Повторяю, – послышалось в громкоговоритель, – оставьте оружие и выходите с поднятыми руками. В противном случае дом будет взят штурмом.
Как это штурмом? Меня это взбесило. Здесь же дети.
– Здесь дети! – крикнула я.
– Вот и не прячьтесь за детей, выходите!
Ольга что-то сказала командиру ОМОНа. Тот отреагировал нервно:
– Вот пусть подумает и о своём ребёнке. А у меня приказ. И этот приказ я должен выполнить.
Речь шла обо мне. Мент шантажировал меня будущим ребёнком.
– Плевать мы хотели на твой приказ! – неожиданно прорычал Ваня.
Совсем обозлился и командир ОМОНа. Он снял с себя автомат и отдал бойцу.
– Я тебя один возьму, молокос! И попробуй только выстрелить в меня,
заявил он.
Он уверенным шагом шёл к дому, огромный и мощный, как киношный терминатор. В том, что он скрутит Ваню, можно было не сомневаться.
Он мог унизить Ваню. Я не могла этого допустить.
Я выхватила «беретту» и крикнула:
– Если ты войдёшь в дом, я застрелюсь.
Омоновец бросил со смешком:
– Не морочь мне голову.
Я выстрелила себе в ногу. Омоновец остановился, как вкопанный. Меня окружили родители. Рана была вроде несерьёзная, я попала себе в бедро, но кровь текла из меня ручьём. Жгут не помогал.
Игорь Савичев вызвал «скорую». Но Александр Сергеевич сказал, что «скорая» может не успеть. Кажется, перебита артерия.
– Можно мне взглянуть? – спросил командир ОМОНа.
Его пустили ко мне. Едва взглянув на рану, он заорал своим:
– Двое с носилками сюда, бегом! Бегом!!
Пока его архаровцы бежали, говорил мне с отчаянием в голосе:
– Ну, что ж ты! Ну, как так можно! Ну, такого у меня ещё не было! Я поеду очень быстро, ты потерпи. Я повезу один, чтобы твой кавалер ничего не боялся. А ты сама сжимай руками, сама! Руки сильнее жгута.
Как же он мчался на своём автобусе! Ваня помогал мне. Его пустили в автобус, даже не обыскав. «Стечкин» был при нём
Ваня
Клава то теряла сознание, то снова приходила в себя. Я сжимал ей рану, но кровь все равно текла. Лицо её белело на глазах. Я выл и просил командира гнать ещё быстреё. Он с кем-то говорил в свою трубу, потом сказал, что в больнице всё готово.
Нас ждали с каталкой во дворе. Клаву увезли в операционную. Командир предложил мне сигарету. Я протянул ему «стечкина», хотя знал, что за нами, не отставая, неслась «копейка» Пряхина.
Неугомонный мент был где-то рядом.
Но командир тоже не мог не видеть «копейку».
– Подержи пока при себе, – сказал он, посматривая по сторонам.
Он тоже чувствовал, что Пряхин рядом.
В этот момент мне было всё равно. Я молился. Я просил бога не забирать у
меня Клаву, хотя не верю в бога.
Из приемного покоя вышла медсестра.
– Не хватает крови. Нужна первая группа, резус положительный.
