Александр Дюма
Белые и синие
II. ПУТЕШЕСТВЕННИК
Путешественник не ошибся: голос действительно слышался со стороны реки. Во мраке стал виден силуэт человека: проворно поднявшись по склону берега, он моментально оказался перед лошадью и положил руку ей на шею. Всадника, видимо, встревожила подобная вольность, и он заставил своего скакуна отступить на шаг назад.
– О! Прошу прощения, извините, гражданин, – сказал незнакомец, – я не знал, что запрещено дотрагиваться до вашей лошади.
– Это вовсе не запрещено, друг мой, – ответил путешественник, – но всем известно, что ночью, да еще в нынешние времена, подобает говорить друг с другом на некотором расстоянии.
– А! Ну, конечно! Я же не умею отличать то, что подобает, от того, что не подобает. Мне показалось, что вы заблудились, я это увидел. Я сказал себе: «Вот христианин, который, как видно, сбился с пути, укажу ему дорогу». Вы позвали меня – вот и я! Но вы во мне не нуждаетесь – прощайте.
– Простите, друг мой, – произнес путешественник, удерживая собеседника жестом, – я невольно заставил лошадь отпрянуть; вы действительно мне были нужны и можете оказать мне услугу.
– Какую? Говорите… О, я незлопамятен.
– Вы из здешних краев?
– Из Сен-Реми, это рядом. Глядите, отсюда видна колокольня.
– И следовательно, вы знаете эту местность?
– О! А то как же! Я ведь рыбак. На десять льё вокруг нет ни одной реки, где бы я не закидывал своих донных удочек.
– Значит, вы должны знать Сейонское аббатство?
– Вот как! Знаю ли я Сейонское аббатство? Еще бы! Уж извините, не скажу этого о монахах.
– Почему же вы не скажете этого о монахах?
– Да потому, что их прогнали оттуда еще в тысяча семьсот девяносто первом году!
– В таком случае, кому же принадлежит этот монастырь?
– Никому.
– Как! Во Франции есть ферма, монастырь, лес в десять тысяч арпанов и еще три тысячи арпанов земли, которые никому не принадлежат?
– Они принадлежат Республике, это все равно, что никому.
– Неужели Республика не заставляет возделывать конфискованные земли?
– Ба! Разве у нее найдется на это время? У нее, у Республики, и без этого дел хватает.
– Что же ей приходится делать?
– Ей приходится менять кожу.
– В самом деле, она обновляет свое третье сословие. Значит, вас это занимает?
– О! Немного, когда нечего делать. Наши соседи из Юры, однако, прислали Республике генерала Пишегрю.
– Да.
– Подумайте, должно быть, это их там не рассмешило. Но я заболтался, и вы из-за меня теряете время. По правде говоря, если вы направляетесь в Сейон, вам не стоит спешить.
– Почему же?
– Ну, конечно, ведь в Сейоне никого нет.
– Никого?
– За исключением призраков бывших монахов; они возвращаются только в полночь, и, стало быть, вы можете подождать их.
– Вы уверены, друг мой, – продолжал допытываться путник, – что в Сейонском аббатстве никого нет?
Он сделал ударение на слове «никого».
– Не далее как вчера я проходил там, когда относил рыбу в замок Нуар-Фонтен госпоже де Монревель; там не было ни единой души.
Затем, выделяя каждое слово, он прибавил:
– Все они были жрецами Ваала – потеря невелика. Путешественник вздрогнул еще более явно, чем тогда, когда увидел рыбака.
– Жрецами Ваала? – повторил он, пристально глядя на рыбака.
– Да, и потеря невелика, если только вы не прибыли от лица царя Израиля, чье имя я позабыл.
– От имени царя Иегу, не так ли?
– Я не совсем уверен: это царь, помазанный пророком по имени… по имени… Как бишь зовут пророка, который помазал на царство Иегу?
– Елисей, – произнес путешественник без запинки.
– Именно так, но он венчал его на царство при одном условии. При каком? Подскажите же мне.
– При том, что он покарает дома Ахав а и Иезавели за их злодеяния.
– Эх! Черт возьми! Расскажите мне все немедленно. И он протянул руку путешественнику.
Пожимая друг другу руки, всадник и рыбак обменялись еще одним знаком, и он не оставил у обоих сомнения, что они принадлежат к одному и тому же обществу; однако они не спросили друг друга ни о чем, что касалось их лично или задания, которое они выполняли: первый – направляясь в Сейонское аббатство, другой – поднимая со дна свои удочки и рыболовные сети.
– Мне очень жаль, что меня удерживает здесь приказ свыше, – сказал молодой человек с удочками, – если бы не это, мне было бы приятно стать вашим проводником, но я не должен возвращаться в монастырь до тех пор, пока меня не призовут туда сигналом; впрочем, вы теперь не заблудитесь. Видите впереди две черные громады, одна из которых больше другой? Та, что больше, это город Бурк; поменьше – деревня Сен-Дени. Езжайте между ними, держась на одинаковом расстоянии от них, пока русло речки Ресуз не преградит вам путь. Вы перейдете через нее, вода едва будет доходить вашей лошади до колен; затем вы увидите перед собой высокую черную стену – это лес.
– Спасибо! – сказал путник, – когда я окажусь на опушке леса, я знаю, что мне делать дальше.
– Даже если никто не отзовется из леса на ваш призыв?
– Да.
– Ну, тогда поезжайте, в добрый путь!
Молодые люди в последний раз пожали друг другу руки, и рыбак спустился с берега столь же стремительно, как поднялся по нему.
Путешественник непроизвольно вытянул шею, чтобы увидеть его. Но тот скрылся в темноте. Тогда он отпустил поводья, и, поскольку снова появилась луна и ничто теперь не мешало ему пересечь луг, пустил свою лошадь крупной рысью и вскоре оказался между Бурком и Сен-Дени.
В тот же миг в городе и в деревне пробили часы. Всадник насчитал одиннадцать ударов.
Переехав дорогу, ведущую из Лиона в Бурк, путешественник увидел, как и говорил указавший ему путь человек, что стоит на берегу речушки; сделав два шага, лошадь оказалась на другой стороне, и там его взору открылась простиравшаяся почти на два километра равнина, окаймленная черной линией леса. Он направил лошадь прямо к ней.
Через десять минут он уже был на проселочной дороге, огибавшей лес на всем его протяжении. Здесь он на миг остановился и огляделся вокруг. Он не колебался перед тем, как подать условный сигнал, но хотел убедиться, что вокруг никого нет. Ночь бывает порой исполнена столь глубокого безмолвия, что самый отважный человек щадит эту тишину и не нарушает ее без веской причины. С минуту наш путешественник озирался вокруг и прислушивался, но ничего не увидел и не услышал.
Он поднес к губам полую ручку хлыста и издал три свистящих звука: первый и последний были твердыми и уверенными, а средний – прерывистым, как звук свистка, каким мастер созывает рабочих на строительстве. Свист затерялся в лесной чаще, но в ответ не раздалось ни такого же, ни другого какого-нибудь звука.
Пока путешественник прислушивался, башенные часы в Бурке пробили полночь; бой их был подхвачен часами всех окрестных колоколен. Всадник вторично повторил свой сигнал, и во второй раз ответом ему была тишина.
Тогда он, видимо приняв решение, проехал по проселочной дороге до другой дороги, пересекавшей первую подобно тому, как вертикальная линия буквы Т пересекает горизонтальную, и решительно поскакал по ней; через десять минут, увидев, что ее перерезает другая дорога, он свернул на нее, забирая влево, и пять минут спустя выехал из леса.
В двухстах шагах от него возвышалось темное большое здание – несомненно цель его пути. К тому же, приближаясь к нему, он мог убедиться по некоторым деталям, что перед ним был тот древний картезианский монастырь, который ему нужен.
Наконец, всадник остановился у ворот, по бокам и поверх которых стояли три статуи: Пресвятой Девы, нашего спасителя Иисуса Христа и святого Иоанна Крестителя. Статуя Пресвятой Девы возвышалась непосредственно над воротами и служила верхней точкой треугольника. Две другие статуи находились ниже, на уровне поперечной балки, образующей перекладину каменного креста, в который были вделаны двойные тяжелые дубовые ворота; они, казалось, лучше, чем некоторые части фасада и особенно ставни второго этажа, выдержали удары времени.
– Это здесь, – сказал всадник. – Теперь посмотрим, какая из них статуя святого Иоанна.
III. СЕЙОНСКИЙ КАРТЕЗИАНСКИЙ МОНАСТЫРЬ
Путешественник увидел, что статуя, которую он искал, находится в нише справа от ворот. Заставив свою лошадь приблизиться к стене и приподнявшись на стременах, он дотянулся до подножия статуи; между ним и стенками ниши был небольшой промежуток; он засунул туда руку, нащупал кольцо, потянул его на себя и скорее угадал, чем услышал, дрожащий звук звонка. Он проделал это движение три раза, а затем прислушался. Ему показалось, что к двери приближаются осторожные шаги.
– Кто там? – послышался голос.
– Тот, кто явился от имени пророка, – ответил путешественник.
– Какого пророка?
– Того, что оставил свой плащ ученику.
– Как того звали?
– Елисей.
– Какому царю должны повиноваться сыны Израиля?
– Иегу!
– Какой дом они должны истребить?
– Дом Ахава.
– Вы пророк или ученик?
– Я ученик, но я прибыл, чтобы быть посвященным в пророки.
– Тогда добро пожаловать в Божий дом!
Как только были произнесены эти слова, железные петли, на которых держались двери, бесшумно подались, глухие засовы отодвинулись без скрипа, выйдя из своих скоб, и как по волшебству ворота тихо отворились.
Всадник въехал под свод, и ворота закрылись. Человек, столь неторопливо отворивший и так быстро захлопнувший их, подошел к гостю, пока тот спешивался. Приезжий оглядел его с любопытством: монах был в длинном белом одеянии картезианцев, и его лицо было скрыто под капюшоном; он взял лошадь под уздцы, очевидно искренне желая оказать всаднику услугу, а не для того, чтобы ему угодить. Между тем путешественник отвязал мешок с поклажей, достал из седельной кобуры пистолеты и засунул их за пояс, рядом с теми, что уже там были.
Он огляделся вокруг и, не видя ни проблеска света, не слыша ни звука, спросил:
– Братьев, видимо, нет?
– Они в отъезде, – сказал монах.
– Вы ждете их сегодня ночью?
– Я надеюсь, что они вернутся сегодня, но жду их только будущей ночью. Путешественник на миг задумался. Отсутствие монахов, казалось, вызвало у него досаду.
– Я не могу поселиться в городе, – сказал он, – боюсь привлечь к себе внимание, даже если меня не узнают. Могу ли я подождать братьев здесь?
– Да, если вы дадите честное слово, что не будете пытаться отсюда выйти.
– Я его даю.
Тем временем в темноте показалась фигура другого монаха, который, по мере приближения к ним, рассеивал мрак своей белой рясой. Он, несомненно, занимал в братстве второстепенное место, ибо первый монах бросил ему поводья лошади, сказав тоном скорее приказа, чем просьбы, чтобы тот отвел ее в конюшню. Затем, протягивая руку незнакомцу, он объяснил:
– Вы понимаете, отчего мы не зажигаем света… Считается, что в монастыре никто не живет, разве что здесь обитают привидения, и свет нас бы выдал. Возьмите меня за руку и следуйте за мной.
Путешественник снял перчатку и взял монаха за руку. Это была мягкая рука, непривычная, как чувствовалось на ощупь, к трудам, лишающим ее изначальной аристократичности. При обстоятельствах, в каких оказался наш герой, важна любая деталь. Путешественнику было приятно узнать, что он имеет дело с человеком своего круга, и с этого момента он следовал за монахом с полным доверием. Пройдя по извилистым, погруженным в темноту коридорам, они вошли в ротонду, свет в которую падал сверху. Очевидно, это была трапезная монахов. Она была освещена несколькими свечами в канделябрах, подвешенных к стене. В большом камине пылал огонь; дрова были сухие и почти не дымили.
Монах предложил гостю стул со словами:
– Если брат устал – пусть он отдохнет; если брат голоден – ему сейчас подадут ужин; если брат хочет спать – его отведут в опочивальню.
– Я принимаю все это, – сказал приезжий, разминая свои изящные и в то же время крепкие руки и ноги, – стул, оттого, что устал; ужин, оттого что голоден; кровать, оттого что хочу спать. Но, с вашего позволения, дражайший брат, все это по очереди.
Он бросил свою широкополую шляпу на стол и провел рукой по своим вьющимся волосам, открыв широкий лоб; у него были красивые глаза и исполненное спокойствия лицо.
Вернулся монах, который отвел лошадь в конюшню, и на вопрос собрата ответил, что животному положили свежую солому и задали корма.
Затем, согласно полученному приказу, он расстелил на краю стола салфетку и разместил на ней бутылку вина, стакан, холодного цыпленка, паштет, а также столовый прибор – нож и вилку.
– Когда вам будет угодно приступить к трапезе, брат? – спросил монах путешественника, указывая рукой на накрытый стол.
– Сейчас же, – ответил тот.
Не вставая со стула, незнакомец придвинул его к столу и живо набросился на цыпленка, отрезав и положив себе на тарелку сначала ножку, а затем – крыло. Покончив с цыпленком, он съел немного паштета, потягивая мелкими глотками содержимое бутылки: дробя вино, как говорят гурманы. Все это время монах неподвижно стоял в нескольких шагах от него. Он не был любопытным, а приезжий хотел есть, поэтому ни один из них не произнес ни слова. Окончив трапезу, путешественник достал из кармана часы.
– Два часа, – сказал он, – нам придется еще два часа дожидаться рассвета.
Затем он обратился к монаху со словами:
– Если наши братья не вернутся этой ночью, нам следует ждать их только на следующую ночь, не так ли?
– Скорее всего, – отвечал монах. – Наши братья путешествуют днем только в случае крайней необходимости.
– Ну что ж, – сказал незнакомец, – из этих двух часов я подожду один час. Если в три часа братья не вернутся, вы проводите меня в мою комнату. До тех пор, если у вас есть дела, не церемоньтесь со мной. Вы принадлежите к ордену молчаливых, я же становлюсь речистым лишь с женщинами. Но ведь здесь их нет, не правда ли?
– Нет, – отвечал картезианец.
– Ну что ж, займитесь своими делами и предоставьте меня самому себе. Картезианец поклонился и вышел, оставив путешественника в одиночестве, но оеред уходом предусмотрительно поставил перед ним вторую бутылку вина.
Гость поклоном поблагодарил монаха за внимание и продолжал машинально потягивать вино небольшими глотками и есть запеченный паштет, отщипывая от него по кусочку.
– Если это обычная трапеза наших картезианцев, – пробормотал он, – то им не плохо живется: помар, пулярка, которыми славятся эти края, и паштет из болотного кулика… Все равно не хватает десерта.
Не успел он выразить это пожелание, как вошел монах, что уже позаботился о лошади и трапезе всадника, и внес на блюде кусок прекрасного саснажского сыра с зелеными прожилками, честь изобретения которого якобы принадлежит фее Мелюзине. Не будучи завзятым гурманом, путешественник, как мы видели, не остался безучастным к меню ужина. Он не сказал, подобно Брийа-Саварену: «Ужин без сыра – то же самое, что женщина без глаза», но, несомненно, подумал это.
В течение следующего часа он опорожнил бутылку помара и подобрал все крошки сыра кончиком ножа. Монах оставил его одного, и, следовательно, можно было от души предаваться этому занятию. Путешественник достал часы: было три часа.
Он огляделся в поисках звонка, не нашел его и уже собирался постучать ножом по стакану, но решил, что это было бы неуместной вольностью в обители почтенных монахов, столь радушно его принявших.
Вследствие этого, а также решив лечь спать, как он намеревался, он положил оружие на стол, чтобы его не заподозрили в злом умысле, и с непокрытой головой, с одним лишь охотничьим ножом на боку вступил в коридор, через который он раньше пришел в трапезную. На полпути он повстречал монаха, что ему прислуживал.
– Брат, – сказал тот путешественнику, – мы только что слышали два условных сигнала: братья уже близко; через пять минут они будут здесь, я как раз собирался вас предупредить.
– Ну что ж, – сказал приезжий, – пойдем им навстречу. Монах не стал возражать; он вернулся назад и вышел во двор; незнакомец шел вслед за ним. Второй монах отворил двустворчатые ворота, как сделал это перед путешественником, и теперь легко было услышать стремительно приближавшийся топот нескольких лошадей.
– Дорогу! Дорогу! – живо воскликнул монах, отталкивая путешественника и удерживая его рукой у стены.
Тотчас же люди и лошади с оглушительным грохотом влетели вихрем под свод: это были Соратники Иегу.
Путешественник подумал, что их кто-то преследует, но он ошибся.
IV. ПРЕДАТЕЛЬ
Ворота снова закрылись. Рассвет еще не наступил. Однако ночь была уже не такой темной. Путешественник с некоторым удивлением увидел, что Соратники Иегу привели с собой пленного. Он сидел верхом со скрученными за спиной руками и был привязан к лошади, которую двое Соратников держали под уздцы. Трое всадников въехали в ворота в один ряд. Скакавшие галопом лошади остановились только в глубине двора. Затем другие въехали во двор по двое и окружили этих всадников. Все спешились.
Пленник некоторое время сидел на лошади, но вскоре его опустили вниз.
– Позвольте мне поговорить с капитаном Морганом, – сказал путешественник монаху, который до сих пор заботился о нем. – Прежде всего необходимо, чтобы он узнал о моем приезде.
Монах прошептал несколько слов на ухо главарю, и тот быстро подошел к путешественнику.
– От лица кого вы прибыли? – спросил он.
– Следует ли отвечать традиционным образом или попросту сказать, от кого я действительно приехал?
– Если вы здесь, значит, вы исполнили все требования. Скажите же, от кого вы прибыли?
– Я прибыл от генерала Круглоголового.
– Вы привезли от него письмо?
– Вот оно.
Путешественник потянулся к карману, но Морган остановил его.
– Позже, – сказал он. – Сначала мы должны судить предателя и наказать его. Отведите пленного в зал совета, – прибавил Морган.
В это время послышался топот копыт, свидетельствующий о приближении второй группы всадников. Морган прислушался.
– Это наши братья, – сказал он. – Откройте ворота. Ворота открылись.
– Посторонитесь! – вскричал Морган.
Второй отряд из четырех всадников въехал почти столь же стремительно, как и первый.
– Вы привезли пленного? – крикнул человек, возглавлявший второй отряд.
– Да, – хором отвечали Соратники Иегу.
– А вы, – спросил Морган, – привезли протокол?
– Да, – отвечали разом четверо прибывших.
– Тогда все в порядке, – сказал Морган, – и правосудие сейчас свершится.
Вот что произошло.
Как мы уже говорили, несколько банд, известных под именем Соратников Иегу, или Мстителей, и даже под обоими именами, бесчинствовали в краю от Марселя до Безансона. Одна из них держалась в окрестностях Авиньона, другая – в районе Юры, наконец, третья обосновалась в Сейонском картезианском монастыре, там, где мы их и увидели.
Поскольку все молодые люди, входившие в состав этих банд, были из местных семей, они расходились и возвращались по домам, как только задуманный акт насилия был совершен, независимо от того, удался он или нет.
Четверть часа спустя наши грабители дилижансов уже разгуливали по городу в шляпе набекрень, с моноклем в глазу и тросточкой в руке. Они интересовались последними известиями и удивлялись невероятной дерзости смельчаков, не питавших почтения ни к чему, даже к деньгам Директории. Как же можно было заподозрить этих молодых людей, одни из которых были богаты, другие состояли в родстве с представителями верховной городской власти и принадлежали к местной знати, в том, что они занимались ремеслом разбойников с большой дороги? Впрочем, следует отметить, что их ни в чем не подозревали, но даже если бы кто-то их заподозрил, никто не взялся бы их разоблачать.
Однако правительство Франции с большим огорчением наблюдало, как его деньги, отклонившись от цели своего назначения, следовали по дороге в Бретань вместо того, чтобы следовать в Париж, и оседали в сундуках шуанов, а не в кассе Директории. Поэтому оно решило прибегнуть к хитрости в борьбе со своими врагами.
Согласно его распоряжению, в один из дилижансов, перевозивших деньги, сели семь или восемь жандармов в штатской одежде; они заранее перенесли в экипаж свои карабины и пистолеты, получив категорический приказ взять одного из грабителей живым. Это было сделано так ловко, что Соратники Иегу ни о чем не узнали. Экипаж, имевший вид почтенного дилижанса, набитого буржуа, отважно углубился в ущелья Кавайона, где его остановили восемь мужчин в масках; в ответ из глубины кареты раздались выстрелы; услышав их, Соратники Иегу догадались о ловушке; решив не ввязываться в бессмысленную борьбу, они пустили лошадей вскачь и благодаря резвости своих скакунов вскоре скрылись из вида. Однако у лошади одного из них пулей перебило бедро, и она рухнула, подмяв под себя всадника. Всадник, угодивший под лошадь, не смог убежать и был взят жандармами, которые, таким образом, выполнили порученную им двойную задачу: отстояли деньги правительства и захватили одного из тех, кто на них покушался.
Подобно средневековым свободным судьям, иллюминатам XVIII века и современным масонам, те, что становились Соратниками Иегу, перед этим подвергались жестоким испытаниям и давали страшные клятвы. Одной из них была присяга ни в коем случае, даже под пыткой, не выдавать собратьев. Если кто-либо из взятых в плен Соратников Иегу проявлял малодушие и называл имя хотя бы одного сообщника, правосудие миловало узника в награду за измену либо смягчала его наказание; в таком случае любой из Соратников Иегу имел право покарать предателя, вонзив ему в грудь кинжал.
Пленный, взятый на дороге между Марселем и Авиньоном (его прозвище было Гектор, а настоящее имя – де Фарта), долгое время не поддавался на обещания и угрозы, но в конце концов, обессилев от заточения, измученный лишением сна – худшей из всех пыток, узнанный под своим настоящим именем, в конце концов дал показания и назвал сообщников.
Но как только это получило огласку, на судей посыпался такой поток анонимных угроз, то письменных, то устных, что было решено перевести следствие на другой конец Франции, и для продолжения процесса был выбран город Нантюа, расположенный на окраине департамента Эн.
Когда узник со всяческими мерами предосторожности был отправлен в Нантюа, Соратники Иегу, обосновавшиеся в Сейонском картезианском монастыре, получили сообщение об измене и о переезде предателя.
«Именно вам, – говорилось в письме, – самым преданным братьям ордена, именно вашему вождю Моргану, наиболее дерзкому и отважному из всех нас, надлежит спасти этих Соратников, уничтожив изобличающий их протокол, а также совершив ужасный и показательный акт возмездия в отношении того, кто нас предал. Пусть его судят, приговорят к смерти, заколют кинжалом и выставят на всеобщее обозрение с карающим оружием в груди».
Этого жуткое поручение было только что исполнено Морганом.
Вместе с десятком Соратников он направился в Нантюа. Шестеро из них заткнули рот часовому, постучали в ворота тюрьмы и, приставив к горлу привратника пистолет, вынудили его открыть их. Проникнув в тюрьму, они заставили привратника и надзирателя провести их в камеру де Фарга, заперли обоих в этой камере, узника привязали к лошади, которую привели с собой, и ускакали во весь опор.
Тем временем четверо других схватили секретаря суда и заставили его отвести их в канцелярию, от которой у него был ключ и где он во время срочной работы порой трудился по ночам до утра. Они заставили его отдать им все судебные документы, все протоколы допросов, содержавшие показания обвиняемого с его подписью. Затем, чтобы сохранить репутацию этого секретаря суда, умолявшего не губить его и, возможно, не оказавшего должного сопротивления, они опорожнили два десятка картонных коробок и подожгли их, затем заперли дверь канцелярии, вернули ключ секретарю, отпустили его домой и тоже умчались галопом, увозя документы и дав канцелярии спокойно догореть.
Не стоит упоминать о том, что во время этого набега все Соратники были в масках.
Вот отчего второй отряд, въехавший во двор аббатства, прокричал: «Вы привезли пленного?» – и первый, ответив «Да», спросил: «А вы привезли протокол?» И вот почему, услышав утвердительный ответ, Морган произнес тоном, которому никто никогда не прекословил: «Тогда все в порядке и правосудие сейчас свершится».
