Дикий Носок
Изгнание
Прах и пепел.
Миза застыла, не в силах пошевелиться. Она не могла поднять руку или закрыть рот, болезненный спазм сковал её горло, когда она попыталась вздохнуть. Только глаза жили своей жизнью: смотрели, смотрели и не могли насмотреться. Уж не обманывают ли они её? Маруф? Это правда он? Миза пережила его исчезновение, потерю единственной любви и даже смерть. Пережила, оплакала и смогла жить дальше.
Но воскрешение? Он жив. Все это время он был жив, пусть и под другим именем. Маруф – правитель этого города. Значит, это он приказал убить их сына, сам того не зная. Как только Миза осознала эту ужасную мысль, ноги перестали держать её тело, и она стекла на пол, будто оплавленная свеча. Нет, Миза не лишилась чувств, хотя очень бы этого хотела. Но шок был слишком силен. Закрыв лицо руками, она дрожала всем телом, привалившись к стене.
Домиар с изумлением наблюдал за этой пантомимой. Почему эта дама так потрясена? Что за представлением с заламыванием рук и падением на пол она ему показала?
«Что с Вами?» – осведомился он совершенно спокойным голосом, подойдя, наконец, к ней. Что-то знакомое было в изломе этих тонких запястий, в родинке на шее, совсем рядом с ключицей. Маруф никак не мог вспомнить. Хотя … Он схватил запястья и рывком убрал её руки с лица: «Миза???»
Да уж, время её не пощадило. Нежное, мягкое, округлое, девичье личико с бархатистой на ощупь кожей теперь состояло сплошь из острых углов: изломанные брови, заостренный нос, выступающие скулы, тонкая, жесткая складка вместо рта. В некогда черных косах серебрятся седые нити. Девичья стройность превратилась в болезненную худобу. Хорошо, что имя он сразу вспомнил.
«Миза?» – желая удостовериться в своей догадке еще раз спросил Маруф.
Она могла лишь кивнуть в ответ. Мысли лихорадочно закрутились у него в голове: «Проклятье! Значит она – мать этого несговорчивого щенка, которого зарезал Азар. Вот это ситуация. Надо срочно отослать Азара из города, чтобы он не попадался ей на глаза. Пусть едет проверять прибрежные деревни на предмет нелегальной торговли солью. Это займет его надолго.»
Тонкие, холодные, дрожащие пальцы коснулись его лица: «Маруф».
«Домиар, теперь меня зовут Домиар,» – решительно ответил он, на всякий случай прильнув к её руке поцелуем.
Прошло несколько недель с момента судьбоносной встречи. Миза сидела в кресле, поджав под себя ноги и пристально рассматривала свое отражение в небольшом ручном зеркале. Рано или поздно этот момент наступает в жизни каждой женщины. Безжалостное зеркало говорит тебе, что отныне ты стара и некрасива. Порой это происходит как-то вдруг и сразу, например, после замеченного скользящего мимо равнодушного мужского взгляда вместо прежнего – оценивающего, или притворного сочувствия заклятой подруги, с плохо скрываемым восторгом обнаружившей у тебя седой волос, или при виде как-то внезапно выросшей дочери, на фоне цветущей юности которой невольно начинаешь чувствовать себя старой, усталой черепахой. Мизу осознание своего возраста настигло во время знакомства с дочерью Домиара Кенишей – юной, нежной, упругой, словно только что созревший персик, со светящейся изнутри кожей и блестящими волосами. Прожитые годы внезапно обрушились на голову Мизы, как камнепад в горах, придавили и припорошили пылью, словно музейный экспонат.
Лишь редкие счастливицы, бывшие дурнушками всегда: от рождения до смерти, воспринимают старение спокойно, порой почти не обращая на него внимания. Для них оно мало что меняет в жизни. С красавицами же все обстоит иначе. Чем больше бесценной красоты уносит безжалостное время, тем отчаяннее они стараются повернуть его вспять, порой становясь посмешищем (но только не в своих глазах).
До недавнего времени Миза не задавалась вопросом, а привлекательна ли она еще в мужских глазах? Очевидно, нет. Её высокое положение в обществе позволяло ей свысока смотреть на любого мужчину в городе и повелевать им. Что думали мужчины, Мизу не интересовало. Но Маруф больше не смотрит на неё так, как тогда, в молодости. И этот удар по самолюбию она переживала очень болезненно.
Домиар обращался к ней подчеркнуто вежливо, даже церемонно (она все ещё привыкала называть его этим именем, мысленно постоянно сбиваясь на «Маруф»). Поскольку инкогнито её теперь было раскрыто, то он оказывал Мизе, как владычице острова, приличествующие её положению знаки почтения: гостеприимно предложил свою резиденцию, от которой она решительно отказалась, устроил пир с участием самых богатых и влиятельных семей острова, пригласил в степь на соколиную охоту. Но не одарил ни одним из тех горящих взглядов, от которых она воспламенялась раньше, словно сухая трава, ни разу не прошептал на ушко нежностей, от которых защекотало бы внизу живота, ни разу не прикоснулся больше, даже случайно. Как будто они совсем чужие друг другу люди. Как будто ничего между ними не было много лет назад. Неужели их время безвозвратно ушло? Ведь их связывала любовь, а теперь ещё и кровь. Кровь их сына. Она на руках у них обоих. Домиару о сыне она ещё не сказала, удобный случай для личного разговора не представился. И, как горько усмехнувшись, предположила Миза, Домиар сделает так, чтобы и не представился. Что она здесь делает? Любовь сгорела, остался лишь пепел. Нужно принять это и убираться домой. Но Миза медлила, сама не зная почему.
В окно ударило россыпью мелких камушков. Владычица удивленно приподняла бровь, погасила лампу и подошла к окну. Её покои располагались на втором этаже дома, первый использовали, как склад товаров. Внизу, среди деревьев двигалась какая-то тень. Миза распахнула окно и присмотрелась: «Кто там бродит?»
«Это я, госпожа владычица, Ефим,» – оживленно замахала руками тень.
«Ты с ума сошел? Если я кликну стражу, ты останешься без головы. Как ты вообще сюда пробрался?» – спокойно поинтересовалась она.
«Нет, нет, госпожа. Не надо стражу. Я хотел бы рассказать Вам одну историю, очень интересную историю. Вы захотите её услышать потому, что она касается всесильного Домиара и …Вас, госпожа владычица,» – проигнорировав последний вопрос, торопливо заговорил Ефим.
«Да, неужели? Стой, где стоишь. За тобой придут,» – повелительно бросила Миза проныре после минутного раздумья.
Спустя некоторое время довольный Ефим оказался в покоях владычицы. Добившись желанной аудиенции, он был на редкость тих и покладист, словно нагулявшийся до отвала домашний кот, которого наконец нашли и несут домой на любимый мягкий диван и к полной миске свежей печенки. Ефим не роптал на хмурых слуг, тащивших его вверх по лестнице едва ли не волоком, с покорностью снося их тычки, как неизбежное зло. Перед Мизой он предстал, скромно сложив руки на груди и опустив глаза.
«Говори, что хотел,» – распорядилась Миза, когда за слугами закрылась дверь.
«Я помню, как в Ормузе госпожа интересовалась судьбой молодого господина по имени Гимруз,» – вкрадчиво начал пройдоха. – «Моя история начинается с его трагической гибели. Ведь его участь настолько взволновала Вас, моя госпожа, что Вы отправились сюда. Смею предположить, чтобы отомстить.»
Лицо Мизы дернулось, будто от резкой зубной боли. Ефим прервался, выдерживая трагическую паузу. Но владычица хладнокровно молчала, невозмутимо и снисходительно рассматривая гостя. И тот вынужден был продолжить: «Но время идет, а виновник гибели молодого господина, этот волк в овечьей шкуре, тот, кто направлял руку убийцы, все ещё цел и невредим.»
«Волки не знают родословной овец, которых режут. Порой они достойны лишь жалости, а не мести,» – тихо произнесла Миза.
«О, нет, госпожа! Знают. Этот волк точно знает родословную зарезанной овцы,» – с жаром уверил её Ефим. Как это часто бывает, собеседники не поняли друг друга. Ефим имел в виду одно, лишь тот секрет о настоящей матери юноши, что продал Домиару недавно, а владычица услышала совсем другое: страшное, невозможное, чудовищное.
«Что ты говоришь? Нет, этого не может быть. Он не знал, что это его …» – Мизу будто пригвоздили к креслу тысячью гвоздей. Она побелела, закрыла глаза и не шевелилась. Ефиму стало страшно. Что он такого сказал? Её реакция была совсем уж неадекватной, какой-то чрезмерной, будто он сообщил о гибели всех её родственников скопом.
«Пошел вон,» – сказала Миза, открыв, наконец, глаза. О, как она была страшна! Бездонные черные глаза, хищно раздувающиеся ноздри, впившиеся в подлокотники кресла побелевшие пальцы. Миза напоминала степного орла, заприметившего беспечного суслика и готового камнем броситься вниз. По спине у Ефима пробежал холодок. Если бы можно было убить взглядом, он уже превратился бы в кучку пепла. Ефим попятился к двери, позабыв даже про вознаграждение, которое желал получить за свою историю, толкнул её задом и вывалился в коридор.
Нелюбезные слуги выпроводили его за ворота, оглушительно лязгнув запором на прощание. А он все стоял на месте, сосредоточенно обдумывая последние слова владычицы. Чтобы бы это значило?
Миза выскользнула через боковую калитку одна, прикрыв голову капюшоном плаща, никем не замеченная. Впрочем, одному человеку она все же попалась на глаза. Оставив свои дела, он пошел за владычицей не таясь, держась на почтительном расстоянии, но не теряя её из виду. Ему было бы трудно прятаться, имея такие габариты. Да и в голову не пришло. Он всегда был тугодумом. Погруженная в свои мысли Миза быстро шла по улицам, почти не освещенным, в отличии от её родного города, не замечая ничего вокруг. Пока не наткнулась на двух подвыпивших горожан, непременно желающих посмотреть, насколько симпатичное личико скрывается под капюшоном.
«Эй, подружка, что ты там прячешь, под плащом? Спорим, ты – милашка. Скрасишь одиночество двум веселым парням? Мы не обидим,» – ржали в голос парни, прижав Мизу к стене дома.
Блеснул кинжал, выхваченный женщиной из-под плаща.
«Ого, да ты опасная штучка!» – ничуть не испугались парни, лишь распаляясь еще больше.
Внезапно ноги наглецов оторвались от земли и беспомощно задергались, а их головы с изумленно вытаращенными глазами стукнулись друг об друга с хрустом раскалывающейся скорлупы орехов. Затем обмякшие тела отлетели в сторону, а перед Мизой предстал почтительно склонившийся широкоплечий амбал.
«Кто ты?» – спросила владычица.
«Байсум, госпожа. Ваш слуга,» – коротко представился человек-гора.
«Я узнаю тебя. Ты был гребцом на корабле,» – пристально всматриваясь в его лицо, сказала Миза. – «Следуй за мной».
Байсум вновь поклонился и зашагал позади госпожи. Так Байсум обрел новую хозяйку. Ненадолго.
Случайное происшествие никак не повлияло на решительный настрой Мизы. Добравшись до резиденции правителя, она так сверкнула глазами на слуг у ворот, что те не посмели её остановить. Лишь кланялись и бежали впереди, дабы успеть доложить. Домиар, по обыкновению, искал вечерней прохлады в излюбленном месте – тенистой беседке. И едва-едва успел повесить на лицо любезную улыбку, когда туда вошла незваная гостья.
«Удали слуг. Нужно поговорить. Наедине,» – бесцеремонно распорядилась она. Обеспокоенный Домиар, чуть помедлив, подчинился. Похоже того, чего он так опасался – разговора по душам, все же не миновать.
«Я могу понять и принять то, что ты исчез бесследно, и за столько лет не дал весточки о себе. Я могу принять и пережить то, что ты больше не любишь меня. Я смогла пережить даже убийство сына, ибо думала, что ты не ведал, что творил. Из жалости или остатков любви, я хотела защитить тебя от той боли, которую чувствую сама и решила не говорить тебе, что он … Но ты знал. Ты знал. Будь ты проклят!» – с этими словами Миза молниеносным движением вынула кинжал из складок плаща и бросилась на мало что понимающего Домиара.
Кинжал успел прорезать одежду и кожу на его груди прежде, чем удар кулака отшвырнул Мизу прочь.
«Отец, что здесь происходит? Кто она?» – подбирая с пола оружие и потирая ушибленные костяшки пальцев, спросил, как нельзя вовремя появившийся Азар. Домиар облегченно вздохнул и на мгновение прикрыл глаза. Когда он их открыл здоровенный амбал молча душил Азара, приподняв в воздух. Тот отчаянно боролся за жизнь, брыкаясь, словно рыба на крючке. Нащупав за поясом злополучный кинжал, Азар на последнем дыхании всадил его в сердце душителю и в эту же секунду шейные позвонки молодого человека сочно хрустнули, ноги дернулись в последний раз, и тело обмякло. Противники обвалились на пол бесформенной кучей.
Набежавшие на шум слуги в ужасе замерли у входа.
«Вон,» – в бешенстве зарычал на них Домиар. Он бросился к успевшей подняться Мизе и схватил её за плечи. Время разговора по душам пришло.
«Чего ты хочешь от меня? В чем ты меня обвиняешь? Да, я бежал с острова и не давал о себе знать. Да, я разлюбил тебя. Уж прости, но время и расстояние убивают любовь. Да, Азар убил твоего сына. Не по моему приказу, но с моего ведома. Если бы я знал, если бы я только знал, что он твой сын, я сдувал бы с него пылинки. Если бы я мог что-то исправить, я бы это сделал,» – кричал он женщине в лицо.
«Мой сын? Он наш сын. Наш с тобой сын,» – сорвалась, в свою очередь, на крик Миза. – «И ты это знал. Знал.»
Домиар застыл, как громом пораженный. Он силился что-то сказать, открывал рот и не мог, словно рыба, выброшенная на берег. В его глазах был такой ужас, что …
«Ты не знал,» – дошло, наконец, до Мизы.
Стоя над телами убитых, они смотрели в глаза друг другу. Гнев, ярость, ужас постепенно уступали место опустошению. Миза усадила послушного, словно ребенок, бывшего любовника на скамью и обняла, присев рядом. Горькая ирония жизни. Она утешает убийцу своего сына – его отца и больше не жаждет мести.
«Выпей, так будет легче,» – подала она ему чашу вина и кивнула в сторону безжизненных тел. – «Твой сын, он тоже мертв.»
«Не мой, подкидыш,» – прошептал Домиар, осушив чашу.
Изломанная бровь Мизы удивленно приподнялась: «А дочь?»
«Дочь – моя. Моё единственное, бесценное сокровище. А он – Гимруз, знал обо мне?» – впервые произнес имя потерянного сына Домиар.
«Нет. Мой отец отдал его в богатую семью сразу после рождения. Он не рос со мной,» – пояснила Миза.
Домиар понимающе кивнул головой. Сейчас они были всего лишь двумя сгорбленными стариками, вспоминающими былое и уже не ждущими ничего от жизни.
«Почему ты решила, что я знал о Гимрузе?»
Суета.
Толстый, постоянно мучаемый отдышкой хозяин таверны окинул проницательным взглядом свое хозяйство: парочка юнцов, старающихся пустить пыль в глаза своим таким же юным, смешливым подружкам, семейство фермеров, степенно проедающих и пропивающих заработанное на торге, понурый забулдыга из постоянных клиентов с потрепанной пачкой рисовальных принадлежностей под мышкой, грустными глазами осматривающий зал и ищущий, за чей бы счет сегодня выпить, да еще пара-тройка не хлопотных клиентов. Все спокойно. Анри заправлял таверной уже лет двадцать и с первого взгляда мог отличить посетителя, от которого можно ждать неприятностей: безденежного, драчуна или скандалиста. С такими он обычно разбирался сам, не зовя стражу. Благо габариты позволяли задавить авторитетом любого из них.
Последние три дня в городе царила небывалая суета: стражники и личные слуги правителя обшаривали каждый закуток, обнюхивали каждый уголок, осматривали каждую подворотню. Какого страшного преступника искали неизвестно. Но, по слухам, досконально проверяли всех, покидающих город, даже в бочках с нечистотами шурудили длинными палками, а вдруг злодей там схоронился.
Анри кивнул жене, и та без слов поняла, что таверну он оставляет на неё, а сам пойдет кормить кур, коих они держали в загоне на заднем дворе и резали по мере необходимости. Открыв узкую калитку, Анри бочком протиснулся в неё, поджимая живот, и направился к большой, деревянной лохани, куда обычно высыпал корм для кур: очистки от овощей, обрезки и остатки еды с тарелок посетителей. Заинтересованные содержимым ведра у него в руке глупые куры стайкой потянулись за мужчиной. Дойдя до цели, Анри озадаченно хмыкнул. Лохань была занята. Высунув наружу грязные пятки в ней сладко посапывал какой-то тип. Хозяин таверны внимательно присмотрелся. О, как! Да это ж старый знакомый.
«Ефим,» – бесцеремонно пнул спящего Анри. – «Ты чего тут валяешься? Никак, перебрал?»
Застигнутый врасплох Ефим сел и в ужасе закрутил головой по сторонам, одновременно прикладывая палец к губам: «Тсс, тихо.»
«Ты что прячешься? Погоди, так это тебя третий день по всему городу ищут?» – осенило толстяка. – «Ну дела. И что ты натворил?»
«А,» – горестно и красноречиво махнул рукой Ефим. – «Так не перестали ещё искать?»
«Нет,» – уверил его Анри. – «Шерстят так, что и блоха не проскочит.»
«Эх, ёжики сушеные. Пропадаю я, брат.»
«Ты то? Да ни в жизнь не поверю. Ты, как скользкая ящерица, из любого дерьма вынырнешь,» – утешил Ефима собеседник.
«Не подмогнешь? Мне бы только из города выбраться, а дальше я сам,» – жалобно попросил пройдоха.
«Нет, брат, крутись сам, как хочешь. Мне отношения портить с правителем не с руки. До утра можешь тут пересидеть, а потом уходи,» – словно потеряв интерес к собеседнику, сказал Анри. Он вывалил ведро с отходами в лохань и не спеша удалился. Анри всегда держал свой внушительный, покрытый сеточкой красных сосудов и украшенный выдающейся, густо поросшей седыми волосами родинкой нос по ветру. Ефим порылся в куче отбросов, отталкивая бестолково наседающих кур, выудил недоеденную лепешку и впился в нее зубами.
Новость о смерти Азара распространилась в городе молниеносно, словно пожар в степи. Этому немало поспособствовали слуги. Когда они, наконец, после долгого затишья решились сунуться в беседку, то обнаружили двух сломленных жизнью стариков. Голова правителя лежала на плече женщины, а плечи сотрясались от рыданий. Она нежно гладила его по голове, целуя в седой висок. Два безжизненных тела лежали у их ног. Сложив два и два, горожане поняли, что в городе разыскивают, скорее всего, убийцу Азара.
Балаш был ошеломлен смертью Азара. С одной стороны, тот был хладнокровным убийцей, и жалеть о нем не стоило. Но, с другой стороны, однажды Балаш спас ему жизнь, выловив из реки, а такое не забывается. Просидев три недели взаперти в доме старухи Будур, молодые люди махнули рукой на опасность и стали просто жить. И вовремя. До них уже никому не было дела. Умила разводила цветы, пока ставший уже заметным животик ей не мешал, а Балаш нанялся к мастеру Гораду, делавшему возки и телеги. Наука была нелегкой, со множеством тонкостей. Впрочем, как и любая другая. Но природный ум и смекалка всегда выручали юношу. Жизнь потихоньку становилась именно такой, о какой он долгое время мечтал: в кои то веки они ни от кого не бежали и не прятались, их не ловили, не пленили и не грозили смертью. Любимая была рядом, а скоро появится и ребенок. Даже старуха Будур, кажется, сменила гнев на милость, видя, как счастлива внучка.
Идиллия рухнула в один момент. Неприятность бесшумно вползла в их дом ночью, словно таракан с улицы, даже Будур не заприметила как. Пока не споткнулась утром о чьи-то немытые ноги, высовывающиеся из-под стола. Ухватившись за них покрепче, она, не сильно напрягаясь, вытянула на свет взъерошенного мужичонку и, наступив ему на грудь своей монументальной ножищей, чтобы не дергался, стала пристально рассматривать.
«Никак, Ефим,» – оповестила она проснувшихся от шума домочадцев. – «Ты откуда взялся, паршивец?» Таких проходимцев, как сегодняшний незваный гость, Будур на дух не переносила, а потому была сурова, словно заимодавец к проштрафившемуся должнику.
«В окошко влез,» – немедленно покаялся тот.
«Хм,» – хмыкнула старуха. – «И чего надо?»
«Помощи бы мне,» – робко проблеял Ефим. – «Подмогнул бы ты мне, парень. Мне бы только из города убраться, а дальше я сам.»
Последняя фраза предназначалась Балашу.
«Ефим, прятаться нет нужды. Нас давно никто не ищет,» – уверил гостя Балаш.
«Так это Вас, а меня очень даже ищут. Весь город на ушах стоит,» – горестно вздохнул Ефим.
«Так это ты убил Азара? Почему?»
«Нет, нет. Вы чего? Ну, может, маленько поспособствовал,» – сознался он. – «Знать бы, что так получится, слова бы никому не сказал.»
«Гони его в шею, паршивца,» – мудро посоветовала старуха. – «Он и маму родную продаст, не моргнув глазом, а уж тебя – как пить дать.»
Ефим сидел на полу, будто голодная, побитая, уличная собачонка, которая с замиранием сердца смотрит на равнодушных к её участи прохожих в поисках сочувствия и жалости, и робкой надеждой на помощь, но в душе понимает, что не получит ничего, кроме лишнего пинка, и подыхать ей сегодня в подворотне от голода и побоев. Надежда в его глазах постепенно сменялась отчаянием.
Жалость, та самая предательская жалость, что зачастую толкает людей на необдуманные, спонтанные поступки – приютить бездомного котенка, щенка или хуже того – ребенка, кольнула юношу в сердце.
«Ладно, я что-нибудь придумаю,» – нехотя пообещал Балаш.
***
Балаш маялся в очереди на досмотр уже три четверти часа. Стражники не торопились. Сейчас они осматривали плоские корзины с клубникой, которые селянка несла на торг. Как будто в них можно спрятать человека, туда и кошка то не поместится. Перед этим служаки долго и сосредоточенно рылись в телеге возмущенного фермера, везущего домой целый ворох гостинцев из города, выуживая из кучи добра то новую лопату, то узорчатую ткань жене на платье, а то и колоду неприличных картинок, что из-под полы предлагают купить сомнительные личности, шляющиеся по тавернам. Покрасневший, ровно помидор, застуканный за неприличным занятием на старости лет фермер быстро уехал под смех собравшейся толпы. Своей дотошностью и неторопливостью стражники зарабатывали изрядную мзду каждое утро от торопящихся на торг или по прочим делам горожан, не желающих понапрасну терять время. Наконец, подошла и очередь Балаша.
«Кто таков? Куда и по каким делам едешь?» – задал дежурный вопрос стражник – шумный грубиян по имени Гром (на редкость ему подходящем), кичившийся своими полномочиями, будто павлин роскошным хвостом, и получавший от всего происходящего очевидное удовольствие.
Второй – постарше и посерьёзней на вид, явно главный в этом тандеме, которого напарник уважительно кликал Макаром-большеногом, окинув взглядом абсолютно пустую, вкусно пахнущую новым деревом телегу юноши, которую тянула смирная, серая лошадка, заметно погрустнел. С этого и взять то было нечего.
«Ученик мастера Горада с Виноградной улицы. Отвожу заказчику готовую телегу,» – спокойно объяснил Балаш, хотя сердце готово было выпрыгнуть из груди. Распластавшийся, будто лягушка, Ефим лежал между двойным дном телеги, словно начинка в слоеном пирожке, не имея возможности даже пальцем пошевелить, и мечтал только о том, чтобы не чихнуть. Балаш прикрыл его досками и наживил их на один гвоздь, дабы быстрее снять.
Обойдя для порядка вокруг телеги и зачем-то постучав сапогами по колесам, стражники пожали плечами и, переглянувшись, скомандовали долгожданное: «Проезжай.»
Не торопясь, Балаш потянул за собой послушную лошадку и покинул пределы города. И, пока телега не затерялась в окружающих город садах, старался не ускорять шаг. Отъехав на безопасное расстояние, он свернул глубоко в сады и принялся быстро вытаскивать гвозди. Ефим выбрался из заточения слегка посиневший, больше напоминая мертвеца с погребального костра. Он дышал полной грудью, и никак не мог надышаться.
«Думал все, конец мне,» – сказал Ефим немного погодя. – «Ну парень, я теперь твой должник на всю жизнь. Все, что хочешь сделаю, только скажи.»
«Я скажу. Исчезни, Ефим. Больше не показывайся на глаза ни мне, ни Умиле. Знать тебя не хочу. Ты понял?» – взяв его за грудки, угрожающе произнес Балаш.
«Да понял я, понял. Чего уж так сердито,» – пробубнил себе под нос Ефим.
Не обращая больше на него внимания, Балаш приладил доски обратно и покатил, объезжая город, чтобы вернуться назад через другие ворота.
Ефим же растворился в садах и надолго исчез.
Со временем суета в городе улеглась. Мертвые были сожжены и забыты, пепел погребальных костров удобрил землю. Живые погоревал или сделали вид, или не затруднились даже этим и продолжили жить дальше. Пекари пекли хлеб, зубодеры драли зубы, стражники обливались потом, стоя у ворот в полуденный зной, рыбаки, как водится, травили байки о величине улова, а Домиар замышлял.
Замыслы его были величаво-грандиозны, честолюбивы и рискованны. И грозили, ни много, ни мало, разрушить существующий миропорядок. Мысли его свободно устремлялись за пределы Радужных гор, парили над неведомыми землями за ними, подобно остроглазому орлу, выискивая несметные сокровища: самоцветы, золотые жилы, железные руды. Людям давно было тесно на полуострове, рано или поздно они должны были вырваться на простор, словно пробка из бутылки шипучего вина.
После первого столкновения людей и йоргов стало ясно, что хоть они и внушают ужас своим чудовищным обликом, их можно пленить и убить. А при наличии таких союзников, как островитяне, обладающие секретом взрывного порошка, предприятие приобретало вполне реальные черты. Дело оставалось за малым – убедить потенциальных союзников.
