Петр Ингвин
Сказаниада
– Котеня Блудович с оруженосцем Ульяном. – Котеня кратко склонил голову, сдержанно, с точно отмеренной дозой почтительности, чтобы она не показалась угодливостью. – Потеряли коней из-за этого негодяя. – С чувством пнув мертвеца, он вытащил из него обагренный кровью клинок.
Доремир пустил коня кругом, еще раз внимательно разглядывая убитого:
– Знаете, с кем вы дрались? Это Виктор, сын Куприяна. Ваш подвиг не будет забыт. Привяжите труп к моему коню, и я от вашего имени доставлю посылку отцу-дракону.
Осчастливленный свалившейся славой Котеня задрал нос, но лицо, только-только успевшее растянуться в улыбке, быстро стянулось обратно, глаза посерьезнели.
– Что там?
Он указывал на высокий шпиль дворца Куприяна.
В одном из окон что-то происходило. Вряд ли конница захватила дворец так быстро. Она, скорее всего, еще не добралась даже до внутренней стены.
Через миг из окна свесилось белое полотнище.
– Враг сдался на милость победителя. – Доремир вернул взор на окружившую мертвеца тройку и сдвинул брови: – Ну?
Улька вспомнила, что она оруженосец, то есть младшая, и любой приказ старшего по чину в первую очередь относился к ней. Чурила подключился, они перемотали поданной веревкой ноги Виктора, и Доремир ускакал принимать сдачу противника, волоча за собой страшную посылку. Рога протрубили «отбой».
Война закончилась.
Вскоре выяснились подробности. Куприяну сообщили о гибели оставшегося на защите ворот старшего сына еще до его настоящей смерти. Двойский дракон сразу же запросил мира. У войны должен быть смысл, а если честь заставляет биться до последнего человека твоего народа, такому правителю лучше убиться самому. Поговорка «лучше быть живой собакой, чем мертвым драконом» на войне не работает. Битый дракон остается драконом, а за одного битого, как известно, двух небитых дают. Мудрые люди говорят: чем глубже упадешь, тем выше потом взлетишь, опыт поможет. Насчет помощи собственного опыта Улька могла подтвердить: еще как! Того, что с ней случилось за последние дни, всем Вторым Погорелкам вместе взятым хватило бы на пару поколений.
Из прочих новостей сообщили, что младший сын Куприяна Борис, грозивший убить Елену, не сделал этого. Рука не поднялась. Он хотел бежать с ней через подземный ход, но отец воспротивился – иначе войну не прекратить. Борис сбежал один. Елену вернули законному владельцу, у которого украли – Кощею.
Войско засобиралось обратно.
Конницу сразу отправили к кораблям – для коней поблизости не осталось корма, выжжено было все на многие версты. Оставшиеся безлошадными Котеня и Улька плыли в составе своей сотни под насмешливыми взглядами недавних соратников. Котеня пересчитал остаток денег, итог удручил: выяснилась, что не хватит даже на захудалую клячу, не говоря про боевого коня. Бермята посоветовал молиться или пойти к нему оруженосцем, но без косорукого собрания неприятностей в лице Ульки.
На этот раз с ветром не повезло, корабль пытался ловить его то левым бортом, то правым, делал большие крюки по воде, иногда переходил на весельный ход. После нескольких часов изматывающей качки решили сменить курс, и корабль, как и множество других, пристал к Олиному пику.
– Можете воздать богам хвалу за то, что благоволили великой и почти бескровной победе, и если не способствовали, то не мешали. Благодарите за сохраненные жизни и просите чего-нибудь на будущее. У кого нет денег – просто отдыхайте. К отправлению дважды протрубит рог.
Улька много слышала про обитель богов, но ни разу не видела. Когда-то она думала, что невозможно представить ничего более потрясающего и громадного, чем каменный дом посадника в Срединном Погосте. Совсем маленькой ее возил в город отец, поездка оставила неизгладимое впечатление на всю жизнь. Недавно восхитили и внушили благоговение стены Двои. Казалось: что может быть величественнее? Но по сравнению с Олиным пиком это кустик рядом с могучей сосной. Теперь было с чем сравнивать.
Корабль причалил к деревянной пристани.
Берег бурлил жизнью. Согбенные грузчики тащили что-то на корабли. Вдоль деревянного настила стояли торговые лавки, рядом разложили на камнях нехитрый товар мелкие торговцы, за ними дымили трубы постоялых дворов, харчевен и прочих нужных путникам заведений. В багровых сумерках служители зажигали факелы.
Но это был фон к главному зрелищу. Ничто не могло отвлечь от уходящего в небеса скалистого пика, чья верхушка терялась в накрывшем, точно меховая шапка, темном облаке. Иногда внутри облака гремел гром и сверкали молнии, при этом снаружи погода оставалась ясной. Облако над горой не обращало внимания на ветры, оно прочно стояло на месте, и ничего более грандиозного и сверхъестественного представить было невозможно.
От подножия в гору поднималась крутая лестница. Вдоль нее не было ни оградки, ни перил, и казалось, что на высоте ветер сдует паломников… Но никто не падал. Ветер упорно обходил гору стороной.
Вокруг говорили только об острове и о богах, Улька напряженно вслушивалась. То, что прежде воспринималось сказкой, здесь обрело реальность. А подробности, которые не интересовали раньше, отныне могли стоить жизни. Улька ловила каждое слово с любой стороны, кто бы его ни произнес.
У подножия гору окружала черта в локоть толщиной из оплавленного камня, будто сверху молнией очертили круг. Черту окрасили в красный цвет, чтобы все видели ее издалека. За красной линией начиналась земля богов. За черту без разрешения могли заходить только служители, они жили на берегу в отдельном поселке, окруженном такой же линией. Одеждой служителям служила обмотанная вокруг тела длинная простыня – назвать по-другому Улька не могла, ничего похожего в ее окружении не носили. Босые и подпоясанные обычной веревкой, служители не казались ни важными, ни грозными, но с ними никто не спорил, им беспрекословно повиновались. Служителям не требовалось оружие, нарушителя поражали падавшие с неба молнии. Многие видели, как дерзких и строптивых испепеляло на месте. Остальным хватало рассказов очевидцев.
Прямо у причалов прибывших угощали сладковатой белой кашей, она была бесплатной, можно брать в любом количестве. Ее, как говорили, дают боги. Наверняка у каждого прибывшего сразу возникала мысль: вот оно, царство небесное, где нет ни войн, ни разбоя, ни голода.
У всего есть подводные камни. Только служители жили у подножия Олиного пика постоянно, а остальным разрешалось пребывать на острове не более трех месяцев в году. Никто ни за кем не следил, но за день до истечения срока служитель извещал, что завтра необходимо покинуть остров, иначе нарушителя настигнут кары небесные. Но завтра могла случиться плохая погода или сильный встречный ветер, поэтому все старались уехать заранее. Постоялые дворы, харчевни и лавки по многу раз в год переходили из рук в руки, владельцы заранее объединялись в сообщества и организовывали дело совместно. Что удивительно, харчевни, несмотря на бесплатную кашу, процветали: однообразное питание доводило людей до сумасшествия, и они готовы были отдать последнее за кусок мяса и даже краюху черствого хлеба.
Сгрузившиеся с кораблей солдаты потянулись к уходившей ввысь крутой лестнице. Кто-то прибывший ранее и сейчас едва видный поднимался по ней вдоль каменной громады, делая долгие передышки, а кто-то уже спускался.
Главным правилом, как предупредили еще на пристани, было не заступать за красную линию. Пересек – ты уже паломник и должен выполнять оставшиеся правила. О них на пути от пристани к горе безостановочно повторял служитель, его зычный голос разносился над гвалтом многолюдной толпы:
– Правило первое: пересекши черту, не пытаться вернуться, пока не поговорите с богами, иначе они рассердятся. Правило второе: идти вверх пока есть силы, и отдыхать, когда силы кончатся. Тому, кто не сможет подняться сам, боги добавят сил, у лентяя заберут. Правило третье: за красной чертой принять обет молчания и строго соблюдать его по дороге вверх и вниз. Говорить разрешено только с богами и их служителями. Помощи у путников при восхождении и спуске просить запрещено, но помогать другим по собственному желанию можно. Правило четвертое: просьбы обдумывать заранее и соизмерять с подношением. При нечеткой или противоречивой просьбе боги могут задать уточняющий вопрос, но могут отказать вовсе. Подношение при этом не возвращается. Правило пятое: слова богов могут вам не понравиться, но с этим нужно смириться, ибо иной путь, кроме указанного богами, к запрошенной вами цели не приведет. Правило шестое: никогда не расспрашивать паломника о сказанном богами, если он не поведает вам об этом сам. Правило седьмое: не перевирать слова богов в пересказе и себе самим, то есть не придумывать удобные толкования вместо неудобных. Правило восьмое: не жаловаться, если при неисполнении сказанного богами загаданное желание не сбылось. За нарушение любого из восьми правил боги карают страшными изменениями в судьбе, вплоть до мгновенной смерти – сколько бы времени ни прошло и где бы нарушитель пятого, шестого, седьмого и восьмого правил ни находился.
Слушая, Улька увидела в глазах Котени что-то странное, некую вину, за которую ему было стыдно.
– Хочу обратиться к богам, но денег у меня и на одну просьбу едва хватит, – признался он. – Я могу, конечно, говорить за двоих, но мне хочется просить о личном…
Улька улыбнулась:
– Мне ничего не надо. Когда-нибудь я заработаю на такую просьбу сама. Не думаю, что богам понравится, если кто-то обратится к ним за чужой счет. Это обесценит мольбу. Иди.
Котеня улыбнулся ей в ответ и пересек красную черту.
Улька осталась ждать у дороги. Мимо проходили люди. На гору – с полными надежд горящими глазами, обратно – погруженные в себя, не замечая окружающего.
А что попросила бы у богов она?
Как ни противно об этом думать, но Улька желала зла невесте Котени. За все время совместного путешествия о Чейне Чусовне Котеня больше не вспоминал, он будто забыл о ней. Но «будто» не значит, что забыл. Что он имел в виду, когда говорил про «личное»?
Улька знала: если уж просить, то просить невозможного, потому что возможное достигается и без чужой помощи. И если бы у нее были деньги, она бы молила о…
Зачем мечтать? Когда у нее будут деньги – а они будут, потому что просто не могут не быть – она вернется на Олин пик и попросит счастья для Чейны. Огромного, на всю сумму. Но такого, чтобы в нем не было Котени.
Собственного счастья Улька добьется сама.
Котеня вернулся нескоро. Его вид удивил. Молодой витязь будто бы повзрослел за эти несколько часов. Взгляд стал серьезный и задумчивый.
– Ну? – не выдержала Улька.
Тут же вспомнила: «Правило шестое: никогда не расспрашивать паломника о сказанном богами, если он не поведает об этом сам». Но это, наверное, должно касаться только паломников, которые шли вместе, а она не пересекала черту. К тому же, считать расспросом ее «ну» можно с большой натяжкой, его можно истолковать как угодно. Например, «не слишком ли устал?» или «не хочешь ли кушать?»
Неизвестно, оказалось правдой первое или боги запутались во втором, но ни гром не грянул, ни молния не сверкнула.
– Привет соратникам от человека, говорившего с богами! – раздалось из-за спины Котени.
Его нагонял Бермята, тоже спустившийся с горы. Дружеский хлопок по спине чуть не опрокинул Котеню. Хорошо, что Ульку знаменитый охотник «не замечал», чтобы не заразиться ее «невезением».
– Был у богов, – радостно объявил Бермята, – отдал за совет последние деньги. Вы, должно быть, знаете, что у меня случилось дома, а если не знаете, то догадываетесь. Душа рвалась от боли и тоски, и боги сказали мне: «Лучший лекарь – время. Смирись, отбрось дурные помыслы, не торопи события, помогай ближнему, и счастье придет само». Я сначала возмутился: что за чушь, это же очевидные истины… Но ведь правда: истины! Меня накрыло прозрением. Я не буду торопить события. Пусть у меня нет денег, но здесь бесплатная еда, не пропаду. Я остаюсь. А в качестве помощи ближнему… дарю тебе, доблестный Котеня, победитель Виктора Двойского, своего боевого коня. Он у меня семижильный, на первое время вам его одного хватит, он сможет вас двоих возить, раз уж ты, Котеня, без своего неумехи никак не можешь. Восхищаюсь твоей выдержкой: такого оруженосца я к вечеру первого дня прибил бы, а ты нянькаешься с ним, учишь… и ведь дело идет, в лоб ему коромысло! Неровен час, однажды некий витязь Ульян вызовет меня на поединок, и могучему Бермяте нечего будет противопоставить тому, кто учится медленно, но упорно. Желаю вам счастья.
– Я не могу принять… – начал Котеня.
– Молчать! – прикрикнул Бермята. – Повторяю для не особо умных: дар не от щедрости душевной, а сугубо расчетливый – так боги велели, чтобы мне счастье пришло. Ясно?
Он обнял Котеню, затем – с ума сойти – Ульку, еще раз пожелал обоим счастья и слился с толпой по дороге к котлу с бесплатной кашей.
Улька исподлобья посмотрела на Котеню, вложив во взгляд всю мощь нетерпения, кромсавшего и разъедавшего внутренности. В душе бурлило. Она не могла больше висеть в неизвестности.
– Ну?!
– Поговорил. – Котеня опустил глаза. – Всю дорогу мучился, не знал, что просить. В голове боролись две идеи, никак не получалось остановиться на чем-то одном. Первым моим желанием было решить личные вопросы, вторым – попросить коней, с помощью которых я решу эти вопросы сам. По пути я помогал немощным и тем, кто устал, я специально не торопился, чтобы собраться с мыслями и выявить самое важное для меня. Чем выше я поднимался, тем понятнее становилось: у богов надо просить того, чего требует сердце. Оказавшись в облаке, я сказал главное, к чему шел долгие годы и о чем мечтаю постоянно: «Хочу славы и любви». Слова унеслись в мутное никуда, а я тут же понял, что моя просьба звучит расплывчато, под решение можно подогнать что угодно, от чего-то разового до непредставимо гнусного. Я добавил: «Поправка: прошу славы и семейного счастья».
Котеня умолк. Надолго. Вновь переживал и обдумывал недавнее.
– Ну? – не выдержала Улька.
– Мне сказали: «По совмещенным позициям "слава" и "семейное счастье" – отказ ввиду неправильной формулировки. Указанные запросы исключают друг друга, потому вместе не даются. Высказанная просьба невыполнима». Меня осенило: слава, о которой я прошу, нужна не сама по себе, а как повод для второго пункта, для счастья. В общем, я сократил просьбу до семейного счастья.
Улька чувствовала, как в груди растет нечто большое, что вот-вот вырвется на свободу, чтобы сделать мир светлым и радостным… или разобьется, если правда окажется не той, о чем мечталось. Щеки задрожали.
Котеня, наконец, посмотрел на нее. Его взгляд был нежным, спокойным и ясным, в нем стоял вопрос, на который всем сердцем хотелось заорать «Да!!!» и кинуться в объятия.
– Ну?! – проклокотал перегородивший ее горло интерес, от которого зависела жизнь.
Котеня мягко улыбнулся.
– Боги сказали «Принято» и позвали следующего.
Глава 6. Цвет настроения серый
Сказка, как бы к ней ни относились, для кого-то всегда обыденная реальность. Золушка отправилась на бал и встретила принца? Для прежней жизни Георгия этот набор слов – типичная сказка. Человек позвонил знакомому на другой континент и на самолете полетел в нему в гости? Сказка для здешнего мира. Чудеса случаются там и тут, но отношение к ним разное, и зачастую за чудеса принимаются несопоставимые явления. Видимо, за богов тоже. Скоро станет известно.
Выраставший перед глазами Олин пик все больше напоминал оплывший каменными потеками столб, если надеть на него пушистую папаху. Или исполинский гриб. Возможно – ядерный. Только темный, как смерть, которая, даже яркая, все равно черная. С одной стороны каменного острова стояли корабли, издалека тоже темные, похожие на комариную тучу: часть уже присосалась к плечу державшей небо руки, другие только приноравливались.
Серое небо, серые волны. Серое бескрайнее море. Серый остров вдали. Цвет настроения – серый. Георгий сидел у мачты – спасенные не пустили его за весла, они гребли по очереди, сменяясь, когда устанут. Лада спала, положив голову ему на колени. Только это спасало от черных мыслей. Лада. Простая, чистая, самоотверженная. Прекрасная в своей естественности, даже когда устала как сейчас. Рассудительная и ответственная. При этом решительная и отважная. Нежная и робкая. Безоглядно искренняя. Заботливая. Неравнодушная. Иногда шаловливая. Скромная и трудолюбивая. Ошеломляюще мужественная при бесконечной женственности. Проницательная. Кроткая всегда и страстная, когда дело касалось близких. Добрая и доверчивая. Тактичная и великодушная. Верная. Надежная как якорь – его тоже нельзя сломать, можно только потерять или утопить.
Георгий любовался неровным пульсом, бьющим в венах на тонкой шее. Густыми бровями и морщинками мудрости. Биением век. Жаль, что в свое время судьба не распорядилась иначе.
Почему, чтобы понять смысл сказки, нужно, чтобы она закончилась? Все сказки кончаются свадьбами. Свадьба – та черта, что отделяет сказку от… чего? Неизвестно, ведь у каждого получается по-своему. Возможно, это будет драма. Или трагикомедия. Или посыпанный абсурдом гротеск. Что бы ни было, а сказка, увы, к тому времени останется в прошлом.
Не потому ли, что оказавшись в сказке, мы перестаем считать ее таковой? А ведь сказка – не данность, это процесс, для поддержания которого нужно трудиться. Огню нужны дрова, а сказке… что? Как минимум, чувства. Как максимум, жизнь. Чтобы встретившаяся пара людей жила в сказке, нужно строить ее с обеих сторон, и строительство это – до последнего вздоха. Вот это и есть сказка.
У пристани море кишело кораблями, у причалов не было места даже для небольшой лодки.
– Держите к той заводи! – Седобородый указал гребцам на заливчик далеко за пристанью.
Между скальных нагромождений виднелся галечный пляжик. У берега из воды торчали камни, но выбора не было. Лодка удачно сманеврировала и вскоре шаркнула днищем о берег. Спрыгнувшие недавние невольники вытащили ее на смесь шуршавшей гальки и постукивавших под ногами округлых булыжников.
От толчка и тряски Лада проснулась. Щеки заалели, взор опустился.
– Я долго спала?
– Недостаточно, чтобы выспаться.
Вторая лодка пыталась лавировать, но не повезло. Раздался хруст, дно напоролось на риф, проволоклось по нему, внутрь хлынуло. Воду начали вычерпывать. Занятие было бессмысленным, лодка заполнялась водой слишком быстро, но на борту не сдавались до последнего. Следующая волна развернула застрявший корпус, один борт тут же с треском превратился в щепы. Люди прыгнули в воду и, сбиваемые прибоем с ног, выбрались на сушу. Мужчины помогали женщинам. А дети радовались, они воспринимали гибель лодки как приключение. После плена им все было нипочем.
Между морем и уходившей в небеса громадой оставалась усыпанная камнями узкая кромка берега – большей частью скалистая и неприступная, но иногда, как в этой заводи, фальшиво гостеприимная. По камням кто-то начертил краской уходившую вдаль широкую полосу. Впрочем, «начертил» – не то слово, скорее – вплавил.
– Предупреждаю тех, кто не знал: за красную черту заходить нельзя. Мгновенная смерть. – Седобородый показал пальцем вверх: – Боги. Их земля. А теперь к хорошим новостям: на пристани нас ждут бесплатные каша и вода.
Одна из женщин высказала, наконец, то, что занимало мысли каждого.
– Как мы попадем домой?
– Паломники на Олином пике часто остаются без гроша, поэтому здесь действует правило: когда на кораблях есть свободные места, таких увозят через море бесплатно. – Седобородый, временно взявший на себя роль неформального лидера изможденной команды, обернулся к Георгию. – Ты отдал за нас все, что у тебя было. Мы в неоплатном долгу. Ты шел к богам, но за встречу с ними нужно платить. Я уже поднимался на Олин пик – давно, когда верил, что человеку может помочь кто-то, кроме него самого. Боги знают многое, но они ничего не могут, если этого не захочет сам человек. И наоборот: если чего-то страстно пожелать и идти по выбранному пути, никакая внешняя сила не помешает. К чему я веду? Егорий Храбрый, у тебя было обращение к богам, и мы, спасенные ценой твоего будущего, обязаны помочь. На пристани разрешается просить милостыню. Кров нам не нужен – погода вокруг пика всегда хорошая, можно спать на земле. Еды и воды, как я уже сказал, здесь в достатке. Мы все вместе соберем тебе нужную сумму. Это займет время, но другого выхода я не вижу.
Седобородый говорил от имени всех, и лица вокруг подтверждали, что с ним согласен каждый.
К пристани по берегу не пройти, мешали скалы и красная полоса. Двинулись вдоль серого прибоя. Большие и маленькие, сухие и мокрые, безмерно усталые, все угрюмо брели, иногда перескакивая по камням, но большей частью по колено в воде, не в силах поднять ног. Большинство держали друг друга за руки, чтобы не опрокинуло волной и просто чтобы чувствовать присутствие ближнего. Вместе можно решить любую проблему. Поодиночке никто ничего не стоил. Жизнь доказала правильность этого простого вывода, трудно понимаемого в хорошие времена.
Георгий тоже взял Ладу за руку. Она не отдернула, наоборот, холодные пальцы сжали его кисть, и в этом пожатии сошлись благодарность, надежда на помощь, ответное обещание пойти, если понадобится, на все, включая смерть, и уверенность, что теперь все будет хорошо.
Уверенность Лады передалась и Георгию. Все будет хорошо. Ладонь в его руке не врала, просто не умела.
Никто не спросил, кем Георгию приходится спутница. Наверное, думают, что супруга. Пусть. Так даже лучше, меньше вопросов. Правда, вопросы появятся, когда кто-нибудь узнает, что Егорий Храбрый ищет суженую. Тогда можно и объяснить. Что будет дальше, зависит от того, кто опасную для Георгия тему поднимет и как разовьет. Возможно, на этом и кончится слава почти святого витязя, на которого едва ли не молятся. Человек, отправившийся в путь с чужой женой, заслуживает только презрения. В лучшем случае, забвения. В худшем, казни.
На пристани все бросились к котлам.
– Пойдем, – Георгий потянул Ладу дальше в толпу, в сторону от спасенных невольников, – не люблю, когда кто-то чувствует себя мне обязанным.
Запах моря смешивался со сладковатым амбре варева, оказавшегося обычной манной кашей, и вонью гниющих отходов. Сутолока вернувшихся из боя ратников и их лошадей распространялась на все пространство от кораблей до красной черты, толчея продолжалась и дальше, в сторону, где приглашающе дымили харчевни и гостиницы. Из отрывков разговоров стало понятно главное, а подробности Георгий узнал у проходивших солдат. Война выиграна. Двоя пала, Елену Прекрасную вернули Кощею, войска возвращаются домой.
Искать Елену не нужно, она в столице. Можно возвращаться.
Нет. Лада не нашла дочку. Надо раздобыть денег, чтобы боги сказали, жива ли она, и если да, то куда за ней ехать.
«Раздобыть денег» – как? Георгий тяжело опустился на землю, как делало большинство – все вокруг сидели или лежали на каждом подходящем пятачке, свободной оставалась только дорога к лестнице. Служитель надрывался, извещая о правилах. Хорошие правила. Достаточно услышать один раз, чтобы понять систему и не бояться что-то нарушить.
Чтобы чем-то занять руки, Георгий начал править бруском и без того острое лезвие меча. Может, кому меч заточить? Что он может еще? Ничего. Кроме как железякой махать и умные мысли толкать, жизнь ничему не научила. Наняться к кому-нибудь в охрану? Не те место и время. Сюда не за работниками едут. И сколько времени уйдет, пока наберется нужная сумма? А Ладу на кого оставить? Итого: плана нет, идей нет, в голове штиль. Приехали.
Присевшая рядом Лада тихо заговорила:
– Из-за меня ты лишился надежды. Если бы не я со своей бедой, ты спокойно доехал бы до столицы. То, что я сейчас предложу, обдумано, поэтому не отвергай. Это единственный выход. – Лада кивнула назад, на солдат и постоялые дворы: – Продай меня. Вырученного хватит, чтобы боги помогли хоть немножко.
– А Ульку ты продала бы?
Лада нахмурилась:
– Она мне дочь. А я тебе никто.
– А я тебе?
В ответ – тишина. Упорхнувший в себя взгляд.
– Забудем. – Георгий не стал давить. – Мы оба друг другу никто – были, пока не встретились. Теперь твои беды стали моими, а мои, судя по твоему предложению, твоими. Значит, будем решать проблемы вместе, а не один за счет другого.
Лада отвернулась.
Ну что он опять сказал не так? Плечи спутницы вдруг дернулись, донесся всхлип. Ясно. Когда женщина не знает, что делать, она плачет. Ну, или с горя. Или от радости. Или когда знает, что делать, и именно поэтому. Короче, в тех же случаях, когда мужчина напивается.
Пришлось обнять и прижать к себе, успокаивать по-другому Георгий не умел. Сказать что-то ободряющее? Он циник по жизни, всегда глядит в корень и если скажет, то завернет правду-матку так, что мало не покажется. Лучше лишний раз не напрягать.
– Почему ты такой хороший? – прорвалось дрожащим голосом.
– Я плохой. Знай ты меня раньше, отказалась бы сидеть рядом.
Лада не поверила, только сильнее прижалась.
До них никому не было дела. Смеркалось, часть солдат отправилась к постоялым дворам, часть – к лестнице в небеса. Георгий тоже ни на кого не глядел. Как ни удивительно, ему было хорошо. Без денег, в слезах, сидя на сырой земле… И что? У обоих горе, оба в полном ауте… а на душе светло. Бывает же.
– Егорий Храбрый! – разнесся над головами радостный вскрик, звонкий и громкий.
Старый знакомый. Мальчишка, вынутый из петли, когда разбойники отняли чужие деньги.
Антошке сделали не менее громкое и очень грубое замечание, мимо Георгия с Ладой от лестницы в район постоялых дворов прошествовало семейство Чейны Чусовны – славолюбивой невесты Котени. Расфуфыренная мамаша глядела строго перед собой, девушка иногда косилась по сторонам, лица скуксились, будто обеих держали на лимонной диете. Похоже, ответ богов не понравился. Сзади за ними последовала дожидавшаяся у красной черты свита из нескольких охранников и служанок. Георгий подмигнул Антошке, тот улыбнулся до ушей и дальше шел чуть ли не вприпрыжку.
– Видишь, как тебя люди любят? – донеслось сквозь утихшие всхлипы.
– Не меня, а образ, который для них создали.
Это просто убивало Георгия. Как же легко обмануть людей. Они сами обманываться рады, и два-три похожих на правду слуха без проблем превращают ангела в беса. Или наоборот. В зависимости от требований заказчика акции.
Лада покачала головой:
– Так бывает у других, а твой образ и ты – одно и то же. Я знаю.
На языке вертелся уже опробованный отсыл к плохому знанию объекта, о котором она судит… но Георгий сдержался. Зачем спорить? Переубеждают только дела, а пока Лада видела от него лишь хорошее. Вот пожила бы с ним дольше…
– Боги сказали правду, вон он!
Крик донесся с последних ступеней лестницы.
