Написала: "Солнце мира, озаряющее даль! От кого ты удалилась, те утешатся едва ль, Мудрый свет сладкоречивый, изгоняющий печаль, С драгоценнейшим рубином вместе спаянный хрусталь.
Хоть историю свою ты не дала услышать мне, Всё же я узнала правду про тебя на стороне. Извести же Тариэля, что скорбит в чужой стране, Пожелания все ваши да исполнятся вполне!
Ныне брат его по клятве к нам приехал за тобой, Автандил, арабский витязь, славный славой боевой; Он спаспет царя Ростена, не затронутый хулой. О себе самой вестями нас, благая, удостой!
Потому отправлен нами этот раб к тебе с письмом. Если каджи возвратились, ты поведай нам о том, Сообщи подробно: сколько войска в городе во всем, Кто охрана и над нею кто поставлен главарем.
Напиши нам, что намерен предпринять коварный враг, И какой-нибудь пришли ты для возлюбленного знак; В расцветаюшую радость преврати унынья мрак. Вашу встречу я устрою, коль творцу угодно так!"
Колдуну тому посланье было ею вручено: "Вот письмо, солнцеподобной предназначено оно". Ткань зеленую накинув, черный выпрыгнул в окно И над кровлями растаял во мгновение одно.
Полетел колдун бывалый, словно ловкая стрела. Долетел, Каджети скрыла предвечерней тени мгла. Сквозь врата прошел незримый, где дозорным нет числа, От Фатман привет он отдал той, что солнечно светла.
На замок был заперт замок, но замков для мага нет. Негр вошел длинноволосый, в плащ таинственный одет, Солнце вздрогнуло в испуге, ожидая новых бед. Роза цвет прияла желтый, а фиалки – неба цвет.
Негр сказал: "Вотще трепещешь, сердце ужасом тесня. Знай, Фатман сюда прислала с вестью радостной меня; Я не лгу! Гляди! Посланье скажет, истину храня, Не спеши увянуть, роза, поспешает пламя дня".
Удивилась этой вести та, не ждавшая чудес; Тут миндалины раскрылись, задрожал гишерный лес. Раб вручил письмо, и радость получила перевес, Вся в слезах, читала дева, славя благостность небес.
Прочитав, она спросила: "Кто, скажи, спаситель мой? Что топчу еще я землю, разве знает кто земной?" Он ответил: "Доложу я только знаемое мной, - С той поры, как ты исчезла, наше солнце стало тьмой.
С той поры она не может залечить сердечных ран, Слезы льются бесконечно и втекают в океан. О тебе уже однажды приносил я весть Фатман, И с тех пор, не утихая, слезный дождь ее багрян.
Прибыл к нам какой-то витязь, обаятельный лицом, Госпожа ему сказала о несчастии твоем. Он – искатель твой отважный, ловкий в деле боевом, Ими велено мне было проскользнуть к тебе тайком".
Дева молвила: "Правдиво сей рассказ был изъяснен. Как могла Фатман разведать, кто увел меня в полон? Где-то есть, наверно, тополь, кем огонь мой разожжен, Напишу я, ты же устно изъясни сердечный стон".
СКАЗ 42 ПИСЬМО НЕСТАН-ДАРЕДЖАН К ФАТМАН
Светлоликая писала: "Ты мне матери милей, Посмотри, что мир содеял с бедной пленницей своей! Он, терзающий мой разум, увеличил вихрь огней, Но пришло твое посланье, стало на сердце светлей.
От волхвов двоих спасла ты горевавшую в плену. Ныне, каджами хранимых, я ворот не отомкну, Ибо тысячи злодеев стерегут меня одну, И мои не тронут стоны роковую тишину!
О каких еще событьях написать возможно тут? Дулардухт не возвратилась, каджи скоро не придут, Но бесчисленные стражи замок зорко стерегут. Будут поиски бесцельны и бесплоден всякий труд.
Кто искать меня приехал, жизнь цветущую казня, Тот напрасно подвергает сердце ярости огня. Всё же, солнце созерцавший, он счастливее меня, И к нему питаю зависть я, не видящая дня.
Я тебе не рассказала нашей повести тогда: Это стоило бы сердцу непосильного труда. Пусть возлюбленный смягчится, или ждет меня беда, Напиши ему, пускай он не является сюда.
Без его мучений лютых здесь тоски довольно мне, Коль его увижу мертвым, я умру в двойном огне, Мне никто помочь не сможет в этой дьявольской стране. Да побьют меня камнями, если этой быть войне!
Ты велишь прислать что-либо для того, кто мной любим. Шлю обрывок покрывала, мне подаренного им. Дар его являлся взору наслажденьем неземным, Хоть с моею долей черной он окраскою сравни.
СКАЗ 43 ПИСЬМО НЕСТАН-ДАРЕДЖАН К ВОЗЛЮБЛЕННОМУ
А теперь она, рыдая, шлет возлюбленному вдаль То письмо, что раздирает сердце внемлющим, как сталь. Слезы гасят жгучий пламень, что зажгла ее печаль, И разорванная роза обнажает свой хрусталь.
"Из души письмо я выну, тело будет мне пером, Горькой желчью напишу я, вспоминая о былом. На листе трепещет сердце, как на сердце дорогом. Сердце, к сердцу припадая, век останешься вдвоем!
Ты, мой свет необычайный, чародейных полный сил, Без тебя темнеет сердце и сияние светил. О, недаром взору мудрых мир неверностью не мил! Без тебя меня безмерно гнет печали истомил.
Разлучили нас навеки жизнь тревожная и рок, Я чужда теперь веселью – веселивший так далек. Ах, оторванный от сердца, ты страдать его обрек! Что таил доселе разум, то в узоре этих строк.
Я, клянусь твоим сияньем, мертвецом тебя сочла, И была палящей скорбью радость выжжена дотла; Но узнала – жив, и к небу вознеслась моя хвала. Прежний мрак уравновесить весть отрадная пришла.
В сердце весть проникла светом дорогого бытия, И оно презрело раны обожженные края. Пусть к затерянной стремится греза нежная твоя И растет любовь, что в сердце для тебя взрастила я.
Так пишу, но не опишешь всей истории моей, Так язык иссохнет, правда станет вздором для ушей. Помогла Фатман вначале; небеса молю о ней. Снова мир меня терзает в злобной ярости своей.
И теперь, прибавив к горю горе горше во сто крат, Он израненную ранить снова бедствиями рад. Под конец меня он ввергнул в необорный этот ад. Так, подосланные роком, нас случайности казнят.
До подножья этой башни не достигнет острый взор, В глубь скалы ведет дорога, и стоит на ней дозор. Смена вовремя приходит по угрюмым ребрам гор, Чужака хватая, стража превращается в костер.
Знай, что способом особым начинают битвы тут, Горше этого мне будет, коль тебя они убьют, И сгорю, как от огнива загорающийся трут. Так смирись, храбрец хоть сердцем, как утес отвесный, крут!
Не хочу я, чтоб любимый так терзался и страдал. Не подумай, что другому рок любовь твою отдал, Не бывать тому вовеки! Обреченная меж скал, Лучше брошусь я с обрыва или кинусь на кинжал.
Я, клянусь тобою, солнце, буду век твоей луной, Я не дамся, если даже трое солнц придут за мной, И скорей со скал низринусь в сумрак пропасти ночной. Обратись, любимый, к небу с окрыленною мольбой!
Будь заступником пред богом. Тяжко мне в краю земном, Окруженной гулким ветром, влагой, прахом и огнем. Окрыли меня, всевышний, чтобы в сумраке и днем Я с лучом не разлучалась и жила, как птица, в нем.
Без тебя погаснет солнце, ты ведь часть его огня, Так сопутствуй же светилу, вечный жар его храня. Буду зреть тебя, и сердце озарится у меня. Жизнь горька, и смерть подходит, к темной пропасти маня.
Не страшит меня погибель.Возносясь к тебе душой, Я любовь твою вобрала, и она во мне, со мной. Хоть разлука ранит сердце и томит его тоской, Не рыдай и не печалься, пламень сердца дорогой.
Мой родитель в затрудненье. Устремись туда, где он Разъяренными врагами отовсюду окружен; Бездочернему будь сыном и, сияньем озарен, Помни деву, от которой мир слезами отделен.
Мой удел, достойный жалоб, мною ныне изъяснен, Эта правда, тронув сердце, порождает долгий стон. Скоро стану я причиной злого карканья ворон, А пока жива я, будет взор твой влагой орошен.
Берегу я твой подарок, это чудо из чудес, Символ радости, чей светоч неожиданно исчез. Шлю герою покрывала, им подаренного, срез. В гневе кружится над нами колесо семи небес".
Так любимому посланье дописала и потом Край отрезала у шали, эту память о былом, и открывшиеся косы чудным прянули ручьем. Ворон пальмы ароматы развевал своим крылом.
В Гуланшаро возвратился к госпоже слуга опять, Долгий путь он был способен во мгновенье совершать. Он явился к Автандилу, не заставив долго ждать, И восславил солнцеликий провиденья благодать.
Он Фатман с улыбкой молвил: "Я по милости твоей Всё узнал, услуга эта мне сокровища ценней. Пробил час. Приходит время. Надо рать сбирать скорей. В царство каджей приведу я их нежданных палачей".
Отвечала: "В отдаленье от живых твоих огней Мне в страдающее сердце заползет орда теней, Но не думай обо мне ты, следуй помыслом за ней. Если каджи всё узнают, будет справиться трудней".
И прислужников созвал он, коих дал ему Придон. Повелел он: "Каждый мертвый днесь да будет воскрешен! Мы желанное узнали. Вестью падший окрылен. В прах врагов пора повергнуть, слышать горестный их стон.
Передайте Нурадину, что пришлось увидеть вам. С ним пока я не увижусь. Путь мой дальний скор и прям. Пусть, возвысив мощный голос, он готовится к боям. Всё, чем ныне я владею, вам, служители, отдам.
Остаюсь теперь я вашим благодарным должником, Расплачусь, когда с Придоном повстречаемся потом. Ныне выдам, что с пиратов общим взяли мы трудом, Здесь я больше не имею. Покажусь я вам скупцом.
Не при мне мои богатства, не смогу раздать наград". Тут корабль им подарил он и для каждого наряд И велел: "Дорогой прежней вы отправитесь назад! Вот письмо. Придону дайте, я писал, как брату брат!"
СКАЗ 44 ПИСЬМО АВТАНДИЛА К ПРИДОНУ
Написал: "Придон державный, полный счастья, царь царей, В ратоборстве лев могучий, солнце в полчище лучей, Вражьей кровью затоплявший ширь бескрайную полей, Я – твой младший брат и брату шлю привет из-за морей.
Награжденный за страданья, что изведаны сперва, В деле, мною предрешенном, я добился торжества И узнал об испытаньях неземного существа, О котором дума в муках всё ж поддерживает льва.
Каджи солнце полонили, к нам пришла оттуда весть. Путь мне кажется игрою, хоть преград немало есть. Под дождем хрустальным роза продолжает нежно цвесть. Каджей нет пока в Каджети, но воителей не счесть.
Я рыдаю от восторга, поредела ныне мгла, Для союзной вашей силы выполнимы все дела; Невозможно, чтоб удача вас, могучих, обошла. Что противники? Отступит перед вами и скала.
Я не смог тебя увидеть, о прости мне! Дни летят, Мне нельзя остановиться: ведь плененную томят. Мы в веселье возвратимся, будешь встрече этой рад. Больше нечего добавить. Помоги по-братски, брат!
Этих слуг не одарил я, пусть их бог вознаградит, Пусть их ревностная служба ваше сердце веселит. Долго с вами пребывая, каждый станет знаменит, Ибо каждое подобье ряд подобий породит".
Написал письмо красиво, дал Придоновым рабам; Розы цвет неизъяснимо шел фиалковым кудрям, Молвил: "Устно передайте вести, ведомые вам. И коралловые двери открывались жемчугам.
Отыскав корабль, идущий до желаемой страны, В путь отправилось светило, что прекраснее луны. Для него часы прощанья были тягостно грустны, Кровь и слезы проливали те, что с ним разлучены.
Все: Фатман, Усен и слуги слезы пролили из глаз, Говорили: "Солнце скрылось, день ласкающий погас! Почему во мрак ввергаешь ты сгорающих сейчас? Погреби врагов руками, погребающими нас!"
СКАЗ 45 ОТЪЕЗД АВТАНДИЛА ИЗ ГУЛАНШАРО И ВСТРЕЧА ЕГО С ТАРИЭЛЕМ
На галере быстроходной пересечь он море смог. Ехал он верхом в веселье, совершенно одинок, И, спеша скорей избавить Тариэля от тревог, К небу руки простирая, славил господа и рок.
Было лета наступленье, на земле обилье трав; Стали розы распускаться, перед встречей засверкав; Солнце шло к созвездью Рака, достигая майских прав. Он вздохнул, в цветке долины снова милую узнав.
Облака, гремя, омыли мир хрустальною водой; Губы розу лобызали, ей подобные красой, Он сказал: "Гляжу я нежно на расцвет прелестный твой; Говоря с тобою, тешусь, как с палящей девой той".
Вспоминая Тариэля, предавался он слезам, Путешествовал по трудным, утомительным путям, По пустынным, бездорожным и неведомым краям; Львов и тигров убивал он, приближаясь к тростникам.
И, узрев пещеру, молвил: "В этих скалах светоч есть, Для которого пришлось мне слезы лить и вновь расцвесть. Я достоин видеть ныне воплощающего честь; Если нет его-напрасна окрыляющая весть.
Если б он домой вернулся, задержался бы навряд; Верно, снова устремился вдаль, куда глаза глядят. Может, в зарослях сокрылся обезумевший мой брат". С этой мыслью он поехал по равнине наугад.
Ехал он неспешной рысью, пел, отрадою влеком, Окликал он Тариэля, всё оглядывал кругом. Только в долы углубился – и зажглись они огнем: Тариэль виднелся в чаще с обнаженным лезвием.
Льва убил солнцеподобный; меч широкий был пунцов, Так стоял герой индийский, спешась возле тростников. Он безмерно удивился, Автандила слыша зов, Но узнал и устремился, словно луч из облаков.
Тариэль свой меч отбросил, к побратиму поспешив. Был спаспет, с коня сходящий, ослепительно красив. Те светила целовались, шеи белые скрестив, Раскрывающейся розы сладкозвучен был призыв.
Причитанья Тариэля слыша, дрогнул бы утес; Лес гишера стал багровым от кровавых этих рос. Тело тополя безмерно орошали токи слез: "Ах, тебя ко мне принесший бог страдания унес!"
Тариэлю солнцеликий долгожданное изрек И кораллы, улыбаясь, блеском жемчуга обжег: "Мне порадовать страдальца бог всеблагостный помог, Ныне розы отцветавшей обновляется цветок".
Молвил тот: "Меня безмерно твой обрадовал приход, Твой лучистый взор снимает с сердца сдавленного гнет; Пусть целителя иного мне создатель не пошлет, - Ничего без воли бога человек не обретет".
Было видно, что влюбленный не поверил ничему, Солнцеликий это понял, поспешил он потому Показать покров светила, отгоняющего тьму; Тариэль, его увидев, сразу бросился к нему.
Срез покрова и посланье разворачивает он И, прижав к устам, склонился, розоцветности лишен, Вмиг гишеровую стражу охватил глубокий сон. Этих мук не снес бы Каис, Сал исторг бы тяжкий стон.
Автандил, узрев героя, вмиг окованного сном, Устремился, беспокоясь о собрате дорогом. Только чем поможешь телу, опаленному огнем? Эта вещая примета завладела бытием.
Автандил присел; излился сладкозвучных слез поток; Был разорван ворон, севший на хрустальный потолок; По граненому рубину бил алмазный молоток И коралловые струи из разбитого извлек.
Он лицо свое царапал, кровь текла обильней вод: "Так не делал ни единый одержимый сумасброд. Ах, зачем залить спешил я разъяренный пламень тот? Как нечаянное счастье, столько вынесший, снесет!
Ныне друга погубил я; как поднять мне к небу взор? Я, пощады недостойный, непростительно был скор. Безрассудный в деле трудном обретает лишь позор, Пред неспешностью хулимой спешка славимая – вздор".
Отбежал спаспет от солнца, что склонилось, потемнев: В тростниках воды искал он; там лежал сраженный лев, Кровью льва спаспет решился злых огней умерить гнев, Лишь на грудь он кровью брызнул, друг расцвел, порозовев.
Льву подобного обрызгал кровью львиною собрат, И тогда индусов темных дрогнул мертвенный отряд. Вот открыл глаза, поднялся восхваленный многократ, Блеском солнца ущербленный, голубеет лунный взгляд.
Розы вянуть заставляет зимний ветер ледяной; Близость солнца их сжигает, обесцвечивает зной, Хоть восторженно над ними соловей поет лесной; Жжет жара, морозит стужа, больно летом и зимой.
Так и сердце человека не насытится никак: Скорбь и радость порождают лишь безумие и мрак, Сердце отдыха не знает, истязаемое так, Тот лишь миру доверяет, кто себе великий враг.
Тариэль вернулся к чтенью смертоносного письма, Вновь к очам своим приблизил он сводящее с ума; Ослепленного слезами заволакивала тьма. Автандил вскочил, и молвил он, рассерженный весьма:
"Так вести себя позорно тем, кто с мудрыми знаком! Надлежит нам улыбаться, для чего же слезы льем? Встань, похищенное солнце мы разыскивать пойдем, Вскоре встретятся два сердца и останутся вдвоем.
Брат, сперва, как подобает, мы сердца повеселим, А затем коней направим мы к волшебникам лихим. Лишь мечам своим дорогу нам указывать велим, Без урона возвратимся, подлых в падаль превратим".
Тариэль расспросы начал, стих страдания порыв. Стрелы молний черно-белых он метал, глаза открыв, Словно лал, пронзенный светом, разгорался он, красив; Был он счастия достоин, милость неба заслужив.
Благодарность Автандилу оживленный изъявлял: "Восхвалить едва ль возможно столь достойного похвал. Оросил цветок равнины ты, струящийся со скал, И сдержал бежавший бурно слез моих кипучий вал!
Отплатить я не сумею сокрушителю преград, Но тебя за подвиг этот небеса вознаградят". На коней они вскочили и в скалистый дом спешат. Провиденье насыщает голодавшую Асмат.
У дверей Асмат сидела, не одетая, одна, Пригляделась и узнала вороного скакуна. Пели оба, и, услышав песню сладкую, она Вмиг накинула одежду и вскочила, смятена.
До сих пор она встречала вечно плачущим его, Ныне очень удивилась, видя смех и торжество, Словно пьяная, в испуге встрепенулась оттого. Ей в неведенье казалось, что грядущее мертво.
От ликующих героев весть услышала она: "О Асмат, нам божья милость неожиданно дана! Мы узнали, где сокрыта долгожданная луна, В скоре будет жгучесть горя навсегда угашена".
Чтоб сестру обнять скорее, соскочил спаспет с коня. Дева пальму охватила, ветки гибкие клоня, Лик и шею целовала, причитая и стеня: "Если что-либо узнал ты, не таи же от меня!"
Излученное светилом, что во тьму заключено, Было деве Автандилом то посланье вручено, Он сказал: "Письмо ты видишь от исчезнувшей давно, Солнце близится, и тени удалит от нас оно".
И когда узнала руку обожаемой, Асмат Поразилась, ибо в мире не ждала она услад; Удивленью отдаваясь вся от темени до пят, Возгласила: "Сном иль явью ныне взор и слух объят?"
Автандил сказал: "Не бойся, эта весть вполне верна, Нам дана отрада ныне, и печаль удалена. Приближается светило, тьма отныне не темна. Одолела добродетель, да главенствует она!"
Говорил с Асмат индиец, и ответствовала та. Слезы радости рождала упоенья полнота, И была с вороньих крыльев роза влагой залита. В трудном деле человека не покинет высота.
Бога славили герои: "Нам ты лучшее послал И горчайшего, как видим, никогда не присуждал". Царь индийский, озаряясь, к небу длани простирал. Угощать Асмат спешила их, вошедших в горло скал.
Тариэль сказал: "Послушай, что поведаю я, брат, Не подумай, что о добром я рассказывать не рад. С той поры, как перебил я дэвов яростных отряд, Здесь, лишенные владельцев, их сокровища лежат.
Тех богатств не пожелал я, скорбью скованный своей; Мы пойдем туда, узнаем, скрыто много ли вещей?" Встали оба, не промедлив, не сиделось там и ей, И легко они взломали сорок дьявольских дверей.
Увидали то, что, верно, никогда не видел глаз: В грудах сложен был граненый драгоценнейший алмаз, Жемчуг словно мяч, что с поля принесли сюда сейчас. Разве можешь счесть то злато, что никто не счел хоть раз?
Горниц сорок осмотрели, был безмерен ценный клад. Там нашли они и погреб, где оружие хранят. Словно овощи на рынке, громоздились горы лат, И один ковчег закрытый привлекал печатью взгляд.
А на нем виднелась надпись: "Ларь наполнен потайной И басрийскими мечами и чудесною броней. Если встретят каджей дэвы, то настанет день лихой; Будет тот цареубийцей, кто откроет в час иной".
Тот ковчег они открыли и нашли доспехи в нем; Было там брони довольно, чтоб одеться ею трем: Мечи, латы и шеломы, наколенники – притом В изумрудах, как на раках, пламенеющих огнем.
Львы примеривали латы и пытались их рубить: Невозможно было тело в этих латах уязвить. И ничто того оружья не могло бы заменить: Сталь клинками рассекали, словно шелковую нить.
Изрекли: "Теперь-то будет наш губителен удар! Бог на землю оглянулся, чтобы в нас утих пожар". Латы витязи забрали, недоступные для чар, Для себя доспехи взяли и набор Придону в дар.
Взяли злата и жемчужин, сколько вынести плечу, Сорок горниц запечатав, вышли равные лучу. Автандил сказал: "Отныне прикрепляю длань к мечу; В эту ночь не ускачу я, на заре коня помчу".
СКАЗ 46 ПРИЕЗД ТАРИЭЛЯ И АВТАНДИЛА К ПРИДОНУ
Взяв Асмат, помчались братья, лишь взошло светило дня, До границ страны сажали за собою на коня. Там купец им продал лошадь, хоть недешево ценя, Находил спаспет дорогу, провожатых заменя.
С пастухами Нурадина братья встретились потом, Лошадей табун узрели на просторе полевом. Тариэль сказал спаспету: "Дай подшутим над царем И охотиться за стадом Нурадиновым начнем.
Царь услышит, что чужие скот угнали, налетев, Мигом в поле он поскачет совершать кровавый сев, Но узнает, удивится, позабудет лютый гнев. Даже гордый станет весел, шутку добрую узрев".
Жеребцов забрали царских нагоняющие жуть. Пастухи зажгли светильник, поспешив огонь раздуть, Закричали: "Кто вы, сталью пролагающие путь? Наш владыка дерзновенным свой клинок вонзает в грудь".
Тут взялись они за луки и погнали пастухов, Пастухи кричали громко, был отчаянным их зов: "Помогите, удержите необузданных бойцов!" Шум поднялся, царь услышал донесение рабов.
На коня вскочил державный и тяжелый меч вознес; Перекличку совершая, строй воителей возрос; Приближались ратоборцы, не страшившиеся гроз; И забралами скрывали пышноцветность нежных роз.
Тариэль, узнав Придона, молвил: "Вот кто нужен мне". Снял тут шлем он, засмеялся, отблеск сея в вышине, И добавил: "Знать, приход наш нежелателен стране, И скупой на хлеб хозяин приготовился к резне".
Соскочил с коня державный, совершил земной поклон, И друзьями дорогими был в объятья заключен. К небу руки простирая, прославлял творца Придон. Солнцеравных целовали охраняющие трон.
Царь сказал: "Не мало ждал я, что же мешкали вы там? Разве стану я лениться, услужить желая вам?" Солнц двоих с луною встреча здесь мерещилась рабам. Быстро пастбища покинув, все направились к дворцам.
Вместе спешились у дома, что убранством знаменит. Мулгазарец Автандила усадить с собой спешит, На престоле Тариэлю расстелили аксамит. Поднесли Придону братья те доспехи, меч и щит.
"Кроме этого, – сказали, – что дадим тебе, герой? Но у нас еще богатства есть и в местности другой". Отвечал Придон, к ногам их припадая головой: "Мне скорее подобает поднести вам дар такой".
После отдыха ночного предложил купанье им, И подарками осыпал их радушный побратим. Одарил он их обоих одеяньем дорогим, Перлы в чаше драгоценной дал товарищам своим.
Он сказал: "Хоть это слово мне не радостно ничуть, Хоть отъезд гостей хозяин и желал бы оттянуть, Промедление – смертельно, лучше ехать в дальний путь. Если каджи подоспеют, не позволят и вздохнуть.
Лучше с малым, но хорошим вдаль отправиться полком. Человек примерно триста с нами двинутся верхом, Сокрушим и завоюем мы Каджетию мечом И сердца людей томящий, тополь стройный обретем.
Я бывал у каджей прежде, их твердыня ранит взгляд. Все подходы там скалисты, не исчислите преград. Если двинемся открыто – нас, конечно, отразят; Там скользящий незаметно, малый надобен отряд".
Побратимы с мулгазарцем согласились под конец. И Асмат гостеприимство оказал тогда дворец. Триста всадников забрали озарители сердец, Напоследок даст победу всем страдающим творец.
Через море побратимы переправились втроем; Путешествовали ночью, путешествовали втроем; И сказал Придон: "Мы скоро до Каджетии дойдем, Чтобы враг не заприметил, ночью двинемся тайком".
Те послушали Придона, мудрой речь его была. Их задерживало утро, им сопутствовала мгла, Скоро стены показались и охрана без числа, И гудела часовыми окруженная скала.
У прохода десять тысяч охранявших увидав, При луне узрели братья город с множеством застав И шептали: "Мы обсудим, чем смирить их лютый нрав. Сотня тысячу осилит, средства лучшие избрав".
