СКАЗ 19 ПРОСЬБА АВТАНДИЛА, К ЦАРЮ ОБРАЩЕННАЯ, И РАЗГОВОР С ВИЗИРЕМ
Рассвело, и, снаряженный, вышел рано Автандил; Возгласил: "Помилуй, боже, скрыть мученья дай мне сил!" О терпении он сердце своенравное просил, А потом поехал к дому, где советник царский жил.
Рек визирь: "Сегодня солнце гостем сделалось моим! Светлый знак добро вещает, значит небом я любим". Он уважил Автандила восхвалением большим. Гостю должно быть желанным, а хозяину благим.
С обхожденьем благородным тот советник был знаком, И легла под ноги гостю ткань хатайская ковром. Как светило землю, витязь осветил собою дом, И рекли: "Дыханье розы, ветром данное, вдохнем!"
Сел, Сердца затрепетали, восхищенья не тая; Видя блеск, с ума сходили, доходя до забытья; Удивлялись и вздыхали, слезы радости лия, Но уйти им повелели; удалилась вся семья.
Обратил к визирю витязь речь сердечную свою: "Царских тайн хранитель, ходишь ты по царскому жилью, Царь, какую пожелаешь, просьбу выполнит твою. Что лечимо, залечи мне! Ран сердечных не таю.
Я того героя горем бурнопламенным палим, Без него я погибаю; мой прекрасный побратим, Он во мне души не чаял, и в долгу я перед ним. Независтливый и щедрый, друг да будет дорогим!
Расстилаясь в сердце сетью, жажда встречи возросла. Там остался друг любимый, чья наружность столь светла, Что взирающего греет силой света и тепла; И Асмат себя сестрою Автандила нарекла.
Уезжая, дал я клятву перед небом и землей: "Я приеду и увижу непоблекший облик твой; Для тебя ищу я света, друг, окутавшийся тьмой". Час отъезда наступает, предо мною – путь прямой.
Только правду изрекаю, не хвалюсь я, видит бог! Там он ждет, а я не еду, словно другом пренебрег. Знай, горящего, горящий, не предам огню тревог! Где же клятвы нарушитель торжества достигнуть мог?
Доложи ты Ростевану, во дворец пойди к нему; Головой его клянусь я, голос к небу подниму! Коль не свяжет – я отправлюсь, свяжет – буду ни к чему, Помоги мне, чтобы сердце не низвергнулось во тьму!
Доложи: "Тебя прославит всякий, кто правдив и строг! Как страшусь я, пусть покажет сам источник света – бог! Но меня тот витязь юный, тот прекрасный тополь сжег, Навсегда красою сердце пораженное привлек.
Без него я жить не в силах, слово горестное взвесь! У него оставив сердце, вновь к нему стремлюсь я весь. Коль помочь ему сумею – ты прославлен будешь здесь, Не нарушится присяга, повторяемая днесь.
Пусть же вас не опечалит мой негаданный уход, Пусть я, путник, испытаю, что создатель мне пошлет, Пусть господь мне даст победу, вам же вашего вернет; Вы господствуйте во славе и не ведайте забот!"
Вновь сказал подобный солнцу: "Ты явись его очам До прихода приближенных, доложи, припав к стопам; Отпуск вымоли спаспету, не щади себя ты сам. Золотых за то в награду я тебе сто тысяч дам".
Отвечал визирь со смехом: "Придержи свое, спаспет; И того с меня довольно, что навел меня на след, Лишь услышит царь об этом, озарит визиря свет: Наградит меня по-царски, а добро стяжать – не вред.
Им клянусь, меня убьет он, в тот же миг, на месте том; Ты останешься со златом, я же стану мертвецом. Хоть убей, а лучше жизни ничего мы не найдем. Нет, такого не скажу я, хоть пронзи меня мечом!
Не пойду к нему напрасно жизнью жертвовать своей. Царь накинется и крикнет: "Отчего же ты, злодей, Не сказал ему о дерзкой пустоте его затей?!" Жить приятней, чем погибнуть, – это мне всего ясней.
Если царь отпустит – рати не обманешь ты, спаспет, И зачем же отпускать им расстилающего свет? Ты уйдешь, а нас потопчет враг, в Аравию вошед. Как орлом не станет голубь, так тебе исхода нет".
Молвит юноша сквозь слезы: "Поражу себя ножом! О визирь, ты, очевидно, с чувством дружбы незнаком! Или ты нигде не видел клятвой связанных вдвоем? Если видел, как сулишь мне свет в разлуке с белым днем?!
Солнце чудное очнулось; думал, вряд ли оживет; Если мы ему поможем – нам лучи оно пошлет, Кто ж верней меня изведал, в чем несчастье, в чем исход! Разговор с людьми дурными только горе принесет.
Чем служу царю и войску я, терзаясь всё сильней, Ливни слез неистощимых источая из очей? Лучше я поеду; клятва – испытание друзей. Он изведал все страданья, убивавшие людей.
Как стерпеть сумело сердце свой немолчный плач и стон? Будешь, будучи железным, легче воска размягчен; Не воздашь ему за слезы, хоть из глаз излей Джеон. Помоги мне, и не будешь мною помощи лишен.
Не отпустит – не останусь, тайно сяду на коня, За того безумца кинусь в средоточие огня. Знаю, царь тебя не будет обижать из-за меня. Отправляйся ради дружбы, в сердце мужество храня!"
Рек визирь: "Меня затронул неуемный пламень твой; Для тебя я постараюсь, хоть бы рухнул мир земной! Иногда полезно слово, но и пагубно порой. Чтоб тебе прибавить жизни, я пожертвую собой".
Ко двору визирь тотчас же устремился напрямик. Царь сидел уже одетый, и сиял владыки лик. Опечалить не решаясь, придержал визирь язык, Как сказать ему, не ведал и в смятении поник.
Царь, его безмолвным видя, соизволил вопросить: "Что же так тебя смутило и заставило грустить?" Отвечал визирь: "Не знаю, что и как вам доложить… Вы глашатая такого вправе будете убить.
Властелин, моей заботой трепет сердца побежден. Я страшусь, хотя не должен быть посланец устрашен. Автандил уйти желает, он тоской отягощен, Жизнь в разлуке с тем скитальцем ни во что не ставит он".
Убеждал царя он речью осторожною такой: "Передать я вам не в силах, как болеет он душой, Как терзается и плачет столь прославленный герой! Вправе будете вы гневом разразиться надо мной".
Царь, услышав это, сразу стал запальчив и сердит, Содрогаясь и бледнея, он свирепый принял вид, Закричал: "Лишь сумасшедший так со мной заговорит! Раньше всех узнать дурное человек дурной спешит.
Поспешил ты, словно радость, принеси печаль сюда. Лишь убийца тайный больше смог бы сделать мне вреда. Как язык твой повернулся? Слуг таких иметь – беда! Ты визирем быть не можешь, не годишься никуда!
Разве раб робеть не должен пред лицом своих господ? Разве должно пустословью предаваться без забот?! Пусть оглохну, не услышу, как болтает сумасброд! Коль убью тебя, безумца, на меня же кровь падет!
Если б ты не Автандилом был сейчас подослан к нам, То пришлось бы распрощаться с головой твоим плечам. Прочь, безумец, вон отсюда! Что за дерзость, что за срам! Полюбуйтесь человеком, чьи слова равны делам!"
Стул схватил Ростен и в стену бросил, вдребезги разбил, Промахнулся, злобно глянул и во гневе возопил: "Как дерзнул мне доложить ты, что уедет Автандил?" Задрожал визирь, слезами щеки бледные облил.
Произнесть не в силах слова, ощущая страх и стыд, Как лисица прошмыгнул он, пожелтевший от обид. Вышел в страхе царедворец. Так беду язык творит. Больше, чем врагу противник, человек себе вредит.
Он подумал: "Наказует за грехи меня благой. Ах, зачем я так зазнался, стал заносчивым слугой! Коль войдет к нему кто-либо снова с дерзостью такой, Пусть его постигнет то же и утратит он покой!"
Так домой визирь вернулся, проклиная свой удел. "Как тебя благодарить мне, – он спаспету прохрипел, - Что сегодня ради дружбы я успех такой имел? Жизнь и счастье потерял я, положил всему предел".
Как шутить еще он может, словно горем не убит? Он сквозь слезы Автандилу о подарке говорит: "Тот хадатая обидит, кто его не одарит, Ибо сказано: "Пред взяткой даже ад не устоит".
Как меня бранил владыка – передать не станет сил: Он меня и злым, и глупым, и безумным объявил. Обесчещен я навеки. Всё погибло, Автандил! Одному лишь удивляюсь, как меня он не убил!
Хорошо я знал, что делал, и, представ перед царем, Я предвидел, что беседа не окончится добром. Кто спасется, если роком он к погибели влеком? За тебя я рад погибнуть, мне мученье нипочем!"
"Не могу я не уехать, – отвечал ему спаспет, - Соловью не надо жизни, коль увянет розы цвет; Чтоб найти ей каплю влаги, он обыщет целый свет; Чем же сердце он излечит, коль нигде лекарства нет?
Без него мне жизнь постыла, силы нет ее терпеть; Предпочту, в лесах скитаясь, одичать и озвереть. Здесь, как воин заболевший, чем полезен буду впредь? Без друзей остаться лучше, чем унылого иметь.
Вновь скажу царю, какая б ни грозила мне беда, Что за огнь меня снедает, пусть рассудит он тогда. Если снова не отпустит, тайно выеду туда, Иль моя, со мною вместе, знай, закатится звезда".
Царедворец тот устроил в честь спаспета пир горой И поднес ему подарки, поражавшие красой; Свиту гостя одарил он также с щедростью большой. На закате распрощались, гость отправился домой.
Дома тысячу червонных солнцеликий отсчитал, Триста штук атласа – щедрость, всех достойная похвал, - Шестьдесят камней бесценных, чей оттенок нежно-ал, И в подарок царедворцу с человеком отослал.
Повелел сказать визирю: "Да прославится твой дом! Что найду в отплату? Стал я неоплатным должником. Если жить дано – останусь вечно я твоим рабом, Чтоб любовь моя с твоею поравнялася потом".
Доброту его большую восхваляю многократ; Поступал всегда достойно он, достойный всех наград. Пусть нуждающимся братьям так всегда благотворят, - Ведь в нужде бывает нужен человеку друг и брат!
СКАЗ 20 БЕСЕДА АВТАНДИЛА С ШЕРМАДИНОМ ПЕРЕД ТАЙНЫМ ОТЪЕЗДОМ
Шермадину светозарный Автандил вещает весть: "Наступает день счастливый, чтобы радостям расцвесть. А тебе дает он случай заслужить на службе честь", Чтобы повесть их прославить, надлежит ее прочесть.
"Царь и слушать не желает про желанный мне уход, - Очевидно, он не знает, кто, зачем и кем живет. Мне без друга жизнь и дома, и вдали – тягчайший гнет. Никому на злое дело бог согласья не дает.
Я зарока не нарушу – слышит речь мою творец; Обещанье забывая, забывает бога лжец. С ним в разлуке стало сердце самым скорбным из сердец, Все утехи оттолкнуло и измучилось вконец.
Есть три рода доказательств, чтобы дружбу доказать: Горькой мучаясь разлукой, вечной близости желать, Щедро всё без сожаленья дорогому отдавать, Угождать ему и счастья для него везде искать.
Но не буду многословен, день сегодня не такой, Мне одно лишь остается – мчаться тайною стезей; Перед скорым расставаньем обещай, служитель мой, Свято выполнить в разлуке завещаемое мной!
Ты слугою царским станешь по отбытии моем. Прояви своих достоинств высоту перед царем. Предводительствуй войсками, охраняй добро и дом, Будь и впредь таким усердным и рачительным рабом!
Охраняй границы наши, укрепись, не оскудей, Не скупись для слуг усердных, а неверных не жалей. Возвратясь, тебя за службу награжу я всех щедрей. Власть имущему полезных как не жаловать людей?"
Шермадин, рыдая горько, отвечал ему с тоской: "Не боюсь один остаться, господин пресветлый мой, Но когда тебя не будет – облачится сердце тьмой… Послужу тебе, чем хочешь, коль возьмешь меня с собой!
Кто слыхал, чтоб одинокий совершал подобный путь, Чтоб от горя господина раб стремился ускользнуть? Будет подлостью скитальца издалека помянуть". Автандил сказал: "Слезами не смягчишь меня ничуть.
Я в тебе не сомневаюсь, не боишься ты забот, Но твои стремленья тщетны – жизнь по-своему идет. Мой дворец кому доверить, если ты уйдешь в поход? Нет! Велю тебе остаться близ властительных господ.
Я, любовью распаленный, к одиночеству влеком. Разве можно быть на людях слезы льющему ручьем? Думать некогда о смерти сердцу в бегстве роковом. Так-то создан мир мгновенный, наконец уверься в том.
По отъезде, как и прежде, продолжай меня любить. Сам себе приду на помощь – враг не сможет устрашить. Даже в бедствиях отвагу муж обязан сохранить, Он в постыдном положенье никогда не должен быть.
Жизни сей ценою равен перезрелый огурец. Ради друга я с весельем встречу дней своих конец. Как, отпущенный светилом, здесь останется беглец? И кого же не покинет, кто покинул свой дворец?
Я тебе для Ростевана завещанье передам, Да хранит тебя властитель, навсегда любезный нам! Коль погибну, не теряйся – это на руку врагам, Но оплачь меня, как должно плакать преданным сердцам!"
СКАЗ 21 ЗАВЕТ, ОСТАВЛЕННЫЙ РОСТЕВАНУ АВТАНДИЛОМ ПЕРЕД СВОИМ ТАЙНЫМ ОТЪЕЗДОМ
"Ныне сел я, полный скорби, начертать тебе завет, Снова к солнцу устремляюсь, расточающему свет. Если с пламенным не встречусь – для меня спасенья нет. Ты пошли благословенье и прощание вослед!
Знаю, после не осудишь, хоть поступок мой неждан. Разве мудрым будет брошен друг в огне сердечных ран? То, что сказано Платоном, не забудь, о Ростеван: "Вслед за телом губят душу двоедушье и обман".
Коль во лжи лежит начало всех несчастий и утрат, Как могу в беде покинуть друга, лучшего, чем брат? Надругательство над дружбой – это с мудростью разлад: Ведь с божественным порядком нас науки единят.
Царь, апостолов читал ты, о любви они твердят, Прославляют, объясняют, сердцу знание дарят. "Нас любовь возносит!" – миру неспроста они гласят. Ты не веришь, как же неуч этой правде будет рад?
Кто создал меня, тот волен в битве дать мне торжество; От его незримой силы всё земное не мертво. Он, бессмертный, властен мощью помышленья своего Одному дать силу сотни, сотне – слабость одного.
То, что богу не желанно, не исполнится вовек. Коль цветок не видит солнца, то наряд его поблек. Льнут к чудесному все очи и сомкнуть не могут век. Без него и я не в силах до конца дожить свой век.
Не сердись, что повеленью твоему я изменил: Мне, как пленному, в томленье пребывать не стало сил. Кроме бегства, я, палимый, чем бы пламя погасил? Где бы ни был я, мне воля и простор открытый мил.
Слезы горю не помогут, понапрасну их не лей, Предрешенное не сходит с предначертанных путей. Не ропща встречать нам должно все невзгоды жизни сей, Из телесных кто способен избежать судьбы своей?
Да приидет всё, что вышний начертает надо мной, И вернусь, приемля в сердце, вместо горести, покой. Пусть, пирующих, найду вас в блеске славы боевой, Мне ж, коль другу буду в помощь, славы надо ли иной?
Пусть беда меня настигнет, коль достоин я суда. Царь, ужель на ясный лоб твой ляжет гнева борозда? Если друга я забуду, то под бременем стыда Как лицом к лицу в надмирном мире встречусь с ним тогда?
Дума долгая о друге сердцу зла не принесет. Проклинаю пламя лести, сокрывающее лед. Как державному герою друг единственный солжет? Кто презренней ратоборца, опоздавшего в поход?
Кто презренней ратоборца, приходящего на брань И дрожащего от страха, видя близкой смерти длань?! Человек трусливый сходен со старухой, ткущей ткань. Всех стяжателей богаче, кто стяжает славы дань.
Нет дороги, что для смерти показалась бы узка, Слабых с мощными равняет и разит ее рука, Зарывает прах младенца вместе с прахом старика. Жизнь покрытого позором горше смерти смельчака.
А теперь, о царь, подходит слова трудного черед. Слаб, кто каждое мгновенье той безжалостной не ждет, Что, сливая ночь и полдень, в каждый дом находит вход. Помяни меня, державный, если жизнь моя уйдет!
Если буду я погублен беспощадною судьбой, Если в странствии безвестном припаду к земле сырой, Путник, в саван не одетый, не оплаканный родней, - Пожалей меня, властитель, всепрощающе-благой!
Раздари мои богатства, пусть сойдутся все на зов: Сделай бедных богачами, отпусти моих рабов, Обеспечь несчастных сирот, нищих, немощных и вдов. Будет каждый одаренный помянуть меня готов.
Из того, в чем для владыки не окажется нужды, Часть отдай на богадельни, часть на новые мосты. Пусть наполненные станут все хранилища пусты. Кто мое потушит пламя, если в том откажешь ты?
От меня уже известий не получишь ты потом, Я тебе вверяю душу завещательным письмом. Никому не будет прока в сделке с дьяволом-лжецом. Дай прощенье, ибо тяжба невозможна с мертвецом.
Будь не строг с моим подручным, Шермадином дорогим; Этот год он долгим рядом бедствий яростных язвим; Успокой своею лаской столь привычного к моим, Чтобы слез кровавых токи не струил, тоской палим.
Вот рукой моей подписан этот горестный завет; Я бегу с безумным сердцем вожделенному вослед. О цари! Не облекайтесь мглой моих докучных бед И на страх врагам царите без печали много лет".
Дописал и к Шермадину обратился он потом: "Отнеси к владыке это и поведай обо всем, Ты в усердии великом несравненным был рабом". Он, обняв слугу, излился слез кровавым родником.
СКАЗ 22 МОЛИТВА АВТАНДИЛА ПЕРЕД ТАЙНЫМ ОТЪЕЗДОМ
Он молитву произносит: "Боже неба и земли, Приближающий утехи, настигающий вдали, Всех властителей властитель, истомленному внемли! Ты, царящий над страстями, силу сердцу ниспошли!
Роком грозным разлученный с блеском солнечных лучей, Я молю тебя, владыка неба, суши и морей, Для любви любовь создавший и законы давший ей, Не давай любви угаснуть у возлюбленной моей!
Мой единый покровитель, вездесущий, всеблагой, Защити меня в дороге, огради своей рукой От врагов, от ураганов и от нечисти ночной! Если выживу, то жертвы принесу тебе с хвалой".
Сел на лошадь, помолившись, тайно выехал он в путь; Отпустил и Шермадина; горя вновь пришлось хлебнуть. Слезы льет слуга усердный, бьет себя нещадно в грудь, - Как, не видя господина, сможет раб легко вздохнуть?
СКАЗ 23 ЦАРЬ РОСТЕВАН УЗНАЕТ О БЕГСТВЕ АВТАНДИЛА
Я начну иную повесть, поспешу за беглецом. В день тот не было приема: во дворце своем пустом Изрыгал, казалось, пламя царь, снедаемый огнем. Привели визиря; в страхе он трепещет пред царем.
Устращенного увидев, царь тотчас же объявил: "Всё сегодня позабыл я, что вчера наговорил; Я в сердцах не удержался: так меня ты рассердил, Что усердного визиря бессердечно я бранил,
Что хотел он? И о чем ты приходил здесь умолять? Ведь известно, огорченье – огорчений многих мать. Знай, оплошности подобной ты не должен повторять. Мне подробно о вчерашнем расскажи теперь опять".
И визирь доклад вчерашний повторил перед царем. Властный, выслушав, спаспету передать велел потом: "Будь я Левием-евреем, если ты богат умом! От тебя я отрекаюсь, коль напомнишь вновь о том!"
Не нашел нигде спаспета тот, покинувший царя, Но когда пришли, о бегстве со слезами говоря, Молвил: "Как явлюсь к владыке, от вчерашнего горя? Пусть докладывает смелый; я осмеливался зря".
Царь визиря не дождался и послал за ним тогда. Раб, узнав дурные вести, разомкнуть не мог уста. Над смятенным Ростеваном всё сгущалась темнота, Молвил он: "Бежал, наверно, выходящий против ста!"
Он задумался и, горем угнетаемый, поник; Оглушил слугу владыки негодующего крик: "Приведи лжеца, и снова пусть развяжет он язык!" Возвратясь к царю, советник был смущен и бледнолик.
Во дворец визирь явился с опечаленным лицом, Царь спросил: "Исчезло снова солнце в сумраке ночном?" Рассказал визирь подробно, как ушел герой тайком: "Озарявшийся лучами день окончился дождем".
Своды криком оглашает старец в горести своей, Рвет он бороду в порыве, удивляющем людей: "О питомец, ты навеки от моих ушел очей! Ах, куда ты закатился, золотой венец лучей?
Ты не будешь одиноким, находясь с самим собой, А Ростену лишь недуги будут посланы судьбой; И кому я буду нужен с искаженною душой, Полный мук неизъяснимых, в беспросветности ночной!
Не увижу, как с охоты мчишься весело домой; Наигравшись, тополь стройный, не предстанешь предо мной, Здесь не будет раздаваться сладкозвучный голос твой. Без тебя престол не нужен и господство над страной!
Не умрешь ты, ускакавший в чужедальние края, Знаю я, тебя прокормят стрел твоих же острия, Но ужель неисцеленной боль останется моя? Коль умру с тобой в разлуке, кем оплакан буду я?"
Весть разносится повсюду, ко дворцу спешит народ, Царедворцы в исступленье не щадят своих бород, Лица яростно терзают, по ланитам кровь течет, Говорят: "Светило скрылось, тяжек сумрака приход!"
Царь, вельмож своих увидев, зарыдал, тоской палим, И промолвил: "Солнце стало для Аравии скупым: Чем его мы огорчили? Для чего ушло к другим? Кто сберечь сумеет войско, здесь оставленное им?"
Все оплакивали долго солнцеликого уход; Царь спросил: "Один уехал иль подвластных взял в поход?" Вот робеющий, смущенный Шермадин к нему идет И, рыдая, завещанье Автандила отдает.
Говорит: "Нашел я это, заглянув в его альков; Ныне все осиротевший мы оплакиваем кров, Он сокрылся потаенно и не взяв проводников. Осудить меня вы вправе, ныне к смерти я готов!"
Завещанье прочитали, зарыдали вновь. Потом Всем войскам одеться в траур было велено царем: "Ныне сироты и вдовы пусть помолятся о нем, Чтобы странника всевышний вел счастливейшим путем".
СКАЗ 24 ВТОРИЧНЫЙ ОТЪЕЗД АВТАНДИЛА И СВИДАНИЕ ЕГО С ТАРИЭЛЕМ
Уходя от солнца, ярче разгорается луна, Солнце жжет ее, приблизясь, уплывает вдаль она, Но без света роза вянет, жаркой ласки лишена, - Так с возлюбленной разлука будит горести от сна.
Я начну рассказ о бегстве, за скитальцем проследим. Едет он и горько плачет, злой разлукою казним, Озираясь, молит солнце беззакатно быть над ним, Оторвать не может взора, предается мукам злым.
Так в беспамятстве не мог он языком пошевельнуть, Из очей волнами Тигра слезы падали на грудь, Обращался вспять порою, чтобы сердце обмануть, А когда вперед стремился, был слезами застлан путь.
Молвил: "Проклят, кто спокоен, потеряв красу лучей! Пусть и сердце к ней вернется, раз остался разум с ней. Взор со взором жаждет слиться, слезы льются из очей, Лучше любящим отдаться огневой любви своей!
Чем утешиться смогу я? Без единственной как быть? В жажде смерти не прерву я этой жизни жалкой нить, Ибо смерть моя могла бы облик солнца омрачить. Лучше с жизнью помириться, боль слезами облегчить".
Солнце, образ светлой ночи! Ведь в тебе отображен Тот один, единосущный и стоящий вне времен, Чей и сонмы звезд смиряет неизменчивый закон! От меня твой лик прекрасный да не будет отвращен!
Ты, кого за образ божий встарь философы сочли, Мне, закованному в цепи, милосердье ниспошли! Я при поисках рубина потерял эмаль вдали; Близость жгла, огни разлуки сердце смерти обрекли".
Как свеча, горел и таял всадник, сердце сокрушив, Опоздания страшился, страстный мчал его порыв, В темный вечер восторгался, как небесный свод красив, Вел со звездами беседу, их с возлюбленной сравнив.
Заклинал луну страдалец грозным именем творца: "Ты влюбленных вдохновляешь, страсть влагаешь в их сердца, Знаешь средство, как с терпеньем не расстаться до конца, Лик, тебе подобный, встретить дай зеницам беглеца!"
Витязь радовался ночи, предпочтя заре закат, И с коня сходил, увидя вод стремительных каскад, С ними смешивал он реки слез, не знающих преград, И опять в седло садился, жаждой странствия объят.
Телу тополя подобный источал потоки слез; По ущельям пробираясь, убивал он диких коз, У костра вкушал и дальше сердце раненое нес, Говорил: "Фиалки ныне заменили яркость роз".
Передать я не сумею жалоб, высказанных им; Мы слова тех уст прекрасных только с перлами сравним! Розу казни предавал он, снег – потокам кровяным, Вид пещер его утешил, поскакал скиталец к ним.
От восторга растерялась та, чья преданность крепка, Из очей ошеломленной вышла слезная река; Обнял деву прискакавший в этот край издалека. С долгожданным человеком радость встречи велика.
"Где владыка твой сокрылся?" – молвил женщине ездок. Шумно к морю покатился из очей ее поток. "Ты исчез – и он умчался, оставаться здесь не смог". Я в безвестности тяжелой пребываю долгий срок!"
Простонал спаспет, печалью распаляемый опять: "Ах, таким одна лишь гибель в состоянье благо дать! Не солгал я Тариэлю; как решился он солгать? Если выполнить не в силах, для чего же обещать?
Я скорбел без побратима, он же мною пренебрег, Позабыл меня он скоро, горя вынести не смог. Как забвению он предал данный верному зарок? Но зачем дивлюсь я, видя мне сопутствующий рок?"
"Хоть печаль твоя уместна, – молвит юноше она, - Не сочти меня пристрастной, буду истине верна! Чтобы выполнить обеты, разве воля не нужна? Он же твердости лишился, только смерть ему красна.
Воля, сердце и сознанье цепью связаны одной: Если воля исчезает, остальных берет с собой. Человек, утратив сердце, жизнью брезгует людской. Ты не знаешь, что за мукой он терзаем огневой!
Можно гневаться, не встретясь брату с братом дорогим, Но не знаешь ты, насколько господин мой стал иным, Ведь язык иссохнет, сердце изведется перед ним; По тому сужу, что видеть довелось очам моим.
О его страстях услышав, задрожит и хладный прах, Даже камни вздрогнут, видя облик сладостный в слезах. Что и Тигр вместить не смог бы в необъятных берегах; Впрочем, прав ты, что ни скажешь, – всякий мудр в чужих делах.
Знай, когда он в путь собрался, вопросила я тогда: "Что же делать Автандилу, как приедет он сюда?" Молвил: "Пусть меня отыщет, я не скроюсь без следа, Этих мест не брошу, клятву не нарушу никогда.
Мой обет не будет мною позабыт иль обойден. Буду ждать его до срока, умножая плач и стон; Коль найдет мой труп, да буду добрым братом погребен, А когда в живых застанет, удивиться должен он!"
Так свершилось расставанье солнца красного с землей; На равнину льются слезы бесконечною рекой; Обрекаемая роком, что я сделаю с собой? Я, увы, забыта смертью и растерзана судьбой!
Есть в земле китайской камень и начертано на нем: "Не разыскивая друга, станешь сам себе врагом. Прежде с розой несравнимой стал шафрановым потом. Сделай то, что подобает, поищи его кругом"".
Витязь молвил: "Осудила ты упрек неправый мой, Но пойми, что я для друга был усерднейшим слугой. Бросив дом, к нему я мчался, как олень на водопой, И разыскиваю друга средь полей, объятых мглой.
Был я там, где в перламутре беспримерный перл сокрыт, И ушел, не наглядевшись на расцвет ее ланит; Омрачил я бегством старца, что в Аравии царит, И за все его щедроты дал в отплату боль обид.
Изменил царю, что к славе приближал меня, взрастив, Что, как небо, щедр, возвышен, всемогущ и справедлив; Изменил ему, умчался, дерзкий выказав порыв, Божьих благ не жду я больше, пред кормильцем согрешив.
Из-за друга я на сердце принял тяжкий этот гнет: Днем и ночью поспешал я, чтоб ускорить свой приход. Но спешил я понапрасну, и потерян снова тот, И сквозь слезы вижу тщетность мной испытанных невзгод.
Оборвем беседу, ибо мчится времени ладья; Слову мудрого покорный, о былом не плачу я. Будет мною найден друг мой или злая смерть моя, Как начертано судьбою в темной Книге бытия".
Смолк и вдаль, скорбя, поехал, чтобы выполнить обет; Миновав поток и чащу, в поле выехал спаспет. Бушевал холодный ветер, блекнул розы алый цвет. Он судьбу корил: "Зачем ты от меня сокрыла свет?"
Вопрошал творца: "Что сделал я, не знающий грехов, Что с любимыми жестоко разлучен тобою вновь? За двоих один страдаю, жжет вдвойне меня любовь, И не стану сожалеть я, коль моя прольется кровь.
Друг изранил так нежданно сердце мне шипами роз, Обещанья не исполнил и страдание принес. Грозный рок, разлука эта горше всех твоих угроз! Ах, другой ему в замену в мире этом не возрос".
"Горю мудрого дивлюсь я, – снова молвит свет очей, - Ни к чему рыданьям долгим предаваться средь полей. Лучше дело мне обдумать, чтобы действовать верней, Чтобы статное светило отыскалось поскорей".
Так с собою говорил он и блуждал в краю чужом, Звал, кричал, искал собрата черной ночью, белым днем; Он в три дня объехал дебри, оглядел поля кругом, Но не встретил Тариэля, не узнал нигде о нем.
Восклицал: "О боже правый, чем тебя прогневал я? И за что тобой от сердца все оторваны друзья? Просьбу выслушай одну лишь, вездесущий судия: Сократи мои страданья, пусть прервется жизнь моя!"
