СКАЗ 25 АВТАНДИЛ НАХОДИТ ТАРИЭЛЯ, ЛЬВА И ТИГРИЦУ УМЕРТВИВШЕГО
Снова юноша, рыдая, до вершины путь вершит, А внизу в лучах заката дальний дол меняет вид. Перед порослью, чернея, конь разнузданный стоит. "Это он!" – воскликнул витязь, и зарделся цвет ланит.
Лишь увидел побратима, засиял он ярким днем, Сразу радость разгорелась и погасло горе в нем. Солнце розу озаряет, и хрусталь горит огнем, Словно вихрь, в долину мчится всадник, сросшийся с конем.
Витязь видом Тариэля был безмерно поражен: Там сидел, как перед казнью, с искаженным ликом он, Бледный, с грудью оголенной, весь изранен, обагрен; Жизни грань перешагнул он, погруженный в грозный сон.
Слева меч в крови валялся и лишенный жизни лев, Распластался бездыханный справа тигр, окоченев; Витязь был меж них безмолвен, совершая слезный сев; Не угас губящий пламень, скорбным сердцем овладев.
Тариэль в оцепененье тяжких век не мог поднять, Приближалась гибель к сердцу, что устало тосковать. Автандил напрасно кличет: спит гишерных копий рать. Соскочив с коня, спешит он другу дружбу доказать.
Другу слезы отирает, преисполненный забот, И, подсаживаясь, кличет, громким голосом зовет, - Неужели не узнает призывающего тот? Обомлевший не внимает, даже бровью не ведет.
В повествуемом от правды я нигде не отступил. Возвратил сознанье другу понемногу Автандил, Тот узнал, вскочил и брата вмиг в объятья заключил. Видит бог, ему подобных в небе не было светил.
Тариэль сказал: "Не лгал я, был с тобой правдив и прям, И живой, исполнив клятву, я предстал твоим очам, Но уйди, остаток жизни горю и тоске отдам. Погреби, не дай останков на съедение зверям!"
Витязь молвил: "Что с тобою? Что творишь ты над собой? Кто из смертных не метался в вихре страсти огневой? Но как ты не поступает исступленный никакой, Ты себе желаешь смерти, совращенный сатаной!
Мудрых знать обязан мудрый, их совет одноголос: Надо быть мужчине твердым и поменьше сеять слез; Надо в горестях окрепнуть, словно каменный утес! В жизни каждый переносит то, что сам себе принес.
Ты хоть мудр, но преступаешь предписанье мудрецов, Что найдут в пустыне очи, источающие кровь? Если мир возненавидишь, позабудь свою любовь! Для чего, могучий, плачешь, растравляешь рану вновь!
Кто любви не поддавался, кто от страсти не горел, Сердце чье не трепетало от ее крылатых стрел? Для чего же убиваться? Горе всем дано в удел, Кто, с шипами не встречаясь, алой розой овладел?
Розу спрашивали: "Кем ты столь прекрасной взращена И зачем шипами ранишь?" Так ответила она: "Горечь сладкому научит. Редким – редкая цена, Красота утратит прелесть, если будет всем дана".
Если, сердца не имея, роза истину рекла, Как изведает блаженство тот, кого любовь не жгла? Где добро на свете видел ты без горести и зла? Беспримерными находишь ты обычные дела.
Друга верного послушай, на коня теперь садись, От безрадостных видений поскорей освободись; Нежелаемое сделай, обрати ты очи ввысь, Чтобы светлые надежды в темном сердце родились!"
Тариэль сказал: "От боли я лишаюсь языка, Ничему внимать не в силах, мука слишком велика! Как подумал ты, что пытка мне, болящему, легка? День отрадный наступает, смерть желанная близка.
В лютых муках умирая, обращаюсь я с мольбой: Пусть разъятых миром этим сочетает мир иной, Чтобы встретились мы снова на дороге неземной! О друзья, меня засыпьте вы могильною землей!
Как любимую покинуть воспылавшему огнем! К ней иду, навстречу выйдет осиянная лучом, И, сойдясь в потоках света, слезы радости прольем… Сотню выслушай советов – сердца слушайся во всем!
А теперь тебе хочу я объявить еще ясней: Брат, оставь меня, я тешусь близкой гибелью своей! Мне, объятому безумьем, смерть милее жизни сей, Существо мое распалось, я вступаю в сонм теней.
Что сказать, не разумею, всё невнятно мне, поверь! Миг единый жить осталось в мире скорби и потерь. Пуще прежнего противным свет мне кажется теперь, И в заплаканную землю для меня разверзлась дверь.
Кто мудрец? Зачем безумца именуешь мудрецом? Уж давно рассталась мудрость с помутившимся умом, Чахнет роза от разлуки с ярким солнечным лучом. На покой спешу и спорить не хочу я ни о чем!"
Речь на все лады меняя, убеждал спаспет, как мог: "Ты своею смертью дела не исправишь, видит бог. О, не будь самоубийцей! Разве нет иных дорог?" Но советами спаспета исступленный пренебрег.
Автандил сказал: "Не хочешь ты внимать моим словам, Я сейчас тебя оставлю, ведь напрасно спорить нам. Если жизнь тебе противна, поступай, как знаешь сам. Лишь одну исполни просьбу". Волю дал спаспет слезам.
"Я оттуда, где гишером украшается хрусталь, Удалился, не промешкав; поскакал я в эту даль, Своеволием повергнув своего царя в печаль. Где же радость обрету я, коль тебе меня не жаль?
Не гони меня отсюда с сердцем, раненным вдвойне, Дай мне раз еще увидеть Тариэля на коне! Может быть, удастся этим успокоить сердце мне; Я тогда тебя оставлю и помчусь к родной стране".
"На коня садись!" – молил он, оросив слезами дол, Чтоб ездою быстрой витязь душу скорбную отвел. Опускал шатры гишера тростника склоненный ствол. Убедил он Тариэля и от радости расцвел.
"Приведи коня, я сяду", – был ответ спаспету дан. Усадил страдальца витязь, тайным счастьем осиян; На коне заколыхался Тариэля статный стан; В поле стала уменьшаться злая боль сердечных ран.
Автандил его беседой несравненной развлекал, И красиво шевелился драгоценных уст коралл; И старик помолодел бы, если б речь его слыхал. Грусть рассеивал прекрасный и терпенье возвращал.
Лишь заметил исцелитель, что болящий облегчен, Был нежданною отрадой облик розы озарен. Так для мудрых врач приятен, а для глупых в тягость он. Словом, сказанным разумно, неразумный осужден.
И, беседу продолжая, говорил ему спаспет: "Будь со мною откровенен и пролей на сумрак свет: В честь возлюбленной ты носишь на руке своей браслет, Этой маленькой вещицей дорожишь ты или нет?"
Тот ответил, омрачаясь от нечаянных речей: "Он – единый охранитель жизни горестной моей, Он земли, воды, растений, мира целого ценней! Как ты мог сказать такое, что и уксуса кислей!"
Витязь молвил: "Угадал я, что уста проговорят. На твои слова ответить я без лести буду рад: Лучше было вещь покинуть, чем усердную Асмат. Неудачно сделан выбор, непохвально это, брат.
Ты хранишь браслет, что спаян златоделовой рукой; Вещь бездушную, пустую почему-то счел святой. Ты усердную отвергнул, что была с твоей луной, Ты отвергнул ту, что стала самому тебе сестрой!
Вас она соединила, ты сестрой ее нарек, И беседы удостоил, и доверием облек, Был рабыне обреченьем госпожу настигший рок. В чем ты видишь справедливость, если ею пренебрег?"
Тариэль ответил: "Правду ты изрек, любимый брат: Сожаления достойна неизменная Асмат, Ты успел унять мой пламень; близкой смерти был я рад, Раз остался жив – поеду, хоть безумием объят".
И направились к пещерам пальмы, росшие в раю. Перед ними я восторга до конца не изолью! В розах уст блеснули перлы в том безрадостном краю. Можно речью сладкозвучной из норы извлечь змею.
Автандил сказал: "До гроба другом буду я твоим, Но напрасно не терзайся ты безумием таким. Не научишься у мудрых, уподобившись глухим. Для чего тому богатство, кто не пользуется им?
Не помогут воздыханья, бесполезных слез не лей! Как без бога жизнь уменьшишь или сделаешь длинней? Знай, три дня не вянет роза в ожидании лучей. Если господу угодно, повстречаешься ты с ней".
Тот сказал: "Вселенной эти наставленья стоят мне! Страшен глупому наставник, с умным – сдружится вполне; Но скажи, что делать, видя беды грозные одне? Как, подобное познавший, хладно судишь об огне?
Воск огню сродни и может загораться без труда, Но и жгучий пламень гасит с ним несродная вода; Не должна быть для страдальца чуждой ближнего бед; Тает сердце Тариэля, как же боль тебе чужда?"
СКАЗ 26 ТАРИЭЛЬ РАССКАЗЫВАЕТ АВТАНДИЛУ О ТОМ, КАК ОН УМЕРТВИЛ ЛЬВА И ТИГРИЦУ
"Расскажу тебе подробно происшедшее со мной, А потом суди по правде, сердцем истину открой. Истомленный ожиданьем, я не вынес пытки злой, От пещер в поля поехал, распаляемый тоской.
Этих зарослей достиг я, вниз спустился я с высот. Вижу: лев идет к тигрице и она к нему идет. Как ведомые любовью, облегчали сердца гнет, Но ужасен был и странен их свидания исход.
От заигрываний нежных перейдя к вражде опять, Принялись они друг друга без пощады поражать, Но как женщина тигрица обратилась быстро вспять, И, борьбою распаленный, лев пустился догонять.
Льву сказал я: "Безрассудный, в чем же мужество твое Если ты подругу мучишь и преследуешь ее?" Я накинулся на зверя, извлекая лезвие, И, по темени ударив, погрузил в небытие.
Меч отбросивши, тигрицу я в объятья заключил: Целовать ее хотел я в честь светила из светил. Лютый нрав острокогтистой эту нежность отвратил, Я убил ее во гневе, что сдержать не стало сил.
Тщетно силясь успокоить отвечающую злом, Я схватил ее и наземь бросил в бешенстве глухом, И, с возлюбленной своею ссору вспомнивши потом, Чуть с душою не расстался я в страданье огневом.
Рассказал я всё о роке, не жалеющем обид. То, что вид мой изменился, почему тебя дивит? Я от жизни убегаю, но и смерть меня бежит!" Он вздохнул и сбросил перлы на хрусталь своих ланит.
СКАЗ 27 ПРИЕЗД ТАРИЭЛЯ И АВТАНДИЛА В ПЕЩЕРУ И ВСТРЕЧА С АСМАТ
Плача, плачущему другу молвил юноша опять: "Потерпи, не убивайся, для чего себя терзать? Рок луну твою не сгубит; бог, творящий благодать, Разлучить решив, не стал бы вас вначале сочетать,
Хоть случается влюбленным смерти жаждать, как венца, Но отраду обретает претерпевший до конца; Смертных к смерти приближает страсть, губящая сердца, Мудреца ума лишает, умудряет простеца".
Плачут сладостные взору и к пещерам путь вершат. От восторга обезумев, подбежала к ним Асмат, И по скалам покатился светлых слез ее каскад; Причитающую обнял господин ее, как брат.
Восклицала дева: "Боже, как чудны твои дела! Ты с небес ниспосылаешь столько света и тепла. И какая же прославит непостижного хвала? Не сгубили сердца слезы, что без них я пролила!"
"О сестра, – сказал прекрасный, – где же счастье без помех? Слезы мир берет в оплату за веселие и смех, Не отныне, а издревле так положено для всех. Ты несчастна, мне же гибель всех желаннее утех.
Тот безумен, кто, возжаждав, будет воду проливать; Ах, зачем очам несчастным в жгучей влаге утопать! Странно лить из глаз потоки и от жажды погибать! Цвета пышного лишает розу тления печать".
Автандил воскликнул в горе, вспомня облик дорогой: "Как дышать еще могу я, от тоски полуживой! Этой жизнью одинокой тяготится витязь твой, - Если б знала ты, как тяжко сердцу в муке огневой!
Солнцем брошенная роза сохранит ли прежний цвет? Что за жизнь, когда печально за холмы уходит свет? Сердце, стань скалою твердой, будь бесстрашным в буре бед, - Может, свидеться придется с той, кому дало обет!"
Оба витязя умолкли, хоть огонь их не утих, И Асмат пошла с друзьями в тех же муках огневых, Шкуру тигра, как обычно, разостлала для двоих. Сели оба, и беседа обнадеживала их.
Дичь зажарив, приступили к скромной трапезе втроем: Хлеба не было и крохи на пиру печальном том. Тариэля приглашают, он же, в думах о другом, Оторвет кусочек с драхму и глотнет его с трудом.
Хорошо, когда достойный речь приятную ведет; Внемлют слушатели, слово ни одно не пропадет, А затем ослабевает и тягчайшей скорби гнет. Если высказано горе – облегченье настает.
Львы, не знающие равных, провели всю ночь вдвоем И поведали друг другу о страдании своем. Мгла рассеялась, и, встретясь с загорающимся днем, Снова клятвой обменялись богатырь с богатырем.
Тариэль сказал: "Бесцелен лишних слов обильный град; Жертв твоих величье только небеса вознаградят, В полном разуме творимой нам довольно клятвы, брат. Друг ушедший да не будет из груди моей изъят!
О, не будь столь беспощадным, вновь казненного казня; Не из кремня выбит пламень, пожирающий меня, Ты унять его не сможешь, сам падешь в поток огня… Возвратись к тому светилу, что блистательнее дня!
И творец едва ли сможет сделать боль мою слабей; Потому, поймите это, я ушел в простор полей! Как разумному пристало, жил и я среди людей, Но теперь лишен рассудка роковой судьбой своей".
Витязь молвил: "Что ответить? Согласиться я готов. Ты сказал такое слово, что достойно мудрецов. Как же ран твоих не может залечить творец миров, Покровитель всех посевов и раститель всех ростков?
Что же было делать богу? Вас такими он родил, Вас он вместе не оставил, свел с ума, разъединил; Но стерпевших все терзанья он скрестит пути светил. Если ты ее не встретишь, да погибнет Автандил!
Как героем назовется, кто трудами устрашен, Кто откажется от горя, отвернется от препон? Скуден мир, но щедр создатель, и тебе поможет он. Умудряйся мудрым словом и уйми сердечный стон.
Если внемлешь, будь послушен, умоляю я тебя! Я у солнца отпросился, Тариэля возлюбя; Доложил ей: "Сердце страждет, о товарище скорбя, Не могу я оставаться, горемычного губя!"
Та ответила: "Прекрасно это мужество, клянусь! И, как службой мне, твоею службой славному горжусь". Ощущал в разлуке с нею я полыни горький вкус. Что отвечу, если спросит: "Почему вернулся, трус?"
Если с этим согласишься, будет лучше во сто крат. Будь разумен, безрассудно дел труднейших не творят. Что подарит жизни роза, созерцая свой закат? Не себе, так мне поможешь. Поступай по-братски, брат!
Будь кем хочешь, где угодно, в состоянии любом, Будь с разумным сердцем или с помутившимся умом, С этой славною осанкой, с гордым станом и челом, Но в огне старайся выжить, не сжигай себя живьем!
Умоляю, жди до срока: коль угодно богу так, Через год войду с вестями я в пещерный этот мрак; Усмотри в цветенье вешнем моего прихода знак. Вздрогни, друг, заметив розы, словно слыша лай собак.
Если в срок я не приеду, не вернусь к тебе сюда, Знай, что смерть меня застигла, совершилася беда, И пойми, что мы с тобою разлучились навсегда. Хочешь – радуйся, а хочешь – скорбь усиливай тогда.
Из-за сказанного мною не рыдай, не кличь беду, Хоть не знаю, из седла я или с лодки упаду. Как же я, не бессловесный, всё не высказав, уйду? Свод крутящийся зажжет ли путеводную звезду?"
Тот ответил: "Речью мучить не хочу тебя, герой: Если следовать не склонен друг любимый за тобой, То стезей его желаний надо следовать порой. С тайных дел покров снимает день, указанный судьбой.
Всё узнав, уразумеешь, как трудны мои дела, Безразлично, быть недвижным или мчаться в мире зла, Всё я сделаю, как хочешь, хоть кромешной станет мгла, Знай же, долгая разлука другу будет тяжела".
Закрепив условье это, сели братья на коней И, вдвоем объехав поле, подстрелили двух зверей; Возвратились в скалы снова; слезы, прежних горячей, Мысль о завтрашней разлуке исторгала из очей.
Вот и ваши очи плачут, о читатели стихов! Как прикованному сердцу тяжко выйти из оков! Зла разлука неразлучных, словно смерти грозный зов. Кто не знает, как бывает расставанья день суров!
С наступлением рассвета сели братья на коней; Вместе плакали, прощаясь со служанкою своей. Их ланит знамена кровью обагрялись всё грозней, Львам они уподоблялись, загораясь от огней.
От пещер помчались к полю братья, плача и крича, "Как оплакать львов?! – служанка причитала, трепеща. - Солнце вас испепелило, два лазоревых луча. Жизнь, оставь меня в покое, горечь слишком горяча!"
Долго ехали светила, белый день сменился мглой, Ввечеру для остановки берег выбрали морской И огонь печальной ночи разделили меж собой; Там оплакали разлуку, истомленные тоской.
Тариэлю витязь молвил: "Слушай, слезы я уйму; С львом, тебе коня отдавшим, ты расстался почему? Только он сыскать поможет увлеченную во тьму; Покажи ты мне дорогу к побратиму твоему".
Амирбар сказал спаспету о дороге к той стране, Всё, что выговорить в силах погибающий в огне: "Брат, к востоку направляйся по приморской стороне. Если ты найдешь Придона, всё поведай обо мне".
Там козла они убили, сели рядом у костра. Пить и есть им было трудно, так тоска была остра; Под деревьями улегшись, спали вместе до утра, Мир то щедр, то скуп и злобен, не верна его игра.
Братья встали, чтоб расстаться; день коснулся славных глав, Всякий должен был растаять, их беседу услыхав. Выходя из чащ гишерных, родники прошли меж трав, Обнимались два светила, двуединым солнцем став.
Так расстались те скитальцы в исступленье огневом; В страны разные помчались в бездорожии степном, И, пока они не скрылись, слезы падали дождем. Солнце видело печальных и печалилось о том.
СКАЗ 28 О ТОМ, КАК ОТПРАВИЛСЯ АВТАНДИЛ К ПРИДОНУ
О, зачем ты, мир неверный, нас ввергаешь в вихрь тревог! Всё твое, как я, рыдает, преступая твой порог, Кто предвидит место смерти и узор своих дорог? Но ярмо твоих предательств с человека снимет бог!
Автандил, скорбя о брате, небо голосом рассек: "Снова кровью истекаю, обрекаемый навек! Расставание не легче встречи у небесных рек. Ах, во многом не подобен человеку человек!"
Звери жажду утоляли тех рыданий родником. Ярым пламенем вздымалась грусть о друге дорогом. Сердце вновь и вновь скорбело, страсть мечом стучала в нем, Красил розы жемчуг, росший над прекрасным багрецом.
Роза вяла и желтела, тополь ветви наклонял, И в лазурь преображались белизна и рдяный лал. Он от гибели спасался и над пропастью рыдал: "Что же тьме я удивляюсь, если солнце потерял!"
После к солнцу обратился: "Ты, подобье Тинатин! Два лица дарят лучами дебри гор, дома долин, Потому-то мне желанен светлый образ твой один; Но зачем же вы низвергли это сердце в тьму кручин?
Отойдет на месяц солнце, налетит зимы порыв. Без обоих как не плакать? Путь бессолнечный тосклив! О скалу кто будет биться, расшибется не пробив. Нож не лечит рану – срежет или вызовет нарыв".
Плача, к солнцу обратился витязь в горести своей: "Пожалей меня, молю я, ты – сильнейшего сильней. Ты даешь величье малым, а счастливым власть царей; Не терзай меня разлукой, не меняй на ночи дней!
Ты, Сатурн, приди на помощь и прибавь слезу к слезе, Темнотой окутав, сердце ты предай ночной грозе; С ношей скорби, словно мула, к тайной выведи стезе; Ей скажи: он твой и казни для тебя приемлет все.
О Юпитер справедливый, соверши свой суд скорей, Дай сердцам открыть все тайны перед тем, кто всех мудрей; Не вини того, кто честен, не губи души своей. Пусть, коль прав я, не останусь средоточием скорбей.
Снизойди, о Марс нещадный, порази меня мечом, Тело пусть мое омоет кровь пурпуровым ключом, Ты правдиво ей поведай о мучении моем; Видишь, сердце холодеет в теле бледном и худом.
Помоги мне, о Венера! Опалила та меня, Что кораллом окаймила перлы с отблеском огня. Ты красавиц украшаешь, дух и плоть воспламеня, Как меня, ты всех чаруешь, разум грезами казня.
О Меркурий, ты к чудесным поручениям привык! Видишь, я хвачен солнцем, яркий жар в меня проник. Рядом сядь. Чернил не надо, слез кровавых рдян родник; Не пером пиши, а телом тонким, стройным, как тростник.
Ты, Луна, как я в ущербе, наклонись и пожалей! Становлюсь и я от солнца то полнее, то худей. О моем безумье грозном расскажи любви моей. Жизнь хранил я для нее лишь и отдать хочу лишь ей.
Семь свидетелей имею, зорких звезд чудесный ряд: Солнце, Марс, Луна, Меркурий и Сатурн со мной скорбят, И Юпитер, и Венера, что сочувствием горят, Скажут ей, как я терзаюсь, вечным пламенем объят".
Он сказал: "О, эти слезы! – сколько лет они текут. Не спасет самоубийство, строит козни дьявол тут. Косы – вороновы крылья – без конца к себе влекут. Трудно справиться с печалью, а веселие – не труд.
Если я живым останусь, тени сгинут без следа, Если солнце я увижу, отойдет моя беда". Автандил поет и плачет, длится скорби череда. Соловьи, ему внимая, стали совами тогда.
Вышли звери к Автандилу, – так он пел, тоской тесним, Из пучины вышли камни, чтоб словам внимать живым. Сладкогласному дивились, он заплачет – все за ним. Всюду был рожденный песней слезный дождь неистощим.
СКАЗ 29 ПРИЕЗД АВТАНДИЛА К ПРИДОНУ ПОСЛЕ РАЗЛУКИ С ТАРИЭЛЕМ
Семь десятков дней вдоль моря ехал тот, чей скорбен вид. Заприметил издалека: лодка по морю скользит. Подождал, окликнул: "Кто вы? Этот путь куда лежит, Это что за государство и кому принадлежит?"
Молвят лодочники: "Витязь, чудный станом и лицом, Не случалось нам встречаться с столь прекрасным пришлецом. До сих пор – владенья турок; дальше – край, где мы живем. Скажем всё, коль не растаем в озарении твоем.
Нурадин-Придон владеет нашей славною страной, Витязь добрый, щедрый, храбрый, быстроконный, удалой; Царь, подобный солнцу, силе не подвластный никакой, Наш владыка лучезарен, словно пламень неземной".
Юный витязь молвил: "Братья, добрых встретил я людей, Как доехать до Придона, объясните мне скорей, Какова к нему дорога, сколько ехать мне по ней?" Те по берегу морскому проводили свет очей.
"Вот, сказали, путь, ведущий к Мулгазару напрямик, Там найдешь царя, который в деле воинском велик. В десять дней туда доедешь, золотого солнца лик. Ах, зачем к нам свет палящий для сожжения проник!"
"Вы скитальца удивили, – им ответствовал спаспет, - Чем взирающих чарует зимней розы блеклый цвет? О, когда бы наблюдали вы мой утренний расцвет! Кто видал меня в то время – был сиянием одет".
Те ушли, и одинокий устремился витязь вдаль. Тело сходно было с пальмой, сердце было словно сталь; Было радостей прошедших быстроскачущему жаль, Из нарциссов ливень грянул на тускнеющий хрусталь.
Взоры встречных говорили: "Господином нашим будь!" Восхищенные, старались миг разлуки оттянуть, Расставаясь, горевали, что нельзя его вернуть, Провожатого давали и показывали путь.
К Мулгазару приближался пребывающий в огнях. Войско целое явилось на охоту в тех местах, И с оцепленного поля подымали к небу прах. Тучи стрел зверей косили, как колосья на полях.
Встретив путника, спросил он, этой бурей оглушен: "Чей повсюду раздается топот, грохот, гул и гон?" Тот ответил: "Это скачет мулгазарский царь Придон, Тростниковый лес псарями властелина окружен".
Автандил к войскам помчался, позабыв свою тоску. Я красы его достойных слов, пожалуй, не сотку. Замораживал отставших, ослеплял на всем скаку И с ума сводил взиравших стан, подобный тростнику.
Над широким кругом ловчих воспарил большой орел. Автандил туда помчался и к лазури взор возвел, Ловко пущенной стрелою он орла низринул в дол И ему отрезать крылья, не спеша, с коня сошел.
Обомлев, стрелки забыли о приказах, данных им; Строй охотников распался, Автандил – толпой тесним, Заходили справа, слева, а иные шли за ним, "Кто ты?" молвить не дерзали, уподобились немым.
На холме, луга венчавшем, находился царь Придон; Сорок лучников отборных при себе оставил он. И спаспет к нему поехал, всею ратью окружен. Был расстроенной охотой мулгазарец удивлен.
Царь велел рабу: "Разведай, что же делается тут? Почему, посты покинув, как ослепшие бредут?" Раб умчался и увидел стан чудесней всех причуд. Всё забыто. К телу пальмы в ослепленье очи льнут.
Догадавшись, что Придоном прислан раб узнать о нем, Витязь молвил: "Господину своему скажи о том, Что скиталец чужестранный, я, покинувший свой дом, Побратимом Тариэлем послан свидеться с царем".
Был властитель мулгазарский извещен рабом своим: "Тот пришелец огнеликий даже с солнцем несравним, И мудрец утратит разум, очутившись перед ним. Он сказал: к Придону прибыл Тариэлев побратим".
Просиял Придон отважный, слыша имя "Тариэль", Дрогнул, слезы покатились, как весенняя капель, И с ресниц его на розы бурно дунула метель. Славный славного увидел, оба славятся досель.
И с холма, навстречу гостю, поспешил сойти Придон; Увидав его, воскликнул: "Коль не солнце, кто же он?" Был похвал превыше витязь, что слугою вознесен. С плачем встретились герои, озаряя горный склон.
Стали витязи друг друга без стесненья обнимать, Восхищенными очами обретая благодать. Что пред ними и светила! Я согласен жизнь отдать, Если где-нибудь возможно им подобных увидать.
Удальцов, Придону равных, в целом мире поищи"! Но хвалы достоин высшей расстилающий лучи. Солнце звезды затмевает, словно слабый свет свечи. Днем сиять она не может, а лучи горят в ночи.
Ко дворцу тогда помчались Нурадин и Автандил. Статный стан своим явленьем ту охоту прекратил. Все войска, толпясь, глядели на светило из светил, Говорили: "Кто чудесный этот светоч сотворил?"
Говорит Придону витязь: "Ты узнаешь обо всем; Кто я родом и откуда, почему к тебе влеком, Как я встретил Тариэля, как сроднились мы потом, Как я стал его собратом, недостойный быть рабом.
Я – воитель аравийский, Ростеван – мой властелин, Автандилом прозываюсь, возглавитель всех дружин, Благородный по рожденью, я взращен, как царский сын. С непреклонностью моею не поспорит ни один.
Царь однажды на охоту с войском выехал своим. Был рыдавший над рекою Тариэль замечен им; Приглашенный властелином, он остался недвижим. Мы разгневались, не зная, чем рыдающий палим.
Царь велел схватить пришельца – эту дерзость я кляну, - Но войска, что взять пытались не бывавшего в плену, С перебитыми костями обретали смерть одну, Постигая, что не могут совратить с пути луну.
Услыхав, что в плен не дался войску целому герой, Поскакал к нему державный в.жажде схватки боевой. Пред собой царя увидев, не вступил скиталец в бой: Отпустив поводья, скрылся с неземною быстротой.
Не нашли того, кто сгинул, словно дьявол, без следа. Царский праздник прекратился, черных дней пришла чреда. Я в неведенье тяжелом пребывать не смог тогда, Тайно в розыски пустился, рыскал долгие года.
Я искал его три года по окраинам земным, На него мне указали люди, раненные им. Я нашел уже поблекшей розу с цветом дорогим. Он меня, как сына, принял. Стало радостней двоим.
Он вошел в пещеры дэвов, уничтоженных мечом, В обиталище безлюдном лишь одна Асмат при нем. Он пылает неизменным и негаснущим огнем. Кто прекрасного покинул, должен сетовать о том.
В той пещере вечно плачет одинокая Асмат; Для нее он дичь приносит, точно лев для малых львят, Но тотчас же исчезает, нетерпением объят, И, встречая человека, отвращает влажный взгляд.
Не стесняясь, что дотоле был со мною незнаком, О себе он всё поведал и о пламени своем. Сколько вытерпел страдалец – не расскажешь языком. Об исчезнувшей печалясь, пламенеет он огнем.
Он скитаньем непрерывным уподобился луне, Никогда не отдыхая, жизнь проводит на коне; Избегая всех, живет он с диким зверем наравне. Горе гибнущей без друга, горе другу, горе мне!
Я сгорел среди объявших исступленного огней; Обезумел, сожалея сожелевшего о ней; Захотел искать лекарства, чтоб спасти его скорей, Возвратясь домой, увидел омраченными царей.
Царь вскипел при повторенье просьбы трепетной моей. Я войска свои покинул, огорчил своих людей; Вдаль сокрылся, сбросив бремя, что давило всё сильней, Порешил спасти безумца и, кружась, ищу путей.
Рассказал мне бесподобный, как братался он с тобой, Вижу я, не приукрашен ты высокой похвалой. Посоветуй, где искать мне солнце, скованное мглой, Блеск, невидящих манящий и видавшим дорогой".
А потом Придон поведал о безумце, потемнев. Льва возвышенное горе разделял отважный лев. Их сердца затрепетали, жгучей боли не стерпев, Розы нежные купались, орошал их слезный сев.
По войскам тогда промчался горя лютого порыв: Кто срывал чалму, кто падал, щеки кровью обагрив. Боль разлуки семилетней в плаче пламенном излив, Закричал Придон могучий: "Мир земной, ты вечно лжив!"
Причитал: "Земное солнце, где хвалу тебе найти? Пребывающее в небе солнце сводишь ты с пути. Взоры видящих лаская, заставляя расцвести, Свет небес уничтожая, бесконечность освети!
Разлученное с тобою сердце страждет в мире бед, Не желающего встречи, я ищу тебя, мой свет. От меня вдали ты счастлив, без тебя мне счастья нет. Опостылел опустевший, омраченный этот свет!"
Отзвучал красноречивый и печальный разговор; Успокоившись, умчались оглашавшие простор. Солнцеликий, стройным станом изумляя каждый взор, Скрыл завесою гишера черноту больших озер.
Так вошли они в столицу и вступили в сень палат, Где Придоновы чертоги и приказов царских ряд; Был среди рабов порядок, был прекрасен их наряд, Все с восторгом на спаспете останавливали взгляд.
Вот вошли в чертог высокий, где прислужников не счесть: Слева, справа царедворцы пригласили их воссесть. И друзья воссели рядом, чья хвала почтит их честь? На полях хрустальных сладко лалам сладостным расцвесть.
Был их пир числом напитков самых редкостных богат, Угощал Придон спаспета, словно свата добрый сват; Вновь и вновь неся сосуды, шел служителей отряд. Солнцеликого героя созерцать был каждый рад.
В день тот пили, пировали с удальцом иной земли, И омыть спаспету тело люди поутру пришли, Драгоценного в одежду дорогую облекли, Опоясали богато, от восторга расцвели.
Время некое промедлил, хоть и дальше он спешил; Поохотиться с Придоном согласился Автандил. Он вблизи и в отдаленье одинаково разил И стрельбой своей искусной всех стрелявших устыдил.
Возвестил Придону витязь: "Добрым слушателем будь! Я могу, с тобой расставшись, душу господу вернуть, Но, поверь, иной, горчайший мне огонь терзает грудь: Я отправиться обязан без задержки в долгий путь.
Кто с тобою разлучится – слезы горькие прольет, Но, двойным огнем пылая, должен я спешить в поход; Ведь преступно промедленье, если путь великий ждет. Отведи меня на берег, где ты видел светоч тот".
"Я удерживать не должен, – так ответствовал Придон, - Знаю: в долгий путь спешащий, ты иным копьем пронзен; Будет бог тебе водитель, враг твой будет обречен. Если друг тебя утратит, как разлуку стерпит он?
Не отправься одиноким, покидаемых казня; Дам тебе я слуг усердных, облекает их броня; Дам тебе вооруженье, также мула и коня. Если взять их не захочешь, то обидишь ты меня".
Четырех привел он стражей, что измены не свершат, Выбрал сам вооруженье, весь набор отборных лат, Злата красного отвесил добрых фунтов шестьдесят, Подарил коня лихого, изумляющего взгляд.
Мула сильного дорожной он постелью нагрузил, На коня вскочил и друга дорогого проводил; Трепетал он, ожидая, что уедет Автандил, Говорил: "Приблизься, солнце, у зимы не станет сил".
Опечалившая город, разносилась весть кругом. Продавцы шелков и фруктов собрались перед царем; Вопли воздух сотрясали, словно с неба грянул гром; Все кричали: "Мы без солнца очи скорби предаем!"
Львы приехали на берег; лишь увидеть довелось Место, где перед Придоном солнце жгучее зажглось, - Побратимы зарыдали и пролили реки слез. О блистательной плененной говорить царю пришлось:
"Два раба ее на лодке привезли сюда с собой; Жемчуг лалы окружали, трепетал гишер густой. Я, коня пришпорив, мчался вызвать дьяволов на бой; Но мгновенно этот берег был покинут их ладьей".
Разлучаясь, обнимаясь, вновь заплакали они, Снова в сердце запылали беспощадные огни; Львы разъехались, друг другу ныне ставшие сродни. Удалился убивавший оставляемых в тени.
