Tony Lonk
Pandemonium Трип
Его рёв услышал солдат, выполняющий данный ему приказ изучить стратегически важную местность. Подкравшись сзади, он приказал:
– Руки вверх!
Близость врага, повинного в том, что произошло, пробудила чистый, неудержимый гнев, всегда живший где-то очень глубоко внутри Адама. Приказ врага вызвал в нём отвращение и жажду убийства во имя мести. Ещё со времён вращения в криминальных кругах он усвоил правило: «Покориться врагу – значит подтвердить его правоту».
Солдат видел, в каком состоянии пребывал Адам. Медленно приближаясь к нему, сидящему на коленях и трясущемуся от боли и холода, он повторял приказ. Как только расстояние между ними сократилось до длины автомата, упирающегося дулом к окровавленной голове Адама, чистый и неудержимый гнев человека, которого в очередной раз пытались убить, наконец, дал о себе знать.
Он резко поднялся и предстал перед врагом в полной силе и ярости, но враг оказался ловчее. Этот солдат был одним из тех, кого страх не вводит в ступор, а заставляет незамедлительно действовать. Выпустив в Адама автоматную очередь, он побежал за подмогой, и вместе с боевым товарищем они спешно сбросили изрешечённое тело, о котором никто не должен был узнать, в воду, прямо у врат шлюза. Большая высота играла им на руку. После падения оттуда никто не мог выжить, а уже готовый мертвец наверняка не должен был воскреснуть.
Как только тяжёлое тело врезалось в спокойную гладь воды, парящие над людьми, два ворона резко остановили свой полёт и пикировали вниз к каменной насыпи на берегу возле судоходного коридора. Обратившись в привычные обличия, Лурифракулус и Туфон сразу же зашли в холодную Виту.
– Трусливые уёбки усложнили нам работу. – сетовал Лури.
– Так говоришь, будто ты и сам трус, что боится пойти на глубину. – поддёрнул его Туфон.
Уйдя под воду, они подплыли к идущему ко дну Адаму и общими усилиями вытолкнули его наверх. Предпочитая не выныривать, они незаметно доставили его к берегу. Положив избранного человека на каменную насыпь, человекоподобные духи снова ушли в сторону, чтобы не нарушать естественный ход событий.
– С тобой хорошо, – сказал Лури, – но я хочу уйти.
– Ты уже начал?
– Да. Но процесс отложился в силу того, что я не научился быть в двух местах одновременно.
– Как раз это ты и умеешь. Ты не умеешь верно называть и трактовать свои проблемы.
– Похер. Я ушёл.
И он ушёл. Туфон остался, чтобы продолжить бдение над Адамом. Человекоподобный дух, который неотступно нёс свою службу, ведя избранного человека в нужном направлении, теперь безучастно наблюдал за новым витком предрешённых событий.
Вскоре Адам очнулся. С трудом открыв глаза, он тихо простонал. Когда ему было плохо, на его стон всегда откликалась мать. Он вновь нуждался в её участии, но теперь его зов был обречён остаться без отклика. Смертельные ранения доставляли ему адскую боль. Силы, что наградили его неуязвимостью, не лишали его полной остроты чувств. Так, его дар скорее был наказанием, которое он, казалось, должен был нести бесконечно.
Медленно уползая в сторону густых кустарников, он оставил за собой кровавый след с отдельно лежащими, отторгнутыми его телом, пулями. По этому следу на него вышли те самые кульпы. Время от времени, посматривая вниз, куда они сбросили свою случайную проблему, расстрелявший Адама солдат и его подельник с недоумением заметили, как тот ползёт по насыпи – живой и оттого более опасный. Неизвестно, чего ещё можно было ожидать от врага, которого никак не удавалось убить.
Они не придумали ничего другого, кроме как схватить его и оттащить к своим. Он мог стать очень странным, но ценным трофеем. Обезвредив и без того обессиленного парня ударом приклада по голове, солдаты взяли его за ноги и поволокли туда, где должно было определиться будущее избранного человека, которого человекоподобные духи даже и не думали жалеть.
Не проявляясь наяву, Лурифракулус наблюдал за тем, как отчаяние поедало Рому, капля за каплей, высасывая остатки её сил. Нервное напряжение и глубокие переживания довели её до бессонницы. Всё, что ей оставалось – это выглядывать в окно и больше не видеть горящий свет в окнах соседних домов. Только благодаря невидимой помощи человекоподобного духа, она, наконец, смогла уснуть в ночь на третьи сутки войны. Рома не подозревала, что после встречи с ним, каждый её сон будет не просто ретрансляцией сигналов, берущих своё начало в её подсознании, а сложным путешествием к познанию сокровенных тайн, осознание которых должно было ознаменовать её переход из смертного человека в вечного человекоподобного духа.
Лури показал ей первых людей. Они соответствовали предпочтениям Демиурга и в начале были наделены исключительно инстинктом самосохранения и половым влечением, дабы ничто не побудило в них намерения разойтись по разным концам света. На них была возложена миссия, которая заключалась в том, что они сами должны были создавать себе подобных без вмешательства извне.
Зарождение новой жизни в своём чреве и все процессы, происходящие внутри её тела, первая женщина восприняла с ужасом и непониманием. Тяжёлые, мучитёльные роды только усугубляли её ощущения. Она не понимала, что это – вышедшее из неё с такой жестокостью и разорвавшее её плоть. Когда непонятное создание издало визг, что перерос в непрерывный крик, первая женщина попыталась убежать оттуда прочь, но, будучи слабой и травмированной, не смогла даже сдвинуться с места. Жуткий крик становился всё громче и не прекращался до тех пор, пока инстинкт самосохранения не подтолкнул первую женщину к отчаянному поступку. Она крепко закрыла лицо кричащего существа и не убирала рук до тех пор, пока не воцарилась тишина. Так первое рождение ознаменовалось неотвратимым убийством. Каждый день, первые люди проходили мимо мёртвого существа, оставленного женщиной там, где оно появилось. Они видели жуткий и непонятный для них процесс разложения и однажды, не выдержав, спрятали свой первый ужас глубоко в земле.
Изначальная ошибка творения была быстро исправлена. Так, первой женщине был внедрён материнский инстинкт, который Демиург не заморачиваясь перенял у животных. Это решение закономерно создало новую проблему. Наделённая качествами Творца, первая женщина породила новые чувства. Со своим ребёнком, она принесла в мир любовь. Преисполненная любви, она принесла в мир страх перед угрозой её любви. Преисполненная любви и страха, она принесла в мир ненависть к любой угрозе. Так, по непрерывной цепочке мир наполнялся людьми и новыми чувствами, которые подвели человечество к опасной черте. Преисполненные чувств, люди породили желания и далеко не всегда эти желания несли благо. Столкновение желаний привело к столкновению чувств. Так произошло столкновение человека с человеком. Первый пример оказался заразительным. За этим последовало насилие и разрушение.
Куда более опасным был выход человека, наделённого качествами Творца в сферы, где существовал вечный порядок. Нарушив его, человек мог приблизиться к Демиургу и выступить против него. А уж этого никак нельзя было допустить. Так, в мир людей пришли представители добра и зла, которые создали вечную игру, отвлекающую человечество, чтобы люди не натворили вселенских бед.
По возвращении в реальность, где прежде благополучная картина стремительно обретала мрачные краски, Рома стала обращать внимание на то, как матери пытались оградить своих детей от зла, что внезапно окружило их и сковало в плотном кольце. Каждая, в ком жил материнский инстинкт, из милой и тактичной женщины, превратилась в хищницу, готовую убить, если безопасность её дитя окажется под угрозой. Те, кто имели возможность свободного передвижения, спасали своих детей, увозя в эвакуацию, не сомневаясь в их способности добраться хоть до другого конца света. Те, чьи возможности оказались ограничены, прятали детей в подвалах, убежищах – любых пространствах, где они имели высокий шанс сохранить жизнь. Словно первобытные добытчицы, каждое утро женщины выбирались за хлебом, молоком и продуктами, параллельно отслеживая точки, где можно было скупить остатки того, что в будущем грозило стать дефицитом. Даже в такие моменты, они не забывали о своих детях, покупая тем любую безделушку, способную хоть на пять минут отвлечь ребёнка и даровать тому крошечные мгновения радости, когда вокруг утверждалась настоящая беда.
Глядя на одну из таких матерей, Рома вспомнила Руфину. Её пронзило осознание, что она никогда не думала о матери без страха и грусти. Они с Ремом были лишены материнской любви и заботы, и долгое время задавались вопросом: «Почему так?». Теперь она знала, что Руфина изначально была лишена материнского инстинкта. Возможно, в себе она несла ещё одну ошибку творения.
Мысли о брате не покидали её ни днём, ни ночью. С момента начала войны Рем ни разу не вышёл на связь, а это не предвещало ничего хорошего. Он был в Саксуме, а этот город был одной из главных целей кульпов.
2
Глаза могут поведать о многом, если не о всём. Они носят отпечаток всего увиденного и пережитого. Они показывают то, каким предстал этот мир перед отдельно взятым человеком. Красивые, глубокие и пронзительные глаза видели много прекрасного, детально изучая то, что несло в себе интерес и загадку – им открылась полнота жизни со всеми подробностями и нюансами. Печальные глаза видели мало хорошего, но много того, чего не хочется тащить за собой остаток отмерянных судьбой дней. Равнодушные глаза избегали плохих и неприятных зрелищ, но так же не замечали прекрасного. Мечтательные глаза видели много прекрасного, детально изучая то, что несло в себе интерес и загадку, но всё это происходило в пределах внутреннего мира грёз смотрящего. В глазах человека утратившего память, невозможно увидеть ничего, кроме пустоты.
Таким же пустым и безжизненным взглядом смотрел не неизвестных ему людей Рем. Однажды открыв глаза, он оказался неизвестно где, неизвестно с кем и о себе самом ему не было ничего известно. Одна фраза из ниоткуда пронеслась в его уме: «Теперь каждый сам за себя!», но он не помнил, где и от кого он её услышал.
Горячая, как печёная картофелина, голова раскалывалась адски. Даже лёгкое движение мимики доставляло болезненное напряжение. Ему хотелось пить и блевать одновременно, но освободиться от тошноты было невозможно из-за недостатка сил. Боль, тошнота, жажда, голод и холод – казалось, это всё, что Рем знал о своей жизни. Таким было его первое представление действительности. Лёжа на холодном полу подвала, освещаемого тусклым мерцанием единственной свечки, в окружении таких же испуганных, замёрзших и голодных людей, он долго боялся сказать даже слово. Резкий звук ближнего взрыва всполошил его, вызвав очередной острый приступ боли. На его стон отозвался кто-то из тех, кто сидели к нему ближе всего.
– Сынок, ты меня слышишь? – спросила укутанная с ног до головы женщина, чьё лицо едва виднелось за плотно завязанными вокруг головы шарфами.
– Где я? – через силу спросил Рем.
– В подвале.
– Где?
– В Саксуме. Ты ничего не помнишь?
– Ничего не помню.
Увидев, как несчастный парень колотится от дрожи, женщина приложила свою холодную ладонь к его лбу, после чего резко сорвалась с места и побежала к выходу, прихватив кое-что с собой. Неясно было, снаружи её встречал день или ночь. По большому счёту, это уже было не так уж и важно, когда дата и время намертво застыли на одной кошмарной отметке. После её ухода все умолкли. В подвале воцарилась тревожная обстановка. Частые взрывы слышались всё ближе и ближе. В каждом уголке Саксума содрогались стены, земля, человеческие сердца. Одна из приятельниц этой отважной женщины, с её уходом потеряла контроль над собой и начала плакать, приговаривая, что та больше не вернётся. Очевидно, одним только своим присутствием, покинувшая их причудливая, но милосердная и безусловно смелая подруга по несчастью до этого поддерживала всех остальных, оказывая на них необычайное воздействие, дающее столь необходимые тогда успокоение и веру в лучшее.
Через короткое время, которое казалось вечностью, женщина вернулась, держа в руках ведёрко, доверху наполненное снегом. Оторвав небольшой лоскут одного из надетых на неё халатов, она шустро смастерила холодный компресс и положила влажную, пропитанную спасительной прохладой тряпку Рему на лоб. Заполнив снегом маленькую чашку, женщина принялась добывать воду, отогревая чашку всеми известными ей способами. Немного снега она положила Рему на губы, чтобы он получил хоть несколько капель, что должны были поддерживать в нём жизнь, пока ей не удастся приготовить ему побольше питья.
Она рассказала, как Рем оказался в этом месте. Его принёс мужчина, что выживал здесь вместе с ними. Каждый день он выходил на разведку и промысел. С риском для жизни, Донат рвался за всем, что могло продлить их существование в нечеловеческих условиях, и по приходу приносил неутешительные новости снаружи. Из одного такого похода он вернулся без добычи, но с Ремом. Внутренний голос повёл его к месту недавнего авиаудара, где он чудом обнаружил единственного выжившего из десятка парней, которых Рем теперь не помнил. Увидеть своего спасителя и сказать ему слова благодарности парень уже не мог. Со следующей вылазки Донат так и не вернулся. В память о нём осталась лишь его одежда, в которую Рема переодели, когда тот был без сознания и сохранившийся запах немытого тела, фрагменты которого теперь были разбросаны по району, недалеко от убежища. О том, что Рем солдат знали лишь те, кто окружали его в подвале. Знали и молчали. Никто из них так и не отважился рассказать ему, кто он. В сущности, это уже не имело никакого смысла.
Немного окрепнув и раззнакомившись с обитателями убежища, Рем решил последовать примеру Доната. С детства приученный быть благодарным, от чего его не смогла избавить даже полная амнезия, он хотел быть хоть немного полезным людям, которые, несмотря на тяготы и лишения, не бросили его в беде. Оказавшись снаружи, он ужаснулся от увиденного. Его окружал мёртвый город. Некогда уютный, хоть и провинциальный, но по-особенному сияющий Саксум стал чёрным от копоти. Та давняя «раковая опухоль» их региона дошла сюда и стремительно поразила всё видимое и невидимое, оставляя после себя смерть. Куда бы он не кинул взор надежды – Рем то и дело натыкался на сгоревший либо разрушенный до основания дом.
При том, что тогда, как назло, пора года наделила их край редким холодом и сильными ветрами, на улицах Саксума разило трупным запахом, исходящим от тел тех несчастных, кого не успели либо не смогли достойно похоронить. Под достойными похоронами в вынужденных условиях подразумевалось захоронение на лужайках ближайших парков или скверов, либо недалеко от дома, где человека настигала насильственная смерть. Погибших было так много, что их не успевали хоронить по отдельности и бывшие ещё вчера незнакомцами, сегодня они могли обрести вечный покой бок обок друг с другом.
– Чего стоишь?! Нужно спешить! – крикнул пробегающий мимо парень.
– Куда бежать? – спросил Рем.
– За мной!
Под свист пролетающих над ними снарядов, перемещаясь короткими рывками по безопасным с виду участкам, они подбежали к месту недавнего прилёта. Другие парни уже были там и собирали останки только что убитых осколками людей. За столь малое время их заточения в ловушке родного города они успели набраться опыта могильщиков, только в их случае, действовать приходилось под натиском экстремальных условий с непосредственной угрозой их жизни, но все как один, они были готовы рискнуть.
Какое-то особое родство невидимой нитью соединило каждого выжившего жителя Саксума. Любая минута могла быть для них последней. Война настигла их так же внезапно, как и жителей Фундуса, но в отличие от Фундуса, Саксум не оставили военные и за город началась жестокая, неоправданная, кровопролитная, предательская и бесчеловечная бойня. В первый же день, когда город ещё жил и располагал всеми средствами коммуникации, представители власти, сами тайно сбежавшие на безопасное расстояние, сознательно ввели тех, кто остался в полное надежд заблуждение, стоившее многих тысяч жизней и куда большего числа поломанных судеб. Жителей Саксума уверяли, что ситуация в городе контролируемая и смысла в эвакуации нет, а тем временем становилось очевидным, что город попал в смертельную удавку, но об этом не спешили говорить остальному миру, делая информационный акцент на других, более выгодных для освещения позициях. Дни и ночи, Саксум обстреливали из самолётов, кораблей, приближающейся артиллерии, а когда кульпы подошли к городу, бои начались уже на самих улицах. Люди, невольно вовлечённые в кровавый и разрушительный процесс, остались без электричества, водоснабжения, связи, продовольствия, и, в конце концов, без крыши над головой. С ними оставалась надежда, которая покидала их только за секунду до смерти. Те, кто решались бежать из города на свой страх и риск, подвергались обстрелам на трассе. Вместо зелёного коридора была создана дорога смерти, на которую выезжали те, кто не определились: борются ли они за сохранение своих ценностей, либо поняли, что им уже нечего терять. Среди них были те, кому чудом удалось вырваться и спастись. Те, кто решались остаться, своими именами стремительно пополняли списки погибших на самодельных табличках – указателях мест свежих захоронений. Кто не погибал от ранений, умирал от стресса, или сводил счёты с жизнью, не имея сил смириться с происходящим, что неминуемо сопровождалось с потерей близких. Люди не понимали, как и зачем им жить дальше.
Складывалось ощущение, что погибнуть должны были все. Но, вопреки вездесущей смерти, в мёртвом городе, среди тьмы, холода, голода и страха рождалась новая жизнь. Десятки младенцев этот мир встретил враждебно, но не всем им суждено было умереть. Матери прятались со своими маленькими сокровищами так глубоко, как было возможно. Грудное молоко кормилиц стало общим для всех, как и с трудом добываемое ими тепло и чудом дарованная им защита.
Познавая мир заново, Рем утратил то, что прежде назвал бы надеждой. Вокруг него до горизонта простирался мрак и тлен. Он не знал ни одного живого человека, как и ни один живой человек не знал его. Белые хлопья, падающие с неба, дали ему мгновение радости, ведь снег – это вода, но, подняв голову, он увидел, что это был пепел, долетающий откуда-то издалека.
– Не грусти, друг. – сказал ему всё тот же парень, за которым Рем следовал, куда бы тот не позвал.
Он предложил Рему разделить с ним и его друзьями обед, организованный во дворе неподалёку от их временного приюта. Приглашение было бесценным. В новых реалиях, люди могли позволить себе еду, в лучшем случае, раз в сутки.
Подойдя к костру, на котором мужчины готовили маленькие неузнаваемые с первого взгляда тушки, Рем спросил:
– Что это?
– Птица мира. – ответил тот, кто держал железную решётку над огнём.
Мясо, приготовленное в худших из всех возможных условий, люди, чья жизнь ещё совсем недавно была лишена нужды и забот, поедали с тем удовольствием, которого не мог достичь ни один гурман, поедающий лучшие деликатесы мира. Каким бы именитым ни был повар – он не способен приготовить блюдо вкуснее того, что добывается, готовится и поедается в часы изнуряющего голода.
Когда в его руках оказалась небольшая порция угощения, Рем необычайно обрадовался. Ему казалось, что он всю свою жизнь недоедал. Чувство сытости было им забыто, как и всё остальное из его прошлой жизни. Но как только он поднёс кусочек мяса ко рту, мимо него пролетел голубь. Имеющие крылья, способные унести их далеко от беды, бесстрашные или глупые птицы не улетали из Саксума. Увидев живого голубя, а затем взглянув на мясо, Рем горько заплакал. Люди, что были рядом с ним, в силу общего для всех эмоционального опустошения, не могли помочь ему ни словом, ни делом. Всё, что было в их силах – это участливо похлопать его по плечу и сказать стандартную фразу: «Всё будет нормально», не имеющую смысла и хоть какой-нибудь волшебной силы.
Угощение, которое он так и не смог съесть, Рем аккуратно положил в лежащую перед ним железную миску, чтобы оно досталось кому-то другому. Не найдя в себе сил попрощаться, он убежал от людей, как провинившийся пёс. Ноги несли его так быстро, словно вся усталость и немощь были ложью, вводящей его в чудовищное заблуждение. Как бы ему хотелось, чтобы ложью было всё вокруг, реальность оттого не менялась, а становилась только ужаснее. Рем не знал, куда ему бежать, но не останавливался, пока его ноги не подкосились рядом с телами очередных до этого не обнаруженных жертв, среди которых был ребёнок двух-трёх лет от роду.
Окончательно утративший рассудок, Рем подумал, что нашёл, наконец, своё место и лёг рядом с телом неизвестного человека, который тогда казался ему самым родным. Со всей силы зажмурив глаза, мысленно он принялся уговаривать себя, что терпеть осталось недолго и скоро он умрёт. Затем, в его сознании внезапно зародилась мысль о том, что он уже умер. Эта мысль так же внезапно развеялась после того, как он ощутил чье-то прикосновение к его щеке. Открыв глаза, он увидел девушку и неуместно привлекательного мужчину. Они склонились над ним и пытались привести его в чувство. Тепло, которое ощутил Рем, вселяло в него уже ненужную ему надежду. Ненужную потому, что она совершенно точно пришла на несправедливо короткое время, лишь бы только его мучить. В доброй, тёплой и необычайно милой девушке, Рем так и не узнал свою сестру. Она это поняла и с немым укором посмотрела на своего спутника.
Рома и Лури практически не расставались с момента, когда он ей представился, а она впустила его в свой дом и свою жизнь. Пользуясь особым расположением человекоподобного духа, Рома попросила, чтобы Лури отыскал её брата и организовал им встречу. Как полагалось в её случае, она в равной степени добилась и не добилась желаемого. Оказавшись рядом с Ремом, она не нашла брата. Перед ней был чужой человек, смотрящий на неё пустым взглядом. Вместо былой смелости в нём сидел страх. Вместо свободного дыхания жизни, его душила смерть. Он потерял память о всём хорошем, заново смотря на искажённый мир, где всё нормальное жестоко убивалось каждую минуту.
– Я не хочу, чтобы он жил в этом мире. – сказала она, обращаясь к Лури.
– В других мирах всё точно такое же и люди там ничем не отличаются от вас. Разница лишь в том, как они себя называют и в датах, когда они точно так же как и вы истребляют друг друга теми же методами и с той же жестокостью.
– Кажется, мне стало понятно, что ты хочешь до меня донести. Тогда, я хочу, чтобы он оказался там, где при его жизни не будет войны.
– В этом мире?
– Нет. В этом мире он уже настрадался. Пусть в том мире для него наступит счастливое и жизнеутверждающее возрождение, а рядом всегда будут люди, которые его поддержат.
Лурифракулус исполнил её желание. Он исцелил Рема, но не вернул тому утраченные воспоминания. Памятуя один из их разговоров с Туфоном о том мире, куда Лури ни разу не приходил, избранным городом, где Рему предстояло начать новую жизнь, стал Нью-Йорк. Туфон рассказывал много увлекательных историй, в которых он принимал активное участие будучи там. В его глазах, Нью-Йорк был так же прекрасен и непостижим, как и вечный город этого мира, но к его сожалению такие города война обходит стороной, и человекоподобным духам их порядка нельзя было задерживаться в столь уютных уголках. Лури не знал, а Туфон его не известил, что в мире, куда он отправил Рема, было два Нью-Йорка и по ошибке, парень без имени и памяти оказался не в том месте и в не самое удачное время. На стыке степи и маленького посёлка, его нашли добрые люди, посланные ему новой судьбой. С их помощью, он познавал себя и свою жизнь заново. Каждый из отмерянных ему дней, он прожил с внутренним ощущением тихого счастья и покоя. На этом и закончилась его история.
Лури не спешил возвращать Рому в Фундус. Он повёл её по разрушенному району Саксума вглубь горящих построек – прямо к эпицентру недавнего взрыва. Входя в плотное облако поднимающейся пыли и стоящего не один день густого смога, они последовали к ближайшим развалинам панельного пятиэтажного дома. Лури шёл впереди, внимательно осматриваясь по сторонам. Идущей по его следу Роме, он напоминал хищника, выслеживающего свою добычу. Когда искомое было им обнаружено, в один миг, он оказался рядом с рухнувшей стеной. Подойдя туда, Рома увидела придавленного массивной плитой мальчика лет восьми-девяти. Весь в ранах и мелких ссадинах, притрушенный грязной пылью, он лежал с закрытыми глазами и казался мёртвым. Лури осторожно разобрал часть завала и обнаружил протянутую в сторону мальчика женскую руку. Там лежала его мать и последнее, что она пыталась сделать в своей жизни – спасти сына, чего бы ей это ни стоило.
Приложив руку на темя мальчика, Лури долго и многозначительно молчал.
– Сейчас ты пройдёшь первое испытание. – сказал он Роме.
После его слов, мальчик очнулся и стал тяжело, прерывисто дышать. Ему было очень больно. Лури не стал его мучить и сразу же облегчил нестерпимые для ребёнка страдания. Это было не исцеление, а обуздание боли. Такой же эффект дают опиоиды. Сознание мальчика спуталось, но так было даже лучше.
Снаружи, город сотрясали очередные взрывы, что до смерти пугали маленького человека, обездвиженного несовместимыми с жизнью травмами. Человекоподобный дух приложил свои ладони к детским окровавленным ушам и с помощью присущего только ему волшебства, вместо взрывов обречённый маленький человек слышал песню, которая ему сразу же понравилась. Когда слова были пропеты, и музыка закончилась, мальчик спросил:
– О чём он пел?
– Это любимая песня моего друга. – поглаживая его по голове, тихо говорил Лури. – Он услышал её в другом мире. В ней поётся о мечтателе, странствующем во времени и пространстве в бесконечном поиске волшебного места Кашмир, куда он мечтает вернуться. Это дивное место затерялось где-то в пустыне и едва ли он сможет когда-нибудь снова там очутиться.
– Хотел бы я побывать там или хотя бы увидеть этот Кашмир.
– Закрой глаза и я тебе покажу.
Мальчик устало опустил веки, и перед ним сразу же открылась картина, где всё вокруг было цвета охры, а из выжженной солнцем земли поднимался колючий песок. В стороне сидели благородные старцы из пустынного племени. Они напевали необыкновенные, очень мелодичные песни, которые хотелось слушать и знать, о чём они. Там было спокойно и безопасно. Там не было боли и страха. Там не могло быть войны.
– Я хочу опять это услышать. – попросил мальчик.
Человекоподобный дух исполнил его желание. Пока мальчик совершал короткое путешествие по навязанным ему грёзам, Лури потребовал от Ромы невозможного.
– Разреши ему умереть. – сказал он.
– Я не могу! – воспротивилась Рома. – Не я давала ему жизнь, и не мне решать, когда ему умирать!
– Он не умрёт, пока ты этого не позволишь. Его путь окончен. Его будущее не написано. Его тело истерзано. Его дух устал. Его душа хочет на свободу. У него никого не осталось. Он один в этом мире – мире, который оказался по отношению к нему слишком жестоким.
– Но я не могу! Если ему суждено умереть, значит, он умрёт! Без моего разрешения!
– Он умрёт через восемь часов. Эти последние часы будут для него мучительными, проведёнными в страхе, боли и одиночестве.
Рома посмотрела на мальчика, увлечённого навязанными ему грёзами, и представила, что будет с ним дальше. Человекоподобный дух поставил её перед сложным выбором. Каким бы ни было её решение, в итоге ей пришлось бы потерять свою человечность. За благодеянием скрывалась хитрая и коварная уловка, которая была ей ясна с самого начала.
– Чего медлишь?! – кричал Лури. – А знаешь ли ты, кто мог бы из него вырасти?!
– Нет!
– Не бойся задавать себе неудобные вопросы! Не бойся принимать неоднозначные решения! Не бойся! Ты уже не человек!
– Избавь его от страданий! – не выдержала Рома. – Пусть он умрёт!
Лури снова приложил руку мальчику на темя, и после тяжёлого вдоха маленькое, но уже познавшее предательство сердце перестало биться. На его лице появилась тень улыбки, что приходит вслед за облегчением, оставляя свой финальный отпечаток на изменённом посмеритем лице. Мальчик получил свободу от боли, страха, одиночества и жестокости этого мира. Своё последнее пристанище он обрёл в волшебном месте Кашмир, затерянном среди горячих песков какой-то безымянной пустыни. Там же Лури похоронил и его мать. Теперь над их могилами на закате каждого дня благородные старцы пели свои необыкновенные песни, оплакивая людей, в один миг утративших жизнь и ставших неизвестными.
3
Лурифракулус не давал Роме покоя. Не успела она отойти от потрясений, вызванных их визитом в Саксум, как он сразу же переместил её в хорошо известную ей пустыню. Окружённые древними людьми, одетыми в рваные обноски, они вдвоём безмолвно смотрели на выходящую из ближайшего городка процессию.
Десятки огромных и идеально сложенных, как на подбор, воинов гнали перед собой маленького сгорбленного человечка, подстёгивая того кнутами, как было принято поступать в тех местах с рабами и животными. Словно в жестокую насмешку над справедливостью, воины были облачены в роскошные одежды и совершенные доспехи, а гонимый ими человечек шёл под палящим солнцем почти голый и в наказание неизвестно за что, вместо туники его тело обвивали ветки терния. Жестокие удары кнутов разбили его ослабленные ноги в кровь и те, кто ненароком наступали на его кровавый след, били его ещё сильнее, ругаясь и оскорбляя его самыми гадкими словами.
Обернувшись назад – туда, где был небольшой безжизненный холм, Рома увидела громадные деревянные кресты, на которых принимали свою последнюю муку виноватые люди. Она поняла, кем был этот несчастный человечек, и знала, что будет дальше.
– Я не могу. – сказала Рома.
– Можешь. – ответил Лури.
– Моё сердце не выдержит этого.
– У тебя больше нет сердца.
– А что же тогда стучит прямо здесь? – спросила девушка, положив руку себе на грудь.
– Часть живой плоти.
Несчастного насильно подвели к уготованному ему кресту. Все, кроме двоих, насмехались над ним, соревнуясь друг с другом в оскорблениях, придуманных для него и о нём. Самые смелые бросали в него камни. Самые лютые плевали в его сторону. Они проклинали его науку. Всё, о чём он успел им поведать, они смешали с грязью и мечтали поскорее об этом забыть. Они надеялись, что и он подвергнется забвению, как только его заставят умолкнуть навеки. Они доказали ему его уязвимость и теперь торжествовали. Их правота взяла верх. За ним не стоял Бог, а это значило, что его достоинства не были ценнее их жалких жизней. Он был не прав, указывая им на их ошибки, тем самым, пытаясь исправить их образ жизни. Он был не прав во всём. Навеки проклятый за свою правду. Маленький человечек, который чуть всё не разрушил.
