Виталий Ерёмин
Февральский дождь
Женя
Глава 51
Мы встретились у метро «Пушкинская-Тверская-Чеховская». Дочь приехала с предсказуемой новостью. Вместо «здравствуйте» я услышал: «Папка, я беременна!» Первая мысль: от кого? Но в таких случаях отцы не должны быть любопытны.
– Тогда пойдем хорошенько пожуем. Тебе теперь нужно есть за двоих.
Мы пошли в трактир. Тогда его только сдуру возвели впритык к метро. Наполнили тарелки зеленью, овощами, кусочками мяса, отдали поварам жарить, а сами сели за столик. Я заказал себе пива, дочери – сок.
– Олег знает?
– Да, я поставила его перед фактом.
– И?
Женя сказала, что у нее был наготове валидол. Но обошлось.
– Знаешь, только странно… Что-то у меня никакого аппетита, – пожаловалась дочь. – Все время поташнивает.
– Это токсикоз. У тебя будет мальчик, – тоном знатока предсказал я.
– Папка, я хочу девочку, Сонечку.
– Пол можно легко установить.
– УЗИ – вредная штука, – сказала Женя. – И по большому счету, какая разница мальчик или девочка, лишь бы родился здоровенький.
Я согласился, продолжая разглядывать дочь, отмечая про себя: девочка выглядит не ахти.
– Не смотри на меня, – сказала она. – Я знаю, что подурнела, а это само по себе странно, правда?
Ей нужно было быстро сменить тему. Она неожиданно сказала:
– Папка, тебе надо сходить к Денису.
Оказалось, сына сильно избили.
– Мне страшно за него. И, по-моему, он хочет помириться.
Она, конечно, преувеличивала. Это она хотела, чтобы мы помирились. Хотя, кто знает. Может, Денис ей что-то сказал.
Женя сказала, что ей страшно за Дениску. Ей кажется, он никогда не перебесится. Он ведет себя так, будто он долго не проживет. У него каждый день – как последний.
– Занялся бы ты им, папка. Сам же потом себе не простишь.
Денис лежал один в двухместной палате, в глубокой хандре. Выглядел он так, будто по лицу его били ногами. (Я не ошибся – так и было). Встретил меня без удивления. Привык изображать невозмутимость.
– Красавец, – я разглядывал его отекшее, синюшное лицо.
Денис усмехнулся и вздохнул. Он как бы стеснялся общаться со мной. Но я знал, что он не только со мной такой немногословный. Все умеют говорить, но не все умеют разговаривать.
О чем можно говорить с человеком, который не учится, не работает, днем спит, вечером исчезает неизвестно куда и неизвестно где пропадает до утра. Я вспомнил мнение о самом себе одного умного человека. «Никакого интереса к реализации себя, отсутствие всякой внешней энергии. Я – самый не реализующийся человек». А что, если и Денис такой?
Только однажды между нами возник контакт, и мы больше часа переговаривались. Но тогда на кону стояла жизнь, его и моя. В то лето мы отдыхали у моего приятеля в лесничестве, рядом с Форосом, где стояла дача Горбачева. Там было особенно чистое море. Я ловил на донку мелкую камбалу. Денис – черненьких крабов.
Мы заплыли в сторону Фороса. Хотели лучше рассмотреть дачу генсека. Нас заметили. Подплыла моторная лодка с охранниками в костюмах аквалангистов. Нас вежливо предупредили. И даже предложили доставить на сушу. Я отказался. Мы поплыли обратно. Но в какой-то момент наше место на берегу перестало приближаться. А потом стало уходить в сторону. В то время я ничего не знал о коварных струях Черного моря, так называемых тягунах. Поэтому не мог понять, что происходит. Первая тревога пришла вместе с усталостью. Руки заметно отяжелели. Мы легли на спину и пытались отдохнуть. Но совсем не работать руками было еще хуже. Нас все заметней уносило в море. Тут уж трудно было не догадаться – нас несет струей.
Охрана, конечно, видела нас в бинокли. Я мог помахать рукой. К нам бы подплыли в считанные секунды. Но – не мог. Не хотелось при сыне проявлять слабину. Но я поделился с ним своей догадкой. Он согласился с моим предложением. Мы из последних сил отчаянно заработали руками. Именно отчаянно. Это нам помогло. Мы каким-то чудом выбрались из струи. Я тогда подумал, что Денис, возможно, создан для таких вот или схожих ситуаций, когда требуется особое напряжение сил, а в обыденной жизни он сам не свой.
Сейчас Денис бы один в какой-то более опасной струе. Привычку взял – четками поигрывать. Это ведь опознавательный знак в известной среде. Четки говорят: я свой и я готов на все.
– Знаешь, что главное? – сказал я ему. – Быть и оставаться хозяином себе. Это обычно помогает вывернуть на каком-то повороте. И вообще – что-то из себя сделать.
– Потерпи, – сказал Денис.
– Хотелось бы дожить.
– Доживешь, – снова пообещал Денис.
В его голосе вроде бы не было сарказма.
– Ладно, пожуем, что ли?
Я вынул из сумки колбасу, овощи, фрукты и две бутылки пива. Денис стал пить прямо из горлышка. Я налил себе в стакан. Новую моду я не признавал. «Ну, теперь-то он, может, спросит о чем-то? Как живу? Или как дела на работе?» Но Денис молчал. Он не прикоснулся к еде. Только отхлебывал из бутылки и смотрел в стену прямо перед собой.
– Может, тебе сдать экзамены экстерном за среднюю школу? Я договорюсь.
Денис сделал вялое движение рукой. Похоже, скопировал у дона Корлеоне.
– Может, ты хочешь где-то работать? Я помогу устроиться.
То же движение.
– Может, тебе пойти на курсы автомехаников? Я дам денег.
Безо всякого выражения:
– Спасибо. Не получится из меня кастрюльщика.
А что получится? Привыкший понимать и разгадывать людей, я чувствовал полную беспомощность. Что хуже всего, я не понимал самого главного: как ко мне на самом деле относится Денис. Любит? Ненавидит? Равнодушен? Понятно, что родители любят детей больше, чем дети родителей. Но разница обычно хоть как-то видна. А что вижу я? Ничего.
Я поднялся, чтобы уйти. Протянул Денису руку. Он приподнялся, чтобы не отвечать на рукопожатие лежа. Подушка слегка сместилась. Показалась рукоять. Я потянул на себя. Это был маленький наган с барабаном. Семь малокалиберных патронов. Ствол совсем короткий. Такое оружие не выстреливает, а выплевывает пули. Надежды ответить на серьезную угрозу никакой. Но припугнуть можно.
– Ну и зачем тебе эта игрушка?
– Ну, мало ли, – ответил Денис.
Только после этих слов я понял, что его побили не просто так. Возможно, должны были убить. А если не получилось, могут добить. Я гладил наган. Вот люблю оружие, есть такая слабость. Однажды отец чистил и смазывал немецкий «парабеллум». У меня руки задрожали, когда он дал мне подержать. Он не мог этого не заметить. Вскоре отец демонстративно, у меня на глазах бросил «парабеллум» в сортир.
– Что ты сделал!? – вырвалось у меня.
– От греха подальше.
Наверно, он был прав. А если учесть, в каком направлении шло мое развитие, точно прав. Но я долго не мог успокоиться. Как можно вот так – в говно? Почему не выбросить в реку? Почему не закопать в лесу?
– Понравился – бери. Дарю, – сказал Денис.
Ну да, есть такой обычай.
– Кому-то не нравишься?
– Первое место на бильярде не поделили, – вроде как пошутил Денис.
Позже я узнаю: так на самом деле и было. С этого началась вражда с одним из взрослых завсегдатаев бильярдной.
Взять наган – означало, как минимум, избавить Дениса от срока за серьезное телесное повреждение. Но при этом оставить без защиты. Я отказался от подарка. Наган занял свое место под подушкой. Позже я узнаю от одного из дружков Дениса – эта пукалка однажды выручила сына в трудной ситуации.
Глава 52
Я был в Москве, когда позвонила Женя и поделилась с болью в голосе: у нее выкидыш. Дочь была в отчаянии. Сгоряча заявила, что ей не хочется жить.
– Успокойся, – сказал я. – Ты сама в порядке, и это главное. Еще родишь.
– Папка, – почти кричала Женя, – ты чего-то не понимаешь. После выкидыша может не быть детей вообще, никогда.
– Зато сохранишь фигуру, – неуместно пошутил я.
– Не понимаю, что для тебя важнее. Внуки или моя фигура!? – разозлилась дочь.
– Фигура, Женечка, – продолжал я шутить. – Хочу, чтобы ты всегда была стройной, красивой, с талией. Ты в какой больнице?
– Не скажу. Не хочу, чтобы ты видел меня такой. Позвоню, когда выпишусь.
Я сел за компьютер. Написал несколько строк и почувствовал резкую боль в правом боку. Во рту появился металлический привкус. Я прилег, меня быстро сморило. Проснулся через час, удивляясь себе. Такого еще не было. Позвонил Ирине. Она сказала, что выкидыш говорит о серьезном сбое в организме.
А после полуночи, когда я еще сидел за машинкой, раздался звонок. Голос Олега. Зять говорил в страшном волнении.
– Юрий Леонтьевич, Женечке сделали операцию по поводу острого перитонита и обнаружили в печени метастаз, представляете?
У меня перехватило дыхание. Несколько мгновений не мог ничего соображать. Казалось, меня переломило пополам.
– Где, говоришь, обнаружили? – спросил я.
– В печени. Хирург говорит, четвертая стадия. Юрий Леонтьевич, нужно срочно что-то делать.
Господи, подумал я, что можно сделать с раком печени четвертой стадии? Нет, тут что-то не так. Это какое-то дикое недоразумение.
В трубке послышался голос Веры. Она пыталась что-то сказать. Но ее не слушался язык. Получался немой вопль. Она вопила.
– Мы ждем вас в 36-й больнице, – сказал Олег.
Я выгнал машину из гаража и понял, что ехать не смогу. Дрожь в руках, ногах, во всем теле. Загнал машину обратно и пошел на маршрутку.
Олег и Вера стояли, оба серые, в вестибюле больницы. Губы у Веры подрагивали, но удивительно – она не рыдала, держала себя в руках.
– У Жени начались боли в правом боку, поднялась температура, – объяснял Олег. – Ничем не могли сбить. Вызвали «скорую». Врачи заподозрили перитонит. Сделали разрез и увидели…это.
Вера добавила:
– Хирург подошел ко мне: «Вы мать Дудаковой? У вас есть еще дети?» У меня ноги подкосились. Хирург растопырил пальцы: «На печени вот такая опухоль».
– Сейчас Женя в реанимации, – сказал Олег, – Скоро ее должны перевести в обычную палату. После этого нас пустят к ней. Мы договорились с хирургом – он скажет Жене, что нашел у нее камни в желчном пузыре. У одной старушки вынули камни, их покажут.
– Зачем? – удивился я.
– Если Женя узнает правду, это убьет ее раньше времени, – пояснил Олег.
Что за бред? Я вопросительно смотрел на Веру – она молчала.
– Ты тоже так считаешь? – спросил я.
– Врачи говорят, ничем уже не помочь, – кое-как выговорила Вера.
Втроем мы встретили каталку возле лифта. Женя держала в руке пригоршню крупных камней и смотрела на меня с жалобной улыбкой.
– Папа, неужели это было у меня? Это ж булыжники. Когда они успели такими вырасти?
Я не мог ничего ответить. У меня словно отнялся язык. Все происходящее было кромешной жутью. Не было ни секунды, чтобы прийти в себя и хоть как-то смыслить ситуацию.
Женю вкатили в палату, мы втроем вошли следом. Санитарки переложили Женю на кровать. Тут же бодрячком пришел хирург в сопровождении других врачей.
– Что мне можно есть? – спросила Женя.
– Ты хочешь есть?! – воскликнул хирург. – Замечательно! Есть можно все!
– Разве можно при болезни желчного пузыря есть всё? – удивилась Женя.
– Но мы же вынули камни. Значит, можно, – нашелся хирург.
– Как у меня могли образоваться такие камни? – удивлялась Женя.
В ответ хирург развел руками: мол, чего не бывает. Он вполголоса велел мне зайти к нему после обхода, и вышел со своей свитой.
Я присел у кровати дочери. Женя сжала мне руку:
– Видишь, как получилось. Выкидыш… Мальчик. Ты угадал…
Слезы покатились по ее щекам.
– Папка, мы возьмем из детдома девочку.
– Что за глупости! Родишь сама, – сказал я, удивляясь, как естественно вру.
Женя сжала в кулаке край простыни.
– Папа, мне не нравится температура. Даже сейчас, после операции, около 38.
– Так бывает.
Женя продолжала о чем-то говорить. Я не слышал. Я вглядывался в лицо дочери. Цвет нормальный. Конечно, осунулась, но не исхудала. Глаза потухшие. Но отчего им блестеть после таких переживаний? Черт возьми, может быть, хирург все же что-то перепутал? Может, это доброкачественная опухоль?
– Сегодня 26-е. Через пять дней – новогодняя ночь. Неужели к этому времени меня не выпишут? – жалобно спросила Женя.
Вера сказала:
– Доченька, если не выпишут, мы будем в новогоднюю ночь здесь, с тобой: я, Олег, Денис…
Вера вопросительно смотрела на меня. Оставляла мне место.
Мы зашли к хирургу втроем. Доктор был неподдельно потрясен: «Такая девушка!»
Вера тихо плакала. Олег стоял навытяжку с застывшим лицом.
– Почему вы уверены, что это рак? – спросил я.
– Такое ни с чем не спутаешь, – ответил хирург. – Сразу должен вам сказать. Любое лечение не имеет смысла. Поражены обе доли печени. Из-за беременности болезнь принимает ураганный характер. Скоро начнутся сильные боли.
– Сколько ей осталось? – спросила Вера.
– Месяц, от силы полтора.
Вера вскрикнула и зарыдала.
– Неужели никаких надежд? – спросил Олег, у него дрожал кадык.
– Молодой человек, там вот такая опухоль, – хирург для наглядности растопырил пальцы. – Если ее отсекать, от печени ничего не останется. Если провести химиотерапию, химия ее и убьет. Пораженная печень не выдержит. Но химиотерапия возможна только в онкологической больнице.
– Сколько еще Женечка может побыть у вас? – спросила Вера.
– Максимум, десять дней. Это не наш профиль. Мы не можем держать таких больных.
– Мы заплатим. Нельзя везти Женю в онкологию. Это убьет ее раньше времени, – сказал Олег.
– Медсестер – благодарите. А мне просто жаль девочку, – сухо ответил хирург.
Я спросил, нельзя ли сделать переливание крови. Доктор, кажется, понял, что я отец пациентки, посмотрел на меня сочувственно и кивнул.
– Хорошо, заменим ей кровь.
Я поехал на работу, были неотложные дела. Москву лихорадил предновогодний ажиотаж. Люди тащили елки, торты, подарки. Это праздничное кипение жизни раздражало.
Я позвонил в Обнинск, в медицинский радиологический центр. Там раковые клетки убивают радиоактивными изотопами. Я писал об этом дважды. Добровольно пропагандировал этот опыт. Вдруг придется везти туда Ирину.
– Рак печени – это кранты, – жестко сказал знаменитый профессор.
Узнав, что речь идет о моей дочери, посочувствовал и сказал, что их методами рак печени в запущенном виде не лечится. А если совсем откровенно, нигде пока не лечится.
Позвонил Виктор. Сказал, что он уже знает о случившемся от Веры. Спросил, сообщать ли родителям. Может, не стоит расстраивать? Я не знал, что сказать.
Стасик не звонил, хотя было ясно, что он тоже в курсе. Сообщив Виктору, Вера не могла не сообщить Стасику. И Виктор не мог не обсудить с ним эту новость.
Я позвонил ему сам:
– Не знаю, говорить ли родителям.
– Они оба бесчувственные, – сказал Стасик и умолк.
Он почему-то не спросил, в какой больнице лежит Женя.
Я купил в подземном переходе оберегу, смешную куклу бабы с распущенными патлами. Прошел по магазинам и рынку, накупил разных вкусностей.
Я опоздал со своими деликатесами. Женя, Олег и Вера уже обедали в палате и что-то живо обсуждали.
– Папа, почему ты настаиваешь на переливании крови? – спросила Женя.
Я начал врать, сам удивляясь, как складно у меня получается.
– Мне кажется, в тебе сидит какая-то инфекция. Есть одна редкая азиатская болезнь, не помню ее название. Симптомы очень похожи. Субфебрильная температура, утомляемость. Думаю, прилив новой крови поможет организму бороться.
Вера и Олег вышли в коридор. Женя налила мне растворимого кофе.
– Знаешь, в последнее время я многое поняла. Я вижу, как Олег переживает. Теперь мы будем жить иначе. Обвенчаемся. Мы уже решили. Одобряешь?
Я кивнул.
– Я весь этот год в церковь ходила. Даже постилась. Не знаю, что меня потянуло. А ты не хотел бы покреститься, исповедаться? Ради меня.
– Хорошо, покрещусь и даже исповедаюсь.
Господи, я готов был на все, только бы это помогло.
– Ты покрестишься только потому, что я об этом прошу? Но это будет неискренне по отношению к Богу. Тогда это ничего не изменит, – сказала Женя.
Я молчал.
– Я так люблю тебя, папочка, – прошептала Женя. В ее глазах стояли слезы. – Я всегда так хотела, чтобы ты гордился мной.
«Почему она вдруг заговорила о себе в прошедшем времени?», – мелькнуло у меня.
– Ты самое лучшее, что у меня получилось в жизни, – сказал я. – Хотя у меня и тут не обошлось без минуса. Я внушил тебе, что женщина должна быть материально независимой от мужа. Ну и чего хорошего из этого вышло?
– Папочка, мне в тягость не работа, а чужая квартира. Все покупаем для своего угла, а его все нет и нет. Я уже сказала маме: хватит кому-то наживаться на моих деньгах, забери их. Поправлюсь – займусь покупкой квартиры сама.
– А тебе не хочется поспать? – спросил я. – По-моему, у тебя глазки слипаются.
– Мне все время хочется спать. Но я почему-то не могу. Все думаю, думаю, перебираю в памяти свою жизнь. Я была плохой дочерью, папочка. Прости меня.
Она упорно говорила о себе в прошедшем времени.
– Это я был плохим отцом. Это ты прости меня, – сказал я.
Ирина приехала из Пущино и ждала меня в московской квартире. Я не видел ее такой взвинченной, даже в те дни, когда она сама была ошарашена своим диагнозом, и когда готовилась к операции.
– До меня только сейчас доходит… Бедная девочка жаловалась, что ей часто хочется полежать. Она предчувствовала. Помнишь, пела про кукушку? Но я думала, что она просто устает от своей работы. Ну, как можно было такое предположить? Такая цветущая, такая яркая…
Несмотря на предсказание хирурга, Ирина предлагала не сдаваться до последнего вздоха.
– У меня любимая ученица умирала в тринадцать лет. Лимфосаркома в четвертой стадии. Тело истощилось в скелет. И, представь себе, выжила в последний момент. Это происходило на моих глазах.
– Она знала, что с ней?
– Конечно. Это невозможно было скрыть.
– Значит, и нам нужно сказать. Но я не могу. У меня духу не хватает, – признался я. – Может, ты?
– Ладно, – сказала Ирина.
Она вспомнила, что звонила Стасику. Он в очередной раз удивил ее. Сказал, что я не осознаю, что произошло.
– Это в каком же смысле?
– Он не объяснил.
– А ты не уточнила.
– А я не уточнила, – нервно отвечала Ирина. – Мне вообще трудно что-то понимать в ваших отношениях. Я могу только догадываться. Похоже, он считает, что все понимает и чувствует лучше тебя. Он понимает, что это страшное горе, трагедия, а ты это не понимаешь. Хотя, мне кажется, он имел в виду что-то еще.
Ирина вспомнила еще одну новость от Стасика. Он с Феней едет на новогодние каникулы в Финляндию. Так что Женю навестит только после возвращения.
Глава 53
В больнице мы встретили возле гардероба Лору. Без косметики девушка выглядела невзрачно и тем самым вполне уместно. Втроем мы вошли в лифт. Лора уколола Ирину оценивающим взглядом. От Ирины это не укрылось. На четвертом этаже мы вышли из лифта и увидели Олега и Дениса. Сын переминался с ноги на ногу. Так он обычно нервничал.
– Представляешь, мать привезла попа!
– Попа?! Зачем?!
– Вера Алексеевна хочет, чтобы Женя исповедалась, причастилась, а священник провел соборование, – объяснил Олег.
«А может, ты этого хочешь?» – хотелось спросить мне.
– Они ее, считай, к смерти готовит! – возмущался Денис.
– В принципе, соборование, как и исповедь – это очищение души. Когда душа освобождается от грехов, болезнь может отступить, – поучающе сказал Олег.
Он отправился в палату, где лежала Женя, и вскоре вернулся.
– Входите. Исповедь окончена.
Я вошел без Ирины. Священник читал молитву. Но Женя его не слушала. Она, не отрываясь, смотрела на меня. Священник перекрестился. Помедлив, я тоже осенил себя крестным знаменем. Глаза дочери удивленно расширились и приобрели беспокойное выражение, а губы дрогнули. Кажется, она подумала: ну, если отец крестится, значит, положение серьезное. Я ободряюще улыбнулся. Женя едва заметно кивнула головой и прикусила губу, чтобы не расплакаться.
Священник закончил соборование и готовился уйти. Женя тихонько объяснила мне:
– У меня снова начались боли. Мама сказала, что надо пригласить священника, тогда все пройдет.
Медсестра вкатила кресло. Дочь переводили в одноместную палату.
– Папа, помоги мне встать, – попросила Женя.
Только теперь я мог увидеть, как сильно исхудало ее тело.
– Вчера к нам в палату заходила старушка, у которой не нашли в почках камней. Представляешь, она уже разгуливает. А у меня камни вынули, но мне совсем не хочется ходить.
Я не успел ответить. В палату заглянула Ирина. Женя оживилась.
– Дашь нам посекретничать?
Я вышел. Веры не было. Денис куда-то исчез. Я сел в холле на диван. Гадал: скажет Ирина или не скажет? Появился Олег, сел рядом.
– Меня должны познакомить с одним врачом. Вы не поверите, его фамилия Ленин. Мистика…Этот Ленин изобрел как бы очень эффективный препарат. Называется «Противорак». Но он уехал и будет только через неделю.
Ирина вышла с закушенной губой. В палате держалась, а тут у нее сдали нервы.
– Я не ожидала, что все так плохо. Я не смогла сказать.
Ирина накрывала новогодний стол. На этот раз самый скромный. За окном стреляли петарды, слышались ликующие вопли. Куранты в телевизоре отсчитывали последние секунды уходящего года.
– Звони, – сказала Ирина. – Пора.
Я набрал номер, дождался соединения, услышал голос дочери и не смог ничего сказать, передал трубку Ирине.
– Здравствуй, деточка! – сказала Ирина. – Папка твой, если бы не я, был бы сейчас с тобой. Прости его, ладно?
Голос у дочери был слабый. Она закашлялась. Потом сказала:
– Ирина Антоновна, я вас очень люблю.
– Ты даже не представляешь, как мы тебя любим, доченька, – кусая губы, сказала Ирина.
– А где папка?
Я собрался с духом и взял трубку…
Мы сидели за праздничным столом. По телевизору выступал президент. Потом пошли «голубые огоньки». Все было, как всегда. Но в голову просилась мысль, что теперь каждый очередной новый год мы будем встречать, вспоминая этот. А значит праздник уже не будет тем праздником, каким был раньше.
Ирина видела Олега и теперь делилась впечатлением.
– Неужели он ничего не замечал? Температуру и похудание во время беременности – невозможно не заметить. Я уж думаю, может, он знал о ее отношениях с десятиклассником?
Я сказал, что это было бы уж слишком. Ирина согласилась, что она иногда бывает излишне подозрительной.
– Она не женой была в их семье, а добытчицей и кормилицей, а для его брата – матерью, – глотала слезы Ирина.
Она налила себе большую рюмку водки, выпила и села за фоно. Играла что-то торжественное и плакала. Я сказал, что мне надо покреститься. Ирина вспомнила, что настоятель местного храма – ее бывший ученик Крюков.
Шестого января мы купили белую сорочку и пошли в пущинскую церковь. Пол там был выложен бетонной плиткой. Отопительная система работала неважно. Изо рта шел пар. Отец Дионисий лет тридцати велел послушнику положить мне под ноги коврик. Я разделся и стоял, накинув на себя простынь. Ирина держала мою одежду в руках. Она забыла надеть платок, но вышла из положения. Накинула на голову шарф.
Иерей Деонисий читал молитву не меньше получаса. Но я почти не чувствовал холода и не слышал священника. Пришел в себя, когда на меня стали лить холодную воду.
Иерей вручил мне свидетельство о крещении с печатью местной православной религиозной организации Московской патриархии.
Я сказал, что теперь мне нужно молиться, просить Бога о помощи. А я не знаю ни одной молитвы.
– Можно просить Господа своими словами, – сказал отец Деонисий. – А можно читать молитвы. Они в церковной лавке.
Ирина купила мне молитвенник и кассету с записями молитв.
– Будешь слушать в машине.
Зачем? Если можно молиться своими словами, то я занят этим постоянно. Что у меня на душе? Одна мольба.
