Яна Шепот
Сердце ледяного мира
Глава 7: Алин
Веки тяжелели и закрывались, но желание дочитать было сильнее, поэтому Алин встала с кровати, подошла к умывальному столику и протёрла глаза холодной водой. Сон отступил. Но вряд ли надолго. Поэтому Алин быстренько юркнула обратно под одеяло. На страницах книги ее ждали рыцарь Ромуль с возлюбленной принцессой Лилиан. Они знали, что король нашёл постель дочери пустой и отправил за беглецами погоню. Он не желал мириться с тем, что дочь вышла бы замуж за простого рыцаря, а не за наследника престола соседней страны, и очень разозлился, когда она ослушалась и сбежала. Он приказал схватить их. И вот уже несколько дней влюблённые спасались от преследования: не спали несколько суток, переходили ледяную реку в надежде сбить собак со следа. Вроде получилось. Кони не ржали за спиной, а лая собак не было слышно. Беглецы решили устроить привал. Ромуль припал ухом к земле и несколько минут прислушивался, а затем поднялся и довольно улыбнулся. Оторвались. Они развели костер, чтобы согреться. Рыцарь постелил для принцессы свой плащ, а сам остался на страже. Усталость сыграла злую шутку, он прикемарил буквально на пару минут, а когда открыл глаза, то уже был окружён королевской стражей.
Беглецов вернули в замок: рыцаря бросили в темницу, а Лилиан отец запер в башне до свадьбы с принцем Охлом. Принцесса так переживала за любимого, что заболела, и ни один лекарь не мог ей помочь. Она увядала на глазах. За несколько дней от красавицы Лилиан осталась лишь тень. Король испугался за свою дочь и уверовал в силу её любви. Он понял, что если казнит Ромуля, то Лилиан тоже умрёт, поэтому приказал освободить рыцаря и дал благословение на их замужество.
Ромуль оседлал коня и во весь опор поскакал к башне. Он взбежал в опочивальню любимой и тут же у постели опустился на одно колено и прошептал:
–Ты станешь моей женой?
На этом моменте Алин всхлипнула, а глаза заполнились слезами счастья. Пускай Лилиан услышит эти слова, пускай очнется.
Принцесса как будто вняла её мольбам, потому что открыла глаза, и болезнь тут же покинула ее тело: лицо осветила улыбка, на щеках заиграл румянец.
– Да, – прошептала Лилиан.
Вскоре во дворце состоялась их свадьба, на которую были приглашены все. Много мёда и вина лилось на том пире, а трубадуры в балладах восхваляли силу любви, способную победить любую болезнь, даже саму смерть.
Алин несколько раз прочитала последний абзац, её сердце наполнилось нежностью и радостью. Какая чудесная история! Как же она была рада за Лилиан и Ромуля. Алин закрыла книгу, прижала её к груди и залезла под одеяло. Не заметила, как так и уснула. В мире грёз она превратилась в принцессу, а любовь всей ее жизни – Эрн – перевоплотился в рыцаря. И они вместе убегали от злобного отца, пытаясь защитить свои чувства.
Утром она проснулась от того, что нянечка ходила по комнате и собирала грязные вещи, которые Алин по привычке бросила на пол. Книга лежала на столике рядом с кроватью.
– Доброе утро, снежинка, – улыбнулась женщина, заметив, что Алин села в постели.
– Доброе-доброе, Корра – ответила она, зевая.
Нянечка была низкой и полной женщиной. Она носила длинное коричневое платье. Она так давно работала у них, что Алин помнила ее молодой, с нежной гладкой кожей и блестящими волосами. Пока Корра наблюдала, как её подопечная расцветает: из смешной и пухлощёкой девочки превращается в неуклюжего подростка, Алин же наблюдала, как увядала нянечка: как на коже появлялись морщинки, которых с каждым годом становилось всё больше; как седели и редели волосы. Но однажды Корра изменилась до неузнаваемости: буквально за полгода её тело расползлось, а лицо расплылось. Папа сказал, что это все от заболевания, которое ни один доктор не может вылечить. Но, не смотря на внешние изменения, внутри нянечка оставалась такой же доброй и нежной, как раньше. Она по-прежнему придумывала новые сказки для Алин, целовала на ночь в лоб, утешала, когда та прибегала жаловаться, даже скрывала от отца её мелкие шалости.
– Как Вам спалось? – поинтересовалась нянечка, распахивая шторы.
Свет от Сангара наполнил комнату, и от этого на душе стало радостно. Редко в текущие времена можно застать теплый и полный света день.
– Ой, хорошо. – Алин потянулась и откинула одеяло.
– Вы полежите немного, я сейчас принесу Вам новое платье.
Корра вышла из комнаты с охапкой вещей под мышкой, а вернулась с платьем светло-лимонного цвета. Помогла ей одеться и усадила перед зеркалом.
– Ужасные волосы! – тяжело вздохнула Алин, наблюдая за тем, как нянечка аккуратно расчёсывает её непослушные пряди. – Почему мне не могли достаться нормальные прямые волосы, а не эти дурацкие кудряшки!
– Не говори так, снежинка! – воскликнула Корра. – У тебя прекрасные волосы. Они делают тебя особенной.
Алин хмыкнула, но ничего не ответила. Нянечка собрала пряди в жгуты, вплела ленты – жёлтые, под стать платью – перетянула их на затылке и закрепила тонкими заколками.
– Смотри, какая ты красавица! Будто сама королева.
Алин зарделась от этих слов и пролепетала «спасибо».
– А теперь беги завтракать, а я приберусь у тебя в комнате.
Обеденная располагалась на первом этаже. Через многочисленные окна в комнату щедро лился свет, поэтому свечи в настенных канделябрах не горели. Стол занимал половину помещения. На нём в глубокой тарелке дымились только что сваренные яйца; на деревянной доске лежали тонкие ломтики ветчины и запечённые овощи, а на большом стеклянном подносе красовались любимые черничные пирожные. Посередине возвышался кувшин, наполненный кипятком. Половые завернули его в полотенце, чтобы вода не остывала. Маленькие фарфоровые чашечки, украшенные цветами и ягодами, будто с нетерпением ждали, когда же их наполнят ароматным чаем.
Половые, мальчишки лет семи, замерли возле двери, которая соединяла обеденную с кухней – ждали, когда Алин сядет за стол, чтобы подать завтрак. Но Алин всё никак не решалась: отца ещё не было, а женщине садиться первой – некультурно. Она постояла, бросая взгляды на дверь, затем переступила с ноги на ноги, оглянулась и нерешительно опустилась на стул. Она чувствовала себя как на иголках и была готова сразу же вскочить, если отец появится в дверях.
Половой поставил перед ней миску с гречневой кашей, сильно сдобренной маслом, и жареной перепёлкой. Алин отломила ножку и втянула ароматы мяса с нотками розмарина и тимьяна. Их повариха – кудесница! Только она могла приготовить такие блюда, которыми не стыдно угостить самого князя!
В обеденную вошёл отец, когда Алин размешивала сахар в чае, а половые уносили пустые тарелки. Он был одет в домашний халат темно-бордового цвета, на ногах – светлые штаны и тапки из шерсти. Волосы он заплел в косу, которая получилась тонкой, будто мышиный хвостик. Отец как всегда был хорошо выбрит и надушен. Алин не помнит, чтобы хоть раз видела его растрепанным, неумытым или со щетиной. «По внешнему виду судят и решают, иметь с тобой дела – или нет!» – учил он её в детстве, когда Алин не хотела умываться или расчесывать волосы. «Вот посмотрят на тебя, на торчащие во все стороны космы, и подумают, что эта девочка, видимо, простолюдинка, неряха – поэтому не стоит с ней дружить».
– Доброе утро, принцесса.
– Доброе, – Алин поднялась в знак уважения и опустилась обратно на стул только после того, как сел отец.
– Как тебе спалось?
– Хорошо. Правда, ветер завывал так сильно, что я постоянно просыпалась. А Вам как спалось? Вы вчера поздно, видимо, легли.
– Да, пришлось засидеться над счетными книгами, – отец расстелил на коленях полотенце.
Половой принёс тарелку с кашей, но вместо перепёлки на ней была вантробянка – говяжьи потроха с чесноком и специями, запеченные в свином желудке.
– Приятного аппетита, – пожелал мальчик и ушёл.
Он занял привычный угол возле входа в кухню и замер, наблюдая за трапезой, готовый тут же броситься и убрать грязную посуду.
Алин разбила ложечкой скорлупу от яйца и двумя пальцами счищала ее, пока отец завтракал. Она ела медленно, смакуя каждый кусочек, а папа, в отличие от неё, ел рывками: набрасывался на пищу, будто голодный зверь, а потом делал перерыв, медленно попивал чай и заводил разговоры, после снова возвращался к еде.
И в этот раз Ивор расправился с половиной порции, промокнул губы полотенцем, которое лежало на коленях, и откинулся на спинку стула.
– Я сегодня вечером много думал, дочка.
– И о чем же? – поинтересовалась Алин, сбрасывая последний кусочек скорлупы в мисочку.
– О том, какой взрослой ты стала. Вроде ещё вчера бегала такой малышкой вокруг и постоянно просила взять тебя на ручки или посидеть на коленках. А ещё ты любила сидеть на плечах: широко раскидывала руки и заявляла, что ты птица, – отец усмехнулся, бросил в кружку заварку и залил кипяток. По воздуху поплыли ароматы малины и мяты. – Но теперь тебе уже пятнадцать. Не могу поверить, что ты выросла. Да ещё такой красавицей. Вся в маму, успокойте боги её душу.
Алин почувствовала, как тоска сжала сердце. Болезнь одолела маму в молодом возрасте. Она начала кашлять, но никто на это не обращал внимания. Спохватились тогда, когда кашель перерос в приступы. Мама тогда сгибалась, хрипела. Глаза выкатывались. Кожа приобретала нездоровый бледно-зелёный оттенок. Это очень пугало маленькую Алин: она плакала и кричала, просила прекратить. Тогда нянечка её уводила и рассказывала сказки. Буквально за сезон мама похудела, посерела, почти перестала есть, а потом легла в постель и не поднималась. Алин долго запрещали к ней заходить, но в один день всё-таки позволили. Мама напоминала скелет, обтянутый кожей. Запястья стали такими тонкими, что их можно было обхватить двумя пальцами. Волосы, раньше густые и кучерявые, выглядели тусклыми и серыми. Алин смотрела на маму и пыталась увидеть молодую, полную жизненных сил женщину, со счастливой улыбкой, с искорками в глазах. Это удавалось плохо. Реальность словно была пропитана настолько токсичным ядом, что он растворял воспоминания. Может было бы лучше, чтобы она не видела маму при смерти? Ведь она запомнилась именно такой: больной, худой и серой.
От этих воспоминаний глаза наполнились слезами, и Алин со всей силы сжала полотенце, чтобы не позволить себе заплакать.
– … я нашёл тебе достойную пару, – закончил отец предложение.
– Зачем? – удивилась она.
– Ты что, не слушала? – нахмурился отец, но тут же улыбнулся и повторил: – Замуж тебе пора, доченька. Ты уже достигла того возраста, когда молодые девушки вылетают из-под родительского крыла и вьют своё собственное гнёздышко. И я много думал о том, как устроить твою жизнь так, чтобы ты ни в чем не нуждалась и жила словно самая настоящая принцесса. Ведь ты и есть принцесса. И я нашёл тебе достойную пару.
От этих слов у Алин закружилась голова. Замуж? В смысле? Она, конечно, думала о замужестве, но оно представлялось каким-то далёким. Да и замуж она хотела выйти по любви, а не как все. Она знала, что брак – это, по сути, союз двух мужчин, и желание девушки тут не учитывается, но всё же надеялась и верила, что её отец не такой, что он чуткий и добрый. Но сейчас вся её вера, все её мечты рассыпались, как трухлявое полено. Алин почувствовала, как напряглись мышцы, а в груди будто застрял острый осколок.
– И за кого Вы хотите меня отдать, папа? – каждое слово давалось с трудом.
– За Якоба Радда.
Это предложение звучало настолько нелепо, что Алин усмехнулась.
– Папа, Вы серьезно? Радды влиятельные магнаты. Вряд ли они согласятся взять в жёны меня. Якоб скорее женится на Оливии Боции. Она из его сословия.
Отец посмотрел на неё таким взглядом, будто получил оплеуху. Он положил вилку на край тарелки и промокнул губы салфеткой.
– Доченька, тебе не стоит переживать за это. Я знаю, какое предложение стоит сделать Раддам, чтобы они согласились.
Алин поняла, что отец не шутит и, скорее всего, он всё просчитал на несколько шагов вперед. Он знал, кому и что нужно сказать, как правильно себя подать, чтобы добиться того, чего он хочет. Благодаря этому папа выбрался из крестьян и занял почётную должность главного писаря при князе, а потом получил титул войта – да, пускай самый низкий титул, но всё же – и кусок земли с деревней в своё управление.
Отец видимо заметил её кислое выражение лица, потому что попытался приободрить:
– Только представь, ты будешь жить, как принцесса: в большом роскошном доме, будешь носить платья из аксамита и ездить в позолоченной карете. И получишь более весомый титул, чем сейчас.
Эти слова сделали только хуже. Алин почувствовала себя разменной монетой. Всё это не ради её счастья, а ради власти. Она всего лишь кукла, через которую отец сможет получить новый статус, занять место в сейме и принимать участие в важных политических вопросах. Она никто. Она ничего не решает, а её желания ничего не значат. Алин почувствовала себя маленькой, но попыталась сопротивляться:
– А как же любовь, папа? Разве я буду счастлива за Якобом, если совершенно не люблю его?
– Любовь – всё это дурость, – махнул он рукой и отправил в рот остатки вантробянки. – Да и знаешь, как говорят в народе: поживёте – слюбитесь.
Алин же кусок в горло не лез. На душе было мерзко и противно.
– А знаете, как говорят ещё: с милым и мох покажется мягкой периной, и в лютые морозы будет тепло! – взвилась она.
– Какие наивные детские мечты, будто любовь заменит всё на свете, – хмыкнул папа, и Алин почувствовала, будто её оплевали. – Подумай, разве ты будешь счастлива в шалаше? Нет! Ты привыкла к тёплой постели, ко вкусной еде, к черничным пирожным. Разве ты сможешь спать на матрасе, набитым еловыми лапками, есть кислую капусту? Это только в твоих книжках принцессы спят на полу и чувствуют себя счастливыми. Жизнь – это не книжки. В жизни всё сложнее! Надо забрать у тебя эти книги, а…
Картинка перед глазами поплыла, Алин ухватилась за край стола. Боковым зрением она заметила, что отец испугался. Он что-то сказал и потянулся к ней. Мысль о том, что он прикоснётся, вызвала отвращение. Алин дёрнулась. Отец, такой родной и любимый, теперь казался ей чужим. Больше не хотелось находиться рядом с ним, а уж тем более сидеть за одним столом. Алин собрала остатки сил и поднялась.
– Я накушалась, – сказала она и с гордо поднятой головой вышла из обеденной.
Глава 8: Эйнар
Домой Эйнар вернулся через несколько дней. На улице стояла глубокая ночь. Родные давно спали. Когда он вошёл, мама с шумом перевернулась на печи. Эйнар стянул сапоги, снял тулуп и на цыпочках проскользнул к себе в комнату. Сундук у двери он не заметил и больно ударился о край мизинцем. Перед глазами расплылись оранжево-красные пятна. Он процедил боль сквозь зубы, а потом прислушался. Не проснулся ли кто.
Эйнар доковылял до кровати и рухнул на покрывало. Ушибленный палец неприятно пульсировал. Леший с ним, пройдёт! Эйнар залез под одеяло и прижался к тёплому печному боку, который врезался в часть стены. Матрас пах свежим сосновым лесом. Тени за окном укачивали. Эйнар ощутил себя малышом в люльке. Не хватало только маминого пения. Ах, сейчас бы уснуть и забыть про все неудачи и трудности. Но сон не шёл. Он покачал лодку сознания на своих волнах и отступил. Сознание проскребло дном по недавним событиям и прочно застряло в чувстве стыда. Эйнар вспомнил, как позорно выронил меч. Снова привиделись глаза той иллидки, её дыхание на коже. Вернулось ощущение холода в венах.
Эйнар резко сел, прикоснулся к шее возле позвоночника. Кожа была твёрдой и ледяной. Пальцы задрожали, когда нащупали тонкий шрам. Дикий ужас накрыл с головой. Отчаянно захотелось вернуться в прошлое, чтобы избежать той битвы. От невозможности что-то исправить начало трясти. Эйнар шумно втянул воздух и медленно-медленно выпустил его сквозь сжатые зубы, а затем со всей силы сдавил ушибленный палец. Зашипел от боли, но зато чувства отступили.
Нужно жить дальше, заниматься делами, готовиться к ярмарке и изо всех сил скрывать то, что с ним произошло. Изо всех сил делать вид, что всё в порядке.
Желание уснуть окончательно улетучилось. Самое обидное, что вместе с ним исчезло ощущение, будто мир тёплый и безопасный. Показалось, что холод не только распространяется по венам, но и подбирается к нему из каждого угла. Эйнар закрыл глаза и проглотил рвущееся из груди отчаяние. Поднялся, зажёг лучину, воткнул её в стену. Достал из сундука нож и деревяшку, которую нашёл на охоте полгода назад. В ней жил образ русалки – вот, изгиб хвоста, а из этого сучка получится изящная женская рука – только нужно выпустить его из заточения. Правда, вырезал Эйнар редко. Постоянно не хватало времени. Он уже плохо помнил, когда последний раз брался за стамеску – наверное, весной – и успел вырезать лишь плечи и наметить линии шеи и головы.
Всю ночь Эйнар корпел над русалкой, убегая в монотонные движения от мыслей и чувств. У фигурки вскоре появились волнистые волосы, руки, пока еще без пальцев, грудь, талия, наметился хвост. Нож скользил по дереву, делая плечи более покатыми.
Небо зарумянилось на юге, словно пирожок в печи. Небесные полосы бледнели и исчезали. Эйнар не мог остановиться. Резьба по дереву успокаивала. Жаль, что нельзя закрыться в комнате и днями напролет строгать фигурки!
Утро разгоралось подобно пламени. Свет лился через окно, загоняя остатки ночи под кровать и за сундук. Эйнар затушил лучину и вернулся обратно к резьбе. Он слышал, как встала мама. Раздались всплески воды, шум открывающейся заслонки. Вскоре скрипнула дверь в комнату сестры и зазвенел её голос.
Эйнар оторвался от работы и задумчиво уставился на дверь. Родные же не знают, что он вернулся домой. Интересно, если не выходить из комнаты, зайдут ли они? Как долго он сможет прятаться за закрытыми дверями?
Эти мысли были такими соблазнительными. Эйнару с трудом удалось подавить их. Глупость какая. Нужно выходить, не прятаться от проблем!
С тяжёлым вздохом Эйнар сдул пыль с фигурки и спрятал её и стамеску обратно в сундук.
За дверями звучал голос сестры и матери. Они что-то обсуждали. Эйнар прислушался.
– Аргону всё хуже, – жаловалась Мириам. – Я не знаю, как ему ещё помочь. Нужно лекаря вызвать.
– Нельзя, – ответила мама.
– Я знаю, – голос сестры звучал понуро.
Говорили о найдёныше. Догадался Эйнар, а затем разозлился. Они уже и имя ему придумали!
Видеть родных совершенно не хотелось. Эйнара до сих пор душила обида за то, что мама с сестрой променяли его на гостя.
"Вот они сейчас о нём заботятся, но совершенно не подозревают, что ему тоже нужна помощь" – с горечью подумал Эйнар. Впервые в жизни он почувствовал себя не просто одиноким, а отрезанным от дома, от семьи, от всего на свете.
"А может, пойти в Око сдаться? – пришла отчаянная мысль. – Рассказать про укус иллида, а там – будь что будет. Посадят или убьют… Ну и ладно".
Эйнар сглотнул горький комок и вышел из комнаты.
– О, сынок, ты уже дома?! – удивлённо воскликнула мать, наливая в котелок воды. – Я не слышала, как ты пришел.
– Я ночью вернулся, – сухо бросил Эйнар. – Вы уже спали.
Он прошел к лавке у двери, стянул с рогов тулуп, влез в ботинки.
– Куда ты? – удивилась мама. – Завтракать скоро будем!
– Не голодный, – бросил Эйнар и вышел в сени.
– Его несколько дней не было, – донесся недовольный голос сестры. – Невесть где пропадал. А сейчас вернулся и даже доброе утро не сказал. Что за человек?!
Эйнар выскочил из сеней и плотно закрыл двери. Совершенно не хотелось слушать про то, какой он плохой и ненормальный.
Небо было голубым и таким ярким, что Эйнар прикрыл глаза рукой. Ветер, который любил завывать в трубах, где-то спрятался. В воздухе разлилось непривычное спокойствие и умиротворение.
На улице было многолюдно. Взрослые и дети, аккуратно зачесанные, направлялись на раннюю службу. Двери Дома были приветливо распахнуты. Подойдя поближе, Эйнар уловил аромат лаванды. Внутри запах ощущался ярче и насыщеннее. Он, казалось, обволакивал сознание. Успокаивал. Люди, болтавшие по дороге, затихали. Стояли молча, словно прислушиваясь к мыслям. Даже дети не шумели и не бегали, а тихо ходили вокруг родителей или стояли, перекатываясь с носок на пятки. Обида и горечь, которые нёс в себе Эйнар, исчезли.
Может, не идти к Оратору? Не стоит?!
Эйнар посмотрел на Око, прикреплённое к балкончику, который находился над головами людей, соединяя две стены. На этот балкончик, или как его называли в Доме, пьедестал, выходил Оратор и проводил службу.
Эйнар осенил себя святым символом – очертил в воздухе перед собой круг и выставил в его центре ладонь – и зашептал:
– Всевидящий, твой взгляд проникает в каждую частицу моей души и сердце. Я знаю, ты видишь, что творится со мной. Я пришёл к тебе за помощью, потому что только ты можешь мне помочь. Прошу, дай мне сил справиться со своим страхом и покаяться.
Нужно поспешить, пока не началась проповедь. Эйнар облизал губы и решительным шагом обошёл алтарь – широкий плоский камень на деревянной тумбе – и постучал в дверь кельи.
– Можно?
– Заходите, – раздался бас.
Оратор ещё не успел переодеться в одежду для проповедей. На нём были коричневые штаны, заправленные в высокие сапоги, и белая рубаха без узоров. Серый тулуп и кожаная сумка на длинном ремне висели на стене возле двери.
– А, Эйнар, здравствуй. Проходи-проходи! – Оратор посмотрел в его сторону.
Эйнар ощущал себя маленьким ребенком перед грозным учителем, ноги дрожали, а в горле образовался комок. Внешность Оратора состояла из противоречий, где строгость соседствовала с мягкостью, резкость сочеталась с расслабленностью, аккуратность с хаосом. Борода и волосы подстрижены, но их цвет был каким-то грязным, серым. Круглое лицо с мягкими линиями и сухая натянутая кожа. Красивые, невинно раскрытые, как у девушки, глаза, тонкие хищные брови.
– Что привело тебя ко мне? – поинтересовался Оратор и протянул руку с массивным черным перстнем с символом Око. Эйнар быстро коснулся его губами, боясь, что Оратор заметит шрам на шее
Нужно всё рассказать, исповедаться, но решимость, с которой Эйнар пришёл, исчезла.
Он опустился на стул у небольшого стола в углу и уставился на несколько кружек, накрытых полотенцем. Что же сказать? Как начать?
Ничего не придумалось. Все фразы казались какими-то глупыми. В келии повисла тишина. Эйнар уже жалел, что пришёл. Захотелось уйти, но это будет выглядеть слишком подозрительно!
– Я пришел с …. э-э-э, – неуверенно протянул Эйнар, ощущая, с каким трудом даются слова. Горло сжималось, не хотело пропускать звуки.
Эйнар сглотнул.
– Я узнал, что Великий Дом собирает рекрутов в Видящую стражу. Я собираюсь туда вступить, поэтому хотел попросить Вас отправить им рекомендательное письмо, – выпалил Эйнар совершенно не то, что собирался сказать, сам себе удивился.
Что он несёт? Какое рекомендательное письмо? Какое рекрутство? Да, он собирался поступать в рекруты, но сам. Без какой-либо помощи. Аж уж тем более без покровительства.
Оратор удивился этой просьбе, нахмурился и с прищуром посмотрел на него.
– Я просто боюсь, что места займут сыновья и любимцы магнатов и знати, а простому парню из деревни будет не пробиться, – начал Эйнар оправдываться, ощущая всю глупость ситуации. – А это моя мечта – попасть в Видящую Стражу, не просто словом, но и делом служить Всевидящему. Бороться за весну и тепло!
Видимо, эти слова впечатлили Оратора. Его лицо разгладилось, а из взгляда исчезла подозрительность.
– Хорошо, Эйнар, я отправлю рекомендации, хотя уверен, что и без них ты бы прошел отбор. Правда, ты бы мог зайти с этой просьбой после службы.
– Спасибо! – вскочил Эйнар. – Извините, что помешал Вам готовиться к проповеди. Я пойду.
Но возле двери он остановился, опустил голову, будто провинившийся мальчишка и пролепетал.
– На самом деле, я не только за этим пришел. Я хотел поделиться одной проблемой и просить у Вас совет.
– Я слушаю тебя, – ласково ответил Оратор. – Вот, присаживайся на стул. Рассказывай
Оратор сел напротив и со всем вниманием уставился на Эйнара. От этого пристального взгляда стало очень неуютно.
– На проповедях Вы говорили, что от взгляда Всевидящего не ускользнет ни одно событие, ни один помысел, – пробормотал Эйнар, ёрзая на стуле.
– Так и есть. Если мы впускаем Бога в свое сердце, то становимся для него, как открытая книга и…
– Вы ещё говорили, что Всевидящий часто дарует нам испытания.
Оратор кивнул.
– Разве Всевидящий не должен оберегать идущих за ним?
– Он и оберегает. Защищает нас от зла.
– Но как он может допускать испытания, которые слишком тяжелы, которые могут разрушить его последователей? – испугавшись, что слишком близко подошёл к своей тайне, Эйнар опустил взгляд и уставился на ногти.
– Каждому даётся по силам его. Пройдя через тьму, мы научаемся различать свет, отделять добро от зла. Во тьме закаливаются души наши и наша вера. Как росток, что пробивается сквозь толщу земли, чтобы дотянуться до света, чтобы окрепнуть и вырасти в сильное дерево, – ответил Оратор. – Нам, людям, не понять планов Всевидящего, потому что они больше и шире нашего ограниченного разума. Нам кажется, что Бог послал нам беды и горе, и мы корим его за это, но мы не знаем, что эти беды и горе уберегли нас от большего зла. Помнишь притчу про человека, что ехал на ярмарку, и у которого сломалась ось в колесах? Человек гневался, что он не попадет вовремя на ярмарку, что не успеет продать шкуры и не купит зерно, что не сможет накормить семью. Помнишь?
Эйнар кивнул и принялся стирать пятнышко грязи на руке.
– И помнишь, чем закончилась притча? – выдержав паузу, Оратор продолжил: – Починив ось, человек добрался до города и увидел сожженные дома и пепел на улицах. В те дни, что он чинил колеса, пожар поглощал город, его жителей и гостей. Если бы не сломанная ось, то человек бы тоже сгорел в огне вместе со всем добром. Так что Бог через проблему с колесами спас ему жизнь. Поняв это, человек упал на колени и молился и благодарил Всевидящего за то, на что день назад гневался.
Эйнар повернул руку и уставился на ладонь, как будто в пересечении ее линий искал ответы. Нахмурился и посмотрел на Оратора с надеждой.
– Вы думаете, что этим испытанием Всевидящий защищает меня от большего зла?
Как же хотелось, чтобы Оратор начал расспрашивать его, выяснить, про какое зло он говорит, но Оратор лишь кивнул. В келлии повисла тишина.
Эйнар уговаривал себя рассказать про укус иллида, но никак не мог собраться с силами. Он ощущал себя преступником, съедаемы чувством вины и блокируемый страхом. Вот если бы его прижали к стене, надавили. Тогда бы он все рассказал. Но Оратор не давил, а продолжил ласковым тоном:
– Если бы мы могли взлететь как птицы над своим ограниченным разумом и с высоты посмотреть на замысел Божий, мы бы испытали радость за то, что, допустив небольшие неприятности, он защитил нас от больших проблем.
Эйнар молчал.
– Во всех нас есть зерна зла, с этим ничего не сделать. Но от нас зависит, позволим ли мы им прорасти или нет. Поэтому отринь свое Эго, сынок, отринь сомнения и гнев и поблагодари Всевидящего за ту долю, что выпала тебе, – Оратор накрыл ладонью ладонь Эйнара. – Поблагодари и доверь ему свою душу, сердце и свой путь. А если продолжишь сопротивляться, сомневаться, то этими чувствами поможешь зернышкам зла пустить корни и поглотить тебя.
Эйнар размышлял над его словами. Неужели то, что произошло, на самом деле не конец, а всего лишь испытание его веры. Значит, это не он ошибся, а такова была воля Бога. А можно ли идти против воли Всевидящего?
Мысли вдохновляли и наполняли силами. Эйнар был полон решимости пройти это испытание.
– Спасибо большое, Вы принесли мне свет, – улыбнулся Эйнар и поднялся.
Оратор улыбнулся.
– Добра и света на твоем пути.
– Благодаря нашему разговору ко мне снова вернулись силы, но, боюсь, как бы они опять не исчезли и сомнения не поглотили душу. А есть ли какой-то молебен, что помогает укрепить веру и разогнать сомнения?
– Есть. Я произнесу ее на проповеди. Уверен, ты не один сталкиваешься с подобными чувствами. Оратор принялся задумчиво кусать ноготь мизинца.
Эйнар еще раз поблагодарил за разговор, пожелал успешной проповеди и вышел.
Глава 9: Мириам
Аргон болел. Он не приходил в себя. Метался в постели. Его кожа была раскалённой, словно печь, и покрыта испариной.
Мириам испугалась, что гость умрёт, и тогда её прекрасное будущее, все мечты рассыплются, будто обгоревшее полено. Она не позволит этому произойти! Она сделает всё возможное и невозможное, чтобы вытащить Аргона из болезни!
Мириам кутала гостя в несколько одеял, меняла холодные компрессы на лбу и запястьях, каждый вечер протирала ему руки и ноги прохладной водой. Кормила. Аргон не хотел есть, поэтому приходилось уговаривать.
– Давай, скушай ложечку за здоровье. От, молодец! А теперь ещё одну, чтобы силы вернулись.
Несмотря на все усилия, Аргону становилось хуже: он начал бредить, выкрикивал непонятные фразы. Мириам их запоминала, надеясь, что они помогут вернуть воспоминания гостя, если тот поправится. Если….
Ночью Мириам накрывало такое сильное отчаяние, что хотелось выть. Она не позволяла себе плакать. Слезами горю не поможешь. Она должна быть сильной и стойкой. Она должна сделать всё возможное, чтобы вылечить Аргона. Да, многое зависит от Богов. Если они решат его забрать, то…. Мириам тряхнула головой, отгоняя дурные мысли. Она должна молиться больше и усерднее, чтобы они услышали её и смилостивились. И она молилась до тех пор, пока не засыпала прямо на полу. Во сне её мучили кошмары. Она, босая и одетая лишь в нижнюю рубаху, со свечой в руках бродила по тёмному лесу и звала, звала Аргона. А он не слышал. Не отзывался.
Утром Мириам, как обычно, приготовила завтрак для гостя и уже собиралась идти его кормить, но мама забрала у неё тарелку.
– Сядь.
Мириам опустилась на лавку, чувствуя, как дрожит от страха и злости. Она должна накормить Аргона! Вдруг без этой миски супа ему станет хуже? Мама поставила тарелку на стол и произнесла тихим, ласковым голосом:
– Доченька, я вижу, как ты стараешься, как ухаживаешь за гостем. Всю себя отдаешь. Но есть вещи, над которыми мы не властны. Если Боги решили его забрать, то мы бессильны. Может, пора смириться и отпустить его?
– Нет! Ни за что! – вскочила Мириам.
Всё тело дрожало от негодования. Как мама могла такое предложить?! Как она вообще посмела подумать о том, что он умрёт! Мириам схватила миску, рука дрогнула, и суп выплеснулся на пальцы. Не обращая внимания на боль, она побежала в комнату гостя. Он спал. Тёмные волосы разметались по подушке, лицо покрывал болезненный румянец, лоб блестел от пота. Мириам присела на край кровати.
