Элтэнно. Хранимая Звездой
Рукопись несбывшихся ожиданий. Таинство посвящения
Глава 19. Какими бы ни были события, их невозможно
. Но их бывает трудно вспомнить…
Проснулась Мила с ужасной болью во всём теле. Причём, действительно во всём. Болело у неё и внутри, и снаружи, а потому неудивительно, что первым делом с губ у неё сам собой сорвался слабый стон. Затем она попыталась снять что-то тяжёлое с лица. Это что-то давило, мешало дыханию. Но, как ни хотелось Миле освободиться, а рука двигалась медленно. Настолько медленно, что Мила едва успела понять, что касается какой-то влажной тряпицы, как вдруг зазвучал требовательный мужской голос.
– Лер Свон, вам не стоит снимать с глаз повязку.
– Мэтр… мэтр Оллен? – догадалась по звуку она.
– Да.
Затем Мила услышала скрип старого стула. Мэтр Оллен, видимо, сел на него, прежде чем начал педантично поправлять тряпицу на её лице. И, хотя действовал он аккуратно, по коже всё равно разлилась ужасная боль. Она заставила девушку запаниковать.
– Мэтр, у меня с лицом всё плохо, да? Скажите как есть, прошу.
– Ну-у, – задумчиво протянул преподаватель, а затем вдруг весело хмыкнул. – Все вы, женщины, всегда об одном и том же. Ваше лицо – это полбеды, лер Свон. Восстановление кожи займёт время, конечно, но вы бы лучше беспокоились за свои лёгкие, глаза и ноги.
– А что с ними? – с ужасом спросила Мила и невольно постаралась пошевелить ступнями. От резкой боли пришлось стиснуть зубы.
– Ваши ноги разъело ядом едва ли не до кости. Лёгкие и так недавно сильно поражены были, их только-только подлечили, как опять. Поэтому их восстановление пойдёт медленно. А глаза просто очень чувствительный орган. Дня три вам точно не стоит их открывать, если, конечно, в будущем вы желаете полноценно вернуть себе зрение.
От сказанного Миле захотелось плакать. Молодая женщина не принадлежала к тому сорту людей, что всегда жалеют себя, но тут… Тут некое чувство обиды сдавило грудь. Слёзы зажгли глаза. Причём боль из-за слёз была такой, что Мила заплакала ещё горше. Её буквально затрясло от рыданий. И, пожалуй, если бы рука мэтра Оллена не легла на её ладонь, то не скоро бы Мила успокоилась.
– Простите, что вы пережили такое, лер Свон, – негромко сказал преподаватель, и его слова вырвали Милу из бездны жалости к самой себе. Она тут же взъелась:
– А вам было бы лучше, если бы не пережила, да?
– Что? – казалось, искренне удивился мэтр Оллен. Он задышал с возмущением, и даже его рука дёрнулась, как если бы он хотел её убрать. Но так было недолго, мужчина быстро успокоился. – Я пытаюсь извиниться перед вами. Если бы я знал, к чему может привести то письмо, то ни за что не передал бы его вам. Мне даже в голову не приходило, что…
Мэтр Оллен замолчал, но большего не требовалось. Мила уже остыла, поняла. Однако, свою ладонь она всё равно отдёрнула. Вовремя. Вскоре по коридору привычно зазвучали лёгкие шаги (в этот самый момент Мила поняла, что она не в лазарете, а на кафедре некромантии), и мэтр Оллен поспешно встал со стула. Он бы всё равно вот-вот убрал свою руку с её, но так… так Мила почувствовала себя лучше и увереннее.
– Как она? – осведомился вошедший.
– Пришла в себя. Да и в целом, мэтр Орион, хотел бы я уметь проводить такие тёмные ритуалы. Это ж результат, которого не всякий маг-целитель за столь короткий срок добьётся. Поэтому вы лучше про своё самочувствие расскажите.
– Если не брать во внимание боль в спине из-за сна на полу этой ужасной кухни, то физически всё более-менее. Завтра на занятия выйду.
– Вы определённо торопитесь.
– Да, но вам известна позиция господина фон Дали по нынешней ситуации. Поэтому выбора у меня нет и остаётся только радоваться, что на сегодня меня всё же оставили в покое. А завтра… Завтра бодрящий эликсир выпью и справлюсь как-нибудь. Чего не справится? Вторник пережить, а там уже и среда, будет время до конца оправиться. Вы про себя подумайте. Чего меня не разбудили? – голос мэтра Ориона звучал с укором. – У вас самого вот-вот занятия начаться должны, а вы всё тут со мной и с лер Свон возитесь. Идите уже.
– Да, вы правы.
Мэтр Оллен начал собирать какие-то вещи. Мила прекрасно слышала, как он ходит по комнате и суетится. Затем привычно щёлкнули пряжки его портфеля, и преподаватель покинул кафедру некромантии. Но Мила не осталась одна. Старый стул снова скрипнул, на этот раз на него сел мэтр Орион.
– Лер Свон, вы не спите?
– Нет.
«Боюсь, что с такой болью без помощи магии и не засну», – при этом с тоской подумалось ей.
– Тогда ответьте на мою догадку. Это мэтр Оллен вам письмо передал?
– Эм-м? – промычала Мила. Она удивилась, да и не пришла ещё к выводу «закладывать» ей своего преподавателя по целительству или нет. Всё же он извинился, а это дорогого стоило.
– Меня насторожила его участливость. Даже для самого верного своей профессии целителя странно неотлучно сидеть у ненавистного ему пациента. Поэтому что скажете, прав я?
Мила молчала, и её молчание было понятнее тысячи слов. Мэтр Орион тяжело вздохнул и пробубнил что-то себе под нос. Кажется что-то вроде «и как же это его угораздило?». Но Мила не прислушивалась. Она о другом глубоко задумалась, о том, что было для неё более важно.
– Мэтр Орион, а почему я не в лазарете? – спросила она с замиранием сердца. – Это потому… потому что ни лера Грумберга, ни лера Далберга не обвинят, да? Это мне десятки пропусков поставят, а они нормально учиться будут?
В её голосе звенела обида. Мила спрашивала, а сама всё больше и больше злилась. Она нисколько не сомневалась, что ещё и виноватой останется в произошедшем. И, увы, мэтр Орион не особо-то опроверг её опасения.
– К сожалению, всё почти так, лер Свон. Прогулы вам не поставят, тут я убедил господина фон Дали проявить к вам милосердие. Причиной вашего отсутствия будет считаться рецидив из-за недавнего отравления. Но в остальном… В остальном ваши одногруппники будут наказаны иначе, чем бы вам хотелось.
– И как?
– Как они будут наказаны? – педантично уточнил мэтр Орион.
– Да.
– Ну, помимо того, что в этот год без пересдачи кое-каких предметов не обойдётся, леру Грумбергу припишут в долг все затраты за ваше и моё лечение, включая предстоящую профилактику вашей травмы черепа. Сумма, поверьте мне, немаленькая, хотя даже близко не стоит с той, какая светит леру Далбергу. Он не только получит строгий выговор за содеянное с вашей комнатой, его принудят восстановить её прежний вид, а затем ещё и выделить средства на реконструкцию некоего памятника старины. Он будет вынужден восстановить расположенный вблизи Вирграда заброшенный бастион и, скрипя зубы, терпеть сотни благодарностей за заботу об исторически значимом объекте.
Говорил мэтр Орион шутливо, но Миле нисколько легче не сделалось. Речь шла о наказании деньгами, а что такое деньги для этих двух богачей? Они ощутили бы лишь досаду из-за того, что именно она, Мила Свон, стала бы причиной их трат, и всего-то. По этой причине молодая женщина так расстроилась, что начала жалобно всхлипывать.
– А что Катрина? Разве она не хочет справедливости? – наконец, пролепетала она. Это была её последняя надежда, что кое-кто всё же получит по заслугам.
– Катрину Флетчер ненадолго удалось удержать. Она уехала с твёрдым намерением больше о лере Грумберге никогда ничего не слышать. Её страх перед ним намного сильнее вашей жажды мести, лер Свон. Поэтому всё, что она просила передать вам, так это слова благодарности и просьбу. Просьбу дать ей прожить сохранённую вами жизнь спокойно. Она просит вас о молчании.
– Но это же не честно! – сжав ладошки в кулачки, простонала Мила. При этом она ощутила, как мерзко заболела её голова. Приближался новый приступ, но… остановить свои эмоции она не смогла. – Это не справедливо, мэтр Орион! Ну почему жизнь так издевается надо мной?
– Не над одной вами, – грустно ответил преподаватель.
– Да? И что же она сделала с вами?
– Моя невеста… моя невеста мертва. Вместо свадьбы, меня ждали похороны, вот что на днях пришлось пережить мне, лер Свон.
То, с какой болью было это сказано, заставило Милу прикусить язык. Молодая женщина всё ещё кипела на огне, но уже не посмела возмущаться. А между тем тишина начала давить. От неё было физически плохо, и поэтому Мила спросила. Просто так спросила, лишь бы хоть какие-то звуки в этот мир проникли.
– А как вашу невесту звали?
– Анна.
– Анна, – тихо повторила Мила, прежде чем головная боль, казалось, достигла своего апогея. Ни с того ни с сего она поднялась волной и, захватив, настоящее унесла сознание Милы. Как будто сквозь плотный туман молодая женщина увидела свои руки, сжимающие горячие и толстые прутья решётки. Клетка. Она находилась в клетке, поставленной на телегу, и металлические прутья так горели огнём, потому что нещадно пекло солнце. Милу не спасала даже тень от скалы, под которой стояла телега. Пот тёк на её лицо, тонкая одежда прилипала к телу, как вторая кожа. Худой и понурый конь‑тяжеловоз, что пасся со стреноженными ногами, тоже выглядел изнемождённым. Он, словно нехотя, опускал морду к красной земле, рвал губами пожухлую траву и с трудом пережёвывал её. Ему нужна была более питательная пища и более достойный отдых.
Мила внезапно ощутила, что тоже хочет есть, а потому она уставилась на вздымающийся к яркому бирюзовому небу тонкий белый дымок и людей, что сидели возле костра. Эти двое, мужчина и женщина, жарили на вертеле какого‑то небольшого зверька, похожего на ящерицу, и о чём-то негромко беседовали. Речь была смазанной. Мила не понимала ни слова, а ещё она так хотела есть, что от отчаяния закричала и начала громко стучать о прутья клетки подобранной с пола клетки косточкой. Кажется, куриной.
Металл зазвенел. Мужчина, ругаясь, тут же поднял с земли длинную палку, больше похожую на посох. Он встревожился из-за крика Милы, заозирался по сторонам, а после так нахмурился, что Мила перепугалась. Она знала, что эта палка вот-вот с силой уткнётся ей либо в бок, либо в спину, либо удар придётся по покрытым бесчисленным количеством синяков ногам. Но мужчина не успел приступить к наказанию. Первой к Миле подошла женщина, и эта черноволосая красавица во все глаза уставилась на Милу. Мол, что шумишь?
– Анна, – указывая на себя, жалобно произнесла Мила. – Анна есть. Пить.
Из-за её слов женщина отчего-то улыбнулась. Мягко, по-доброму. А после она подошла к костру и, подняв лежащий там бурдюк, вернулась.
– Анна дать пить, – едва ли не со смехом сказала женщина, когда протянула Миле бурдюк. И Мила начала жадно пить. Пить…
– Лер Свон, лер Свон, – словно издалека вдруг донёсся до неё голос мэтра Ориона.
– Пить, – прошептала Мила, хотя пить совсем не хотела. Просто она всё ещё ощущала невыносимый жар, свои невыносимые муки. Видение (или воспоминание?) было таким ярким, что…
– Пейте лер Свон.
Она ощутила своё настоящее тело. Мэтр Орион приподнял его и поднёс кружку к её губам. Миле ничего не оставалось, кроме как сделать первый глоток прохладной воды. И эта вода окончательно унесла с собой внезапное наваждение.
***
Вести лекции как ни в чём не бывало не хотелось, но Найтэ не подавал вида насколько он зол. Он даже напрочь игнорировал едкие комментарии студентов, когда в очередной раз пропускал имя Милы Свон при перекличке. Всё это стоило того болезненного разочарования, что возникло в глазах лера Грумберга и лера Далберга, когда назначенный день настал.
Мила Свон вернулась к занятиям в последний учебный день недели. Утром субботы она, бледная несмотря на толстый слой тёмно-розовой пудры, вошла в аудиторию и, крепко прижимая к себе сумку с тетрадями, села за парту к уже не ожидавшему её появления леру Морриэнтэ. О том, что светлый эльф девушку не ждал, Найтэ позволили понять его слегка приподнятые брови.
– О, а она здесь откуда? – вдруг спросил кто-то.
Вопрос априори не мог не возникнуть, так как отсутствие Милы Свон сопровождалось различными слухами, которые никак и ничем не подтверждались. Преподаватели либо молчали, либо разводили руками, говоря, что им руководство ничего де не сообщило. Целители из лазарета о пациенте под таким именем ничего не знали. Стражники пожимали плечами. Даже Саймон Сильвер и тот сделал вид, будто никем его комната не занята. А Найтэ позаботился о прочем. Ни один студент, из пришедших на его практические занятия, не получил возможность заглянуть в окна общежития.
– А неважно откуда она здесь, – сказал Найтэ, пытаясь взглядом найти говорившего. – Главное, что лер Свон там, где должна быть.
Сказав так, он продолжил готовиться к занятию, а затем, едва прозвучал гонг, перешёл к положенной перекличке. Правда, закончилась она иначе, нежели привычно.
– Очень хорошо, что вы, лер Далберг, и вы, лер Грумберг, пришли на моё занятие. А теперь, будьте любезны, покиньте его.
– Что? – побледнел Антуан Грумберг.
– Соберите свои вещи и выйдите.
– Но почему? С какой это стати? – возмутился обеспокоенный Вильям Далберг.
– Вас для оглашения некоторых документов ждёт к себе господин фон Дали, и я уверен, после на мою лекцию вы уже не вернётесь. Поэтому прошу вас на выход.
Только полный дурак не уловил бы сути сказанного. Всё звучало так, как если бы кое‑кого намеревались отчислить, и поэтому студенты с любопытством уставились на лера Грумберга и лера Далберга. А те были встревожены донельзя. Они нервничали, мучались неизвестностью.
«Почему она жива? Что и кому она рассказала? Неужели речь действительно про отчисление?» – словно вживую слышал Найтэ вопросы этих двоих, и подобное было ему приятно. Не зря он убедил ректора повременить с наказанием. Сперва ощутить свою победу, а затем упасть ниже дна… О да, это то ещё разочарование.
Собственно, мысли об этом основательно улучшили Найтэ настроение. И всё же не настолько хорошо ему стало, чтобы на одном этом он остановился. Тёмный эльф подобно Миле Свон считал, что наказание финансами для лера Грумберга и лера Далберга и не наказание вовсе, а потому получил у господина фон Дали разрешение на кое-что ещё. И ради этого кое-чего после всех своих занятий он с улыбкой подошёл к ожидающим его четырём кураторам групп нынешних выпускников факультета Чёрной Магии.
Стоит ли говорить, что от вида его ледяной улыбки эти люди вздрогнули?
– Я собрал вас, чтобы поинтересоваться. Ваши студенты уже придумали, как будет проходить ритуал посвящения в магическое братство?
Кураторы групп с настороженностью во взглядах переглянулись, до этого момента их декан десятилетиями подобным не интересовался. А затем один из кураторов ответил за всех.
– Эм-м, да. Нам осталось только внести последние штрихи, в остальном ребята готовы хоть завтра…
– Ну, хоть где-то ваше отлынивание от дел оказалось полезно, – не стал дослушивать Найтэ. – Раз ещё не всё подготовлено, мои коррективы будут кстати.
– Как коррективы? – с опаской спросил другой куратор. По беспокойству в его глазах читалось, что ему крайне хочется знать, чего ожидать в будущем. Каких таких несчастий.
– Да, коррективы. Вы подготовите зал Мáттиса и проверите, чтобы ваши студенты были готовы к долгому поддержанию чар в нём. Мне нужна идеальная реалистичность.
– Но ведь зал Маттиса и его чары обмана…эм-м, они же, эм-м, не просто так не используются. Подобное может нанести непоправимый урон психике, – несмело возмутился первый куратор, но второй (уже совсем седой и морщинистый) нашёл в себе силы на большее. Он смело посмотрел Найтэ прямо в глаза и в строгом тоне сказал:
– Я уверен, вы не на цветочную поляну нынешних второкурсников поместить хотите, а потому размыслите – для них все переживания и ощущения будут самыми что ни на есть настоящими. Да и надо ли нашим выпускникам такое потрясение? Они обучены магии, а не живодёрству.
– Профессор Гудман, мне очень приятно, что вы настолько хорошо меня знаете, – соизволил дружески похлопать старика по плечу тёмный эльф, – но я всё равно разочарован вашими словами. Вы говорите так, будто мы с факультета исключительно неокрепшие умы выпускаем, а разве недостаточно мы студентов ради их же психической устойчивости муштруем?
– В том-то и дело, что более чем достаточно, – не перестал хмуриться старик.
– Тогда они справятся.
– Но какой ценой! – не отступил профессор Гудман, и его горячность вызвала тревожные переглядывания прочих кураторов. – Я ещё из того поколения, чьим выпускным испытанием был зал Маттиса. И, знаете, я очень радовался тому, что его всё же закрыли.
– А, вспомнил вас. Надо же как всё замечательно складывается. Выходит, вы прекрасно понимаете, чего я жду по итогу, – хищно улыбнулся Найтэ, прежде чем его лицо стало предельно серьёзным и он холодно приказал. – До конца мая вы четверо будете натаскивать студентов сами, а там я лично посмотрю, чему вы их выучили. От того, останусь я доволен или нет, будет зависеть ваша летняя премия.
– Настолько сильно будет зависеть? – мигом уточнил третий куратор с жиденькими волосами.
– До ста процентов, и одобрение у господина фон Дали я уже получил. Кстати, он будет очень рад увеличить за ваш счёт премиальный летний фонд. Другие преподаватели этому обрадуются тоже.
Кураторы групп кисло поморщились, но промолчали. Собственно, молчали они даже когда Найтэ покинул их общество. Лишь немногим позже один из них, смиряясь с неизбежностью, произнёс:
– Ну, а чего? Зал Маттиса, так зал Маттиса. Когда-то он действительно был частью учебной программы.
– Угу. Был, – с недовольством фыркнул профессор Гудман, и другой куратор тут же полюбопытствовал:
– Да, кстати, а что вам за испытание досталось? А, коллега?
– Да как вам сказать, коллега. Вы ведь знаете, что я мясные блюда на дух не переношу?
– Да. Но разве это как-то связано?
– Связано. После того, как меня на некоем вымышленном кладбище понадкусывали вампиры и сожрали зомби, а затем я по полной на самом себе ощутил что такое перевоплощение, так только ритуальное пение преподавать и могу. И знаете как мне дурно от того, что на меня в этом году часы по токсикологии повесили? Никто не хочет принимать во внимание, что вид чего-либо мёртвого вызывает у меня неконтролируемую панику.
– Ну-у, всё же там больше травы.
– Забываетесь, для специальности некроманта в рецептах по токсикологии куда как больше вытяжек, – с надменностью сообщил профессор Гудман, прежде чем очень грустно вздохнул. – М-да, а ведь я некогда именно на некроманта учился… Ну, да спасибо профессору Аллиэру, посмотревшему на мои хорошие оценки и решившему, что для меня нужно какое-нибудь испытание посложнее, на некроманта я так и не выучился. Завалил в зале Маттиса итоговый экзамен подчистую.
Кураторы групп снова замолчали. Они задумались. И да, в этот момент им действительно было о чём подумать.
Глава 20. У жука с сапогом нет распрей
– Это возмутительно! – подойдя к Найтэ вплотную, прокричал Олаф фон Дали, но тёмный эльф никак не отреагировал. Более того, едва не зевнул от усталости. – Нет, ну чего вы молчите? Да как вы можете молчать?
– Что именно касательно лер Свон для вас ещё возмутительно? – наконец недовольно буркнул Найтэ. – Мне кажется, что за два года обучения вы уже должны были привыкнуть ко всему дурному, что с ней связано.
– Привыкнуть? – у Олафа фон Дали даже глаз задёргался.
– В конце концов, ситуация уже не такая острая, каковой она была. Лер Свон все стараются игнорировать, сама она на рожон также не лезет. Выглядит она тоже прилично.
– Дорогой вы мой друг! – брови Найтэ помимо его воли взлетели вверх. Он не мог припомнить того момента, когда это он и ректор сделались друзьями, да ещё дорогими друг для друга. – Я знаю сколь специфично ваше видение, когда дело, казалось бы, касается элементарнейшего, но вы уж постарайтесь уразуметь. Я как-то с самого начала имел в виду, что от лер Свон желаю отвыкнуть. Я отчисления её жду.
– Простите, это не так уж заметно. Как её отчислять, если все преподаватели должны ставить ей честные оценки? – с самым невинным выражением на лице сообщил Найтэ, и Олаф фон Дали тут же пошёл на попятную.
– Всё. Ничего не хочу слышать про лер Свон, – заявил глава академии и, садясь в своё кресло, откинулся на спинку. Найтэ остался доволен его поведением. Оно намекало на то, что наступил прекрасный момент, чтобы откланяться.
– В таком случае, всего доброго.
– Стоять! – вдруг громко рявкнул Олаф фон Дали.
– Эм-м, что вы сказали? – аж оторопел Найтэ. Он не привык к такому общению.
– Я вас вызвал поговорить по поводу недопустимого поведения ваших второкурсников и даже ещё не начал речь.
– Как это не начали? – неподдельно удивился Найтэ. – Минутой ранее вы сами сказали, что не желаете говорить про лер Свон.
– Да, потому что речь не о ней, а о Николасе Дорадо. Ваш замечательный студент не иначе как воодушевился лекцией по травничеству, ибо объект его пламенной любви сейчас находится в лазарете с ожогами.
Найтэ резко посерьёзнел и даже сел в гостевое кресло. Вот уж от кого, а от лера Дорадо почитай два года никаких проблем не было. Ну, таскается студент с тетрадкой бездарных стихов под окна нежелающей его видеть девушки, ну позорит себя, шагая за ней по пятам. Так что с того? Что с того, что он всячески превозносит леди Веронику Амбер и всем даёт понять, что она далеко де не свободна? Главное, что при этой зацикленности лер Дорадо с любимой пылинки готов смахивать.
«Или был готов смахивать, – нахмурился Найтэ. – Неужели его допекли её отказы?».
Он тяжело вздохнул, и, скрепя сердце, спросил:
– Что он сделал?
– Ха, что! Устлал дорожку к её дому неопалимой купиной. А, так как это растение красиво выглядит, Вероника Амбер подвоха не поняла. Она с удовольствием начала топтать цветы, а эфирные масла неопалимой купины и так очень летучие. Поэтому, я думаю, вы сами понимаете каков результат.
– М-да. Вы лера Дорадо уже допрашивали?
– Разумеется. Вас вызвать к себе у меня, знаете ли, получилось последним… Где вы были, демоны вас побери? У вас вообще-то рабочее время.
– Я и работал. Присутствовал на экзамене по иллюзиям, внеурочный курс второго года обучения.
– Хм, то есть присматривали за своими любимыми учениками, – сходу понял прозорливый ректор, и это резко охладило его недовольство. – Как там всё прошло? Спокойно?
– Ну, собственно, не очень. Поэтому я и подумал, что вы вызываете меня из-за лер Свон.
Не говоря ни слова, Олаф фон Дали поднялся и в гробовом молчании налил себе воды из хрустального графина. Он долго пил воду маленькими глоточками. Глаза его при этом смотрели в одну точку, как у сумасшедшего.
– Знаете, – наконец сказал он, – в этот год, можете меня проклинать всей кафедрой сглаза и проклятий, но я набор на ваш факультет ни за что не открою. Об этом будет объявлено сразу, так что те, кто хочет именно к вам, пусть ещё два годика подождут. А не то у меня инфаркт всё же случится. М-да.
Известие Найтэ крайне не понравилось, так как сокращение часов работы аукнулось бы на зарплате каждого его сотрудника, но, пока он обдумывал какие бы дельные аргументы привести, Олаф фон Дали уже потребовал:
– Давайте, говорите, что там произошло.
– С одной стороны, ничего такого там априори произойти не могло, – как можно мягче принялся объяснять Найтэ, так как ему ужасно не хотелось снижать средний уровень своей зарплаты тоже. – Это же иллюзии. Кроме того, создающие их студенты ещё только начинают постигать премудрости этого направления магии. Они способны воссоздать что‑либо в воздухе на крайне недолгое время, и это что-то должно быть у них перед глазами.
– Профессор Винтер использовал образец? – тут же уточнил Олаф фон Дали.
– Да. Он предлагал каждому студенту воссоздать в воздухе лежащее перед ним яблоко. Этого было достаточно для получения положительной оценки, но всё вышло как всегда. Вы же знаете студентов. У них амбиции, тщеславие… Кто-то смог создать только жёлто‑зелёное пятно, а кто-то вознамерился проявить творческие способности.
– Прям страшно представить, – побледнел Олаф фон Дали, прежде чем всё же сел в кресло. Найтэ внимательно оглядел своего обеспокоенного ректора с головы до ног, и, подумав, ответил следующим образом.
– Ну, мне не показалось, что всё так уж страшно.
– Да что мне до вашего мнения? Ваше «не так уж страшно» зачастую то, от чего люди раньше времени седеют и заикаются всю жизнь. А потому вы к делу, к делу давайте, – тут же приказал ректор.
– Согласен, – не стал он злить собеседника. – Итак, первым по алфавиту шёл лер Грумберг, а ему кровь не позволила создать банальное яблочко. Поэтому он взял и воссоздал в воздухе копию лер Свон. Очень недурно для его года обучения, кстати, воссоздал. Несмотря на общую размытость силуэта, у него всё же получилось сделать иллюзию не только достоверной. Он внёс в неё собственные штрихи. Так вот и вышло, что лер Свон на его иллюзии болталась на виселице и это порадовало как прочих студентов, так и профессора Винтера.
– Да вы что, лер Свон и его довела? – прижал руку к сердцу Олаф фон Дали. – Неужели даже его, да?
– Нет-нет, он, как и обычно, оценил результат не по его внешней составляющей. Профессор остался очень доволен тем, что студент самостоятельно освоил новые навыки. Лер Грумберг получил заслуженную отлично с плюсом.
– И чем же ответила лер Свон, раз уж вы про неё мне толкуете?
– Ну, её работу профессор Винтер оценил на аналогичную оценку и даже произнёс те же самые хвалебные речи.
– Говорите уже, не томите!
Найтэ грустно вздохнул и подумал, что с такими новостями никакой новой группы его факультет не увидит не только в этот год поступления, но и на следующий. А это не только сокращение зарплаты, это ещё и сокращение поставок всех необходимых для кафедры материалов. Но выбора, кроме как сказать правду, уже не было, а потому он не стал мямлить.
– Лер Свон поставила перед собой склянку с пожирающими мёртвого червя улитками, а затем воспроизвела всё тоже самое, только у червя было очень даже узнаваемое лицо.
– Хоть бы ваше? – с надеждой уставился на него Олаф фон Дали.
– Нет, лера Грумберга разумеется.
– Какой кошмар! И всё это в преддверии лета, когда должен быть новый набор. Да вы понимаете, что при такой репутации у нас недобор слушателей будет! Вот уж Алсмогская академия возрадуется. Думаете, наши главные конкуренты дремлют?
Стенания ректора были понятны. Любой недобор слушателей (а Олаф фон Дали, конечно же, имел в виду слушателей определённого статуса) печально сказался бы на финансировании академии. А потому он ещё долго журил декана факультета Чёрной Магии, прежде чем всё же отпустил его восвояси. Однако, добраться до Люция Ориона, проворонившего деятельность лера Дорадо, у Найтэ получилось не сразу.
***
– Ха-ха, вот это было здорово! – сказал некий студент и даже показал большой палец вверх.
Спутница этого студента тут же недовольно пихнула его локтем в бок, а Мила округлила глаза. Она прекрасно поняла, что похвала предназначалась ей, просто… просто никак не могла поверить в это. Не мог поверить и Саймон, раз спросил:
– Эм-м, это он тебе, да?
– Думаю, – неуверенно ответила Мила. – Он вместе со мной на курсы по иллюзиям ходит, поэтому мог оценить, как я Грумберга осадила.
– Мог, но… Знаешь, Милка, как-то это странно, что тебя кто-то хвалит.
– Фу-х, а я уж думала мне одной так кажется.
Она с истинным облегчением посмотрела на друга, а затем они оба тихонечко засмеялись. Настроение стало совсем хорошим. Им и так было приятно сидеть на лавочке в погожий майский денёк. Цветы на клумбах благоухали, трудолюбивые пчёлы собирали мёд, солнце жарко светило, а тень от дерева, под которым Мила и Саймон расположились, наводила на желание напрочь забыть про мирскую суету. Было приятно просто жить: вдыхать сладкий аромат подступающего лета, до которого оставался всего один день, радоваться дарящим прохладу облакам, гадать на что эти облака похожи.
– Так хорошо сегодня, – подставляя лицо солнцу, тихо сказала Мила. При этом, хотя она закрыла глаза, ей было понятно – Саймон на неё смотрит. И странно, но его внимательный взгляд отчего-то перестал пугать её. Мила даже была рада такому вниманию, и, кажется, Саймон понял это.
– Мила, – шепнул он, касаясь её руки, – мы столько уже вместе пережили.
– Да. Вот только сколько всякой гадости нам ещё пережить придётся…
Несмотря на то, что Миле понравилось прикосновение Саймона, его слова оказались для неё как тень на солнце. Молодая женщина подумала о своих проблемах с аристократией. Пусть руководство академии отчитало Антуана Грумберга и Вильяма Далберга, но это вмешательство всего лишь дарило надежду, что больше попыток убить её никто предпринимать не станет. В остальном насмешки так же, как раньше, слышались со всех сторон. Редко какой благородный лорд, завидев Милу, не начинал её поносить. И делали аристократы это не в лицо, а так, словно обсуждали кого-то, кого нет рядом. Пренебрежение. Оно сопровождало Милу везде, где бы она ни появлялась.
– Тс-с, – заметив тревогу на её лице, прошептал Саймон. – Я хочу не огорчить тебя, а наоборот. Раз мы столько пережили вместе, то мы действительно настоящие друзья, – его пальцы крепко сжали её ладонь. – Может, поэтому мы оба и поступили столь немыслимыми путями в эту академию? Вдруг мы должны были встретиться?
Мила открыла глаза и посмотрела на Саймона. Он был очень близко. Также близко, как далеки сейчас были другие люди. Редко кто из студентов заворачивал на эту тропинку, ведь за тем кустом сирени белокаменная дорожка поворачивала не куда-то, а на зловещую кафедру некромантии. А кому туда хотелось идти?
«Только мне и ему, ведь теперь это наш с ним дом», – подумала Мила о себе и Саймоне, и потому мягко улыбнулась, прежде чем сказала:
– Быть может, ты прав.
Саймон её словам обрадовался. На его лице возникла улыбка, а его ладонь нерешительно сместилась с ладони Милы на её талию. Молодая женщина чувствовала, как тревожно и сладко застучало в груди её сердце. Ожидание чего-то волшебного и притягательного переполняло.
– Знаешь, в прошлый раз ты мне отказала, но я всё равно тебя спрошу. Мила, ты поедешь со мной на предстоящих каникулах в Форкрест?
– Поехать с тобой? – вмиг заволновалась Мила. – Но твой отец, не будет ли он против? Вряд ли он не узнает кое-чего обо мне, а это… это…
– А это нисколько не важно, – уверенно ответил Саймон. – Ты некогда верно сказала. Я должен жить своим умом, потому что другую жизнь мне никто не даст. И оглядываться на отца в том, что для меня важно, я не стану. Недаром некогда вопреки его воли уже пошёл. Может, ты не заметила, но я не где-то там торговыми делами занимаюсь, а здесь.
– Ты здесь. Рядом, – тихо согласилась Мила и сама не поняла, как потянулась к Саймону. Его лицо и сияющие глаза были так близко, что она невольно захотела прижаться к этому крепкому сильному мужчине. Мужчине верному, надёжному. Она прижалась к его груди, а он обнял её ещё крепче и поцеловал в макушку. Мила от невинности поцелуя едва не рассмеялась, но она не хотела вспугнуть ту робкую взаимность, что вдруг возникла, а потому уверенно подняла лицо так, чтобы Саймону было удобно поцеловать её в губы. Она смотрела на него и ждала. Ей хотелось этого поцелуя до дрожи в ногах, и Саймон склонился над Милой. Они смотрели друг другу глаза в глаза и только миг отделял их от того, чтобы их дружба переросла в нечто большее.
