Элтэнно. Хранимая Звездой
Рукопись несбывшихся ожиданий. Таинство посвящения
Глава 8. Звёздам привычно светить, даже когда нас уже нет
Все палаты в академическом лазарете выглядели однотипно и просто. В углу рядом со входом располагалась полка и крючки для одежды, за ними простецкая деревянная кровать с жёстким тонким матрацем. Само собой, рядом с кроватью располагалась тумбочка для всяких мелочей, а напротив неё стул для посетителей. Также, в каждой комнате имелось узкое окно, через которое, по правде сказать, падало не так много света. Освещение приходилось дополнять лампами и светильниками, но не многих пациентов это угнетало. Полумрак навевал сонное состояние, а сон, как всем известно, практически при любой болезни лучшее целебное средство.
Вот только не до сна Полю было. Давненько он не чувствовал себя столь паршиво и эмоционально, и физически. Мысли сводили с ума, а последствия отравления… Даже ушедшая из лёгких боль не снизила его неприятные ощущения, так как до выздоровления ему было ещё ой как далеко.
– Мэтр Оллен, вам пора пить бодрящий отвар, – вдруг вошёл в его палату пожилой целитель с приятным улыбчивым лицом.
– С удовольствием! – в нетерпении Поль даже протянул руку к стакану из зелёного стекла. Ужасная сонливость никак не хотела покидать его тело. Сознание всё время норовило ускользнуть в небытие, и в настоящий момент это было особенно страшно тем, что некоторые студенты, вышедшее из состояния глубокого сна, отчего-то вновь к нему вернулись. Их пришлось вытаскивать в реальность заново, и Полю никак не хотелось повторения такой судьбы.
– Всё-таки как хорошо, когда пациент понимает значимость своего лечения, – по‑доброму усмехнулся целитель, когда подал стакан.
Поль с удовольствием сделал первый глоток. Но, увы, хотя напиток был приятен на вкус, он оказался слишком горяч. Поэтому Поль вынужденно прекратил пить, и это привело к тому, что он вновь подумал о том, что очень многое от него в лазарете скрывают. По этой причине он требовательно уставился на оставшегося возле его постели целителя и твёрдо сказал:
– Быть может, настало время открыть мне правду?
– Эм-м? – непонимающе нахмурился целитель.
– Я уверен, что в ближайшие пару дней верну работу собственных энергоцентров в норму. Для этого мне хватит способностей и умений. Но… но как обстоят дела у моих студентов? Ответьте уже, я должен знать.
– Мэтр Оллен, вы не о том думаете.
– Как раз-таки о том! – горячо возмутился Поль. – Я ведь на собственном теле понял, чем грозит отравление. Будь я менее удачлив, то уже бы потерял способность контролировать свои магические способности. Они бы пропали.
Даже говорить о таком было жутко. Поль нисколько не представлял своей жизни без магии. Много лет она сопутствовала каждому его шагу. Чтобы он ни делал, он всегда знал, что в любой момент может потянуться к своему дару, и тот откликнется. Это понимание было фундаментом его жизни. А теперь оказалось, что этот фундамент подобен зыбкому песку или мимолётному видению. Всё, что выглядело таким основательным и прочным, могло исчезнуть, как мираж.
– Мэтр Оллен, повторяю вам. Сейчас нам намного важнее физически и психологически привести студентов в удовлетворительное состояние. Дар к магии дело второстепенное, – постарался успокоить разгорячившегося пациента целитель, но Поль продолжил требовать:
– Это я уже слышал, но слышал я это вчера. Прошло больше суток, а, значит, вы должны были прийти к какому-либо выводу по этому вопросу.
Поль чувствовал за собой право знать правду. За дни в лазарете он слишком долго пробыл наедине с собственными мыслями, а они были полны упрёков. В результате Поль ярко чувствовал свою вину за произошедшее, и, само собой, ему хотелось исправить все возникшие неприятные последствия. Он желал помочь своим ученикам, вот только для этого нужно было знать всё об их состоянии, а от него… от него низко прятали правду.
– Вы должны мне ответить, – уверенно посмотрел Поль в глаза целителю, и тот всё же сдался.
– Ох, мэтр, лучше бы вы не спрашивали. На самом деле тут всё не очень-то хорошо. Некоторые студенты в ближайший месяц оправятся самостоятельно, конечно. Это те, кто пострадал меньше всего. А вот с остальными придётся туго. Им предстоит длительная реабилитация и, ввиду отсутствия подобных случаев в науке, далеко не факт, что в будущем не произойдут некие рецидивы.
– В таком случае, я хочу, чтобы вы знали – как только я восстановлюсь, я буду готов оказать любую помощь. Я не желаю оставаться в стороне.
Поль говорил твёрдо и уверенно. Он давно для себя решил, что обязан принять участие в судьбе своих студентов. «Я в ответе за них, ведь это я – их преподаватель, нисколько не подумал устранить задымление. Это я нисколько не понял, что в воздухе витает яд. Мне не пришло в голову обезопасить их, и поэтому произошедшее всецело моя вина», – мысленно раз за разом укорял он себя.
– В таком случае выздоравливайте скорее, – мягко улыбнулся пожилой целитель, прежде чем вздохнул и ворчливо добавил. – Видится мне, вы сможете принести намного больше пользы нежели профессор Аллиэр.
– Профессор Аллиэр? – неподдельно удивился услышанному Поль. – Он что, тоже вызвался помогать вам?
– Ну, его скорее влечёт желание изучить то вещество, что вас всех отравило. Однако, пару дельных советов дать у него вышло. М-да. Пожалуй, если бы не он, лер Флетчер могла бы и не прийти в себя.
– И вы молчите об этом? Великие Стихии, она очнулась. Я должен поговорить с ней!
Поль уверенно поставил стакан с недопитым отваром на тумбочку и даже поднялся с кровати, но суровое покачивание головы целителя остановило его от дальнейших безрассудных поступков.
– Простите, мэтр Оллен, но хватит с лер Флетчер посетителей. Её только что больше часа допрашивала целая комиссия, и это тогда, когда девушка едва могла связно говорить. Дайте ей отдохнуть.
– Да. Согласен, – нехотя согласился Поль и вернулся на кровать. Мгновением позже перед его носом оказался стакан с отваром, это целитель протягивал ему его, требуя допить лекарство до конца.
***
Миле было приятно, что Саймон решил навестить её. Да, пусть он это сделал тайком и посреди ночи, пусть он разбудил её, Мила всё равно радостно улыбнулась другу, и её улыбка была искренней. Сердце счастливо стучало, когда она с восторгом произнесла:
– Саймон, ты всё-таки пришёл. Как только? В это крыло теперь никого постороннего не пускают.
– Иногда полезно иметь обязанных тебе друзей, – подмигнув, сообщил Саймон, а затем осмотрелся по сторонам и поморщился: – Тьфу, эти палаты видеть невозможно. Отчего их принято обставлять так убого? Чтобы пациенты думали, что проще повеситься нежели пережить ещё один день в такой тоске?
– Ха, быть может, – рассмеялась над предположением Мила и попутно приняла сидячее положение. Сидя же, и думать было проще. Молодая женщина с лёгкостью домыслила кое-что, о чём тут же и сообщила: – Хотя, Саймон, всё иначе. Так целители склоняют пациентов к мысли выздороветь. Вот чес-слово, каждому же хочется сделать отсюда ноги, а повесится… повеситься, наверное, нет.
– Звучит так, будто ты уже в порядке. Но как ты на самом деле, Мила?
Улыбка на лице молодой женщины стала ещё шире, однако пробуждение посреди ночи привело к тому, что перед ответом Мила зевнула. Включенный Саймоном ночник нисколько не прогонял сон. Вернее сказать, мягкий слабый свет подталкивал на мысль хорошо отдохнуть. Мила даже беззастенчиво потянулась, прежде чем произнесла:
– Физически я уже здорова, держат меня здесь только из-за проблем с энергоцентрами. Целители боятся, что может пойти обратный процесс, и тогда будет спонтанный выплеск магии.
– Серьёзное дело.
– А я уверена, что это они меня просто запугивают, – отмахнулась она. – На самом деле им интересно изучить как повлияло на мой организм своевременно принятое противоядие и только. Так что вскоре я отсюда выйду. Многих ведь уже выписали, так чего меня здесь держать? И так целую неделю койку занимаю.
– Резон в твоих словах есть. А если и нет, то мне всё равно нравится твой оптимизм, – улыбнулся Саймон. – Правда, Милка, я переживал, что ты тут совсем зачахла.
– Угу. То есть ты теперь жалеешь, что пробрался ко мне?
– Да нет, – рассмеялся он. – Просто рад, что у тебя такое хорошее настроение.
– Ещё бы оно у меня плохое было. Не с чего, Саймон, ведь в кой-то веке никто меня ни в чём не обвиняет. Стоило этой Катрине Флетчер прийти в себя, как меня тут же оставили в покое. Не иначе это она что-то там натворила.
Разговор между Милой и Саймоном тёк легко, непринуждённо, весело. Но после сказанного на некоторое время в палате повисла мёртвая тишина. Она воцарилась очень ненадолго, но по стенам как будто чёрная рябь пробежала. Казалось, что-то жуткое проникло в палату и, посмотрев на счастливых людей, сурово погрозило им кулаком.
– Да, это она, – произнёс Саймон, вот только таким тоном, как если бы ему было крайне неприятно говорить об этом. Однако, Мила на своём ощущении не сосредоточилась. Ускользнувшая беззаботность привела молодую женщину к серьёзным мыслям, и поэтому она попыталась выяснить:
– Любопытно, что именно она сделала? Я все эти дни старалась вспомнить от и до, как занятие проходило, но так и не могу ничего понять. Там, снаружи, какие-нибудь слухи гуляют?
– Ну-у, не сказать, что слухи. Скорее, просто кому-то известно чуть больше, чем другим, вот и всё.
– Саймон, если этот кто-то ты, то расскажи мне, – требовательно уставилась на друга Мила. – Ты знаешь, я болтливостью не страдаю. Мне можно всё рассказать.
– Разве что по большому секрету, – подумав, нехотя согласился Саймон и присел на кровать Милы.
Невольно Миле подумалось, что такому крупному мужчине, каким был Саймон, её кровать может показаться игрушечной. К ней даже пришла мысль, что мебель может рухнуть от веса их обоих, но ничего такого не произошло. Разве что Саймон оказался так близко, что, вдыхая воздух, Мила теперь чувствовала его запах. А ещё её сердце трепетно застучало в груди. Было в подобной близости что-то манящее, желанное.
«Жаль, что романтика не для таких как я», – с горечью подумала Мила, прежде услышала слова друга.
– Милка, Катрина намеренно тебе в котелок кое-что подмешала, чтобы вместо обычного зелья получился яд.
Понятное дело, от услышанного мимолётный настрой на романтику окончательно покинул Милу. Её глаза недобро сощурились, от гнева она задышала чаще. Но буквально через мгновение она прямо-таки расцвела.
– Великие Стихии, да это же чудесно!
– Чудесно? – не понял её восторга Саймон.
– Ага. Выходит, через неё этот гад Грумберг от меня избавиться захотел, и теперь об этом всем известно станет. Красота просто! И о, Саймон, как хорошо, что ты додумался дать мне противоядие. Я так тебе благодарна!
В порыве эмоций Мила крепко обняла друга и даже поцеловала его в щёку, но Саймон нисколько не обрадовался произошедшему. Он даже не улыбнулся, а продолжал сидеть сродни каменной статуи – напряжённый и угрюмый. Можно было подумать, что некое мрачное и невидимое существо, что ранее проникло в палату, взяло и опустило свои холодные ладони ему на плечи. Оно сжало Саймона в своих ледяных тисках, сдавило его, приближая к смерти.
– Эм-м, я что-то не то сказала? – наконец-то заметила странность Мила. – Я не права на счёт Грумберга разве?
– Нет, всё так, – как будто с трудом ответил Саймон. – Конечно, это лер Грумберг Катрину на отравление надоумил, тут сомнений нет и быть не может.
– Саймон, так ведь если сомнений нет, то его всё же отчислят, – Мила никак не могла поверить в то, что её судьба может так удачно складываться. Восторг переполнял молодую женщину, но переполнял он её снова крайне недолго.
– Нет, Милка, вряд ли отчислят его. Грумберг будет отнекиваться, а его слова имеют вес. Катрина тоже по понятной причине его прикроет. Она этого мерзавца и его влиятельную родню настолько боится, что, скорее всего, возьмёт всю вину на себя. Кроме того, ты ведь жива. Катрина передумала и намеренно вместо тебя яд выпила. Она при этом даже… даже противоядием, что у неё при себе было, не воспользовалась.
Вид Саймона сделался мрачнее грозовой тучи. Казалось, вокруг него сгустились тени, и Мила это ярко почувствовала. Ей стало неподдельно тревожно. Она с беспокойством уставилась на Саймона, и он, поняв смысл взгляда, вдруг резко отстранился от неё и встал с кровати. Это уже выглядело странно, но то, что Саймон вдруг решил уйти из палаты не прощаясь…
– Эй, ты куда? – выразила Мила вслух своё глубокое удивление.
– Не надо, чтобы нас кто-либо видел вместе. Меня не должно здесь быть, сама понимаешь, – обернувшись, холодно ответил Саймон так, словно был совсем чужим человеком, и решительно вышел в коридор.
– Да какая муха его укусила? – тут же нахмурилась Мила и, подчиняясь спонтанному желанию, встала с кровати. Молодой женщине была присуща горячность, а потому она хотела остановить Саймона, чтобы выяснить, что это с ним такое творится. Однако, сперва Мила была вынуждена надеть халат, и поэтому в коридор она вышла не так быстро, как ей хотелось. Она едва успела заметить, как Саймон, воровато осматриваясь по сторонам, входит в другую палату. Милу он при этом не заметил, в коридоре царил жуткий мрак. Даже лампа на посту дежурного была выключена, а сам он где-то отсутствовал.
Мила глубоко вдохнула прохладный ночной воздух. Пожалуй, глупее некуда было красться на цыпочках вслед за Саймоном, но она сделала именно это. Возмущение и любопытство влекли молодую женщину подобно магниту, а потому она подошла к оставшейся приоткрытой двери и заглянула в щёлку. Мгновением позже в свете тусклого ночника Мила увидела, как Саймон встаёт на колени возле постели Катрины Флетчер и бережно берёт её за руку.
– А? Кто здесь? – слабым голосом спросила Катрина.
– Я. Саймон.
Сердце Милы отчего-то забилось быстрее и при этом ей как-то сдавило грудь. Молодой женщине стало тяжело дышать, но… виной этому было не отравление, а самые банальные чувства. Она ощущала глубокое разочарование. Такое, как будто её предали.
– Ты пришёл? Зря, – между тем сказала Катрина и попыталась приподняться. Она хотела сесть, и Саймон, поправив её подушку, помог ей сделать это. При этом он говорил:
– Ты понимаешь, не мог я к тебе не прийти. По академии столько слухов про твоё ужасное состояние ходит.
– Не надо, не переживай за мою жизнь. Кроме того, если бы не я… Ох, Саймон, столько людей из-за меня пострадало.
– Нет-нет, не из-за тебя, – уверенно опроверг Саймон, но Катрина его, казалось, не слышала. Девушка закрыла лицо ладонями, её трясло. – Катрина, хватит! Всё произошло отнюдь не из-за тебя, слышишь?
– Слышу, – донёсся до Милы слабый шёпот.
– А раз слышишь, то ответь мне уже, что ты сказала следствию? Вдруг я как-то смогу помочь тебе.
– Нет, ты мне уже не поможешь. Пусть я не раскрыла ничего лишнего, но при этом призналась во всём. Я сама им во всём призналась, – опуская ладони вдоль тела, тихо сказала Катрина, а затем неподдельно горько всхлипнула. – Прости, Саймон, я знаю, ты бы хотел совсем другого. Но я не смогла заставить себя произнести это. Просто не смогла.
– Выходит, ты не решилась на обвинение?
– Нет.
– Проклятье, всё как я думал! – рассерженно воскликнул Саймон, прежде чем сел на стул возле Катрины и, сцепив ладони в замок, спросил. – Так что ты по итогу сообщила?
– Что это была только моя идея разрешить таким глупым образом ситуацию с ритуалом посвящения вашей группы в магическое братство. Я всё сделала по собственной инициативе. Я сама придумала купить противоядие, и сама додумалась тайком подмешать в зелье опасный ингредиент.
– Лер Грумберг будет идиотом, если не подтвердит твои слова.
– Как я поняла, он давно уже обвинил в произошедшем именно меня, – тихим голосом, каким говорят, когда пытаются сдержать слёзы, сказала Катрина. – Следователь так многозначительно посмотрел на господина фон Дали, что я сразу поняла это.
– М-да, шанс устроить ему хоть какие-то неприятности ты взяла и упустила. Вместо этого ты устроила их себе, – с гневным укором произнёс Саймон, прежде чем нервно взлохматил свои волосы. – Катрина, ты хоть понимаешь, что теперь обвинить его абсолютно не в чем? Он никого не намеревался убить, а то, что он молчал про тебя, так что такого? Ты ведь тоже далеко не об убийстве думала, получается. И, само собой, не знал он откуда ты яд достала. Он не скрыл никакого противозаконного факта, а потому продолжит наслаждаться жизнью в то время, как ты…
– Саймон! – со слезами на глазах перебила Катрина. – Я заслуживаю этого. Из-за меня едва не погибли двадцать два человека, понимаешь? Ты можешь такое понять?
– С трудом, – после некоторого молчания, ответил Саймон тихо-тихо. – Как только такая оказия произойти могла?
По тому, какое воцарилось молчание, Мила поняла, что вот-вот услышит ответ на давно терзающий её вопрос. Она даже замерла так, что почти не дышала. Вся она превратилась в слух, так как боялась упустить какое-либо важное слово.
– Теперь мне понятно как, – дрожащим голосом сказала Катрина. – Я наполнила просеивающую ложку совсем не тем веществом, каким намеревалась.
– То есть не тем? – удивился Саймон. – Как это могло произойти?
– Не знаю. Наверное, в веществе содержались какие-то примеси. Или же я сама как‑то не так прочитала надпись на баночке, всё же я ужасно торопилась обратно в аудиторию. Вот всё и вышло так… так…
– Катрина, я ещё раз повторю – ты ни в чём не виновата.
– Виновата.
– Разве что в том, что противоядием не воспользовалась! С чего ты так сглупила? Ну с чего?
Мила достаточно хорошо знала Саймона, чтобы понять насколько он зол из-за этого момента. По голосу этого было почти не слышно, но в ней горела уверенность – гнев буквально клокотал в нём, и это значило… что за Катрину Саймон более чем переживает.
Сердце Милы будто сжала невидимая рука. Можно было знать, что однажды настанет тот день, когда Саймон начнёт встречаться с какой-либо девушкой. Это было бы нормально и естественно. Уж если одна отказала, так надо с другой жизнь строить, а не слёзы лить. Но разумные мысли нисколько не усмиряли душевную боль.
«Ты его оттолкнула, вот он и с другой. Чего ты ещё ждала?» – холодно прозвучало в голове Милы, и ей даже плакать захотелось. Но вместо этого она просто‑напросто крепко сжала ладошки в кулаки так, что ногти оцарапали кожу, и осталась подслушивать.
– Так ведь я только по книгам знала, как яд на меня подействует, – между тем жалобно всхлипнула Катрина. – Мне казалось, что у моего организма просто другой болевой порог, нежели описывалось в книге. Я терпела, Саймон. Я терпела, а потом… потом стало слишком поздно.
Катрина горько заплакала и отвернулась к стене. Саймон тяжело вздохнул и, сев на кровать, с нежностью обнял девушку за плечи. Он принялся утешать её мягким шёпотом, а потому Мила окончательно поняла насколько она лишняя. Стараясь ступать как можно тише, молодая женщина вернулась в свою палату. При этом она ощущала растерянность из-за того, что прекрасно уловила – Саймон знал куда больше, чем рассказал ей.
«Хорошо это или, напротив, плохо?» – подумала она, но достойно сосредоточиться на этом вопросе у Милы не получилось. Она гораздо глубже и дольше размышляла над тем, что из Катрины и Саймона могла бы получиться отличная пара. А из него и неё нет. Она ведь женщина с настолько дурной репутацией, что от неё все мечтают избавиться.
Мила, прижав ладонь ко рту, горько всхлипнула. Ей было больно, и на эту боль она не имела права. Ей можно было только испытывать глубокое разочарование, так как Мила знала, что больше не сможет верить Саймону так, как прежде. Червячок сомнений и обиды слишком глубоко проник в неё, а потому Мила вновь остро почувствовала своё одиночество.
Аналогично чувствовала себя и Катрина. Стоило Саймону уйти, как девушку поглотило немыслимое отчаяние. Вся её жизнь оказалась разрушена. Сперва завещание отца, из-за которого Катрина и её сестра Ирма вмиг лишились права на ферму, о процветании которой заботились столько лет. Они обе остались без средств к существованию и даже хуже. Из-за этого завещания Ирма ввязалась в судебное разбирательство и по итогу только осталась должна огромную сумму денег. Мир не желал способствовать установлению справедливости, и Катрине пришлось действовать самой. Чтобы помочь сестре оплатить долг, она пошла на унизительное сближение с Антуаном Грумбергом. А там она оказалась настолько глупа, что взяла и влюбилась в недостойного её чувств аристократа. Из-за этого жизнь Катрины словно полетела в пропасть. Она полюбила и, как следствие, постоянно терпела глубокую душевную боль.
«Ты и я получили от него то, что хотели. Так хватит, прекрати! Ты должна закончить то, что причиняет тебе такие страдания, – пыталась вразумить её сестра. – Нам от него больше ничего не надо. Дальше ты и я справимся сами».
Только поддержка Ирмы помогла Катрине прекратить тайные встречи с Антуаном, но, увы, прошлым они так и не стали. Она до сих пор любила. А он не мог простить бывшей любовнице её смелость. Из-за этого Ирме пришлось покинуть Вирград, сестру Катрины уволили с работы и ни на какую новую в Вирграде не брали. Катрина тоже ощутила власть безденежья, так как считала себя обязанной помочь сестре устроиться на новом месте. Ей снова остро потребовались деньги.
«Хорошо, что больше о деньгах мне не надо думать. Их я просто-напросто не смогу заработать. Никогда», – невесело усмехнулась Катрина и закрыла глаза. Так она старалась сдержать льющиеся рекой слёзы, потому что её сокровенная мечта – мечта стать таким же магом-целителем, каким была её мама, теперь ни за что не смогла бы сбыться. Следствие, конечно, приняло к вниманию мотив поступка Катрины. Девушке даже показалось, что лицо архимага выражало искреннее сочувствие, когда он слушал её сбивчивые объяснения. Вот только для Катрины, как для мага, будущего уже не существовало.
– Ваша ситуация кардинально отличается от ситуации прочих студентов, – мягко объяснял ей целитель. – Вы не просто дышали ядом, вы его выпили. Токсины настолько глубоко проникли в ткани вашего организма, что теперь последствия необратимы. Ваш дар, лер Флетчер, утратил свою стабильность. В какие-то моменты вы бы могли по окончанию обучения пользоваться магией, в другое время нет. Всё это наносило бы вам психологический дискомфорт и физические проблемы. Видите ли, работа энергоцентров всегда отражается на теле мага. Поэтому запечатывание дара для вас скорее милосердие, нежели наказание.
«Всё это так разумно звучит, – с грустью и злостью думала Катрина, – но вот отчего‑то нисколько меня не утешает. Я подвела маму, я подвела себя, я подвела сестру. Да и ещё чуть двадцать два человека не унесла в могилу».
Катрина всецело винила себя, а не Саймона. Пусть это именно он придумал план и помог его осуществить (да ещё так, чтобы это Антуан Грумберг по завершению дела покрыл все расходы), ей доставало смелости признать – напортачила именно она… И, как бы ни было обидно, Антуан сходу указал следствию на это.
«Как только он мог? – вновь заболело у неё сердце. – Ну как он мог?».
Ненадолго ненависть превысила то светлое чувство, что царило в душе Катрины. Но именно что ненадолго. Позже она пришла к мысли, что, быть может, Антуан уже жалеет о содеянном и теперь испытывает сочувствие к ней. Он просто слишком горд, чтобы без протянутой руки проявить свои эмоции.
«Учиться на мага я больше не смогу, а к долгу академии мне по-любому припишут крупный штраф. Выйдя за ворота, я сделаюсь самой жалкой из людей и вдруг… вдруг он сможет понять это? Вдруг наше прошлое поможет ему вспомнить о добродетели?» – испытала тихую надежду Катрина, а потому заставила своё непослушное тело сесть и после начала писать письмо. В нём она безжалостно для собственного самолюбия умоляла Антуана Грумберга помочь ей.
