Юлия Эльм
Крылатые
– Ну… – он окончательно растерялся, совсем не зная, что сказать, и говорил первое, что приходило в голову, – Потому мы и говорим – подозрения.
Лия снова заметалась по комнате. Обошла её всю несколько раз, опасливо косясь на стеклянную стену и всё обнимая себя руками. Как же чертовски она заблуждается.
Вдруг парня поразила догадка. Он понял, к чему клонила девушка, показав ему крыло. Она думает, что не была больна? Конечно, она и понятия не имеет о том, что после ампутации у инфицированных крылья не восстановятся, а значит… Она боится потерять их не просто навсегда, а даже на время.
– Макс, – девушка подбежала к нему и резко взяла парня за руку.
Это произошло так быстро, он не успел толком ничего понять.
– Макс, – говорила она тихо, и глаза её, испуганные и серьёзные были так невообразимо близко, – Я не сказала об этом врачам, но скажу тебе. Я не больна. Температура у меня, бывает, повышается от сильного волнения. Такое случалось со мной уже не раз. Я не больна… Это правда! Я чувствую себя совершенно здоровой. Нельзя же вылечиться от неизвестного вируса за несколько часов.
Парень хотел было что-то сказать, но она его перебила:
– Да, я знаю. Я провалялась с лихорадкой половину дня и всю ночь. Но у меня правда такое бывает. Вариант психосоматики, ещё с детства. Когда мне очень страшно, мой мозг врубает у меня высокую температуру и сознание просто отключается. А потом, проходит день, два и я прихожу в себя. Макс… Я не больна. И я не позволю отрубить себе крылья из-за какого-то глупого недоразумения. Не позволю! А потому прошу… Пожалуйста, помоги мне.
– Ч… что? – он был так ошарашен, что до затуманенного мозга не сразу дошло, о чём она говорит.
– Я не больна, я это знаю! И мои крылья я никому не отдам! Помоги мне, умоляю тебя.
– Но как? – к удивлению, парень накрыл своей рукой в белой резиновой перчатке её дрожащие пальцы, – И чем я смогу тебе помочь? Тебя не выпустят из больницы, даже если сам министр здравоохранения прилетит тебя вызволять. Что уж говорить о попытках обычного санитара… И даже если бы тебя хотели отпустить, главврач не пойдёт против приказа самого Совета. Ты есть во всех бумагах, по закону тебе должны отрубить крылья.
– Нет! – она резко отстранилась от него, и он видел, как краснеют её глаза, – Не-е-ет, пожалуйста.
У неё начиналась истерика. Она обнимала себя крыльями, и шаг её всё ускорялся и ускорялся.
– Крылья… Самое дорогое, что у меня есть.
Лия всхлипывала, но не плакала. Она лишь сжалась в комочек, мечущийся по комнате, и с каждым шагом, парень видел это, всё больше и больше впадала в отчаяние. Слёзы не текли, но глаза её покраснели, и дышать становилось всё тяжелее.
У Макса сжалось сердце… Все небесные светила, что же он творит?! Зачем?! Зачем он так мучает её? Ведь она умирает… Умрёт вот сейчас, с минуты на минуту, и умрёт она в страхе. В отчаянии, в которое её погрузил… Наш доблестный герой Макс! Даже в последние минуты он умудрился всё испортить!
Чтобы хоть как-то примириться с собственной совестью, он решил соврать:
– Но они же…
Правда, врать умирающей было сложнее, чем он думал. Слова упрямо застревали в глотке. Ему приходилось выталкивать их из себя, выпихивать, вытягивать:
– Но они же… Восстановятся.
– Не важно! – крикнула она, обернувшись слишком резко.
И снова продолжила метания:
– Крылья… Самое дорогое… Я просто не могу… Не могу позволить отрубить их! Они… Это как вырвать сердце, понимаешь? Сердце, которым ты любил, которым чувствовал. Внутри которого тысячи воспоминаний, и вся… Твоя суть. И ты сам. Вырвать его, и сказать: «Не беда, отрастёт новое». Нет, я не могу!
Вдруг она резко остановилась. Застыла, как вкопанная, будто наткнулась на невидимую преграду. И хоть девушка не двигалась с места, Макс мог видеть, как выражение отчаяния на её лице исчезает. Мышцы мягко расслабляются, губы размыкаются, словно она внезапно что-то поняла. А в глазах… В глазах проблеснула надежда.
– Макс, – Лия снова бросилась к нему, и он инстинктивно отшатнулся от резкого движения.
Благо, она этого не заметила. В её взгляде плясали опасные огоньки, и плотно засела уверенность. Плохое сочетание.
– Макс, возможно, я сейчас покажусь тебе сумасшедшей, но… Прошу, помоги мне сбежать отсюда.
– Что?! – парень резко выдернул руку из её пальцев и вскочил со стула.
Он чувствовал, как пылают его щёки, и был благодарен толстой медицинской маске за то, что она это скрывала.
– Пожалуйста, – девушка не давала ему даже собрать мысли в кучку, – Пожалуйста!
Парень задышал тяжелее, пытаясь подобрать хоть какие-то слова, чтобы отказать девушке… Отговорить её от этого сумасшедшего поступка. Он даже потёр пальцами переносицу, что категорически запрещалось в красной зоне, и вдруг… Понял. Очень резко понял.
«А зачем ей отказывать? Ведь она всё равно не успеет сбежать…» – голова была на удивление пустой, а мысли стройными и лаконичными.
Пока в сознании зрел план, Макс краем глаза заметил, что на них смотрит медсестра на посту. Через стекло она, разумеется, не слышала разговора, но её могла привлечь его излишняя эмоциональность. Поэтому парень поспешил сесть обратно, и сказал как можно непринуждённее:
– Вернись на кровать, а то на нас медсестра смотрит.
Девушка, ошарашенная, в первую секунду хотела повернуться в сторону поста, но удержалась. Все её мышцы резко напряглись, и она на каменных ногах вернулась к постели. Должно быть, у неё даже руки не гнулись от напряжения.
Макс снова посмотрел на неё снизу вверх. Она ждала от него ответа.
Он подумал, что для правдоподобия должен был бы поспорить с ней – напомнить, что её, скорее всего, будут искать как нарушителя и как разносчика заразы. Уверить её, что всё это вообще какое-то безумие, и что сбежать из стерильного бокса не так просто. Он должен был всё это сказать… Если бы действительно хотел помочь ей. На деле же он совершал самый подлый и мерзкий поступок в своей жизни. За который, он был уверен, совесть будет грызть его до конца дней. Но так будет лучше… Для неё лучше.
– Ладно, – он вздохнул и тихо начал, – Слушай меня очень внимательно. Я сейчас встану, и ты аккуратно залезешь рукой в карман моего халата. Там лежит пульт. Возьми его, но только так, чтобы медсестра не увидела, хорошо?
Она нервно, напряжённо кивнула:
– Угу.
Макс улыбнулся ей приободряющее, и только спустя секунду понял, что Лия не увидит этого за маской. Однако, заглянув ему в глаза, девушка тоже постаралась улыбнуться… Неужели заметила?
Парень встал и аккуратно подошел к пациентке. Запрокинул её голову, словно хотел посмотреть реакцию зрачка на свет. И изображал старание так долго, сколько понадобилось Лие, чтобы залезть в его карман. Надо сказать, у неё быстро получилось, он даже ничего не почувствовал.
– Отлично, – Макс отпустил голову девушки и вернулся обратно на стул, – А теперь запоминай.
Боковым зрением парень заметил, как Лия спрятала пульт в карман больничной пижамы.
– На пульте, помимо прочего, три кнопки, которые открывают двери. Я сейчас уйду, а ты откроешь мне все три замка поочерёдно, и потом закроешь. Медсестра на посту так устала, что почти спит. Я думаю… Если я не верну ей пульт, она даже не заметит. Так вот, ты должна дождаться, когда она уснёт окончательно, и потом бежать. Только старайся не привлекать её внимание, а то у тебя ничего не получится.
Макс говорил, и сам удивлялся тому, как складно у него получалось. Да, план побега хорош. И мог бы сработать, если б… Кому-то вообще суждено было его осуществить.
– Когда она уснёт, ты тихо выйдешь. Возьми защитный костюм из первого шлюза – там в шкафу должны висеть. Одевайся, маску не забудь, и спокойно иди по всей красной зоне. Выйдешь за пределы карантина, иди по коридору прямо, до палаты 202. Там лежит коматозник, так что можешь не переживать. И там же я оставлю открытое окно для тебя. Если не попадёшься, пройдёшь без особых проблем.
Разумеется, никакое окно открытым Макс оставлять не собирался. И никакого коматозника в палате 202 не лежало – все палаты с номерами от двухсот вообще находились на четыре этажа ниже. Но как же чертовски легко было врать… Легко, потому что с каждой частичкой лжи в глазах девушки всё больше и больше расцветала надежда. Она сияла…
«Ложь во спасение, значит? – ехидно спросил он сам у себя, – Ты же знаешь, что это добром не кончится». И, помедлив ещё немного, он меланхолично констатировал: «Это никак не кончится». Ну что ж, вот и ещё один поступок в коллекцию тех, о которых можно жалеть до скончания жизни. С одной только разницей… Этот гнуснее всех предыдущих.
– Ясно, – кивнула Лия коротко, – Я всё сделаю.
– Тогда договорились.
Он встал, и уже собирался уходить, как девушка жестом остановила его:
– Это… Если что, я сама украла пульт. И окно было просто открыто – забыл, наверное, кто-то закрыть, когда проветривал.
Макс улыбнулся, теперь уже тепло… Жаль, что она не могла этого видеть:
– Очень мило с твоей стороны.
– Не хочу, чтобы у тебя были неприятности.
– Обо мне не заботься, – парень отмахнулся, и снова пошел к двери.
Но не успел сделать и пары шагов, как она снова его окликнула:
– Макс…
Он обернулся через плечо. Лия всё ещё сидела на кровати, лишь чуть-чуть подавшись вперёд.
– Спасибо… Я… Даже не думала, что…
– Не надо, – он резко оборвал её.
Слов благодарности выдержать он был не в силах.
Ноги одеревенели, на плечи резко навалилась усталость. Ему хотелось только одного – уйти. Уйти поскорее, иначе можно застрять здесь окончательно. Ему казалось, если он хоть на мгновение сбавит шаг, советь, что крадётся за ним, проглотит его целиком, тщательно прожевав перед этим.
– Макс.
И вдруг… Он не успел даже обернуться, как его настигли объятья. Тёплые, нежные. Лия врезалась в его спину, и даже сквозь защитный костюм парень чувствовал, как она уткнулась носом в ткань между его крыльями.
– Спасибо, – прошептала она на выдохе, – Ты спас меня.
– Не… – он дрогнул всем телом, мягко уходя из плена её рук, – Не за что.
«Действительно не за что, – угрюмо думал он, покидая бокс, – Ведь до времени своего побега ты всё равно уже не доживёшь».
***
Дверь Хранилища была открыта. Эта самая первая мысль, что донеслась до сознания, расположилась в нём, и ещё несколько секунд занимала его всецело и полностью.
Дверь… Открыта.
Наконец, немного совладав с ногами, Мейд Йович бросился внутрь, но, не сделав и пары шагов, остановился вновь.
За стальными створками первой двери, была вторая – менее претенциозная, и открывающаяся при помощи часов и личных кодов министров. Панель для ввода пароля была яростно разбита, дыра в клавиатуре обнажала уязвлённые микросхемы. А прямо за дверью, в небольшой комнатке, где не стояло ничего кроме большого сейфа и стола, Мейда поджидал самый большой сюрприз.
Больше торопиться было некуда. Министр осторожно, чтобы не затоптать возможные следы, прошел к сейфу, и, вытащив из кармана платок, отодвинул в сторону и без того открытую дверцу.
Печати… Не было. Что ж, вот и ответ на вопрос – откуда взялся новый приказ. Беда в том – и это Мейд Йович понял сразу, как только увидел пустые полки – что Совет не сможет отменить это варварство. Теперь у него просто нет на это власти. Кто бы ни был этот безумец, решивший обокрасть Правительство, он позаботился о том, чтобы лишить Совет любой законодательной инициативы.
Мейд Йович ещё раз оглядел Хранилище. Потом осторожно вышел и встал у самых дверей. Быстро позвонил генералу Ёрну, начальнику следственной группы при службе безопасности Правительства. Это была формальность… На самом деле министру и без того всё ясно, но положение просто не позволяло ему вести расследование самостоятельно.
Итак… Вор шел именно за печатью. Это было понятно. В здание Правительства он попал по вентиляционной шахте. Это тоже было ясно по с корнем выломанной вентиляционной решетке, валявшейся в коридоре, и по вентилятору, аккуратно лежавшему рядом с ней. Но если учесть, что каждая шахта заканчивается вентилятором, который просто невозможно снять в работающем состоянии, кто-то должен был отключить систему. Да, значит преступников как минимум двое. И второй имеет доступ в здание… Правда, в это число входят не только министры обоих Советов, но ещё и охрана, обслуживающий персонал, иногда экскурсии… В общем тьма народу.
Но одно ясно точно. Один сообщник уже был в здании, и он отключил систему. Вор дождался, когда все министры закончат с документальным оформлением апокалипсиса, и разлетятся, а у него будет примерно шесть часов до выхода утренних новостей, чтобы поставить печать и обнародовать приказ.
Тут министр задумался… Даже официальные приказы Совета Двенадцати крыльев публикуются в СМИ в течение суток. А тут вдруг ночью вышел приказ, и уже этим утром о нём трубили во всех новостях. Кто-то точно постарался, чтобы информация распространилась как можно быстрее.
«Так, не отвлекайся!» – мысленно осадил он себя.
Дальше. Вор проник в коридор через вентиляцию где-то между полуночью и шестью часами утра.
Первая дверь… Скорее всего не была проблемой. Сбылось опасение Мейда – когда они с Хранителем меняли перо, вся информация прилетела злоумышленникам. Должно быть, и та атака на сервера была подставной, чтобы спровоцировать Эда на необдуманный поступок. Эда… и Мейда. Ладно, помучиться совестью можно и чуть позже.
Первую дверь вор прошел без проблем. Вторая… Она открывается только при помощи часов министров, и персонального кода. Мейд Йович перевёл взгляд на панель ввода паролей. Она была разбита, но словно… На скорую руку. Это, по сути, небольшой компьютер, вмонтированный в стену. И будет ли польза от того, чтобы бить по клавиатуре? Может, это всего лишь ширма?
Министр ещё раз прошел ко второй двери, остановился у панели. Все вводимые пароли фиксируются на жёсткий диск, а так как пароль у каждого из двенадцати членов Совета индивидуален, можно легко понять, кто входил. Простые воры не могли знать об этом.
Мейд аккуратно поддел и вытащил из стены экран. Учитывая общие повреждения, это было не сложно. А за экраном зияла ещё одна дыра… Плата с жёстким диском была извлечена, при чем очень аккуратно. Всё остальное осталось на месте, цело. Да… Если даже часам ещё можно было найти объяснение – украли, взломали – то этому уже нет.
Но Мейд Йович удержал себя от вывода. Пока удержал. Ведь оставалась ещё третья дверь.
Дверь сейфа, последний рубеж защиты. Она открывается часами министров, часами Хранителя печати и восьмизначным кодом. Код от сейфа меняется каждый час, и, если министрам нужно открыть его, они запрашивают код у системы охраны, и он приходит им на часы. Но есть ещё кое-что…
Последовательность ввода цифр. Об этом не написано ни в одних документах, не зафиксировано ни в каких протоколах. Это передаётся лишь устно членам Совета. Последовательность цифр – то, в каком порядке вводить цифры кода, приходящего на часы. Сейчас это 68132457. Мейд узнал её от Лима Ланге, когда принимал пост. Как только один из министров Совета уходил с поста, последовательность введения всегда менялась. И знают её только тринадцать человек – включая Хранителя. А вор знал и это.
Да, теперь у Мейда не было сомнений. Часы, при помощи которых преступник открыл двери, код, система вентиляции. Это значит, что вору помогал кто-то с самого верха, кто имеет доступ в хранилище. Кто-то… Из Совета Двенадцати крыльев.
Оказывается, всё куда серьёзнее, чем можно было предположить. Это не просто саботаж, это… Измена.
Внезапно мысль поразила Мейда молнией. Голова соображала урывками, судорожно: «Перо… Первая дверь… Как же?..». И министр вновь вылетел к дверям.
В коридоре под высокой красной панелью лежало перо. Длинное, маховое перо цвета пустынного песка. Воры могли получить его только… Через труп Хранителя.
Это было уже слишком. Наплевав на все правила, министр взмахнул крыльями, и стремглав полетел по коридору. Стены стояли достаточно широко, чтобы можно было расправить крылья, но всё же длинные перья бывшего военного чертили концами по стенам.
Завидев его на другом конце коридора, несколько перепуганных женщин вжались в пол. Прикрыв головы папками, они неистово ругались, но Мейд уже не слышал их криков. А может, не всё ещё потеряно… А может, он ещё успеет?
У лифтов всё-таки пришлось остановиться. Он аккуратно затормозил, налету нажимая кнопку вызова, но не успел и ног поставить на пол, как двери открылись. На счастье, кабина была пуста.
Мейд вбежал и нажал кнопку «2». В этом лифте всего две кнопки, но означают они не этажи, как обычно, а уровни. «2» – политический сектор второго уровня, «1» – здание Правительства. На удивление, у Мейда это никогда не вызывало диссонанса.
Лифт спускался добрых пять минут, и у многих с непривычки закладывало уши от перепадов давления. Конечно, стальные стены шахты старались укрепить так, чтобы минимизировать действие окружающей среды, но никогда нельзя исключить всё полностью. Правда министр давно уже к этому привык.
Как только лифт остановился и двери распахнулись, Мейд вылетел из кабины и помчался через КПП. Охранники даже не подумали его остановить. Только открыли ему ворота.
Шахта лифта берёт начало на крыше здания. Сама крыша покрыта пуленепробиваемым куполом, и выходящие из кабины неизменно попадают внутрь. Чтобы выбраться на улицу, им нужно пройти КПП, где охрана проверит документы и после этого откроет ворота. Но своего начальника охрана знала в лицо.
Ворота открывались тяжело, грузно, и Мейд, вертикально повернувшись в воздухе, лихо пролетел в образовавшуюся щель. Он не мог ждать… Просто не мог.
День встретил его прохладой и бледным солнцем, а улицы были пусты и совершенно свободны.
Он лавировал меж домами, и с каждой секундой нарастал в нём страх. Чувство было сначала маленьким, грызущим, но теперь становилось всё больше и сильнее. Мейду просто не хотелось думать, что Эд… Переживший восемнадцать покушений на свою жизнь, может умереть сейчас. Так глупо и бессмысленно.
Где Хранитель жил, Мейд знал по долгу службы. И вот, дом Мартиса. Дверь закрыта, хоть и не заперта. Влетев внутрь, министр нашел Хранителя в холле. По всему полу валялись перья, Эд был мертвенно бледен, и лежал на полу без сознания.
А когда Мейд опустился, чтобы проверить пульс, то понял… Что Хранитель жив, и у него сильная лихорадка.
Глава 5. 7 сентября. Вечер.
Однако, Лия дожила…
Стрелки часов тяжко перевалили день на вечер. А медсестра на посту всё никак не хотела засыпать. Вот уж когда действительно можно возненавидеть ответственных людей, которые хорошо выполняют свою работу.
Лия ходила по стерильной палате затравленным зверем, постоянно озираясь на пост. Такое поведение привлекло бы внимание кого угодно. Да, но отчаянно пытающаяся не заснуть медсестра уже вряд ли могла заметить хоть что-то от усталости. Девушка могла даже поставить стул перед стеклянной стеной и нагло вперить взгляд в эту безликую фигуру в защитном костюме, та всё равно не обратила бы на неё внимания.
Лию тошнило от больницы. В самом прямом смысле, она чувствовала, как её желудок учился художественной гимнастике, и в голове шумел для него духовой оркестр. Хотелось на свободу… Ужасно хотелось.
Сейчас, пережив лихорадку, она ещё больше убедилась в том, что вовсе не больна. Когда симптомов ещё не было, она сомневалась, но теперь…
Да, с одной стороны, это было не логично, и голос разума кричал ей до хрипа:
«Ты что творишь? А если это оно?!» – но она просто его не слышала. Это тупое, упрямое убеждение пугало, но и приносило уверенность. И даже если это самообман, Лия уже слишком сильно в нём утонула, чтобы выплывать сейчас.
В кармане пижамы лежал «украденный» пульт. Она нежно поглаживала пальцами его пластиковый корпус. Её пропуск на свободу… И только эти прикосновения кожи к мягким кнопкам помогали пережить томительное, изнуряющее ожидание.
Она вспоминала себя в детстве… Это была та часть биографии, о которой родители предпочитают не рассказывать детям, если те забывают. Но Лия помнила всё.
У неё пропал котёнок. Ей было лет шесть, и мама уже разрешила вылетать из дома до игровой площадки одной, если Лия хотела. В тот день она улетела и забыла закрыть окно… Котёнка звали Бусинкой, он был чёрный, с лоснящейся мягкой шерстью и умными-умными глазами. Когда она вернулась домой, его нигде не было.
Она искала… Воспоминания с того момента путались в её воспалённом сознании. Перед ней вставали образы её родного дома. Она искала в его лежанке, искала за диваном и под кроватями, по всем комнатам и по всем шкафам. Залезла за стиральную машину, пошарила под ванной, обошла всё ещё раз. Его нигде не было… Она звала:
– Бусинка! Бусинка… – и сквозь время она помнила тот отчаянный детский голос, что рвался из глубин её памяти.
Но котёнок не отзывался. И когда она, уже совершенно отчаявшаяся, встала посреди детской, то заметила… Что забыла закрыть окно. Она просто его увидела, не успела даже ни о чём подумать, как мир уже рухнул. А вместе с ним рухнула и она.
Дальше воспоминания смешались ещё больше – крики родителей, больница, врачи, улыбающаяся медсестра детского отделения. Девочке было так же жарко, как сегодня ночью. Теперь-то, конечно, она понимала, что у неё была лихорадка и она не могла нормально воспринимать реальность. Потому в её голове и остались эти хаотичные образы.
Всякий раз, когда приходила мама, она отчаянным, плачущим тоном улыбалась и говорила:
– Малышка, не бойся. Всё будет хорошо…
А Лия только спрашивала её:
– Мам… А Бусинка не нашёлся?
Мама сердилась. Гладила её по голове, а сама говорила:
– Ну дался тебе этот кот! Ты главное выздоравливай, родная.
Но девочка гнула своё:
– Лишь бы Бусинка нашёлся.
Она лежала в таком состоянии несколько дней. Иногда она просыпалась, когда взрослые этого не видели, и слышала разговоры у своей кровати. Врачи ничего не понимали… Они провели множество анализов, и те ничего не показали, совершенно ничего. Оставалось только ждать.
А Лия всё спрашивала:
– Нашёлся… Бусинка?
Она помнила, как папа бросился к её кровати, положил руку ей на горячий лоб. Помнила, как покраснели и сузились его глаза, словно от натуги. Он будто пытался сдержать что-то в себе, и говорил отчаянно и нежно:
– Не волнуйся, солнышко. Он ещё найдётся.
– Ты уж поищи его… Пожалуйста. Может, он испугался и спрятался, а я просто не нашла?
Но время шло… И только когда отец действительно внял словам дочери и начал искать кота, всё резко изменилось.
Оказалось, Бусинка правда выпал из окна квартиры, но его подхватил какой-то парень на несколько этажей ниже. И всё это время безуспешно искал его хозяев.
Когда отец пронёс кота в больницу, конечно, с позволения лечащего врача, но в строжайшем секрете – под халатом и рубашкой, и положил его на постель к девочке, Лия вдруг… Пошла на поправку. Буквально за несколько часов от её лихорадки не осталось и следа, она была довольна, счастлива, и уже сама собирала вещи, чтобы возвращаться домой.
Как выразился тогда лечащий врач – ларчик просто открывался. Разгадка обнаружилась на поверхности, где ей и надлежало быть – и загадочная температура оказалась ничем иным, как психосоматикой. Несколько визитов к психологу только подтвердили диагноз. И семью Лии предупредили ещё тогда – от сильного волнения у девочки может подняться очень высокая температура, которая не спадёт до тех пор, пока эмоциональное состояние Лии не придёт в норму. С тех пор, правда, больше такого не случалось. По крайней мере в подобных масштабах.
А Бусинка прожил долгую и счастливую жизнь. Не раз путешествовал по соседским кошкам, прыгая с подоконника на подоконник, и в итоге оставил на память о себе милую рыжую дочку, которая в один прекрасный день просто появилась в квартире и не захотела уходить.
Сегодня этот кот спас Лие жизнь ещё раз… Доктор разбудил её. Она думала о том, что больна и, возможно, умрёт, но, когда вспомнила этого кота… Словно тумблер щелкнул. У неё резко открылись глаза, и она стала постепенно чувствовать себя всё лучше и лучше. И вот теперь она уверена… Точно уверена, что вовсе не инфицирована. Всё хорошо, и она… Должна выбраться.
Да, быть может, она и не решилась на это, если бы не слова Макса. Крылья… Её крылья – самое дорогое, что у неё есть. И она не могла допустить даже мысли, чтобы их отрезали. Пускай новые и вырастут через девять месяцев, пускай это и временно, но… На восстановление техники полёта, манёвренности, лёгкости, уйдёт немало сил. А на восстановление доверия к новым крыльям и того больше. К тому же белое оперение досталось ей от бабушки – проявление рецессивного гена – и ещё далеко не факт, что новые крылья будут того же снежно-белого цвета. У людей, терявших крылья, новый цвет оперения не редкость. А ещё ходили слухи, что каждые новые крылья слабее предыдущих. Нет, она просто не могла их потерять!
И… Она прекрасно понимала, что это всего лишь отговорки. Она прикрывается этими нелепыми причинами, прячется за ними, чтобы было не так страшно. Но это её не останавливало.
Сейчас она всерьёз ужасалась тому, насколько далеко готова была зайти. Ведь это действительно не шутки… Её будут искать, ей придётся прятаться. И каждый день напряженно проверять новости, не отменили ли это варварское постановление. А потом? Как ей потом восстанавливать свою жизнь? Как возвращаться в мир обычных людей, чистых перед законом? Но почему-то сейчас все эти мысли занимали её голову куда меньше, чем страх. Тот всеобъемлющий страх потерять самое дорогое, что у неё было.
Где-то по ту сторону серых больничных жалюзи закатывалось солнце. Здесь его словно не существовало, лишь жалкие отголоски, обрывки прорывались сквозь блокаду молчаливого отчаяния инфекционного отделения. И было тихо… Почему так тихо? Хотя, быть может, это только в стерильной коробке Лии не было слышно ни звука.
С каждым часом она всё больше начинала чувствовать себя мышью в лабиринте. И вроде был выход, был… Но медсестра на посту предательски не дремала.
От отчаяния уже устав наворачивать круги по палате, девушка плюхнулась на кровать. Сердце колотилось… И желание бежать, просто бежать, не выжидая, накатывало горячими волнами.
По коридору прошлись два санитара. Они тащили на плечах тяжёлые мешки, и когда шов одного из них немного разошелся, из образовавшейся дырки вылетело коричневое перо. А Лия с ужасом поняла, что санитары… Тащили крылья.
Она напряженно сглотнула, вытянувшись в струну на кровати, не в силах оторвать взгляда от мешков. Лие не нужно было даже слышать, чтобы понять… Они несут их в печь.
Один из санитаров что-то бросил медсестре на посту, но та не ответила. Она не подняла и головы на проходящих, всё сидела в одной позе, подперев голову рукой. Тот только пожал плечами и продолжил путь. Бросил что-то на ходу своему товарищу, а Лия видела лишь, как едва шевелятся от разговора их маски. И тут её сознание поразила мысль:
«Она не ответила… Почему она не ответила?». Дождавшись, когда санитары скроются за поворотом, девушка побежала к стене и беззастенчиво приникла к стеклу. Её взгляд обшаривал то немногое, что она могла видеть из фигуры медсестры за стойкой. И сейчас она видела… Видела! Бедная медсестра за день так умоталась, что заснула прямо в сидячем положении. Путь свободен! Наконец-то!
От накатившей радости Лия едва не взлетела под потолок. Но вовремя опомнилась. Припрыгивая, она помчалась к первой двери, нащупывая на ходу пульт в кармане и открывая с кнопки замок.
Только оказавшись в шлюзе, она пришла в себя. Радость поутихла, девушка спокойно подошла ко второй двери, снова открыла её и вышла. Свобода была совсем рядом.
В шкафу во втором шлюзе она нашла защитный костюм и стала быстро надевать его поверх больничной пижамы. Пальцы не слушались, молния не застёгивалась, она чуть не порвала штанину, и крылья едва пропихнула в узкие рукава, но в итоге оделась быстро. Единственное, чего не нашлось, так это обуви… Вот же! И как она об этом не подумала? Ещё пару минут Лия просто стояла и смотрела на свои босые ноги, не зная, что делать. Но до свободы осталось всего ничего, и сейчас её ничто не могло остановить! Не придумав ничего лучше, Лия надела бахилы на голые ноги, и открыла последнюю дверь. Всё, назад пути нет… Осталось только преодолеть больничный блок.
Она с опаской вышла в коридор. Синие бахилы предательски шуршали на всё отделение, и как бы тихо девушка не пыталась идти, всё без толку. В итоге она решила идти уверенно, чтобы действительно сойти за врача. Если никто не посмотрит вниз, её не раскроют.
Проходя мимо поста, Лия бросила взгляд на медсестру. Действительно, веки под пластиковыми очками были плотно закрыты, под глазами залегли глубокие синие мешки. Девушка аккуратно вернула пульт на стойку. Костюм шуршал, она боялась этого звука до смерти, но пульт точно нужно было вернуть. Может, тогда её не так быстро хватятся.
Закончив, Лия поспешила уйти. Она топала вперёд по коридорам, и до неё отдалённо доносились какие-то голоса. Но слов она не разбирала.
С каждым шагом сердце колотилось сильнее. Свобода… Почти свобода! Когда девушка зашла за угол, и увидела плотную плёнку, отделяющую коридор красной зоны, то готова была уже сорваться на бег. Но нет, нельзя.
«Всё хорошо… – думала она, и мысли торопливо мчались в такт шагам, – Я всё смогу. Я уже почти смогла».
– Эй, док, постойте! – послышалось с другой стороны коридора.
По всему телу прошел электрический разряд. Лия чувствовала, как покрылась мурашками кожа на спине, и оперение распушилось под рукавами.
«Спокойно… Он принял тебя за врача. Веди себя естественно» – здравый смысл где-то в глубине сознания всё-таки изволил проснуться.
– Позже! – крикнула она, не оборачиваясь, только пренебрежительно махнув рукой.
– Это срочно! – но медбрат, а это был именно он, уже перебежал весь коридор, и оборачиваться всё-таки пришлось, – Лихорадка у пациента из 848-й палаты продолжается. Мы вкололи ему суточную дозу ибупрофена, не помогает. Что будем делать?
Лия смотрела в высокое лицо, закрытое пластиковыми очками. Смотрела сквозь такие же пластиковые очки. И молила… Молила, чтобы уставший медбрат не увидел страха, что отражался на ее лице. А на задворках подсознания здравый смысл шептал, что лицо её плотно закрыто маской, и вряд ли под ней что-либо можно заметить. Да и взгляд высокого медбрата был направлен скорее куда-то сквозь неё. Нужно только не выдать себя… Не выдать себя.
В голове всплыла фраза доктора, которую она слышала во время своей лихорадки:
– Есть… Опасность для внутренних органов?
– М-м-м, – он ответил не сразу, – Мы снизили температуру до 39,5, так что, думаю, нет.
