Аалека Вальц
Междумирье
*** Фестиваль. Нас просто отравили, детка
Медленные па, аккуратные объятия, её чарующая улыбка. Финал. Она победила. Они танцевали. Михаил провёл по волосам, блестящим уже в свете фонарей и лампочек, щедро расставленных организаторами на участке. Рассматривал её лицо: загорелое, умело скульптурированное косметикой по видеоурокам. Нос был тонкий, скулы высокие, хайлайтер под глазами, накладные ресницы. Румянец не разливался на щеках, зелёные глаза победно смотрели в ответ, прямые волосы в конском хвосте оставляли ощущение жёсткости. Грациозная Алеся держалась с достоинством королевы. Михаил грустно улыбнулся, искренне отдавая честь её стойкости в нелёгкой борьбе. Каким бы ни был путь, важен результат, не так ли? Победительницей объявлена она, танцует с “принцем” Фестиваля. Она молодец, а вот про себя Михаил бы этого не сказал.
Вчера вечером он не испытывал ни капли радости, когда понял, что придётся работать ещё и нянькой для Агаты. Окажись на её месте другая, он был бы рад. Прекрасные по внешности девушки цветным калейдоскопом нарядов кружили вокруг, сливаясь в радужные пятна. Строптивые, кокетливые, заинтересованные в его внимании. Выходные оказались бы обыкновенными, приятно украшенными акварельной природой волжской деревни. Но не в этот раз.
Словами Агата сопротивлялась ему, а её щёки покрывались вишнёвым румянцем, в глазах зеркальная вежливость крошилась трещинами. И он заводился в ответ, с пол-оборота: интерес, тяга и желание.
Михаил не думал про чувства, желание вполне поддается контролю. Он должен контролировать ситуацию. Должен был контролировать. Контролировал, пока Агата не поцеловала его в ответ.
Полчаса назад девушка ушла домой. И внутренняя струна, натянутая до предела, ослабела. Он смог улыбнуться, произнести имя победительницы, встать в пару для танца.
Музыку ди-джей выбрал слезливую, но публике понравилось. Их окружили другие гости. Тяжело себя чувствующие от алкоголя танцоры крепко прижимались друг к другу, блестящие наряды от жары помялись, рубашки с широким коротким рукавом взмокли на спинах. Мужчины и женщины закрывали глаза и уносились в мир своих разочарований. Горько слышать, как песня дарит надежду, которая разобьётся в очередной раз с последним аккордом. Трудолюбивые люди старались простить судьбу, найти хорошее в исполненных годах.
После финальных слов каждой девушки Михаила обняла Наталья, поцеловала в щёку и сказала “не упускай ее”. Уставшая Алла больше не цепляла бравадой, заслонила грудью от одуревших, натравленных девушек из команды Алеси. Они визжали от радости, прыгали и, оборачиваясь, показывали языки Агате, прихрамывающей правой ногой в сторону калитки.
Агата ушла домой, потрёпанная, огорчённая. В спешке стремительно вышла за ворота, как золушка после полуночного боя часов. Боль за нее, злость на Матвея и отвращение к себе захватили Михаила.
Он с трудом расслабил пальцы – они находились на талии другой девушки, настолько сильно отличающейся от Агаты, что одного поцелуя хватило бы, чтобы прийти в чувство и собраться. Алеся обвила шею парня и поцеловала победно, без эмоций, без накала. Словно резиновые, холодные губы неприятно дотронулись до его губ, как-то требовательно и ожидающе. Михаил отстранился – он не мог больше "играть". Однако, как бы он ни сердился, но одной проблемой стало меньше. Теперь Агата вне зоны авторизации, а значит, риск снижен, а поражение Катерины обеспечено.
Правда, цена, которую Михаил заплатил, чтобы удержать её в течение вечера в поле зрения и при этом на расстоянии от Серентуса, оказалась неожиданно бьющей по нему. Агата ушла и казалось, что его броня пробита. Михаил остановился и произнёс:
– Алеся, мне приятно с тобой познакомиться, но…
– Вот вы где! – воскликнула перед ухом Катерина в микрофон. – Давайте ещё раз поздравим нашу пару. И покричим "горько"!
– Катя, это слишком, – сказал он резко.
– Ой, наш жених ещё не готов, но ничего, такая красавица-умница сможет подождать… пару дней. Шампанское и тост на брудершафт!
К ним подошли официанты с подносом и двумя бокалами. Алеся занервничала, поэтому быстро взяла бокал себе и всучила Михаилу.
– Ой… Алесь, наоборот, – Катерина без смущения поменяла бокалы, – тут, видишь, с сахаром, тебе, как девушке… не привыкшей к настоящему шампанскому, поверь, оно кислое, аж рот вяжет.
– Это что за шам…?
– Пьём, пьём – закричала Катерина в микрофон и зааплодировала, показывая гостям, что нужно поддержать ее.
Вот почему у нее такая привычка забирать чужой "хлеб"? Тамада с выражением, будто сам отпил кислого шампанского, ждал, когда ему отдадут микрофон. Публика по цепочке кричала "пьём", все хлопали. Некоторые оборачивались в поисках рюмки, недовольно переспрашивали, почему пьём, за что, кого?
Михаил нахмурился, но девушка обхватила его руку, заставляя присоединиться. Он медленно прислонил напиток к губам, подозревая недоброе. Отпил глоток.
– А чего это прынц сочкует, – закричали и загукали в толпе. Алеся подтолкнула бокал и с улыбкой, спасающей, как ей казалось, ситуацию, держала его, пока Михаил выпил бокал полностью.
– Целуй, целуй… – это уже кричал ведущий.
Катерина бросилась за ворота. Михаил улыбнулся, поцеловал Алесю в щёку.
– Спасибо за вечер. Мне надо идти, ещё увидимся, – он сделал шаг и чуть не осел на землю. Ноги потеряли опору.
– Это всё из-за этой потаскухи?! – горько сказала Алеся. – Видимо, это семейное. Но мне безразлично, если мужчина не может ценить такую девушку, как я. А бегает за ды…. Ужасно для мужчины.
– Во-первых, – ярость добела раскалила взгляд Михаила, он брезгливо отошёл от девушки, огорчение которой толкало её на низость. Но, почувствовав головокружение, завершил тихо: – Всё слишком не вовремя.
Холодная испарина проступила на его лбу, и он вдруг увидел перед собой бледное лицо, приоткрытые губы и некрасиво блестящие капельки пота. “Приготовила бы пирожков” – он сразу не понял, что это значит, да и почему Агата потная. "Твари…” – пронеслось у него в голове, и он резким движением собрался.
– Я дам тебе совет, Алеся. Твоя выдержка сейчас была на уровне, я даже восхитился. Но если ты рассматриваешь мужчину в качестве своей карьеры, то не стоит оскорблять в его присутствии других девушек. Ни под каким предлогом. Никто не любит “спать” с “гнилым”, – он тяжело вдохнул.
– И, если… И второе, что касается меня. Я извиняю тебя и твои слова только по причине того, что сегодня – не лучший вечер, Катерина знатно измотала чувства всем. И я надеюсь, что никогда больше не услышу оскорбление в свой адрес, в адрес своего брата или Агаты, – он с трудом сдерживал тошноту, блеск голубых глаз льдом останавливал омерзение.
Вокруг топтались гости, никто не слушал диалога. Михаил развернулся и с максимально доступной для него скоростью направился в дом.
Алеся раздумывала недолго. Мужчину она не выиграла, но Катерина этими бокалами с шампанским как будто бы подписала с ней контракт на долгосрочные отношения, а значит, вечер закончится хорошо. Она решила не отказываться от статуса королевы в очередной раз за вечер. Улыбнулась своим мыслям и весело пошла к новым подружкам – командовать и получать удовольствие. А может, её бестолковая кучерявая подружка права? Власть приятнее всего. Да, с Катей они похожи.
Трава расплывалась мутной зеленью перед глазами. Растопырив пальцы, прямо как Агата на гравийном спуске, Михаил пытался удержаться на ногах. “Не смей активироваться” – отдал приказ Серентусу. Он шатался, врезался в косяк дома. Вместо воздуха наружу вырывался только пот, вдох не получался. На первом этаже был чёрный ход с лифтом, замаскированным именно на такие случаи, когда понадобится скрыться или появиться в доме инкогнито.
“Открой… – сказал свистящим шёпотом на незнакомом языке, – я ничего не вижу”. В ту же секунду панели дома похолодели, а как только Михаил дотронулся до стены, его ладонь обдало теплом. Тепловой сигнал дорожкой вёл теряющего сознание мужчину до спрятанных дверей лифта. Он шёл наощупь, пока двери не распахнулись. Всё это время он шептал приказы, а Серентус спорил. Сил перечить не было.
– Найди Агату… пошли… за… пса.
– До того, как Ваше сердце отключится, осталось восемь минут. Вы потеряете сознание через полторы.
– Не смей… включать аварийную… всё полетит в… чёрную дыру…
– Мне необходимо провести диагностику. В мастерской, справа, есть лабораторное оборудование для проведения анализов веществ и приготовления лекарственных составов, – Серентус говорил быстро.
– Да… готовь антидоты на… двоих, – Михаил выпал из лифта на колени, приказы стали отрывистыми.
– В первую очередь я обязан спасти Вас. Мои прогнозы уже показывают, что шансы выжить – 1 к 1000. Микхаэль, Вы должны эвакуироваться. Вы знаете протокол.
– Не смей… включать аварийную тревогу. Запрет. Я – Анкельсон, второй… накладываю… запрет… антидот д…ля а-а-а… ты…
– Тогда мне понадобится время, – Серентус беспокойно перебирал прогнозы выживаемости Михаила. – После определения типа отравления будут приготовлены максимально эффективные антидоты.
– Дл… Агаты… универсаль… о-а может погибнуть, – он застонал от боли.
Ползком добрался до мастерской, ввалился через разблокированную дверь, прополз метр и облокотился спиной о стол. Дыхание стало болезненным, из последних сил приподнялся и плашмя ударил по столешнице ладонью. Лабораторная станция в ту же секунду ожила, синий свет проекторов окутали тело и руку мужчины. На понятном только Михаилу и Серентусу языке система затараторила результаты проводимой диагностикой поражений. Из стола выехала роботизированная клешня с иглой и сделала забор крови. Михаил больше не мог держаться на коленях и плашмя рухнул лицом вниз, прошептал свой приказ снова:
– Готовь… две порции… универсальные… те, что быстрее. В первую очередь, для Агаты, отравили… раньше… от…правь пса.
Судороги свели мышцы, сознание отключилось.
– Микхаэль, протоколы… эвакуация, ценность семьи. Вы – моя прямая обязанность. Моя задача и жизнь… Микхаэль…. Микхаэль.
И Серентус вопреки приказам включил аварийную тревогу.
Дом погрузился в темноту. Стёкла потемнели, полы стали ледяными, как в погребе. На первом этаже хакеры схватились за головы. Их выбросило из систем, но худшее – экраны замигали предупреждением о принудительном форматировании всех жёстких дисков и оперативной памяти. Парни закричали в панике.
– Что происходит… останови это… он не просто стирает, он жрёт наши данные…
– Набирай Вадиму… или этой!
Теперь уже на участке потух свет, с темнотой наступила тишина. Инстинкты подсказали всем замереть и прислушаться по направлению к опасности. Через мгновение послышался странный шум, похожий на работу турбин. По плитке пола (хотя везде был паркет) равномерными ударами раздавался металлический стук шагов, словно идёт скелет робота. Люди почувствовали головную боль, заработала сирена. В тёмных помещениях замигал красный свет, отсвечивая на переглядывающихся лицах. Странная ультразвуковая сирена давила на уши.
– Нам лучше уйти, – сказал один из программистов, а остальные, моментально поддавшись волне страха, схватили в охапку ноутбуки, повыдирали провода из розеток и, толкаясь в распахнутую дверь, выскочили на улицу.
Через мгновение сигнал тревоги прекратился, включился свет. Дом засиял гостеприимным теплом, но страх, нервным комом засевший в желудке, погнал команду в гостевой дом к их начальнику. Войти обратно в дом никто бы не решился.
*** Фестиваль. Еще… еще, давай, еще… давай!
– Агата… Агата! – раздалось, словно через слой воды.
Девушка открыла глаза и удивилась. Большие очки с массивной оправой занимали всё вытянутое лицо бабушки.
– Пирожки, – прошептала в ответ, не понимая, зачем говорит про еду.
Наклонилась на бок, и желудок вывернул содержимое наружу. Агата в ужасе упала с кровати. Из всех неприятностей больше всего огорчалась, если тошнило.
– Б-бабушка… – пропищала внучка, и с выражением детской беззащитности её подбородок задрожал, а глаза, как блюдца, доверху наполнились слезами.
– Вставай скорее, – бабушка всплеснула руками, – сейчас на платье натечёт.
Пожилая женщина подбежала и попыталась поднять Агату.
– Не могу встать, – голова у девушки закружилась, а звук снова пропал.
– Очнись, очнись, – старая женщина тянула внучку за запястье, – да очнись же ты!
Раздались пощёчины. По ощущениям словно ударяли не щёки, а резиновые мячи с наполнителем.
– Бабушка, мне… не хорошо, – Агата пришла в себя со стоном, и в ту же секунду её вырвало вторым фонтаном.
– Да что ты будешь делать! – закричала бабушка, – Чего ты лежишь! Надо скорее умыться, переодеться.
– Я… не могу… встать, – Агата стащила с кровати покрывало, чтобы прикрыть плохо пахнущую лужу.
Упёрлась в пол руками, потом с помощью Александры Владимировны поднялась и села на кровать.
– В-воды… – прошептала внучка.
– Да куда ж там! Снова вырвет, – бабушка металась из комнаты в комнату: вынесла покрывало, принесла новое, тряпкой и веником сметала массы, некогда бывшие едой в желудке. Потом схватила внучку под руку и с усилием отвела на кухню.
– А ты уже спать? – спросила Агата. Бабушкино платье было похоже на розовую ночнушку.
–Да что ты бормочешь, – не разобрала Александра Владимировна, – Агата, ты что, пьяна? Я сейчас заварю тебе крепкого чая, – женщина поставила чайник на газовую плиту, вынула из-под стола банку и насыпала в кружку столовую ложку с горкой чёрного чая.
Агата сидела на стуле, немного покачиваясь, растирала запястья.
– Ты пила с Михаилом? – спросила Александра Владимировна.
– А? – девушка с трудом сосредотачивалась. – Да… нет, не пила. Он забрал.
– Забрал. Ишь ты, джентльмен! – фыркнула бабушка
– Да, – вдруг улыбнулась Агата, – он… джен… джен… и так красив. Внутри, понимаешь? Он внутри красивый. Такой настоящий… он мне очень нравится.
Она вспомнила сосредоточенный взгляд голубых глаз. И внезапно снова ощутила под пальцами его затылок, раскосые глаза приблизились, и губы накрыли её. И в этот момент она почувствовала, увидела, как в нем красота сочеталась с уязвимостью, контроль переплетался с эмоциями.
– Жаль только я ему не нравлюсь… он все-таки меня не выбрал.
Образ Михаила расплылся, она откинула голову назад. Голубые глаза поменяли цвет на тёмно-золотой. Холодной рукой Матвей провёл по её лицу. “Жестокость, Агата, это выбор, – произнёс он, – запомни”. Он держал её плечо жёстко, а саму её за спину бережно. Хруст плечевого сустава, её вскрик, ее слёзы и ее шёпот “я люблю тебя”. Она упёрлась головой ему в грудь. Он придерживал от падения, но не обнимал, ответил тихо “я знаю…”. Листва подхватила и шелестом расщепила звуки.
– Я им не нравлюсь. Ни ему, ни Матвею, – Агата открыла глаза, пытаясь прогнать ожившие воспоминания.
– Матвею? – спросила бабушка, села за стол напротив и протянула к Агате волосатую когтистую руку вместо руки. – А как так вышло, что ты хотела ему нравиться? Он ведь женат.
Агата заплакала, закрыла лицо ладошками и рыдала в голос. При каждом всхлипе живот неприятно сводило, и Агата обвила его руками, уткнулась лбом в стол и глубоко задышала. А резкая боль по мышцам не отпускала.
– Не плачь, слезами горю не поможешь. Чего уже горевать. Что сделано, того не воротишь, милая. Вы часто с ним… вступали в отношения? – спросила бабушка и уточнила: – В интимные?
– А-а-а-м, – стон вырвался из приоткрытых губ девушки, – … мне… болит.
– Там, что? Я не слышу, – переспросила бабушка, – как часто он пользовался тобой?
– Кто?… мной пользовался? – Агата зажмурилась.
– Матвей! – повысила голос Александра Владимировна.
– Он не пользовался мной… – прошептала Агата.
– Ну-ну, конечно. Знаешь, нам всегда говорили родители: честь береги смолоду. Ладно, сейчас уже ничего не поделаешь. Но всё можно искупить, Агата. Люди будут милостивы, если ты поступишь правильно. Да, оступилась, но теперь одно – надо… У тебя был дневник, милая…
– Да, был… – Агата приподнялась от стола, начала поправлять волосы, налипшие на лицо и шею, но вернула руки на живот.
Новый спазм заставил её зажмуриться, ощущения обострились до предела, слова бабушки искажались в страшные образы. Бабушка выключила свистящий чайник, налила в кружку кипяток и поставила перед внучкой.
– Ты описывала в нём свои приключения, писала про ваши встречи, про… – пожилая женщина села на стул, помолчала, поджав губы, а потом, собравшись с духом, произнесла: – Секс?
– Что… – Агата потянулась за чаем, чтобы смочить пересохшие губы.
Чашка тряслась, жидкость разливалась. Агата смотрела на падающие коричневые капли, пятнами ударяющиеся о серебряные цветы на ткани платья.
– Ты писала в дневнике, что вы были любовниками?
– Нет, – Агата затрясла головой, – мы не были любовниками…
– Девочка моя, но Катерина говорит, что видела.
– Как можно быть любовниками, если любит только один? – еле слышно прошептала девушка. Сознание удерживалось резкой болью, заставляло её концентрироваться на теле.
– Где твой дневник? – спросила Александра Владимировна нетерпеливо.
– Какой… дневник? – связи с реальностью обрывались.
– Тот, о котором мы говорим. И фотография.
– Фотография? с Матвеем? – Агата поставила кружку на место и снова уронила голову на руки и истерично захохотала: – Она в дневнике. А дневник. А-ха-ха-ха.
– Перестань, – строго сказала бабушка, но внучка не могла успокоиться, истерика изводила ее.
– Фотография в дневнике, а дневник в утке, а утка в… в… – и тут раздалась пощёчина.
– Я сказала тебе, перестань! – Александра Владимировна, как обычно бывало в ярости, ухватила Агату за плечо, выворачивая сустав, и ещё раз ударила наотмашь.
Потом пихнула девушку на стул и прошлась по кухне.
– Я должна найти его до прихода Катерины. Пей и приди в себя! Вспоминай, где дневник! – приказала бабушка.
Агата успокоилась: болью больше, болью меньше… Она грустно смотрела на чашку с чёрной жидкостью. Сухие листья от кипятка ещё не расправились и просто поднялись к верху кружки, кружили брёвнами, толкались.
– Это не моя кружка, – отчего-то прошептала девушка, будто было самое время капризничать из-за любимой посуды.
– ЧТо? – Александра Владимировна остановилась.
Бледная внучка с искажённым от боли лицом неотрывно смотрела на нее.
–Ах, ты догадалась, какая умная! Ты таскалась с её мужем. Думаешь, кто-то станет терпеть такое?! Да таких, как ты, гнать в шею надо. Камнями закидывать. Опозорить две семьи! Хоть какой-то прок от тебя будет….
– Прок?… тебе? – спросила Агата.
– Катерине. И мне, – ответила, вздыхая, женщина, – собирайся, пойдём снова к ней.
– Я твоя семья. Я, а не Катерина, – сказала Агата, чувствуя, что больше не может сохранять мужество и скоро или потеряет сознание, или будет кричать от усиливающихся судорог мышц, дыхание постоянно сбивалось.
– Что?! – завизжала женщина, а её зубы удлинились, волчья пасть вытянулась. – Моя семья не отщепенцы! Не шлюхи! Моя семья не станет разбрасываться авторитетом, – она схватила падающую девушку за платье, и слюна злости брызгала на Агату.
– Ты, как твой папашка, всё ему было нипочём. Всё равно на тех, на этих. Те дураки, эти тоже? Главное внутреннее достоинство? Да?! А кто его видит?!! Судят по одёжке и дружат по одёжке! Если ты замарашка, хоть хрустальная внутри, никого этого не волнует! Катерина дороже для меня всех вас. Вы – грязь у нее под ногами. Глупая девчонка, ты будешь делать то, что я тебе скажу, а то забью тебя до смерти, как шлюху. А ты и есть шлюха!!
И женщина снова стала бить внучку, но в этот раз со всей силы. Агата закрылась руками, бабушка схватила её за запястья, сжала и трясла. А потом схватила кружку и замахнулась, но в Агате сработали рефлексы. Она выставила блок, а горячий чай полился на Александру Владимировну. Эмалированная кружка с дребезгом ударилась о стену. Пожилая с криком побежала в ванную – подставить обожжённую кожу под воду. Агата на шатких ногах, врезаясь в мебель, дошла до двери, толкнула бедром несколько раз. Сообразила, что надо нажать на ручку сначала. Дверь поддалась, и девушка по инерции вылетела на террасу, стукнулась о перила.
Спустившись со ступенек, Агата тяжело дышала и видела перед собой пелену. Под ногами кто-то взвизгнул, она упала и нащупала шерсть и тёплое тело, с ошарашенно бьющимся сердцем сквозь хрупкий скелет.
– Прости, дружок… – возможно сказала, но скорее подумала. Пёс зачем-то прикусил ей ладонь. – Перестань… надо дойти первой.
Агата смогла выйти к лесу через боковую калитку, успела закрыть её до того, как бабушка высунулась из окна и кричала, пытаясь остановить беглянку.
Побежала. Агата побежала со всей силы, но, как во сне или на беговой дорожке, это было неразличимое расстояние. Было так плохо, что казалось, будто она бежит задом наперёд. Её мутило, резало под рёбрами, ноги отказывались идти, словно раскалённые жгуты. Упала снова. Вслепую нащупала твёрдые корни дерева, изогнутые коряги петлями держали ствол на земле. Она прильнула к шершавой коре, и слёзы струями потекли по испачканным лицу, добежали до губ и напоили солью. Сердце сжалось. Он предупреждал, а она знала, но не понимала, ведь думала, что всё несерьёзно. Думала, что люди не бывают настолько жестокими.
*** воспоминания
– Блок. Ещё раз, – Матвей произнёс спокойно. Агата повторила удар.
– Слабо. Ещё раз, – его глаза сощурились, следя за каждым её движением.
Они стояли на тренировочной площадке у раскидистого дерева на берегу. Каждое утро с рассветными лучами приходили, чтобы вместе сначала разогреться, растянуться, а потом принимались за боевую тренировку. Матвей показывал, Агата спешила повторить. Через пару часов дыхание уже подводило, быстрые движения впереди стоящего бойца расплывались, но жалеть себя не хотелось, ведь напросилась сама.
“Нет, – твёрдо тогда произнёс он, – я не стану твоим учителем. Если хочешь, будем тренироваться на равных”.
“На равных… но”? – в вечер произнесения просьбы тренироваться вместе Агата удивилась, ведь боец из нее был посредственный, а никак не равный. Хотя зрительная память и скорость движений поражала обыкновенного наблюдателя. Однако Матвей был ещё быстрее. Где и с кем он сражался, Агата не могла и представить.
– Решать тебе, – он сделал паузу, – если справишься, устроим настоящий спарринг. За такой приз она без колебаний отбросила неуверенность.
В конце тренировки он всё-таки обучал её приемам самозащиты, но не как сэн-сэй. Показывал и отрабатывал, пока не получалось идеально. Никакой пощады, никаких нотаций. Только тренировка тела, отработка приёма, редкие разговоры и иногда спарринг. Но Агата всё равно была счастливой, потому что быть не-учеником оказалось ещё лучше. Каждое утро обращённые к берегу и восходящему солнцу: Матвей впереди, Агата по диагонали слева, на расстоянии полутора метров от него. Они двигались настолько синхронно, что не будь между ними расстояния, то слились бы в один организм.
В то пасмурное утро Агата глубоко вдохнула, встала в позицию и снова повторила связку “блок-атака”.
– Ещё раз, – произнёс Матвей и развернулся, чтобы изменить угол обзора за движениями девушки.
Агата дышала сдержанно, устало встала в позицию, избегая встречи взглядами. Сосредоточилась внутри, сфокусировалась на цели, только хотела повторить, как Матвей сказал:
– Всё, достаточно, – она расслабилась, опустила руки и с хмурыми бровями смотрела под ноги.
Он подошёл к ней на привычной уже дистанции, скорее внутренней, хотя и внешней тоже. Мужчина протянул руку к спортивной мастерке. Её зрачки расширились, и их взгляды в первый раз за утро встретились. Он взялся за язычок молнии и медленно потянул вниз. Агата вдохнула носом, чтобы не выдавать своего волнения. С шуршанием молния ползла, огибая грудь, спускаясь и оголяя живот. Изящные пальцы мужчины взялись за отворот мастерки и, неотрывно смотря девушке в глаза, спустили рукав так, чтобы было видно предплечье. Агата закусила губу. Ей казалось, что она стоит обнажённая, каждый участок трепетал перед его прикосновением. Матвей бережно дотронулся до ключицы и провёл пальцами по спине. Агата прикрыла глаза: плечо болело. Матвей хищно вдохнул, и в ненависти к чему-то его верхняя губа дёрнулась. Он расстегнул мастерку до конца, снял и продолжил осмотр повреждения. На спине вмятиной краснел синяк. Лёгкими движениями пальцев проверил целостность плеча и положил ладонь на плечевой сустав.
– Ты решила приютить дома хищника и обучить его доброте? – Матвей сказал своим невозмутимым голосом с хрипотцой, бережно пододвинул её за талию к себе.
– Нет… это случайно, – прошептала Агата.
– Жестокость не бывает случайностью, – сказал он.
– Мне кажется, наоборот… – она захотела объяснить, Матвей слушал внимательно. – Бывают обстоятельства. Случайные факторы. Настоящая жестокость – один случай на миллион… Бабушка, у нее есть такая особенность. Ей сложно контролировать гнев. Как любой человек, она со странностями, я знаю о них. Но она моя бабушка. Просто я не была готова в…
– Нет, – прервал Матвей, поморщившись на её попытку взять вину на себя, – жестокость – это выбор, Агата.
– Если это выбор, то все могут быть жестокими. Я. Или ты… Матвей. Но ты никогда не поступишь со мной жестоко…
– Я поступлю с тобой так, как посчитаю необходимым, – и раздался хруст вправляемого сустава. Агата вскрикнула…
–
Темнота патокой струилась, липла к глазам. Шрек гавкал так, что, не будь Фестиваля, деревня бы сбежалась к нему. Остервеневшее рычание, клацанье клыков разбудило Агату.
– Шрек, – слабо прошептала Агата и взялась за лицо, её ладонь вымокла в крови.
Пес бегал вокруг хозяйки, уворачиваясь от длинной палки, которой Александра Владимировна пыталась его прихлопнуть.
– Да что Вы творите, – завизжала Катерина. Она стояла поодаль, боялась подходить ближе. – Немедленно прекратите!
Ночь мешала рассмотреть поворачивающегося Шрека, защищающего свою любимую подругу со всех сторон. Он отгонял старую женщину, потерявшую человечность. Старался оттеснить её к берегу в свет далёких фонарей. Но место, куда каждое утро приходила Агата тренироваться, а теперь лежала в траве, было укромным для взглядов. Позади лес, сбоку длинная полоса высокой травы до первых мостков, спереди прибрежный обрыв.
– Эта псина, – Александра цыкнула, – сейчас ты у меня получишь!
– Александра!!! – Катерина не выдержала и подбежала к сгорбившейся женщине, увлечённой борьбой, схватила её за руки. – Так, бросьте это немедленно! Придите в себя! Что Вы сделали! Я дала Вам простое поручение. А Вы!
– Я?! – вдруг опешила Александра Владимировна.
– А Вы что сделали!?? Вы всё испортили! Надо было привести внучку в дом сразу после конкурсов.
– Но… – стала возражать Александра Владимировна.
– Заткнитесь! Вы её чуть не убили, – Катерина перешла на шёпот, – кроме того, что мне пришлось из-за Вас придумывать запасной вариант, чтобы Мишка не путался под ногами. Так теперь неизвестно, что будет, если она сейчас умрёт? Вы убийца! Вы в своём уме вообще!!!!!! Вы всё испортили.
– Катериночка, я … – Александра Владимировна испугалась – так, давайте исправим. Вы же хотели дневник. Мы сейчас узнаем, где он.
Бабушка сделала шаг к внучке, которая ползком отдалялась от них к берегу, но Катерина преградила ей путь.
– Не прикасайтесь к ней! Чёрт! Пусть ползёт… – Катерина смотрела, и на ходу её озаряла новая идея.
–А дневник? – растерянно спросила Александра Владимировна.
– Да какой от него теперь толк. Выбраться бы сухими из этой передряги. Чтоб Вы! И Вадим, и Вы!!! – снова заругалась Катерина и пошла к девушке. – Даже если мы сейчас всё устроим так, что никто и не подумает нас заподозрить, то Вам не сойдёт это с рук, Вы будете мне должны по гроб Вашей недолгой жизни.
– Должна, но разве Вы не любите меня? Я разве не Ваша семья!?
– Вы бестолковая. Я сама себе семья.
Агата плохо видела и совсем ничего не слышала. Рядом с ней был Шрек, она положила на него руку, как на поводыря, двигалась на четвереньках. Останавливалась, запутавшись в подоле платья. На самом краю косого берега закашляла, рвота снова началась. Шрек отскочил от брызг, и в этот момент Катерина сзади пихнула ногой девушку. Агата не удержала равновесие и кубарем полетела по песку к воде.
– Да что Вы стали, – сквозь зубы процедила Катерина и зашагала на Александру.
– Вперёд теперь исправлять, “ФАС”! – скомандовала Катерина Александре Владимировне. – Вперёд. Не дайте ей выбраться из воды. Поняли?
Женщина от приказа, как собаке, растерялась. Если считала себя семьёй с Катериной, то поняла, какой именно она член.
– Моими руками? – бабушка медлила поднять палку и довершить то, что сама и затеяла. Пелена ослепления хозяйкой Аукшино спала.
– Не моими же! Быстрее, нет никаких гарантий, что сейчас не прибежит Анкельсон. Они как Борджиа – их не берёт яд. Я дала ему такую дозу, что слон сдохнет. Но даже если он и прибежит, Вы и его добьёте. Есть одна замечательная версия…
Александра нехотя взяла палку и, оглядываясь на женщину, стала спускаться. Агата на корточках подняла голову и прошептала:
– Б-бабуля… не выбирай, – Александру Владимировну покоробили слова.
Внучка была мокрая, грязная, она полусидела в воде с кровяными подтёками. Синие, почти чёрные в темноте глаза, со взглядом, похожим на выражение телёнка, которого ведут на убой. Год кормили, мыли, игрались и гладили морду на ночь, чтобы тёплым языком облизал ладонь, боднул ласково. И вот он смотрит и не верит, но уже знает.
– Вы ещё заодно напоследок узнайте, где дневник, ха-ха. И без нее он пригодится. Не взломом, так разводом, – и Катерина расхохоталась.
Превосходство и адреналин от того, что фортуна благоволит к ней, опьяняли. Как бы сложно ни было, но она всегда выбиралась победительницей. Немного концентрации – и новый план сложился идеальнее прежнего. Кто бы подумал? Сумасшедшая старая бабка чуть не испортила всё своим рвением. Случайный, неконтролируемый фактор обернулся удачей. Михаил сдох, дневник удастся отыскать, и компания окажется в её руках. А про то, что случилось с девчонкой, всегда найдётся интересное объяснение.
– Месть – блюдо, с которым не стоит спешить, – Катерина усмехнулась, – как бы Вы ни старались, братишки. А-ха-ха-ха, жаль рассказать некому. Ладно, Александра, помилую Вас. Это так смешно. Они, наверное, тоже готовились. Старались. Никто и подумать не мог, что вмешается случай в Вашем лице. Заканчивайте!
Катерина пошла обратно к дому, заблудилась в высокой траве, заругалась и вышла на тропинку. Бабушка трусливо и медленно двинулась к внучке. Завязалась абы-какая потасовка. Шрек стрелой напал и ухватился за длинную корягу, но старая набралась сил и вместе с палкой броском швырнула пса в кусты. Собака от удара о землю завизжала. Используя момент, Александра подбежала к внучке, пихнула в воду. Шрек, рыча, с разгона укусил ее за щиколотку. Старая стала отталкивать зверя, но тот ухватился крепко. Тогда женщина второй ногой застучала ему по голове. Пёс не отпускал. Пытаясь вырваться из челюстей, Александра Владимировна схватила его за уши, задёргала в разные стороны, потом ударила прямо в нос. Челюсти Шрека разжались. Бабка со всех ног побежала с берега, пёс кинулся в погоню, но вдруг резко остановился и вернулся к девушке.
