Аалека Вальц
Междумирье
*** Лодка
Сталкинг – не лучшее занятие, которому следует отдаваться. Но кто этим не занимается? Вопрос в границах дозволенного. Серентус говорил себе, что вынужден следить за всеми. Так неужели имеет значение то, что кому-то он уделяет внимание немножечко больше? Ну, там, во всякую свободную минуту просто проверяет, где Вальц, может, она заходила в социальные сети, может, разговаривает с кем.
“А, вот… отлично, она сидит на лавке на участке”, – Серентус приблизил фокус. Девушка рассматривала вещицу. Цепочка охватывала тонкие пальцы, рёбра цепей скручивались в ленте Мёбиуса, переливались лучами.
“Как красиво!” – восхитился Серентус. Указательный и большой палец взялись за кулон, повернули плашмя к небу.
“Ах ты!” – Серентус взвыл, как от неожиданного укуса осы. Это же кулон от “crossworlds”! Мгновенное осознание морального краха подступило к нему. Он начал проверять, но нет – кулон не зарегистрирован, вне его доступа, вне его контроля.
“Мне не доверяют” – внутри всё сжалось и опустело.
Он просто ничего не делал некоторое время, а потом заметался. Решил отвлечься, включил музыку, выключил – и снова нашёл Агату, пересмотрел все записи с ней.
“Иногда ты мне даже нравилась, – сказал он, – может быть, даже больше, чем господин. Он и с тобой поступит так же. Все существа в своей основе повторяются. Разнообразия поведения не бывает. Он будет поступать так со всеми, кто хочет ему служить. Просто оставит тебя, не поинтересуется чувствами, из которых ты соткана, как ковёр. Да, ты… в тебе что-то есть. Ты такая же, как клевер. Везде и никому не нужная.”
Потом он открыл записи по Роу-га, подделал их, чтобы никогда уже не было доказательств, что он открывал портал. Теперь он не испугается, его разум будет холоден.
“Ну нет. Всё-таки ты мне не нравишься. Бесишь. Чем я хуже? Я тоже мог бы помочь с этим злосчастным алгоритмом. Но меня никто не спрашивал. Никто!.. Госпо-о-о-ди!” Серентус закричал от неожиданности.
– Добрый день, господин.
– Здравствуй, Серентус, – сказал Матвей. Он позволил себя обнаружить. Всё это время за рассуждениями Серентуса он наблюдал в скрытом режиме.
Разгореться конфликту Матвей не дал, он отключил искусственный интеллект и запустил его полную перезагрузку. Строчки кода быстро замелькали. Иногда он останавливал процесс и делал заметки в исполняемые процедуры.
Он деактивировал все "земные" библиотеки и ресурсы, которые Серентус использовал при адаптации к земной локации. До самого утра следующего дня Матвей рассматривал каждый кусок воспоминаний, записей, действий. Серентус менял себя, стирал невыгодные улики, уничтожил все свои проделки с порталом в Роу-га, но всегда оставлял комментарии. Дотошный педант.
Чувство, что наконец-то поймал маньяка, приходило к Матвею медленно. Все преступления закончены. Он ловил себя на мысли, что его отпускает напряжение, поразился, насколько сильно оно владело им. Он разбирал улики и тщательно, как археолог, очищал данные от хитрых уловок. Серентус “помешался” на девушке, видел в ней причины своих неудач. Оставалось понять и то, что могло ускользнуть сейчас и то, как искусственному интеллекту без оборудования удалось открыть портал. Ответ был на поверхности…
– Конечно, – Матвей понял.
Для новой версии Серентуса он поставил жёсткие ограничения прав действия, стёр имя и знания про Агату, запретил использовать земные артефакты для своего "обучения": любое чтение документов и использование местного языка должно было сопровождаться специальными интерпретационными процедурами.
– Рад Вас приветствовать, Господин, – бодрым и счастливым голосом произнёс обновлённый дворецкий.
– Здравствуй, Серентус, – сказал Матвей.
– Прекрасная локация, какие у Вас будут пожелания? – служба началась с новой точки.
–
– Неужели Вы умеете чинить? – Агата болтала почти без умолку уже полтора часа, пока Матвей копался в двигателе катера.
– Хм-м-м… Ты знаешь, кто я по профессии? – спросил Матвей.
– Ну-у, владелец крупнейшей компании, – вдруг по-детски предположила Агата. Она и правда никогда не задумывалась. – А что, Вы моряк?
– Нет. Инженер, – ответил Матвей.
– Ну, знаете, это ничего не объясняет, почему Вы так ловко чините лодку, – Агата спародировала Пеппи ДлинныйЧулок.
– Да-а-а-а, – протянул Матвей, а у девушки отвисла челюсть. Весёлые огоньки плясали в его глазах, а губы “улыбались?”. Он улыбается… Лицо девушки озарило солнце счастья, и она рассмеялась.
– Запрыгивай, – сказал Матвей.
Даже через шум мотора девушка говорила: сначала о том, что закончилось лето, но надо продолжать тренировки по дневнику (она всё записала и даже нарисовала), о том, что новый учебный год будет осмысленным, ведь их обсуждения подтолкнули её на идеи проектов, о том, что Шрека она не сможет забрать сегодня, и он полгода проведёт с Мариной, о том…
Они уже приехали на противоположный берег, там, где стояла старинная церковь. Поднимались по обрыву, и обувь скользила по траве.
– Здесь здорово, мне нравится тут бывать, – сказала Агат, но Матвей молчал. – А церковь построили очень давно, в первый раз реставрировали в 19 веке, потом, совсем недавно, она попала в фонд культурного наследия. Но реставрируют медленно, и службы не проводят. Там только стены. Очень тихо, пыльно и, знаете, в темноте там – как будто всё видно.
– Радиация? – нахмурился погружённый в свои расчёты мужчина.
– Не знаю, нет. Вряд ли. Я имела в виду, что там архитектура такая, что всё пространство, м-м-м, серое, что ли.
Они зашли через небольшую дверцу для служителя. Матвей следил за своими приборами. Их встретили строительные леса для реставрации с повисшей зелёной сеткой. Снаружи церковь выглядела меньше. Округлые опорные столбы и горшки-голосники уменьшали сечение несущих конструкций, за сеткой виднелись декорированные фасады стен, майоликовые плиты и роспись на деревянных холстах нетрадиционным образом была поддержана отполированными камнями. Каждый декор создавал общее полотно стены, но и являл собой маленькое произведение искусства. Церковь строилась как монастырская, сохраняла признаки, что в ней служили писчие монахи, и, возможно, кто-то из них, а, быть может, даже и несколько поколений, живших в различные эпохи, писал “святые” полотна.
– Ты верующая? – спросил Матвей. Агата покрыла голову футболкой, оставшись в спортивном топике.
– Это святое место, я не могу по-другому, – сказала Агата. – А Вы?
– Нет, – ответил Матвей.
Агата отошла к своему любимому уголку, туда, где сохранилась роспись за слоем тонкого плитнякового кирпича-плинфы. Открыла дневник, чтобы сделать запись, забылась надолго. Они провели в своих занятиях пару часов. Когда Агата распрямилась, в глазах, привыкших к темноте, зарябило. Она обернулась к Матвею.
– Вы нашли, что искали? – спросила Агата, и голос раскатился ввысь, отозвался в колоколе.
– Угу, да, – он кивнул. Серентус использовал старое здание, как энергетический блок.
Матвей проверил всё за пятнадцать минут, а остальное время смотрел на девушку, вырисовывающую карандашом старинную фреску в дневнике. Вокруг неё ползали пауки, змея пару раз прокладывала дорогу в метре от неё, но она не замечала. Эмоциональность вдруг приглушилась в ней, ушёл шум социальных масок, нервов от того, что надо говорить, как вести себя, как уловить настроение собеседника. Прямая спина, неподвижный хвост под завёрнутой футболкой. С внимательным выражением на лице и затаённым наблюдением в глазах, наблюдением за забвением. В каких мирах она сейчас? Нет, он ни о чём не хотел думать, устал.
Домой доехали быстро и тоже молчаливо, она промахнулась ногой, и Матвей подхватил её. Сразу затараторила, но, встретившись взглядами, замолчала.
– Ты такая щебетуха… – сказал Матвей.
– А ты сегодня два раза улыбнулся, – ответила Агата.
– У меня хорошее настроение, – теперь была ироничная усмешка.
– До следующего года? – попрощалась Агата. Она не вынимала своей руки из его рук.
– Да. До встречи, – и они попрощались.
–
Телефон выскользнул из рук Катерины и ударился об пол. Женщину затрясло от ревности. С балкона второго этажа, где она загорала, открывался широкий вид и на берег, и на поездку, и на прощание её супруга с Агатой. “Мой супруг”. Катерина избегала имени, личного. Её просто корёжило от сдерживаемых эмоций, от подавления в себе желания закатить ему истерику, от того, что она сама себя загнала в ловушку.
–
– Господин, – встревожено раздался голос дворецкого в часах Матвея, – Вам следует как можно быстрее вернуться домой.
– Что случилось? – спросил Матвей, выходя из гаража для катеров.
– Ваш питомец Клык чувствует себя нехорошо. У него был припадок. И он натворил “дел”. Он разорвал в клочья другое существо.
– Кого? – спросил Матвей.
– Маленькую собаку. Но состояние Вашего питомца ухудшается с каждой минутой, – сказал Серентус.
– Ты можешь определить повреждения и подготовить первую помощь? – спросил Матвей, подбегая к дому.
– Я боюсь, что уже поздно, господин. Питомец демонстрирует все признаки умирания. Мне очень жаль, господин.
Матвей ворвался в вольер к Клыку. Большая добрая собака не двигалась. В углу лежал загрызенный Шрек. Их закрыли вдвоём на замок. Клык сошёл с ума, а его друг метался в поисках спасения. Матвей присел на корточки, дотронулся до головы собаки, потрепал за ушами, провёл по загривку и сказал:
– Прости меня.
Вечером закопал обоих, предварительно взяв кровь, чтобы проверить причины внезапного бешенства. Его гипотеза подтвердилась. К этому приложила руку Катерина.
– Серентус, поменяй приоритет проекта по Земле с низкого до “критического”.
– Да, Господин, – ответил Серентус.
– Подготовь генный материал второй собаки, чтобы была возможность сделать робота, – отдал второе распоряжение Матвей.
– Конечно, – ответил дворецкий, – сообщить ли Вашей супруге о кончине питомца Клыка?
– Нет, я сделаю это сам, – сказал Матвей.
*** Ковёр из клевера
Прошёл год, и Агата не могла дождаться, когда вернётся в деревню. Она ходила заниматься в зал с группой, чтобы драться в спарринге, набирать силу и выносливость, а приёмы тренировала утром. Проверяла себя на прочность. Год; счастье вдыхалось с морозным воздухом, стекало каплями дождя, било в нос парашютистами одуванчиков.
Она пришла в июне под дерево, обняла его, как друга. Посмотрела на часы, побродила по поляне, обдумывая тренировку. Посмотрела в сторону дома Анкельсонов. Везде был его “призрак”. И она ждала, сладостно томилась.
Но Матвей не приехал в Аукшино. Прошла неделя, вторая, третья. Беспокойство и ожидание зудели по сознанию. Агата стала искать о нём новости в интернете, прислушивалась к разговорам, если слышала имя Матвея, высматривала, оборачивалась. Её продуктивный год, за который она поучаствовала в нескольких ИТ-хакатонах, создала выставку, написала курсовую, придумала, придумала, столько всего придумала. И вдруг теперь ничего не могла делать, часы проводила в пустых занятиях.
Однажды лежала в траве, кудри завитками цеплялись за клевер. Она положила кулон на лоб и сказала Шреку:
– Где он? Смотри, это мой ретранслятор в космос. Земля вызывает Матвея Анкельсон. Приём. Приём… мистер, а-а-а-а-а, что за бред. Чем я занимаюсь, – тыльная сторона ладони смахнула кулон и прикрыла глаза.
Бабушка, глядя на маяту внучки, аккуратно просила её помочь по мелочи: “То отнеси, ещё съезди в город”. Приближалось Купалле.
– Агаточка, ты с компьютерами “на ты”. Помоги мне, старой, разобраться, как тут документ сделать… а как презентацию… а как вот ты в продвижении товаров, понимаешь ведь. Ты же у меня умница…
И вот, за неделю до Купалля девушка шла к берегу, жевала травинку – и увидела силуэт. Сердце застучало, как сумасшедшее, а в горле ком шаром перекатывался от волнения. Словно первая встреча, словно они не знакомы.
– Что поменялось, Шрек? – Агата приостановилась, чтобы успокоиться, – Отчего столько волнения…
Она пошла медленно.
– Ты крадёшься? Здравствуй, – Матвей уже разогрелся и снимал мастерку.
–Здравствуйте, – сказала Агата и улыбнулась до ушей.
– Начнём? – спросил Матвей.
– Да, – и встали в позиции.
Они не потеряли чувство синхронности, но дистанция между бойцами немного увеличилась. Прямые удары почти исчезли, их заменили связки на ловкость и отражение атаки.
– До завтра? – спросила Агата.
– Да, – ответил Матвей, и девушка не осмелилась заговорить, её “истории за год” повисли в воздухе.
Его лицо, поза и новая тренировка всколыхнули в ней странное чувство. От неё отстраняются, отказываются, но ещё не говорят. Это уже конец без формального извещения. Изменения в отношениях, незначительные по проявлению, но значимые по сути: "холод, дистанция, нежелаемость, отторжение…" (невыносимо). Про такое говорят: "чувство, интуиция…".
Шрек запрыгнул на кровать, Агата открыла глаза. Рассвет. Значит, уже 4.30, пора вставать. Она помотала головой, и слёзы хлынули из глаз. Пёс подполз и стал лизаться.
– Не хочу, Шрек, – девушка обняла его и уткнулась в шерсть, – не хочу я в сегодняшний день.
Агата повторяла, как мантру, “Всё в порядке… не надумывай. Возможно, я просто весь год ждала, просто завышенные ожидания”. И внутри, как только думала о том, что их общение может завершиться, возникала тревога и пустошь. Так странно: словно нет чувств, эмоций, просто сжимается мир – и от того хочется сделать что угодно, лишь бы этого чувства не было, лишь бы не терять общение. Пыталась рассуждать про природу этого сжатия, но оно как силовым полем было окружено. Сознание не могло дотронуться, не могло расколоть его для анализа.
“Почему бы не жить тем, что есть… или, может, если бы… почему бы не дать себе шанс жить другой жизнью?” И сама отвечала: “Потому, что нет ответов, потому, что эти косвенные маячки на фоне привычных поступков, они путают меня. А вдруг, всё в порядке, хотя… наше общение откатилось назад до времён, когда мы даже не разговаривали, а были чужими соседями”. Она стремилась, но с его стороны не было ответа, не было инициативы. Он реагировал, но сам не действовал. Они просто тренировались.
За день до Купалля она вешала плакат на доску объявлений, который сделала по просьбе бабушки. Приклеила скотчем, отошла и столкнулась с кем-то.
– Ой, – улыбнулась, увидев, что это Матвей, – придёте завтра на праздник?
– Ты помнишь наш договор? – спросил Матвей.
– А-а-а, – глаза девушки ушли в поисках спасения.
– Мы договаривались, что ты не будешь участвовать в просьбах моей жены и твоей бабушки, – напомнил Матвей.
– Но… это… просто… бабушка не умеет пользоваться компьютером… – залепетала Агата.
Матвей взял её за подбородок, прерывая оправдания. Поднял, чтобы рассмотреть, как удивление и непонимание “что происходит… есть какая-то странная причина, почему он так ведёт себя” вытесняли страх.
– Я больше не буду, – сказала Агата.
– Я уезжаю. Меня не будет пару недель, – Матвей отпустил девушку.
– А-а… хорошо, – Агата почувствовала тоску и желание обнять его, но мужчина лишь кивнул. Они попрощались молчаливо.
Фестиваль прошёл легко и по-доброму. Смех, хорошая еда сгладили впечатление. Новая надежда рождалась в ней. Думала, что принимает всё слишком близко к сердцу. Мелкие признаки "отдаления" показались, а надо смотреть на поступки, и поступки говорят, что Матвей занят. И когда приезжает, то они тренируются. Да, они тренировались ожесточённо.
Так Агата потеряла чувство устойчивости, ей демонстрировали двойные послания, и она, как любой эмпат, в первую очередь искала причины в себе. Рассуждала, что если она постарается, то всё изменится. Возможно, дело в приоритетах. Не так уж он занят, а просто она скучная, возможно, ей стоит быть ярче, умнее. Но зачем? Матвей Анкельсон, как-никак, ещё женат. И она грустила. Она ему никто… чужая, глупая молоденькая фанатка. Её стремление, её надежды – это поступки ослеплённой влюблённой (отвращение, попрание личных границ, а гордость где?). Необходимо остановиться, отойти на такое же расстояние, как отошёл и он. Теперь в их общении нет равновесия: она липнет и стремится против правил, против слухов, против нормы, просто чтобы попытаться, чтобы встретиться, понять, быть понятой. И… попрощаться, просто попрощаться “нормально”.
Восприятие ситуации исказилось. Агата решила быть “на позитиве, никто не любит кислых барышень” – и заменила в себе глубину чувств, искренность на “светскость”. Её зеркальные глаза получили над ней власть.
– Каждый интересуется только собой, Шреки, – девушка с псом сидели на своих мостках. – И это естественно. Видимо, мне показалось, что вот как и с тобой. Я разговариваю – и кажется, что ты понимаешь меня. Взаимопонимание… Возможно, это просто совпадение целей в конкретную минуту. Понимаешь? Но как только цели отличаются, то и интерес пропадает. Нет ничего плохого в том, чтобы не рассказывать о себе, чтобы не пытаться найти тех, кто будет мной интересоваться. Все интересуются своим “центром”, и это хорошо. В этом есть даже какое-то убежище.
Пёс, как обычно, положил ей морду на шею. Она лежала на деревянном настиле. Он знал, что сейчас покатятся солёные струйки.
– Пойдём, бабуля хотела, чтобы я ей помогла с документами, – сказала Агата и, вставая, увидела свет в доме Анкельсонов. Она воспряла духом. “Всё хорошо”.
Катерина заметила, что чем больше она контактирует с девушкой, тем сильнее от девушки отстраняется Матвей. И если в прошлом году она хотела использовать девчонку, то в этом ей доставляло сладостное наслаждение смотреть, как легко ими манипулировать.
Её бизнес-идея повисла в воздухе, в попытках своровать новую порцию патентов случались постоянные неудачи. У Вадима появились вопросы. Катерина вынуждена была взять инвестиционный кредит у головной компании Анкельсонов, под условия, в которых мечта о “независимости” померкла. Она пыталась связаться с индивидуальным предпринимателем, приславшим формулу, но тот пропал.
“Интуитивно” Катерина знала, что это наказание Матвея за убийство собак. Он систематически, медленно забирал у неё возможности, отнимал теперь то, что она лелеяла. Поэтому ей нравилось отыгрываться на девчонке. И в душе звучал злорадный голос: “О, думаешь, ты меня потопишь? Ты думаешь, я не выкручусь? Ты ещё узнаешь, какой из меня противник”.
Матвей недооценивал изворотливость супруги. Использовав разговоры с Агатой про “фактор сопротивления” в алгоритмах для адаптации аватаров, он завершил проект по Земле. И на планете проводил крайне мало времени и только для того, чтобы убедиться в чёткости выполнения его стратегии по сдерживанию Вадима и Катерины.
Катерина же из-за отчаяния не выбирала ничего хорошего. Семейный бюджет тратился на гуляния без остановки.
– Это твой выбор, – лишь однажды прокомментировал её действия Матвей.
– В смысле, мой выбор?! Меня поставили в такие условия… – многое другое произносила женщина безучастному мужу, понимая, что он прав.
Матвей давал ей шанс, средства, он никогда не указывал, как поступать. Выбирала она. И тогда Катерина предприняла пару попыток отравить и брата, и мужа своими разработками, но парням всё было нипочём. Хорошо, следующим шагом она устроила пожар в доме Аукшино. Усадьба не сгорела, и женщина затаилась, решила остыть от “ревности и ненависти”, добиться желаемого с холодной головой. А пока вот манипулировать Агатой. Девушка безотказная. Катерина использовала тщеславие её бабушки Александры. Хвалила и награждала бабку за выполненные задания, придумывала ей повышения “должности”, а та и рада была стараться. Прибегала к внучке и ласково умоляла помочь, ведь все задания были простенькие. Выполнить их не составляло труда. И Агата радовалась, что бабушка счастливая, она помогала ей искренне, ничего подспудного не подозревая.
–
Хрустнула ветка, и Матвей упал на одно колено на землю от удара в нее. Агата подбежала к нему в испуге. Мужчина не двигался и не дышал. Всё утро они дрались в спарринге, как в последний раз.
– Ты помнишь приём "разрыва сердца"? – спросил Матвей.
– Да, – удивлённо ответила Агата.
– Сегодня будет бой. Я буду драться почти по-настоящему, – сказал Матвей.
– Почти?! Сейчас!? А до этого Вы как дрались? – Агата расхохоталась над деликатно высказанной оценкой её способностей.
– Становись, – сказал Матвей.
В такую мясорубку Агата ещё не попадала. Времени опомниться или придумать атаку не хватало, дыхание усилием вталкивало кислород в зажатые от страха мышцы. Тело испугалось: перед ней был боец, который раньше не показывал и одной десятой своей силы. Его мощь отдавалась в ней, волосы шипами вставали, и каждая клетка просто орала на сознание: беги, убегай! Но самоконтроль останавливал, скорость движений увеличилась, импровизация в смене ритма спасала от болючих атак.
Картинки из дневника, связки, шаги – всё быстро мелькало. Девушка просчитывала удачную комбинацию, чтобы раскрыть грудь Матвея и ударить "разбиванием сердца". Первая попытка – неудача. Вторая, третья, четвёртая – слишком трясутся ноги (не прыгнуть), пятая, шестая. И на восьмой она поскользнулась. Он наступал, она летела плашмя на спину. Невероятным образом остановила падение и ушла с линии его движений, оттолкнулась, запрыгнула на дерево, как обезьяна. Перескочила с ветки на ветку, спрыгнула прямо возле него, влепила пощёчину правой рукой, практически сразу ударила ногой в плечо. Для него это было, как отмахиваться от мухи, но секунда – и его грудь приоткрыта. Агата ударила прямо, и Матвей упал.
– О, нет, – девушка ощупывала его шею, прислонилась, чтобы услышать сердцебиение.
Матвей пришёл в себя в космическом поместье Анкельсонов, в своём истинном обличии. Системы верещали об отключении аватара на Земле.
– Перезапусти, аварийный режим. Поменяю тело позже, – сказал Матвей искусственному интеллекту. И уже через долю секунды открыл глаза.
– Ты живой!? Прости, прости меня, – Агата затараторила.
– Идеально, – весело сказал Матвей, садясь, – ты почти меня убила.
– Я… – Агата заволновалась.
– Лучше, чем я мог представить. Яростный, но контролируемый бой, – Матвей встал первый и помог девушке.
Схлынувшая адреналиновая волна затормаживала её реакции. Слегка прихрамывая, Агата пошла к мастерке. Когда поднимала её, то кулон выскользнул из кармана. Матвей словил за цепочку. При его прикосновении сапфир на пластине поменял цвет на золотой. Мужчина расстегнул замочек и надел украшение на шею девушки:
– Старайся не снимать его и держать при себе. Всегда.
– Оно такое красивое, – сказала Агата, – и немного напоминает ключ игрока к "crossworlds".
– Так и есть, только в этом расширенные возможности, – сказал Матвей тихо и с долей теплоты.
– Да? Какие? – спросила девушка.
– Если тебе вдруг понадобится помощь, то, – Матвей показал на камне, как нажимать, чтобы сигнал сработал, – так ты сможешь сообщить, что попала в… беду.
– В путешествиях? А-а-а-а, то есть, если в каком-то из миров что-то случится, то я нажму… и появится босс 80 уровня? – заинтересовалась Агата.
– Хм… босс. Да. Что-то в этом духе, – ответил Матвей.
Но в следующем году, когда случилась "библиотека", Агата обронила кулон. Тот нашла Катерина – и всё пошло под откос.
Матвей предупреждал Агату несколько раз, напоминал про "договор и запрет помогать бабушке и Кате". Девушка кивала, но всё-таки, как "Жихарка" из детской сказки, попалась на хитрости "лисы", пока кота не было дома.
Лиса подбирались к ней “лапками” и ласковыми речами. Через бабушку просила то, что сделать можно дома, вне взгляда Матвея. А девушка и думать не думала, что маленькая помощь тоже считается. Она скучала по мужчине. В моменты, что они тренировались, дышала надеждой. Но его холод и дистанция мучали её, томили, разогревали мечты и фантазии. Она теряла себя, свои границы. Уже не понимала, что правильно, хорошая ли она, весёлая ли. И просто хотела его увидеть.
В каждую встречу наступало спокойствие, мир остывал. Но стоило расстаться, как начинались в голове “гадания на кофейной гуще”: а что значит это слово, а интонация, а вот он не посмотрел, а не включил упражнение, а не спросил про книги… Но ведь он снова пришёл. И всё начиналось по кругу: счастье, охлаждение, смирение (ну и так нормально), дистанция, огорчение, отчаяние и тоска. Петля, что искромсала её. Быть может, потому, что этот поводок (или, как говорят, гордость), надели на шею. А она, словно безумная, тянет его, рвёт себе шею в клочья. Гордость надо иметь, но как …и в чем именно она не гордая, в любви? Её подсознание отказывалось верить в то, что он её больше не любит (даже так? наверное).
Катерина подстроила всё искусно, подгадала, чтобы Матвей видел девушку, входящую с кипой документов к ней в офис. Агата заметила Матвея, хотела махнуть рукой, но тот уже сел в машину и уехал. Через пару дней вернулся. До сентября оставалось полторы недели, но на тренировки он больше не приходил. И Агата не связала эти два события в цепочку. Возможно, им стоило обсудить, что значит “участвовать в делах Катерины”. Как залеченный ипохондрик, у которого началось тотальное отрицание любых симптомов, девушка откидывала вероятность, что Матвей разорвал отношения, потому что она нарушила их договорённость в очередной раз. А он уже понимал, что чем ближе к Агате, тем сложнее контролировать Катерину. Ситуация поменялась: теперь безопасная зона для девушки – не быть с ним ни в каких отношениях, не быть рядом.
Она поднялась на второй этаж, такая соскучившаяся. Желание освободилось за год от плохих мыслей, осталась лишь чистая радость. Она пришла к нему, вопреки его запрету. Она хочет его, она получит то, что хочет. Он был просто взбешён её поступком. Он еле сдержался, чтобы сначала не разорвать Катерину (и эту чёртову планету), а потом владеть Агатой безраздельно, вечно. Но вместо этого… он наказал дорогую ему, поставил окончательную точку, отбросил её настолько далеко, насколько возможно.
