Аалека Вальц
Междумирье
– Ты слышала, какую идею придумала Катя? – сказала Александра Владимировна, когда её назначили главной помощницей. – Она будет покупать участки.
– А-а-а, – Агата не придала значения.
– Я курирую сейчас местных, тех, у кого есть теплицы. Уже привезли для них лампочки, – бабушка гордилась.
– В подарок? – удивилась Агата щедрости женщины.
– Нет, – бабушка махнула рукой, – в аренду. Для тех, кто хочет большие урожаи. Оно для всех выгодно. Ведь и себе заготовки, а лишнее – на сбыт Катерине. Но! стоять на рынке и продавать не надо – один канал сбыта. Это раз. В огороде всё равно возятся, оно разницы нет, что ты сотку овощей растишь, что пять соток. Это два. Зато прибыль. Это три. И оборудование современное. Новые знания, технологии, консультации специалистов. Это четыре. Деревням очень повезло с Катей. Очень!
– Деревням!? – воскликнула Агата и рассмеялась: – Вот это хватка. Уже деревням.
– А я о чём, – заулыбалась бабушка и очень тактично добавила: – Бери пример.
А потом девушка мыла посуду и выходила со Шреком на прогулку в сосновый бор. Там часто из-за коряг на обрыве выбегал Клык. Собаки неслись с лаем в воду, валили друг друга или просто важно вынюхивали след какого-то животного. Агата не понимала, специально ли она приходит туда, зная, что и Матвей гуляет, или это простые совпадения. А может, это Клык тянет хозяина, а может, просто больше негде здесь выгуливать собак?..
Свист, хлопок, свист, хлопок, прыжок, позиция, защита, атака в ответ, свист, хлопок. Повторение. Начинало парить, солнце высушивало утреннюю влагу с земли. И кучевые облака вбирали её, как губки, нависали над рекой. Они потеряли счёт времени, тренировка длилась уже несколько часов.
– Нет, снова… наступай… – нельзя было сказать, что они дерутся. Матвей объяснял и заставлял девушку ударить.
– Ближе… – скомандовал он.
Агата повторила позицию и отправила ладонь вперёд, мужчина перехватил её, потянул и зафиксировал в объятьях. Она так устала, что еле держала голову, чтобы не упереться в его плечо. Матвей взял ее подбородок, жёстко, но нежно поднял его:
– Твой противник – не отражение тебя. Он не станет жалеть тебя в ответ. Он воспользуется тобой и уничтожит.
– Я не могу… Мне не по себе. Я не хочу бить, – сказала Агата.
– Сделай один удар, но точный. Так, чтобы остановить и предотвратить ответ. Изучи того, кто напротив тебя. Ты спрашивала, дрался ли я на ринге? Каждая битва должна иметь цель. Я не дерусь на ринге, потому что цели этих боёв мне не нужны. Сила бойца и его цель связаны, – Матвей слегка отодвинул её от себя. – Я тебе не друг. Перестань быть для меня хорошей, – сказал он, – твоя цель на этих тренировках – не любоваться мной. Не показать, какая ты замечательная спортсменка. Твоя цель – изучить меня и забрать больше, чем я тебе даю. Твоя цель – приблизиться ко мне настолько, что я не успею среагировать и перестану защищаться. И пока ты очень плохо добиваешься своей цели.
Агата стояла, шокированная его откровением. Спросила:
– Почему? Если ты всё это понимаешь обо мне. Почему я должна побеждать тебя? Бороться за это? Разве это не то же самое, что просто быть хорошей. Для всех….
– Не то же самое, Агата. Любовь не заслуживают, – сказал Матвей.
Кулаки девушки дрожали. Она смотрела вниз, на траву, практически не понимая, что с ней сейчас произойдёт. Что он сказал сейчас? Он сказал, “что не любит её”, что у неё нет шанса, что не в его вкусе… что, что он сказал?
– Что ты имеешь в виду? – прошептала она.
– Ты всегда сдерживаешься. Твоя ярость клокочет, но ты сама боишься её, и поэтому даже не пробуешь обуздать. Я хочу научить тебя контролировать себя. Бороться без ярости.
– Я про любовь, – она вскинула на него глаза, – ты же знаешь… знаешь, как это важно для меня. Знаешь, что ты особый человек. И последний. К кому я испытываю чувство. Как ты можешь мне говорить такие вещи!
И Агата прыгнула в атаке.
– Это то, о чём я говорю. Ярость! – он уклонялся, а потом опрокинул её на землю, взял за шиворот у груди и сказал:
– Драться в состоянии аффекта, бороться на чувствах и эмоциях – это уже проигрыш. Борись, потому что это важно для тебя, как ты до этого делала, но будь при этом холодной. Тренировка окончена.
Он поднял её и отошёл на шаг назад.
– И перестань задавать вопросы о любви к тебе.
– Но твои поступки говорят об обратном! – девушка закричала шёпотом. – Почему нельзя? Потому что ты женат? Потому что ты не…
– Я не что? – Матвей сузил глаза и сложил на груди руки.
– Я не привлекаю тебя… – несмело спросила Агата.
– “Мои поступки же говорят об обратном”, – Матвей иронично повторил утверждение Агаты. Эта ситуация для него становилась сложной.
– Но почему тогда между нами всегда такая огромная дистанция? – она спросила прямо.
– Вот именно потому, что ты мне дорога, – сказал он и развернулся к дому.
*** Ты боишься? Не стоит
На втором этаже, в библиотеке дома Анкельсонов, по центру стояла платформа для тестирования игры. Матвей не использовал в таких случаях шлем. Он отдавал команды Серентусу, а мир вокруг него воспроизводили проекционные лучи. В таком режиме он мог изменять и сразу видеть результаты своих изменений флоры, почвы, строений и жителей. Платформа искрилась радугой, определяя, какой физический слой будет отображён следующим.
– Серентус. Сейчас будем делать локацию Роу-га, – сказал Матвей.
– Роу-га? Но ведь там мир, сложный для здешних гуманоидов, он мало подходит, – искусственный интеллект испугался.
– Я хочу проверить. Случай с несанкционированным открытием портала странный. Необходимо в нём разобраться, – Матвей пояснил кратко.
– Это… – начал Серентус, – это из-за той девушки?
– В каком плане? – спросил Матвей, корректируя параметры, которые он в первую очередь хотел смоделировать.
– Вы вернулись таким напряжённым утром. И в последнее время, когда Вы утром тренируетесь в другом месте, плюс с приездом вашей супруги. Все Ваши физические показатели свидетельствуют о раздражении, напряжении и…
– Сначала загрузим физику мира, – лишь ответил Матвей, – я передал тебе данные по планете. Проанализируй и смоделируй для меня только параметры почвы, рельефа и атмосферу.
Проекция отразила сухую почву, горы и висящие пузыри с жидкостью внутри. Матвей прошёл несколько метров, переключил на режим редактирования и стал приближать объекты. Он наблюдал за движением, как предметы и объекты реагируют друг на друга, переключал свои собственные параметры на различные аватары живых существ.
– Теперь добавь флору, – сказал он и снова анализировал, как ведут себя растения и микроорганизмы.
Периодически он делал режущее движение, и время останавливалось, рана пространства открывалась, и Матвей проверял исходные программные данные, смотрел изнанку процессов мира. Постепенно добавлял параметры, которые соответствовали дню, когда произошло открытие портала, полностью воспроизводил момент. Он искал зацепки. И вот мужчина стоял на месте в аватаре серпентина, который был приманен блеском портала, снова разрезал пространство и внёс новые изменения – разряд молнии, разбившей пузырь облака. Серентус был так занят монотонным добавлением единичных параметров, что совершенно потерял бдительность. Картина Роу-га с ювелирной точностью повторила момент открытия портала. Матвей стоял уже в собственном аватаре со стороны колонны серпентинов охранников, когда мелькнула молния, и реальность пошла бликом. Он обернулся на свою аппаратную. Код на панелях аппаратной заскакал, как сумасшедший. У искусственного интеллекта произошёл сбой. Его записанные воспоминания, которые он прятал, просочились и заменили собой тестовую реальность. Серентус ошибся всего на полсекунды, ошибся и исправился моментально. И ошибся он, потому что был не просто программным интеллектом, а потому, что и у него были цифровые воспоминания, слепки тех мест, где он бывал. Матвей понимал, что Серентус для простоты и экономии вычислительных ресурсов аккуратно будет использовать готовые блоки кода, как базу для моделирования мира.
В тестовой реальности пошёл сбой, код цифрового дворецкого задрожал, начал упаковываться в зашифрованные блоки. Он был похож на чиновника, которого попросили показать бухгалтерию. Дрожащими руками протягивал листочки, щёлкающие от тревоги и страха. Матвей просмотрел все данные, и Серентус считал про себя, когда ему зададут вопрос. Но мужчина просто продолжил дальше.
– Серентус, покажи записи по Земле, когда был открыт портал на Роу-га. Портал был открыт слишком легко, планеты оказались совместимы, но гуманоидный аватар всё равно не работает в этом пространстве, – сказал Матвей. – Ты использовал местные библиотеки для “обучения”?
– Да, да. Конечно… я впервые столкнулся с таким масштабом. Они крайне плодовиты на письмо. Мне даже показалось, что, может, это какая-то секреция нейронов, что они выделяют мысли на ходу. То есть, они не думают на подобие того, как это делают разумные цивилизации, а мыслительный процесс у них приравнивается к действию. Вы замечали, что и в речи много “действий”, поступков. Говорение – это и есть действие, например, “обвинение”, “подозрение”, “оправдание”… Очень много поступков помещены в речевое пространство.
– Когда ты обучался, ты использовал их материалы для адаптации своего профиля под данную локацию? – спросил Матвей.
– Конечно, господин. Всё в соответствии с протоколом. Я сразу адаптировал себя. Потом провёл корректировки…
– Хорошо. На сегодня завершим, – сказал Матвей, жестом выключая проекцию и выходя из игровой реальности.
– Господин, Вы так озадачены этой проблемой с аватаром. Если бы я мог помочь Вам… Мне кажется, господин, что эти гуманоиды крайне глуповаты, и это отражается на их физиологии. Я, когда прибыл, то был шокирован и озадачен…. Мне кажется, Вы их рассматриваете несколько не в том ключе.
– Я был бы тебе благодарен, Серентус, если бы ты нашёл ключ к этой проблеме, и мы смогли бы закрыть вопрос по этой локации.
– Господин, но ведь есть множество иных цивилизаций, которые более достойны и ждут своей очереди, – возмутился Серентус.
– Всё именно так, Серентус. Всё именно так. Множество иных важных вопросов, требующих решения. Но Земная цивилизация является прецедентом. Решение по нему повлечёт решения и по другим схожим ситуациям, поэтому, несмотря на очевидность моего “нет”, мы должны обосновать, почему гуманоидная цивилизация не может пока входить в общее межгалактическое сообщество. И обоснования должны исходить не только из доказательств “почему нет”. Мы обязаны обеспечить аргументы “почему да”, и что будет в таких случаях. И до тех пор, пока аватар не будет построен, этот ком вопросов останется висеть, – ответил Матвей, помолчал совсем немного и добавил: – Моё желание в том, чтобы ты помогал мне.
– Конечно, господин. Я уже, кажется, знаю… – Серентус осёкся. Он вдруг понял, что ему, скорее всего, дали второй шанс. Но так как его не припёрли к стенке в открытую, то он не испытал облегчения от чувства вины, что играл против хозяина. Стыд окрасил его мысли. Ценит ли его господин настолько, чтобы простить? Ему указали на преступление и дали второй шанс, но сделали это с одной стороны, “тактично”, без разбирательств, без наказаний. Сделали это в “серой” зоне, что может быть, он ничего на самом деле и не совершал, но как бы то ни было, может сейчас исправиться. А значит, понимает ли его господин, понимает ли он его преданность и то, как старается Серентус не ради себя, а ради семьи? Семья – это всегда больше, чем кто-либо по отдельности, величие семьи, её роль не сводится к действиям только Матвея или Михаила. И Серентус стоит на страже не только этих прекрасных, но, как и любых важных особ, слишком сконцентрированных на себе… Он стоит на страже имени и авторитета Анкельсонов, великого рода, решения которого вершат судьбы галактик.
– Я знаю, господин, что мы сможем с Вами решить эту задачу, – закончил прерванное на раздумье предложение Серентус, пока Матвей в аппаратной внимательно просматривал всю хронологию кода во время создания игрового мира Роу-га. Он запоминал все крючки и ходы искусственного интеллекта. Быть умнее своего создателя – слишком недостижимая возможность, даже для симбиотического разума. Матвей рассматривал тот причудливый костяк ядра, который дворецкий приобрёл после своей адаптации на артефактах земной цивилизации. Они, как вирус, искорёжили его, либо напротив, высветили то, что уже не замечали “развитые” цивилизации.
–
Александра и Катерина склонились над ноутбуком, пожилая женщина записывала в тетрадь конспект объяснений своей новой “начальницы”.
– Катерина, – раздался голос со стороны веранды. Стекло задрожало, женщины вскинули головы, Марина вошла в дом. – Как это понимать? Почему Вы перекрыли дорогу? Мои машины не могут проехать.
– Какие ещё Ваши машины? – поморщилась Катерина. За Мариной вошли в дом двое мужчин.
– Я делаю ремонт в гостинице. Но никто не может проехать. У меня тут водители на грузовых машинах со стройматериалами. А теперь так поставили заграждения, что и гости не могут подъехать на машине, чтобы заселиться. Вот как это понимать?!
Женщина сложила руки на груди, буквально держа себя. И хоть она пришла скандалить, давалось это ей с трудом. Уже вторую неделю она откладывала этот поход, надеясь на мирное решение, бесконечно прокручивала, как сказать, как начать, чтобы всё получилось гладко и безболезненно. Но тянуть уже стало бессмысленно, и она просто ворвалась в дом Анкельсонов и закричала на ненавистную ей Катерину.
– Марина, кто это? – Катерина указала пальцем на мужчин.
– Это водитель и архитектор, – сказала Марина, – они тут, чтобы объяснить Вам, что у Вас нет никакого права перекрывать дорогу.
– Ни юридического, ни человеческого, – сказал мужчина, чья рубашка была расстёгнута до живота. Они стояли позади грузной женщины.
– Вас, кажется, не спрашивали, – сказала Александра и встала, показывая, что готова защищаться.
– А тут что, высшая инстанция, где слово дают по очереди? – спросил второй мужчина и поправил закатанные рукава. Было заметно, как он не хочет вступать в перепалки и надеется на мирное решение вопроса.
– Марина, а почему Вы ворвались ко мне в дом, кричите тут? – Катерина, как всегда, мило улыбнулась.
– Вы что, хотите сказать, что Вы тут ни при чём? – снова атаковала Марина.
– Может я и при чём. Конечно, я в курсе дела, ведь я председатель. Но, смею Вам напомнить, что здесь мой дом. Часы приёма председателя… – не успела закончить Катерина.
– Да знаем мы Ваши часы приёма. Вот только сколько ждать можно? Вы, понятное дело, чем занимаетесь. Все заняты. Бегать за вами надо, в очереди из ноля человек стоять надо, пока Вы соизволите обратить на нас внимание. Что мы не видели, знаем мы такое! Уж не дураки… – снова сказал мужчина в расстёгнутой рубашке.
– Так! – Катерина топнула ногой. – А может, мне полицию вызвать?
– В чём дело? – раздался позади голос Матвея.
Он вошёл в гостиную, но яростная ссора оставила его вне поля зрения участников. Кроме ругающихся в доме пятерых человек, на улице стояла небольшая толпа: владелица магазина перед Аукшино (к ней тоже теперь не могли подъезжать покупатели), гости гостиницы (пробившие колесо из-за объезда), жители деревенской части Аукшино (кому теперь на работу необходимо было объезжать крюк по другим дорогам).
– Дорогой, вот, люди ворвались в дом с угрозами и скандалом, – Катерина подбежала к мужу.
– У них была причина? – спросил беспристрастно Матвей.
– Матвей, – сказала Марина уже совершенно другим тоном. – Простите наше вторжение. Но вопрос очень важный. Мы пытались решить его с Катериной, как с председателем, но неделю не можем добиться встречи. Нам постоянно говорят, что она занята.
– Так и есть! – строго сказала Александра, которая умело отводила людей от кабинета Катерины.
– Так не должно быть, – по лицу Марины пошли пятна, – постояльцы огорчены, да и мы уже начали переделки. Нам бы хоть кофейную комнату закончить. Там и библиотека будет, и пирожные. Но это же всё для своих, это не конкуренция Вам, Катерина. Не магазин, а библиотека. Так люди скучают по чтению. То было такое место, все ходили, может не часто, но читали, менялись книгами. А зачем всё это убрали…
– Потому что спроса не было. Хочу Вам напомнить, что наша семья в эту библиотеку вложилась больше всех. И никто к нам не прибегает, не скучает. Неужели к тебе, дорогой, люди ходят и спрашивают? Ведь у нас на втором этаже тысячи книг. Мариночка, все читают в электронном варианте, поэтому мы и утилизировали помещение, чтобы больше пользы было. Не мне, а жителям.
– Люди старой закалки читают бумажные книги. Да речь же не только про книги. Я не могу отремонтировать комнату. Разруха в гостинице, машины стоят, вон, сколько ещё людей страдает, на работу не добраться. Так не должно, – снова повторила Марина.
– Я с Вами согласен, – ответил Матвей и наклонился к жене. Он приобнял её за спину и сказал очень тихо и спокойно пару слов. От них у женщины запрыгали красные пятна по лицу прямо как у Марины.
– Хорошо, – тихо ответила Катерина, и её муж вышел из гостиной.
– Всё, давайте расходиться! – сказала Катерина. – Уверяю вас всех, что ваши ремонтики, магазинчики и остальные проблемки будут решены. А жители Аукшино и других деревень подождут свою удобную дорогу!
– Вы можете делать ремонт после дачного сезона, – заметил архитектор в попытке примирения.
– Ещё один! – топнула расстроенная председательница. – Всем хорошего дня.
Люди тихо переговариваясь и, осматривая тихую роскошь участка Анкельсонов, выходили.
– Катечка, давайте чай? Ромашковый, мелиссу? Что? Что он Вам сказал, милая вы моя? Посидите! – засуетилась Александра.
– Что мне он сказал? – тихо и зло повторила Катерина. – Он сказал, чтобы я исправила это, что дорога может быть починена осенью. Как будто это моя прихоть! Как будто я тут всех обижаю!!! Как будто это самодурство!
– Так и сказал? – заохала Александра. – Что Вы самодурка?
– Нет! – крикнула Катерина. – Вы что, глупая?! Он просто сказал всё исправить. Это же Матвей… он… блин. Почему сразу так горько? Почему вот он так всегда? Всегда что-то скажет. Просто, мало… А у меня внутри… Мне аж стыдно перед ним. Но ведь можно же было и закрыть глаза. Я же жена его.
– Ну может поэтому он и не хочет, – Александра вдруг стала рассуждать, – ну вы же одно целое. Семья. Важно, что вы делаете. Если все так взбалмошились, то значит, это вред семье. А он же мужчина. Глава семьи.
– Да это понятно. Вот только ему не семья важна, а эти людишки и их проблемы. Не мои.
– А какие у Вас проблемы? – наивно спросила Александра.
– Что значит какие? – Катерина зыркнула на старуху. – Вы что, не понимаете? Я хочу заставить эту Марину продать мне гостиницу, у неё там земли много, плюс гостиница и эко-ферма – это идеальное сочетание. Но я не могу идти против Матвея. Всё-таки пока это его деньги.
– Деньги вашей семьи? – поправила вопросом Александра.
– А-а-а-а-а, – застонала Катерина. Её раздражало, что иногда приходится объяснять очевидные вещи, что эта фанатичная пожилая женщина так “слепа” и закостенела в своих представлениях. Если что-то не помещается в её систему “правильных” ценностей, то не просто отрицается. Нет. Этого словно не существует.
Уже на следующий день ремонт дороги в Аукшино был приостановлен, и все пути открыты. А у бывшей библиотеки появилось объявление о новых часах работы председателя посёлка Анкельсон Катерины. Сообщалось также, что люди с проблемами и предложениями будут приниматься в первую очередь. Потом те, кто записывался на приём по телефону. И всем обращающимся начали выдавать после приёма дорогие ручки и блокноты с золотым тиснением. Катерина знала, что подкупать стоит не только ради исправления репутации. Ведь, как только один житель рассказал про богатый подарок, то сразу соберутся желающие сначала проверить, правда ли дают подарки, а потом и желающие получить “свои подарки по праву”. Подкупать стоит ради лояльности, потому что только лояльные и “голодные” могут быть полезными. И использовать людей надо быстро, ведь у каждого интереса, как у овощей, есть срок годности.
*** Ориентальные узоры
Черничные ягоды бежали по столу, оставляя фиолетовые дорожки в муке. На мраморной столешнице тесто расплющивалось под толстой скалкой. Рукоять задела ягоду и прижала её к столу, растеклись вязкие кляксы. Девушка подбросила локон вверх со лба и залюбовалась игрой света на тёмно-коричневом фартуке кухни. Между плитками, под кирпичную кладку были вставлены кусочки разноцветного витражного стекла, словно это была кухня пастыря, отправившегося в Аргентину с миссионерством. И так тоскующим по привычной обстановке, что он умыкнул окно из своего монастыря на прощание.
В гостинице Марина отремонтировала кофейную комнату быстро, и по случаю её открытия они устроили небольшое чаепитие с лимонными кексами и черничными чизкейками. Комната вышла тёмной, прохладной и больше в стиле английского дома, чем усадебного: дерево, книжные стеллажи, стеклянные столики на кованых ножках и мягкие кресла, чтобы можно было в них обмякнуть и разнежиться, как крем-брюле в жару. Насладиться любимым чтивом.
В половину пятого начали собираться на чай, Марина приветствовала гостей и брала заказ на угощение, а Агата приносила. Пружинистым шагом она несла поднос, и горячие напитки в такт плескались в тонких фарфоровых чашках. Улыбка умиления не сходила с её счастливого лица. Старый английский сервиз был расписан цветами такой тонкой кистью, что выцветшая во времени краска казалась разводами. Однако, когда наливали в него напиток, то узоры принимали объём, цветы и листья набухали, ласково искрились и томно чаровали. Чаепитие становилось наслаждением. Этот сервиз Марине подарила мама Агаты. Она привезла его на Новый год из антикварной лавки в Гонконге. Она знала, как сестра любит английские колониальные мотивы.
– О-о-о… я рада Вас видеть! – тараторила Агата. – Как Вы? Как доехали? Давайте я проведу небольшую экскурсию.
– Привет, привет! – сказала библиотекарь. Это была дама в романтическом длинном платье с принтом, с аккуратными серьгами из латуни и синего камня, браслетами на руке и причёской с немного спущенными локонами. Она впервые выглядела настолько интеллигентно-элегантно, что Агате хотелось сделать ей комплимент, но нужные слова из-за соперничавших мыслей и новостей не давали ей сформулировать его.
– Мне так радостно! Ваши советы не пропали даром. Словно, наконец-то у библиотеки появился дом. Как «Кальцифер» из Ходячего замка, теперь… – и быстрый веселый щебет про картотеку и отметки в книгах…
– Но самое интересное, а-ха-ха … – они стояли у деревянных полок. Агата доставала некоторые книги, что насобирала. – Это расстановка книг. Смотрите, получилась… по Борхесу. Как в рассказе-эссе «Аналитический язык Джона Уилкинса». Основания для классификации перепутаны… это не просто авторы или жанры.
Библиотекарь во время рассказа смотрела на вход, а девушку слушала из вежливости. Она перебирала оборку рукава и отвечала что-то совсем автоматически вежливое.
– Да, да, – и улыбка нетерпеливо обозначалась и спадала с лица.
– Я рискнула: если гостям и читателям будет сложно ориентироваться, то мы вернём привычную по алфавиту, но пока тут такие книжные разделы, – Агата махнула рукой, – «принадлежащие Марине», «те, о которых все спрашивают», «те, в которых едят ароматное печенье и выпечку», «в твёрдом переплёте», «с юмором», «для разбитых сердец и для сердец, которые хотят разбиться»…
– Твой любимый раздел, – сказала впервые библиотекарь, но вышло не по-доброму, а едко.
– Ещё «для любознательных», «для мечтателей», – со слабеющим азартом перечисляла девушка, – я хотела попробовать «классификацию» из китайской энциклопедии, как в рассказе Борхеса «Аналитический язык Джона Уилкинса». Ведь часто мы выбираем книги по душевному порыву, я думала…
– Хорошо, я должна отойти, – библиотекарь встрепенулась, как только в комнату вошли Анкельсоны.
Они появились рука об руку, в нарядах одной цветовой гаммы: коричневых джинсах и зелёной рубашке с карманами на груди и закатанными рукавами – у Матвея, в тёмно-бежевых струящихся брюках и фисташковой блузке – у Катерины. В руках каждый держал свёрток. Катерина поприветствовала Марину и выбрала столик посередине. К ней, порхая бабочкой, собирая на ходу цветочное платье, подсела библиотекарь. Катерина радушно улыбнулась и похлопала её по руке, и между женщинами сразу завязалась оживлённая беседа. Они кокетничали друг с другом, смеялись и, наклоняясь низко, полушёпотом обсуждали что-то, изредка поглядывая на окружающих.
Агата, оставшись возле стеллажей, провожала свою собеседницу взглядом, пока не встретилась с Матвеем. И её щеки в ту же минуту покрылись слоем стыда. Он стал свидетелем того, какая она глупая, как до сих пор тянется с распахнутыми объятиями к чужим, как видит только хорошее в людях, которые ей нравились, как рассчитывает на взаимный ответ. Девушка отвернулась, чтобы поставить книги.
– Это для полки с медицинской литературой, – Матвей протянул подарок на день открытия.
– А-а-а-а… – растерялась Агата и повернулась: – Но такой нет…
Девушка развернула свёрток и осмотрела каждую книгу.
– Но… – Агата в замешательстве ещё раз перечитала названия. Среди трёх книг не было ни одной про медицину.
– Это всё про мужественные судьбы, про выбор, про тех, кто никогда не сдаётся… Почему медицинская? – спросила она Матвея.
– Тем, кто никогда не сдаётся и попадает в одинаковые ситуации, надо прежде всего знать, что бессмысленно замазывать раны тональным кремом, когда нужны перевязки… – сказал Матвей.
– Да?.. тогда обязательно создам этот раздел, – Агата вскинула глаза, наполненные болью.
– Заботиться о себе тоже… полезно. Сложно предугадать, кто и когда нанесёт тебе удар. Ото всего не увернёшься.
– Мне казалось, что Вы не любите то, что я такая эмоциональная и даю волю своим чувствам. Это же слабость. – сказала Агата, ковыряя корешок книги.
Они отошли к полкам у большого французского окна. Штора развивалась, заслоняя их от гостей комнаты.
– Эмоции – это то, что ты можешь выбирать, – сказал Матвей, – я… м-м-м… скорее всего просто не одобряю твой выбор.
– Разве? – удивилась Агата. – Разве эмоции можно выбирать?
– Да, – сказал Матвей спокойно. Он пробегал по названиям книг на полках. – Эмоции – не менее «программируемые», закладываемые культурой и воспитанием сущности, чем и стереотипы, убеждения и верования.
– То есть искренности не существует? – спросила Агата, нахмурившись. – Ну-у, сложно спорить про убеждения и верования. Но разве я могу контролировать свои чувства, огорчения, радость, восторг, страх?
– Да, можешь, если понимаешь, что тебя учат распознавать что-то, как радость или огорчение, – Матвей повернулся к девушке, немного сощурился, от того что придётся занять менторскую роль, которой он никогда не импонировал. – В культуре народа, ведущего кочевой образ жизни, весть о том, что дочь выходит замуж по любви принесёт огорчения. А у нас встреча «своей половинки» – вершина счастья. Высокая оценка ребёнка в школе в культуре, где жизнь зависит от карьеры и социального положения – вызывает радость. А в экономике, где твоя жизнь зависит только от ручного труда – школьные оценки в лучшем случае не вызывают никаких эмоций, но в целом, обучение в школе – это баловство и трата времени. Наш быт уже предлагает нам ситуации, и для каждой ситуации закреплён диапазон твоих эмоций. Если сравнивать перечень эмоций нескольких культур, то просто можно обнаружить, что некоторых «эмоций» даже и не существует. Либо для одной эмоции развиты десятки оттенков. Поэтому эмоции…
– Но возможно, не всё настолько тотально “программируемо”, как в Вашей игре, – сказала Агата, увлёкшись темой.
– Да, есть и не «культурологические реакции», которые сложно распознаются. И большинство переходит в категорию «неопознанных», или можно использовать концепцию «вытеснения и сублимации». Но только в том контексте, что если человек испытывает эмоции, которые осуждаются или не описываются культурой, то он просто не знает, что с ними делать. Ты же знакома с семиотикой. Разум – это сеть интерпретаций. Ты видишь перед собой мир только в том ключе, в котором научила тебя тысячелетняя практика твоего сообщества. Ты стоишь и описываешь: книга, полка, библиотека… Эмоции – такие же вещи, они и существуют в физических реакциях твоего организма, но управляются разумом. Фиксируются, распознаются…. И разум решает, какие это чувства: хорошие, плохие, нужные… Разум принимает решение ещё до того, как ты даже подступаешься к нему.
– То есть разум доминирует? – спросила Агата.
– Да, всегда, – сказал Матвей.
– Нет, не может быть…. – Агата отрицательно закачала головой.
– Почему? – спросил Матвей.
– Может быть, про распознавание эмоций, детерминированных культурой, да, тут можно согласиться. Но рефлексия и уровень принятия решения. На них будет другая картина. Потому есть внутренние чувства, которые не поддаются контролю. Которые просто есть, они осуждаются, они не одобряются, они противоречат, – сказала Агата. – И разум знает это, но когда дело доходит до поступка, до принятия решения… Мы выбираем, мы всё равно выбираем делать, поступать по…
– «Велению сердца», – Матвей задумался.
– Да!… по «велению сердца», – подтвердила фразеологизмом Агата.
– Сопротивление. Интересно, – Матвей наклонил голову и смотрел внутрь своих рассуждений. – Фактор, который меняет результат статистически просчитанного выбора. Отменяет рациональное решение на основе прогноза успешности. Выбор, совершённый вне зависимости от оценки риска. И это фактор – как «чёрный ящик».
– Что? – Агата не поняла, о чём говорил Матвей.
– Прости. Я рассуждаю вслух об алгоритмах принятия решения. Ранее я никогда не задумывался, что может быть так называемый фактор отмены «успешного решения». Это противоречит всякой системе «выживаемости вида». Я думаю в категориях «crossworlds».
– Но разве противоречит? Напротив, всякая мать будет защищать своего ребёнка, а не себя.
– Не всякая. Если от её жизни будет зависеть потомство в 6 голов, то она предпочтет остаться в живых, а не потратить её на спасение одного.
Матвей и Агата разговаривали быстро, девушка жестикулировала, от чего её высокий хвост и локоны вздрагивали, падая на пудровые плечи. Катерина поглядывала в их сторону и всякий раз в этот момент теряла нить разговора. Девчонка в высоких кедах и светлых джинсах раздражала её, она ставила под сомнение их семейный статус. Так эффектно появится – и вот, теперь супруг проводит время не возле её кресла, благочинно стоя и улыбаясь, а разговаривает с молодой девицей. Однако, когда ревнивый порыв, который Катерина так старательно упаковывала в заботу об лучезарном имидже семьи, побуждал её вскочить и подбежать к супругу, обвить шею и показать, показать, показать…. Ладонь опускалась на столешницу, и женщина вспоминала, что нуждается в деньгах Матвея, и вообще-то она вышла замуж по расчёту. После этого она сразу переключалась и забывала все эти сиюминутные “глупости”. У неё столько планов… и их реализация куда как лучше, чем тратить свои силы на ревность.
