Анна Панкратова
Кладезь погибших сюжетов
– Тебя качает!
– От переизбытка чувств! Ты такая красивая в этой коротенькой ночнушке! С таким вырезом!
Блэр запоздало вспомнила, что успела переодеться ко сну, опустила взгляд на грудь, но устало вздохнула: все лишние детали прикрыты, хоть и едва.
Клаус протянул к ней ладонь, коснулся бедра, повел пальцами выше. Блэр хлопнула его по руке. Он улыбнулся, и не думая смущаться, ведь чувствовал, что ей понравилось. Ярость расползалась по венам: на саму себя, ведь она позволяла манипулировать ее чувствами, наслаждалась этой игрой; на Клауса, который ощущал себя хозяином ее дома, ее сердца. Словно она уже его! Словно ему даже стараться не надо, чтобы завоевать ее!
Хуже было только одно: она еще при первой встрече решила, что Клаус – теперь ее. Еще не знала, кто этот мужчина, но знала, что хочет его. А теперь и вовсе поняла, что хочет его заполучить навсегда.
– Мне нравится, когда ты злишься. Ты такая живая! Настоящая!
– Можно я тебя водой холодной оболью? Или как там можно отрезвить Хаоса?
Клаус сел, продолжая обнимать подушку, не спуская глаз с покрасневшей Блэр. Она приросла к полу под его чутким взглядом, ощущая вдруг жар внутри себя, которым наслаждалась, но которого и жутко боялась. Возбуждение волной прокатилось по телу, собираясь внизу живота, и она еще никогда не хотела кого-то так сильно.
– Переезжаю на твой диван, кстати.
– Нет!
– Сразу в кровать? Я не против. Диван жестковат.
– Сразу за дверь!
Клаус схватил Блэр за руку, поцеловал костяшки. Настолько нежно и осторожно, что она замерла, не ожидая, что он так умел. Зато шок охладил и помог избавиться от наваждения. Уж чего-чего, а пускать его в свою кровать так быстро она точно не собиралась.
– Пчелка… – Клаус тяжело вздохнул, прижал ее руку к своей груди. – Ты отказалась ночевать дома. Я не хочу оставлять тебя одну. А караулить под твоим окном – то еще удовольствие. Да и если я буду тут, никто к тебе не сунется.
– От чего меня вообще защищать?
Блэр запустила палец между пуговок, коснулась голой груди, зная, что зря пытается: Клаус не давал читать его эмоции, что уж говорить про душу.
– Ночь темна и полна ужасов, – спокойно ответил Клаус, отводя ее руку. – Я занимаю твой диван. Это не обсуждается.
Блэр фыркнула, развернулась и зашагала в спальню. Она захлопнула дверь, отрезая свет свечей. Темнота ласкала уставшее тело, но не могла успокоить чувства и мозг. Она запуталась. Не понимала, почему Клаус испытывал к ней такой интерес. Боялась, что папа прав, и Клаус держал ее при себе, чтобы в нужный момент использовать. Но страшнее всего было признаваться себе, как сильно ей хотелось, чтобы он остался.
Она упала на кровать и накрылась одеялом с головой. Про себя ругала Клауса, что тот даже не спросил ее мнения, сам себе разрешил спать, где вздумается. Потом поднялась, вытащила комплект постельного белья и одеяло из шкафа.
– Раз уж остаешься. – Блэр кинула все на диван и уставилась на полуголого Клауса, что курил, сидя на подоконнике. – И тут нельзя курить.
Он широко улыбнулся, ведь Блэр покраснела, разглядывая его голый торс. Протянул ей сигарету, вздернув брови. Она покачала головой, понимая вдруг, что Клаус протрезвел.
– Зря. В нашем случае легкие можно не беречь, магия не даст нам заболеть раком. Особенно мне. – Клаус потушил сигарету и выбросил за окно, махнул рукой, видя недовольство Блэр. – Мне снять штаны, чтобы тебе было удобнее пялиться?
Блэр открыла рот, но не нашлась, что ответить. Словно не он сам сел на ее подоконник без рубашки!
– Иди уже спать. Я сам разберу.
– Мне казалось, ты был пьян?
– Мне казалось, ты была зла на меня?
Блэр засмотрелась на лукавую улыбку, но опомнилась и убежала в спальню. Забралась под одеяло и улыбнулась, в красках представляя Клауса без штанов.
Глава 9. Ребенок, рожденный из боли и сожалений
1
Зеркала мерцали в тусклом свете. Холодные стены и пол морозили бы душу, если б только она у нее была. Но у мойры не было души. Зато была обида на тех, кто запер ее в Зазеркалье. Вот уже неделю она наблюдала сквозь отражения за теми, кто ее породил, и злилась все сильнее, выдумывая сюжеты один хуже другого. Вот только претворить их она не могла – души были в телах, в мире живых, там, где эмоции, там, где жизнь… А мойра была одна. В окружении зеркал и клубков нитей, что блестели, призывая ее плести судьбы, делать то, ради чего ее и породили, но она лишь наблюдала за теми, кого так ненавидела, кому так желала смерти, чтобы добраться до их жалких душонок!
Мойра сидела на кресле, подобрав под себя ноги, глядя на ссору создателей. Хаосу не нравилось то, что сделала Ненависть. Он не понимал, откуда взялась эта злоба, что породила мойру и Зазеркалье. Не понимал, как Ненависть посмела украсть частицу его магии, чтобы создать место, неподвластное Времени.
– Ты с ума сошла! – кричал он.
– Твоя жена обезумела! Не я! Я должна была смотреть, как она убивает моих детей?!
– Наших. И поэтому мы создали Подземное царство. Но эта…
– Мойра.
– Эта дрянь тут причем? Дети тут не причем. Никто не заслуживает, чтобы их судьбы предрешали!
Ненависть зашипела и ринулась на Клауса. Тот позволил прижать себя к дереву, не вырвался и когда цепкая рука сжала его горло.
– Ты не смог усмирить свою суку. И мне пришлось все делать самой.
– Никто не может жить вечно, – просипел Клаус, и Ненависть выпустила его. – И поэтому мы создали Подземное царство, чтобы души перерождались. Но никто не должен жить вечно.
– Ты можешь. И Аделин.
– И я уже знаю, что пожалею об этом.
Изображение дрогнуло, заискрилось и исчезло. Мойра подскочила к зеркалу и ударила по нему ладонями, понимая, что недостаточно сильна. Она должна научиться управлять этой магией. Должна стать сильной, той, кем ее задумали, – режиссером судеб. Чтобы срежиссировать если не эту, то хотя бы следующую жизнь суки, которую она так ненавидела.
Мойра помнила, как появилась из ниоткуда. Выплыла из пучины боли и страха, вернулась из такой черной дыры, что не видела ничего, только купалась в холоде, что замораживал каждую крупицу и скребся под ребрами. Появляться было больно. Но еще больнее было осознать, что она – пленница Зазеркалья. Мойра ходила от зеркала к зеркалу, воспроизводила жизни тех, кто наслаждался теплом, солнцем и объятиями. Наблюдала за семьями. Любовниками. Пыталась понять, почему люди так дорожат друг другом. Так… любят друг друга. Она тоже этого хотела. Чтобы на нее кто-то посмотрел так, как Клаус смотрит на Любовь. Чтобы кто-то обнял ее так, как Ненависть обнимает своего сына. Чтобы кто-то любил ее так страстно, как это делали по ночам многие пары. Но могла только бродить по холодному полу и отталкивать нити, что велели ей начать работу, впустить в Зазеркалье души тех, кого забирала Аделин, прописать им судьбы…
– И долго ты будешь отлынивать от работы?
Мойра вздрогнула, слыша чей-то голос рядом, впервые видя живого человека в своей обители.
Ненависть – черноволосая статная девушка с острыми чертами лица и тонкими губами, что исказились в усмешке – сидела на ее кровати, закинув ногу на ногу.
– Ну? Что ждем? Не знаешь, что делать? Не понимаешь, кто ты? Давай объясню.
– Я знаю, кто я. – Изрекла мойра, поправляя седые волосы, что лезли в белесые глаза. – Я – твое дитя.
Ненависть пожала плечами, скривила лицо.
– Ну… не дитя. Ты – моя злость на ту суку, что убивает моих детей. И поэтому я создала тебя и это идеальное место, в которое ей не попасть. Ты будешь жить вечно, представляешь? И Время никогда сюда не попадет. Идеально, нет?
Мойра коснулась груди, ощущая там пустоту. Она не хотела жить вечно. Прошла всего неделя, а она уже поняла Клауса, который твердил, как здорово проживать прекрасную жизнь и перерождаться, отпуская, что тревожило, радовало, наполняло любовью, чтобы начать с начала, и заново испытать то, что уже приелось.
– У меня нет души.
– О, разумеется, у тебя нет души! – воскликнула Ненависть, вскакивая. Она вмиг разозлилась, став похожей на дикого зверя, что защищает детенышей. – Только хаос дарует души. Да и зачем тебе душа? Что ты с ней будешь делать здесь?
– Но я не хочу быть здесь.
Ненависть в два шага преодолела расстояние между ними и толкнула мойру в зеркало. Посыпались осколки, засыпая пол и их ноги, звеня так, что оставались раны даже на сердце.
– Но ты будешь здесь жить. Ты не способна на большее. Ты – моя месть Аделин, поняла, стерва неблагодарная? Я сделала тебя бессмертной! Дала мощь писать судьбы! И ты чем-то недовольна?!
Мойра пискнула, отходя от Ненависти. Завопила, ведь порезала ноги.
– Какая же ты жалкая… – проворчала Ненависть, плюхаясь в кресло. – Значит так. С этим разобрались. Я хочу, чтобы ты писала судьбы для детей Аделин так, чтобы ее отпрыски иссякли. Никаких больше хранителей времени, поняла? Они меня раздражают. Моим детям – самое лучшее: долгие и счастливые жизни. И Аделин придется тебя слушаться. Она не сможет их забирать, пока они не проживут то, что ты написала для них! Здорово я придумала, правда?
– Клаус тебя ненавидит за это.
– Бывает. – Ненависть тряхнула плечами. – Он отходчивый. Да и сейчас… Нет проблем с мужчинами. А Никлаус… Что ж, хорош в постели для тех, кого и правда любит. Во всяком случае, не слышала, чтобы Любовь жаловалась. Такая довольная вечно ходит после…
– Почему у меня нет имени?
Ненависть недовольно сощурилась, ведь ее перебили. Она наклонила голову, разглядывая мойру.
– Имя? Зачем имя той, что предрешает судьбы? Той, у кого даже души нет?
Мойра сложила руки на груди, словно там и правда была дыра, пустота, стыдясь вдруг этого.
– Слушай, мы плохо начали, но я уверена, что тебе понравится писать судьбы. Это же… Проживешь столько жизней, правда? Будет интересно! – Ненависть вновь встала, положила руки на плечи мойры. – И помни: детишкам Аделин побольше проблем, боли, смертей любимых, вот этого всего. И преждевременных смертей. Представляешь, как Аделин будет злиться, забирая собственных детей? Но что написано на этих нитях – дара хаоса – нерушимо, моя дорогая!
Мойра отчаянно кивнула, осознавая, что выбора нет. Но она знала, что когда-нибудь выберется из Зазеркалья. Когда-нибудь она сама будет жить, а не только писать судьбы…
– Ну, я побежала, дорогая. Будешь писать плохие судьбы – вернусь. И буду расчленять тебя. Собирать. И заново расчленять. Удачи!
Ненависть исчезла, а мойра вновь осталась одна в своем царстве. И она начала писать судьбы… не представляя, что в итоге слегка спятит от одиночества и от той боли, что жила в груди вместо души…
А потом сама выйдет на сцену и сольется со стихийницей воды:
– Ее тело, мой гениальный мозг, – любила повторять она, наслаждаясь тем, что оказалась среди актеров и украла себе имя – Флоренс.
А потом ей подарили душу. И оказалось, что любить больно…
Ночную тишину нарушил отчаянный вопль Дафны. Она вырвалась из очередного сна, не отличая реальность от ядовитого прошлого, что отравлял кровь. И закричала еще громче, ощутив костлявые пальцы, сжимающие плечо. Темный силуэт навис над ней, даря свою печаль и боль.
– Тише, дорогуша, это просто твоя мама, – проворковала Флоренс, вонзая ногти в плечо Дафны.
Зажглись свечи, освещая изнуренное лицо с мутными глазами и впалыми щеками. Элайджа схватил Флоренс и откинул от Дафны. Мойра упала на ковер, закашлялась и закряхтела от боли, но замерла, ощутив холодную сталь у горла.
– Ты не убьешь меня, подземный пес, – прокашляла Флоренс, устало распластываясь на полу.
Дафна юркнула в объятия Авроры, надеясь, что она может спасти, остудить голову, забрать воспоминания. Мама гладила по спине, успокаивая, но Дафна чувствовала и ее ужас.
– Как ты выбралась? – прошипел Элайджа, склоняясь над Флоренс. – Ну?!
– Стащила порошок, усыпила вашу охрану.
– Где?
– На кухне. Наврала, что искала вино. Им стало жаль больную, умирающую старуху.
Элайджа спрятал меч, отряхнул руки и выругался, ведь не мог тронуть Флоренс: они все еще не знали, как заменить Врата.
– Что тебе нужно от нашей дочери? – крикнула Аврора, а Флоренс захохотала, но снова зашлась кашлем.
– Дочери? Она… – Элайджа тряхнул Флоренс так, что она ударилась головой о пол и заверещала от боли.
– Ну? Говори.
Флоренс кряхтела, борясь с болью, не в силах выдавить и звук. Дафна набрала в грудь побольше воздуха и все же сказала:
– Я понимаю тебя. И мне жаль. Мне очень жаль.
Элайджа с сочувствием посмотрел на Дафну, а Аврора обдала ее новой волной тревоги.
– Я видела, что ты показала. И я понимаю. Но у тебя был выбор. Даже без души…
– Что могла? – прохрипела Флоренс, садясь, хватаясь за руку Элайджи, который еле сдерживался, чтобы вновь ее не ударить. – Я – дитя ненависти, боли и разочарования. Ты все видела. Вот, что было у меня в груди, пока ваша дрянная королева не подарила мне это дерьмо.
Флоренс ударила себя по груди, едва дыша от боли и злости, намекая на обретенную душу.
– Любить оказалось больно. Ведь вы отняли у меня все! Выкинули меня!
Дафна отдалилась от Авроры, не в силах больше считывать ее отчаяние. Подошла к Флоренс и присела рядом.
– Я прощаю тебя. Ты права: ты писала, претворяли в жизнь они все сами. Но ты могла… перестать писать судьбы, едва умерла Ненависть. Ты могла остановиться. Выйти из Зазеркалья, так?
Флоренс обиженно тряхнула головой, седые волосы закрыли ее слепые глаза.
– Но ты выбрала остаться. Тебе понравилось. Ты ощущала себя богом.
– А что я еще могла без души? А?
Дафна опустила глаза, не в силах смотреть на ту, что ее родила, видеть ее такой изможденной и больной.
– Если ты правда испытываешь хоть кроху той любви, о которой говоришь, оставь меня. Прошу. Ты делаешь мне больно.
Флоренс хлюпнула носом, выглядя вдруг так жалко, словно усохла, но кивнула, а Дафна облегченно выдохнула.
– Я уведу ее, ладно? Привяжу к кровати, разберусь с парнями. – Элайджа рывком поставил Флоренс на ноги, поддержал за талию, ведь та едва не упала. – Если они пострадали, я тебе руки оторву.
– Они просто спят. Я планирую дожить свою жалкую жизнь с винишком, а не привязанная к кровати, – процедила Флоренс, с трудом переставляя ноги.
Дафна рухнула на кровать и прижалась к Авроре.
– Останешься?
– Конечно, родная. – Аврора гладила ее по волосам, даря наконец покой. – Хочешь рассказать?
Дафна покачала головой, не понимая, как можно рассказать, что Флоренс дала ей окунуться в ее память и показала, как стала мойрой, поделилась частичкой того ужаса, что пригвоздил к месту, едва она осознала, что навечно заперта и будет наблюдать за жизнью других из-за ширмы.
– Я не знаю как.
– Хорошо.
Дафна закрыла глаза, утопая в нежности матери. Волнение уходило на второй план, тревога испарялась.
– Я люблю тебя, мам.
– И я тебя, родная. Я всегда рядом, ты же знаешь, да? Не кровь делает нас семьей.
– Я знаю.
Дафна совсем успокоилась, качаясь на волнах любви матери. Она погружалась в сон, надеясь поспать без кошмаров, веря, что близость Авроры отгонит все ужасы. Краем уха она услышала, что вернулся Элайджа, но слишком устала, чтобы вникать в разговор.
2
Блэр проснулась от чудесного запаха. Потянулась, зевнула, а потом резко села, вспоминая, что единственный человек, который мог готовить завтрак, – Клаус. Сердце быстро забилось, пытаясь отогнать сладкие мысли, но она вдохнула полной грудью, позволяя себе расслабиться. Она устала не доверять ему. Устала подавлять чувства.
Клаус и правда стоял у плиты, переворачивал шоколадные оладушки и пританцовывал под Тейлор Свифт. В одних брюках, со взъерошенными волосами он выглядел так очаровательно, что Блэр позавидовала сама себе: на ее кухне готовил такой мужчина! Так еще и пел «Shake it off», сексуально качая бедрами!
– Доброе утро, пчелка.
Блэр подошла ближе, попыталась стащить оладушек, но Клаус хлопнул ее по руке.
– За столом. Как нормальные люди.
– Не ожидала, что ты оладушки мне будешь печь.
– Плата за диван. Решил, что ты любишь шоколадные, ведь нашел у тебя гору шоколада. А! Еще глазурь сделал.
Блэр заглянула в ковшик, который приоткрыл Клаус, втянула носом чудесный запах.
– Ты еще и глазурь умеешь делать!
– Ой, да чего там делать? Какао, сметана и сахар.
Блэр наблюдала, как умело Клаус наливал тесто на сковороду, покрывалась мурашками, едва он бросал на нее взгляды, лукаво улыбаясь. В голове звенела одна мысль: что происходит? Почему он здесь? Они включили пластинку с песнями Тейлор Свифт, подпевали, а душа трепетала от счастья. Как бы там ни было, сейчас Блэр ощущала себя самой защищенной на свете.
Последняя порция оладушек угодила в тарелку, а Блэр окончательно расслабилась, положила руку на плечо Клауса и решилась:
– Мне нужна помощь. Только серьезно! Без всяких там шуток!
Клаус кивнул, исчезли искорки из глаз, растаяла улыбка.
– Дафна, моя сестра… ну, так называемая сестра. Ты же знаешь нашу историю, да?
– Дочь Флоренс. Я знаю.
Блэр сглотнула, не зная, правильно ли поступала, но кто как не первый человек, от которого все прошло, сможет объяснить и помочь? Но волнение не уходило, сестре становилось только хуже, поэтому пора было привлекать помощь со стороны.
– Она мучается от кошмаров. Все… выходит из-под контроля. Она ходит по Зазеркалью, видит прошлое, все ужасы, что произошли. Папа говорит, она описывает настоящее Зазеркалье. Все как было! Но он успокаивает, говоря, что это сны, ведь Зазеркалье разрушилось. И она не может перемещаться в место, которого уже нет. Правда?
Блэр закончила тараторить, покрываясь мурашками от страха. Взгляд Клауса изменился. Обеспокоен. Напряжен. Он провел по ее щеке, нахмурился еще сильнее, считав ее тревогу.
– Как давно?
– Всю жизнь, но редко. И все стало хуже, едва она поговорила с Флоренс. Словно та… запустила что-то.
– Только если взбудоражила психику, которая не может больше контролировать это. Дафна боится матери, стать, как мать, вот и не может это сдерживать больше. Хм.
Клаус отошел к окну, вытащил сигарету из пачки и, не спрашивая разрешения, закурил. Блэр ждала, что он скажет, сгорая от волнения. Будь все хорошо, он бы давно успокоил, что эти сны ничего не значат. Но он хмурился, затягиваясь вновь и вновь.
– Дафна… хм, бедный ребенок, рожденный из боли и сожалений, – наконец заговорил Клаус, садясь на подоконник. – Счастье, что ее взяли твои родители. Их любовь и забота, твоя любовь дали ей счастливый билет в жизнь. Но вот ее кровь… магия, что течет в ней!
– Флоренс лишилась магии.
– Не лишилась она ее. Вы просто отсекли возможность использовать ее. Магия в ней была, есть и будет. – Клаус, заметив, как у Блэр расширились глаза, спешно добавил: – Она не сможет ее использовать. Никогда. И вот-вот умрет. Но вот твоя сестра…
Блэр села рядом, касаясь коленкой ноги Клауса. Он провел по ее бедру. Предельно серьезный, напряженный, все шутки и флирт ушли на второй план. И она даже не подозревала, что он может быть таким собранным, так вовлекаться в чужие проблемы.
– Мне нужно осмотреть ее. Коснуться души.
– Папа не позволит. И Дафна не позволит! – Для убедительности Блэр качнула головой. – Она мне не хочет об этом рассказывать. Закрылась от меня.
– Это очень важно. Ты понимаешь? Это не просто сны, это магия, которая пытается вырваться на свободу. И если она не сможет ее контролировать…
Он замолчал, опустив голову. Напряжение росло, Блэр паниковала все сильнее.
– Клаус?
– Я должен ее увидеть. Поняла?
Блэр кивнула, не зная, как устроить их встречу. И проблема была в самой Дафне, которая никогда не захочет делиться личным с Хаосом.
– Теории?
Клаус криво улыбнулся, но глаза оставались серьезными.
– В ней есть магия мойры, очевидно. Судьбы писать не сможет – ни Зазеркалья, ни нитей не осталось. Но… пишет что-нибудь, да?
– Рассказы.
– Вот видишь. Я не знаю, как эта магия сможет проявлять себя в жизни, но знаю, что она в ней есть. И так как она отрицает это, не дает ей выхода, магия находит выход сама в моменты, когда она максимальна слаба, то есть спит. И чтобы узнать, к чему это может нас привести, мне нужна твоя сестра здесь. Сегодня. Ты же летишь домой, а не на пары, да?
Блэр непонимающе вздернула брови, а Клаус выругался и вытащил письмо из кармана брюк.
– Отец зовет тебя на важное совещание.
– Меня?
– Раньше не звал? – Клаус толкнул ее в плечо. – Вот тебе и будущая королева!
– Полетишь со мной? И Дафну сможем уговорить.
– Плохая затея, пчелка.
Блэр согласилась. А потом забегала по дому, ведь жутко опаздывала.
3
Блэр не верила, что ее позвали на столь важное совещание. Она заняла место рядом с отцом и слушала доклад Ричарда об обстановке в стране: люди волновались, но пока не понимали масштаба грядущих перемен. Мама сидела напротив, уставшая, бледная и изможденная, ведь присутствие Флоренс не шло ей на пользу, но живо доложила о происходящем: стерва стабильна, все еще жива, хоть и одной ногой на том свете. Время утекало. И тогда Элайджа заявил, что они просто сделают новые Врата.
В итоге большую часть совещания Даниэлла и Элайджа спорили о возможности создания новых Врат. Джейкоб поддерживал жену, заявляя, что они не смогут такое провернуть, ведь для этого нужно, как минимум, работать сообща с Клаусом.
– И ты веришь, что сможешь убедить Никлауса, что создать новые Врата вместе с нами – то, что ему нужно?
– Разумеется, не верю. Поэтому отправим к нему того, к кому он питает слабость.
– Нет! Наша дочь не будет сближаться с Клаусом ради мойровых Врат! Она слишком юна и беззащитна, а он читает все ее эмоции!
Блэр только после слов мамы осознала, что говорили о ней. Она покраснела, а душа запела, ведь ради блага мира придется общаться с тем, к кому так тянет. Увидев взгляд мамы, – взволнованный, напуганный, словно Блэр балансировала на краю обрыва – ощутила, что радость поутихла. И вот как убедить Аврору, что Клаус… нормальный такой мужик! Который уже спит на ее диване.
– Она достаточно взрослая, чтобы принять решение самостоятельно. И она – будущая королева. Если она согласна, я разрешаю.
Элайджа сжал руку Блэр, передавая свое спокойствие и уверенность. Она с благодарностью кивнула в ответ, не до конца осознавая, почему отец вдруг поверил Клаусу, которому в прошлый раз разбил нос.
– Но не отпущу я! Элайджа, это сумасшествие! Клаус раскусит ее в два счета!
– Да, Элайджа, – согласилась Даниэлла, держа руку на животе, – она не сможет. Клаус сразу поймет, что она чувствует. Мойра! Он – первый человек на земле, он – сама магия в чистом виде. Даже ты не смог бы его обмануть. Ты, конечно, крут, но никто не может тягаться с Хаосом.
– Я все сделаю! – воскликнула Блэр. – Мы уже почти друзья! Он меня утром кормил оладушками, что может пойти не так?
Аврора побелела, гневно посмотрела на мужа, словно это он был виноват, что все зашло так далеко. Элайджа устало тряхнул головой.
– Я запрещаю. Ты не идешь к нему.
– Иду, мам. И я справлюсь.
– Он не тронет ее, – тихо сказал Элайджа. – Он прочел ее душу, и я видел его взгляд: он не сможет причинить ей боль теперь.
– Словно ты веришь ему! Его душа – загадка для тебя.
– Он не тронет ее.
– А я чувствую ровно то, что он ожидает. Интерес к нему, тягу, но и страх и волнение. И Клаус будет уверен, что я волнуюсь, ведь не знаю, как реагировать на собственные чувства, а вовсе не из-за того, что хочу узнать, как создавались Врата. Да и… я верю ему.
Аврора вскочила, краснея от злости. Блэр вжалась в спинку стула, впервые видя маму такой. Перед ней нависла королева, властная, жесткая, готовая на все, чтобы добиться своей цели. И так-то было ясно, что мама просто сильно переживает, ведь очень любит дочь, но обида не давала трезво соображать. Так хотелось, чтобы Клаусу уже наконец все поверили!
– Совещание окончено, – сказала Аврора, встречаясь взглядом с Блэр, которая поняла, что лучшее решение – просто выпрыгнуть из окна и улететь. В другую страну. Навсегда. Того гляди, там и магия скоро появится…
Когда все разошлись, Аврора вновь села, стукнув ладонями по столу.
– Я вчера пил с Клаусом в баре. Он не обидит Блэр.
– Так он к ней пьяный прилетел оладушки готовить?
Аврора шумно выдохнула, потерла переносицу, пытаясь успокоиться.
– Он просто спал на диване. Честное слово!
– Это даже хуже, – пробормотала Аврора, вставая. – Я не участвую в этом безумии. Я не верю Клаусу и не смогу ему поверить. Я…
– Аврора, он одинок, обескуражен тем, что чувствует после того, как коснулся души нашей дочери. Ты правда думаешь, я бы позволил этому случиться, если бы не был уверен, что Блэр в безопасности? Я не справляюсь сам. Мне нужна помощь.
Аврора махнула рукой.
– Флоренс пора капельницу делать, – бросила она и вышла, захлопнув дверь. Блэр подпрыгнула, но немного расслабилась, оставаясь наедине с отцом.
– Я не могу гарантировать, что он не разобьет тебе сердце.
– Знаю.
– Но я верю, что он нацелен защищать тебя, а не наоборот.
Элайджа серьезно посмотрел на Блэр, и она поняла, что отец наконец увидел в ней взрослую девушку, а не ребенка, и готов позволять ей принимать решения и брать ответственность на себя.
– Но прежде чем верить ему, позволять эмоциям взять верх, прочти его душу. До этого – помни, кто он.
Блэр виновато опустила глаза, покраснела, ощущая, как эта ложь грызла сердце.
– Я не обижаюсь. И понимаю, почему ты не сказала. Прошу быть осторожной, ведь это я тебя посылаю к мойровому сыну, про которого мы ничего не знаем!
– Я бы рассказала! Чуть позже. Просто…
– Уже читала души?
Блэр помотала головой, покраснев еще сильнее.
– Мы с Даф хотели жертву в баре выбрать. Не хочу читать тех, кого знаю. Но не успели, ведь нас увидел Клаус, потом появился жнец…
– Он сказал, почему его бывшая ищет твою душу?
– Нет.
– Узнай.
Блэр кивнула, покрываясь мурашками, осознавая вдруг, что Клаус и правда остается жить на ее диване, а ей даже не придется врать об этом.
– Блэр… я понимаю, что ты младшая. И очень хочу, чтобы ты понимала, как сильно я тебя люблю. Но сейчас мне не справиться без твоей помощи.
– Я готова! Я люблю Соларис, как ты, и готова на все, чтобы помочь.
– Особенно если ради этого надо быть рядом с очаровательным мужчиной с черными крыльями, да?
Блэр пожала плечами, не видя смысла врать. А потом подпрыгнула, едва раскрылась дверь и в зал зашел тот, кого они только что обсуждали.
– Доктор Хаос, к вашим услугам. – Клаус подмигнул Блэр, склонил голову перед Элайджей, лукаво улыбаясь. – Обо мне говорили, да? Пчелка так краснеет, только когда разговор заходит обо мне.
Элайджа закрыл глаза, сдерживая злость.
– Что тебе нужно?
– Слышал, твоя вторая дочь мучается от кошмаров. Решил помочь.
Элайджа встретился взглядом с Блэр, она кивнула, не собираясь делать вид, что это не из-за нее Клаус стоял посреди их зала, спрятав руки в карманы, с таким видом, словно это они пришли к нему в гости без приглашения.
– Хорошо. Но только если она сама согласится.
– Да как же можно отказать, когда тебя планирует осматривать такой привлекательный доктор, а? – спросил Клаус, не сводя глаз с краснеющей все сильнее Блэр: флиртовать с Клаусом было весело, но не когда рядом сидел отец. – А теперь, пчелка, будь добра, оставь нас наедине с твоим папой.
Блэр сложила руки на груди, но в итоге все же вышла.
Элайджа недовольно отбивал ритм песни «Toxic» по столу, наблюдая, как Клаус пил коньяк, развалившись в кресле. Король уже понял, что без помощи со стороны им не выпутаться. Как и догадался, что мириться с Хаосом придется еще долго, ведь Блэр чернокрылого мерзавца никуда не отпустит. Однако легче от этого не становилось.
– Только давай в этот раз без драки, а? Ты же знаешь, что убить не сможешь, только вновь испортишь мое прекрасное лицо! А у меня только губа зажила…
Элайджа с трудом сдержал порыв схватить Клауса за шею и сжать с такой силой, чтобы тот… а что тот? Клаус прав: Элайджа в одиночку не сможет его убить. Да и к тому же, теперь он знал, что это расстроит его дочь.
– Без рук, обещаю! – Элайджа вскинул ладони, сдаваясь. Клаус горделиво выпятил грудь.
– Но мне правда нужна твоя помощь. Я не знаю, что делать. Все… вышло из-под моего контроля. Из-за твоей дочурки, между прочим! Эх! Любовь! Всегда говорил, что от любви одни проблемы…
Элайджа тяжело вздохнул, ожидая продолжения рассказа. Он уже понимал, что разговор касается Блэр. И, скорее всего, ее безопасности. И потому в груди ныло, тревога веревками опутывала тело.
Клаус прошелся по кабинету, остановился у графина с коньяком, щедро налил в фужер. И вновь рассказал свою историю: начиная с того, как вышел из хаоса, заканчивая тем, что душа Блэр – перерождение Любви. Элайджа хмурился, подозревая, к чему все идет. Мало им было умирающей мойры и уничтожения Врат!
– Так причем тут моя дочь? – устало спросил Элайджа, наливая коньяка и себе. Клаус прав – без алкоголя тут можно с ума сойти.
– А притом, дорогой Элайджа, что Блэр – очередное воплощение души, что когда-то была Любовью. И Аделин ищет ее и новое воплощение Ненависти. Надеюсь, она не скоро поймет, что одна из душ, что ей нужна, – душа принцессы. Да и я всегда рядом, чтобы в случае чего защитить.
– И?
– И у нее в подземке уже работает душа, что была Ненавистью. Значит, едва она поймет, кто ей нужен, придет за Блэр. Чтобы провести… маленький такой – вполне пустяковый! – ритуал!
Элайджа напрягся. Страх собрал вещи и ушел. Мозг работал, собирая все умные мысли, что норовили разбежаться. Его дочь в беде.
– Что за ритуал? – спокойно спросил Элайджа.
– Аделин… едва проснулась, – ну, когда твоя жена мойру победила – сразу поняла, что пора брать власть в свои руки. Она захватила Подземное царство, велела скрывать от тебя, что она там главная. Но никто не знал, что вся эта перепись душ – брехня. Все это построено, чтобы найти Любовь и Ненависть. Их души, вернее.
– Так что за ритуал? Будешь тянуть, я тебе фингал оставлю. И нос сломаю.
Клаус сделал вид, что глубоко оскорбился, но Элайджа видел, что он тянул, ведь и сам волновался. Кажется, и правда был влюблен. Как так вышло вообще?!
– Эти две души – первые, что появились в мире. Аделин хочет использовать их… ведь тогда… чтобы… – Клаус осушил фужер, тяжело вздохнул. – Чтобы уничтожить само понятие души. Все тогда станет бездушным, пустым! Никакого больше перерождения после смерти. Но ладно это! Никакой больше любви! Она устала, понимаешь? От вечного перерождения. Хочет уйти на покой. И хочет отомстить мне, что скрывать? Уничтожить душу, что я люблю? Че нет, когда да?
– Ты знаешь, кто Ненависть?
– Да. Упустил ее. Нашел на следующий день, как она умерла. Как знаешь, в подземку меня не пускают.
Элайджа вспомнил поход в Подземное царство, нахмурился, понимая, что мог бы найти немертвую девушку, что им нужна, осушил стакан.
– Кто она?
– Элисон Дейлайт. Она…
– Стихийница воды, полагаю.
