Аня Сокол
Первый ученик
– Мы не можем, – констатировала Лиса и даже попыталась оправдаться, – это программа старших курсов.
Макс выругался сквозь зубы. Неправильный ответ, Лисицына.
Мужчина, стоявший над Лехой, развернулся и ударил девушку в живот. Гвардеец зарычал, но его порыв быстро угас под прицелом автомата.
– Господа студенты, объясняю один раз. Вы делаете свою работу или, – он в качестве иллюстрации ударил самого уязвимого из них.
Вернее, самую. Очередной пинок армейским ботинком, и Лиса с приглушенным криком упала.
– Шрам не принимает отказов, мальчики и девочки.
Еще один удар – и девушка попыталась отползти в сторону. Тир продолжал целиться в Калеса, второй автоматчик опять поднял ногу. В его глазах не отражалось ничего: ни удовольствия, ни злорадства, как и тогда в лесу, когда он целился в Грошева. Он выполнял свою работу и не более.
Макс был зол на Настю, и эта злость продолжала тлеть внутри, так и не находя выхода. Обманщица, лгунья, воровка, лицемерка и притворщица из высокого рода. Видят боги, он подпишется под каждым словом, несмотря на ее оправдания. Слова никогда не могут затмить поступки. Но что он не чувствовал бы, он не смог бы стоять вот так и пинать девушку. Не настолько он «крут». Или испорчен. Говорят, щепетильность с возрастом проходит, может быть, так и будет, но не сейчас.
Он поймал полный боли и обиды взгляд Насти. Она не сталкивалась ни с чем серьезней родительской выволочки. Вряд ли на нее поднимали руку. Она еще не перешагнула порог детства. Они все не перешагнули.
– Режь! – прошептал он, глядя в карие глаза. – Хоть раз послушай меня. Режь контакт! – закричал он.
За секунду до того, как мысок ботинка ударил ее под ребра, девушка провела двумя пальцами горизонтальную линию. Не видимую никому, но так ярко пахнущую гвоздикой.
– Нет, – с разочарованием простонал Калес.
Мужчина пнул, девушка упала, всхлипывая. А солдат закатил глаза, автомат выпал из рук и повис на ремне, ударяясь о бедро. По телу прошла конвульсивная дрожь. Мужчина захрипел, будто в горле у него что-то застряло, что-то, мешающее сделать вдох. Глаза быстро наполнялись кровью, заливая зрачок, пока он не лопнул, пока алая жидкость не перелилась через нижние веки и не закапала на щеки.
Мужчина не мог даже закричать. Они все не могли. Все, в чей разум проникала чужая смерть. Автоматчик вздрогнул раз, второй, под ударами невидимого врубающегося в плоть топора его повело в сторону. Так погиб Лукин, так теперь погибают его враги.
Макс оттолкнулся от земли и врезался корпусом в Тира. Автоматная очередь, пройдя в сантиметре от головы гвардейца, вспорола грудь того, чей разум был по сути уже мертв.
Грошев развернулся, ударом ноги подсекая охранника. Мужчина упал, рефлекторно посылая очередь в потолок. Пули выбили из камня мелкую крошку. Калес подскочил к мужчине и, вырвав автомат, наотмашь съездил прикладом по лицу, отправляя солдата в нокаут.
Призрак схлынул, энергия атаки, истончаясь, уносила с собой запах гнилья. Блуждающий получил свободу и ушел. Призрак, не терпящий на своем пути только одного – мужчин, поднимающих руку на женщин.
Игроков сел, скула кровоточила. Настя продолжала всхлипывать на полу.
– У меня такое чувство, что кишки поменялись местами с сердцем и легкими, – проговорил Леха. – Каждый встречный так и норовит ударить, – он встал на колено и стащил с мертвого солдата автомат, залитый кровью ремень цеплялся за шею.
Калес помог сестре встать, слезы текли из карих глаз, размывая коричневую грязь.
– И что теперь? – спросил, поднимаясь, Леха, дуло автомата как бы невзначай нацелилось на Лисицына.
– Предлагай, – ответил гвардеец, сжимая автомат.
Ничего не изменилось. У них снова было два автоматчика.
– Лучше я, – Макс посмотрел на парней. – Предлагаю выбираться, а потом уж дискутировать.
– Дураков нет, – Лисицын демонстративно закинул оружие за спину. – Разборки потом.
– Главное – в рукопашную не ввязывайся. Ты в ней не силен, – не удержался от издевки Леха.
– Я это запомню, – кивнул Лисицын.
– Молодцы, – Макс сдернул каску с фонарем с бессознательного Тира. – А теперь советую поторопиться. У меня такое чувство, что времени остается все меньше и меньше.
Грошев карабкался по лестнице, мысленно отсчитывая горизонтальные шахты. Первая, вторая, третья.
– Мы куда-то бежим? – спросил поднимающийся следом Леха. – Или от кого-то?
Четвертая, пятая.
Макс промолчал. Ответа у него не было. Внятного, обоснованного на фактах ответа, только предчувствие, холодом разливающееся по телу, ощущение на грани возможного. Время не просто шло, оно неслось, сломя голову. Так бывает, когда бежишь и знаешь, что безнадежно опаздываешь.
Шестая, седьмая. Пустые и темные коридоры.
– Где рабочие? – спросил Грош, невольно останавливаясь. – Где бригадиры? Охранники? Шахтеры?
– И генератор стих, – раздался голос Насти. – Вы заметили, гула больше не слышно?
По глазам скользнул направленный снизу луч фонаря. Лиса, не испытывая брезгливости, присвоила каску покойника.
– Леха, в каких случаях отключают генератор? – спросил Грош и заслонился света.
– Ты меня с шахтером не путай. Откуда мне знать, какие тут порядки?
– А у вас в поселке? – Макс полез дальше, ускоряя и ускоряя темп.
– По-разному. Когда газ кончается, когда уезжаем, когда планируют сход лавины, когда ведут взрывные работы. Эй!
Макс так неожиданно остановился, что Игроков врезался головой ему в ботинки.
– Взрывчатка, – пробормотал он. – Маркировка «единица» на ящиках и здесь, и в лагере, и у Маста. Это не номер! Это класс опасности!
– Взрывчатые вещества первого класса, – проговорил снизу Калес. – Если нет подкласса, следует исходить из максимальной опасности взрыва массой и радиуса разбрасывания.
– Если случится обвал, несколько любопытных студентов вполне могут сгинуть в штреке, – Грош возобновил движение. – Особенно, если взрыв запланирован, а студенты проникли в шахту в обход правил.
– А как же Тир с напарником? – спросил Игроков. – Они вроде как не торопились возвращаться?
– Их могли и не ставить с известность, – ответил Лисицын. – Когда на кону не только деньги, но жизнь, сопутствующий ущерб в расчет не идет. Надо уметь расставлять приоритеты. Ради большего жертвуют меньшим.
– «Сопутствующий ущерб», – с отвращением пробормотал Игроков. – Тебе виднее. Тебе и твоей семейке. Нам бы о чем попроще подумать. Как не свернуть шею, например.
Десятая, одиннадцатая, двенадцатая. Грошев миновал очередной горизонтальный уровень и ударился каской о преграду. Фонарь замигал. От неожиданности Макс присел и, подняв руку, коснулся преграды. Колодец спуска перекрыли пластиной, металл неприятно холодил пальцы.
– Закрыто, – Грошев уперся в преграду, стараясь оттолкнуть, но тяжелый щит, скорее всего, чем-то зафиксировали. – Назад.
– Ищем другой путь, – сосредоточенное лицо Игрокова попало в круг света, и он спрыгнул в предыдущий горизонтальный коридор.
Подгонять никого не пришлось, нервозность и чувство опасности передалось от Макса остальным, они почти бежали по каменной кишке коридора. На вторую лестницу следующего вертикального штрека они наткнулись метров через пятьсот.
Им остался один уровень. Всего один – и они окажутся на одной линии с выходом. Тишину нарушали лишь удары ботинок по перекладинам и шумное дыхание.
– Черт, – Леха притормозил.
– Что? – спросила Настя.
– Выхода нет. Блин, – парень продолжил движение. – Придется подниматься выше.
Подъем закончился через пять метров, и Грош оказался в широком коридоре.
– Где мы? – спросил Калес.
– Без понятия, – ответил Игроков. – Порода здесь светлее, значит близко к поверхности.
– Тогда ищем выход, – Грошев пошел первым.
– А если не найдем? – Настя догнала его и схватила за руку.
– Значит, не найдем, – не стал успокаивать ее Макс.
– Тихо! – прошептал Игроков, поднимая руку. – Слышите?
Поначалу Грош не понял, о чем тот говорит, он слышал только свое дыхание и едва уловимый шорох одежды, когда Лиса переминалась с ноги на ногу. Он уже был готов отрыть рот и спросить, в чем дело, когда слуха коснулось какое-то бормотание или ворчание. Отзвуки далекого разговора.
Леха сделал знак погасить фонари. Через сотню шагов тьма превратилась в серый полумрак, а потом преобразовалась в мигающие тени. Широкий коридор пересекался с более узким, под потолком которого горели лампы аварийного освещения. И не просто горели, а мигали с равной пугающей монотонностью.
– Сколько осталось? – спросил хриплый голос, и Макс остановился.
– Семь минут, Шрам.
Грош нахмурился, он не знал ни одного человека, который мог так обращаться к Раимову.
– Семь минут. Я успею.
Леха выглянул в освещенный коридор и спустя минуту подал гвардейцу знак. Калес одним прыжком пересек перекресток и присел с другой стороны, приподнимая автомат. Послышались шаги, мигающий красноватый свет ложился на лица, делая их похожими на маски. Тилиф шел, не оглядываясь, джинсы и толстовку сменила камуфляжная форма и армейские ботинки. На поясе чернела кобура с оружием.
Как только мужчина миновал перекресток, Игрок зашел ему за спину и упер ствол автомата между лопаток.
– Где выход?
Шрам даже не вздрогнул.
– Там, – он поднял руку, указав туда, где продолжали мигать лампы. – И вам лучше поторопиться.
Грохнул выстрел. Именно грохнул так, что заложило уши. Гвардеец вскинул автомат и послал очередь в ту сторону, откуда пришел Раимов. Но появившаяся там фигура в пятнистом камуфляже уже скрылась за поворотом.
– Что ж друг такой неосторожный. Мог бы вас задеть, – проговорил Калес.
– Но не задел же, – в голосе Тилифа слышалась ленивая насмешка.
– На выход, – Игрок толкнул Шрама в спину, и тот пошел вперед, за ним – Настя и постоянно оглядывающийся Макс.
Гвардеец отступал, спиной держа коридор под прицелом. Штрек изогнулся, и они пошли быстрее. Почти побежали. Грошев почувствовал на лице дуновение прохладного ветра, хотя вокруг все так же был камень.
Грохот, пришедший откуда-то сверху, прокатился по пустым тоннелям. Задрожал пол, потолок, стены. Шрам выругался, Настя закричала, Лисицын отбросил за спину автомат и побежал. Все они побежали. Настя, Тилиф, Игрок и Макс. Бок о бок, забыв обо всем, словно животные, спасающиеся от стихийного бедствия. Сейчас не имело значения, у кого оружие, кто хозяин, а кто пленный.
Пол подпрыгнул, и Грош, споткнувшись, кувырком полетел на землю, уже не понимая, где верх, где низ. Камень размером с кулак упал рядом с ладонью и раскололся на несколько частей. Макс отстраненно удивился тому, что все случилось так быстро. Он же слышал, что у них еще было семь минут. Целых семь. А прошло едва ли три.
Последним, что он увидел, были это убегающие под градом камней силуэты. Все, кроме одного, пятнистого, который, вопреки логике, бросился в противоположную сторону. Но это уже могло быть частью бреда.
Мир дрожал так, словно кто-то взял планету в руки и потряс, словно погремушкой, а потом засветил Максу в лоб.
Урок пятнадцатый – Физика
Тема: «Оптические иллюзии»
В голове гудело. Волнами накатывала гнилая вонь блуждающего. Макс отстраненно подумал, что сейчас вернутся звуки, и он услышит тягучее: «Убииилии!». На мгновение ему показалось, что он все еще там, в доме художника, а все, что случилось после, всего лишь является частью кошмарного сна. И ему еще только предстоит встать, найти выход и бежать от преследователей через весь Некропольский.
Он поднял руку, пальцы наткнулись на холодный пластик каски, что несколько выбивалось из представленной картинки. Разбитое стекло налобного фонаря треснуло и оцарапало кожу. Грош разом все вспомнил и тут же об этом пожалел.
– Если б я знал, сколько будет проблем, никогда не подошел бы на улице к тощему пацану, почувствовавшему моих призраков, – раздался ленивый голос, – и не сдерживал бы сейчас желание отправить тебя с ними на свидание.
– И что остановило? – без особых эмоций спросил Грошев, приподнимая голову. От неудобного положения затекла шея.
– Не люблю бессмысленные поступки.
Парень щелкнул выключателем, но фонарь не отреагировал, значит, разбито не только стекло, но и лампа. Сидящий напротив Шрам шевельнулся. Часы на запястье мужчины мягко светились нанесенным на стрелки и ободок фосфорным покрытием. Начало шестого.
– Ты прекрасно умрешь и без моей помощи.
Макс приподнялся. Скатившись с одежды, по полу мягко застучали камешки. В левом колене поселилась тюкающая боль, но руки и ноги двигались – уже хорошо. Вот только голова продолжала трещать, словно с похмелья.
– Леха! Настя! – позвал он, садясь.
– Здесь никого кроме нас, Малой, – ответил Тилиф.
– Они выскочили?
Глаза начали привыкать к темноте, и он уловил, как сидящий напротив мужчина пожал плечами. Вопрос был действительно глупый. Так это или иначе? Ни он, ни Шрам знать не могли. Макс попытался встать. Расколотая каска чиркнула по нависающему камню, от удара боль сместилась от затылка к вискам.
– Нам оставили не очень много места, – Шрам чуть шевельнулся.
– Оставили? Кто?
– Горы. Они не любят тех, кто лезет в их нутро.
– Ого, философия? Или бред?
– Хрен знает, Малой.
Макс коснулся пальцами стены, неровного потолка. Пульсация переползла от висков к глазам, думать о чем-либо не хотелось.
– Давай правее, но голову не поднимай, ага, вот так. На девять часов от тебя у самого пола есть лаз. Или дыра. Узкая, но можешь попытать счастья.
Грошев вытянул руки и демонстративно повернулся в другую сторону.
– Упрямец, – Раимов рассмеялся.
Парень задел ботинком его ноги, и смех прервался. Полость, которая спасла им жизнь, оказалось размером не больше его комнаты в лагере, но сильно ниже по высоте. Камень был местами иззубрен, иногда сглажен, стены смыкались над головой, превращая каменный мешок в ловушку. Макс дошел до лаза и, присев, пробежался пальцами, очерчивая контур.
– Почему сами не попробовали?
– Боюсь, все мои пробы позади, Малой. Сломанная нога не располагает к экспериментам.
– Я должен посочувствовать?
– Достаточно просто помолчать.
– Обычно меня просят о противоположном.
Камни упали неравномерно, образовав чуть уходящий под углом лаз. Он и в самом деле был узкий. Макс склонился к самому полу, в лицо дохнуло старой вонью давно немытого тела. Знакомой вонью.
– К вам компания, – пробормотал он.
– Мешает? – спросил Раимов.
– Отвлекает.
– Она и при жизни была такой «отвлекающей», – фыркнул Шрам.
Макс сунул руку в лаз, который в любой момент из хода в неизвестность мог превратиться в костедробилку. Окружающая темнота давила сильнее, чем стены. Парень на пробу толкнул камни завала и быстро вытащил руку. Крайний кругляш величиной с кулак откатился в сторону, но и только.
Грош прислонился лбом к прохладной стене, на минуту показалось, что тюканье прекратилось. Во рту ощущался вкус тухлых яиц. Он облизал пересохшие губы. Он мог или просто сидеть вот так, или поболтать со Шрамом. Сколько они выдержат? Час? Сутки? Двое? Как это будет? Они просто заснут и не проснуться? Или перегрызут друг другу глотки?
Пожалуй, он не хотел это знать. Лаз узкий, как крысиная нора, но другого выхода отсюда не было. Что лучше? Умереть от обезвоживания? Или быть раздавленным толщей породы? Вариант со спасателями он даже не рассматривал, чтобы откопать их потребуется время, если они вообще будут что-то откапывать. А может проще сразу разбить голову о камни?
Куда-то не туда его занесло. Можно сделать все гораздо проще, у Шрама должен быть пистолет.
Он открыл глаза и встряхнулся, как мокрый пес. Это все головная боль и усталость. Не только физическая. Знал бы, чем все обернется, сидел бы в лагере, а еще лучше – в Заславле в главном корпусе Академии. В следующий раз он ни за что не пойдет на сделку.
Перед глазами промелькнуло воспоминание… Низкорослый Галунов, переминающийся с ноги на ногу на пороге его спальни. Он вспомнил просьбу, подкрепленную небольшой взяткой. От него всего-то и требовалось завалить один зачет и сдать другой. На общий балл это никак не повлияло, лишь на специфику распределения. Галунов остался, а Грошев уехал. Это такие как Лисицына и Самарский имели право выбора, а такие как Глазунов и Грошев, идущие в списке друг под другом, вынуждены придумывать. Раньше Максу было все равно. Да и ему и сейчас все равно. Дело не в распределении, дело в событиях, последовавших за ним, дело в людях и в поступках.
Грошев оттолкнулся от стены и стал застегивать манжеты, ткань хоть как-то защитит руки от порезов.
– Никак решил попробовать себя в качестве лазоходца?
Не отвечая, Макс стянул ремень, чтобы не цеплять лишний раз камни.
Трудно принять решение, но стоит оставить выбор позади, как становится легче. Человеку нужна цель. Все просто: либо он умрет, пытаясь, либо умрет, не пытаясь.
– Зачем все это? – спросил он, заглядывая в дыру. – Вы взорвали шахту для того чтобы угробить четверку студентов? Боги, это было бы смешно, пусть так. Но вы сами попались! Вы! Ваш дружок инициировал взрыв раньше времени. Ведь это он? Больше некому. Завалило всех. Что за клуб самоубийц?
– Ого! Сколько слов, сколько вопросов, – послышался шорох. Раимов осторожно передвинул раненую ногу. – Пожалуй, промолчу. Это только в фильмах злодеи любят поболтать на прощание.
– Ну и оставайтесь тут с вашим секретами, – Грошев лег на землю и под смех Раимова стал протискиваться в лаз.
Макс цеплялся пальцами за выступы и подтягивал тело вперед. Парень представлял себя в виде червяка, изгибающегося в темной норе. Камни скребли по плечам, раздирая одежду. Он влез по грудь, потом по ягодицы, бедра, колени и, наконец, ботинки.
На Грошева накатило острое чувство клаустрофобии. Он остановился, пытаясь унять участившееся дыхание. Только не паниковать, хотя это единственное, чего ему по-настоящему хотелось. Орать и дергаться, делать хоть что-нибудь.
– Ты там умер или решил поспать? – спросил Шрам. Его голос прозвучал ближе, словно он заглянул в дыру.
– Я буду звать вас Шрамом. Тебя, – неожиданно для самого себя сказал Макс и, пошевелив ступнями, возобновил движение.
– Продолжай в том же духе, и я пристрелю тебя прямо сейчас, Малой, благо промахнуться невозможно.
– Именно так и буду.
Грош пополз дальше, не собираясь признаваться даже себе, что голос Раимова, заданный с издевкой вопрос погасил вцепившуюся в него панику. Так действует стакан воды в летний зной. Воспоминание о воде побудило жажду, в горле пересохло, в то время как на лбу выступила испарина.
– Если я для тебя Малой, ты для меня – Шрам.
– Молодежь совсем оборзела.
– Откуда он у вас? Шрам?
Макс сделал очередной рывок, и руки вдруг по локоть провалились в пустоту. Пол, казавшийся парню едва ли не монолитным, распался на мелкие камушки. Макс никогда еще не слышал ничего оглушительнее этого шороха в темноте, этого монотонного перестука, звука падения в неизвестность.
Пол под грудью исчез, секунду он еще пытался за что-то зацепиться. А потом упал с отчаянным тонким криком.
В животе словно образовалась дыра страха. Бесконечный миг падения и удар. Он упал в воду плашмя. В ледяную, по жесткости не уступающую каменной плите. Крик как отрезало, воздух вышел из легких. Сердце просто остановилось. Замерло не в состоянии ударить вновь. Он даже успел подумать, что это все… И самым удивительным было то, что мысль не принесла ни неприятия, ни отторжения – только облегчение.
Ноги коснулись дна. И сердце забилось вновь. Первый удар неровный и какой-то отчаянный, второй – судорожный и рваный, а остальные – быстрые и ритмичные, наскакивающие друг на друга. Макс хлебнул воды, закашлялся, рванулся вверх, отталкиваясь от дна, и… обнаружил, что вполне может стоять. Ледяное море, как ему показалось с перепуга, плескалось на уровне груди.
Он выдохнул, и его тут же вырвало. Одно хорошо, что жажда его больше не беспокоила. Он уцепился рукой за стену и на миг отрешился от происходящего. От головокружения, боли в теле и обжигающего нутро дыхания – от всего.
– Что, совсем плохой, чернорубашечник?
Макс дернулся, будто его ударили. Парня окатил такой холод, по сравнению с которым ледяная вода вокруг показалась парным молоком. Он медленно, словно у него одеревенела шея, повернул голову.
Он стоял там, у противоположной стены, именно такой, каким его запомнил Грошев. Высокий, но с годами приобретший грузность, с лысой головой (так похожей на яйцо) и выпуклым рядом складок на лбу. Темные, почти черные глаза смотрели как всегда с пренебрежением.
– Не ждал? Думал, убьешь и больше не увидишь? – в правой руке мужчины был зажат фонарь, который без всяких проблем горел под водой, посылая качающийся и расплывчатый луч света сквозь водяную муть.
– Я не убивал тебя, – хрипло ответил парень и едва слышным шепотом добавил, – отец.
Одетый в коричневую рубашку мужчина улыбнулся, демонстрируя щель между зубами.
Послышался нарастающий шум, так похожий на шорох шин по асфальту, и под матерный аккомпанемент в воду рухнул Раимов. Макса окатило с головы до ног, а когда он проморгался, то отца на прежнем месте уже не было.
– Вы же… ты же не хотел лезть в узкий ход? – спросил Грош, глядя, как Тилиф отплевывается, кособоко прислонившись к стене и снимая вес с раненой ноги.
– Скажем так… кха-кха, – он встряхнул головой. – Пяти минут в одиночестве хватило, чтобы понять, что подыхать в одиночестве у меня нет ни малейшего желания. Предпочитаю компанию. Тем более, что ты так предусмотрительно расширил ход, – он сплюнул и улыбнулся.
На Макса снова накатила застарелая вонь, хвост Шрама держался неподалеку.
– На что мы променяли нашу маленькую сухую пещерку. Н-да, не Импер-отель. И выхода по сложившейся традиции не предусмотрено? – он качнулся, и по лицу Шрама пробежала судорога боли.
– Нога? – спросил Грош, осматривая стены.
– Перелом без смещения. Был. Теперь я, кажется, заработал бонус, – Тилиф едва не упал, начав двигаться тяжелыми и рваными прыжками.
– Я спросил про шрам? – после минутного и сосредоточенного изучения темнеющего от плескающейся влаги камня сказал Грошев.
Молчание действовало угнетающе. Порода здесь была более гладкой, чем в верхней пещере, пока он не видел ни трещин, ни выбоин, ни дыр. Сюда бы Игрока, он бы сразу пояснил, чем им грозит такое изменение плотности. Макс был бы бесконечно рад видеть рядом друга и вместе с тем отчаянно надеялся, что тот выбрался.
– А я не ответил, Малой. Раньше ты не был столь толстокожим, – Раимов, осматривая противоположную часть пещеры, отдалился от Гроша.
– Он не в курсе, что ты туповат? – спросил Грошев-старший, поднимая фонарь.
Луч света ударил Максу по глазам, и парень заслонил рукой глаза. Вларон рассмеялся.
– Малой? – в голоса Шрама слышалась тревога, не озабоченность и беспокойство, а опасение. Так разговаривают с опасным психом.
– Призрак, – нашел в себе силы ответить парень, хотя каждая мышца, каждая связка, казалось, оледенела. – Просто очередной мертвец.
Чужой луч света скользнул по его лицу Тилифа, тот даже не моргнул. И это было неправильно. Мертвые могли брать и пользоваться предметами, могли касаться любой неживой материи, но при одном условии. Только после того, как они истратили энергию на материализацию и обзавелись условным телом. Но тогда Тилиф увидел бы мертвого. Его увидел бы любой. Тело есть тело, будь оно условным, как у призраков, или настоящим, как у людей. А фонарь? Ни разу Макс не слышал о том, что блуждающий сделал предмет невидимым.
Раимов отвернулся, продолжая, покачиваясь, двигаться вдоль стены.
– Я думал, блуждающие избегают псионников, – проговорил Шрам.
– Этот решил быть оригинальным, – Макс продолжил исследование стены.
– Вот оно как, – хмыкнул «призрак». – Уже не по чину с отцом поговорить, – вода обтекала Грошева-старшего, как реального человека. С пальцев срывались капли и с мягким «плим» падали вниз, полы рубашки намокли и колыхались.
– Опа, – Тилиф вдруг присел, погружаясь в воду с головой, но не успел парень решить, чего ему больше хочется: помочь или постоять в сторонке, как мужчина, покачиваясь, как человек, старающийся удержать равновесие на одной ноге, поднялся. – Уровень сложности повышается, Малой. Я нашел ход под водой.
– Слышишь, чернорубашечник, пора топиться! – призрак поаплодировал.
Макс с усилием оторвал взгляд от отца и посмотрел на Тилифа.
– Ход, – повторил тот, – неизвестной длины, неизвестно куда ведущий, но на этот раз широкий, если это тебя утешит.
– И как всегда выбора нет, – сказал парень.
– Что такое, Малой, неужели я слышу в твоем голосе страх?
– Еще бы, – хмыкнул Грошев-старший. – Кому хочется сдохнуть в подводной крысиной норе? И, вечно плавая, биться о камни.
Макс отвернулся.
– Понимаю, Малой, – с той же снисходительной интонацией сказал Шрам, – выбор у нас не очень богат.
Парень пошел вперед, разбрызгивая воду. Иллюзорный луч фонаря снова скользнул по его лицу.
– Давай, сынок! Покажи ему, кто здесь мужик! Покажи, как показал мне! Ну…
– Я тебя не убивал! – не выдержав, закричал Макс, на ходу разворачиваясь.
– Малой?
Тот, кто больше не существовал, начал смеяться.
– Что, Шрам? – парень закрыл глаза.
Грошев-старший хмыкал, хлопая себя по ляжкам, издавая резкие горловые звуки, так похожие на крики грачей. Это было скрежетание, лай, дребезжание, словно там (в горле) у него что-то отвалилось и теперь вибрировало, дрожало, не в силах издать нужный звук. Словно там было что-то сломано или перерезано.
– Что? – уже тише повторил парень.
– Да ничего. Ты выбрал не лучшее время, чтобы слететь с катушек, – изуродованное лицо Тилифа вдруг расплылось, теряя четкость, а потом «собралось» обратно.
– А что, для этого существует подходящее? – Макс, по примеру Раимова, набрал в грудь воздуха и присел.
Да, там была дыра. Ее очертания были неразличимы в темноте, парень обвел ее контуры руками. Диаметр – около полутора метров.
– Встретимся на той стороне, чернорубашечник, – проговорил Грошев-старший, стоило ему вынырнуть. – Встретимся и выпьем, – луч фонаря метался по потолку.
– Сколько мы протянем здесь? – парень сморгнул влагу с глаз.
– Теперь, когда у нас есть вода? – Шрам изогнул бровь. – Несколько часов. Потом – переохлаждение. Не самая худшая смерть.
– Значит, часом раньше, часом позже, – кивнул Макс.
– Надумал сплавать в неизвестность?
– Ты повторяешься.
– Точно, но на этот раз уровень сложности возрастает. Слишком много неизвестных: длина хода, конечная точка. На сколько хватит дыхания? На минуту? Две? Три? Это как прыжок в пропасть, Малой.
– Предпочитаю не гадать, а пробовать, пока мои руки и ноги еще сгибаются. Можешь остаться здесь.
– Идем по второму кругу. С предсказуемым результатом, – Раимов посмотрел на дыру, которая был где-то там, под водой. – Я буду сразу за тобой, Малой.
– И я, чернорубашечник, – Вларон оборвал смех. – Как и положено отцу. Я отучу тебя бояться темноты, я отучу…
Макс набрал в легкие воздуха и ринулся во тьму. Она была предпочтительнее мертвого голоса, предпочтительнее воспоминаний, которые он пробуждал к жизни.
Этот тоннель, в отличие от предыдущего, не был сложен из рухнувших друг на друга камней, не был частью завала. Он образовался в породе давно. Вода и время успели сгладить края. Грош ничего не видел, даже очертаний. Один гребок в кромешной тьме следовал за другим. Было тихо, словно в бутылке, наполненной водой, бутылке, у которой нет дна. В какой-то момент он заметил, что его движения начинают ускоряться, в груди медленно нарастала боль. А туннель все продолжался и продолжался.
«Встретимся на той стороне», – вспомнились Максу слова отца… или не совсем отца. Где она, «та» сторона?
Еще один сильный гребок. Боль превратилась в жжение. Макс ускорился. Все, что угодно, за один глоток воздуха, за малую толику. Движения парня стали напоминать судорожные беспорядочные рывки. Нога задела камень и икру свело судорогой. Он крутанулся, стараясь достать пальцами до горевшей огнем мышцы. И в этот момент почувствовал, что всплывает. Понял, что потолка больше нет, а тьма над головой превратилась в серую муть.
Макс отчаянным усилием, не обращая внимания, что голень превратилась в объятый пламенем обрубок, рванулся вверх. Усилие на грани возможного, несколько ударов сердца, когда ему казалось, что он стоит на месте. Парень не вынырнул, а вырвался в показавшийся еще более ледяным, чем вода, воздух. Первый вдох стал первым криком.
– Будь оно все проклято! – рявкнул он, а когда смог вдохнуть второй раз, простонал: – Боги.
Парень взобрался на плоский, выступающий из воды камень и вцепился пальцами в перекрученную мышцу, изо всех сил натягивая носок на себя. Судорога стала медленно отступать, оставляя после себя тупую боль. Макс положил голову на камень. Очертания неровного потолка на секунду потеряли четкость. Грош заморгал – картинка вернулась. Как и темнота. Раньше он не думал что у мрака столько оттенков: от черно-пепельного до непроницаемо-агатового, казавшегося дырами в пространстве.
Послышались всплеск и утробный (почти звериный) рык. Рядом, окатив парня брызгами, лег Раимов вместе с тянущейся за ним потусторонней вонью. Несколько минут в темноте раздавалось лишь хриплое дыхание.
– Мы живы, – констатировал Тилиф и тут же поинтересовался: – Где мы?
Макс приподнялся, в первый момент из-за головокружения не смог ничего разобрать. Перед ними был поднимающийся чуть под углом квадратный коридор, и это никак не могло быть творением природы, к нему явно приложил руку человек.
– На этот раз нам повезло больше, – Макс поднялся. – Во всяком случае, очень надеюсь.
– Зря, – припечатал стоящий у стены отец, поднимая фонарь и освещая себе нижнюю часть лица.
Макс, слегка пошатываясь, встал. Тилиф, матерясь, стараясь не опираться на сломанную ногу, захромал следом. Грошев не предлагал помощь, Раимов не просил ее. Через сотню метров они оказались в полностью сухом штреке, по потолку которого шла линия ламп, таких же мертвых, как и все вокруг.
Макс шел первым, как и несколько часов назад, только в другой компании. И тогда картинка перед глазами не рябила, иногда расплываясь, словно изображение в старом телевизоре со сломанной антенной. Горечь подступала к горлу.
– Держи правее, Малой. Если я не ошибаюсь, тут должна быть… да, точно.
Грошев первым свернул за угол и наткнулся на приоткрытую дверь, слишком неуместную для каменных стен. Но удивление парня было каким-то вялым и безэмоциональным. Он ухватился за ручку, мир вокруг снова смазался. Макс согнулся, и его вырвало.
– У тебя сотрясение, Малой, – проинформировал его спутник. – Дальше будет только хуже.
– Спасибо, доктор Шрам, – Макс вытер рукавом рот.
– Обращайся, – Раимов двигался рваными прыжками, держась рукой за стену, в темноте его лицо походило на серую маску.
Мужчина скрылся в комнате, и через секунду уже настоящий луч света ударил выпрямившегося парня по глазам.
