Аня Сокол
Первый ученик
– Караулка для охранников. Мы в секторе десять-четырнадцать, – круг света уперся в стену, на которой желтела облупившаяся надпись из четырех цифр.
– И где сами охранники? Рабочие? Бригадиры? – Грош зашел в комнату, глаза слезились от показавшегося нестерпимым света.
– Площадки с десятой по четырнадцатую выработаны, – Тилиф передал парню фонарь на длинной ручке. – Взрыв должен был расчистить новое поле для деятельности.
– И засыпать старое?
– Может, лишь отчасти. Скорее всего, никого не интересовало, что с ним будет.
– Да? Отчего же не все вынесли? – он потряс фонарем и направил его на стол и пару стульев.
– Не путай меня со здешним завхозом.
Шрам поднял один из стульев и со всего маха ударил об обшитую деревом стену. Сиденье отлетело, в руках у мужчины осталась спинка, соединенная с парой ножек. Раимов поставил конструкцию и оперся. Своеобразный костыль был мелковат, но лучше, чем ничего.
– Лучше порадуйся, Малой, – усмехнулся мужчина.
– Я рад.
– Сейчас твоя радость возрастет многократно. Я лично знаю ход на поверхность из этого сектора. С тринадцатой площадки.
– Пожарный выход?
– Скорее, черный, – Шрам дернулся и спросил. – Ты слышал?
– Что?
– Звук удара. Вот, сейчас снова.
– Я не слышал, а ты? – раздался голос из угла, и два луча фонаря (настоящий и иллюзорный) встретились посередине.
Грошев-старший в потемневшей от влаги одежде стоял у стены, чуть ссутулившись, его широкая бычья шея отливала краснотой, словно он уже успел принять на грудь.
Тилиф прохромал к двери, используя спинку стула в качестве подпорки. Прислонившись плечом к косяку, он приказал:
– Посвети, – и достал из-за пояса пистолет.
Макс поднял фонарь, в каменном коридоре никого не было. Шрам выругался и убрал оружие обратно, нахождение под водой не пошло ему на пользу. Парень потянулся туда всеми чувствами. Картина запахов смазалась, но блуждающего он узнал. Раздался хлопок, который слышат лишь такие, как он. Энергия скакнула, перейдя на новый уровень, блуждающий появился в мире людей, обретая временное тело. Странно, но с отцом он такого не чувствовал.
Раимов выругался снова, но на этот раз его голос был глух, и в нем было все, что угодно, кроме злости. Парень выглянул из караулки. Девушка в белом платье перебирала босым ногами в коридоре.
– Смотри, какая лялька, – присвистнул Грошев-старший.
– Она не атакует, – проговорил Макс, к горлу снов подступила тошнота, и он громко сглотнул. – Она знает, что ее вид причиняет тебе большую боль, чем атака. Хвост старый, но ты не отрезаешь его, как остальные. Почему?
– Ты наблюдателен, Малой. Иногда даже себе во вред. Ты, кажется, спрашивал про шрам?
– Его девка так приласкала? – процедил Вларон, он бы точно не позволил бабе поднять на себя руку.
– Это она вас пометила? – перефразировал вопрос Макс.
– Спятил? Это я в детстве у бабки в деревне на цапку налетел.
– Но все думали…
– Все думали то, что я им позволял. Драка с корпусом звучит весомее, чем садовая тяпка.
– А девушка?
– Девушка мертва, как ты, наверное, заметил, – призрак посмотрел прямо на Гроша и отступил назад во тьму, мужчина подхватил изувеченный стул и вышел в коридор. – Идем, надо искать выход.
Макса вырвало. Тилиф счел это положительным ответом.
До тринадцатой площадки дошли минут за пятнадцать, если судить по светящимся стрелкам на часах Шрама. Пятнадцать минут головокружения, размытых контуров стен, лучей фонаря и мерного перестука самодельного костыля.
Несчастливая тринадцатая шахта на вид ничем не отличалась от шестой. Вытянутый зал с вырубленными, уходящими вниз колодцами на этот раз без оборудования. Обычные дыры, в которые так просто провалиться в темноте.
– Крайняя правая выработка, – указал рукой Тилиф. – Один уровень вниз, ход уходит влево, но почти сразу раздваивается. Нужен правый, по нему около тысячи метров до решетки слива, и… – мужчина нахмурился и повернулся вправо.
Макс машинально направил туда фонарь. В круг света попала все та же (успевшая надоесть) коричневая порода.
– Крысиная нора для крыс, – раздался голос Вларона за спиной.
– Да пошла ты! – рявкнул Шрам, продолжая смотреть на стену.
И все бы ничего, но Макс ощущал хвост Раимова чуть позади. Призрак все еще был в квадратном туннеле, не рискуя приближаться.
– Полезли, сынок, – Вларон хлопнул парня по плечу. – Сдохнем вместе! Надо только мать твою захватить, ну ничего я потом за ней схожу.
Грош развернулся, даже не задумываясь о том, что делает, едва осознавая, как сила собирается на кончиках пальцев, оставляя после себя резкий запах озона.
Модификация «игла» чрезвычайно опасна для всех блуждающих. При помощи нее уничтожают призраков, энергия проникает к сути вернувшихся, к тому, что осталось от их личности, и разрушает ее. Стереть призрака в одиночку можно, но это сравнимо с толканием цистерны. С места, может, и сдвинешь, но надорвешься от усилия. Всем псионникам, совершившим такое, пришлось отлеживаться в больнице с истощением. Призраков уничтожают целой командой стирателей, палачей мертвых душ.
Но сейчас Макса это не заботило. Картинка в очередной раз потеряла четкость и накренилась. Псионник ударил иглой энергии. Раздался сдавленный женский крик. Сила прошла сквозь призрака, не причинив ни малейшего вреда, и рассеялась в пространстве. Следующим, что увидел парень, был выщербленный каменный пол. Грош упал под аккомпанемент веселого смеха отца и ударился коленями.
– Заткнись! – прохрипел Раимов.
Парень с усилием приподнял голову. Тилиф целился из бесполезного пистолета в стену.
– Думаешь, я поверю в эту чушь? – процедил Шрам.
Макс стал подниматься. Призрак девушки сидел на полу в противоположном конце выработки и с ненавистью смотрел на него. Не на Тилифа. Все правильно: он псионник, только что применивший смертельную для блуждающих модификацию. Пусть ему все равно не хватило бы силы для полноценного стирания, но вернувшуюся волновал сам факт. Если угрожаешь кому-то ножом, мало кто из жертв возьмется измерять длину лезвия.
Шрам нажал на курок. Пистолет впустую щелкнул бойком. Грошев-старший продолжал смеяться. И смотрящий в этот момент на мертвую девушку Макс понял, что не только Раимов, но и она не видят отца. Так же как и он не видит того, в кого стрелял мужчина.
Грош оттолкнулся от земли и встал, высокий парень который казалось не в силах совладать с конечностями. Он собрал очередную порцию силы и швырнул в отца, даже не стараясь придать ей хоть какую-то форму. Просто кусок энергии. В данном случае полностью бесполезный.
– Тварь!
Макс обернулся, Тилиф сжимал руками невидимую шею, пистолет валялся на полу рядом, как и спинка стула. Вларон все еще смеялся. Девушка все еще сидела на камнях, а они с Раимовым все еще разыгрывали идиотов по борьбе с невидимыми сущностями.
– Тилиф, – позвал парень, но получился едва слышный сип. – Шрам, – повторил он громче: – Их нет.
– Не сейчас, Малой.
– Их нет, – повторил Макс. – Ни моего отца, ни того, кого ты пытаешься задушить. Это не призраки.
– А кто? – рявкнул Шрам, не опуская рук.
– Глюк.
– Глюк? Чей?
– Наш, – Грош поднял руку и резко опустил.
Пальцы прошли сквозь переставшего смеяться отца. С призраком такое бы не прошло, материализуясь, блуждающий обретает временное тело, и оно отнюдь не эфемерно. Не говоря уже о том, что при столкновении живых и мертвых всегда следует взрыв, так что придушить того, кто брызнул бы во все стороны слизью, крайне проблематично.
– Здесь никого нет. Только ты и я. И эта призрачная девчонка, которую в кои-то веки умудрились напугать люди. Все у нас здесь, – оно поднес палец к виску.
Раимову потребовалось несколько секунд, чтобы понять. Он не стал спорить, задавать лишние вопросы или совершать ненужные телодвижения. Мужчина опустил сжимающие воздух руки.
– Черт, – он обернулся. – Это газ, Малой. Отравление.
– Газ?
– Где-то в забое нарушена вентиляция. Газ поступает в штрек. И утечка не очень сильная, раз мы живы.
– Уверены?
– Нет. Но в это поверить проще, чем в заразное сумасшествие, – Шрам опустился на пол, не спуская глаз со своего видения.
Грошев посмотрел на Вларона, тот, набычившись, стоял напротив. Вся его поза, весь его вид был отражением его собственного представления об отце. Того, что сохранила память. Возможно, эти воспоминания были справедливы, но все рано однобоки. Ведь было же в нем что-то хорошее. Очень давно он учил Макса ездить на велике. Или когда они проводили выходные в гараже, лежа под автомобилем. Тогда мир грязных механизмов, инструментов и терпеливых пояснений отца казался парню завораживающим. Сейчас все это вспоминалось как сон или бред.
– Откуда идет газ?
– Хрен знает, Малой. Откуда-то снизу.
– А нам надо спуститься?
– Верно.
– Есть шанс, что на самом деле мы лежим сейчас где-то в воде и пускаем пузыри? – Макс снова качнулся, но удержал равновесие.
– И очень большой, – ответил Раимов. – Что ты видишь, Максим? – впервые со дня знакомства мужчина назвал его по имени, это ли не признак прогрессирующего бреда.
– Отца. А ты?
– Мать, – мужчина рассмеялся. – Интересный выверт, если учесть, что она сбежала с каким-то придурком в столицу, сбросив меня на руки бабке сразу после рождения. А вернуться запамятовала, – он посмотрел на парня. – Скучаешь по отцу?
Грош едва не спросил по которому: по тому, что учил его вырезать фигурки из дерева и подарил первый перочинный нож, или по тому, что выпивал за ужином пару рюмок, а потом манил его пальцем и хватал за ухо, называя чернорубашечником, хотя до того, как он первые наденет форму, пройдет еще немало лет.
Это все газ, он провоцирует образы и видения, он воскрешает не только мертвецов, но и чувства. Парень потряс головой и тут же склонился, картинка расплылась, его начали сотрясать спазмы, но выходить давно уже было нечему.
– Держи, – Тилиф дождался, пока парень смог восстановить дыхание, и протянул ему сложенный вчетверо листок бумаги. Макс протянул руку и промахнулся на добрый десяток сантиметров. – Фоторобот одного из тех, кто убил твоего батю. Я долго размышлял: отдавать или нет.
– Одного из?
– Ты не в курсе? По версии корпуса Траворота, преступников в черных рубашках было двое, – парень снова протянул руку, но на этот раз Шрам, словно в насмешку, убрал листок сам. – Дай слово, что посмотришь, когда выберемся. Если выберемся.
– Даю, – быстро сказал Грош, выхватывая бумагу и тут же разворачивая ее и направляя на черно-белый рисунок фонарь.
– Ну, Малой, – скривился Тилиф.
Макс посмотрел на стилизованное, лишенное индивидуальности изображение.
– Вот оно как, – проговорил заглядывающий через плечо отец.
Парень смял листок и отбросил. Лицо было вполне узнаваемо. «Один из». О личности второго Грошев уже начал догадываться.
– Твое лицо тоже печатали на таких, – неожиданно произнесла мертвая девушка.
Многие думают, что блуждающие не способны ни на что, кроме ненависти. И они правы. Но если уж их материя может сформировать руку, чтобы взять в нее нож, то почему бы не сотворить подобие гортани, чтобы издавать звуки. Другое дело, что обычно им нечего сказать. Во что бы не перерождались души после смерти, в них оставалось слишком мало от человека. Разве что память.
– Было дело, – Тилиф повернулся к девушке.
– Ты сидел? – удивился Грош, он почему-то считал Раимова неуловимым для корпуса.
– Нет. Она забрала заявление, – он прикрыл глаза. – До сих пор не знаю причины.
– Что ты сделал?
– А ты догадайся, – лицо Тилифа застыло. – Ты же умный парень, Малой, что мог сделать двадцатилетний бугай, мнящий себя пупом Вселенной, с задавакой, давшей ему от ворот попорот? С красивой задавакой.
Макс скрипнул зубами.
– Заткнись, – вяло огрызнулся Шрам на стену. – Я, может, урод еще тот, но ее не убивал. Она умерла спустя пару лет.
– Умерла? От болезни? – спросил Макс.
– От веревки на шее, – мужчина дернул плечом и снова рявкнул в пустоту: – Хватит! – и, отвернувшись, добавил: – С призраками проще, их можно обуздать, а это… – он махнул рукой. – Чтобы избавиться от глюков, надо отпилить голову.
– Хорошая идея, – вставил Грошев-старший.
Впервые парень был с ним согласен.
– Ладно, – Шрам неловко поднялся, сдавлено застонал, когда пришлось опереться на раненую ногу. – Хватит жевать сопли. Я иду на выход. Все остальные могут либо следовать, либо идти к черту со своей моралью, – он поднял сломанный стул и захромал к крайней правой выработке.
– Концентрация газа там может быть выше, – парень встал и осветил темное отверстие.
– Тогда начинай дышать через раз.
Вбитые прямо в стену металлические скобы заменяли лестницу. Тилиф спускался долго. Шипел сквозь стиснутые зубы, иногда вполголоса ругался, пока, наконец, не повис на руках и не разжал их, упав на камень. Приземлился он плохо, издав отрывистый крик, и замер на месте, стиснув кулаки от боли.
Макс поймал в круг света его белое постное лицо и не нашел в себе сил для сочувствия.
До развилки они добрались минут через двадцать. И если концентрация газа и была здесь выше, то они этого не заметили. Призраки и видения остались выше. Или же надежно спрятались в их головах. Максу казалось, что он плывет в тумане. Если раньше картина расплывалась редко, теперь же она лишь иногда становилась четкой.
На решетку слива, о которой говорил Шрам, парень просто наткнулся, когда уже успел потерять счет времени. Она была похожа на гигантский дорожный люк, перегораживающий круглый ход, но не отлитый из металла, а сваренный из толстых четырехгранных прутьев. Дужка, предназначенная для замка, была пуста.
– Раздолбайство, – подошедший Тилиф отставил сломанный стул и взялся за решетку. – Почему никто не додумался сбежать? Помогай, Малой, хватит нос воротить.
– Бежать? – прохрипел Макс, тоже хватаясь за прутья. – Знаешь, что делают, когда сбегает убийца? – он напряг мышцы. – Отпускают смертельный хвост, дают призраку его жертвы полную свободу, – железо заскрежетало, парень покачнулся. – Хвост найдет убийцу лучше и быстрее своры охотничьих собак. Он не отступит, не передумает и не простит. Он последует за обидчиком на край света и дальше. Каждый убийца имеет право на такую же смерть, как и его жертва. Это право гарантировано мертвым лично Императором.
– В каком замечательном мире мы живем, Малой, – петли взвизгнули, и Шрам последним усилием сдвинул круглую решетку, преграждающую бугристый, будто проеденный гигантским червем, коридор.
В лицо парню дохнуло терпким прохладным воздухом. Макс от неожиданности заморгал. Всего десяток шагов – и темнота камня сменилась мглой вечернего неба. Живого, наполненного ветром, шорохом листьев и запахами летнего остывающего дня. Кусты чуть качали ветвями, приоткрывая уходящий вниз склон. Они выбрались.
Раздался шорох, и жесткая рука обхватила парня за шею, фиксируя голову. Грош почувствовал, как теряет ориентацию. Небо с только что зажегшимися звездами завертелось, словно в калейдоскопе.
– Шрам, – на выдохе позвал он, ощущая в ногах противную слабость.
– Не угадал, студент, – раздался у самого уха незнакомый голос.
Парень качнулся, и в бок тут же вошла боль. Острая, жгучая, горячая. Макс закричал. На краткий миг боль вернула четкость сознанию. Мир собрался став кристально ясным и пульсирующим. Биение сердца переместилось куда-то в низ живота.
– Прости, Малой, – донесся до него разочарованный шепот, и он почувствовал, как боль хлестнула снова, когда что-то острое вытащили из его тела.
Хватка на шее исчезла, и Макс развернулся, желая посмотреть на того, кто загнал ему в бок несколько сантиметров стали.
Мужчина в камуфляже стоял позади и держал в руке покрытый кровью нож. Его кровью. Лицо оставалось совершенно спокойным. Грош никогда раньше не встречался с ним, но лицо он знал, как и несколько миллионов других жителей Империи. Не раз видел этого человека на экране телевизора, когда все каналы воспевали героя, спасшего из-под завала детей. Совсем недавно это же лицо смотрело на него с черного камня аллеи славы в Ворошках. С памятника на могиле Кирилова Антониана, с чьим призраком он сражался.
– Мне жаль, Максим, – повторил стоящий чуть поодаль Раимов.
Грош хотел что-то сказать, вернее, послать Шрама с его жалостью блуждающему в зад. Но в этот момент мир снова скрылся за размытой пеленой, и парень понял, что падает. Летит спиной вперед на склон. Удар и боль багровыми искрами вспыхнула перед глазами. Кувырок – и снова удар, треск веток. Макс кричал, должен был кричать, но почему-то не слышал ни звука. Еще два переворота – тело замерло. Каждый вдох отдавался мучительной пульсацией. Перед глазами снова оказалось ночное небо.
Покачивающееся сознание стало ускользать, боль медленно отдаляться. Сколько времени прошло в этом мутном покачивании? Он не знал. Но когда снова открыл налившиеся тяжестью веки, то понял, что глюки последовали за ним и сюда. Перед ним на коленях стояла Настя и плакала, то и дело склоняясь к его лицу и покрывая поцелуями. Он почти не ощущал касаний ее губ. Он хотел спросить, какого черта она делает, но понял, что не может ни открыть рот, ни поднять руку. Везение, отпущенное ему в этой жизни, закончилось. Как всегда на самом интересном месте.
Урок шестнадцатый – Искусствоведение
Тема: «Реставрация»
Первым чувством, вернувшимся к нему, было не зрение и не слух, а ощущение чистоты. Он осязал ее каждым сантиметром тела, которого касалось хрусткое постельное белье. Ему подумалось, что оно обязательно окажется белым. Макс никогда не был чистюлей, трясущимся над каждым пятном на одежде, но события последних дней, их кровь, боль, грязь… Видят боги, он был рад почувствовать хоть что-то хорошее, пусть даже такую мелочь, как чистое постельное белье.
Макс открыл глаза. Картинка расплылась, он напрягся, бессознательно пытаясь подняться. Бок тут же дернуло разрывающей внутренности болью.
– Тихо-тихо, – раздался голос, ему на лоб легла прохладная рука. – Уже все.
Над Грошем склонилось светлое пятно, в котором с трудом можно было опознать человека.
– Вот так.
Рука пропала, предплечье едва заметно кольнуло, и все снова стало неважным: и боль, и чистота, и светлые пятна.
Второй раз он очнулся спустя несколько часов или дней. Время потеряло для него размеренную четкость. На этот раз мутная пелена перед глазами истончилась, и сквозь нее проступили предметы, отделанные кафелем стены, светлый потолок, прямоугольные лампы. «И ни одного окна», – машинально отметил Макс. Сбоку слышался тихий и какой-то шуршащий писк, созвучный ударам сердца. Лицо опоясывала пластиковая трубка, подающая в нос кислород, к сгибу локтя пластырем крепилась игла капельницы. Грудь опутывали провода и датчики. Тугая повязка чуть выше пояса мешала дышать.
– С возращением, – раздался голос.
Макс повернул голову и встретился взглядом с молодым (всего лет на пять старше) мужчиной в белом халате. Врач скупо улыбнулся, но внимательные голубые глаза остались серьезными. Он посмотрел на монитор, а потом, склонившись к самому лицу парня, четко проговорил:
– Вы в амбулаторном блоке Императорского бункера. Я Маркелов Грант, дежурный хирург. Вы меня слышите? Понимаете?
– Да, – ответил парень. Вопреки ожиданиям, голос прозвучал громко, хоть и надтреснуто, будто после простуды.
– Хорошо, – врач снял с шеи стетоскоп и приложил холодную трубку к груди. – Назовите ваши имя, возраст, пол.
– Грошев Максим, восемнадцать лет, пол мужской… был. Надеюсь, вы меня не прооперировали.
– Оперировал, – не смутился Грант, убирая стетоскоп. – Но чуть выше. Помимо сотрясения и отравления газом, у вас проникающее ранение правого подреберья. На сантиметр в сторону – и попрощались бы с печеночной веной. И с жизнью.
Макс вспомнил, как у него в очередной раз подкосились колени, как он пытался совладать со слабостью и выпрямиться, вырваться из хватки Кирилова. И видимо ему это удалось – всего на сантиметр за миг до удара. Наверное, на его лице что-то отразилось, потому что врач, нахмурившись, спросил:
– Больно? Сейчас, – он указал парню на маленький терминал в изголовье кровати и нажал кнопку вызова.
– Нет, – Макс мотнул головой.
Дверь открылась, и в комнату вошла полная женщина с накрытым белой салфеткой лотком.
– Больно, но это терпит. Где остальные? Где Леха?
Получив от врача молчаливый приказ, она ловко перетянула жгутом его вторую руку.
– Где Шрам? Как я здесь оказал…?
На этот раз укол вышел почти безболезненным. Он заснул, не успев договорить вопрос.
Кажется, он открывал глаза еще несколько раз, но воспоминания об этом остались смазанными. Ответы Макс получил в третье осознанное пробуждение. Верхний свет погасили, оставив лампу в изголовье. На стуле, частично попадая в круг света, сидела Лиса. Отек лица почти спал, внимательные карие глаза следили за каждым движением.
– Давно я здесь? – он приподнялся, затекшие мышцы кололо иголками.
– Пять дней, – Настя тут же встала и поправила подушку. Жест, полный заботы.
– Игрок?
– Тоже здесь. И Калес, если ты собирался о нем спросить, – она закусила губу. – Мы думали, что не донесем тебя. Думали, что не успеем. Или в стационаре не окажется хирурга, а на дежурство выйдет какой-нибудь ухо-горло-нос.
– Императорский бункер. Почему-то я не удивлен, – он увидел стоящий на столике графин с водой и сглотнул.
– Да. Это был твой единственный шанс. Я так боялась, что нас не пустят, – девушка налила воды и терпеливо ждала, пока он напьется, громко клацая зубами о стакан.
– Уверен, у вас был план.
– Был. И он сработал, – тихо звякнула цепочка, и Настя положила на край стола муляж кад-арта. Макс узнал камень Соболева.
– И что вы сказали?
– Правду.
– Неужели? Не верю.
– Ну и пожалуйста, – она дернула плечиком. – Мы студенты-псионники. Семнадцатый маршрут, обвал. Когда группа пропала, брат бросился в горы на поиски. Вы тоже, – она заметила, как он скривился, и с вызовом добавила. – Вас мой жених уговорил. И где здесь ложь?
– Ложь будет дальше. Или ты рассказала об оружии твоего брата, об угрозах и о том, как привязала призрака к сокурснику?
Она замолчала, на минуту опустив голову, а когда подняла, в карих глазах не было и следа беспокойства, только вызов. И упрямство.
– Брось. Ничего подобного не было.
– Неужели? – Максим почувствовал, как в боку постепенно зарождается болезненная пульсация.
– Точно. Да, нам угрожали и заставили перерубить веревку, бросить друзей.
– И кто же?
– Твой дружок. Тилиф, – она склонилась к его лицу. – Контрабандист, если не ошибаюсь, а может и еще что похуже. Вы вроде из одного города, и факт знакомства наверняка легко подтвердить.
Грошев не сводил взгляда с лица, которое было так близко, и впервые видел в ее глазах что-то новое. Может быть правду, а может что-то очень похожее на нее.
– Все просто, Макс. Бандиты, угрожая оружием, заставили нас перерубить веревку, увели к шахте, вынудили искать призрака. Незнакомые боевики. Ни тебе, ни мне. Не так ли? Что мы могли против оружия? Ничего. Мы искали призрака по шахтам, от усталости мало что соображая, и ошиблись, привязав мертвого к Лехе. Слава богам – быстро исправились. Потом обвал, тебя ранило. Преступники погибли под завалом. Справедливость восстановлена.
– Ты кто? – неожиданно для них обоих спросил Грош. – И где Настя Лисицына?
– Я здесь. И я единственная Настя Лисицына, – сказала девушка. – Я просто устала от всего. От брата и его идей. Больше я в этом не участвую. Не играю, – он покачал головой, и она торопливо добавила. – Не веришь? Что ж, я заслужила. Все, чего я хочу, так это выпутаться и забыть.
– А как же остальные? Они тоже забудут? Самарский? Чуфаровский? Першина?
– Ты же не знаешь, – она отстранилась и стала медленно обходить кровать, скользя рукой по металлической спинке. – Связь уже восстановили. Их спасли, Макс, тем же вечером. Даже Ярцева, он плох, но врачи будут бороться. Вы с Игроком передали сообщение и стали героями.
– А Леха?
– Леха молчит, ждет твоего пробуждения. Или смерти. Не очень по-геройски, не находишь?
– Ты действительно думаешь, что это сработает? А если Шрам жив? Если Маст даст показания? Если…
– Маст не дурак признавать соучастие в контрабанде. Жить хотят все. А твой Шрам, – пальцы девушки скользнули по подушке и задели волосы, – мертв.
– Не выдавай желаемое за действительное.
– Так ты мне поможешь?
– Нет. И ты знаешь об этом.
– Упрямый осел! Ты не представляешь…
– Представляю. Лисицына, чего тебе надо? Я что, похож на святого?
Дверь открылась, и в палату вошел врач. Настя закрыла лицо руками, плечи задрожали, и она, не глядя ни на кого, бросилась вон.
– Обидел девчонку, – попенял Грант.
– Вы ничего не знаете.
– Куда уж мне, – он включил верхний свет. – Чего тут знать, когда она ночей не спала, под дверью дежурила, ждала, пока очнешься.
– Охотно верю, – Макс пошевелился. – Говорят, связь восстановили?
– Точно, – мужчина снял несколько датчиков с груди парня.
– Я должен поговорить с кем-нибудь из корпуса. Это возможно?
– Мы в Императорском бункере. Тут можно почти все: и осаду выдержать, и армией командовать. Зачем тебе?
– Контрабанда камней, Тилиф Раимов, Лисицыны…
– Да-да. В детали я не вдавался, но ваши друзья рассказали.
– Я должен сообщить, – Грошев попытался приподняться, врач мягко толкнул его обратно. – Раимов жив. Так же, как и Антониан Кирилов, – врач отвел глаза, – они оба живы.
– Успокойтесь, Грошев, иначе у вас разойдутся швы, и вся моя работа насмарку. Следите за пальцем, – он приблизил указательный палец к носу, а потом обратно. – Голова не кружится?
– Нет. Вы не слушаете, это важно.
– Я слушаю, – врач присел на стул, где недавно сидела Настя, и, выдвинув верхний ящик, достал и вскрыл упаковку со шприцом. – Когда вас принесли, вы бредили. И когда выходили из наркоза тоже. Вы разговаривали с неким Шрамом и с отцом, – мужчина внимательно посмотрел на Грошева. – Ваш отец мертв?
– Меня пырнули в бок ножом, – Макс почувствовал, как при воспоминании об этом внутри начинает подниматься ярость. – И это сделал не призрак.
– Вы упали со склона и напоролись на что-то. Мозг сыграл с вами злую шутку, Грошев. Потребуется время, чтобы отделить ложные воспоминания от настоящих, – мужчина набрал в шприц прозрачную жидкость. – Я бы рекомендовал обратиться к невропатологу и даже психиатру, – парень смотрел, как игла входит в вену, поршень сперва чуть отходит, препарат смешивается с кровью, а потом, подчиняясь движению чужих пальцев, вливается в вену. – Кстати, девушка готова вызвать сюда любого специалиста.
– Надо думать, – Макс перевел взгляд на дверь и расхохотался, – Лисицына.
Врач встал, лампы в комнате снова погасли.
Через три дня ему разрешили вставать, а через пять он уже вовсю бродил по коридорам бункера в зеленой больничной пижаме и шлепанцах на босу ногу, а новая форма с чужого склада заняла место в шкафу.
Хранилище Императорской семьи отличалось от учебного, как небо и земля. У лагеря был просто склад с парой лабораторий, здесь – целый подземный центр, вмещавший в себя не только кубы с высокородными мертвецами и реликвии династии, о которых принято говорить трагическим шепотом и называть не иначе как «сокровищами»,Тут жили и работали больше ста человек. Исследователи, псионники, студенты, практиканты, охранники, повара, врачи и еще император знает кто. Хотя именно он, возможно, и знает. Бункер был в любой момент принять членов правящей семьи и их приближенных. Маркелов не соврал – отсюда можно было руководить страной. Конечно, к командному пункту и в крыло для правящей династии его никто на экскурсии водить не собирался.
Грошев бродил по залам с экспонатами, где и застал Игрока. Минуты две наблюдал, как тот увлеченно моет полы.
– Ну, и как оно? – лениво спросил Макс и друг медленно выпрямился. – Жить в Императорской сокровищнице?
– Не фонтан, – Леха оперся о швабру. – Как-то карьера уборщика меня не прельщает, а здесь тем, кто родился дальше острова Императора20, рассчитывать не на что. Как сам?
– Жив.
Они замолчали. Один ждал, второй никак не мог найти слова.
– Ну, давай, – Игрок отвернулся и снова стал возить шваброй по полу, больше размазывая грязь, чем отмывая, – спрашивай.
– Почему ты промолчал? Почему позволил Лисицыным скормить всем сказку про большого злого дядю?
Игроков ответил не сразу, лишь по дерганым движениям Грош мог судить, как другу не хочется отвечать. И, возможно, дело даже не в Максе. Леха не хотел отвечать себе.
– Ты был одной ногой по ту сторону, а в одиночку против семьи Лисицыных… – с отвращением сказал Игрок. – Я не в той весовой категории.
– И ты решил дождаться исхода? Разумно, – Макс скользнул взглядом по старым каменным фрескам, делающим зал похожим на музей, с расставленными на постаментах экспонатами: деревяшками, железками, камнями и даже какими-то горшками (несомненно из высоких опочивален).
– Разумно, – передразнил Леха с отвращением. – Мне эта разумность уже в печенках сидит. А ты? – спросил он, не оборачиваясь. – Почему промолчал ты?
Грошев рассмеялся и бессознательно схватился за бок.
– Потому что она ждала этого, – Грош коснулся пальцами ближайшего обломка, кованного щита времен мертвых веков. Здесь, в отличие от музея, древнюю рухлядь не закрывали стеклянными колпаками, да и пыль протирали не часто, – она уговаривала молчать, даже угрожала выявить мою связь с Раимовым, но, – Грош повернулся к другу, – одновременно и подначивала. Я не люблю угрозы, я люблю деньги, но она их не предлагала, даже не пыталась. Она провоцировала. Я должен был с пеной у рта обвинять их с братом.
– Не понял, – остановился Игрок. – Она хотела, чтобы ты обвинил их?
– Да. И уже подготовила почву.
– Какую?
– Оплаченный психиатр. Наверняка самый лучший. У меня сотрясение, отравление, глюки и бред. Я ведь бредил?
– Еще как. Болтал, уговаривал то отца, то этого Шрама.
– Вот-вот. Самое смешное, я и сам не уверен, где заканчивается сон и начинается реальность. Любой мозгоправ вытянет из меня это. И чем громче я буду кричать, тем ласковей они будут успокаивать.
– Значит, они выкрутились? – со злостью спросил Игроков, отбрасывая швабру. – Выкрутились из-за меня!
Макс не стал ничего говорить – не имел обыкновения оспаривать правду. Одно попустительство, одно молчание и невмешательство. Зло происходит, только если мы позволяем ему произойти. И чем больше проходит времени, тем труднее сказать правду. Даже сейчас уже сложно объяснить, почему он молчал все это время.
– Они одуреют от безнаказанности. Слышал бы ты, как смеется гвардеец, когда стоит на посту, ржет с такими же дуболомами.
– Да пусть ржет, – вопреки собственным словам, парень ухмыльнулся. – Когда нас смущал чужой смех.
– То есть?
– Предлагаю поменять правила, не поставив их в известность.
