Аня Сокол
Первый ученик
– Какие, например? Может эти: «Керифонт положил руки на нагретый солнцем камень. И он из золотого стал красным»? А может, тест ДНК? Может, все это не красивая метафора? Керифонт порезался о первый камень? В трещине его кровь, а наука…
– Чертова наука, – пробормотал мужчина, делая осторожный шаг к Грошеву. – Раньше никто об этом и не думал, никто не позволял себе и тени сомнений.
– В том, что на троне сидят не потомки Керифонта? – устало спросил Грош. – Особенно, если учесть фон одной старой могилы. Если там все же первый защитник, то кто же тогда в бункере? Кто сел на трон? А вы совсем не удивлены.
– Чему я должен удивляться? У меня нет сомнений в праве династии. А если ты о камушке, так один такой уже пытался лет пятнадцать назад произвести «законный» переворот, но даже он так далеко, – мужчина посмотрел на пробирку, делая еще шаг, – не зашел.
– И кого хотели посадить на трон? Лисицына? Вахрушева? Травина? Нефедова? Дорогова? Марью Курусовну?
– Осторожнее, мальчишка. Меня в это не впутывай. Я пришел забрать камень, – еще шаг, Макс чуть отступил в коридор. – Ты сам меня позвал.
– Так потому и позвал, – Макс перехватил пробирку и так, чтобы видел Вахрушев, положил вторую руку на приклад. – Ищи, кому выгодно. Так заманчиво сделать дело чужими руками. Девчонка украла камень, а вы вроде бы не при чем. Лисицыну и ее особо разговорчивых друзей уберут во время захвата.
– И что дальше? Императору наплевать на нашу возню, он даже вникать не станет, а просто подпишет приказ. Полетят головы. И чем больше, тем лучше. Ты, я, Лисицын.
– Ваш сын.
– Именно. Подставить его под удар – очень умно с моей стороны. Император разбираться не будет, на плаху пойдем вместе, парень. Если только…
– Что?
– Отдай образец, и отыграем все назад. Ты недалекий дурачок, который решил заработать на реликвии, не зная ее ценности, – говоря с обманчивой неторопливостью, мужчина вдруг выбросил руку, выхватывая пробирку.
Раздался треск, хрупнуло стекло, осколки разлетелись по полу. Что-то низко загудело и упало, от удара завибрировал пол. Послышались четкие отрывистые команды.
– Отлично проделано, – сказал Макс. – Я почти поверил.
Парень бросился в сторону. Мужчина ухватил его за ремень автомата, лямка врезалась в плечо.
– Не дури.
Грошев не ответил, а сделал то, чего от него никак не ожидали. Он не стал драться за оружие. Сбросил ремень и побежал, в нелепой попытке исчезнуть из замкнутого пространства бункера. За спиной раздавался многочисленный стук тяжелых ботинок. Вахрушев все сделал правильно. Он соврал. Штурм начался сразу же, как за посредником закрылась дверь. Внутреннюю дверь вскрыли в рекордные сроки.
Первый коридор, развилка, второй. Полки, узилища. И по оголенным нервам наждаком прошлось ощущение опасности. Первый выстрел, рикошет, каменная крошка летит в лицо. Горечь дыхания на языке. Стук сердца в ушах.
Он знал, чем все закончится. Думал, с ним будут играть по правилам? Он действительно глупый мальчишка.
– Не стрелять! – раздался далекий приказ.
Словно в насмешку над плечом Макса взвизгнула пуля. Ближайшее узилище сдвинулось, ударяясь о стенку. Опять эта двойственность: одни стреляли на поражение, в то время как кто-то пытался сохранить жизнь.
Грошев свернул и снова оказался в центральном коридоре, кинулся в правое ответвление в тот момент, когда в противоположном конце показался первый боец группы захвата.
Макс бежал на пределе сил, но, конечно же, не успел. Знал, что не успеет. Еще до того, как его повалили на пол, до того, как чье-то колено впечаталось в скулу, прижимая голову к полу. До того, как кто-то до боли заломил назад руки, почти выворачивая их из суставов. В висок уперлось дуло.
– Не стрелять, – повторил тот же голос.
Ближайший боец, которого Макс видел лишь краем глаза, стащил с лица черную маску. Грош увидел знакомый злой прищур. Оружие впечаталось в кожу сильнее.
– Сбежать хотел, гаденыш, – услышал привычное обращение Макс. Старший Куратор лично участвовал в задержании, – и ведь почти удалось.
Все повернулись к стене, где так и не потрудились заделать дыру, оставленную росомахой. С этими кражами, селями и прочей чехардой никто так и не подал рапорт о произошедшем три недели назад. Боги, казалось, прошли года. Лаз все еще был тут. Слишком узкий для человека, но проверять не будут, для всех достаточно одной возможности.
– Я знал, что ты плохо кончишь. Но не знал, что так скоро, – Нефедыч с явным сожалением убрал пистолет в кобуру.
Урок двадцатый – Социология
Тема: «Семья, этапы ее формирования»
– Макс, – донесся до парня едва слышный шепот.
Он открыл глаза, вокруг была казавшаяся серой темнота карцера.
– Мааакс, – неизвестный произносил имя, чуть растягивая гласную, словно кто-то пел. Или плакал.
Парень встал с узкой койки и приблизился к двери.
– Мааакс, пожааалуйста.
Грош, совсем как в школе, перед тем как войти в класс в середине урока, припал к двери и заглянул в замочную скважину. Коридор был освещен и абсолютно пуст. Лишь напротив его камеры была точно такая же дверь.
– Мааа… – тонкий голос захлебнулся.
Лиса, отделенная от него светлым коридором, плакала. Макс отвернулся от замка и сел на пол, прислонившись затылком к железу.
– Не реви, – парень повысил голос. – Калес жив, он в госпитале.
– Что… почему… зачем?
Он слышал выкрики, обрывки вопросов, на которые не мог ответить. Настя тут уже двое суток, нервы должны были сдать еще вчера. В коридоре послышался звук приближающихся шагов, всхлипывания тут же затихли, парень снова прильнул к замку.
Их было трое: двое в камуфляже и один в грязной черной форме. Охранники и заключенный. Остановившись перед следующей дверью, один из сопровождающих загремел ключами.
Карцер учебного лагеря был не велик: десять комнат без окон. И еще ни разу, на памяти парня, он не был заполнен полностью. Нельзя сказать, что студенты вели себя образцово-показательно. Скорее, попадались нечасто.
– Давай, пошел.
– А поласшковей нельща? – заключенный чуть покачнулся, на пол упали две красные капли, ровными кругами распластавшись по затертому линолеуму. – Хошу, я поха сам.
– Давай, болтун, – судя по всему, пленника толкнули. – Много хорошего наговорил, раз можешь.
Взвизгнули несмазанные петли, замок два раза мягко щелкнул на каждый поворот ключа.
– Кто вы? Я требую… Вы не смеете… – Лиса повысила голос.
Вместо ответа один из конвоиров в камуфляже, походя, стукнул по двери ее карцера.
– Леха! – позвал, выждав минуту, Грошев: – Что они хотели?
– Макш, твою мать… што ты…орил…што…ою…ать!
Смысл фразы Макс уловил, но ответить на это ему было нечего. Он предпринял еще две попытки поговорить с другом, но с тем же успехом. Лиса снова разревелась, раньше она не была плаксой, но, видимо, предел прочности есть у каждого.
Времени в карцере не существовало. Оно шло для тех, кто остался снаружи. Для тех, кто ходил, стоял, ел, пил, смеялся. В любой другой день Грош бы лег спать, ни о чем не думая, но сегодня не смог. Он ворочался на узкой койке, мысли текли лениво, как густой кисель. Он что-то упускал и знал это.
Стук тяжелых ботинок, раздавшихся спустя вечность, он воспринял почти с радостью. Бездействие и неопределенность угнетали.
Шаги затихли перед дверью карцера, теперь его очередь отвечать на вопросы, теряя зубы. Или Насти, которую заперли напротив.
Загремел замок, Макс выдохнул. Его, слава Императору, или кто там вместо него на троне. Дверь открылась, охранник, стоящий за спиной у визитера, щелкнул выключателем в коридоре, узкую камеру залил свет единственной лампы, забранной решетчатым железным плафоном.
– Подожди снаружи, – приказал охраннику лысый мужчина.
Когда он говорил, на его лбу собирались жирные складки. Макс не мог с ходу понять, сколько посетителю лет. На первый взгляд – чуть больше сорока. Лучики-морщинки, смуглая кожа, внимательные карие глаза, подтянутая фигура. Но потом на его лице появилось нечто такое, что заставило мысленно прибавить еще полтора-два десятка.
Дверь закрылась, мужчина остался стоять. Повинуясь наитию, Грош выпустил силу с ладони.
– Со всеми так здороваешься? – не обманул ожиданий незнакомый псионник.
Голос у него оказался неподходящим, слишком высоким и молодым, как у подростка, едва переступившего порог созревания.
Молчание затягивалось, и человеку это не понравилось. Вряд ли его вопросы часто игнорируют, во всяком случае, не такие, как Грошев.
– Знаешь, кто я?
– Нет. А что, уже пора падать ниц? – Макс приподнялся на койке.
– Дерзок, – констатировал визитер. – Я пришел сказать спасибо.
– Спасибо, – парень посмаковал слово, словно оно имело вкус. – Впервые слышу. Приятно.
– Не хочешь спросить, за что?
– Не хочу портить впечатление.
Еще одно минутное молчание.
– Я – Николай Лисицын.
Макс отвернулся, почему-то именно в этот момент ему вспомнились светлая кожа и вздохи, едва слышные, но такие оглушающие. Трудно смотреть в глаза человеку, чья внучка провела под тобой пару ночей. Словно он мог залезть в голову и увидеть эти воспоминания.
– Спасибо за внуков.
– Не благодарите, я мало что смог.
– Ты оттянул их внимание на себя, дал нового подозреваемого, дал право на сомнение. Именно поэтому Калес и Настя еще живы.
– Как гвардеец?
– Без сознания.
– Надеюсь, он очнется, – Грош выпрямился и посмотрел на Лисицына.
– Благодар…
– И надеюсь, что сам сверну ему шею.
Николай вглядывался в лицо Грошева. Он не стал протестовать, ругаться, не стал угрожать. Просто смотрел.
– Что он сделал? Смертельно оскорбил? Плюнул в душу? Обманул?
– Убил моего отца.
Карие глаза сузились.
– Доказательства?
– Спросите его. А еще лучше – следователя Траворота.
– Мы не повышали ему кад-арт, – проговорил мужчина в сторону, – но теперь, видимо, придется.
– Вы не особо удивлены, – сидя на койке, Макс прислонился к стене, – но с этим можно не торопиться, отец не вернулся.
– К Насте претензии будут?
Парень сцепил зубы.
– Что, ни одной?
Дверь открылась, Лисицын повернулся, увидел Старшего Куратора, и морщины на лбу разгладились.
– Что скажешь, Вячеслав?
– Много чего. И все нецензурное, – ответил Нефедыч. – Почему в это дерьмо снова макнули меня?
– Ну, не совсем тебя. И даже не твою семью.
– Студентов. За них отвечаю я, как ни крути.
Грошев, не удержавшись, хмыкнул.
– А я за тебя, – не обращая внимания на парня, Лисицын встал. – Обещал твоему отцу, если помнишь. И сдержу слово. Идем.
Куратор вышел из камеры первым.
– Кто такой Цаплин? – спросил уходящего Николая Максим.
– А сам как думаешь?
– Служба безопасности Императора?
– Нет. Или не совсем, – Лисицын задумался. – Шутка в том, что никто толком не знает. Но приказ на уничтожение отдал не он. Это СБ как раз ратовали за полную зачистку и посмертное расследование. А Цаплин остановил, полномочия у него закачаешься, – мужчина остановился на пороге и, обернувшись, добавил. – Про него с уверенностью могу сказать только одно: пару лет назад он носил другую фамилию.
Свет погас, в замке повернулся ключ. Грош снова остался один, зато гости нанесли визит в карцер напротив. Он слышал, как говорила Лиса, как отвечал ей дед, как непривычно мягким голосом Старший Куратор что-то объяснял им обоим. Слышал, но не мог разобрать ни слова.
Через пару часов Макс понял, что-то не так. Это иррациональное чувство пришло в один момент, и он целую минуту сидел неподвижно, пытаясь понять, что его вызвало. Звук? Запах? Ощущение? Нет, что-то другое.
Парень встал. Узкий пенал комнаты, тишина и темнота. Вот оно! Снова. Кусочек света, заглядывающий в камеру через замочную скважину, погас и зажегся.
Грош, стараясь двигаться как можно тише, сместился к двери и заглянул в щель. Никого не было, свет горел так же ярко, не мигая. Макс ждал, пока не затекли колени. Прислушивался. Пока ему не стало казаться, что он на самом деле что-то слышит. Далекий шум, близкий шорох, стук собственного сердца. Воображение или реальность? Парень закрыл глаза и досчитал до десяти. Звуки исчезли. Он встал, и в этот момент, словно ожидая, пока он сдастся, свет снова исчез. В замочной скважине щелкнул ключ.
Желать скорой развязки – это одно, дождаться на деле – другое. В девяти из десяти случаях ты оказываешься не готов к финалу. Макс повернулся, разглядывая посетителя без всякого удивления. Мужчина, шагнув в комнату, без слов ударил парня в грудь.
– Что вы делаете? – услышал он крик Лисы, которая наверняка, как и он ранее, приникла к двери.
Парень согнулся, ухватился рукой за железную койку, хватая ртом воздух. Ему тут же накинули на голову какую-то тряпку, едва не перекрыв кислород полностью. Пакет? Мешок? Наволочка?
Он вскочил, стараясь стряхнуть ткань, но руки жестко зафиксировали. Дернувшись, он ударился коленом о койку. Сначала первого, а потом второго запястья коснулся металл наручников.
Он запнулся ногой за ногу, влетев плечом в косяк, но упасть ему не дали, пусть такая забота отдавала грубостью.
– Куда вы его тащите?
– Макш! Што тахое?
Грошев слышал удаляющиеся голоса друзей, чувствуя, как его толкают все дальше и дальше во тьму, пахнущую пылью. Кожу на ладонях обдало прохладным ветром, и парень понял, что они вышли на улицу.
Шагов через пятьдесят Макс снова споткнулся, конвоир выругался и ударил парня в плечо. Грош полетел на землю. Ударился коленом и обжог руки о крапиву или еще какую зеленую пакость. Его ударили снова, на этот раз в живот, и потом пнули, и он откатился на спину.
– Что вам надо? – не выдержал парень.
Молчаливое избиение было неправильным. Макс не мог подобрать другого слова. Побои можно вытерпеть – кому знать, как не ему. Можно защищаться, можно уклоняться, отползать. Плача и умоляя остановиться. Но нельзя все это делать в тряпочной темноте, не видя, чьи руки наносят удары, не понимая, куда будет нанесен следующий.
Макс чувствовал влажное дыхание. Его окружали пахнущая пылью тряпка и боль, оставляемая невидимыми руками и ногами.
– Что вам… – очередной удар заставил его проглотить вопрос.
Парень упал, не пытаясь подняться. Если хотят – пусть запинывают. Тряпку с лица сдернули, и темнота сменилась ослепительным светом. Перед глазами все расплылось, брызнули слезы. Не от пинков и ударов, от рези этого чистого дня.
– Где он? – Гроша схватили за волосы, заставляя поднять голову. – Где камень?
Парень заморгал, темное пятно обрело четкие очертания. Свет поблек, он увидел того, кто пришел в карцер и вытащил его из камеры. Того, кто не отвечал на вопросы, а задавал свои. Старший Куратор выглядел совсем не таким, как еще недавно в обществе Лисицына. Нефедов был в ярости. Безумная ледяная злость мужчины могла довести до истерики любого студента.
Но Макс смотрел не в глаза, не на кривящиеся выплевывающие слова губы, он смотрел ниже, на то, что выглядывало из-под ворота рубашки. На цепочке, рядом с покачивающимся муляжом кад-арта, висела железная табличка. Ничего странного, ничего необычного. Куратор – военный. Только вот вместо полагающегося всем солдатам единственной строчки пятизначного номера, там было целых две. Координаты старой метрической системы контрабандистов.
– Где? Камень? Керифонта? – Нефедов сопровождал каждое слово ударом в лицо, под ребра, в плечо.
– Я его разбил.
– Нет, гаденыш, эту сказку вы с Самарским СБ расскажете, если вас захотят слушать. Говори! Или я выбью это из тебя вместе с внутренностями, – мужчина отпустил волосы парня.
– Вячеслав? – позвал кто-то.
Парень поднял голову и встретился взглядом со светло-карими удивленными глазами Вишни. Макс сплюнул кровь на примятую траву. Руки стали зелеными от сока стеблей.
– Что делается, – протянула стоящая рядом с Вишневской библиотекарша и покачала головой.
Увлеченные друг другом, они не заметили, как появились женщины.
– Что он опять натворил? – преподша сжала узкие губы. – Сдай его Императорской службе безопасности, пусть там разбираются.
Грошев понял, что булькающие звуки, которые все слышат, вылетают из его горла. Он понял, что смеется, пытается собрать руки и ноги, чтобы подняться.
– Не сдаст, – парень привстал на одно колено и улыбнулся, прекрасно осознавая, что зубы у него красные от крови.
– Вячеслав, это не твое дело. Больше не твое.
– Его, его, – Макс хихикнул. – Пятнадцать лет назад уже шла охота за этим камушком. С тех пор, как я появилась в лагере, все смотрят с сочувствием. Не на меня, на вас, Куратор, как на тяжело больного. Вы так хотели участвовать в моем задержании, почему?
– Личная причина, – вздохнула библиотекарша. – Личная заинтересованность.
– Закрой рот, старуха!
– Кто из Нефедовых извалялся в грязи пятнадцать лет назад? Дед? Отец? Мать?
– Брат, – ответила Грошу Марья Курусовна. – А отец…
– А отец расплатился за это головой, – закончил Куратор, снова замахиваясь.
– Стой! – крикнула Вишня. – Не пачкай руки, – она не смотрела на Макса, только на Нефедова. – Твоей вины в том, что случилось, нет ни на онн.
– Поэтому он и в ссылке. Здесь, на Инатаре, а не на плахе, – добавила бабка.
– Я не потерплю…
Что именно не потерпит Вишневская – никто не узнал, потому что Нефедов выхватил из кобуры пистолет, который недавно прижимал к голове Грошева. Поднял и нажал на курок, обрывая отповедь. Красная дырка размером с игральную фишку появилось с левой стороны носа, и преподша упала с застывшим выражением удивления на вытянутом лице. Громоздкие ботинки, так не подходившие женщине, глухо стукнули друг об друга.
Это было настолько нереально и неожиданно, что Макс замер, не в силах сбросить оцепенение. Он видел смерть. Старую, в виде изломанных костей, и молодую, с брызгами крови и криками. Но никогда она не станет для него привычным, не вызывающим ничего, кроме равнодушия, зрелищем. Он надеялся, что не станет. Настолько «крутым» он быть не хотел.
– Боюсь, Янка переоценила свое значение для тебя, – сказала бабка, пистолетное дуло повернулось в ее сторону.
– Стойте! – Макс встал. – Не стреляйте! Камень в бункере.
– Кто бы мог подумать, – мужчина презрительно усмехнулся, – что гаденыш, которому плевать даже на себя, пожалеет старуху, выдающую книжки, – он поднял дуло к небу и потребовал: – Конкретнее?
– Я покажу.
– Нет, ты скажешь. И только я буду решать, сможешь ты после этого не только показывать, но и ходить. Где?
– Запаял в куб.
– Не испытывай терпение. В какой?
– В третий справа.
Куратор стиснул зубы и ударил Макса в ухо, опрокидывая обратно на траву. Даже не в полную силу, а так, для оснастки. И тут же ухватил за шиворот и поставил на ноги. С десятилеткой такое прокатило бы, с Максом, который был на полголовы выше Нефедова, получилось нечто вроде издевательства, причем именно над Куратором, неловко задравшим руку.
– Веди, вредитель. Но если рыпнешься, – прицел снова сместился на библиотекаршу.
В бункере уже усели поставить новую дверь. Пара техников возилась с настройкой панели.
– Потом закончите, – рявкнул на них Нефедов.
– Но, – попытался возразить один из мужчин с эмблемой технической службы на форме, – у нас приказ, – мужчина выразительно посмотрел на пистолет в руках Старшего Куратора и на наручники Гроша.
– Мой приказ. Вон или получите взыскание.
– Есть выйти вон, – вытянулся мужчина.
Они сложили панели с проводами в сумки и исчезли, вполголоса обсуждая, осталось ли еще пиво в кафешке у Леми. Такой обыденный простой разговор. Макс тоже не отказался бы очутиться сейчас за стойкой бара с бутылкой пива в руке.
Марья Курусовна остановилась посреди караулки, дыхание было тяжелым и шумным.
– Не стоит медлить, Грошев, – Куратор взмахнул оружием. – Я долго ждал.
– Пятнадцать лет, – улыбнулся парень, – я помню. Лисицын знает, кто подбросил его внучке идею повторить ритуал с камнем? Знает, что его предал друг, а не враг?
– И не жалко тебе детей, Вячеслав? – выпрямилась бабка.
Пуля, выпущенная Куратором, прошла рядом с ее виском, качнув седую, выбившуюся из пучка прядь, и зарылась в стеллаж, расколов кружку. За прошедшие сутки они изрядно проредили запас посуды в бункере.
– Закончили дискуссию, – мужчина шевельнул пистолетом.
Макс подошел к открытой двери хранилища, слыша за спиной сиплое дыхание библиотекарши и тяжелые шаги Старшего Куратора.
– А что потом? – Грош шел по центральному коридору бункера. – Нас найдут мертвыми? Мы покончим с собой? Я, осознав всю глубину своего аморального поступка, а Марья Курусовна?
– А я неловко упаду, – сказала бабка, – и сверну шею.
– Тогда какой смысл мне туда вас вести? – Макс притормозил – Раз конец все равно один.
– Затем, Грошев. Что пуля в лоб сейчас или потом – это две большие разницы.
Парень вытер лицо скованными впереди руками и свернул в боковое ответвление. С рядов полок на странную процессию безучастно смотрели кубы. Призракам, заключенным в них, было давно уже наплевать на дела живых. Макс остановился на пороге лаборатории. Под ботинками хрупало стекло, он опустил голову, силясь рассмотреть один конкретный осколок.
– Здесь? – Нефедов вошел первым.
Мужчина обернулся и, поймав взгляд парня, брошенный на опущенное к полу оружие, перехватил пальцы на рукояти. Язык жестов, простой и понятный. Язык, для которого излишни слова. Куратор знал, о чем думает парень, а Макс знал, что тот знает. Нефедов поднял руку и упер дуло студенту в переносицу.
– Я вышибу из твоей башки все дурные мысли разом. Где камень?
– Там, – парень не глядя указал на последнюю скамью.
Пистолет не шевельнулся, мужчина посмотрел на тройку узилищ, ожидающих вскрытия.
– Которое?
Макс чуть не ответил «любое».
– Крайнее правое.
Куратор опустил пистолет и, схватив парня за майку, втащил в комнату.
– Баб Маш, бегите, – крикнул Грошев, когда Нефедов толкнул его к скамье.
Грош налетел на лавку. Металлические кубы чуть звякнули, ударившись друг о друга. Но Макс ничего не почувствовал: ни вони, ни напряжения от скопления энергий. Нечего было чувствовать. Блуждающие умерли во второй раз.
– Да куда ж я побегу, мальчик, – бабка заглянула в комнату. – Не по возрасту, да и не успею. Захочет – догонит, только бедро растревожу.
Куратор даже не повернул головы в ее сторону, подхватил узилище и, отступив, бросил его на матовую поверхность стола, как совсем еще недавно Грош – кусок слюды. Он не замечал, что наступает на зеленый рюкзак, который так и валялся тут с тех пор, как Грошева взяли. Открытый и почти вывернутый на изнанку. Пустой.
Пистолет лег на край стола.
– Доказывать, что я стреляю быстрее, чем ты бегаешь, надо?
– Обойдусь, – Макс приподнялся и сел на последнюю скамью рядом с кубами.
Куратор повертел узилище, вставил его в тиски и зафиксировал. Кнопка ручной шлиф машины ушла в рукоять, и сверкающий диск закрутился. Лабораторию наполнило низкое гудение.
– И какова цель? Сесть на трон? – спросила библиотекарша. – Тогда ты глупее мальчишки.
– Плевал я на трон. Я хочу лишь отомстить тому ублюдку, что на нем сидит. Тому, кто лишил меня семьи и сослал в эту дыру.
Вращающийся диск соприкоснулся с металлом, на стол брызнули искры. Макс смотрел на то, как они зажигаются и гаснут. От низкочастотного звука заныли пломбы в зубах. За сколько Куратор вскроет узилище? Минута? Меньше?
Пистолет все еще лежал рядом с рукой Нефедова. Ему потребуется два выстрела: один – парню, второй – старухе. А потом он может вложить оружие в ладонь Максу и уйти, насвистывая веселый мотивчик. Он Старший Куратор, он хотел поговорить с подопечным, а морально неустойчивый студент, завладев оружием, застрелил Марью Курусовну, самого старого псионника лагеря. Зачем? Кто ж знает, что на уме у психа, который потом застрелился сам.
Грань вскрытого куба звякнула. Парень изо всех сил ударил ребристой подошвой ботинка по ножке стола. Пила, взвизгнув, скользнула по столешнице. От резкого движения пистолет, лежавший на краю стола, упал на пол и отлетел куда-то к стене.
Может, Нефедов успел заглянуть в пустое нутро куба, а может, понял все так. Он никогда не был тугодумом.
– Максим!
– Гаденыш!
Они с библиотекаршей закричали одновременно, только (в отличие) от бабки Куратор не просто кричал, он действовал. Пила в его руке закрутилась снова.
Грош пнул мужчину по колену, тот зарычал, качнулся, но вместо того, чтобы упасть, навалился на студента, взмахнув гудевшей машинкой. Грош откатился в сторону, упав на пол. Вращающийся диск зарылся в пластик скамьи, в стороны брызнули серые обломки.
Макс приподнялся и ударил Куратора в бок сцепленными руками. Но тот даже не пошатнулся и с разворота заехал парню локтем в шею. Грош всхрапнул и повалился обратно. Нефедов упал сверху, одной рукой прижимая студента к полу, а второй приближая вращающийся диск к лицу. Парень дернулся, выгибаясь, но мужчина навалился сильнее, не давая сбросить себя.
Весь мир для Грошева сосредоточился на вращающемся узком лезвии и руках, которыми он сдерживал приближение блестящей кромки. Куратор – это не сокурсник, которому приспичило набить морду. На стороне Нефедова были сила и опыт, на стороне парня – только эффект неожиданности.
Макс не питал иллюзий: одно касание, даже легкое, взрежет его кожу, мышцы, ткани до кости. Он знал, что проиграет в этом противостоянии. Будет больно. И грязно. Совсем как с отцом. Наверное, он первый сын, унаследовавший не только цвет глаз или волос, но и разрез на горле.
Один случайный взгляд за сверкающее лезвие, просто, чтобы не видеть бешеного вращения. Там, с высоты шкафа со стеклянной дверцей, на него смотрел белесый череп.
Лезвие преодолело еще сантиметр. Сдерживая неизбежное, руки Макса дрожали. Куратор поднял глаза, отвлекаясь на что-то за головой Гроша. Парень в отчаянии закричал и дернул чужое запястье в бок, сместив направление приложенной силы. Это стоило ему еще одного проигранного сантиметра, и диск пилы врезался в плитку рядом с ухом парня. Один из осколков рассерженной осой впился в кожу.
Позади раздался шум, но времени анализировать не было. Один выдох, одна секунда. Макс вытянул скованные руки над плечом Куратора и, чуть повернув запястья, направил силу по дуге. Совсем как тогда в зале Императорского бункера.
Вращающееся лезвие, хрупнув плиткой, начало обратное движение. Череп шевельнулся. Грош подумал, что ему не хватит силы протащить тяжелую ношу через лабораторию. И в отчаянии бухнул в посыл все, что удалось почерпнуть, все, до чего смог дотянуться. Это было похоже на волшебство – единственное видимое проявление пси-силы. Единственное, о котором ему известно, и единственное, чему до сих пор не нашли применения. Или благополучно забыли.
Череп безымянного псионника скользнул по воздуху прямо в ладони, будто кто-то дернул за невидимую нитку.
Макс согнул руки, и кость соприкоснулась с костью, череп с черепом. Снаряд впечатался в затылок Куратора. И тот, странно крякнув, с размаху опустил голову парню на лицо. Пила снова заскребла по плитке.
Больно было адски, из носа хлынула горячая кровь. Череп, ударившись об пол, откатился под скамью. Чересчур громко стукнулся (как для пустой костяшки).
Нефедов поднял голову, из горла вырвался сиплый крик. И в этот момент на его лбу, почти у самой линии волос, появился третий глаз, только почему-то красного цвета. Диск еще несколько раз провернулся и затих. Рука, давившая на кнопку, разжалась.
Куратор открыл рот и снова повалился на Макса. Парень оттолкнул тяжелое тело, одновременно перекатываясь на живот, чтобы увидеть то же, что и Нефедов в свой последний миг. И надеялся, что не обзаведется от этого лишней дыркой в башке.
В дверях лаборатории стоял Самарский, правая рука в гипсе, в левой пистолет, на лице ни кровинки.
– Отлично, отличник, – Грошев тяжело поднялся.
– Макс, – из-за спины сокурсника выскочила Настя, ее лицо еще хранило красноватые следы слез.
За ней вошел Игрок. Или кто-то, на него очень похожий. Опухшее лицо, заплывшие глаза, рассеченный в двух местах лоб. Его руку крепко сжимала Натка. В дверь заглядывали Светка Корсакова, рыжая староста и Сенька Соболев.
– Ничего себе вы тут… – парень не договорил, лишь очумело потряс головой.
– Ага. Мы, – согласился Грошев. – А вы здесь откуда? Не то, чтобы я жаловался, но все-таки.
– Письмо твое получили, – ответила староста.
– Я получил, между прочим, с камешком моим, – Сенька посмотрел на Макса.
– Восхищен вашим доверием, – парень демонстративно прижал подрагивающие руки к груди.
– Точно, я так поверил, что отнес письмо Темычу, – Сенька отвернулся.
– А я велел идти к Куратору, – глухо сказал Самарский.
Наташка вдруг шагнула вперед и с размаху пнула мертвого Нефедыча в бок. Артем вздрогнул, рука с оружием медленно опустилась.
– Да, – подтвердил Соболев. – Мы отнесли твое сочинение на вольную тему Нефедычу. Если бы он посмеялся и сказал, что Грошев – в своем репертуаре, я бы сейчас гонял мяч на стадионе.
– Но он не сказал? – спросил Макс.
– Нет, – ответил Артем. – Он велел убираться и молчать о письме, забыть раз и навсегда, словно мы даже читать не умеем, – Самарский шумно выдохнул. – А это неправильно. Мы давали присягу. И он тоже давал. И ты, – парень указал пистолетом на Гроша, – и она, – на Настю, – и я.
– Дай сюда, – библиотекарша выхватила оружие.
– Не надо, я сам. Куратор хотел убить студента. Сам отвечу, пусть занесут в личное дело, сам…
– Дай сюда, самец, не спорь со старой женщиной, – ее руки, оказавшиеся неожиданно сильными, выхватили оружие. – Моему личному делу уже ничто не повредит. Как эти, – она указала на Леху и Настю, – сбежали из карцера, и кто им помог – не мое дело. Пусть охрана отдувается, – она задумалась и осторожно спросила: – Жива охрана-то?
– Жива, – выкрикнула староста, – что вы, Марья Курусовна. Мы ждали, пока все уйдут, потом с ключами возились, их не только взять надо было, но и вернуть. А потом все время обязательно кто-нибудь придет, в камеры заглянет, поболтать, – она нервно хихикнула. – Потому и так долго.
– Пистолет у кого конфисковали?
– У сейфа, – продолжала отвечать, как прилежная ученица, Ленка. – Там, в караулке. Артем достал.
– Молодцы, – непонятно какое действие одобрила бабка. – А теперь запоминайте, вас здесь вообще не было: никого, кроме меня и Максима. Поняли? Не слышу?
Староста закивала, Натка с Косой ответили: «Да» одновременно. Игрок издал невнятный звук, который можно было толковать как угодно. Соболев фыркнул. Самарский все еще смотрел в остановившиеся глаза Старшего Куратора.
– Тогда убирайтесь!
Макс склонился к телу Нефедова и стал обшаривать карманы, ключ от наручников обнаружился в левом нагрудном. Браслеты тихо клацнули, и он бросил их на пол, подавляя детское желание поддеть ногой и запнуть под шкаф. Вместо этого парень наклонился, поднял череп.
Из караулки послышались отдаленные голоса.
– Поздно, – бабка покачала головой. – Объясняйся теперь, – она задумалась. – Тогда так…
