Чарльз Диккенс
Замогильные записки Пикквикского клуба
– Да, зовите его, черт вас побери! – сказал Самуэль Уэллер, занимая свое место на козлах. – Скажите ему поклон от м‑ра Уэллера и объявите, что я приколотил сторожа! Прибавьте, что завтра я возвращусь и задам ему новую потасовку, если он этой не удовольствуется. Ну, приятель, поворачивайся! – сказал он кучеру.
– Надобно сделать распоряжения для начатия процесса с этим кептеном Больдвигом, – сказал м‑р Пикквик, когда коляска выехала из деревни. – В первый же день по приезде в Лондон подам на него жалобу.
– Но ведь мы охотились на чужой земле, – заметил м‑р Уардль.
– Какая мне нужда!.. a я все-таки подам просьбу.
– Нельзя.
– Отчего же? Непременно подам, и лишь толь….
Но, взглянув на веселую физиономию Уардля, м‑р Пикквик приостановился и потом прибавил: – почему не подать?
– Потому, любезный друг, что мы слишком много выпили холодного пунша на чужой земле, – проговорил старик Уардль, заливаясь громким смехом.
– Будь, что будет, – м‑р Пикквик улыбнулся, улыбка превратилась в смех, за смехом последовал хохот, – и вдруг вся компания захохотала во все горло. Для восстановления общего веселья путешественники завернули по дороге в деревенский трактир и заказали дюжину стаканов пунша с араком и лимоном, в ознаменование блистательной победы м‑ра Уэллера.
Глава XX
Объясняющая знаменитую личность господ Додсона и Фогга и веселые забавы их конторщиков, с подробным описанием трогательного свидания между мистером Уэллером и почтенным его родителем, о котором уже давно не было ни слуха, ни духа.
В одно прекрасное утро, на одном из отдаленных концов Корнгилля, в нижнем этаже грязного и закоптелого здания, заседали четыре клерка господ Додсона и Фогга, знаменитых стряпчих в суде королевской скамьи и в высшем суде. Небесный свет и яркое сияние солнца были столько же доступны для этих господ, сколько для человека, посаженного среди белого дня на дно глубокого колодца, откуда, однако ж, он мот на досуге считать звезды и производить астрономические. наблюдения, чего никаким способом не могли делать конторщики господ Додсона и Фоита.
Конторой была грязная, темная, сырая и затхлая комната с высокой деревянной перегородкой, скрывавшей клерков от наблюдения любопытных взоров. Между множеством других интересных предметов постороннему зрителю бросались в глаза два оборванные кресла, гремучие стенные часы, адрес-календарь, вешалка для шинелей, гвозди для шляп и с полдюжины полок, на которых красовались огромные связки пыльной бумаги, и несколько разнокалиберных бутылок с чернилами. Сюда-то, по воле неумолимой судьбы, явились, наконец, м‑р Пикквик и верный его слуга. Это было в пятницу поутру, на другой день после событий, описанных нами в последней главе.
М‑р Пикквик и Самуэль Уэллер постучались в стеклянную дверь.
– Кто там? Войдите! – закричал голос изнутри.
М‑р Пикквик и Самуэль Уэллер вошли.
– Дома ли, сэр, господа Додсон и Фогг? спросил м‑р Пикквик ласковым голосом, подвигаясь, со шляпою в руках, к деревянной перегородке.
– М‑ра Додсона нет дома, a м‑р Фогг занят своими делами, – отвечал голос за перегородкой.
И в то же время голова, которой принадлежал голос, украшенная пером за левым ухом, взглянула через перегородку на м‑ра Пикквика.
Это была шершавая, ярко лоснящаяся, напомаженная голова с волосами песочного цвета, разделенными на два неправильные полукруга. Лицо её украшалось парой крошечных глаз и грязными воротниками туго-накрахмаленной рубашки.
– М‑ра Додсона нет дома, a м‑р Фогг занят своими делами, – повторил человек, которому принадлежала напомаженная голова.
– Когда воротится м‑р Додсон? – спросил м‑р Пикквик.
– Не могу сказать.
– Скоро ли м‑р Фогг покончит занятие своими делами?
– Не могу знать.
Затем напомаженный человек принялся с великим глубокомыслием чинить свое перо, тогда как другой конторщик, продолжая готовить для себя в двух стаканах содовую воду, бросал на него одобрительную улыбку.
– Я подожду, – сказал м‑р Пикквик.
На это не последовало никакого ответа. М‑р Пикквик сел без приглашения и начал от безделья прислушиваться к бою стенных часов и шумному разговору клерков.
– Весело было? – спросил один из этих джентльменов в сером фраке с медными пуговицами и широких штанах чернильного цвета. Вопрос был, очевидно, вызван продолжавшимся повествованием о приключениях прошлой ночи.
– Демонски весело, – отвечал другой джентльмен, разводивший соду. – Кутили напропалую.
– Том Кумминс был президентом, – сказал джентльмен в сером фраке. – Нализались все. Я воротился домой в половине пятого и был так пьян, что никак не мог доискаться ключа в своем кармане. Спасибо уж кухарка вышла навстречу и отперла мою комнату, не то пришлось бы растянуться у порога. Желал бы я знать, что сказал бы на это старик Фогг? Ведь пришлось бы, я думаю, отваливать на попятный двор, если б он пронюхал эту проделку.
Дружный хохот служил ответом на это замечание юмористического свойства.
– У Фогга сегодня поутру была потеха своего рода, когда Джак сортировал наверху бумаги, a вы уходили со двора, – сказал серофрачный человек. – Фогг, изволите видеть, перечитывал здесь письма, полученные с последней почтой, и вот вдруг вламывается в дверь этот голоштанник… как бишь его?… ну, тот, против которого мы настрочили бумагу в Кемберуэлль?
– Рамси, – сказал клерк, говоривший с м‑р Пикквиком.
– Ну, да, Рамси, ведь он обил у нас пороги. – «Что скажете, сэр?» – говорит Фогг, взглянув на него исподлобья, – ведь знаете, как он смотрит. – «Деньги, что ли?» – Да, говорит Рамси, – принес деньги вам, сэр, все сполна. Долг мой: два фунта десять шиллингов, да протори, по вашим словам, стоят три фунта пять шиллингов: вот вам вся сумма, – продолжал он вынимая с глубоким вздохом денежный сверток из своего кармана. Старик Фогг взглянул сперва на деньги, потом на Рамси, и потом кашлянул три раза: – вы знаете, как он кашляет. Ну, думаю себе, – быть тут чуду. – «Вы, полагаю, не знаете», – сказал он, – «что уж ведь подано ко взысканию против вас, и это, естественным образом, должно увеличить издержки». – Как это можно! – сказал Рамси, отскакивая назад, – срок только-что кончился вчера вечером. – «Знаю», – сказал Фогг, – «бумагу мы отправили сегодня поутру. Джаксон ведь отнес ее в суд, м‑р Викс?» – Разумеется, я сказал, что отнес. – Старик Фогг кашлянул опять и взглянул на Рамси. – Боже мой, – сказал Рамси, – сколько трудов мне стоило скопить эти деньги – и вот опять не впрок! – этак можно с ума сойти. – «Не сойдете», – сказал Фогг холодным тоном, – «ступайте-ка лучше домой и зацепите еще малую толику». – Да где же бы я взял? Нет у меня ни пенни в целом доме! – вскричал Рамси, ударив кулаком по столу. – «Послушайте, сэр, вы пришли сюда, конечно, не затем, чтоб делать грубости у меня в канцелярии!» – сказал Фогг притворно сердитым тоном. – Я вам не делаю никаких грубостей, – сказал Рамси. – «Вы грубиян, сэр», – сказал Фогг, – «извольте убираться вон и приходите в канцелярию, когда научитесь вести себя как прилично порядочному джентльмену». Рамси пытался было еще что-то сказать, но Фогг не хотел больше слушать. Бедняга взял свои деньги и вышел из канцелярии. Лишь только затворилась дверь, старик Фогг повернулся ко мне с веселой улыбкой и вынул бумагу из кармана. – «Вот вам, говорит, – наймите, извозчика и скачите в палату, как можно скорее. Протори мы выручим сполна со включением законных процентов: он человек степенный, с огромной семьей, и зарабатывает около двадцати пяти шиллингов в неделю. Мы повыжмем из него все, что можно, м‑р Викс. Это будет истинно доброе, христианское дело. Он человек бедный и сидит иной раз без куска хлеба со своей голодной семьей. Пусть для него этот случай послужит уроком – не входить опрометчиво иной раз в долги, когда трудно заплатить. Не так ли, м‑р Викс?» И, уходя из комнаты, Фогг улыбался с таким добродушным видом, что весело было смотреть на него. Человек деловой, господа, – сказал Викс тоном величайшего удивления, – заноза, провал его возьми!
Все писаря единодушно согласились с этим мнением и нашли, что м‑р Фогг – образцовый стряпчий.
– Здесь тонкий народ, сэр! – шепнул м‑р Уэллер своему господину. – Сумеют и продать, и выкупить!
М‑р Пикквик утвердительно кивнул головой и откашлянулся довольно громко, чтоб привлечь внимание молодых джентльменов за перегородкой. Облегчив свою душу разными замечаниями и остроумными шуточками насчет одураченного Рамси, писаря действительно припомнили на этот раз, что в их конторе сидит незнакомый джентльмен.
– Фогг не свободен ли теперь? – сказал Джаксон.
– A вот я справлюсь, – сказал Викс, лениво вставая со своего места. – Как о вас сказать м‑ру Фоггу?
– Мое имя – Пикквик, – отвечал достославный герой наших записок.
Джаксон побежал наверх и, немедленно воротившись, объявил, что м‑р Фогг просить м‑ра Пикквика подождать минут пять. Передав это поручение, м‑р Джаксон опять уселся за стол.
– Как зовут этого джентльмена? – спросил Викс.
– Пикквик, – отвечал Джаксон, – это ответчик по делу вдовы Бардль.
Тихий шорох и напряженные усилия задушить припадок смеха, послышались из-за перегородки.
– Они, сэр, подскрыливают над вами, – шепнул м‑р Уэллер.
– Подскрыливают надо мной! – воскликнул м‑р Пикквик. – Что это значит, Сам?
Вместо ответа, м‑р Уэллер указал большим пальцем через свое плечо, и м‑р Пикквик, обратив в эту сторону свои глаза, с изумлением увидел, что все четыре клерка, делая самые уморительные гримасы, обозревали через ширмы до мельчайших подробностей фигуру и осанку мнимого возмутителя спокойствия женских сердец и бессовестного нарушителя нежных клятв. Пораженные, однако ж, его гневным взглядом, они бросились к своим местам, и неистовый скрип перьев возвестил начало их усердной работы.
Внезапный звон колокольчика заставил м‑ра Джаксона вновь отправиться в комнату Фогга. Воротившись через минуту, он объявил, что м‑р Фогг может теперь принять м‑ра Пикквика, если угодно ему пожаловать наверх.
Наверх пошел один м‑р Пикквик, a верный слуга его остался внизу. На одной из комнатных дверей второго этажа была изображена аршинными буквами золотая надпись: «М‑р Фогг». После предварительного доклада, м‑р Пикквик вошел, наконец, в эту заветную дверь.
– Додсон дома? – спросил м‑р Фогг.
– Дома, – отвечал Джаксон.
– Попросите его сюда.
– Слушаю.
Джаксон ушел.
– Не угодно ли вам присесть, – сказал Фогг. – Вот вам, покамест, газета: мой товарищ сейчас придет, и мы потолкуем вместе о вашем деле.
М‑р Пикквик присел и взял газетный листок; но вместо того, чтоб читать, принялся осматривать делового человека. Это был высокий, худощавый, морщинистый джентльмен в черном фраке, пестрых панталонах и черных штиблетах. Казалось, что м‑р Фогг всю свою жизнь питался одними овощами.
Минут через пять вошел м‑р Додсон, полный, статный и весьма суровый джентльмен с грозною походкой и громким голосом. Разговор начался.
– Это м‑р Пикквик, – сказал Фоггь.
– А! Вы ответчик по делу м‑с Бардль?
– Да, сэр, – проговорил м‑р Пикквик.
– Очень хорошо, – сказал Додсон, – Что-ж вы предлагаете?
– Ну? – сказал Фогг, запуская руки в глубокие карманы своих панталон и забрасывая голову на спинку кресел. – Что вы предлагаете, м‑р Пикквик?
– Постойте, Фогг, – сказал Додсон, – пусть он сперва ответит на мой вопрос.
– Я пришел, господа, – начал м‑р Пикквик, бросая кроткий взгляд на обоих дельцов, – я пришел, господа, выразить свое изумление по поводу вашего письма и спросить, на каких основаниях вы намерены действовать против меня.
– Основания… – начал Фогг, тотчас, однако ж, остановленный своим товарищем.
– М‑р Фогг, – сказал Додсон, – я намерен говорить.
– Прошу извинить, м‑р Додсон, – сказал Фогг.
– Что касается до этих оснований, сэр, – продолжал Додсон, придавая нравственную энергию своему голосу, – вы должны прежде всего обратиться к вашей собственной совести и к вашим собственным чувствам. Мы, сэр, мы обязаны в этом деле руководствоваться единственно показанием нашей клиентки. Это показание, сэр, главнейшим образом может и должно быть рассматриваемо с двух противоположных сторон. Оно может быть истинным, может быть и ложным; может быть вероятным или может быть невероятным; но если оно действительно содержит в себе признаки истины и вероятности, я без обиняков скажу вам, сэр, что основания наши сильны, положительны, непоколебимы. Быть может, сэр, вы злоумышленник или может быть и то, что вы просто человек несчастный; но если б, сэр, понадобилось мне, по долгу совести и чести, выразить откровенно свое мнение насчет вашего поведения, – я не колеблясь сказал бы, что мне можно в этом случае иметь одно только мнение.
Здесь м‑р Додсон выпрямился с видом оскорбленной добродетели и взглянул на Фогга, который заложил руки в карманы и бросал на своего товарища одобрительный кивок.
– Без наималейшего сомнения, – подтвердил м‑р Фогг.
– Позвольте, сэр, – сказал м‑р Пикквик, побеждая болезненное чувство, возбужденное в нем этой сценой, – позвольте уверить вас, что в настоящем случае, когда речь идет об этом деле, я самый несчастный человек в мире.
– Очень может быть, сэр, я даже надеюсь, – отвечал Додсон. – Если вы действительно невинны в обвинении, которому подвергаетесь на законном основании, то несчастье ваше превосходит всякое вероятие, и я решительно сомневаюсь, с своей стороны, чтобы честный человек, кто бы и как бы он ни был, мог сделаться в такой степени несчастным. Что вы скажете на это, м‑р Фогг?
– Мое мнение во всех пунктах совершенно согласно с вашим, – отвечал Фогг с улыбкой недоверчивости.
– Дело, сэр, начато по законной форме, и мы уже составили протокол, – продолжал Додсон. – М‑р Фоггь, где исходящая книга?
– Вот она, – сказал Фоггь, подавая большую квадратную книгу в сафьянном переплете.
– Извольте взглянуть, – продолжал Додсонь, – «Миддльсекс, августа двадцать восьмого, тысяча восемьсот двадцать восьмого года. Жалоба вдовы Марты Бардль на Самуэля Пикквика. Иск в тысячу пятьсот фунтов. Адвокаты: Додсон и Фогг». Все на законном основании, сэр.
Додсон кашлянул и взглянул на Фогга. Тот немедленно повторил:
– Все на законном основании, сэр.
И потом оба они взглянули на м‑ра Пикквика.
– Стало быть, господа, – сказал м‑р Пикквик, – я должен придти к заключению, что вы серьезно хотите пускать в ход это дело!
– И пустили! – отвечал Додсон с выражением, близким к улыбке. – Можете быть спокойны на этот счет: мы знаем свое дело.
– И м‑с Бардль действительно требует за какую-то неустойку полторы тысячи фунтов? – сказал м‑р Пикквик.
– Ни больше, ни меньше, и то потому, что мы уговорили ее снизойти до этой суммы. Требование могло быть увеличено, по крайней мере, в три раза, – отвечал Додсон.
– Впрочем, м‑с Бардль, если не ошибаюсь, объявила решительно и твердо, – заметил Фогг, взглянув на своего товарища, – что она не намерена спустить ни одного фарсинга.
– В этом не может быть никакого сомнения, – отвечал Додсон. – Не угодно ли, сэр, мы прикажем изготовить для вас копию с этого дела?
– Очень хорошо, господа, очень хорошо, – сказал, м‑р Пикквик, поднимаясь с места и пылая благородным гневом, – я пришлю к вам своего адвоката.
– Этим вы доставите нам величайшее удовольствие, – сказал Фогг, потирая руки.
– Нам будет очень приятно, – сказал Додсон, отворяя дверь.
– Но прежде, чем я уйду, господа, – сказал раздраженный м‑р Пикквик, – позвольте мне заметить, что такого гнусного и подлого дела…
– Обождите, сэр, сделайте одолжение, – перебил Додсон с величайшею учтивостью. – М‑р Джаксон! М‑р Викс!
– Мы здесь.
– Прошу послушать, что говорит этот джентльмен. – Теперь, сэр, не угодно ли продолжать? Сделайте милость, без церемонии. Вы, кажется, изволили говорить о каком-то гнусном и подлом деле.
– Говорил и повторяю еще, что такого гнусного и подлого дела не могло быть во всей истории английских законов! – сказал м‑р Пикквик энергическим тоном. – Довольно вам этого?
– Слышали вы, м‑р Викс? – сказал Додсон.
– Вы не забудете этих выражений, м‑р Джаксон? – спросил Фогг.
– Слышали и не забудем, – отвечали клерки.
– Быть может, сэр, вам угодно назвать нас ябедниками? – сказал Додсон. – Назовите, если вам угодно, сделайте милость.
– Да, вы ябедники! – сказал м‑р Пикквик.
– Прекрасно. Слышали вы это, м‑р Викс? – спросил Додсон.
– Да, сэр, – отвечал Викс.
– Не угодно ли вам, сэр, подняться еще ступенью повыше? – прибавил м‑р Фоггь.
– Продолжайте, сэр, продолжайте, – говорил Додсон. Не хотели ли вы назвать нас ворами, мошенниками?
– Хотел, – отвечал м‑р Пикквик. – Вы мошенники, воры!
– Или, может быть, вы намерены нанести мне личное оскорбление, задеть мою амбицию, сэр? – сказал Фогг. – Сделайте милость, не церемоньтесь: вы не встретите ни малейшего сопротивления. Пожалуйста, я прошу вас об этом.
И так какь м‑р Фогг, говоря это, подошел на весьма соблазнительное расстояние к сжатому кулаку ученого мужа, то, по всей вероятности, м‑р Пикквик не преминул бы удовлетворить этой покорнейшей просьбе, если бы м‑р Самуэль Уэллер, услышав из конторы эту суматоху, не бросился наверх и не удержал руки своего господина в самую роковую минуту.
– Постойте, – сказал м‑р Уэллер, – волан, – очень хорошая игра, но вы промахнетесь, наверное промахнетесь, и вас забузуют эти законники. Пойдемте домой, сэр. Если уж вам непременно хочется заушить кого-нибудь, заушите лучше меня, когда мы выйдем на свежий воздух. Амбиция тут дорого стоит.
И без дальнейших околичностей м‑р Уэллер потащил своего господина вниз, откуда благополучно они выбрались на широкую улицу Корнгилля.
М‑р Пикквик шел с рассеянным видом, сам не зная куда и зачем. Через несколько минут он повернул за угол, там опять за угол, и очутился в Чипсайде. Самуэль Уэллер недоумевал, зачем забрались они в эту глухую часть английской столицы. Вдруг м‑р Пикквик повернулся, и сказал:
– Сам, мне надобно сейчас идти к м‑ру Перкеру.
– Вам еще вчера, сэр, следовало пойти к нему. С этого нужно было начать.
– Правда, правда!
– Конечно, правда.
– Хорошо, Сам, мы пойдем вместе, только не мешало бы наперед выпить стаканчик пунша: я слишком разгорячился, Самуэль. Нет ли здесь по близости какого-нибудь трактира?
М‑р Уэллер уже несколько лет сряду занимался специальным изучением Лондона. Он знал все и потому отвечал без малейшей остановки:
– Как не быть. Второй дом на правой руке, вход со двора по черной лестнице, налево в третьем этаже; перед дверью большой ларь с битой птицей. Отворите и ступайте прямо до третьей комнаты: там еще стоит большой круглый стол с переломленной ногой.
Через несколько минут м‑р Пикквик и Самуэль Уэллер вошли в трактир, носивший скромное название таверны. Они оба уселись за один стол. М‑р Пикквик приказал подать для себя полбутылки рома и горячей воды; Самуэлю подали кружку портера.
Комната, где они расположились, довольно темная и грязная, состояла, по-видимому, под особым покровительством людей, посвятивших свои способности кучерскому искусству, потому что за разными столами сидели пьянствующие и курящие джентльмены, очевидно, принадлежащие к ученому сословию кучеров. Между ними особенно обратил на себя внимание м‑ра Пикквика пожилой краснолицый толстяк, сидевший одиноко за противоположным столом. Он курил и затягивался с величайшим аппетитом, и перед глазами его постоянно носилось облако дыма; но, когда мало-помалу дым расходился, краснолицый толстяк искоса посматривал, то на м‑ра Уэллера, то на самого м‑ра Пикквика. Его лицо довольно часто опускалось в кружку портера; но после каждого глотка, он опять смотрел с каким-то острым любопытством на незнакомых джентльменов. Положив, наконец, свои ноги на стул и прислонившись спиною к стене, он вдруг начал затягиваться с решительным остервенением, и глаза его впились в фигуру Самуэля.
Сначала м‑р Самуэль Уэллер не обращал никакого внимания на эволюции забавного толстяка; но заметив, что м‑р Пикквик довольно часто наблюдает один и тот же предмет, он сам обратился в ту же сторону и полузаслонил рукою свои глаза, как будто желал в точности рассмотреть черты интересного предмета и увериться в его тождестве с другим лицом. Скоро, однако ж, сомнения его совсем исчезли: прогнав дуновением уст своих густое облако дыма, краснолицый толстяк пробасил охриплым, но довольно звучным голосом, который, казалось, сам собою, независимо от его воли, вытрубил из его груди, закрытой огромной шалью:
– Самми!
– Что это за человек? – спросил м‑р Пикквик.
– Вот уж, сэр, чего совсем не ожидал! – воскликнул м‑р Уэллер. – Ведь это старик.
– Старик! – сказал м‑р Пикквик. – Какой старик?
– Мой родитель, сэр, – отвечал м‑р Уэллер. – Здравствуй, старина!
И с этим излиянием сыновней нежности м‑р Уэллер спешил очистить подле себя место для краснолицого толстяка, который, с трубкой во рту и пивною кружкою в руке, приветствовал своего возлюбленного сына.
– Давненько мы не видались, Самми… слишком два года. Где ты пропадал.
– Там же, где и ты, старый хрыч. – Ну, здорова ли мачеха?
– Жиреет со дня на день, провал ее возьми! – отвечал м‑р Уэллерь старший, принимая торжественную позу. – Послушай, Самми, друг ты мой любезный, когда я знал ее вдовой, это, что называется, была чудо в свете, a не баба: смирна, как овца, ласкова как голубь; a теперь уж не то, Самми!.. совсем не то! Она ведет себя, не как жена.
– Право? – спросил м‑р Уэллер младший.
Старший м‑р Уэллер покачал головой, затянулся, вздохнул и отвечал таким образом:
– Лукавый попутал меня, Самми, окаянный смутил мою душу. Бери, друг мой, пример со своего отца и не зарься на вдовиц во всю свою жизнь, особенно, если они занимались каким-нибудь ремеслом.
Передав этот родительский совет, м‑р Уэллер старший снова набил свою трубку табаком из жестяной коробочки, бывшей в его кармане, и принялся затягиваться с превеликим пафосом.
– Прошу извинить, сэр, – сказал он, обращаясь, после продолжительной паузы, к м‑ру Пикквику, – личности, я полагаю, здесь не имеется. Вы не женаты на вдове?
– Нет, – отвечал улыбаясь м‑р Пикквик.
И покамест м‑р Пикквик улыбался, Самуэль Уэллер шепнул на ухо своему отцу, в каких отношениях был он поставлен к этому джентльмену.
– Прошу извинить, сэр, – сказал м‑р Уэллер старший, – надеюсь, что вы не нашли никаких художеств за моим сынишкой?
– Я совершенно доволен вашим сыном, – отвечал м‑р Пикквик.
– Очень рад, сэр, очень рад, – сказал старик. – Я так и думал, сэр. Воспитание его стоило мне больших хлопот. Уже пятилетним мальчишкой он бегал у меня, где хотел, и промышлял свой хлеб, как умел. Иначе, сэр, и не должно воспитывать детей, если хотят из них сделать порядочных людей, с уменьем обращаться в свете.
– Опасная метода воспитания – заметил м‑р Пикквик.
– И не совсем удачная, – прибавил м‑р Самуэль Уэллер. – Вот еще недавно я сыграл из себя порядочного дурака.
– Кто это? – спросил отец.
Сын рассказал в коротких словах, как поймал его на удочку какой-то забулдыга, по имени Иов Троттер.
М‑р Уэллер старший выслушал рассказ с величайшим вниманием, и затем, подумав с минуту, спросил:
– Этот Джингль, сказал ты, парень высокий, тонконогий, длинноволосый, ворчит скороговоркой?
– Да, да, – перебил м‑р Пикквик, не дожидаясь окончания фразы.
– A у этого Троттера – огромная шершавая башка с черными волосами?
– Да, да, – подхватили в один голос м‑р Пикквик и его слуга.
– Ну, так и есть, я знаю этих сорванцов, – сказал м‑р Уэллер старший. – Я даже знаю, где теперь они живут.
– Где? – с живостью спросил м‑р Пикквик.
– В Ипсвиче. Я вам расскажу, как это я знаю. Мне часто приходится с одним джентльменом ездить в Бери, и в тот самый день, как мы схватили ревматизм, я подрядился везти оттуда обоих этих мошенников в Ипсвич. Дорогой сказал мне этот пучеглазый болван в кофейной ливрее, что они надолго останутся в Ипсвиче.
– Очень хорошо, – сказал м‑р Пикквик, – я готов преследовать его в Ипсвиче или во всяком другом месте.
– Точно ли ты уверен, дедушка, что это они? – спросил м‑р Уэллер младший.
– Совершенно уверен, Самми. Наружность их, с первого взгляда, показалась мне довольно подозрительною, и к тому же удивило меня то, что слуга за панибрата обращался со своим господином. Они все смеялись и говорили, как славно удалось им поддедюлить старого воробья.
– Кого? – сказал м‑р Пикквик.
– Старого воробья, сэр, должно быть, вас они и разумели.
Нельзя положительно утверждать, что титул старого воробья мог быть слишком обиден для кого бы ни было; но все же, при настоящих обстоятельствах, это был совсем не почетный титул. Принимая в соображение все оскорбления и обиды этого негодяя, м‑р Пикквик энергически ударил кулаком по столу и закричал громовым голосом:
– Я буду его преследовать!
– Мне приходится, сэр, ехать в Ипсвич после завтра, – сказал старик Уэллер. – Дилижанс мой отправляется из гостиницы «Пестрого быка», что в Уайтчапле. Если вы уж непременно решились быть там, вам, я полагаю, всего лучше отправиться со мною.
– Очень хорошо; мы так и сделаем, – сказал м‑р Пикквик. – Я напишу в Бери к своим друзьям, чтоб они искали меня в Ипсвиче. – Кудаж вы торопитесь, м‑р Уэллер? Не хотите ли чего-нибудь?
– Вы очень добры, сэр… Разве выпить водки за ваше здоровье и за успех моего Самми? Так, что ли, сын мой любезный?
– Извольте, – отвечал м‑р Пикквик. – Подайте нам бутылку джина.
Джин принесли. Поклонившись м‑ру Пикквику и бросив одобрительный кивок на Самми, старик Уэллер залпом выпил огромную рюмку.
– Молодец ты, старичина, сказал младший Уэллер, – только не мешало бы тебе быть немножко осторожнее. У тебя, ведь, подагра, старый хрыч?
– Я нашел, друг мой, чародейственное лекарство от подагры, – отвечал м‑р Уэллер старший, опрокидывая вверх дном пустой стакан.
– Лекарство от подагры! – воскликнул м‑р Пикквик, поспешно вынимая из кармана записную книгу. – Какое лекарство?
– Да вот, видите ли, в чем штука! – отвечал старик Уэллер. – Подагрой вообще называется такая болезнь, которая, говорят, происходит от слишком большего спокойствия души и комфорта в домашнем быту. Поэтому, сэр, если вам случится страдать подагрой, то женитесь как можно скорее на вдове с громким голосом и широким ртом, и у вас мигом пройдет эта болезнь. Это, сэр, превосходный и вернейший рецепт против всех болезней, которые происходят от веселой жизни. Я употребляю его чуть не каждый день, когда возвращаюсь из трактира.
Сообщив этот драгоценный секрет, м‑р Уэллер старший осушил еще стакан джина, поклонился, испустил глубокий вздох и удалился медленными шагами.
– Ну, Самуэль, что вы скажете о своем отце? – спросил, улыбаясь, м‑р Пикквик.
– Ничего особенного, сэр, – отвечал м‑р Уэллер, – старичина коренастый.
– Что вы думаете насчет его образа мыслей?
– Я полагаю, сэр, что он гибнет несчастной жертвой супружеской жизни, как говорил один судья, подписывая смертный приговор двоеженцу.
Такое энергическое заключение не требовало ни возражений, ни объяснений. М‑р Пикквик заплатил деньги и направил шаги в гостиницу «Лебсдя», где жил м‑р Перкер. Было уже восемь часов, когда путешествие его приближалось к концу. Типы джентльменов в грязных ботфортах и белых запачканных шляпах гуляли с большим комфортом на бульваре, и это могло служить несомненным признаком, что канцелярии деловых людей уже совершили полный круг дневных занятий.
М‑р Пикквик боялся опоздать своим визитом к деловому человеку, и опасения его совершенно оправдались, когда он поднялся по крутой лестнице во второй этаж. Наружная дверь м‑ра Перкера была заперта, и глубокое молчание, последовавшее за громким стуком Самуэля, свидетельствовало, что клерки разошлись из его конторы.
– Что нам делать, Самуэль? – сказал м‑р Пикквик, – надобно, во что бы то ни стало, сыскать адвоката: я не сомкну глаз во всю ночь, если не буду заранее уверен, что кляузное дело поручено опытному человеку.
– Да вот, сэр, идет сюда какая-то старуха, – сказал м‑р Уэллер, – может быть, она смыслит что-нибудь. – Эй, матушка! Не знаете ли, где клерки м‑ра Перкера?
– Клерки м‑ра Перкера, – повторила тощая и дряхлая старушонка, остановившаяся на лестнице перевести дух. – Где клерки? Нет их. Разошлись – все до одного. Я иду убирать контору.
– Вы не служанка ли м‑ра Перкера? – спросил м‑р Пикквик.
– Нет, я его прачка, – отвечала старуха.
– Вот что! Это, однако ж, забавно, Самуэль, – сказал вполголоса м‑р Пикквик, – что старухи в этих гостиницах называются прачками. Отчего бы это?
– Оттого, я думаю, что у них смертельное отвращение к мытью и чистоте, – отвечал м‑р Уэллер.
Такое предположение могло быть совершенно справедливым. Старуха, по-видимому, не имела привычки умываться каждый день, и толстые слои грязи на полу конторы, которую теперь она отворила, свидетельствовали весьма красноречиво, что мыло и вода были здесь совершенно неизвестными предметами.
– Не знаете ли вы, матушка, где мы можем найти м‑ра Перкера? – спросил м‑р Пикквик.
– Не знаю, – отвечала старуха брюзгливым голосом, – м‑р Перкер за городом.
– Очень жаль. Где, по крайней мере, его конторщик? Не знаете ли?
– Знаю. Только конторщик не поблагодарит меня, если я скажу, где он, – отвечала прачка.
– Мне, однако ж, очень нужно его видеть.
– Приходите завтра поутру.
– Это будет поздно, матушка, – сказал м‑р Пикквик.
– Ну, уж так и быть. Оно, я думаю, не будет большой беды, если я открою, где он теперь. Ступайте в трактир «Сороку» и спросите за буфетом м‑ра Лоутона; вам укажут молодого красавчика: это и есть конторщик м‑ра Перкера.
Самуэль Уэллер очень хорошо знал, где трактир «Сорока». Туда он и повел своего господина через лабиринт переулков и проходных дворов.
Внутренний и наружный вид «Сороки» во многих отношениях обратил на себя внимание ученого мужа. Прежде всего заметил м‑р Пикквик, что в кухне «Сороки» была перегородка и что за этой перегородкой нанимал себе угол починщик башмаков, откуда явствовало, что содержатель «Сороки» владел искусством выжимать копейку даже из перегородок. Не подлежало также никакому сомнению, что содержатель «Сороки» имел филантропическую душу: это доказывалось его покровительством пирожнику, который, без всякой помехи, продавал свои лакомства на самом пороге трактира. Из нижних окон, украшенных занавесами шафранного цвета, выглядывали две или три печатные карточки с известием, что почтенная публика может здесь утолять свою жажду яблочной настойкой и данцигским пивом из еловых шишек. Тут же на большой черной доске красовалась другая надпись, объявлявшая просвещенному миру, что в погребах заведения хранятся пятьсот тысяч бочек двойного портера, изготовленного по новоизобретенной методе. Носились слухи, что хозяин никому и никогда не показывал этих знаменитых погребов; но тем не менее всякий знал, что они существовали в таинственных недрах земли. Если прибавить к этому, что на воротах трактира была вывеска с изображением птицы, весьма похожей на сороку, изможденную временем и непогодой, то читатель получит удовлетворительное понятие о знаменитой таверне, посвященной вечерним вакханалиям м‑ра Лоутона и его товарищей.
