Чарльз Диккенс
Замогильные записки Пикквикского клуба
– Полноте, полноте! – сказала Арабелла, принимая на себя роль адвоката влюбленной четы. – К чему спрашивать об этом теперь, особенно вам, м‑р Уардль, когда вы прямо объявили, что хотите иметь своим зятем богатейшего джентльмена, и когда все боялись вас, как огня, кроме только меня одной? Подойдите-ка лучше к м‑ру Снодграсу, поцелуйтесь с ним и прикажите подать ему обед, потому что, как видите, он умирает от голода. И уж, кстати, велите подать вина, потому что вы просто несносны, если не выпьете по крайней мере двух бутылок.
Достойный старый джентльмен потрепал Арабеллу по щеке, поцеловал ее очень нежно и еще нежнее поцеловал свою собственную дочь.
– Вина, самого лучшего вина! – закричал старый джентльмен, дернув за сонетку.
Вино принесено, и вместе с вином явился Перкер. М‑р Снодграс пообедал за особым столиком и после обеда придвинул свой стул к мисс Эмилии, без малейшего сопротивления со стороны старого джентльмена.
Вечер вышел превосходный. М‑р Перкер острил, любезничал, подшучивал и веселился на славу, рассказывал без умолку многие интересные анекдоты и пропел одну комическую песню. Арабелла была очаровательна, м‑р Уардль забавен, как нельзя больше, м‑р Пикквик пленителен до неимоверной степени. Любовники молчали, м‑р Винкель ораторствовал, Бен Аллен ревел во все горло, и все были счастливы.
Глава LIV
Мистер Соломон Пелль, при содействии почтенных представителей кучерского искусства, устраивает дела м‑ра Уэллера старшего.
– Самми! – сказал м‑р Уэллер старший, приступив к своему сыну на другое утро после похорон, – я нашел его, Самми. Я так-таки и думал, что оно там.
– О чем думал, что оно где? – спросил Самуэль.
– Я говорю, Самми, о завещании твоей мачехи, – отвечал м‑р Уэллер, – по силе которого мы должны распорядиться так, чтобы все, знаешь, для верности и приращения было припрятано в банк, как я тебе говорил.
– A разве она не сказала, где найти эту бумагу? – спросил Самуэль.
– И не заикнулась, друг мой, в том-то и штука! – отвечал м‑р Уэллер. – Мы все толковали, знаешь, об этих домашних дрязгах, и я старался развеселить ее, как мог, так что мне не пришло и в голову расспросить ее насчет этого документа. Оно, и то сказать, едва-ли бы я стал делать эти расспросы, если бы даже вспомнил о них, – прибавил м‑р Уэллер, – неловко, друг мой Самми, хлопотать о собственности человека, как скоро видишь, что ему надобно отправиться на тот свет. Если бы, примером сказать, какой-нибудь пассажир шарахнулся на мостовую с империала дилижанса: неужели у тебя достало бы совести запустить руку в его карман и расспрашивать в то же время, как он себя чувствует?
Озадачив своего сына этим аллегорическим вопросом, м‑р Уэллер развязал бумажник и вынул оттуда грязный лист, исчерченный разнообразными каракулями в замечательном беспорядке.
– Вот он, Самми, этот документ, друг мой, – сказал м‑р Уэллер, – я нашел его в маленькой черной чайнице на верхней полке, за стойкой, у буфета. Туда она, еще до замужества, обыкновенно прятала свои банковые билеты, Самми, и я подмечал несколько раз, как она вынимала их для надобностей по хозяйству. Бедняжка! Будь у неё все чайники наполнены одними только завещаниями, в доме не вышло бы никакого расстройства, потому что в последнее время она совсем перестала пить.
– О чем же говорится в этом документе? – спросил Самуэль.
– Да все о том же, о чем уж я толковал тебе, Самми. Двести фунтов стерлингов, видишь ты, оставляю моему возлюбленному пасынку Самуэлю, a всю прочую собственность, движимую и недвижимую, любезному моему супругу, Тони Уэллеру, которого я назначаю своим единственным душеприказчиком. – Вот как!
– И больше ничего?
– Ничего больше. И так как все это дело касается только нас с тобой, друг мой, то эту грамотку, я полагаю, всего лучше зашвырнуть в огонь так, чтобы и след её простыл.
– Что ты делаешь? – закричал Самуэль, выхватив бумагу из рук отца, который, в простоте душевной, принялся разгребать уголья, чтобы торжественно предать всесожжению завещание своей супруги. – Хороший ты душеприказчик, нечего сказать!
– A что?
– Как что! Ты должен явиться с этой бумагой в суд, старичина, и выполнить все по порядку, что там потребуют от тебя.
– Неужто!
– Я тебе говорю, – отвечал Самуэль, тщательно свернув документ и положив его в карман. – Надевай сейчас же свое лучшее праздничное платье и марш за мной. Времени терять не должно.
– Очень хорошо, Самми, времени терять не станем: чем скорее, тем лучше. Только заметь, мой друг; один только Пелль в состоянии нам обделать эту механику – никто, кроме Пелля.
– Мы к нему и пойдем, старичина. Скоро-ли ты соберешься?
М‑р Уэллер подошел к маленькому зеркалу, стоявшему на окне, подвязал галстук и затем принялся напяливать на свое тучное тело разнообразные статьи верхнего туалета.
– Погоди минуточку, друг мой Самми, – сказал он, – старцы не так легко надевают свои жилетки, как ваша братья, ветреная молодежь. Доживешь до моих лет, сам узнаешь.
– Нет, уж я лучше останусь вовсе без жилета, чем соглашусь напяливать его по твоему, старик.
– Ты так думаешь теперь, легкомысленная голова, – сказал м‑р Уэллер с важностью маститого старца, – но, вот, если поживешь лет полсотни, да овдовеешь раза два, так авось запоешь другую песню. Дурь-то понемножку испарится из твоей головы, и ты на опыте узнаешь, что вдовство и премудрость идут рука об руку, Самми.
Выразив эту непреложную истину, бывшую плодом долговременных наблюдений, м‑р Уэллер застегнул жилет от первой пуговицы до последней, надел свой парадный сюртук, почистил шляпу локтем и объявил, наконец, что он совсем готов.
– Только надобно тебе заметить, Самми, – сказал м‑р Уэллер, когда они катились в кабриолете по лондонской дороге, – ум хорошо, два лучше, a четыре и того лучше. На всю эту собственность, пожалуй, чего доброго, могут разгореться ненасытные глаза этого доки; так поэтому не мешает нам взять с собой двух приятелей на всякий случай, тех самых, что тогда провожали тебя в тюрьму. При них я ничего не боюсь, потому что, видишь ты, они отлично знают толк в лошадях.
– Что-ж из этого?
– A вот что: кто хорошо судит о лошадях, тот умеет судить обо всем на свете, и такого человека сам черт не проведет. Заметь это, сын мой Самуэль.
Такое мудрое умозаключение не допускало никаких противоречий, и Самуэль не возражал.
Пестролицый джентльмен и еще два жирные и толстые кучера, избранные, вероятно, за их необъятную премудрость, немедленно явились к услугам м‑ра Уэллера в харчевню на Португальской улице, откуда, с общего согласия, отправлен был посол в Коммерческий Банкротский Суд с поручением отыскать юридического доку, м‑ра Соломона Пелля.
М‑р Соломон Пелль, в ожидании заседания, присутствовал в Коммерческом Суде и угощал себя пеклеванным хлебом с колбасою. Получив приглашение в трактир, он засунул колбасу в карман между разными оффициальными документами и, перебежав через улицу с быстротой стрелы, очутился в общей зале трактирного заведения перед почтенными лицами представителей кучерского искусства.
– Джентльмены! – сказал м‑р Пелль, скидая шляпу. – Желаю всем вам здравия и благополучия на многие лета. Я не намерен льстить вам, господа; но вы должны знать, что ни для кого, кроме вас, я не вышел бы сегодня из Суда.
– Разве вы очень заняты? – спросил Самуэль.
– Занят! Скажите лучше – завален делами по шею, по горло, как обыкновенно говаривал мне незабвенный друг мой, покойный лорд-канцлер, господа, когда он, после выслушания прошений, выходил из палаты лордов. Бедный товарищ! Если бы вы знали, как изнуряли его все эти труды! Мне уж не раз приходило в голову, что эти прошения совсем доканают его.
Здесь м‑р Пелль, взволнованный грустными воспоминаниями, печально покачал головой и приостановился. М‑р Уэллер старший многозначительно подмигнул своему соседу и предложил вопрос относительно влияния, произведенного многотрудными занятиями на впечатлительную натуру благородного друга м‑ра Пелля.
– Да, джентльмены, эти занятия совсем расстроили его здоровье, и уж он никогда не мот оправиться, – сказал м‑р Пелль. – Сердце, бывало, надрывалось, когда видишься с ним после парламентских заседаний. – «Пелль, друг мой, – говаривал он мне по временам, – скажите, пожалуйста, какой дьявол помогает вам управляться с этой головоломной работой? Право, я не постигаю этого». – Признаться, друг мой, – обыкновенно отвечал я, – уж я и сам этого не понимаю. – «Пелль», бывало, прибавлял он со вздохом, и при этом глаза его обращались на меня с некоторою завистью… то есть с дружескою завистью, вы понимаете, господа, и я, разумеется, ничего обидного не находил для себя в этом чувстве, – «Пелль, вы, право, можно сказать, восьмое чудо в свете». – Ох да! Это был прекраснейший человек, джентльмены, и вы бы полюбили его от всего сердца, если бы знали. – Стакан пуншу, моя милая.
Сделав это обращение к трактирной служанке, м‑р Пелль вздохнул, посмотрел на свои сапоги, на потолок, и затем, когда принесли пунш, выпил его одним залпом.
– И то сказать, джентльмены, – продолжал м‑р Пелль, придвинув своя стул к столу, – должностной человек не имеет права распространяться о собственных своих чувствах, как скоро требуют его помощи в какой-нибудь житейской нужде. Кстати, м‑р Уэллер, сегодня я имел честь прочесть горестное известие о смерти вашей супруги. Какой ужасный случай! Умереть в пятьдесят два года!
М‑р Уэллер подтвердил, что это был действительно ужасный случай.
– Говорят, она была превосходнейшая женщина, м‑р Уэллер, – сказал Пелль тоном соболезнования. – Светская дама, сэр.
– Да, вы не ошибаетесь, сэр, – отвечал м‑р Уэллер старший, не любивший входить в подробности этого предмета. – Она была превосходная женщина, когда я познакомился с нею в первый раз. Тогда она была вдова, сэр.
– Ах, как это интересно! – сказал Пелль, озираясь кругом с грустной улыбкой. – И м‑с Пелль тоже была вдова.
– Необыкновенный случай! – заметил пестролицый джентльмен.
– Странное стечение обстоятельств! – подтвердил м‑р Пелль.
– Тут ничего нет странного, – брюзгливо заметил м‑р Уэллер старший, – вдова, дело известное, скорей выйдет замуж, чем старая девка.
– И то дело, – подтвердил Пелль, – ваша правда, м‑р Уэллер. М‑с Пелль была светская дама в полном смысле, с большими достоинствами, с огромным талантом: её обращению и манерам удивлялся, можно сказать, весь наш квартал. Посмотрели бы вы, как она танцевала – ох, как танцевала! Было что-то, знаете, такое тонкое, осанистое, субтильное во всех её движениях, и в то же время все это так просто, натурально, особенно в кадрили. Кстати, м‑р Самуэль, высока ростом была ваша мачеха?
– Не совсем, – отвечал Самуэль.
– М‑с Пелль, господа, была дама высокая, стройная, блистательная, с благородной осанкой и величественным носом, созданным как будто для того, чтоб повелевать, джентльмены. Удивительно! Она меня очень любила… да, очень, и родня у ней знаменитая: брат её матери, джентльмены, содержатель магазина гербовой бумаги, обанкрутился на огромную сумму.
– Все это очень недурно, – сказал м‑р Уэллер, начинавший чувствовать некоторое беспокойство в продолжение этой беседы, – только надобно нам обратиться к делу, за которым мы призвали вас, господин юрист.
Эти слова оказались истинною музыкою для ушей м‑ра Пелля. Уже начинал он думать с великим огорчением, что почтенные представители кучерского сословия пригласили его единственно затем, чтоб откушать с ними чашку чаю или выпить стакан грога; но теперь, к великому наслаждению, все эти сомнения рассеялись в одну минуту. Глаза юриста заблистали искрометным блеском; он облокотился на стол и сказал:
– За каким же делом я призван, джентльмены? Не желает-ли кто-нибудь из вас объявить себя банкротом или засесть в тюрьму из дружеских рассчетов?
– Нет, сэр, история тут будет немножко почище тюремного ареста, – сказал м‑р Уэллер старший. – Самуэль, подай документ.
И завещание, по всей форме, перешло в руки делового человека.
– Обделайте нам эту механику, и мы вам будем очень благодарны, – сказал м‑р Уэллер.
– Извольте, извольте, это нам ни почем, – отвечал стряпчий, – только я должен предупредить, что за хлопоты…
– Останетесь довольны, я вам говорю, – перебил пестролицый джентльмен.
– Так-то оно так, только не угодно-ли пять фунтиков заплатить вперед, м‑р Уэллер? – сказал м‑р Пелль с улыбающимся лицом.
После предварительных переговоров со своими товарищами, м‑р Уэллер принужден был тотчас же выдать эту сумму в виде задатка своему адвокату. Затем последовала юридическая консультация, не имевшая, впрочем, определенного предмета. М‑р Пелль намекнул, к общему удовольствию почтенного комитета, что, не будь это дело вверено в его собственные руки, все пошло бы навыворот вследствие причин, объясненных не совсем удовлетворительно, но признанных весьма достаточными как душеприказчиком, так и всеми его посредниками. Затем, после сытного завтрака, вся компания, в сопровождении юриста, отправилась для предъявления духовной в Докторскую Общину, где свидетельствовались завещания.
На другой день, тем же порядком, опять совершено путешествие в ту же Докторскую Общину, но необходимые в этом случае свидетельские показания были заторможены одним пьяным конюхом, который, к великому ужасу прокурора и проктора, вместо слов присяги, изрыгал безобразные ругательства. На следующей неделе пришлось сделать еще несколько визитов в Докторскую Общину и в канцелярию, специально занятию рассмотрением прав по наследству. Покончив здесь дела, достопочтенная компания посетила контору совершения контрактов. На перепутьи джентльмены заходили отдыхать в трактиры, где насыщали себя приличными завтраками, обедами и услаждали свой отдых обильными возлияниями благородных напитков.
Наконец, все эти важные дела были окончены, и назначен день для продажи полученного м‑ром Уэллером наследства и получения рент из Банка, что предназначалось совершить с помощью маклера Вилькинса Флэшера, эсквайра, живущего в окрестностях Банка и рекомендованного компании самим м‑ром Соломоном Пеллем.
Этот день был праздничным днем для м‑ра Уэллера и его друзей, и они, в виду предстоящего торжества, разрядились на славу. Сапоги м‑ра Уэллера блестели, костюм на нем был с иголочки и сидел весьма комфортабельно. Пестролицый джентльмен воткнул себе в петличку огромнейший цветок георгины; платья остальных двух друзей также были украшены букетами из листьев лавра и других дерев. Все трое надели свои праздничные платья, лучше сказать, каждый из них нарядился, по крайней мере, в два кафтана, что, по мнению кучеров общественных экипажей, составляет высшее проявление изящества и вкуса.
М‑р Пелль ожидал их в месте их обыкновенных собраний. Он также имел с собой пару перчаток и надел чистую рубашку, которая, к несчастью, от слишком частого мытья, была прорвана в двух-трех местах.
– Теперь без четверти два, – сказал м‑р Пелль, смотря на часы в буфете. – Я полагаю, нам лучше отправиться к м‑ру Флэшеру в четверть третьего.
– Как думаете, джентльмены, не выпить-ли по доброй кружке пива? – внушительно сказал пестролицый джентльмен.
– Не дурно бы проглотить кусок холодной говядины, – проговорил второй кучер.
– Слушайте! Слушайте! – вскричал Пелль.
– Не худо бы и устриц, – добавил третий кучер хриплым голосом. Этот почтенный джентльмен с давних пор страдал хрипотой.
– Надобно достойно отпраздновать получение наследства, – закончил искусный делец. – Не так ли? Ха, ха, хи, хи!
– За мной дело не станет, джентльмены, – отвечал м‑р Уэллер старший, – Самми, позвони!
Самуэль повиновался, и, немного погодя, стол перед джентльменами был уставлен портером, холодной говядиной и устрицами. Каждый из джентльменов немедленно принялся за еду и питье, и все одинаково отличались на этом поприще; впрочем, джентльмен с хриплым голосом превзошел всех: он так исправно помачивал устрицы уксусом, что один истребил его целую пинту (почти полбутылки).
Когда устричные скорлупы были убраны со стола, джентльмены занялись приготовлением напитка из джина и воды.
– М‑р Пелль, – сказал м‑р Уэллер, приподнимая свой стакан с грогом. – Вы мастерски сварганили мое дело, вам я обязан, что оно не застряло на дороге…
– Слушайте! Слушайте! – прокричал Самуэль.
– Да, вы ловко смастерили его, и, в благодарность за ваши хлопоты, я предлагаю выпить за ваше здоровье.
– Стойте! Стойте на минутку! – закричал пестролицый джентльмен с изумительной энергией. – Глядите на меня, джентльмены.
И, говоря это, пестролицый джентльмен поднялся на своем месте. Все прочие последовали его примеру. Сперва он внимательно посмотрел на каждого из своих товарищей, потом медленно поднял свою руку, и каждый джентльмен также медленно поднес свой стакан к губам. Через минуту корифей опустил руку, то же сделали прочие и поставили на стол совершенно пустые стаканы. Невозможно описать потрясающий эффект этой церемонии. В одно и то же время простая, поражающая и полная достоинства, она заключала в себе все элементы величия.
Растроганный м‑р Пелль благодарил своих друзей следующею превосходной речью:
– Общие хлопоты наши окончены, милостивые государи, и я очень рад, что могу изъявить вам торжественную благодарность за лестную доверенность, которою вы почтили меня в этом деле. Скажу без гордости и лести, что я здесь, как и во всех случаях, действую по утонченным правилам юридического искусства. Если бы вы обратились к какому-нибудь низшему сочлену из моей профессии, я убежден искренно и глубоко, что вам никогда бы не выкарабкаться из трущобы крючкотворных кляуз и сплетней. Это самое мог бы, конечно, подтвердить вам благородный друг мой, лорд-канцлер, если бы только был он жив. Прошу покорнейше не забывать меня и вперед, милостивые государи. Я обыкновенно присутствую в Коммерческом Суде с утра до вечера или забегаю по временам в этот самый трактир. Вот мой адрес. Юридическое мое ходатайство всегда обойдется очень дешево, и никто, конечно, не будет столько заботиться о своем клиенте, как я, милостивые государи, что вы знаете теперь по собственному опыту. Можете смело рекомендовать меня всем вашим приятелям, и они в свою очередь будут вам очень благодарны, как скоро узнают меня покороче. Этот кубок, милостивые государи, имею честь пить за ваше общее здоровье.
Выразив таким образом свои чувства, м‑р Соломон Пелль вручил визитные карточки друзьям м‑ра Уэллера и, посмотрев на часы, заявил опасение, что как бы не опоздать. Поняв намек, м‑р Уэллер заплатил за съеденное и выпитое, и потом все шестеро отправились в Сити.
Маклерская контора Вилькинса Флэшера, эсквайра, находилась в первом этаже во дворе, сзади английского банка; клерк м‑ра Флэшера, эсквайра, ушел обедать, и сам м‑р Флэшер закричал: «войдите!», когда Пелль и его спутники постучались у двери конторы.
– Здравствуйте, сэр, – сказал м‑р Пелль, почтительно кланяясь. – Нам нужно бы получить завещанные деньги из Банка.
– Милости прошу, входите, – отвечал Флэшер. – Садитесь пожалуйста, я попрошу вас подождать минут десять.
– Нам не к спеху, – ответил Пелль. – Вот вам стул, м‑р Уэллер.
М‑р Уэллер взял стул, Самуэль уселся на каком-то ящике, прочие друзья на чем попало, и стали рассматривать календарь и еще какие-то две бумаги, прибитые на стене, с таким вниманием, как будто это были картины великих мастеров.
– Ну-с, так держимте пари на полдюжины бордосского вина, – сказал м‑р Флэшер, эсквайр, возобновляя разговор, прерванный приходом м‑ра Пелля и его товарищей.
Собеседником м‑ра Флэшера был весьма элегантный молодой человек, как видно, очень занятый своей наружностью. В ту минуту, как входила в контору компания м‑ра Уэллера, элегантный джентльмен предавался невинному занятию: ловле и истреблению мух. На обоих джентльменах были очень открытые жилеты, очень тесные сапоги, очень большие кольца, очень маленькие часики, несоразмерно толстые часовые цепи, чрезвычайно симметричные панталоны и сильно надушенные платки.
– Я не хочу держать на полдюжины. На дюжину, пожалуй, – отвечал элегантный джентльмен.
– Идет, Симмери, идет!
– Самого лучшего качества.
– Натурально, – ответил Вилькинс Флэшер, эсквайр, и записал пари в своей записной книжке карандашом, вправленным в золотой рейсфедер. М‑р Симмери сделал то же самое.
– Сегодня я прочел объявление, – сказал м‑р Симмери, – дом Бэфера назначен в продажу с аукциона. Бедняга! Мне жаль его.
– Держу пари десять гиней против пяти, что он перережет себе горло.
– Принимаю.
– Постойте! Я подумаю, – сказал м‑р Флэшер с серьезной миной. – Он, может быть, повесится.
– Отлично! – отвечал м‑р Симмери, вынимая свой золотой рейсфедер. – Согласен и на это. Скажем просто, что он лишится жизни.
– Лишится жизни самоубийством.
– Превосходно, Флэшер, десять гиней против пяти; Бэфер лишится жизни самоубийством. На сколько времени идет пари.
– На две недели.
– О, нет! – возразил м‑р Симмери, приостанавливаясь на минуту, чтобы убить муху. – Лучше на неделю.
– На десять дней.
– Пусть будет по-вашему: идет, десять дней.
Тем же порядком, как и прежнее пари, в записные книжки обоих джентльменов была внесена памятная запись, что Бэфер лишится жизни самоубийством не позже, как через десять дней. Если это совершится, Вилькинс Флэшер, эсквайр, получит пять гиней от Франка Симмери, эсквайра, в противном случае Франк Симмери, эсквайр, получит десять, гиней от Вилькинса Флэшера, эсквайра.
– Мне очень жаль, что он провалился, – сказал Вилькинс Флэшер, эсквайр. – Какие великолепные обеды он задавал нам.
– Какой прекрасный портвейн мы всегда распивали у него. Я пошлю завтра своего метр-д‑отеля на аукцион, чтобы он закупил там все вино, которое получше.
– Я тоже пошлю. Пари на пять гиней, что мой посланный отобьет вино у вашего.
– Держу.
Затем м‑р Симмери, убив еще несколько мух, простился с м‑ром Флэшером и отправился разгильдяйничать на Биржу.
Тогда Вилькинс Флэшер, эсквайр, подошел к м‑ру Пеллю и, отобрав нужные сведения, пригласил всю компанию отправиться вместе с ним в Банк. По дороге м‑р Уэллер и его друзья смотрели с удивлением на все, что встречали на своем пути. Самуэль же на все эти чудеса взирал с полнейшим хладнокровием, как будто они были давно ему знакомы.
Перейдя двор Банка и несколько комнат, наши путники пришли в отделение, где должно было окончательно завершиться дело м‑ров Уэллера старшего и младшего. Пелль и Флэшер занялись беседой с чиновниками Банка, a остальная компания расположилась на ближайшем диване.
– Как называется это место? – прошептал пестролицый джентльмен на ухо м‑ра Уэллера старшего.
– Отделение фондов, – отвечал спрошенный.
– A кто такие эти джентльмены, что сидят за конторками? – спросил кучер, обладавший хриплым голосом.
– A чорт их разберет, что это за птицы, – ответил м‑р Уэллер. – Самми, сын мой любезный, кто эти джентльмены?
– Клерки, – отвечал Самуэль.
– A зачем все они едят сандвичи?
– Потому, я полагаю, что это их обязанность. Это часть системы. Они только и делают целый день, что едят.
М‑р Уэллер старший и его друзья не имели достаточно времени, чтобы размыслить о такой странной особенности английской финансовой системы, потому что м‑р Пелль и м‑р Флэшер возвратились и пригласили их следовать за собой к конторке, над которой была выставлена громадная литера W, написанная белой краской на черном фоне.
– На кой прах намалевано здесь это чудище? – спросил м‑р Уэллер своего адвоката, указывая ему на громадную вывеску.
– Это заглавная буква фамилии вашей покойной супруги, – отвечал делец.
– Это, верно, какая-нибудь плутня, – сказал м‑р Уэллер своим друзьям. – Наша фамилия начинается с V, a не с W[32]. Нет, брат, шалишь, я не позволю надуть себя.
Друзья согласились с правильностью умозаключения м‑ра Уэллера, и, по всей вероятности, дело приняло бы плачевный исход, по крайней мере в том отношении, что пришлось бы для разъяснения щекотливого обстоятельства потерять еще день, если бы Самуэль не разъяснил его способом, по виду не совсем почтительным, но зато решительным. Схватив своего отца за шиворот, он его притащил к самой конторке и держал до тех пор, пока почтенный джентльмен не подписал своего имени, на что потребовалось не мало времени, ибо м‑р Уэллер выводил на бумаге свою фамилию печатными литерами. Эта операция была настолько продолжительна, что клерк успел очистить и съесть три яблока.
Так как м‑р Уэллер настаивал на немедленной продаже полученных билетов, вся компания отправилась на Биржу.
Вилькинс Флэшер, эсквайр, получив свое вознаграждение, пошел в свою контору, насвистывая какую-то арию.
М‑р Уэллер старший получил билетами английского Банка пятьсот тридцать фунтов стерлингов; Самуэль двести.
М‑р Уэллер первоначально хотел превратить свои билеты в соверены, но когда друзья заметили, что для хранения их придется купить новый мешок, почтенный джентльмен согласился разменять их на пятифунтовые билеты.
– Мой сын и я, – сказал он, выходя от банкира, – сегодня же должны обделать не терпящее отлагательства дельце, зайдемте-ка куда-нибудь по близости и покончим поскорее наши счеты.
В соседстве оказалась очень удобная и спокойная комната, где и расположились друзья и стали приводить в ясность все обязательства. На Самуэля возложили обязанность определить вознаграждение м‑ру Пеллю. Затем друзья м‑ра Уэллера старшего подвергли выведенный счет строгому обсуждению и хотели было вычеркнуть некоторые статьи, но м‑р Пелль красноречиво, жалобным тоном, стал доказывать им, что они слишком строги к нему, и так смягчил их сердца, что они беспрекословно утвердили все и еще накинули малую толику. В окончательном итоге на долю м‑ра Пелля пришлась весьма почтенная сумма, которой он в течение шести месяцев мог оплатить свою квартиру, стол и прачку.
Трое кучеров, хватив по стаканчику, поспешили домой, так как сегодня же вечером они должны были восседать на козлах своих дилижансов. М‑р Пелль, видя, что не предвидится новой попойки, распрощался самым дружеским образом с обоими Уэллерами, и они остались теперь одни.
– Мой любезный сын, – сказал м‑р Уэллер, засовывая бумажник в свой боковой карман. – От продажи дома и прочего имущества твоей покойной мачехи, и с приложением денег, взятых из банка, у меня капиталу тысяча сто восемьдесят фунтов. Ну, Самми, поворачивай теперь оглобли в гостиницу «Коршуна и Джорджа».
