Чарльз Диккенс
Замогильные записки Пикквикского клуба
Глава XLVII
Юридическая профессия господ Перкера и Лоутона, Додсона и Фогга. – Мистер Винкель выступает на сцену под влиянием необыкновенных обстоятельств, побеждающих, наконец, закоренелое упорство великого человека.
Нетерпеливый и бурный в своих движениях, Иов Троттер бросился по направлению к Гольборну и бежал посреди дороги, то по мостовой, то по канаве, смотря по тому, как видоизменялся его путь встречными толпами женщин, мужчин, детей, извозчиков и кучеров. Он остановился перевести дух только на Грэинском сквере, перед воротами судебной палаты, где можно было навести справку о настоящем местопребывании м‑ра Перкера. Но несмотря на величайшую поспешность, употребленную м‑ром Троттером, дело повернулось вовсе не так скоро, как можно было ожидать. Прошло добрых полчаса, как ворота Грэина были уже заперты, когда он подошел к ним. Иов отправился к прачке м‑ра Перкера, жившей где-то в Грэинском переулке у своей замужней дочери; и когда он отыскал эту особу, прошло слишком четверть часа после того, как обыкновенно запирались тюремные ворота. Прачка сообщила адрес м‑ра Лоутона, которого надлежало в ту пору отыскивать в общей зале трактира «Сорока», и когда, наконец, м‑р Троттер выполнил поручение Самуэля, на часах ближайшей башни прогудело десять.
– Вы уж чересчур опоздали, любезный, – сказал м‑р Лоутон, – сегодня не попадете назад в тюрьму. Где вы будете ночевать?
– Обо мне тужить нечего, – отвечал Иов, – засну где-нибудь под мостом и дело с концом. Но нельзя-ли отыскать теперь м‑ра Перкера и объяснить ему все дело, так, чтобы завтра поутру он отправился туда как можно раньше?
– Мудреная задача, – отвечал Лоутон, после минутного размышления. – Перкер не любит, когда отрывают его от домашних занятий; но так как здесь речь идет о м‑ре Пикквике, то, пожалуй, попытаться не мешает. Надобно нанять кабриолет на счет конторы.
Остановившись на этом, м‑р Лоутон взял шляпу, извинился перед товарищами, пировавшими за общим столом, отправился на ближайшую биржу и, взяв извозчика, приказал ему ехать на Россель-Сквер, в квартиру м‑ра Перкера.
В тот день у м‑ра Перкера был большой парадный обед, как об этом тотчас-же можно было догадаться по великолепному освещению гостиной, откуда неслись торжественные звуки фортепьяно. Запах лакомых блюд, распространившийся от кухни до крыльца, окончательно убеждал в этой догадке. В числе гостей м‑ра Перкера были: м‑р Сниккс, секретарь компании страхования жизни, м‑р Прози, знаменитый стряпчий, три адвоката, один комиссионер банкротского суда, директор из Темпля и ученик его, одноглазый молодой джентльмен, подававший блистательные надежды и выступивший на юридическое поприще ученым трактатом о хлебных законах. Были еще и другие, более или менее знаменитые особы. Когда доложили о внезапном прибытии письмоводителя из конторы, м‑р Перкер, оставив гостей, пошел в столовую, где, при слабом свете кухонной свечи, дожидались его м‑р Лоутон и м‑р Иов Троттер.
– Здравствуйте, Лоутон, – сказал м‑р Перкер, затворяя дверь. – Что нового? Не получен-ли какой-нибудь пакет с последней почтой?
– Нет, сэр, – отвечал Лоутон, – вот этот человек прислан к вам от м‑ра Пикквика, сэр.
– От Пикквика? – сказал адвокат, быстро поворачиваясь к Иову. – Ну, в чем-же дело?
– Додсон и Фогг арестовали м‑с Бардль за неустойку её по судебным издержкам, – отвечал Троттер. – Теперь она в тюрьме, сэр.
– Право? – воскликнул м‑р Перкер, опуская руки в карманы и облокачиваясь на буфет.
– Точно так, сэр, – подтвердил Иов. – Перед начатием этого процесса, Додсон и Фогг взяли с неё собственноручную росписку, по которой она обязалась им выплатить за все издержки немедленно после приговора, произнесенного судом присяжных. По этой росписке она и сидит теперь в тюрьме.
– Вот как! Ну, признаюсь, – сказал Перкер, вынимая обе руки из карманов и энергически ударяя щиколками правой руки ладонь левой, – с такими умнейшими канальями мне еще не приходилось иметь дела.
– О, да, сэр, это самые удивительные практиканты, каких только я знал! – заметил Лоутон.
– Удивительные! – подтвердил Перкер. – Перед ними исчезает всякая юридическая опытность и самое тонкое знание законов.
– Справедливо, сэр, справедливо, – отвечал Лоутон.
Принципал и его подчиненный рассуждали еще несколько минут о необыкновенной проницательности господ Додсона и Фогга, при чем лица и глаза их просияли удивительным блеском, как будто им удалось сделать одно из самых гениальных открытий человеческого ума. Когда, наконец, мало-помалу они оправились от своего изумления, Иов Троттер сообщил остальные подробности поручения, возложенного на него Самуэлем. Перкер задумчиво опустил голову и вынул из кармана часы.
– Завтра, ровно в десять, я буду иметь честь увидеть м‑ра Пикквика, – сказал адвокат. – Самуэль рассуждает очень умно. Скажите ему это. – Не хотите-ли рюмку вина, Лоутон?
– Нет, сэр, – покорно благодарю.
– То есть да, хотите вы сказать, – отвечал адвокат, поворачиваясь к буфету за рюмками и графином.
Лоутон не сделал никаких возражений, потому что в отрицании его действительно подразумевался утвердительный ответ. Он только обратился к м‑ру Иову и спросил его довольно громким шепотом: как он думает: портрет, висевший над камином, не представляет-ли удивительного сходства с особой м‑ра Перкера? На что Иов, как и следует, отвечал, что действительно представляет. Когда вино было налито, Лоутон выпил за здоровье м‑с Перкер и её деток; м‑р Иов за здоровье Перкера. Затем они раскланялись и ушли, каждый в свою сторону. Перкер воротился к гостям, письмоводитель в трактир «Сорока», Иов – на Ковент-Гарденской рынок провести ночь, где Бог пошлет.
На другой день, в десять часов утра, минута в минуту, аккуратный адвокат постучался у дверей м‑ра Пикквика, которые и были, с великою поспешностью, отворены Самуэлем.
– М‑р Перкер, сэр, – сказал Самуэль, докладывая о прибытии гостя своему господину, который сидел у окна в задумчивой позе. – Очень рад, сэр, что вы теперь случайно пожаловали к нам. Старшина желает, кажется, переговорить с вами, сэр.
Перкер бросил на Самуэля многознаменательный взгляд, давая знать, что он понимает, как должно вести себя при настоящих обстоятельствах. Пикквик, разумеется, не должен знать, что за ним, Перкером, посылали. Затем м‑р Перкер прошептал что-то на ухо Самуэлю.
– Неужели! Вы не шутите, сэр? – сказал Самуэль, отступая назад в припадке величайшего изумления.
Перкер кивнул и улыбнулся.
М‑р Самуэль Уэллер взглянул на адвоката, потом на м‑ра Пикквика, потом на потолок, потом опять на Перкера; оскалил зубы, засмеялся, захохотал и, наконец, схватив шляпу, опрометью бросился из комнаты без малейших объяснений.
– Что это значит? – спросил м‑р Пикквик, бросая на Перкера изумленный взгляд. – Что привело моего слугу в такое загадочное состояние?
– О, ничего, ничего, – отвечал Перкер. – Потрудитесь-ка пересесть сюда, сэр, поближе к столу. Мне надобно переговорить с вами о многом.
– Какие это у вас бумаги? – спросил м‑р Пикквик, когда адвокат положил на стол пачку документов, перевязанных красным снурком.
– Бумаги по делу вдовы Бардль и Пикквика, почтеннейший, – отвечал м‑р Перкер, развязывая узел зубами.
М‑р Пикквик пододвинул стул, уселся и бросил весьма суровый взгляд на своего юридического патрона.
– A вам не нравится это дело? – сказал адвокат, продолжая развязывать узел.
– Вы должны знать это, сэр, – отвечал м‑р Пикквик.
– Очень жаль, – отвечал Перкер, – потому что о нем-то собственно мы и должны рассуждать с вами сегодня.
– Кажется, я просил вас, Перкер, чтобы вы никогда не заводили со мной речи об этом процессе, перебил скороговоркой м‑р Пикквик.
– Полноте, почтеннейший, полноте, – отвечал адвокат, посматривая искоса на своего сердитого клиента. – Речь пойдет у нас своим чередом: я затем и пришел к вам. Угодно-ли вам выслушать, почтеннейший, что я намерен сказать? Если покамест не угодно, я могу подождать. Торопиться не к чему. На всякий случай, я принес с собой газету. Ваше время будет и моим. Располагайте мною.
С этими словами адвокат перебросил ногу на ногу, развернул газетный листок и сделал вид, будто углубился в чтение какой-то статьи.
– Ну, уж так и быть, – сказал м‑р Пикквик, вздохнув из глубины души, – говорите, что у вас на уме. Я готов слушать. Старая история, я полагаю?
– Не совсем, почтеннейший, не совсем, – отвечал Перкер, свернув газету и укладывая ее в свой карман. – Вдова Бардль, просительница, находится теперь в этих самых стенах, известно-ли вам это, сэр?
– Известно.
– Очень хорошо. A знаете-ли вы, сэр, по какому поводу и на каком законном основании заключили сюда вдову Бардль?
– Знаю. По крайней мере, я слышал об этом от Самуэля, – сказал м‑р Пикквик, с притворной беспечностью.
– И Самуэль, смею сказать, представил вам вернейший отчет об арестовании вдовы. Теперь, почтеннейший, позвольте предложить вам первый вопрос: должна-ли эта женщина остаться здесь?
– Остаться здесь!
– Да, почтеннейший, должна-ли она остаться здесь? – повторил Перкер, облокотившись на спинку стула и устремив пристальный взгляд на своего клиента.
– Как вы можете об этом меня спрашивать? – сказал м‑р Пикквик. – Это зависит от Додсона и Фогга: вы знаете это очень хорошо.
– Я ничего не знаю, почтеннейший, – возразил Перкер с твердостью. – Только позвольте вам заметить, что это не зависит от Додсона и Фогга. Вы знаете людей, почтеннейший, так же, как я их знаю. Это зависит единственно, исключительно и решительно от вас, почтеннейший.
– От меня! – вскричал м‑р Пикквик, делая судорожное движение на своем стуле.
Адвокат произвел двойной стук по крышке своей табакерки, открыл ее, зацепил большую щепоть и, закрывая табакерку, опять энергически повторил:
– От вас, почтеннейший.
М‑р Пикквик остолбенел.
– Да, почтеннейший, – продолжал Перкер, разнюхивая табак, – я говорю, что немедленное освобождение вдовы Бардль или постоянное её заключение в этой тюрьме зависит от вас, и только от вас одних. Выслушайте меня внимательно, терпеливо, без всякого огорчения и досады, иначе вы только вспотеете и надсадите свою грудь, нисколько не уяснив сущности этого дела. Итак, почтеннейший, я говорю и утверждаю, что никто, кроме вас, не может освободить вдову Бардль из этого логовища нравственного уничижения и нищеты, и вы только в состоянии положить разумный конец этому процессу, вручив господам Додсону и Фоггу все судебные издержки как за себя самого, так и за вдову. Не горячитесь, почтеннейший, прошу вас об этом всепокорнейше.
В продолжение этой речи м‑р Пикквик и краснел, и бледнел, и негодование его едва не обнаружилось в самых сильных порывах; однако ж он удержал себя и угомонился. Перкер, между тем, зацепил еще щепоть табаку и продолжал с новым одушевлением:
– Я видел эту женщину сегодня поутру. Уплатив судебные издержки, вы освобождаетесь от неустойки и благополучно выходите из тюрьмы вместе с нею. Это первый пункт. Второй, главнейший и существенный пункт состоит собственно в том, что вдова Бардль дает добровольное собственноручное показание, в форме письма ко мне, что все это дело, от начала до конца, было ведено по наущению этих бессовестных людей, Додсона и Фогга; что она, вдова Бардль, приносит искреннее сожаление и раскаяние в том беспокойстве, которое она, по своему неблагоразумию, причинила вам, почтеннейший, и на этом основании, она просит меня употребить свое ходатайство перед вами, испрашивая вашего великодушного прощения.
– Вследствие, то есть, этих издержек, которые я заплачу за нее! – перебил м‑р Пикквик с величайшим негодованием.
– О, нет, почтеннейший, вследствие письма, о котором я сейчас упомянул, – сказал Перкер торжествующим тоном. – Это письмо было другою женщиною принесено в мою контору сегодня ровно в девять часов, прежде, чем нога моя переступила за порог этого здания, и прежде, чем я увиделся с вдовою Бардль. Клянусь вам в этом своею юридическою честью.
И, вынув это письмо из пачки других бумаг, адвокат положил его подле м‑ра Пикквика и потом принялся разнюхивать огромную щепоть табаку.
– Все-ли вы сказали? – спросил м‑р Пикквик кротким тоном.
– Не совсем, – отвечал Перкер. – Не могу ручаться, что слова и выражения росписки, представленной теперь в суд адвокатами вдовы, могут послужить для нас достаточным доказательством, что против вас, почтеннейший, составлен был заговор этими людьми. Уличить их трудно. Додсон и Фогг слишком умны для того, чтоб расставить себе ловушку в этом роде. Но то не подлежит ни малейшему сомнению, что все факты, взятые и сведенные вместе, могут окончательно оправдать вас в глазах всех рассудительных людей. Благоволите теперь сами, почтеннейший, обратить внимание на сущность всего дела. Сумма в каких-нибудь полтораста фунтов с небольшим, или около того, для вас ровно ничего не значит. Присяжные решили тяжбу не в вашу пользу. Приговор их несправедлив, конечно, но все же они судили по крайнему своему разумению, по долгу совести и чести. И вот теперь представляется вам чрезвычайно легкий и удобный случай поставить себя в самом выгодном положении, какого, разумеется, вы никогда бы не достигли, оставаясь в этом месте. И поверьте мне, почтеннейший, пребывание ваше в тюрьме все и каждый могут приписать только самому упорному, закоснелому и совершенно неразсудительному упрямству, которое, разумеется, не делает особенной чести ни вашему уму, ни сердцу. Станете-ли вы еще колебаться, как скоро, по одному движению благой воли, вы можете возвратиться к своим друзьям, к своим прежним занятиям и удовольствиям, освобождая в то же время своего верного и преданного слугу, который, в противном случае, был бы принужден обречь себя на вечное затворничество из-за вашего непростительного каприза. Примите в соображение и то обстоятельство, что вы можете великодушно отмстить за себя, удовлетворяя благороднейшему побуждению своего сердца: вы освободите несчастную женщину из логовища нищеты и разврата, где слишком тяжело прозябать даже мужчине с твердым характером и основательным рассудком. Теперь спрашиваю вас, почтеннейший, как адвокат ваш и вместе искренний друг: неужели вы откажетесь от благоприятного случая привести в исполнение все эти великодушные цели по одному тому, что было бы вам жаль расстаться с несколькими фунтами, которые попадут в карман двух ловких негодяев, ненасытимых в своем жадном стремлении к приобретению богатства? Не вам и не мне исправить их, сэр: люди этого сорта не различают никаких средств, как скоро идет дело об их прибытке. По-моему, чем скорее развязаться с ними, тем лучше. Все эти соображения, почтеннейший, я представил на ваше благоусмотрение весьма слабо и в самом несовершенном виде; но я прошу самих вас, усилиями собственного размышления, пролить на них надлежащий свет. Думайте и гадайте, сколько вам угодно: я стану терпеливо дожидаться вашего ответа.
Прежде, чем м‑р Пикквик успел собраться с духом для произнесения приличных возражений на эти хитросплетенные софизмы, и прежде, чем Перкер успел засунуть в нос двадцатую частицу новой щепоти табаку, снаружи послышался смутный говор голосов и затем кто-то постучался в дверь.
– Ах, что это за неугомонная дверь! – воскликнул м‑р Пикквик, задержанный весьма некстати на самом интересном пункте своих глубокомысленных соображений. – Кто там?
– Я, сэр, – отвечал Самуэль, просовывая свою голову.
– Теперь я не могу говорить с вами, Самуэль. Я занят в эту минуту.
– Прошу извинить, сэр, но тут вас спрашивает леди и говорит, что ей непременно нужно видеться с вами.
– Я не могу видеть теперь никакой леди, – отвечал м‑р Пикквик, живо вообразив перед собою ненавистную фигуру м‑с Бардль.
– Нет, сэр, прошу извинить, вы бы не сказали этого, если бы знали, какая тут особа напрашивается на свиданье с вами.
– Кто же она?
– A вот увидите. Прикажете впустить?
– Как вы думаете, Перкер? – сказал м‑р Пикквик, посмотрев на своего адвоката.
– Я думаю, вам нельзя отказать, почтеннейший.
– Браво! – закричал Самуэль. – Рога трубят, барабаны бьют, и на сцене – две неожиданные особы.
Говоря это, Самуэль Уэллер отворил дверь, и в комнату вошел м‑р Натаниель Винкель, ведя за руку ту самую молодую леди, которая некогда, на хуторе Дингли-Делле, щеголяла в меховых полусапожках. На ней была теперь щегольская шляпка, прикрытая богатым кружевным вуалем, и в этом наряде молодая особа, робкая и застенчивая в своей поступи, казалась еще прелестнее, чем прежде.
– Мисс Арабелла Аллен! – воскликнул м‑р Пикквик, вставая со стула.
– Нет, почтенный друг мой, прошу извинить, – отвечал м‑р Винкель, становясь на колени, – вы видите перед собою мою жену, м‑с Винкель.
М‑р Пикквик едва мог верить своим глазам, да и не поверил бы, если бы в действительности этого случая не убеждали его могущественным образом улыбающаяся физиономия м‑ра Перкера; с другой – присутствие на заднем плане Самуэля и хорошенькой горничной, которые, по-видимому, наблюдали с живейшим наслаждением за всеми подробностями этой сцены.
– Ах, м‑р Пикквик, – сказала Арабелла тихим голосом, как будто встревоженная молчанием действующих лиц, – простите-ли вы мне этот неблагоразумный поступок?
Не последовало словесного ответа на этот вопрос; но ученый муж с великою поспешностью снял очки с своего носа и, схватив обе руки молодой леди, принялся целовать ее, как отец, и даже, может быть, несколько нежнее, чем отец. Затем, все еще продолжая держать руку молодой леди, м‑р Пикквик назвал м‑ра Винкеля молодым отъявленным плутом и приказал ему встать, что тот и выполнил с большой охотой, не прежде, однако ж, как разгладив свой нос полями шляпы в изъявление искреннего сознания в вине. Вследствие чего м‑р Пикквик ударил его по спине несколько раз и потом радушно пожал руку м‑ру Перкеру, который, в свою очередь, приветствуя новобрачных от искреннего сердца, зацепил из своей табакерки огромную щепоть табаку, достаточную для удовлетворения, по крайней мере, полдюжины носов с правильной организацией и устройством.
– Ну, дитя мое, как же все это случилось? – сказал м‑р Пикквик. – Садитесь и расскажите мне обо всем. Как она мила, Перкер, не правда ли? – прибавил м‑р Пикквик, всматриваясь в лицо Арабеллы с такою гордостью и восторгом, как будто она в самом деле была его собственная дочь.
– Красавица, почтеннейший, красавица, – отвечал адвокат. – Не будь я сам женатый и семейный человек, я позавидовал бы вам от всей души, любезный друг.
Выразившись таким образом, Перкер задал тумака в грудь любезного друга, и тот поспешил возвратить комплимент с одинаковою ловкостью и любезностью. После чего они оба засмеялись очень громко; но все же не так, как м‑р Самуэль Уэллер, который только что успел влепить несколько поцелуев хорошенькой горничной под прикрытием буфетной двери.
– Я очень, очень благодарна вам любезный Самуэль, – сказала Арабелла с грациозной улыбкой. – Никогда я не забуду, что вы сделали для меня в клифтонском саду.
– О, это нам было ни почем, сударыня, – отвечал Самуэль. – Я только помогал природе, сударыня, как выразился однажды доктор перед матерью мальчика, которого он уморил, выпустив из него кровь.
– Что вы стоите, Мери? Садитесь, душенька, – сказал м‑р Пикквик, прерывая эти комплименты. – Ну, начнем теперь с начала. Как давно вы обвенчались?
Арабелла бросила робкий взгляд на своего счастливого властелина, и тот отвечал:
– Третьего дня только.
– Только третьего дня! – повторил м-p Пикквик. – Что-ж вы делали все эти три месяца?
– Вот именно так: отдайте нам отчет во всем, что вы делали, – перебил Перкер. – Пикквику, видите ли, нужно знать, на какие пустяки вы потратили это драгоценное время.
– История очень проста, – отвечал м‑р Винкель, взглянув на свою застенчивую подругу, – прежде всего я не вдруг уговорил Арабеллу бежать со мною, и когда, наконец, она согласилась, мы долго не могли найти удобного случая привести в исполнение свой план. Мери также должна была выждать срок[29], прежде, чем могла она оставить свое место; a без её содействия мы ничего бы и не сделали.
– Выходит, стало быть, – сказал м‑р Пикквик, успевший этим временем надеть свои очки и еще раз полюбоваться на юную чету, – выходит, стало быть, что вы действовали систематически и методически. Очень хорошо. A знает-ли ваш брат обо всех этих вещах?
– О, нет, нет! – воскликнула побледневшая Арабелла. – Добрый м‑р Пикквик, он должен узнать об этом от вас, только от одних вас. Брат мой слишком вспыльчив, необуздан в своих действиях, и притом он так заинтересован в пользу этого друга своего, м‑ра Сойера, что, право, мы можем опасаться от него ужасных последствий, если он не услышит об этой истории из собственных ваших уст, добрый м‑р Пикквик.
– Конечно, конечно, – сказал Перкер с важностью. – Вы должны принять это дело на себя, почтеннейший. Эти молодые люди будут, натурально иметь уважение к вашим летам, и вы можете привести их в пределы приличного благоразумия. Вам надобно предупредить зло в самом начале и вы одни только в состоянии охолодить горячую кровь.
Адвокат понюхал табаку и сомнительно покачал головою.
– Вы забываете, мой ангел, – сказал м‑р Пикквик кротким и нежным тоном, – вы забываете, что я арестант в долговой тюрьме и, следовательно, не могу распоряжаться своими действиями.
– О, нет, добрый м‑р Пикквик, я никогда не забывала этого, – отвечала Арабелла. – никогда я не переставала думать, как вы должны были страдать и мучиться в этом страшном месте; но я надеялась и была уверена, что, принимая участие в нашей судьбе, вы откажетесь от жестоких планов относительно своей собственной жизни. Вы только одни можете помирить меня с братом. Он единственный мой родственник, м‑р Пикквик, и без вашего великодушного ходатайства я подвергаюсь опасности потерять его навсегда. Что делать? Я поступила неосторожно, слишком неосторожно, и чувствую, что виновата перед ним кругом.
С этими словами бедняжка Арабелла закрыла свое личико платком и заплакала горько.
Эти слезы произвели, казалось, могущественное впечатление на восприимчивую душу великого человека; но когда м‑с Винкель, осушив заплаканные глазки, принялась ласкать его и упрашивать самыми нежными и мелодическими звуками, какие когда-либо вырывались из женской груди, м‑р Пикквик почувствовал внезапно какую-то странную неловкость и, не зная, по-видимому, что ему делать, начал энергически потирать свои очки, нос, подтяжки, затылок и штиблеты.
Заметив эти несомненные признаки нерешимости и душевного колебания, м‑р Перкер, извещенный, по-видимому, заблаговременно обо всех подробностях, относившихся к настоящему положению молодой четы, привел в юридическую ясность и то не менее важное обстоятельство, что м‑р Винкель старший до сих пор еще не знал ничего о роковой перемене в судьбе своего сына, который, по естественному ходу вещей, основывает все свои будущие надежды на любви и неизменной привязанности отца. Очень и очень вероятно, что отец перестанет однажды навсегда питать родительскую любовь к сыну, как скоро этот сын будет хранить в тайне великое событие своей жизни. На этом основании м‑р Пикквик, действуя по долгу совести и чести, должен сперва поехать в Бристоль к м‑ру Аллену и потом немедленно отправиться в Бирмингем для свидания с м‑ром Винкелем старшим. Не подлежит ни малейшему сомнению, что м‑р Винкель старший имеет основательное и законное право считать м‑ра Пикквика, в некоторой степени, опекуном, советником и наставником своего сына и, следовательно, м‑р Пикквик, как честный и благородный человек, обязан лично сообщить старику изустно обо всех подробностях этого дела и равномерно показать степень участия, которое он сам непосредственно принимал и принимает в судьбе молодой четы.
К этому времени весьма кстати подоспели м‑р Топман и м‑р Снодграс, которые, с своей стороны, каждый по своему, подтвердили и укрепили все доказательства красноречивого адвоката. Наконец, м‑р Пикквик, совершенно запутанный и сбитый с толку, заключил Арабеллу в свои объятия и объявил положительно, что она может делать с ним все, что ей угодно.
Лишь только это слово сорвалось с языка почтенного старца, Самуэль Уэллер бросился со всех ног в галлерею и отправил Иова Троттера к знаменитому м‑ру Пеллю с поручением, чтобы этот ученый джентльмен вручил подателю формальную бумагу, по которой он, Самуэль, имеет право выйти из тюрьмы вследствие удовлетворения своего кредитора. Нет надобности говорить, что эта бумага, на всякий случай, изготовлена была заблаговременно в тот же самый день, когда совершился достопамятный арест. Устроив это дело, Самуэль поспешил употребить весь свой запас наличных денег на покупку двадцати пяти галлонов пива, предложенных на угощение всем обитателям Флита, без различия возраста и пола. Затем м‑р Уэллер прокричал «ура» и, удовлетворив таким образом первым порывам восторженного чувства, погрузился мало-помалу в свое обычное созерцательное состояние духа.
В три часа пополудни м‑р Пикквик бросил прощальный взгляд на свою маленькую комнату и отправился в тюремную контору, сопровождаемый на дороге многочисленной толпою арестантов, из которых каждый усердно добивался чести пожать ему руку на прощаньи. Великий человек раскланивался со всеми, и взор его, казалось, повсюду распространял утешение и отраду.
– Перкер, – сказал м‑р Пикквик, подзывая к себе из арестантов одного молодого человека, – вот это м‑р Джингль, о котором я говорил вам.
– Очень хорошо, почтеннейший, – отвечал Перкер, вглядываясь пристально в физиономию Джингля. – Завтра поутру я увижусь с вами, молодой человек. Надеюсь, это свидание никогда не исчезнет из вашей памяти, сэр.
Джингль почтительно поклонился и, прикоснувшись дрожащею рукой к протянутой руке м‑ра Пикквика, удалился молча.
– Иова, кажется, вы уже знаете? – сказал м‑р Пикквик, представляя этого джентльмена.
– Этого плута? Очень знаю, – отвечал Перкер добродушным тоном. – Ухаживайте за своим приятелем и ожидайте меня завтра к первому часу, слышите?
– Слушаю, сэр, – отвечал Иов.
– Ну, нет-ли еще чего, почтеннейший? – спросил адвокат.
– Ничего, – отвечал м‑р Пикквик. – Самуэль, передали вы от моего имени маленький пакет своему тюремному хозяину?
– Как же, сэр, передал.
– Что-ж он?
– Расплакался пуще всякого ребенка и сказал, что в жизнь никого не видывал и не знавал великодушнее вас. Он только просит, не можете-ли вы привить к нему сильную чахотку, для того, видите-ли чтобы ему поскорее можно было соединиться со своим старым другом, который недавно умер в этих стенах. Другого приятеля он уже не надеется отыскать в здешнем месте.
– Бедняга! – воскликнул м‑р Пикквик. – Ну, прощайте, друзья мои. Благослови вас Бог!
С этим прощальным словом м‑р Пикквик, сопровождаемый громогласными напутствиями многочисленной толпы, взял своего адвоката за руки и вышел из тюрьмы, проникнутый более грустными и печальными ощущениями, чем какие наполняли его сердце при первоначальном вступлении в этот замок. Увы, сколько несчастных и погибших существ оставлял он за собою!..
После веселого вечера, проведенного в гостинице «Коршуна и Джорджа», м‑р Пикквик и Самуэль Уэллер, поутру на другой день, катились по большой дороге в наемной карете. Самуэль сидел сзади в особо устроенной сидейке.
– Сэр! – сказал м‑р Уэллер своему господину.
– Что скажете? – отвечал м‑р Пикквик, выставляя свою голову из окна экипажа.
– Не худо бы этим лошадкам поваляться месяца три в долговой тюрьме.
– Зачем это?
– A вот мы посмотрели бы тогда, как бы они поскакали! – воскликнул м‑р Уэллер, потирая руки.
