Денис Владимирович Морозов
Кудесник в городе богов
Глава 1. Упырь
Лето 6252 от сотворения мира, ночь перед последним днем месяца лютого
– Нюхом чую: упырь где-то рядом! Берегитесь! – тревожно воскликнул кудесник Немил.
– Упырей не бывает. Науке о них не известно, – дрожа от страха, возразил книжник Любомысл.
– Что она понимает, твоя наука? Упыри – это жуткие мертвецы, которых в глубинах ада пытали так долго, что даже память о человеческих чувствах вытравилась из их душ. Они думают только о том, чтобы напасть на живых и высосать у них кровь. Это позволит им вернуть вкус жизни, вновь ощутить все краски и звуки этого мира. Но живым придется заплатить за прекращение их мук своей кровью!
Так пожилой волхв Немил Милорадович стращал своих спутников, поздней февральской ночью выбравшихся из кремля в темноту, сгустившуюся над Великим Миром-городом.
– Вот сейчас ты нам их и покажешь! – без тени смущения велел столичный градоначальник Твердислав Милонежич, прозванный Золотогривом.
Его подчиненный, стражник Абаш, зябко поежился и разжег факел – будто бы для того, чтобы услужливо осветить путь важному боярину, а на деле – чтобы разглядеть, не прячется ли в темноте алчный кровосос.
И только библиотекарь Любомысл, этот противный червь, почерпнувший все знания на книжной полке, затянул свою обычную песенку: мол, никаких упырей в природе не существует, и доказательств их жизнедеятельности до сих пор не получено.
Немилу так и захотелось въехать своим толстым кулачищем в его бледную рожу, но пришлось удержаться: княжеских слуг просто так бить нельзя, после не оправдаешься. Да и сухая шуйца, болтающаяся на перевязи, боевого духу не добавляла – в драке на нее рассчитывать не приходилось. Нытье книжника не прекращалось всю дорогу, пока четверо путников тащились сквозь снег и сугробы, заполонившие высокий берег Клязьмы.
– По городу ползут зловещие слухи, – хмуро сказал боярин, выискивая, куда бы поставить ногу так, чтоб не скатиться в овраг. – Люди пропадают один за другим. Народец вот-вот взбунтуется. Князь велел слухи пресечь, а народ – успокоить. Если в городе завелся упырь, мы должны его отыскать и прикончить.
– Упыря просто так не прикончишь, – с видом знатока возразил кудесник. – Он же покойник. Его можно только прогнать назад в пекло.
– Вот ты это и сделаешь. За этим тебя и позвали, – распорядился градоначальник.
Немил Милорадович приосанился, давая понять, насколько важная он особа. Здоровой рукой поправил на голове клобук, делающий его похожим на монаха, любовно погладил перекинутую через плечо суму с колдовской книгой, выставил вперед внушительное брюшко, выпирающее из-под рясы. Старость уже подступала к нему, заставляя опираться на кривулю – посох с верхушкой, загнутой в форме клюки. В окладистой рыжей бороде мелькали седые волоски, но в глубоких синих глазах под кустистыми бровями играли задорные искорки, делавшие его взгляд молодым.
– Дело нужно уладить сегодня же, – тоном, не терпящим возражений, распорядился Твердислав. – Еще день-другой, и наступит чернец. А народ говорит: «придет месяц чернец – белу свету конец». Люди и без того взволновались, нельзя доводить их до греха.
– Так говорит только безграмотное простонародье, – возразил Любомысл. – Чернец – всего лишь тринадцатый месяц, который вставляют в календарь от случая к случаю, чтобы сравнять счет дней в году. Накопится разница – вставят месяц для верности счета.
– Чего же дни сразу не посчитали, как надо? – буркнул Немил. – Что, наука считать не умеет?
– Наука все умеет, – обиделся грамотей. – А счет месяцев с годом не совпадает, потому что луна и солнце бегут по небу с разной скоростью.
– Что? Луна с солнцем бегут? – Кудесник изобразил гомерический хохот. – Дорогой мой ученый собрат! Да будет тебе известно, что луна – это светлый лик божества, Хорса Ясного Месяца. Он пасет в ночи звезды, в которых обратились души праведников и мудрецов. А солнце – его старший брат, Дажбог Сварожич. Но и он никуда не бежит. Дети знают, что Дажбог едет по небу в золотой колеснице, а венец на его голове полыхает так ослепительно, что и взглянуть больно.
– Это старые сказки, оттого-то их дети и знают, – заявил Любомысл. – А для взрослых такие объяснения не годятся. Взрослому уму нужна наука.
– Послушать вас – вроде, оба правы, только каждый по-своему, – почесал пышную шапку боярин. – Но не могут же такие разные мнения быть верны одновременно?
– У меня вовсе не мнение, а достоверные научные данные, – сказал книжник.
– А у меня – правда, которую ведали еще наши предки!
И Немил оглядел соперника с чувством полного превосходства.
– Осторожней ставь ножку, Твердислав Милонежич! Тут овражек, не поскользнись! – подсуетился стражник, стараясь угодить начальнику.
Но боярин топтал мокрый снег так уверенно, словно считал, что сама природа обязана подчиняться ему, воеводе и знатному члену думы.
Снежный пласт просел под боярским сапогом, не удержался на краю обрыва и ухнул во тьму. Твердислав покачнулся, взмахнул руками, и кубарем покатился по склону рва. Абаш самоотверженно нырнул за хозяином, а вот Любомысл задержался на кромке оврага, опасливо заглянул вниз и пополз искать пологий спуск.
«Эх, и навязались же вы на мою голову! – думал Немил, кряхтя и нащупывая кривулей невидимую глазу тропинку. – Это Яруги! Здесь шаг в сторону – и пропал».
– Не зашибся, боярин? – суетливый Абаш выковыривал из сугроба столичное градоначальство.
– Гривна где? – не слушая, шарил ладонью в снегу Твердислав.
Любомысл умудрился поскользнуться даже на пологой тропе, скатился и повторно опрокинул едва поднявшегося воеводу. Все трое забарахтались на дне оврага и завопили, осыпая друг друга испуганными восклицаньями.
Немил подобрал выпавший факел и выудил из снежной каши золотую шейную гривну в виде тяжелого, холодного и шершавого на ощупь обруча, на разомкнутых концах которого поблескивали львиные головы с высунутыми языками.
– Вот спасибо, дружок, услужил! – Твердислав вырвал гривну из его рук, распахнул ворот дорогой куньей шубы, и ловко нацепил украшение на раскрасневшуюся шею. – Все здесь? Никто не потерялся? Ну-ка, пересчитаем. Один, два, три, четыре, и я пятый. Все в сборе.
– Так ведь нас четверо было, когда выходили, – напомнил Абаш.
– А это кто завалялся в снегу? – подцепил боярин носком сапога тело в изодранной шерстяной вотоле, о которое все спотыкались.
– Кажись, этот не наш, – подал голос Любомысл.
– Как не наш? – удивился Твердислав.
– Осторожней! Держитесь подальше! Говорю же я – это упырь! – предостерег кудесник.
– Где упырь? Где? – замахал длинными рукавами боярин.
Немил отступил от распростертого тела три шажка, и неуверенно тронул побрякивающее на шее ожерелье из кусков цельного, необработанного янтаря, колдовская сила которого превосходит любой другой камень. Воевода, однако, попался не из робких. Он перевернул тело лицом вверх, прикрыл безжизненно-стеклянные глаза и сообщил:
– Еще не окоченел. Часа два назад прикончили, вряд ли больше.
– Разве это упырь? Это обыкновенный покойник, – книжный червь, видимо, задался целью продемонстрировать, как наука умеет констатировать очевидность.
Немил ни за что бы с ним не согласился, но ведь не зря же сам тысяцкий пригласил его на расследование. Пришлось доказывать, что и от кудесника может быть польза:
– Я его знаю. Это Шугрей, староста Кабаньего переулка. Он ко мне третьего дня заходил, просил снадобье для мужской силы.
– Отчего ж он загнулся? От того, что всю силу растратил? – усмехнулся Абаш, обыскивая мертвое тело.
Немил пропустил выпад мимо ушей. Что с темного простонародья возьмешь?
В руках стражника мелькнул полотняный кошель. Он распутал тесемки и высыпал на ладонь горсть тусклых монеток.
– Смотри-ка: серебряные! Ух, до чего заледенели! Почему же тать не взял их? Может, кто-то его вспугнул?
– Дай сюда! – властно протянул руку тысяцкий.
Подчиненный нехотя отдал ему находку. Одна копеечка застряла у него между пальцев – наверное, прилипла от холода. Боярин принялся пересчитывать серебро.
– Зачем мы вообще сюда ночью пошли? – дрожащим голоском заныл Любомысл. – Тут разбойнички промышляют: того и гляди, попадем под лихой кистень.
– Где ты видишь разбойников? – оборвал его Немил. – Вокруг оглянись!
Твердислав обвел взглядом окрестности. В самом деле: городское дно будто вымерло. Перекошенные избушки лепились на склонах оврагов, как ласточкины гнезда. За глухими заборами – ни души, в окошках ни огонька.
– Притихли Яруги, – хмуро молвил кудесник. – Беду чуют!
На него обратились все взоры.
– Не разбойники это, – важно выпятил грудь Немил, давая почувствовать значимость своего мнения. – Упырь это набезобразил – вот кто!
Любомысл отшатнулся и побледнел. Абаш запричитал и принялся истово целовать оберег.
– Ты серьезно? Не шутишь? – спросил Твердислав.
Несмотря на испуг, комнатный книжник не мог потерпеть, чтобы верх в борьбе за научную истину взял колдун.
– Что это за упыри такие? Ты их только что выдумал! – с жаром заспорил библиотекарь.
Немил гордо отвернулся, чтобы показать, насколько он выше споров с червивым грамотеем, но боярин нетерпеливо взглянул на него, и пришлось объяснять:
– В середке Дикого леса, на Туманной поляне, растет исполинский дуб Мироствол. Ветви его уходят в заоблачный край, где на небесной тверди высится город богов. Там, в раю, блаженствуют навьи – души святых, праведников и великих воинов. Однако если ты грешник, и наделал много злых дел, то рая тебе не видать. Вместо неба твоя душа попадет в пекло, что залегло глубоко под землей.
В пекле правит царь бесов – Великий Лиходей, и уж он-то ни одной душе не откажет в приеме. Бесы и их помощники черти обдирают грешные души до лоскутов и превращают их в упырей – узников и страдальцев, которым придется пройти через все муки ада. И продолжаются эти пытки до бесконечности. У упырей нет надежды на избавление – они вечно стонут и терпят беду. Единственное, о чем они мечтают – хоть на миг вырваться из преисподней и глотнуть свежей крови. Однако у входа их сторожит чудовищный пес Полкан о трех головах. Мимо него не проскочишь! Лишь изредка одному из страдальцев удается обернуться летучей мышью и проскочить незамеченным. Вот тогда-то и начинает упырь бродить по миру живых, нападать на людей и высасывать из них кровь. И убежать от него не удастся. Это нежить, которая не знает пощады, потому что сама терпит такие муки, от которых стремится избавиться любой ценой.
– Ерунда это! Бабкины сказки! – Любомысл дрожал то ли от холода, то ли от страха.
Похоже, он уже сам не верил, что прав, и продолжал спор из пустого упрямства. Чтобы морально добить его, Немил растопырил пальцы, вознес вверх ладонь и трубным гласом прогрохотал:
– Пророчество из чародейской книги гласит: двенадцать месяцев года истекут, и наступит тринадцатый – месяц чернец. Рухнет Древо миров! Из-под корней его разольется огненная река, что зовется Смородиной. Великий Лиходей выведет из преисподней рать бесов, чтобы смести богов и обрушить небо на землю. Из пекла появится корабль под черными парусами, обтянутый кожей, снятой с мертвецов. На этом корабле упыри переплывут через реку, ворвутся в наш мир и растекутся по городам и весям, нападая на всех, в ком течет теплая кровь. Ни мужики, ни бабы, ни старики, ни дети не уйдут от их острых трезубцев. Своим адским нюхом упыри учуют любого, в ком теплится жизнь, выволокут на свет божий, где б он ни прятался, насадят на вилы и высосут кровь. И так будет со всеми! А после небеса рухнут, и мир погибнет в огне и потопе.
Немил кончил вещать, выудил из сумы, перекинутой через плечо, книгу в ветхом переплете, и ткнув ее в нос Любомыслу, завершил:
– Так написано в книге волхвов, которую завещал мне наставник – Велемудр из кривичей, а он носил высокое звание Крива Кривейшего и не мог ошибаться.
Абаш смотрел на вещего кудесника с немым обожанием.
– Хватит спорить! – оборвал их боярин.
Он растер в ладони комок белого снега, примятого бездыханным телом.
– Неужели ты веришь этому пустобреху, Твердислав Милонежич? – пискнул книжник.
– Я верю уликам, – отрезал тысяцкий. – Погляди сам. Что видишь?
– Ничего я не вижу! – победоносно вскричал Любомысл, надеясь повернуть распрю в свою пользу. – Обычный снежок, как и повсюду вокруг. Даже ничем не запачкан.
– Вот именно! – резко поднялся на ноги Твердислав. – Сонная вена на горле разорвана, кадык прокушен, лицо бледное до синевы. А где кровь? Ее столько должно было натечь, что весь снег покраснел бы. Где же след? Я не вижу ни пятнышка.
Любомысл взял факел в зубы, и на карачках, по-собачьи начал ползать по сугробам, выискивая пятна крови.
– Что нашел? – спросил тысяцкий.
– Ничего, – упавшим голосом ответил слуга.
– То-то же! – торжествующе заключил Немил. – Выходит, я прав, а этот книжный червь обмишулился.
И, чтобы у тысяцкого не осталось сомнений, решил застращать его до конца:
– Из кого упырь выпьет кровь – тот сам в упыря обратится. Восстанет из мертвых и начнет рыскать во тьме. Кого встретит – на того нападет. Сказывают, будто в прежние времена целые города превращались в упыриные гнезда. А начиналось все с одного-единственного укуса.
– Заткнись! – неожиданно рассердился на Немила боярин. – Черный народец и так растревожен. Того и гляди, вспыхнет «пугливый бунт». А тут ты еще, как сорока, разносишь страшилки на кончике хвоста. Чтобы я от тебя таких басен больше не слышал. Понял?
Немил, не ожидавший отпора, отступил и закрылся тяжелой книгой.
– Не верь этому вруну, сударь, – нахально заявил Любомысл. – Его бредни не подтверждаются современной наукой.
– Книга волхвов и есть наука! – рассерженно вскричал Немил, и для убедительности огрел библиотекаря тяжелым фолиантом по шапке.
Вот теперь победа над книжником была полной и окончательной. Однако неуч из книжной палаты никак не желал признавать поражения и упирался:
– Знаем мы эти поганые книги! Твой наставник сам ее и сочинил. И пророчества с заклинаниями из пальца высосал.
– Клеветник! Как ты смеешь его обвинять? – воспылал Немил праведным гневом. – Велемудр Кривейший прошел обучение у колдунов Дикого леса!
– Никакой он был не великий кудесник, а такой же обманщик и шарлатан, как ты сам!
– Ах ты, негодник! – зашелся от негодования Немил. – Меня ты можешь позорить, сколько душе угодно. Но своего учителя оскорблять я никому не позволю!
– Учитель твой – бестолочь. А ты весь в него пошел! – с азартом выкрикнул Любомысл.
– Не смей так о нем говорить! Не то…
– Не то что?
– Порчу на тебя наведу! Прокляну! Околдую!
Любомысл расхохотался в лицо кудеснику.
– Проклинай, сколько хочешь! – заявил он. – Я в твое чародейство не верю. Нет в тебе колдовской силы. Ты – пустое место и бездарь, который только и умеет, что запугивать ветхими байками суеверное простонародье.
Немил задохнулся от гнева. В другое время он и вправду выпустил бы из-под камня Алатыря, что на острове Руяне, дюжину лихорадок, и вдохнул бы их этому наглому грамотею в селезенку, чтоб тот загнулся в страшных корчах и судорогах. Но сейчас к их спору прислушивался главный боярин столицы, а перед ним допустить саму мысль о своем бессилии было никак не позволительно. Посему, на время позабыв о колдовстве, кудесник прибег к старому, проверенному способу доказательства правоты: от души двинул кулачищем наглому спорщику в морду, отчего тот рухнул в снег.
Поверженному противнику Немил поставил колено на грудь, занес десницу для повторного удара и с угрозой сказал:
– Возьми обратно свой собачий лай! Или я за себя не ручаюсь!
Но молодой враг извернулся, ловко опрокинул пожилого кудесника на спину, и, взгромоздившись сверху, принялся валтузить его что есть мочи.
– Прекратите! Нашли время для драки! – прикрикнул на них тысяцкий.
Однако как раз его присутствие и не позволяло обоим спорщикам уступать. Каждый горел желанием взять верх над соперником и доказать боярину, кто тут прав.
Немил схлопотал ощутимый удар по скуле, отчего в голове зазвенело. Ему показалось даже, что растерзанный труп за спиной Любомысла приподнимается, размыкает замерзшие веки и медленно вращает головой, словно после беспробудного сна. Кудесник хотел протереть глаза, но вместо этого получил новый удар – на этот раз прямо в лоб. Сердитые окрики тысяцкого перестали до него доноситься.
Ой, как звенит в голове. И в глазах мельтешат разноцветные пятна. Так и кажется, будто мертвый Шугрей встает, как медведь из берлоги. Снег осыпается с его рваной вотолы, рукава волочатся по днищу оврага, в остекленевших глазах мелькают отблески факела, но живыми они от этого не становятся – на черные ресницы все так же падают снежинки, и не тают, а налипают комками. Чтобы труп шевелился? Как-то это нехорошо. Есть в этом что-то неладное. Даже звенящей голове это ясно.
Немил протянул руку, указывая на тело, наползающее на Любомысла, и через силу прохрипел:
– Сзади!
Однако его противник не поддался на эту хитрую уловку и не оглянулся. Покойник тяжело навалился книжнику на плечи. Костлявые руки охватили его горло и сдавили дыхание так, что у Любомысла выпучились глаза. Синюшное лицо мертвеца не выражало ни ярости, ни азарта, оно оставалось безжизненным, не тронутым ни одним человеческим чувством. Лишь посиневшие губы его распахнулись, обнажив два ряда желтых зубов, готовых впиться Любомыслу в загривок.
– Упырь ожил! – охнул Абаш.
– Дошло наконец! – вздохнул Немил, поднимаясь на четвереньки.
Боярин оторопел. Его ладонь распахнула пушистую шубу и нашарила рукоять короткого меча, болтающегося на поясе, но тут тысяцкий, видно, забыл, что собирался сделать, и застыл с разинутым ртом.
Не помня себя, Немил вырвал из рук стражника факел и принялся тыкать искрящейся и полыхающей паклей в восковое лицо мертвеца. Из разорванного горла покойника вырвался жуткий хрип, и тут уже боярин не оплошал и рассек его хлестким ударом меча, отчего тощее тело Шугрея переломилось надвое. Промасленное тряпье на конце факела упало на рваную вотолу, та вспыхнула и заполыхала.
– Как же так? Ведь он мертвый был! Все же видели! В лице ни кровинки! – бормотал ошалевший Любомысл, отпихивая горящие кости.
– Что, и теперь в упырей верить не станешь? – хватая ртом воздух, прошипел Немил.
– Что с останками делать? – тысяцкий первым вспомнил, кто тут главный.
– Спалить до самого праха! И пепел развеять по ветру, – отозвался Немил.
– Сам-то как? Тебя упырь не успел покусать? – перевел на него взгляд Твердислав.
Немил потер пальцем шею и успокоил скорее себя, чем боярина:
– Ни царапины. Не боись: я в злыдня не превращусь.
– И то хорошо. А то как бы не пришлось и тебя так же жечь, – хохотнул тысяцкий.
– Чтоб у тебя язык отсох! – не удержался кудесник.
– Не смей на меня лаять! Вдруг сглазишь? – испугался боярин. – Ты ведь сам говорил, что из кого упырь выпьет кровь – тот в кровососа превратится.
– А кто же тогда из Шугрея кровь выпил? – не удержался от едкого замечания книжник. – Его-то кто превратил в ходячую тварь?
– И верно! – по лбу боярина пробежала морщинка, вызванная раздумьем. – Выходит, это был не упырь? Шугрей – всего лишь очередная жертва, а сам упырь – тот, что его прикончил и кровь выпил – до сих пор должен шастать поблизости.
По коже Немила разбежались холодные мурашки. Все четверо растерянно застыли и начали разглядывать друг друга, словно надеясь распознать в соседе того самого упыря из Лиходеева царства.
– Не пора ли уходить? – забеспокоился Любомысл. – Мы и так задержались сверх меры.
Он потихонечку отступил к тропинке, ведущей на верхний край рва, и начал карабкаться по скользкому льду.
– Погоди! – резко окликнул его Твердислав. – Сначала пусть мертвец догорит. Иначе по городу пойдет молва, а мне князь велел, чтобы все было тихо.
Абаш занялся костром. Неожиданно в темноте раздались едва слышные хлопки, как будто кто-то стряхивал снег с одежды. Все замерли. Напряженную тишину нарушила маленькая темная птичка, которая опустилась на плечо боярской шубы, звучно хлопнув перепончатыми крылышками. Абаш облегченно вздохнул и во всю глотку гаркнул:
– Воробей прилетел! Добрый знак.
– Какой же это воробей? – боясь пошевелиться, выдавил из себя Немил. – Разуй зенки!
Птичка вспорхнула, сделала круг над воеводской шапкой, с которой свисал роскошный соболий хвост, и ткнулась в распахнутый ворот шубы, как будто хотела пригреться у боярина на груди.
– Кыш! Пошла вон! – отмахнулся от нее тысяцкий.
Однако крылатый летун оказался настырнее, чем можно было представить. Черные крылья мелькнули у Немила перед глазами. Мерцающий свет факела на мгновенье высветил жилистые перепонки, сквозь которые протянулись тонкие нити костяшек.
– Это не птица, – догадался Абаш. – Это летучая мышь.
– Нетопырь, – уточнил Любомысл, и схватился за горло, как будто что-то его душило.
Это и в самом деле был нетопырь – черный, шустрый, мохнатый, с тупой хищной мордочкой, похожей на сплющенную собачку. Он стукнулся о золотого льва на боярской гривне, отскочил, и тут же полез обратно, метя в заходивший ходуном кадык Твердислава.
– Как, говоришь, выглядят мертвые души, сбежавшие из пекла? – заплетающимся языком пролепетал Любомысл.
– Т-так и в-выглядят, – язык Немила отказывался повиноваться. – Летучий нетопырь. По ночам носится и ищет жертву. Найдет – высосет кровь. Тогда ненадолго вернет себе кость и плоть.
Нетопырь оскалил острые зубки и нацелился на горло боярина.
– Не пущу! – смелый Абаш загородил хозяина и, размахнувшись, двинул летуна палицей.
Железные шипы задели мышь и бросили ее вниз, на утоптанный снег. Она хлопнулась оземь, издала жуткий писк, кувыркнулась, и выпустила облачко темной, отвратительно пахнущей гари, ударившей Немилу в глаза. Пока тот вертел головой, пытаясь вернуть себе зрение, из облачка вылез облезлый скелет, гремящий пожелтевшими костями и клацающий отвисшей челюстью. Поверх ребристой грудной клетки скелета колыхалось рваное тряпье, когда-то бывшее дорогим иноземным камзолом, а верхушку гнилого черепа скрывал дырявый капюшон.
– Это он! – взвизгнул Немил. – Упырь! Грешная душонка из преисподней. Берегитесь: кого куснет – тот сам ходячим покойником станет!
Любомысл издал утробный вой и первым бросился наутек. Однако в глубоком овраге было лишь два направления – вперед и назад. Одно из них перекрывал восставший из мертвых упырь, а в другом тьма сгущалась с такой пугающей плотностью, что залезть в нее решилась бы только совершенно отчаявшаяся голова. Поэтому комнатный книжник начал карабкаться вверх по склону, надеясь забраться на кручу, поближе к Кремнику и городской страже с ее кострами, согревающими караульных в промозглые зимние ночи.
Как бы не так! Вместо того, чтобы выбраться, грамотей соскользнул обратно и едва не сшиб Абаша, который и не думал отступать. Верный слуга вовсю размахивал палицей, крича:
– Нам без разницы, кто ты – упырь, вурдалак, или хазарский каган. Мы тебе косточки живо пересчитаем!
Железный шип заехал по ребру скелета, отчего голые кости задребезжали. Скелет хищно щелкнул отвисшей челюстью и начал наползать на Абаша.
– Пошел вон! – завопил Твердислав и выхватил меч.
Упырь опрокинул Абаша в снег и впился в его горло.
– Спасите! – вскрикнул стражник. – Он меня…
Договорить у него не получилось. Его крик перешел в отчаянный хрип. Из прокушенного горла вырвалась струя темной крови и брызнула Немилу под ноги. Твердислав подскочил к демону сзади и рубанул его клинком. Острие оставило на позвоночнике еще одну зарубку, но мертвец даже не повернул головы, скрытой под ветхой тряпкой. Вместо этого он с еще большей жадностью принялся высасывать из стражника соки, жутко булькая и рыгая.
Порванная кольчуга Абаша жалобно звякала, шлем свалился с его головы и повис на ремешке, темный от крови снег набился между подшлемником и железным днищем. Еще несколько мгновений стражник судорожно бил кулаками упыря, но вскоре ноги его перестали дрыгаться, и он застыл без движения.
– На помощь! Сюда! Сторожа! – голосил Любомысл, карабкаясь по склону оврага и скатываясь обратно.
Демон оторвался от жертвы и медленно обернулся. Под рваным капюшоном, накинутым на его голову, виднелся уже не череп. Оттуда выглядывало бледное, словно восковое, лицо, обтянутое морщинистой кожей. Пламя брошенного факела сверкнуло в паре безжизненных глаз, выискивающих новую добычу.
– Сгинь, поганая нечисть! – прошептал Немил, отступая назад.
Его прошиб пот, кровь ударила в голову, сердце бешено застучало. Он ткнул в упыря концом посоха, но тычок не мог остановить надвигающуюся тварь.
– Вот тебе! Получи! – сипло выкрикнул Твердислав и сделал выпад.
Острый конец его меча пронзил брюхо нежити. Сморщенная кожа, успевшая покрыть кости, разъехалась, и из раны хлынула только что выпитая кровь, как вино из порванного бурдюка. Демон зажал рану ладонью, как будто не желая упускать драгоценную влагу, и обернулся к боярину.
– Что, еще захотел? – яростно выкрикнул тысяцкий, и нанес рассекающий удар сверху вниз.
Однако упырь подставил костлявую ладонь и поймал лезвие меча. Раздался глухой стук и скрежет, костяшка большого пальца отлетела и пропала во тьме, но оставшимися четырьмя пальцами упырь сжал меч и вырвал его из руки Твердислава.
Перед Немилом мелькнула боярская шуба и соболиный хвост, свисающий с меховой шапки. Демон швырнул меч в сугроб и потянулся к воеводе, пытаясь схватить его за шею. Твердислав бросился прочь, но наступил на полу собственной шубы и грохнулся в снег. Шапка свалилась и покатилась по дну оврага, как оживший зверек, вертящий пушистым хвостом.
– Кудесник, спасай! – взвыл боярин. – На тебя вся надежда! Век тебе благодарствовать буду, только уйми упыря!
Немил взмок от испарины, в глазах мельтешили отблески пламени, волны пульсирующей крови били в голову, разрывая ее изнутри.
«Что же делать? Оружие дохлую тварь не берет. Может, попробовать заклинание? Только какое? Я до сих пор только баб от тоски заговаривал, да наводил порчу на злых людей, если хозяйки платили как следует. А тут настоящая нечисть… С ней-то как сладить?»
Рука сама вытряхнула из переметной сумы книгу волхвов. Сжав кривулю подмышкой, Немил принялся судорожно листать страницы. Господи, что ж такое, во тьме ничего не видать… Что написано-то? Не разберешь! Ой! Это крыло книги нельзя трогать – тут запретные заклятия. Мне Велемудр, Крив Кривейший, строго-настрого запретил их читать, даже шепотом. Да что шепот? Их даже в мыслях произносить – и то грех!
– Где ты, Немил Милорадович? – вопил Твердислав. – Не бросай меня! Помоги! Делай, что хочешь, иначе нам всем крышка!
Эх, была не была! Немил нашел нужную страницу и забормотал, шевеля губами:
– За рекою черною, за лесом за диким стоит дуб Мироствол. Ветви дуба царапают свод небесный, корни тянутся во глубокое подземелье, где за темными скалами, за пещерными безднами сидит на цепи пес о трех головах. Стережет этот пес души грешные, что томятся в Лиходеевом царстве. Как металась душа, от Лиходеевых пыток спасаясь, так и выпрыгнула из преисподней. Мимо пса пронеслась, в дольний мир залетела, много бед натворила, много зла начудила. На людей нападала заблудшая душа, кровь горячую выпивала, мужиков с бабами жизни лишала, малых деток пугала.
Ты воспрянь от сна, пес Полкан трехголовый! Пробудись, за душою заблудшей явись. Забери ее в пекло обратно, чтоб не лазила она по миру дольнему, кровь горячую из людей не сосала, жизни б не отнимала, малых деток бы не пугала.
Немил перевел дух и умолк. Упырь застыл без движения над боярином, придавив того к мятому снегу. Костлявая рука, приготовившаяся сдавить Твердиславу горло, остановилась. И даже Любомысл, отчаянно карабкающийся на склон и вопящий, в очередной раз скатившись вниз, замер с выпученными глазами.
– Что теперь-то? – спросил Твердислав, елозя под острой коленкой нежити.
– Откуда я знаю? – огрызнулся Немил. – Это запретные заклинания. Их на моей памяти никто не читал.
Скелет покойника захрустел. Спрятанное под дырявым капюшоном лицо взглянуло на кудесника пустыми глазницами. Костлявая рука шевельнулась, приподнялась и потянулась к нему.
– Чур меня, чур! – вскричал Немил и попытался отбиться тяжелой книгой.
Костлявые руки вырвали у него книгу и бросили ее в снег.
Что может быть хуже спятившего упыря, который тянется к твоему горлу? Казалось бы, ничего. Однако Немил, видимо, так не считал. Почему-то его очень обеспокоил топот, раздавшийся за поворотом извилистого оврага. Ему почудилось, будто из городского рва несется целый табун бешеных лошадей, копыта которых сметают все на своем пути. Вот только лошади так не воют, не скрипят зубами и не издают оглушительного лая, который отражается от склонов и бьет в уши эхом сразу со всех сторон.
– Ты что наделал? Кого вызвал из своей чертовой книги? – упавшим голосом спросил Твердислав.
– Знать не знаю, – промямлил Немил, отдирая от себя костлявую лапу с непомерно разросшимися ногтями. – Я только хотел упыря развеять. Думал, что он сам сгинет.
Застоявшийся воздух в овраге задрожал. Топот стал оглушительным, как гром, и прямо из темноты на трех застывших людей выскочила громада, покрытая черной свалявшейся шерстью. На зверином теле размером со здоровенную лошадь колыхалось сразу три головы. Три пары глаз горели диким огнем, три алых языка свисали из распахнутых пастей, полных острых зубов, три глотки одновременно ревели, выли и лаяли так, будто настал судный день.
Чудовище задело хвостом Любомысла, успевшего добраться до середины склона. Книжник свалился и отлетел вдаль, кубарем прокатившись добрый десяток шагов.
– Что за безумная тварь? – пробормотал Твердислав.
– Это песик… песик Полканчик… из заклинания… – растерянно лепетал Немил, отступая в сторонку и вжимаясь спиной в заснеженный склон.
Упырь медленно повернулся к чудовищу. Его лицо, похожее на восковую маску, вдруг оплыло, как растаявшая свеча. Не обращая внимания ни на кудесника, ни на тысяцкого, до сих пор валяющегося в снегу, огромный пес подлетел к мертвецу и начал рвать и терзать его всеми тремя пастями, утробно урча и капая желтой слюной.
Любомысл выбрался из сугроба, в который его занесло, и застыл с разинутым ртом. Никто из людей не пытался бежать: было ясно, что в узком овраге от такого чудища не скрыться, поэтому все трое предпочитали не шевелиться и делать вид, что их тут вообще нет.
Пес между тем оторвал упыря от земли, одной головой подбросил в воздух, а другой поймал на лету. Остатки выпитой крови пролились на землю, и мертвец вновь превратился в гремящий костями скелет, обернутый рваным тряпьем.
– Пройди мимо, напасть! Пронеси, сгинь, исчезни! – истово бормотал Немил, теребя янтарные бусы, висящие на груди.
