Денис Владимирович Морозов
Кудесник в городе богов
Немил подмигнул Ярогневе из-под кустистых бровей – та и вправду заулыбалась и ожила. Он постучал кривулей по полу, прислушался, покивал с важным видом, мол, все идет как положено, так и надо, будьте уверены…
Пусть ей снятся заморские женихи, принцы и королевичи, молодцы-удальцы: глядишь, тоска и пройдет, здоровый голод вернется, она опять начнет кушать, как ее матушка – та-то барыня в телесах, есть за что ущипнуть… ой, не о том думаю, куда мне, грязному рылу, княгинь щипать? Да еще в присутствие самого князя – вон он как на меня таращится, так и сверлит своим варяжским оком. Похоже, не доверяет… Ничего, мы и не таким зубы заговаривали!
Немил омыл руку в наговоренной воде, подержал ладонь над свечой, очищая от темных сил, и еще не обсохшими пальцами принялся листать книгу. Да, вот оно – то, что нужно. Заговор на крепкий сон и чудесные сновидения. Так…
Он прокашлялся, принял загадочный вид, и заговорщицким голосом зашептал слова про море-окиян, остров Руяну, на котором стоит бел-горюч камень Алатырь, про силы добрые, силы могучие, что от века под этим камнем спрятаны.
Погладить по голове, приласкать девоньку – ее, видно, давно уж никто не ласкал. Разве тот вурдалак в лесу. Так, выпускаю я, значит, из-под камня Алатыря силы добрые, и несут их ветра прямо на девоньку Ярогневу, дочь князя Всеволода, и развеивают ее темные сны, и приносят ей радость, душевную легкость, здоровье и восстановление телесных соков. Да, и кикимору бы не забыть! Как же, ее тоже нужно упомянуть. Кхе-кхе, уйди прочь, злая кикимора, Ярогневу Всеволодишну трогать не смей, пальцем ее не коснись, языком своим длинным имени ее не произнеси… Вот придумали тоже: кикимора! Если б я гонял кикимор каждый раз, когда мне снится пожар, в котором горит мой родной Вевереск, крики матери и сестры, добровольно вошедших в огонь, лишь бы не даться врагам… нет, девонька дорогая, тут не кикимора виновата. Жить мы правильно не умеем – вот что. Оттого наша жизнь на кошмар и похожа. Если б можно было так просто взять и кикимору пугануть – то как легко было бы создать божье царство прямо тут, на дворе… Жаль, что на самом деле людей не переменишь!
Он договорил слова вещей книги, закончил тем, что «слово мое крепко», и «никто его не порушит», и захлопнул сборник с таким шумом, чтобы ни у кого не осталось сомнений – заговор произнесен, и его действенность непреложна.
Он откинулся в кресле, сложив руки на подлокотниках – вылитый царь, ни дать ни взять! – и победоносно оглядел и княжну, и ее мать, завороженно вслушивающуюся в каждое слово, и няньку, благоговейно кивающую и теребящую душегрейку. Твердислав с затаенной надеждой поглядывал на князя: как тот, доволен ли услугой? И лишь Любомысл, хмурый, стоял далеко, у стены, демонстративно не желая участвовать в этом антинаучном обряде.
– Что дальше, добрый человек? – заглянула ему в глаза Верхуслава.
– Дальше можно не беспокоиться, – заверил кудесник. – Злые мороки уйдут, сон станет тихим, спокойным. На завтрак давайте княжне молочка со сметанкой, творожка с сушеными виноградинами, чернослива, можно орешков с медком. Ягод моченых – этих уже на обед. Скоморохов к ней можно пустить. Скоро масленица – пусть гуляет и веселится.
– А блинов? Блинов можно? – спросила Русана.
– Блинов даже мне можно, – намекнул Немил.
– Это все ладно, – нетерпеливо прервал Всеволод. – Что с кикиморой? Она куда денется?
Ах, да, эта кикимора… Немил задумчиво тронул пальцами ожерелье и перебрал несколько янтарей.
– Кикимору мы щас прогоним, – уверенно заявил он. – Так пугнем, что следа от нее не останется. Вот увидите!
Кудесник чинно поклонился и спустился на нижний этаж исполнять княжью волю. В конце концов, кто платит – тот и прав. Князь подвел мастера к лазу, ведущему в подземелье. Тяжелый сундук придавил к полу деревянную крышку.
– А ну, взялись, раз-два! – кудесник окончательно вошел в роль распорядителя.
Князь самолично налег на сундук, сдвигая его к стене. Оглушительный скрип половиц ударил в уши среди ночной тишины.
– Пустите мастера! Посторонитесь! – командовал Немил, протискиваясь к темному жерлу.
Деревянная лестница уходила в подвал и терялась во тьме.
– Там она и живет. Вертлюжкой ее кличут, потому как уж больно она вертлявая, – несмело прошептала Русана.
– Где чара с наговоренной водой? – продолжал он командовать. – Боярин, где меч? Сейчас будем изгонять чертовщину. А с тебя, хозяюшка, уксуса. Да, уксус, пожалуй, пойдет. Или кружечку самогона, только покрепче. Не слабенькой бурды, какую употребляют в деревенских избах, а настоящего – такого, чтоб как нюхнул, так глаза б на лоб вылезли.
Забывшись, он начал обращаться с княгиней, как с обыкновенной домохозяйкой, что смотрит ему в рот и угадывает каждое движение. Что поделать, привычка! Однако никто не поставил его на место. Наоборот – сама Верхуслава ринулась на поварню, забыв, что можно послать Русану.
Немил принял из ее рук кувшинчик уксуса, придирчиво понюхал, для верности дал попробовать кошке. Та ткнулась мордой в пахучую жидкость, отдернулась и обиженно мяукнула на Немила. Самогон тоже оказался отменным – не дешевое пойло, а княжеский, на зубровке, и крепости самой что ни на есть подходящей – такой, что слезу вышибает. Его пробу Немил не доверил животному – вместо этого сам хлебнул и причмокнул. Да, все правильно – то, что надо.
Кряхтя, кудесник опустился перед темным провалом на колени, прыснул во тьму едкой жидкостью и хрипло заголосил:
– Сгинь, нечистая сила! Изыди!
Эхо его голоса гулко гремело, возвращаясь из мрака, пахнущего сырой землей. Неожиданно в нос ему ударила гнилая луковица, прилетевшая из темноты. Дощатый пол заходил ходуном, сундук за спиной задребезжал, кошка стегнула хвостом и зашипела. Ярогнева отшатнулась и прижалась к Русане. Нянька обняла княжну так, будто хотела защитить от опасности.
А Немилу в лицо ткнулся жесткий пучок прутьев, заставив отпрянуть и шлепнуться на пол.
– Это что еще за безобразие? – растерянно произнес он.
В этот миг из темного подпола выскочила метла и сама собой принялась больно хлестать кудесника. Вслед за ней вылетела деревянная ступа, выдолбленная из растрескавшейся осиновой колоды. Рваная попона прикрывала загадочное существо, спрятавшееся за выщербленными стенками. Ступа взмыла под потолок, существо поймало метлу и обрушило на кудесника град ударов.
– Вот те на! Нежить что, в самом деле тут водится? – ошеломленно проговорил он.
– А ты как думал? – рассерженно выкрикнул Всеволод.
– Кто бы знал! – вырвалось у Немила.
Попона, в которую куталось существо, сползла с его головы. Под ней показалась отвратительная гаргулья с широкими крыльями и длинными, как кинжалы, когтями. Два желтых глаза, похожих на ястребиные, полыхнули на Немила такой ненавистью, что ему почудилось, будто они прожгли в нем дыру. На разгоряченном свином пятачке твари выступили капельки пота, а из-под толстых и грязных губ выпростались кривые клыки.
– Спокойствие! Все сохраняем спокойствие! – бормотал Немил, обращаясь то ли к князю с княгиней, то ли к себе самому.
Однако гаргулья сохранить спокойствие не пожелала. Она звучно хлопнула кожистыми крыльями, издала пронзительный визг и понеслась на кудесника, норовя придавить его ступой.
– Загоняйте ее обратно! – засуетился Любомысл, отлепляясь от стенки и показывая, что он тоже участвует в схватке.
– Наоборот! – велел Всеволод. – Не давай ей нырнуть в подпол, иначе упустим.
Книжник захлопнул крышку подпола, и со скрежетом сдвинул на нее сундук.
– Кудесник, что же ты медлишь? Выручай! – крикнул князь, буравя Немила взглядом.
– Конечно-конечно, – поспешил заверить его чародей. – Не изволь беспокоиться, княже. Это всего лишь гаргулья. Я сейчас такое заклинание наговорю, от которого она окаменеет.
– Я же видел, Немил Милорадович, как ты с трехголовым Полканом справился, – выкрикнул Твердислав. – Отчего ж ты с летучей тварью не совладаешь?
– По правде сказать, пес Полкан моего заклинания и не расслышал, – совсем перестав следить за языком, задребезжал Немил. – Он сидит перед воротами преисподней, сторожит их, чтоб ни одна душа мимо не проскочила. А если все же случится оказия, Лиходей его посылает беглую душонку обратно загнать, да воротить в пекло. Пес в тот раз за упырем прибегал. Ему до нас дела не было, потому мы и уцелели.
– Сделай хоть что-нибудь! Докажи, что ты на что-то годишься! – навис над ним боярин и так замахнулся подсвечником, что Немил испугался, не собрался ли тот раскроить ему череп.
Деваться было некуда. Князь накрутил длинный ус на палец и так грозно взглянул в его сторону, что стало ясно: придется исполнять свой долг, чего бы это ни стоило. Немил обреченно вздохнул, подобрался к мечущейся под потолком гаргулье, и, картинно размахивая кривулей, принялся вещать:
– Заклинаю тебя: прекрати безобразить! Прими свой истинный вид. Покажи настоящее лицо, чтобы все увидели, кто ты такая!
Та в ответ принялась стегать его помелом. Не думая, Немил отмахнулся и с силой ударил по днищу кривулей. Пляшущая ступа опрокинулась, гаргулья вывалилась, рухнула на пол и превратилась в ветхую старуху низенького росточка, с торчащим, как сучок, носом. Она поднялась на коротеньких, словно обрубленных, ножках, и сверкнула на кудесника черными, навыкате, глазками. Хлипкое тельце ведьмы прикрывали лохмотья, а на голове торчала женская кика с тряпичными рожками.
– Это еще что за диво? – в изумлении попятился Немил.
– Вот она, значит, какая! – гневно сверкая очами, молвила Верхуслава. – Теперь-то мы ее выкурим из нашего дома.
Блестящие глазки кикиморы испуганно забегали по сторонам. Она схватилась за метелку и попыталась поднять ступу, упавшую на бок. Однако силы уже покидали дряхлую нежить. Она засучила короткими ножками и визгливо разрыдалась. Рогатая кичка съехала на непомерно большое, торчащее, как пельмень, ухо. Плач её походил на лай лисицы.
«Кажется, дело сделано. Осталось лишь убедить всех, что это моя заслуга», – пришло Немилу на ум.
Вертлюжка оправдывала свое имя – она вертелась, как на сковородке.
– Отольются тебе мои слезы, – писклявым голосом выдавила она из себя. – И боги на небесах воздадут по заслугам за все черное колдовство, которое ты натворил.
Обвинение в черном колдовстве задело кудесника за живое, и он, забывшись, начал отвечать, нимало не заботясь о хозяевах палаты, притихших за его спиной:
– Я открою тебе одну тайну, чертовка вертлявая. От богов уже век нет ни слуху, ни духу. Опустел их Серебряный город, и никто не глядит на нас с высоты Белой вежи. Настоящие волхвы умеют туда подниматься. Они там бывали и видели.
– И ты поднимался? – скривила кикимора нос.
– Нет! Мне не дано. Но учитель мой это умел. Разумеется, посторонним волхвы ни за что не признаются. Простонародье должно верить, будто боги по-прежнему за ним приглядывают и наказывают за грехи. Иначе народец распустится и начнет безобразить. Но этой простецкой верой потчуют одних олухов. А я, как видишь, совсем не из них. Да, мое колдовство светлым не назовешь. Могу напустить лихорадку. Могу вызвать черта из преисподней. Случись что – даже беса могу на тебя натравить. Потому что во всех трех мирах кроме нечистых тварей никого не осталось. Если хочешь добиться успеха – зови лихо. Богов звать бесполезно, они не услышат. Вот такая тебе моя правда. И поэтому будь уверена – я сумею тебя извести. Если нужно, то призову всю бесовскую силу, и обрушу ее на тебя, но свое дело сделаю. Вот и весь разговор.
– Заблуждаешься, черный кудесник! – кикимора наставила на него кривой палец, похожий на ветку. – Тебе с твоим скудным умишком и невдомек, что Белая вежа опять ожила. Огонь в ее очагах разгорается. Боги дома! А значит – жди заслуженного наказания за всю бесовщину, которую ты натворил.
Немил похолодел. Он готов был заехать клюкой по крючковатому носу ведьмы, но рука его вдруг ослабела, и опустилась безвольно.
– Ты – пустое место! – перешла в наступление кикимора. – Ты ни на что не годишься. Твоя волшба – всего лишь обман легковеров. Даже в последние часы своей жизни, даже на грани издыхания я могу размазать тебя по углам. И князь со всей сворой холопов не сможет мне помешать.
Она вытянула когтистую лапу и ткнула в кудесника. Немил почувствовал, что горло его сдавила какая-то неведомая сила. В голову ударил жар, в ноги – холод, сердце затрепетало, но главное – он перестал дышать. Ведьма его не касалась, и все же он задыхался.
– По… помогите! – захрипел он, пытаясь сорвать со своего горла невидимый обруч, который стягивал его все туже и туже.
– Эй, вы, там! Что попрятались? Глядите во все глаза! – хохотала кикимора, обращаясь к отступившим подальше людям.
– Отпусти! – прохрипел Немил, чувствуя, что сдавивший его обруч становится горячим, как раскаленное железо.
– Что же ты не используешь колдовство? – издевалась кикимора. – Почему не зовешь бесов? Ты ведь это умеешь!
У Немила не оставалось сил, чтобы отвечать. Его выпученные глаза готовы были вот-вот лопнуть от напряжения. Лицо покраснело, как зрелое яблоко, ладони, наоборот, побледнели до синевы. Одним мановением руки кикимора загнала его в угол и поставила на колени. Велемудрова книга упала на пол и раскрылась на последних страницах – там, где в тринадцатом крыле таились запретные заклинания, начертанные особыми, колдовскими письменами.
– Вертлюжка, пусти его! – выкрикнула Ярогнева и замахнулась мечом.
Кикимора перевела кривой коготь с кудесника на княжну. Дева внезапно пошатнулась. Кровь отхлынула от ее лица, и она обеими ладонями принялась терзать свою шею, как будто разрывая невидимый огненный круг.
– Доченька, что с тобой? – испугалась Верхуслава, бросаясь к ней.
Этих мгновений хватило Немилу, чтобы вздохнуть чуть свободнее. Стоя на четвереньках, он перелистнул страницу, уткнулся в запретное заклинание – то самое, про которое Велемудр говорил когда-то: «ни в коем случае, ни за что на свете…», и, торопясь и сбиваясь, принялся бормотать:
– За рекою черною стоит лес зачарованный. Живут в том лесу черти поганые: упыри, вурдалаки, водяные и злыдни. Собрались злые черти и нахлынули тучей темною на нас, людей добрых. Не спастись от них за стеной белокаменной, не убежать от них в сапогах-скороходах. Никого не боятся черти: ни ратника во оружии, ни богатыря могучего. А боятся они Лиходея Великого, что сидит в преисподней на высоком престоле. Ты приди, Лиходей, и уйми своих слуг-чертей. Забери, Лиходей, Вертлюжку-кикимору, унеси ее за Железный лес, за Смородину реку. Ты мне – работу, я тебе – плату. Клянусь заплатить всем, чего сам пожелаешь. Явись тотчас же, Лиходей, и работу свою соверши!
Все замолчали и уставились на кудесника, ожидая, что будет дальше.
– Ты что сделал, остолоп? – прошамкала кикимора.
– Уматывай, пока хуже не стало, – пригрозил Немил, стараясь затянуть время.
«В самом деле: что дальше? – вертелось у него на уме. – Откуда мне знать? Запретного заклинания прежде никто не читал. Наверное, кикимора сама должна улетучиться. Или кто-то ее должен выгнать? В заклинании что-то говорилось о Великом Лиходее…»
Кудесник похолодел. Нет, только не это! Великий Лиходей, царь бесов и хозяин преисподней, что властвует в пекле над душами грешников. Столкнуться с ним нос к носу – такого ужаса и врагу не пожелаешь.
Немил побледнел и растерянно завертел головой по сторонам. Какое счастье – ни одного постороннего! Ни чертей, ни лиходеев, ни упырей с их мышиными крыльями и гремучими костьми. Какая все-таки это радость: видеть знакомые, человеческие лица!
– Вот что, карга, – обернулся он к кикиморе. – Давай-ка, убирайся подобру-поздорову.
– Или что? – передразнила его Вертлюжка. – Ты вместо меня такое лихо накликал, какое и в страшном сне не приснится. Теперь хлебнешь горя, дурень!
– Пошла прочь! Не место тебе здесь.
– Мне, может быть, и не место. Зато ему место!
И кикимора указала корявым пальцем на белую печь в дальнем углу. Только теперь Немил заметил, что гнетущая тишина, прежде висевшая под низкими сводами палаты, разрывалась от яростного воя вихря, бесновавшегося в трубе. Печное устье пыхало в горницу клубами черной сажи, заволакивающей тусклые отблески свечек. Холодные рукава ветра врывались в палату и расползались по сторонам, будто стараясь захватить дворец вместе со всеми, кто сгрудился у длинного стола.
– Надо бы печку заслонкой загородить, – вымолвила Ярогнева.
Русана сорвалась с места, схватила железную крышку с гнутой ручкой, и вдавила ее в разверстую пасть печи. Немил бросился ей помогать, однако прикрыть печь заслонкой не удалось.
Порыв вихря собрался в ледяной кулак, хлестко ударивший по заслонке. Немил ощутил резкий толчок, который сбил его с ног и бросил на пол. Из печного устья вырвалась огненная струя и фонтаном прыснула в палату, разбрызгивая искры и сверкая языками пламени. Кошка взвизгнула и метнулась под стол, едва не сбив с ног Вертлюжку.
– Берегись! – закричал Всеволод, пытаясь закрыть жену и дочь от огня.
Твердислав навалился грудью на длинный стол и перевернул его на бок, закрываясь столешницей, как забором. Но эти отчаянные меры не помогали. Огненная струя поползла по полу, принимая облик огромного змея. Его бренчащая чешуя переливалась всеми оттенками красного цвета, от зловеще-багрового до ослепительно-золотого. Извивающееся тело оставляло на дощатом полу выжженный след. В нос Немилу ударил запах паленой древесины, смешанный с адской гарью.
– Кто звал Великого Лиходея? – заорал бес, спрыгивая с загривка змеи.
Не решаясь подняться, Немил на карачках попятился к стенке, но далеко уползти не удалось – змей обвился кольцом вокруг колонн, поддерживающих каменный свод, и захватил людей в плен. Бес хлестнул по полу огненной плетью, навис над ними и прогромыхал:
– Кто посмел оторвать нас от дел?
«Не я! Правда, не я!» – попытался пискнуть Немил, но слова застряли у него в гортани. Змей хлестнул хвостом, пресекая попытку вырваться из огненного круга. Кудесник спрятался за колонну и укрыл лицо от нестерпимого жара, исходящего от вьющегося аспида.
– Доигрался, брехло! – ткнула его в бок жестким пальцем кикимора.
– Я тут вообще не при чем! Отпустите меня! – завопил Любомысл, рванулся из-за колонны и попытался перескочить через змея.
Огненное чудовище зашипело и расправило широкие крылья, сметя брошенную ступу. Одно из крыльев встопорщилось и так заехало книжнику в лоб угловатым сочленением, что тот отлетел обратно и грохнулся на пол.
– Попались? От нас никто не уйдет! – плотоядно потер руки бес.
Немил высунулся из-за колонны. Звенящая чешуя змея переливалась всеми цветами радуги, как будто чудовище остывало, из ярко-оранжевого становясь сочно-зеленым. Чешуйки, с которых продолжали сыпаться искры, поблескивали, пуская в глаза солнечных зайчиков, отчего палата наполнялась радужным сиянием.
Узорный ковер на стене загорелся, кошка взвизгнула и спрыгнула на пол. Ярогнева схватила ее за шкирку и прижала к груди, но ошалевшая Малинка оцарапала ей ладонь, вырвалась и, найдя щель между хвостом чудища и стеной, выскочила за огненный круг.
– За кошкой! Скорее, пока нас тут всех не спалили! – выкрикнул Всеволод и потянул за собой жену с дочерью.
Им и в самом деле удалось проскочить мимо длинного хвоста, бьющего об пол острым шипом. Однако стоило князю распахнуть дверь из палаты, как в нее вместе с холодным вихрем, несущим снежинки, втиснулась огромная собачья морда, сверкающая зелеными глазами.
Голова пса оказалась настолько большой, что не пролезала в узкую дверь, но это было еще полбеды. Рядом с ней, чуть выше и ниже, показались еще две такие же головы с распахнутыми пастями и оскаленными клыками. Все три зашлись истошным лаем и забрызгали князя вонючей слюной.
– Бегите-бегите, – подбодрил его бес. – Нашему песику хочется кушать.
Всеволод рванулся вдоль стены, распахивая запертые на ночь стрельчатые оконца, выходящие на двор, однако трехголовый Полкан уже поджидал его. Стоило князю высунуться на улицу, как пес набрасывался и пытался поддеть его на клыки, так что в конце концов Всеволод в страхе захлопнул ставни и бессильно развел руками.
– Ко мне! Живо! – велел бес тоном, не терпящим возражений.
Змей взмахнул хвостом и хлестко стегнул беглецов, отчего те кубарем полетели обратно к колоннам в середине палаты. Ярогнева растянулась на половицах и выронила меч, который лишь жалобно звякнул.
– Что вылупился? Это твоих рук дело! – насела на растерявшегося Немила Вертлюжка.
– Выручай всех, кудесник! Больше некому! – затряс его плечи тысяцкий, безумно сверкая глазами.
Немил подобрал с пола книгу и оперся о кривулю. Что тут делать? Бесов и боги не могли одолеть, а мы по сравнению с богами лишь жалкие муравьишки, ползающие ниже травы. Но в этот миг все взгляды были устремлены на него. Отступать было некуда. Он глубоко вздохнул, поднял книгу повыше, и, закрываясь ей, будто щитом, выступил вперед.
Бес взгромоздился на опрокинутый стол, сложил за спиной кожистые, как у летучей мыши, крылья, и впился в кудесника взглядом желтых, полыхающих отблесками адского пламени глаз. Свиное рыло на козлиной морде задвигалось, словно роя пещеру под дубовым корнем, кончики длинных рогов всколыхнулись, ослиные уши встали торчком и обратились к противнику. Все движения его жилистого тела, покрытого короткой шерстью, говорили о том, что он в любой миг готов сорваться с места, наброситься на человека и разорвать его в клочья.
Немил потерял силы и едва не упал – его спасла только кривуля, на которую он оперся. Щеки его побледнели, руки похолодели, но все же он собрался с духом и проревел трубным, почти не дрожащим голосом:
– Заклинаю тебя, царь бесов и повелитель зла: подчинись мне, исполни мою волю!
Демон скривил рыло, скептически хрюкнул, и спустился пониже.
– Властью, данной мне волховской книгой, я обращаю тебя в своего раба! – гремел кудесник, для убедительности тыча в беса тяжелым томом. – Покорись, и признай меня своим господином!
– А если не захочу? – осведомился бес, поблескивая крокодильими глазами.
Немил споткнулся, но тут же взял себя в руки и прогрохотал:
– Иначе я напущу на тебя сонм небесных богов! Великий князь горней дружины Перун засыплет тебя блиставицами, насадит на рогатину, испепелит! Солнечный государь Дажбог прожжет огненной стрелой, а медвежий царь Велес скормит дикому зверью.
– Но ведь ты сам знаешь, что богов в Небесном городе нет, – возразил демон, уставившись на кудесника прямоугольными, невыразительными зрачками. – Они ушли и бросили людей на произвол судьбы.
– А вот и нет! – восторжествовал Немил. – Мне только что сказали: они вернулись из добровольного изгнания, и снова помогают своим верным слугам.
– Тогда тебе есть, чего опасаться, – бес спустился и пошел к Немилу, цокая копытами по дощатому полу. – Потому что ты успел натворить столько черного колдовства, что пощады от богов можешь не ждать. Думаешь, они спустят тебе порчу, которую ты наводил на селянок у кривичей и ятвягов?
– Откуда ты знаешь? – опешил Немил.
– Мне ли не знать? – расхохотался бес. – Ведь ты взывал к силам преисподней. Мои слуги-черти носились, чтобы исполнить твои приказы.
– Я не виноват. Мне за это платили, – пряча глаза, пробормотал Немил.
– Не надо оправдываться. Передо мной ты ни в чем не виновен, – бес приблизился и положил горячую ладонь ему на темя. – А вот боги тебя не простят. Так что лучше тебе держаться на моей стороне. Раз попав под мою защиту, ты выбрал свою судьбу.
– Нет! – воскликнул Немил, отступая и прикрываясь книгой.
– Еще как да! – напирал на него бес. – В глазах богов ты – преступник. Но для меня ты – верный слуга.
– Врешь! – пришел в ярость Немил. – Это ты – мой слуга. Ты должен меня слушаться, ведь это я тебя вызвал! Приказываю: прогони прочь кикимору, что поселилась в этих палатах.
– Может, еще что? – осведомился супостат.
– Да! – Немил не мог остановиться. – Поставь мне дворец белокаменный. За рекой, на Торговой стороне. И притащи мне из пекла сундук сокровищ.
– Каких сокровищ? – деловито уточнил демон.
– Драгоценных каменьев, – теперь уже кудесник напирал на противника, хотя тот и был выше ростом раза в два. – Злата и серебра! В монетах и в слитках. Будешь служить мне, пока не отпущу. Все понял? Исполнять! Немедля! Повелеваю!
И он топнул ножкой, чтобы придать своим словам убедительности. Люди, выглядывающие из-за колонн у него за спиной, не шевелились и не решались сказать слова. Под сводами повисла тишина, которую нарушало лишь потрескивание искр, срывающихся со змеиной чешуи.
– Олух! Какой олух! – с горечью проскрипела Вертлюжка.
– Заткнись! – махнул Немил в ее сторону книгой. – Я и с тобой разберусь.
– Разуй зенки! – скрипела кикимора. – Не видишь что ли, кто перед тобой?
– Еще как вижу! – разошелся Немил, возвращаясь к демону. – Давай, выполняй повеленье. Кому я сказал? Или ты хочешь, чтоб я твоей гадине сделал больно?
Ярогнева подхватила на руки кошку. Расширенные глаза девушки остановились, едва прикрытая ночнушкой грудь замерла. Князь с княгиней, казалось, боялись вздохнуть. Твердислав спрятался за колонной, став невидимым, а Русана с Любомыслом и вовсе не показывались на глаза.
Немил подобрал с полу попону, набросил ее на извивающегося змея и вскарабкался ему на хребет, между крыльями и головой.
– Ну, чего ждешь? – заорал он на беса. – Разве не видишь, что я тут хозяин? Смотри, что я сотворю с этой ползучей тварью!
И он изо всех сил принялся молотить кривулей по бокам змея, чешуя на которых зазвенела, как сталь.
Дракон пыхнул огнем и нервно ударил хвостом по полу, но Немил этого не заметил. Кудесник упер взгляд в черные, невыразительные зрачки демона, как будто соревнуясь, кто кого переглядит.
– Я не шучу! – выкрикнул он, и начал молотить посохом по острым иглам, гребнем торчащим над змеиной головой.
Чудовище заворочалось и захлопало крыльями, но в этот миг Немила не смогло бы остановить и землетрясение. Он подцепил гнутым концом кривули кожаные усики, свисающие из-под драконьего носа, натянул их, как уздечку, и принялся изо всех сил дергать, причиняя чудищу нестерпимую боль.
– Гляди! – вопил он бесу, подпрыгивая на хребте, ходуном заходившем под его седалищем. – Твоей твари приходится туго. Сколько еще ей терпеть? Подчиняйся, и я смилуюсь над тобой и над ней.
Даже бес ошеломленно умолк, глядя на то, как бесцеремонно обращается Немил с чудовищем, едва помещающимся в палате. Однако Немил так увлекся, что забыл про осторожность.
– Я знаю: в подземных хранилищах богатств не счесть, – голосил он. – Тащи их сюда. Теперь я твой хозяин, понял?
Кажется, такое обращение змею пришлось не по нраву. Он извернулся и сбросил с хребта непрошенного седока. Немил кубарем полетел на пол, ударяясь об обломки раскрошенной мебели.
– Ах, ты так? – с негодованием взревел кудесник. – Ну, погоди у меня!
Он схватил бутыль с остатками мутного самогона, и принялся поливать им дракона. Капли, попадая на чешую, шипели и тут же испарялись, отчего по палате поплыл резкий запах спирта. Подобравшись с бочка, куда не доставало бьющееся об пол крыло, Немил вылил остатки на острый гребень, по которому тут же побежали синие язычки пламени.
Змей зашипел, изогнул шею и попытался пыхнуть на него огнем, но Немил вовремя отскочил и взялся за уксус, плещущийся в глиняном кувшине.
– Вот тебе, чудище! – назидательно твердил он, поливая вытянутую драконью морду с чувствительным черным носом. – Помучайся, раз твой хозяин не хочет мне подчиняться. Да, вот так тебе, и еще!
Не обращая внимания на хлещущий хвост, он выплеснул остатки едкой жидкости прямо в огромные, круглые, желтовато-игристые змеиные глаза. Дракон вздыбился, прянул ввысь и вонзился иглами гребня в сводчатый потолок, повредив роспись с изображениями солнца и звезд.
Бес замер. Казалось, что даже это исчадие ада не в силах поверить, что такое бесчинство возможно.
Змей обрушился на пол, увлекая за собой россыпь каменных обломков, вырванных из потолка.
– Что, съел? – победоносно вскричал Немил. – Еще будешь сопротивляться? Или послушаешься наконец?
Змей вышел из себя. Он раздраженно ударил крыльями об пол и раскрыл пасть, чтобы окатить зарвавшегося кудесника волной огня. Однако Немил не зевал: он мигом скатал попону в тугой ком и затолкал змею в распахнутую глотку, как затычку. Чудовище поперхнулось и принялось отплевываться, звучно хлопая крыльями.
Не теряя времени, Немил обернулся к бесу и пошел на него, грозно размахивая кривулей и крича:
– Что, съел? Будешь служить мне до скончания веков! Что прикажу, то и сделаешь. Одно копыто здесь, другое – там! Давай, шевелись! Мигом, иначе я рассержусь!
Бес не реагировал на приказы, но его кажущееся бессилие лишь подзадоривало кудесника. «Сейчас, или никогда! – замирая от собственной дерзости, думал он. – Или мне удастся сделать то, что еще ни одному волхву не удавалось – подчинить князя тьмы. Или я прямо сейчас провалюсь с оглушительным треском и окажусь в преисподней, и тогда мучиться и страдать моей душе веки вечные!»
Эта мысль наполнила его отчаянной лихостью, он собрал всю решимость, которая еще плескалась на донышке его души, и трубно заголосил:
– Клянись, что будешь вечно служить мне, чудище-лиходеище!
Смущало лишь то, что супостат почему-то совсем на него не смотрел. Взгляд беса остановился и замер, наблюдая за тем, что происходит у Немила за спиной. Ну нет, нас этим хитрым обманом не проведешь!
– Клянись, раб! – взвыл Немил, делая вид, что хочет ударить беса клюкой.
– Ты думаешь, что я и есть Лиходей? – Бес насмешливо шмыгнул кабаньим рылом. – Князь тьмы и повелитель пекла?
– Вот дурень-то, вот дурень! – охнула кикимора.
Кудесник медленно обернулся. У него за плечами огненный змей, распрямляясь и переливаясь всеми оттенками радуги, на глазах принимал облик высоченного статного мужа, одетого в драгоценный заморский наряд. Незнакомец оказался настолько велик ростом, что голова его уперлась в сводчатый потолок. Пряди темных волос выбивались из-под мягкого бархатного берета, а пронзительно-синие, холодные глаза буравили Немила, как укол итальянского стилета.
Все в этом богатом великане-иностранце внушало почтительное благоговение. Огни свечей отражались, как в бриллиантах, в ожерелье из замерзшего льда, граненые кристаллы в котором переливались, сверкая искрами. Эти льдинки даже не думали таять в жаркой палате, где все взопрели от огненных сполохов змея. Нанизанные на золотую цепь, они мягко поблескивали на фоне темно-синего камзола из дорогой парчи. Короткая, аккуратно подстриженная бородка и тонкие усики великана молодили его лицо, однако истинный возраст этого существа уловить было трудно.
