Евгений Каган
Третья смена
Чертовка
Белугина Екатерина @gdevtoroinosok
Усадьба остыла, сбросила дневную лихорадку. С той стороны, где над забором виднелись силуэты елей, потянуло болотом.
Чертовке не спалось. После заката, как повелось, из-под крыльца выбежал ёж. Пришлось караулить припрятанную котлету. Ёж шуршал и фыркал, но всё-таки отступил. Его смешные пятки мелькнули под забором. Глупый ёж. Там не спасут твои иголки.
Чертовка подцепила зубами котлету и, аккуратно ступая в темноте, прошлась вдоль стены усадьбы. Здание до сих пор пахло свежей краской. Когда яблони в саду покрылись пышным цветом, усадьба обзавелась новыми окнами, уютными фонариками, круглую часовню отмыли от голубиного помёта, а в пруд запустили карпов. Чертовка прожила здесь с ежом, мышами и голубями три года. А до этого… впрочем, зачем ворошить прошлое. Ничего хорошего там всё равно нет.
Усадьбу обозвали лагерем и обновили забор. Толстый человек важно расхаживал по мощёным дорожкам и раздавал указания. А главное, из окна, выходившего на пышный куст сирени постоянно разносились ароматы еды. Чертовка проводила здесь всё свободное время. Иногда, из окна высовывалась пухлая рука и под куст летели кости, обрезки мяса или, что бывало реже, кусок колбасы. Баба Нина – повариха, сватья женщина.
Сейчас лагерь молчал. Тихо бубнил телевизор в каморке сторожа. Баба Нина громко храпела по соседству с кухней, где-то рядом, наверное, ютилась Вера – её внучка. Однажды девочка даже позвала Чертовку на ночь. Но баба Нина дала веником под хвост, тем дело и закончилось.
Чертовка улеглась под кустом. Котлета послушно лежала между чёрных лап, аппетитная, но такая скучная. Вовсю заливались сверчки. От их стрекота мысли путались, накатывал сон.
А это что?
Скрипнула половица. Чертовка замерла. Звук повторился. Кто-то крался внутри здания, однако всё дальше и дальше отдалялся от места, где она улеглась. Усадьба длинным полумесяцем огибала пруд. Дальше стоял сарай, который сторож покрасил в мышиный цвет. Толстый директор тогда громко кричал непонятное «Хай-тек» и много размахивал руками.
Теперь на фоне этого сарая в скупом свете луны очертились два силуэта. Трава под ними шуршала так заманчиво. Котлета, конечно, не убежит. Но и оставлять её без присмотра опасно. Этот проныра-ёж может и вернуться.
Чертовка снова ухватила изрядно испачканную землёй котлету и поспешила к сараю.
– Трусишь, так и скажи.
– Что тебе в этой деревне, Лёх?
Ах, это оболтусы, как часто говорила Баба Нина про ораву детей.
– Как что? Эта усадьба ого какая древняя. – Тень трепетала, дёргалась. – И деревня значит тоже. Да ещё пустая, что твоя голова. Сегодня в разведку, а там поглядим. У отца металлоискатель есть, смекаешь? – первый говорил нахраписто, нагло.
Чертовка подумала, что он прилагал огромные усилия, чтобы сдерживать голос и не перейти на крик.
– Ну, смекаю. А если выгонят? Из лагеря в смысле, – голос второго мальчика шелестел.
– Ха, вот дурак! Всё ж оплачено.
В деревню нельзя. Чертовка проскользнула мимо клумбы, оставила котлету под мясистым ароматным цветком. Её хвост легко коснулся ноги одного из мальчиков. Тот дёрнулся.
– Вот блин! Кошка! – выдохнул он.⠀
Нельзя мурлыкала она. Уперевшись головой в ногу мальчика, она толкнула в сторону усадьбы. Иди назад.
Тот, кого называли Лёхой, потянул второго за рукав.
– Да пошли уже… А ну, брысь! – Лёха оттолкнул Чертовку мыском кроссовка.⠀
Скрипнула калитка. Их худые, вытянутые тени растворились в темноте за забором.
За забор нельзя… за забор нельзя.
А, впрочем, где там котлета?
***
Сон был неспокойным, липким. Её закрутила тьма, в ней не было дна, не было опоры. Чертовка помнила, как барахталась, сучила лапами, прогибала спину. Всё без толку. Котлета растворилась в темноте, даже запах пропал. Остался только холод. ⠀
Рядом был ещё кто-то. От него веяло тухлятиной и безразличием.
Тьма разгорелась множеством огней, тысячами глаз.
– Подъём!
Она вздрогнула. Лениво приоткрыла один глаз. Тут же зажмурилась – солнце кольнуло один глаз поверх раскидистого лопуха. Большой рупор, установленный на высоком шесте, заиграл бодрую мелодию.
Чертовка зевнула, потянулась лапами, выпустила когти. Насторожилась. Что-то странное чудилось в северном ветре. Что-то очень неприятное, отчего волосы на загривке топорщились.
Отовсюду посыпали оболтусы. Сонные и неопрятные. Неужели сложно глаза протереть?
Старшие что-то выкрикивали, остальные громко повторяли. Менялись цвета галстуков, голоса.
Тут появился высокий рыжий мальчик, за ним ещё трое. Среди них сторож и директор. Они о чём-то шептались. ⠀
– Да, Алексей Князев и Слава Богатырёв. – Услышала она. – Их нигде нет. Мы с ребятами все тут обошли, – оправдывался рыжий.
⠀Чертовка повела ободранным ухом. Здесь вы их и не найдёте. Нельзя ходить за забор, нельзя ходить в деревню. В деревне охотился зверь.
Весь день Чертовка пыталась учуять его. Вспомнила последний день в уже тогда опустевшей деревне, когда оголодавший зверь пришёл за ними. Перед глазами возникла оскаленная пасть, горящие красным жестокие глаза и утробное, довольное ворчание. Тёплый бок матери дрожал, но она могла только бессильно шипеть. Братья, наоборот, притихли. Чертовка чувствовала, как колотятся их сердечки и среди них спотыкалось её собственное.
Через секунду яму заполнил кислый прелый смрад. Его она и ждала сейчас, постоянно напрягая нюх.
Но северный ветер приносил только запахи отцветшего кипрея, затхлой воды и червей. Их очень любил ёж. Он до сих пор не вернулся под крыльцо.
Как не вернулись и те двое оболтусов.
Утром в калитке за сараем скрылся целый отряд во главе со сторожем. Что ж, пусть ищут. Едва ли им что-то грозит – зверь сыт. Но вот когда проголодается вновь… Кто знает, сколько выстоит забор? Чертовка не знала, почему зверь не может проникнуть в усадьбу, что-то его не пускало. А, возможно, он просто спал, после того как выскреб деревню. Быть может, ушёл в другие места, сменил облик. Ведь в деревню три года назад вошёл человек, а на кошачью семью напал огромный волк. Но запах был один. Свирепый, безжалостный, гнилостный.
В усадьбе шептались. Кто тайно, укрывшись тенями, коих тут хватало, а кто открыто, сидя на лужайке перед прудом. Но вскоре всех разогнал голос из рупора: «Тихий час!»
После полудня приехали новые люди. Двое: мужчина и женщина, на огромной чёрной машине. И ещё один пешком со стороны поля, за которым часто раздавались гудки и грохот. От мужчины пахло жареным мясом и тестом. Они долго беседовали с директором, громко кричали.
Баба Нина охала каждый раз, когда помешивала суп. Про Чертовку она совсем забыла и лишь бросила из окна обидное:
– А ну, брысь. Не до тебя.
Чертовка пробовала отыскать Веру, уж та не откажет, но её тонкий запах с привкусом ласки терялся за забором. Она тоже ушла на поиски утром.
Чертовка прокралась на задний двор, туда, где к главному зданию крепилась старая часовня. Тут всегда было много голубей. Нужно только выждать момент.
Птицы вертели головами, пучили глаза. Крылья шелестели о каменную кладку парапета, сыпались ошмётки мха. Чертовка вжалась в тень, замерла. Несколько птиц топтались на траве, что-то искали, копошились.
Лапы напружинились. Она вытянулась, замерла на полушаге, не смея моргнуть. Вот сейчас.
Голубь удивился, когда она лапами прижала его к земле. Забил крыльями, когда она прикусила горло. Сжала сильнее. Ещё сильнее. А теперь под крыльцо.
Вернулась Вера. Чертовка лежала под любимым кустом, щуря глаза и переваривая голубя. У пруда Вера сбавила шаг. Чертовка подалась вперёд, кинулась в ноги. «Добрая Вера, ласковая Вера» – бурчала она. Но девочка не присела, не взяла на руки, как делала это обычно. Топталась, ненароком оглядываясь. Голубые глаза сверкали на калитку. Потом девочка резко отвернулась и наконец, наклонилась к Чертовке.
Последним через калитку вошёл рыжий мальчик.
– Вера! – Он тяжело дышал. – Спасибо, что пошла с нами. – Веснушки на его щеках потускнели, их вытеснил румянец.
– Не за что. – Вера сама на себя не походила. Обычно весёлая и приветливая, сейчас она притихла, уголки губ дрогнули. – Надеюсь, они найдутся.
– Да уж.
Так они и стояли у пруда. Чертовка подставляла спину, Вера рассеяно водила по ней ладонью. А мальчик перекатывался с пятки на носок, искоса поглядывал на Веру.
– Ну, я пойду тогда, там родители ребят приехали. И полиция.
У главных ворот усадьбы и правда стояли две бело-голубые машины. Чертовка даже успела вздремнуть под одной из них.
– Конечно. Увидимся.
Вера смотрела на него снизу вверх. Мальчик развернулся, сгорбился и поплёлся к входу в здание.
– Он хороший. Его Миша зовут. – Вера продолжала гладить Чертовку по спине. – Интересно, что с ребятами стряслось? Ты же бродишь здесь по ночам, наверняка видела их. Только сказать не можешь. – Девочка вздохнула. – Пойдём, у бабушки наверняка завалялась котлета.
Вера – добрая девочка.
***
Чертовка вскинула голову – после котлеты её разморило. Сверху по ступеням что-то стучало. Нет, не так. Барабанило.
Под крыльцом было темно, не видно даже собственных лап. Но в этой темноте тут и там шныряли белые шарики. Один из них отскочил от широкой ступени и больно ударил по носу. Чертовка вскинулась и отступила глубже, проползла под комнатой сторожа. Сверху раздавались монотонные голоса, чей-то плач, шаги. Сверкнуло. В бледном свете силуэты предметов врывались в сознание зловещими статуями.
Она ползла дальше. Над головой поскрипывали половицы. Из щели между досок доносился слабый запах мыши. Затхлый и серый. Впереди снова замельтешили белые шарики, дохнуло свежестью.
Но в этой свежести было что-то ещё. Еле уловимое, тяжёлое, прогорклое. По небу прокатился гром.
Чертовка проползла ещё немного. Перед ней тёмными силуэтами выступали стебли любимого куста, за ними, чуть слева в тёмной шелестящей завесе терялся пруд. Было хорошо слышно, как лопаются сотни пузырьков на его поверхности. Где-то там за ним сарай. И калитка.
Чертовка прижала уши, напряглась. Сердце внутри трепыхалось, как голубь в острых когтях. А потом замерло. Монотонный, безразличный шёпот непогоды нарушил скрип калитки, а в запахи ночи влился тот самый смрад.
Всё, на что хватило сил – это забиться в угол, где тянулись трубы и валялись старые тряпки. Иногда сверху слышались голоса, шёпот. Тогда Чертовка вздрагивала, шерсть на спине вставала дыбом.
Как он вошёл? Теперь его запах был повсюду, но что-то в нём изменилось. Лишь одна нота. Не хватало запаха мокрой шерсти.
Чертовка всю ночь прислушивалась. Огромная зверюга наверняка наделала бы шуму в усадьбе. Но ночь прошла спокойно.
Рассеянный, тусклый свет с трудом просочился в её убежище. В животе неприятно ныло. Конечно, первое время можно перебиться мышами. Хотя что в них есть-то?! Шкура да кости. А Вера? Он же и до неё доберётся.
Чертовка аккуратно, прислушиваясь на каждом шагу, подползла к крыльцу. Наверху раздавались шаги, потянуло кашей. На молоке. Она уже хотела было рвануть к кусту под окном кухни, но дверь сверху открылась, и кто-то огромный ступил на лестницу. Ступени скрипели, стонали, прогибались. Чертовка замерла.
– Идиоты малолетние! Погулять им вздумалось! Провоняли все. – Чертовке казалось, что говорит великан, так грохотал голос. – А вы! У вас на сайте написано: круглосуточная охрана! Это, по-вашему, круглосуточная?!
Между ступеней мелькали руки.
– Семён Петрович, мне так жаль. – Судя по голосу, следом скатился директор. – Вы же понимаете, мальчики, ну что с них взять. А в качестве извинения, я готов вернуть всю уплаченную сумму за Лёшеньку…
– И Славу… – тихо сказал ещё один мужчина.
– Вы и так только аванс внесли, – голос директора растерял любезные нотки. – Но хорошо, хорошо.
– Я к вам загляну ещё разок, скажем в субботу. Имейте в виду.
– О, да. Непременно. Буду рад,. – Директор нервно хихикнул.
– Лариса, хватит его тискать, ей-богу! В следующий раз ремня схлопочешь, понял, дармоед?
Видимо, эти слова предназначались тому, кто стоял в широких дверях.
– Семён Петрович, меня подбросите? – Второй мужчина тоже спустился. Но довольно аккуратно, изящно даже.
– Куда вас?
– В Чертаново.
– У Речного высажу, сами там дальше.
Великан направился к воротам. Следом мимо директора пропорхнула женщина, за ней струился убойный аромат чего-то цветочного. Чертовка наморщила нос.
Ворота за троицей бесшумно закрылись.
Как только несносный запах жены Семёна Петровича перестал мучить нос, Чертовка высунула голову из-под ступеней. Директор стоял перед крыльцом, что-то лепетал себе под нос. Со стороны кухни пленительно тянуло молочной пенкой. Чертовка протиснулась под самой нижней ступенью, легко переступила через ноги директора. Голод брал своё, а довольное мурлыканье бабы Нины сулило хорошую порцию объедков. У самого куста Чертовка обернулась.
У ступеней по-прежнему переминался с ноги на ногу директор. Он что-то говорил двум мальчикам, стоящим в дверях. Тем самым мальчикам, что исчезли за калиткой ночь назад. Один из них, тот, что не хотел идти – кажется, Слава – был очень бледен. Его подбородок упёрся в грудь, он вздрагивал при каждом слове директора и прижимался к двери. Второй стоял немного ссутулившись, смотрел на директора исподлобья и всё время ухмылялся.
Чертовка попыталась принюхаться, но нос был занят запахами кухни. Лёшка повернул голову и посмотрел прямо на неё. Его ухмылка на миг стала шире, мелькнули зубы. И тут он кивнул ей. Кивнул, как старой знакомой. Чертовка подалась назад, выгнула спину, уши прижались к голове.
Тем временем директор замолк и поспешил внутрь, за ним последовали и мальчики. И только, когда дверь усадьбы захлопнулась, Чертовка бросилась под укрытие куста сирени.
***
– Сегодня, ребята, хочу прежде всего поблагодарить вас за помощь в поисках. Мы переживали. Надеюсь, все учли этот неприятный опыт и впредь нарушать правила не будут. – Директор достал из кармана брюк платок и вытер лоб.
Баба Нина гремела посудой. Вера, подперев ладонями подбородок, наблюдала из окна за происходящим на лужайке, где выстроились в два ряда оболтусы. Впереди стояли вожатые, в числе которых Чертовка разглядела рыжую шевелюру Миши.
– Итак, раз всё закончилось благополучно, – продолжил директор, – мы решили продолжить программу и сегодня отпраздновать Иванов день. Вожатые отрядов распределят обязанности…
Дальше слушать его не стали. Поднялись шум, гам, крики, смех. Оболтусы ринулись за своими вожатыми. Странный мальчик Лёша наблюдал за детьми, стоя в стороне под кроной рослого дуба. Тени листвы дёргались на его лице. От этого Чертовке становилось не по себе. Она всё пыталась поймать его взгляд, понять, не почудилось ли? Неужели в голубых глазах этого упрямого оболтуса поселился зверь?
Недалеко от дуба топтался Слава. Он прижимал обе руки к груди, словно баюкая их. Голова то и дело дёргалась.
– Чертовка, иди сюда. – Вера спешила к ней от крыльца с тарелкой в руке. – Вот. Угощайся.
Тонкие пальцы почесали загривок. Чертовка непроизвольно замурлыкала. Странный взгляд, ухмылка-оскал, всё осталось позади. Это что, рыбка?
***
Вечером вдоль берега пруда зажгли костры. Вода замерцала игривыми всполохами. Они так и притягивали взгляд, хотелось схватить, смять, прервать эту дикую рыжую пляску. Но для этого нужно было для начала встать. А после сытного обеда это казалось непосильным. Поэтому Чертовка решила наблюдать. В конце концов, в этом и есть отличие кошки и глупого котёнка. В приоритетах.
Над забором со стороны часовни с голубями небо заалело, облака зарумянились, а воздух наполнился тишиной и запахом горящей хвои. Вера помогала отряду Миши готовиться к празднику, плела венки с девочками. Чертовка пробовала умоститься у её ног, но Вера сосредоточенно не обращала на неё внимания. Зато девочки постоянно норовили взять на руки и тискали, тискали, противно улюлюкая. Они что, кошек не видели?!
Поэтому Чертовка предпочла наблюдать за праздником из-под крыльца. И вот сейчас, когда угасло небо, и навалились сумерки, тем более ощутимые за пределами пламени костров, Чертовка краем глаза уловила движение. Кто-то быстро шёл вдоль полотна забора.
Поднялся лёгкий ветерок. Он раздувал пламя костров, острые искры взмывали в темноту, не рассеивая её, наоборот, сгущая. Силуэты вокруг костров притихли, смолк смех. Среди людей возникло нечто чужое, необъяснимое, могущественное. Оно окутало их душным облаком, оно жило в существе, которое уже успело скрыться за углом. Чертовка всё продолжала смотреть на этот угол. Сегодня фонари в усадьбе не зажигали. Наверное, так интереснее. Хотя, что может быть интересного в прыганье через огонь и пускание травы по воде?
Она резко поднялась и заскользила вдоль стены. Перед тем как завернуть за угол, остановилась. Внутри тяжёлым комом набухал страх. Стрекот безумных сверчков, песни, шёпот ветра в кронах, всё заглушил стук её собственного сердца. Она всё никак не решалась сделать шаг, заглянуть за угол – что, если он стоит с той стороны и ждёт? Она повела носом.
Воздух пропитался дымом, он путал другие запахи. Чертовка медленно заглянула за угол, и тут же вскинула голову – сверху беспокойно заворковали голуби. Шаг, замереть, снова шаг. Дверь в часовню была приоткрыта. Пахнуло ветошью и пылью. И чем-то резким, неуловимо знакомым, и всё же другим. Точно. Так пахла та женщина – жена Семёна Петровича. Только теперь запах напоминал смолу.
Чертовка медленно просунула голову в щель, на площадке было пусто. Запахло птичьим помётом. Вверх уходили ступени, теряясь в темноте. Лапы коснулось что-то мягкое, Чертовка тут же отдёрнула её и замерла. Это просто перо. Перья устилали пол, парили в спёртом воздухе. Одно приземлилось прямо на нос, липкое, вовсе не невесомое. Она смахнула его лапой.
– Здравствуй, киса. – Из-за двери шагнула тень. – Тебе не спится?
Странный голос для оболтуса. В нём чувствовались опыт и отстранённость, презрение и злоба. Чертовка хотела юркнуть обратно в щель, но не могла пошевелиться. Лапы будто опутало корнями или… водорослями холодными, липкими. Но он не двигался, не нападал. Всего лишь мальчик или уже нет?
– А может ты, как и я, голодна? – Он протянул руку. На ладони лежало что-то тёмное, неживое. Голубь.
Она по-прежнему не могла найти в себе силы убежать. А он продолжал:
– Хотя, кормят здесь хорошо. Тебе ли не знать, – он хмыкнул. – Вот только я не привык ко всем этим изыскам. Но, признаюсь, мне интересно. Так много людей я не видел с тех пор, как вошёл в деревню. К человеку человек, к зверю – зверь. Тогда я допустил ошибку, не рассчитал, не подумал. Вот и пришлось довольствоваться теми, кто остался. Твои братья погибли зря, в них совсем не было мяса. Но сейчас… я, похоже, выбрал правильного мальчика.
Он опустился на корточки, подпёр дверь спиной. Глаза Чертовки привыкли к темноте, и теперь она хорошо различала его силуэт.
Оцепенение проходило. Она медленно попятилась к лестнице.
– А он до последнего не верил. Не верил, даже когда я поедал его печень. Я видел его воспоминания. Город. Огромный. Живой. Вкусный. Осталось подождать.
Хвост коснулся ступени. Чертовка кинулась вверх, вылетела на круглую площадку. Несколько голубей взвились под купол. Но ей сейчас не до них.
К счастью, окно было открыто. Она прислушалась. Но за воркованием голубей и шорохом их крыльев она не могла разобрать других звуков. Разве что едва уловимый хруст…
Она прыгнула на раму окна, лапой попробовала холодный камень карниза. Один бок холодил камень, на другом шерсть обдувал ветер. Она выбралась на крышу веранды, перебежала на другую сторону. Костры по-прежнему горели. Дети прыгали через них, что-то кричали. Глупые. Неужели не чуют, что зверь теперь среди них?
Эпилог
Вагон покачивало. Мерный стук колёс навязывал сон, окунал в дремоту. В сумке было темно и уютно, но душно. Поэтому Чертовка высунула голову и потёрлась ухом о тёплый локоток.
Вера сидела рядом с окном, на коленях лежали несколько листов отсыревшей бумаги. Где она их нашла? Тихий, но отчётливый запах плесени и земли намекал на подвал усадьбы. Баба Нина часто посылала девочку туда, и она возвращалась с какими-то банками. Видать, нашла что-то ещё.
Запах сырости, однако, недолго властвовал над обонянием Чертовки. Потому что с другой стороны доносился яркий и манящий, тревожащий душу запах котлет. Рядом сидела баба Нина.
– … вишь ты какое дело, – взволнованно шептала она соседке. Та слушала, выпучив глаза, отчего брови скрылись под цветастым платком. – Прямо из окна вывалился, чертёнок. Из окна часовни. Тут-то и закрыли наш лагерь. Вот, возвращаемся с внучкой.
Вера при её словах о мальчике вздрогнула. Взгляд оторвался от записей, и она посмотрела в окно. Капли дождя ползли по стеклу медленно, лишь слегка отклоняясь при каждом покачивании вагона.
Интересно, о чём думает Вера? О записях? О Мише? Или об этом мальчике, Славе?
Мальчик. Память услужливо вспыхнула, вырисовывая бледное лицо, комками застывшую кровь и мух. Мух Чертовка помнила особенно хорошо. Они так изящно летали над Славой, путались в слипшихся волосах, заползали в щель между губами.
Над мальчиком, над мухами, над растерянным лицом директора хлопали крылья голубей.
Родители приезжали сплошным потоком. В окне огромной чёрной машины мелькнула довольная ухмылка Лёши. Кажется, ему надоело ждать – смерть Славы закрыла лагерь за неделю до конца смены. Большой город слишком манил зверя.
Чертовка не могла его винить, каждому зверю нужна еда. И несмотря на то что её электричка ползла в ту же кормушку, Чертовка больше не боялась зверя. Ведь когда клетка полна кроликов, зачем кому-то муравей?
